Вечером, вернувшись к сестре, Керри почувствовала что-то новое в атмосфере, что не замечала раньше. Собственно, никакой перемены не произошло, но сама Керри изменилась, и это позволило ей лучше разобраться во всем, что происходит. После того как Керри вернулась накануне в таком хорошем настроении, Минни ожидала услышать веселый рассказ о ее работе. Гансон тоже предполагал, что Керри будет вполне довольна.
-- Ну, -- начал он, проходя в рабочей одежде из передней в столовую, где была Керри, -- как твоя работа?
-- Очень тяжело, -- ответила девушка. -- Мне там не понравилось.
Выражение ее лица говорило яснее слов, что она устала и разочарована.
-- А что у тебя за работа? -- спросил Гансон, задерживаясь на секунду, перед тем как пройти в ванную.
-- У машины, -- ответила Керри.
Чувствовалось, что это занимало его лишь постольку, поскольку имело какое-то отношение к его семейному благополучию. Гансон был слегка раздражен: надо же было так случиться, что Керри недовольна, хотя ей и повезло.
Минни возилась на кухне уже с меньшим воодушевлением, чем за минуту до прихода Керри. Шипение мяса на сковородке не доставляло ей удовольствия после жалобы Керри.
А между тем единственное, что могло бы порадовать Керри после такого дня, -- это возвращение в приветливый дом, сочувствие семьи, уютно накрытый стол и чтобы кто-нибудь догадался сказать: "Ну, ничего! Потерпи немного. Ты еще найдешь что-нибудь получше!"
Но все ее надежды на сочувствие разлетелись в прах. Керри стало ясно, что ее сетования кажутся обоим супругам неосновательными. Она должна работать и молчать.
Керри знала, что ей придется платить четыре доллара в неделю за свое содержание, и видела, что жизнь с этими людьми не сулит ей ничего, кроме тоски.
Минни не годилась ей в подруги: она была намного старше. На все у нее были свои, сложившиеся сообразно с обстоятельствами ее жизни, воззрения. Гансон же, если у него и бывали радостные мысли или приятные моменты, предпочитал скрывать их. По его поведению никогда нельзя было догадаться о каких-либо его переживаниях. Он был безмолвен, как заброшенный дом.
В Керри между тем текла горячая кровь юности, и она была не лишена воображения. У нее все было еще впереди: и ухаживания, и любовь с ее тайнами. Ей нравилось думать о том, что она хотела бы сделать, о платьях, которые она хотела бы носить, о местах, где хотелось бы побывать. Вот вокруг чего вертелись все ее мысли; и то, что здесь никто ее не понимал и не сочувствовал ей, она воспринимала как препятствие каждому своему шагу.
Перебирая в уме события дня, Керри совсем забыла, что может прийти Друэ. И теперь, убедившись, как неотзывчивы ее родственники, она даже хотела, чтобы он не пришел. Она не знала, что стала бы делать и как стала бы говорить с ним, если он вдруг появится.
После ужина Керри переоделась. Стоило ей чуть принарядиться, и она опять стала премиленьким юным существом с большими глазами и грустным ртом. На лице Керри отражались ее чувства -- смесь надежды, разочарования и уныния. Когда посуда была убрана со стола, Керри походила по комнате, поболтала немного с Минни, затем решила сойти вниз и постоять в дверях подъезда. Если Друэ придет, она встретит его там. Когда она надевала шляпу, в глазах ее мелькнул проблеск радости.
-- Видно, Керри не особенно довольна своей работой, -- обратилась Минни к мужу, когда тот с газетой в руках зашел в столовую, чтобы посидеть там несколько минут.
-- Все равно, пока что надо хоть этого держаться, -- сказал Гансон. -- Она сошла вниз?
-- Да.
-- Ты бы сказала -- пусть продержится. Может, не одна неделя пройдет, пока удастся найти что-то другое.
Минни ответила, что так и сделает, и Гансон снова уткнулся в свою газету.
-- И будь я на твоем месте, -- добавил он через некоторое время, -- я не позволил бы ей стоять в подъезде. Это не очень-то прилично.
-- Хорошо, я ей скажу, -- обещала Минни.
Жизнь улицы не переставала интересовать Керри. Ей никогда не надоедало думать о том, куда направляются все эти люди в экипажах и как они развлекаются. Ее занимал лишь очень узкий круг интересов: деньги, собственная внешность, наряды и удовольствия. Изредка она мельком вспоминала Колумбия-сити, а иногда ее охватывало раздражение при мысли обо всем пережитом за день, но, в общем, маленький уголок мира вокруг нее приковывал все ее внимание.
В первом этаже дома, где жила Минни, находилась пекарня, и Гансон отправился туда за хлебом, в то время как Керри стояла в подъезде. Девушка лишь тогда заметила Гансона, когда он очутился возле нее.
-- Я за хлебом, -- только и сказал Гансон, проходя мимо.
И вот пример угадывания мыслей на расстоянии. Гансон и вправду спустился за хлебом, но вместе с тем он хотел проверить, что делает Керри. И не успел он приблизиться к ней, как она уже поняла его намерение. Она не могла бы сказать, как это пришло ей в голову, но впервые в ней шевельнулась настоящая неприязнь к Гансону. Теперь ей стало ясно, что этот человек ей очень неприятен. Он ее в чем-то подозревает.
Иногда какая-нибудь мысль способна по-новому осветить окружающее. Спокойные раздумья Керри были нарушены, и вскоре после того, как Гансон вернулся домой, она последовала за ним. Когда прошло четверть часа и еще четверть часа, Керри поняла, что Друэ не придет, и почувствовала себя немного обиженной. Ей казалось, что он ее бросил, что она, видимо, недостаточно хороша для него. В квартире было тихо. Минни сидела за столом и шила при свете лампы. Гансон уже улегся спать. Усталая и разочарованная, Керри тоже заявила, что идет спать.
-- Да, пора уж, -- сказала Минни. -- Тебе ведь рано вставать.
Утро не принесло ничего радостного. Гансон уже выходил из дому, когда Керри приоткрыла дверь своей комнаты. За завтраком Минни пыталась было занять сестру разговором, но у них не было никаких общих интересов.
Как и накануне, Керри отправилась в город пешком, так как уже поняла, что ее четырех с половиной долларов, если вычесть из них плату за стол и квартиру, не хватит даже на конку. Невольно она подумала, что такое распределение заработка не особенно выгодно для нее. Но стоило ей выйти на улицу, как утреннее солнце рассеяло все ее тяжелые мысли. Утреннее солнце обладает такой удивительной способностью.
На обувной фабрике Керри провела томительно долгий день, и хотя работать ей было уже не так тяжело, как накануне, зато в ее впечатлениях было гораздо меньше новизны. Главный мастер во время обхода мастерской остановился возле ее машины и спросил:
-- Вы откуда взялись?
-- Меня нанял мистер Браун, -- ответила Керри.
-- А, вот как! Ладно! Только смотрите, не задерживайте работу!
Девушки, работавшие вместе с Керри, произвели на нее еще более неприятное впечатление, чем в первый день.
Казалось, они были довольны своей долей, и все, как одна, какие-то "неотесанные". У Керри было развито воображение куда больше, чем у них. Она не привыкла к их жаргону. Да и одевалась Керри с большим вкусом, чем они. Особенно тяжело действовали на нее разговоры одной из соседок -- девушки, ожесточенной жизненной борьбой.
-- Я сбегу отсюда, -- как-то сказала та, обращаясь к своей подруге. -- Грошовая плата и длинный рабочий день не для моего здоровья.
Керри заметила, что девушки очень свободно держат себя с мужчинами как с молодыми, так и с пожилыми, и перебрасываются с ними грубыми шутками. Вначале это ее шокировало. Несомненно, и ее ждет такое же обращение.
-- Здравствуй, красотка! -- окликнул ее один из рабочих во время обеденного перерыва. -- Славная у тебя мордашка!
Это было сказано самым безобидным тоном, и парень рассчитывал услышать в ответ обычное: "Ну тебя, проваливай". Поэтому он был настолько удивлен, когда Керри молча отвернулась от него, что, смущенно ухмыльнувшись, поспешил прочь.
А дома ее ждал еще более тоскливый вечер. Ей все труднее становилось тянуть это унылое существование. Она уже убедилась, что у Гансонов почти никогда не бывает гостей. Спустившись в подъезд, Керри постояла в дверях, потом, осмелев, решила немного пройтись. Неторопливая походка и праздный вид девушки вызывали обычного рода оскорбительный интерес. Керри была огорошена, когда хорошо одетый мужчина лет тридцати, проходя мимо, внимательно посмотрел на нее, потом замедлил шаг и, обернувшись, сказал:
-- Вышли на прогулочку, да?
Керри в изумлении взглянула на него и попятилась.
-- Я вас совсем не знаю, -- еле нашлась она что ответить.
-- О, это не важно! -- с улыбкой отозвался прохожий.
Не ответив ни слова, Керри бросилась назад. До двери своего дома она добралась, еле переводя дух. Во взгляде этого мужчины было что-то, испугавшее ее.
Так прошла вся неделя. Раз или два уставшая Керри чувствовала себя не в силах идти домой пешком и тратилась на конку. Керри была не особенно крепка, и оттого, что она весь день сидела на одном месте, у нее ныла спина. Однажды она легла спать даже раньше Гансона.
Цветы и девушки не всегда хорошо переносят пересадку на новую почву. Порою требуется почва более богатая, атмосфера более благоприятная для того, чтобы продолжался хотя бы естественный рост. Керри было бы легче, если бы она могла акклиматизироваться постепенно, если бы переход не был так резок. Ей было бы легче, если бы она нашла работу не так скоро и успела бы подробнее ознакомиться с городом, который вызывал в ней тревожное любопытство.
В первый же дождливый день выяснилось, что у Керри нет зонта. Минни одолжила ей один из своих, старый и выцветший. Тщеславие Керри воспротивилось этому. Она отправилась в универсальный магазин и купила там зонт, истратив на это целый доллар с четвертью из своих ничтожных средств.
-- Зачем ты это сделала? -- ужаснулась Минни.
-- Но ведь мне нужен зонт! -- ответила Керри.
-- Глупая девочка!
Это обозлило Керри, но она ничего не ответила. Она вовсе не намерена ходить как простая фабричная работница, и пусть сестра на это не рассчитывает.
В первую же субботу, вернувшись вечером домой, Керри уплатила сестре четыре доллара за стол и комнату. Принимая деньги, Минни почувствовала легкий укор совести, но она не знала, что сказать Гансону, если возьмет у сестры меньше. Этот достойный человек с довольной улыбкой выдал жене на хозяйство ровно четырьмя долларами меньше обычного. Таким путем он рассчитывал увеличить ежемесячные взносы на свой участок земли.
А Керри ломала голову над проблемой, как одеваться и развлекаться на пятьдесят центов в неделю. Она много думала об этом и наконец внутренне взбунтовалась.
-- Я немного пройдусь по улице, -- сказала она после ужина.
-- Не одна, надеюсь? -- спросил Гансон.
-- Нет, одна, -- ответила Керри.
-- Напрасно, -- вмешалась Минни.
-- Но мне хочется хоть что-нибудь видеть! -- сказала Керри.
По тону, каким она произнесла последние слова, Гансоны впервые поняли, что она ими недовольна.
-- Что это с ней? -- заметил Гансон, когда Керри вышла надеть шляпу.
-- Право, не знаю, -- ответила Минни.
-- Гм... Она должна бы понимать, что нельзя вечером разгуливать одной по улице.
Однако Керри не пошла далеко. Она вскоре вернулась и постояла в дверях дома.
На следующий день все отправились в Гарфилд-парк, но прогулка не доставила Керри никакого удовольствия; она стеснялась, так как была плохо одета. А на другой день на фабрике она услышала восторженные рассказы девушек об их, в сущности, довольно убогих развлечениях. Они были счастливы.
Несколько дней подряд шел дождь, и Керри возвращалась домой на конке. Однажды, направляясь к остановке на Ван-Бьюрен-стрит, она сильно промокла. Весь вечер Керри просидела одна в гостиной, задумчиво глядя вниз, где на мокрой мостовой отражались огни фонарей. Она была достаточно впечатлительна, чтобы прийти в скверное настроение.
В следующую субботу она снова уплатила сестре четыре доллара и с тоской спрятала свои пятьдесят центов. Из разговоров с некоторыми работницами на фабрике она узнала, что у них куда больше остается из заработка на свои личные нужды. К тому же их постоянно приглашали куда-нибудь поклонники -- молодые люди, на которых Керри после знакомства с Друэ смотрела свысока. Ей решительно не нравились эти пустомели -- фабричные рабочие. Ни в одном из них не было ни капли утонченности. Она, конечно, видела их только в рабочее время.
Наступил день, когда по улицам города загулял холодный ветер -- первый вестник приближающейся зимы. Этот ветер нагромоздил облака в небе, растянул в длинные полосы дым из фабричных труб и резкими порывами мчался по улицам и перекресткам. Керри задумалась о зимней одежде. Что ей делать? У нее не было ни теплого жакета, ни шляпки, ни ботинок. Ей очень трудно было заговорить об этом с Минни, но наконец она собралась с духом.
-- Право, не знаю, что я буду делать зимой, -- сказала она как-то вечером, когда они остались одни. -- У меня нет теплой одежды. И мне нужна шляпа.
Лицо Минни приняло озабоченное выражение.
-- А ты оставь себе часть заработка и купи шляпку, -- предложила она сестре, хотя в душе была немало встревожена сложностями, которые вызовет уменьшение очередного взноса Керри.
-- Я бы очень этого хотела, если ты позволишь. Дай мне неделю или две, -- сказала, набравшись смелости, Керри.
-- А два доллара ты можешь платить? -- спросила Минни.
Керри охотно согласилась, радуясь выходу из тяжелого положения и сразу став щедрой. Она была в восторге и тотчас же принялась высчитывать. Прежде всего ей нужна шляпка. Она так и не узнала, как удалось Минни объяснить все Гансону. А тот тоже ничего не сказал свояченице, но в квартире воцарилась атмосфера скрытого недовольства.
План Керри, вероятно, удался бы, если бы не вмешалась болезнь. После одного из очередных дождей вдруг наступили холода, а Керри все еще ходила без теплого жакета. В шесть часов вечера она вышла из жаркой мастерской и сразу попала под холодный ветер. Ее охватил озноб. Утром у нее появился насморк, но она все же отправилась на работу. На фабрике у нее весь день ныли кости, в голове была какая-то пустота. К вечеру Керри почувствовала себя совсем больной и, вернувшись домой, почти ничего не ела. Минни заметила, что она как-то сникла, спросила, что с ней.
-- Я сама не знаю, -- ответила Керри. -- Мне что-то плохо.
Она не отходила от печки, и зубы у нее стучали от озноба.
Совсем больная, легла она в постель, а на следующее утро у нее оказался жар.
Минни была очень расстроена, но внешне держалась с сестрой ласково. Гансон же заметил, что Керри, пожалуй, лучше всего было бы на время вернуться домой.
Когда дня через три Керри встала с постели, можно было не сомневаться, что она потеряла место на фабрике. Зима на носу, у девушки не было теплой одежды, а тут еще она лишилась работы.
-- Право, не знаю, что делать, -- сказала она. -- Пойду в понедельник в город и поищу; может быть, что-нибудь подвернется.
На этот раз старания Керри увенчались значительно меньшим успехом. Ее одежда не годилась для поздней осени. Последние свои деньги она истратила на шляпку. Три дня девушка бродила по городу, все больше и больше падая духом. Отношения с Гансонами становились все более натянутыми. С тяжелым сердцем Керри возвращалась по вечерам к ним на квартиру. Гансон был холоден, как лед. Керри понимала, что так не может долго продолжаться. Скоро ей придется признать себя побежденной и уехать домой.
Весь четвертый день Керри тоже провела в поисках, заняв у Минни десять центов на завтрак. Она тщетно искала работы, хотя бы и совсем низко оплачиваемой. Она даже обратилась в какой-то маленький ресторан, в окошке которого увидела объявление о том, что требуется официантка, но ей ответили, что нужна опытная девушка.
Совсем отчаявшись, Керри брела в густой толпе чужих людей. Внезапно чья-то рука взяла ее за локоть и повернула кругом.
-- Вот так так! -- услышала Керри.
С первого же взгляда она узнала Друэ. Свежий и румяный, он весь так и сиял. Казалось, он был соткан из солнечных лучей и благодушия.
-- Как поживаете, Керри? -- спросил он. -- Вы очаровательны. Где вы пропадали?
Керри невольно заулыбалась, тронутая этой неотразимой сердечностью.
-- Я была дома, -- ответила она.
-- Вы знаете, я еще издали, с той стороны улицы, заметил вас и подумал, что это, должно быть, вы, -- сказал Друэ. -- А я только собирался было навестить вас. Ну, как же вы поживаете?
-- Недурно, -- с улыбкой ответила Керри.
Друэ оглядел ее с ног до головы и пришел к обратному выводу.
-- Мне очень хотелось бы поговорить с вами, -- сказал он. -- Вы никуда не спешите?
-- Нет, сейчас не спешу, -- ответила Керри.
-- Тогда зайдем куда-нибудь перекусить. Боже мой, вы не поверите, как я рад вас видеть!
Керри почувствовала такое облегчение в присутствии этого жизнерадостного человека, к тому же обнаруживавшего явное участие к ней, что охотно согласилась, хотя изобразила некоторое колебание. Друэ взял ее под руку.
-- Ну?.. -- сказал он, и в тоне его было столько простого товарищеского чувства, что у девушки сразу потеплело на душе.
Они пересекли Монро-стрит и направились в старинный "Виндзор", просторный и уютный ресторан, славившийся в те времена прекрасной кухней и образцовым обслуживанием. Друэ выбрал столик у самого окна, откуда можно было наблюдать за движением на людной улице. Он любил изменчивую панораму уличной жизни, ему было приятно видеть других и самому быть на виду, когда он обедал здесь.
-- Итак, -- начал он, когда они оба удобно уселись, -- что вы будете есть?
Керри просмотрела поданное официантом меню, не особенно вникая в то, что она читает. Она очень проголодалась, и названия блюд еще более разожгли ее аппетит, но ее испугали высокие цены.
Цыпленок, жаренный на вертеле, -- семьдесят пять центов.
Бифштекс-филе с грибами -- один доллар двадцать пять центов.
Керри что-то слышала о подобных блюдах, но ей как-то не верилось, что она сама может заказывать их.
-- Мы вот что сделаем, -- сказал Друэ. -- Послушайте, официант!
Плечистый круглолицый негр приблизился и почтительно склонился.
-- Бифштекс с грибами и фаршированные помидоры, -- сказал Друэ.
-- Слушсэр! -- ответил негр, кивая.
-- Жареный картофель, ломтиками.
-- Слушсэр!
-- Спаржу.
-- Слушсэр!
-- И кофе.
Друэ повернулся к Керри.
-- У меня с утра маковой росинки во рту не было. Я только что приехал из Род-Айленда и собирался идти обедать, когда увидел вас.
Керри в ответ только улыбнулась.
-- Что вы все это время делали? -- продолжал Друэ. -- Расскажите мне подробнее о себе. Как ваша сестра?
-- Она здорова, -- сказала Керри, отвечая лишь на последний вопрос.
Друэ пристально посмотрел на нее.
-- Послушайте, -- сказал он, -- уж не были ли вы сами больны, а?
Керри кивнула.
-- Вот беда! -- воскликнул он. -- У вас и сейчас вид далеко неважный. Я сразу подумал, что вы как будто слишком бледны. Что же вы все это время делали?
-- Работала.
-- Вот как! Где же?
Керри рассказала.
-- "Родс, Моргентау и Скотт"? Как же, как же, знаю! Это на Пятой авеню, не так ли? О, они прижимистые люди. Что заставило вас пойти туда?
-- Я не могла найти ничего лучшего, -- откровенно призналась Керри.
-- Но это же настоящее издевательство! -- сказал Друэ. -- Вам не следовало бы работать у этих господ. У них мастерская сейчас же за магазином, верно?
-- Да, -- подтвердила Керри.
-- Это не особенно почтенная фирма, -- сказал Друэ. -- Такая работа вам не подходит.
Он без умолку болтал, задавал вопросы, рассказывал о себе, объяснял, что представляет собой ресторан "Виндзор", пока не явился наконец официант с огромным подносом, уставленным горячими, аппетитными блюдами. Друэ сиял и старался услужить Керри. Он очень выигрывал сейчас на фоне белоснежного столового белья и серебряных судков. Когда он стал орудовать ножом и вилкой, разрезая сочное жаркое, кольца на его пальцах казалось, заговорили. Его новый костюм приятно шуршал всякий раз, как он протягивал руку за каким-нибудь блюдом, передавал хлеб или разливал кофе. Он не переставал подкладывать на тарелку Керри, и его душевное тепло согревало ее тело, пока она не почувствовала себя так, будто переродилась. Друэ с обывательской точки зрения был чудесный малый и совершенно пленил девушку.
Эта маленькая искательница счастья восприняла свою нежданную удачу довольно легко. Она чувствовала себя чуточку неловко в таком непривычном месте, но огромный зал действовал на нее успокаивающе, а зрелище хорошо одетой толпы на улице наполняло ее восхищением. Ну что за жизнь, когда нет денег. Как хорошо приходить сюда обедать, когда вздумается! Какой счастливец Друэ! Он много разъезжает, хорошо одевается, он такой сильный, он может всегда обедать в таких чудесных ресторанах! Друэ теперь представлялся ей весьма важной особой, и она невольно спрашивала себя, чем объяснить его дружбу и внимание к ней.
-- Так вы, значит, потеряли работу из-за болезни? -- спросил он. -- Что же вы собираетесь теперь делать?
-- Буду искать дальше, -- ответила Керри.
Но при мысли о том, что за пределами этого прекрасного ресторана ее поджидает нужда, бредущая за ней по пятам, как голодная собака, в глазах девушки мелькнул страх.
-- Нет, это никуда не годится, -- сказал Друэ. -- И давно вы ищете?
-- Четыре дня.
-- Подумайте только! -- воскликнул Друэ, как будто обращаясь к невидимому третьему лицу. -- Нет, все это совсем не для вас. Эти девушки, -- и он сделал широкий жест рукой, как бы указывая на всех продавщиц и фабричных работниц, -- ничего не получают за свой труд. Разве можно жить на такие деньги?
Друэ держался с Керри совсем по-братски, но, решительно отвергнув мысль о подобной работе для Керри, он переменил линию поведения. Керри и в самом деле была очень миловидна. Неказистое платье не могло скрыть, что девушка сложена очень недурно, и у нее были такие большие и ласковые глаза.
Друэ пристально смотрел на девушку, и она поняла, о чем он думает. Она понимала, что он восхищается ею, об этом убедительно говорила его щедрость, его веселое добродушие. Она чувствовала, что и он ей нравится, и чем дальше, тем больше. И еще нечто другое, более глубокое теплой струей вливалось ей в душу. Они то и дело встречались глазами, и их взгляды ясно говорили о растущей взаимной симпатии.
-- Почему бы вам не остаться в городе и не пойти со мной вечером в театр? -- сказал Друэ, придвигая свой стул ближе. Столик был не очень широк.
-- Ах, нет, я не могу! -- испугалась Керри.
-- Что вы собираетесь делать сегодня?
-- Ничего, -- уныло ответила Керри.
-- Вам, видно, не слишком нравится там, где вы живете?
-- Как вам сказать...
-- Что вы будете делать, если не найдете работы?
-- Наверно, уеду домой.
При этих словах голос Керри слегка дрогнул: почему-то влияние Друэ на нее оказалось непреодолимым. Они начали понимать друг друга без слов. Ему стало ясно, в каком она находится положении, а ей -- что он это понимает.
-- Нет, это не годится! -- с искренним в эту-минуту сочувствием произнес Друэ. -- Позвольте мне помочь вам. Возьмите у меня немного денег.
-- О нет! -- воскликнула Керри и даже отшатнулась от него.
-- Что же вы будете делать?
Она задумалась и молча покачала головой.
Друэ смотрел на нее с необычной для него нежностью. В жилетном кармане у него лежало несколько ассигнаций; они были мягкие, и ему удалось беззвучно нащупать их пальцами и, скомкав, зажать в руке.
-- Послушайте, Керри, -- снова начал он, -- я непременно хочу вас выручить. Купите себе кое-что из платья.
Он впервые коснулся этой темы, и Керри сразу вспомнила, как плохо она одета. Друэ подошел к этому довольно грубо, но зато попал в самую точку. Губы Керри задрожали.
Одна ее рука лежала на столе. Они были совсем одни в своем уголке, и Друэ накрыл пальцы девушки своей большой теплой рукой.
-- Ну, полно, Керри! -- промолвил он. -- Подумайте, что вы можете сделать одна? Разрешите мне помочь вам.
Он слегка пожал при этом пальчики Керри, а когда она попыталась высвободить руку, он еще крепче сжал их, и девушка больше не сопротивлялась. Тогда Друэ сунул ей в руку зеленые ассигнации и, прервав протесты Керри, шепнул:
-- Я вам даю их взаймы, хорошо? Только взаймы!
Он заставил Керри взять деньги. Она почувствовала себя связанной с ним узами странной нежности.
Они вышли из ресторана и свернули в южном направлении. Друэ проводил ее довольно далеко, до самой Полк-стрит.
-- Вы, видимо, не хотите жить с вашими родными? -- как бы вскользь заметил он во время разговора.
Керри слышала вопрос, но не обратила на него внимания.
-- Давайте завтра встретимся и пойдем на утренник, -- предложил Друэ. -- Хорошо?
Керри начала было отнекиваться, но потом согласилась.
-- Вы ведь сейчас ничем не заняты. Купите себе красивые ботинки и теплую кофточку.
Керри и не подозревала, какие сложные, противоречивые мысли будут терзать ее по уходе Друэ. При нем она проникалась его радужным, беспечным настроением.
-- И не огорчайтесь из-за людей, с которыми вы живете, -- добавил он на прощание. -- Я помогу вам.
У Керри было такое чувство, точно чья-то могучая рука протянулась к ней, чтобы вытащить ее из беды. Две мягкие и красивые зеленые десятидолларовые ассигнации были зажаты у нее в руке.