I
РОЛЬ СОБАКИ В ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА
В одной древней священной книге индусов сказано: умом собаки держится мир. Слова, эти, если вдуматься глубже, заключают в себе великую истину. В самом, деле, как мог бы существовать человек на заре своей жизни, когда он, как дикий зверь, скитался по лесам, в поисках пищи, если бы возле него не было собаки?
Можно смело сказать, что без нее он бы погиб. Собака помогала ему добывать пищу, разыскивала и ловила дичь; она защищала его, когда на него нападали звери, а когда человек, утомленный охотой, спал, она чутко сторожила его сон.
Сделался человек пастухом и принялся бродить по степям со своими стадами. Собака и тут не покидает его, неся верную самоотверженную службу сторожа и защитника его имущества, защищая его самого.
А когда, наконец, человек додумался до постройки себе постоянного жилища, собака не отстала от него и сделалась домашним сторожем.
Собака дала возможность человеку жить в таких диких, холодных странах, где существование без нее было бы немыслимо. В северной части Европы, Азии и Америки на громадные пространства потянулись такие места, где почти восемь месяцев продолжается суровая зима. Там глубоко промерзшая почва оттаивает на два-три вершка, и то только на короткое время, месяца на два, не больше. Зимой здесь трещат такие сильные морозы и бушуют такие бури, о которых мы не имеем и понятия. Не растут в этих местах ни хлеб, ни огородные овощи, и климат настолько суров, что его не могут переносить ни лошадь, ни рогатый скот. Казалось бы, что и человеку немыслимо здесь жить, а между тем он ужился и ужился, в большой степени благодаря собаке.
Собака заменила ему лошадь; на ней он делает сотни тысяч верст по дикому царству снежной пустыни; она помогает ему на охоте, сберегает от волков его оленей, разведением которых он занимается.
Словом, где бы человек ни поселился: в странах ли с умеренным климатом, на зыбучих ли африканских песках или в холодных пустынях дикого севера — всюду собака является для него незаменимым преданным другом, товарищем и помощником в его борьбе за существование.
Но собака является не только помощником человека, а часто и его спасителем.
В Швейцарии, на горных альпийских высотах, хорошо знают и ценят собаку. Осенью и зимой часто разыгрываются страшные снежные бури, и тогда в горах погибает немало путников, застигнутых в дороге непогодой. Погибало бы еще больше, — если бы не собака. В горах, где пролегает опасная дорога, селятся люди, посвящающие себя спасению погибающих; у них среди горных высот построен большой крепкий дом, в котором они содержат больших и сильных сен-бернардских собак.
Как только начинается буря, собака снаряжается на розыски погибающих. К ошейнику такой собаки привязывают фляжку с вином, а к спине прикрепляют ремнем широкий, толстый плащ. Потом выпускают ее на дорогу, а сами идут за ней с лопатками в руках. Собака бежит вперед и скоро скрывается в снежной мгле. Люди время от времени останавливаются и прислушиваются. Вот сквозь рев и вой бури до них доносится отрывистый лай; они идут по тому направлению, откуда слышен лай, и находят собаку стоящей над занесенным снегом и почти замерзшим человеком, отрывают его из снега, льют ему в рот вино из фляжки, кладут на плащ, несут в дом и возвращают к жизни.
Собака еще выполняет одну очень трудную задачу. Она помогает правосудию.
Существуют собаки-сыщики. Они помогают судебным: властям разыскать преступника. Часто им приходится исправлять судебные ошибки. Случается, что подозрение в убийстве или краже падает на ни в чем неповинных знакомых или родственников, только потому, что их часто видели в доме, где совершено преступление, или потому, что между ними перед этим произошла ссора. Их арестовывают, допрашивают, судят и часто на основании лишь ничтожных улик присуждают к наказанию. Судебные ошибки нередки. И нередко люди ни в чем неповинные томятся в тюрьмах. Но там, где следствие применяет опытных собак-сыщиков, эти ошибки бывают реже, потому что собаки помогают властям обнаруживать истинных виновников злодеяний. На место происшествия берут собаку-сыщика, дают ей обнюхать убитого или место, где были украдены вещи, потом выпускают собаку на улицу. Собака бежит, нюхая землю, воздух; вот она останавливается у дверей одной из квартир и лает. Дверь отворяется, собака обнюхивает всех, находящихся в квартире, и с лаем кидается на одного из них; его задерживают, обыскивают, на одежде его находят капли крови, а в комнате ограбленные вещи.
Бывает и так, что собака обнаруживает грабителей в том же доме, в котором совершено преступление, и если собака нападает на свежие следы преступления, то преступник не уйдет от правосудия. О задержанных по указанию собаки-сыщика собираются точные сведения, и всегда оказывается, что сыщик указал верно.
В Москве живет до сих пор знаменитая собака-сыщик Треф, который помог судебным властям раскрыть не одно из трудных и запутанных уголовных преступлений.
Собака приносит пользу человеку не только в мирной обстановке, но и на войне. Она отыскивает раненых, обнаруживает подкрадывающегося ночью врага и искусно скрытую вражескую засаду. Во время боя, собака выказывает необыкновенное бесстрашие; она не обращает внимания на ружейные выстрелы, гром пушек и летящие снаряды и часто бросается на врага, погибая геройскою смертью.
Привязанность собаки к человеку безгранична. Нередко собака остается его верным другом, несмотря на то, что он обращается с ней жестоко. Эту удивительную привязанность изобразил яркими красками великий английский писатель Чарльз Диккенс в своем романе «Оливер Твист». Здесь автор рассказывает, как у одного вора была маленькая собачка, с которой он обращался очень жестоко: не кормил и часто бил ее. И, однако, собачка никогда не покидала его. Не покинула и в страшный час смерти.
На Кавказе, в Кабарде, у одного охотника была собака, когда охотник умер и его понесли на кладбище, собака печально плелась позади похоронной процессии. Охотника похоронили, и люди покинули кладбище. Явилась собака, начала выть и разрывать могилу своего хозяина. Родственники покойного поймали ее и привязали на веревку. Собака перегрызла веревку. А через несколько дней ее нашли мертвой на могиле своего хозяина. Она не могла его пережить.
Таких примеров привязанности собаки к человеку не перечесть.
II
ОБ УМЕ И СОЗНАНИИ СОБАК
К сожалению, мы все еще мало знаем нашего лучшего друга, мало ценим его. Так, например, об уме его мы в большинстве случаев имеем очень смутное представление.
По уму собака ближе остальных животных, кроме морского льва, подходит к человеку. Про умную собаку люди думают: «все понимает, только что не говорит». А на самом деле у каждой собаки свои мысли, и выражает их она своими словами, конечно, собачьими, но наблюдательному вдумчивому человеку должны быть понятны ее слова. Опытный охотник издалека, лишь по одному лаю собак, безошибочно определяет, какого именно зверя подняли они: зайца, лисицу или волка. Для каждого зверя, по словам охотника, у собаки особый лай.
Точно так же и пастухи ночью по лаю собак узнают, кто подходит к стаду: волк, вор или свой человек.
Многим покажется странным и даже невероятным, что собаки смеются, а между тем этот так. И наш великий писатель И. С. Тургенев сказал, что собаки улыбаются, «и даже очень мило улыбаются». Но собака еще и плачет, и грустит. Сильную физическую боль она выражает необычайным визгом, но нередко плачет молча, и у нее льются слезы из глаз, как у человека.
А когда ей грустно, тоскливо, сколько в глазах ее печали; если же ей радостно, какие веселые огоньки играют в ее глазах.
Многие из тех, которые не умеют или не желают наблюдать явления природы и вдумываться в них, смеются над утверждением, что собаки за несколько часов вперед предчувствуют такие грозные явления природы, как землетрясение, и свое предчувствие выражают нервным беспокойством или глухим лаем.
Предчувствие у собак давным-давно отмечено в жизни человека, но часто люди добавляют сюда свои собственные чувствования, и поэтому настоящий смысл предчувствования искажается и доходит до фантастических выдумок.
Предчувствие у животных, или предугадка, как я его называю в своих научных работах, происходит только от того, что животное обладает такими природными качествами, о которых мы не имеем никакого понятия.
Мы до сих пор, еще, например, не изучили, насколько дальнозорки птицы: громадные расстояния, недоступные человеческому зрению, совершенно не являются недоступными для глаз орла или даже ястреба. С каким удивлением мы замечаем, что вдруг с громадной высоты своего полета ястреб видит отсталого маленького цыпленка, и с какой быстротою, меняя свой полет, он падает на землю, чтобы схватить свою жертву. У людей вошла в обиход поговорка: «слепая курица», несмотря на то, что куры днем видят настолько хорошо, что наседка успевает заметить высоко парящего хищника и во-время собрать всех цыплят под свою защиту.
К несчастью, мы еще до сих пор не успели сделать опытов, чтобы точно определить качество зрения птиц и четвероногих животных. До сих пор человек не сумел исследовать природных способностей животных, которых нет у человека (сила и острота зрения, обоняние, осязание, слух, чувства времени и пространства и т. д.), которые слабо или совсем не развиты.
Отсюда происходит способность животных предчувствия, или предугадки, в которой, конечно, нет ничего ни фантастического, ни сверхъестественного, приписанного им людьми по невежеству.
Жители тех стран, где землетрясения бывают особенно часто, знают, что собаки в этом отношении не ошибаются. Предугадывание землетрясения было замечено людьми не у одних только собак, но и у рогатого скота: коровы особенно тревожно мычат перед землетрясением — это скрытое чувство у них настолько тонко, что показания аппарата Пулковской обсерватории,[19] отмечающего малейшее движение почвы, для людей совершенно нечувствительное, передавалось животным.
Очень часто люди приписывают собакам свои фантазии, которые переходят от одного поколения к другому и прочно укрепляются в сознании человека.
Разберем сейчас общеизвестный рассказ о том, как собака воет перед покойником. Собака, не умеющая говорить человеческим языком, а потому лишенная возможности понимать наш язык, невольно учится понимать наши малейшие движения. Эти движения заменяют ей наш язык, и по ним собака начинает понимать каждое наше желание: человек встал, взялся за шляпу, и собака уже летит вперед. Для нее ясно представилась возможность итти гулять.
Но существуют у нас и такие незаметные для нас движения и выражения при каждом нашем слове, на которые мы не обращаем внимания, которые для нас как будто не существуют, так как нас вполне удовлетворяет наш богатый словами разговорный язык; собаки же обращают внимание на все, на малейшие движения человека, и, конечно, от них не ускользают те движения и те выражения, которые ничего не говорят человеку. Они великолепно знают, что должно следовать за тем или другим движением или выражением человека; отсюда вытекает и предугадывание собаками наших последующих действий.
Собака предчувствует чью-нибудь смерть; она видит, как в доме ее хозяина сразу все изменилось: общее оживление сменяется глубокой тишиной; все живущие в доме ходят на цыпочках; у них иные движения, иная размеренно-печальная речь, даже шопот; на собаку иногда прикрикнут ни с того, ни с сего; слышен тяжелый запах лекарства, и животное, тревожно понурив голову и хвост, бродит по дому, сначала недоумевая, что происходит кругом, но потом, новая жизнь вызывает в ней тревогу и тоску, и она воет.
Многих интересует вопрос, каких собак считать наиболее смышлеными? Какие породы наиболее восприимчивы к дрессировке? Ученый Брем говорит: «Воспитатель имеет очень сильное влияние на животных, и без сомнения наилучший для животного воспитатель — человек. С течением времени собака становится во многих отношениях похожа на своего господина. Охотничья собака усваивает характер охотника, мясникова — мясника, собака моряка — его характер и т. д.» И, действительно, ограниченный круг мыслей у борзой собаки направлен почти исключительно в сторону охоты, а пудель тратит значительную часть своих способностей, чтобы угадать намерения и желания хозяина. Каждая порода обладает свойственными ей способностями характера, но разностороннее всех — простая неказистая дворняжка, у которой все стороны характера развиты равномерно, которую тяжелая жизнь и самостоятельная борьба за существование наделили богатым опытом.
III
ИМЕЮТ ЛИ ЖИВОТНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В УМЕ — ВИДЯТ ЛИ ОНИ СНЫ?
Некоторые ученые пишут, что дрессировка, какой бы она сложной и осмысленной ни казалась, на самом деле ничего другого не представляет, как объединение звука с действием. Звук производится дрессировщиком, а вслед за этим является, действие животного. У меня это делается наоборот. Я произвожу необходимые движения, животное дает звук, как по команде. Да еще звуки-то совершенно разные: то петух мне запоет свое бодрое ку-ку-ре-ку, то осел, по моему приказу, заорет во все горло свое отчаянное «ио», собака завоет на разные голоса, с различными переливами, затрубит громко слон, гусь загогочет «что такое», морские свинки засвистят хором, заговорят скворцы, попугаи, морской лев будет ясно по порядку выговаривать буквы «а, э, и, о, у», а мой поющий бык затянет своим мягким баритоном звуки «до, ми, фа, соль» — эти объединения или ассоциации по смежности бывают разнообразны. При частом повторении или при зазубривании, запоминание одних и тех же действий, вызванных соединениями-ассоциациями, животное к ним настолько привыкает, что вместе с действиями у него являются свои представления в мозгу. Так, при слове «гулять», собака радостно бежит к двери, представляя себе двор, сад, улицу; при слове «чихни» ей передается нервное раздражение носоглотки. По команде «потянись» собака это делает, аппетитно расправляя свои лапы и туловище. Это происходит у нее не деланно, заученными механическими движениями, — она действительно переживает чувство потягивания, что ясно выражается в каждом движении ее мускулов, так как она представляет себе приятное ощущение при потягивании. Все эти представления, соединяясь, образуют целую цепь переживаний.
Я наблюдал сны у животных вообще, а у собак в частности, и мне не раз приходилось видеть, что и мозг у животных работает, а представления их не оставляют. Так, собака во сне продолжительно и сдержанно лает, вздрагивая и двигая ногами. У меня на постели Нета — карликовый той-терьер — кормила своего трехнедельного щенка-малыша. Малыш подполз к брюшку матери и упирался передними лапками в наполненную молоком грудь Неты, хватал ртом сосок и втягивал жидкость; достигнув цели, он радостно помахивал хвостиком. По мере сосания, малыш переставал двигать хвостом, щеки его все реже втягивались в полость рта и, наконец, малыш засыпал. Мать отодвигалась в сторону, и я сонного щенка переносил из одного места на другое. Для того, чтобы было удобнее наблюдать, я положил щенка к себе на руку. Малютка спал крепким сном. Но вдруг я увидел, что верхние веки малыша чуть-чуть вздрагивают и приподнимаются, глазные яблоки вращаются, и тельце немного вытягивается; спящий малыш задвигал ногами, как он это делал при подползании к матери. Желтое пятнышко у него над глазами то поднималось, то опускалось; передние лапки вытянулись вперед и задвигались точно так же, как то делал малыш при выдавливании молока; хвостик часто — часто завилял.
На пятой неделе своей жизни малыш вылезал из своего ящика, поднимал ушки и лаял, а затем, струсив, поднимал хвостик и прижимался к стенке ящика. Слыша не раз такой лай у спящего малыша, я одновременно замечал у него те же движения ушей и рта.
Все эти движения во сне являются внешними выражениями испытываемых часто душевных переживаний. Я нередко замечал, как мои дрессированные собаки, спавшие со мной на кровати, лаяли во сне, и чем больше собака была мною дрессирована, т.-е. чем умственно развитее она была, тем становилась нервнее, тем чаще ночью во сне она вздрагивала и бредила.
Все мои дрессированные собаки вели себя во сне разнообразно: мой умница Бишка во время представления курил папиросы; я вкладывал сидящей на задних лапках собачке между пальцами передней правой лапы папиросу, которую он сам, подняв лапу, брал в рот. Я зажигал папиросу, и Бишка несколько секунд сидела с тлеющей папиросой.
Перед курением я научил Бишку лаять, как будто он просил у меня папиросу, а после курения он забавно чихал. Я наблюдал сон Бишки и видел, что во сне он переживает то же, что и наяву, когда он показывал свой номер с папиросой — он глухо лает и чихает, и ноги его нервно вздрагивают.
Попутно говоря о снах у животных вообще, и в частности у собак, мне хочется остановиться, на снах у ластоногих, у моих морских львов.[20]
Три дрессированные морские льва знали мой голос; заслышав его, они моментально поднимались на ласты, вытягивали шеи кверху и высоко поднимали головы, стараясь отыскать меня. Знали они также прекрасно мой выходной марш, призывный трубный звук, специально придуманный для морских львов. Помню, как я в своей уборной спешно надеваю костюм; но вот грянул мой марш, и морские львы разом преображаются, — они приходят в необычайное волнение, мечутся по клетке, бросаются в бассейн, ныряют, быстро вылезают на площадку и снова шлепаются в воду; брызги летят во все стороны. Увидя меня выходящим из уборной, морские львы бросаются к дверцам клетки и, становясь на задние ласты,[21] прилипают к решетке. Глаза их горят зеленым фосфорическим светом; фигуры — одно ожидание.
При первых звуках трубы, которая оповещала об их появлении перед публикой, все трое: Лео, Пицци и Васька, перелезая друг через друга, стремительно бросаются к дверцам клетки, нетерпеливо хватаются за железные прутья решетки, кусают друг друга и до того отчаянно ревут, что постороннему делается страшно. Служащий отпирает решетчатую дверцу, и львы, сбивая его с ног, быстро бегут на арену. Разве все поведение львов не говорит о том, что в уме у них происходит ясное представление о своем хозяине, о месте работы, о вознаграждении за свои труды. Даже при первых звуках знакомого мотива, в воображении у них рисуются все последующие действия. Для меня становится совершенно ясным, что ластоногие, как и собаки, обладают способностью представления в уме, способностью вспоминать об ощущениях, полученных раньше.
В обыденное время, когда работа морских львов проходит изо-дня в день, по заранее намеченному порядку, львы спят безмятежно, обнявшись друг с другом или поджав под себя ласты, кладут друг на друга головы.
Но вот в цирке начинаются сборы в путь: запаковываются ящики, свертываются и укладываются в бочки ковры, связываются барьеры и другие вещи. Все это происходит на глазах у ластоногих. К утру готовится все цирковое имущество к нагрузке на ломовых.
И морские львы, под впечатлением сборов, в ночь перед отъездом, спят тревожно. Беспокойство выражается в необычайных позах. Спят они в эту ночь каждый отдельно, и то один, то другой издаст тяжелый вздох.
Часто просыпаясь, морские львы поднимают головы и тревожно-вопросительно всматриваются в темноту конюшни, снова поднимают головы и со вздохом закрывают глаза. Тело их часто вздрагивает, ласты судорожно прижимаются к бокам.
Под самое утро они засыпают, видимо, крепко. Мне пришлось упаковываться в одну из таких ночей, и я наблюдал за Пицци. Она лежала как-то странно на боку, необычно загнув голову назад и уперев шею в решетку. Долго она так лежала, и неподвижность ее и необычность позы меня встревожили. Я наклонился к Пицци, и мне показалось, что она околела.
Вдруг ее ласты зашевелились, и я услышал странный звук… Пицци во сне смеялась… Что же это был за смех? Отрывистые звуки, которые следовали один за другим, напоминали человеческий хохот.
Хохотом львов я пользовался при выступлениях.
— Смейся, Пицци! — говорил я. — Проси публику аплодировать!
И львица хохотала… а потом, лежа на груди, на ящике, хлопала, как ладонями, свободно болтающимися ластами.
Когда я наблюдал за Пицци перед отъездом, я отчетливо слышал, как она сначала произнесла несколько звуков, а затем начала аплодировать, что она могла делать, только благодаря случайной неестественной позе — когда ее ласты находились у нее на весу.
Не ясно ли было, что она видела во сне арену, публику и заманчивую рыбку, которую получала от меня в награду? Теперь мы знаем, что некоторые животные видят сны.
IV
ОБОЮДНОЕ ПОНИМАНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНОГО
Чтобы научить чему-нибудь животное, чтобы дрессировать его моим способом, необходимо установить обоюдное понимание или, как говорят, контакт.
Как вызвать у животного желание установить обоюдное понимание, как натолкнуть животное на разговор с человеком?
Между человеком и животным стоит вечное недоразумение: человек не понимает души животного, а животное — человека. Мы, люди, мало обращаем внимания на своих младших братьев-животных; мы не делаем даже попытки вызвать у животного желание общения и разговора с нами.
Сдвиг кожи на спине собаки, поднятое одно или два уха, поворот головы, виляние хвостом, поднятый или опущенный хвост, — все это вместе с визгом, лаем, ворчанием, вытьем и нытьем составляет язык собаки. Нам, людям, стоит только тонко изучить и разобрать его, и мы будем понимать наших четвероногих друзей, как понимаем друг друга.
С какой тоской и обидой моя обезьянка Гашка, вися на сетке своей клетки и издавая свое грустное «э», печально провожает глазами равнодушно проходящих мимо людей…
Она говорит взглядом, всем своим существом:
— Выпусти меня, мне надоело сидеть в клетке.
А люди не понимают ее и рассматривают ее мордочку, цвет ее шерсти, ее длинные гибкие руки.
Понятно, что от такого непонимания можно прийти в ярость и показывать зубы, и трясти изо всей силы решетку.
Но тюрьма крепка; обезьяна, видя свое бессилие, отходит в угол клетки и старается отвлечь свое внимание от бездушного человека, у которого она просит свободы, а он ей просовывает сквозь решетку кусок хлебной корки.
И глаза ее как будто говорят:
— Я прошу выпустить меня, а ты суешь мне хлеб. Видишь, что я на него только вскользь посмотрела, а ты просовываешь опять кусок хлеба в сетку, стараясь ткнуть мне его в самый нос, будто я не вижу. Я все вижу. Я вижу то, чего даже ты не видишь. Вот и теперь я вижу позади тебя окно и вижу, как пролетела птица. Я завидую ее свободе и кричу «карх», а ты человек принял это за кашель и жалеешь меня, ты думаешь, что я больна и оттого не ем хлеба и кашляю. Ты думаешь, что здесь в комнате накурили, мне это вредно и открываешь окно. Открыл, ушел, и на меня из него дует… Ах, еще холоднее у меня на душе от твоего непонимания.
Но другая картина получается, если между человеком и животным устанавливается связь духовная, или контакт, основанный на любви и понимании.
Я расскажу, как я устанавливал контакт, или связь (взаимное понимание) с моей маленькой обезьянкой Гашкой.
Я вошел в комнату, где помещались мои обезьяны. Их две: Джипси и Гашка. У каждой своя клетка. Обе сидят, покрывшись одеялами. При моем приближении, Гашка чуть-чуть приподнимает над головой одеяло и высовывает мордочку наружу, скользнув своими глазами мимо моих.
Вот она вылезла из-под одеяла, потянулась, изогнула позвоночник и зевнула, показав свои зубы. Потом она полезла по сетке к передней стенке клетки.
Я делаю шаг вперед. Гашка на минуту остановилась, посмотрела куда-то в сторону, затем на меня, прыгнула к передней стенке и повисла на ней, уцепившись всеми лапами.
Повернув голову сначала вправо, затем влево, Гашка взялась зубами за железную сетку и в таком положении замерла. Я сделал снова движение вперед. Гашка повернула голову н а бок, не выпуская сетки из зубов, коснулась проволоки левой щекой — поза давно мне знакомая.
Я протянул к ней руку — не шевелится. Я просунул палец через сетку и стал нежно чесать ей за ухом — ни одного движения; она точно окаменела. Тогда я делаю шаг назад.
Гашка подождала минуту, затем шевелит головой и смотрит мне в глаза, затем переводит глаза в сторону и смотрит направо куда-то на стенку. Я выжидаю и делаю движение вперед. Гашка, не меняя позы, вращает зрачками и опять останавливает их на стенке конторы.
Я продолжаю отступать… Гашка начинает смотреть на меня. Я отошел в левую сторону от клетки. Гашка вдруг произносит жалобное «э» и, выпустив из зубов железную сетку, перелезает по ней влево. Едва я приближаюсь, она замирает, вися и не двигаясь; только голова ее повертывается в сторону стены, вправо от моей руки.
Тогда я понял, что Гашка хочет, чтобы я ее или почесал, или выпустил из клетки. Я к ней приблизился. Обезьяна сделала прыжок к задней стенке на свою полку, не спуская с меня глаз. Я стоял, не двигаясь, и смотрел на зверька.
Гашка с секунду посмотрела на меня, потом снова полезла по решетке к передней стенке, ближе к дверце, опять схватилась зубами за сетку и замерла в прежней позе.
Тут я снова просунул в клетку палец, чтобы почесать ей левое ухо. Гашка поворачивала голову вправо, смотря на стенку. Я старался уловить точку, на которую она все время смотрела… и… увидел на стене ключ от висячего замка клетки.
Я делаю движение вправо к стене. Гашка чуть заметно прижимается плотней к сетке. Вот она шевельнулась… Я протягиваю руку к ключу. Гашка зашевелила зрачками. Я снял медленно ключ с гвоздя и показал его Гашке. Она опять прыгнула на свою полку и тотчас же полезла обратно, как бы приглашая меня своим движением двигаться, а не стоять. Я застываю в неподвижности и не спускаю глаз с обезьяны. Ее глаза блестят. Зрачки беспокойно двигаются. Гашка произносит свое грустное «э» и висит неподвижно, повернув голову направо. Я делаю движение направо…
Секунды три-четыре, и Гашка медленно подвигается по сетке в сторону дверцы. Я двигаюсь тоже ближе к дверце.
Снова Гашка прыгает на полку и ждет. Я стою без движения. Гашка медленно переходит к передней стенке, взлезает на стенку и передвигается по ней ближе к дверце.
Я чуть-чуть наклоняюсь в правую сторону. Гашка перемещается еще ближе к дверце и, посмотрев куда-то в сторону, протягивает руку через решетку к ключу.
Я еще ближе подвигаюсь к замку.
Гашка останавливается, опять отпрыгивает от решётки, ждет, смотрит тоскливо по сторонам, приближается к дверце, лезет на сетку и, просунув руку, трогает замок. Я тотчас же отпираю замок, вынимаю его и вешаю на стенку.
Гашка отпрыгивает на полку, с полки обратно к дверце, напирает на нее всем туловищем и открывает ее сама и выскакивает из клетки на шкаф с победным криком «рр-ер»…
Так был установлен у меня контакт с обезьянкой. В таком же роде я работал над установлением контакта между другими животными, а в том числе и с собакой.
Установление контакта повлекло за собой внушение, и я совершенно случайно узнал, что животное подвергается внушению.
V
МОЯ ПЕРВАЯ ДРЕССИРОВАННАЯ СОБАКА «КАШТАНКА»
Каштанка была молоденькая рыжая собачка, которой пришлось быть первой из дрессированных мною собак. До того, как она попала ко мне, ее хозяином был бедный столяр. Каштанка заблудилась, потеряла хозяина и попала ко мне в выучку.
Ее история послужила содержанием для знаменитого рассказа А. П. Чехова — «Каштанка», написанного автором с моих слов.
Как вчера, помню день встречи с Каштанкой.
Была зима. Шел снег, падая мягкими хлопьями… Рыжая собачка прижалась к двери подъезда и беспомощно визжала, не зная, куда итти, где обогреться. А снег все падал на нее, облепляя ее с ног до головы и превращая ее в белый бесформенный комок, из которого поблескивали большие грустные глаза.
Собака устала — ее стало клонить ко сну. Вдруг кто-то толкнул дверь, собака вскочила и увидела маленького бритого человека, в шубе нараспашку. Это был, конечно, я…
Собака смотрела на меня, сквозь снежинки, повисшие на ее ресницах, и, вероятно, сразу почувствовала, что я ей не враг.
Я сбил рукой снег с ее спины и поманил за собой.
Она пошла за мной и стала у меня жить. Я начал ее дрессировать, и скоро она сделалась настолько образованной, что выступала с другими моими четвероногими и пернатыми артистами на цирковой арене.
Но раз из-за Каштанки в цирке в самый разгар представления произошел переполох.
Каштанка, которая должна была показать свои знания публике, вдруг остановилась, глядя вверх, откуда до нее доносился знакомый голос.
Столяр, ее прежний хозяин, был в числе публики на галлерее, и, не обращая внимания на толпу, не обращая внимания на мою команду, она бросилась через публику к старому хозяину.
Столяр захотел вернуть себе Каштанку. Я отказался ему ее отдать: ведь на Каштанку я потратил столько сил и успел полюбить ее. Но суд присудил вернуть собаку хозяину.
Я был в отчаянии и стал умолять столяра не брать Каштанки. Я предлагал ему большие деньги, и столяр начал колебаться. Это спасло для меня дело. Судья увидел, что столяр не так уж привязан к собаке, если на него действуют обещания денег, и, судя по совести, отказал ему в иске.
Каштанка осталась у меня.
VI
БИШКА
Опять была зима, и опять падал снег, облепляя хлопьями тротуары. И опять я нашел на улице собаку…
На этот раз находкой оказался маленький щенок, которому было не более месяца. Люди бросили его на произвол судьбы.
Щенок почти замерз. Я поднял его, принес к себе и назвал Бишка.
Бишка оказался простой дворняжкой, но это незнатное происхождение не помешало ему развить все его прекрасные природные дарования и сделаться замечательным артистом.
Я заметил у Бишки впервые присутствие музыкального слуха.
Я сижу и играю на пианино. Пальцы легко скользят по клавишам. Бишка дремлет, свернувшись калачиком на кресле.
Вдруг, легкий толчок в ногу. Не переставая играть, я отодвигаю ногу в сторону. Толчок повторяется. Смотрю, Бишка стоит возле меня и смотрит на меня пристально своими умными глазами…
Я продолжаю фантазировать… Снова толчок в ногу… Не снимая рук с клавиатуры, я спрашиваю:
— Бишка, чего тебе!
Вильнув хвостом, собака отходит прочь, вскакивает на прежнее место и снова свертывается калачиком.
— Чего ей надо, — думаю я, поворачиваясь к пианино, и снова начинаю играть.
Но, едва я сделал несколько аккордов, снова послышался знакомый стук когтей по паркету. Я оборвал ноту.
Бишка стоит возле меня в раздумьи, затем поворачивается и отправляется на прежнее место.
А я думаю:
— Неужели у собаки музыкальный слух? Необходимо проверить.
И я начинаю играть грустный мотив, не спуская глаз с Бишки.
И что же я вижу? Собака вдруг глубоко вздыхает, потом поворачивает голову в мою сторону.
Она сидит в своем кресле взволнованная, делая движение, чтобы соскочить, и темные глаза ее полны слез.
Тогда я играю веселый, бодрый марш, не меняя позы, и картина меняется — левое ухо Бишки поднялось вопросительно, но потом опустилось.
Я стал делать опыты. От веселого мотива я снова переходил к печальному, и снова из груди Бишки вырвался вздох и на глазах появились слезы.
Для меня стало ясно, что Бишка обладает музыкальным слухом.
На Бишке я начал мои первые опыты внушения животным.
Цирк ломился от публики, когда выступал мой Бишка.
Помню маленькую фигурку моего артиста, сидящую передо мной в позе ожидания.
Бишка не спускает с меня глаз. Я делаю ему мысленное внушение:
— Пойди в ложу, вон к тому военному и возьми его за третью пуговицу сюртука.
Бишка бросается в ложу и исполняет в точности мое приказание. В награду раздается гром аплодисментов.
Я обращаюсь к публике и говорю:
— Но мой Бишка прекрасный музыкант, и сейчас он это докажет. Какую ноту угодно, чтобы он взял на рояли?
— Ре!
— Фа!
— Соль!
— Фа!
— Ну пусть будет «фа», — говорю я и снова делаю внушение Бишке.
Умная собака послушно подходит к роялю, поднимает лапку и бьет ею по клавишам. В воздухе дрожит звук…
— Фа! — кричит кто-то из первых рядов, и в самом деле это «фа».
— А теперь ты отыщешь пробку, — говорю я собаке и делаю внушение.
И снова маленькая фигурка, с весело поднятым хвостом, бежит по рядам публики и быстро находит пробку, спрятанную в кармане у одного из зрителей.
Но вот я объявляю, что Бишка сделался профессором математики.
Бишка по моему требованию приносит в зубах плакатик, на котором напечатана та или иная цифра, требуемая публикой.
В рядах публики слышатся восклицания:
— Нет, это изумительно!
— А вы помните, ученые утверждали, что лошадь может быть математиком и даже хорошим математиком?
— Нет, что значит воспитание! Я всегда говорил, что воспитанием можно всего достигнуть. Даже бессловесная тварь делается образованной…
На самом деле, конечно, образование Бишки было далеко не так высоко. Я просто-напросто делал ему мысленное внушение, приказывая исполнить то или другое.
Некоторые дрессировщики показывают «зверей-математиков», не прибегая к внушению. Они просто показывают фокус. Как только животное подходит к нужному плакату, слегка щелкают пальцами и этим как бы говорят «пиль».
Попутно я интересовался вопросом, имеют ли собаки представление о числе, о количестве, есть ли у них способность к счету.
У одной из моих собак было восемь щенят. Когда мать куда-то отлучилась, я унес одного щенка, после чего проветрил комнату, чтобы улетучился запах щенка. Когда собака вернулась к своим щенятам, она спокойно улеглась возле них, не заметив пропажи. И она не замечала исчезновения щенят до тех пор пока у нее осталось три щенка. Тогда она начала беспокойно метаться и искать пропавших, но едва я вернул ей одного из взятых щенков, как она совершенно успокоилась.
Из этого я заключил, что собака имеет представление только о трех, смутное о четырех, которое сливается у нее в неопределенное «много».
Некоторые первобытные народы тоже в счете не шли дальше трех или пяти. Сенегальские негры и до сих пор все еще остаются при счете «пять» и считают так: пять и один, пять и два и т. д.
Бишка умер в глубокой старости.
В последнее время он работал мало, полуслепой, оглохший. Но для него было настоящим горем, когда его не брали в цирк. И, видя как я хлопочу около клеток, видя сборы к представлению своих товарищей по сцене, он начинал жалобно визжать и проситься на арену.
VII
БИШКИНА ДОЧКА
У Бишки была маленькая дочка Запятайка. Мать Запятайки происходила из чистокровных такс, и Запятайка своим складом очень напоминала ее.
От матери Запятайка унаследовала многое из ее замечательных способностей.
Кроме того, что она была очень недурным математиком, она могла бы поспорить с любым школьником, когда с глубокомысленным видом узнавала на карте моря. Она великолепно знала, какие в Европе имеются моря, и ни разу не перепутала Каспийского моря с Белым или Азовским.
— Будьте любезны, уважаемый профессор, — обращаюсь я с преувеличенной вежливостью к Запятайке, — укажите нам с точностью, где находится Белое море.
Стремительно «профессор» бросается к разложенной на арене карте и лапкой и мордочкой указывает на Белое море.
Публика хохочет:
— Видно сразу, что профессор был на севере.
— Ха, ха, ха! Не пробирался ли он в Ледовитый океан?
— Не был ли он одним из открывших северный полюс?
Эта шутка особенно нравилась детям. Они буквально визжали от восторга:
— Запятайка открыла северный полюс!
Конечно, знания географии маленькая дочка Бишки получила только благодаря моему внушению.
Но у Запятайки все-таки была удивительно развитая духовная организация, раз она могла воспринять тонкости и подробности изображения морей на карте.
Раз Запятайка спасла, благодаря своей восприимчивости к гипнотическим внушениям, всех бродячих собак города Пензы.
Я был у вице-губернатора[22] Пензы, большого любителя животных. Вдруг входит дама вся в слезах.
Вице-губернатор спрашивает:
— Ради бога, что с вами?.
В ответ, сквозь рыдания прорываются слова:
— Ах, что я видела на базаре! Это невозможно. Городовые забрасывают петли, на бродячих собак и куда-то их тащат. Невозможно слушать, как они визжат.
— Почему вы не запретите этого? — спросил я.
— Это зависит не от меня, — сказал вице-губернатор. — Таков приказ губернатора, князя Святополк-Мирского. Кстати, сегодня вечером князь будет у меня. Приходите и вы и, как защитник животных, заступитесь за собак.
Я согласился. У меня сразу созрел целый план.
Это была маленькая «военная» хитрость, и я сильно надеялся на помощь Запятайки. Запятайка должна спасти от смерти своих товарищей — пензенских бродячих собак.
Во время ужина я заговорил об опытах гипнотического внушения животным. Святополк-Мирский заинтересовался этим вопросом и сказал:
— Как жаль, что я не могу этого сейчас проверить.
— Почему? — спросил я, — я могу сейчас же послать за моей Запятайкой, и она вам покажет все то, о чем я рассказывал.
— Ах, пожалуйста, приведите собаку, — просил Святополк-Мирский. И я послал за Запятайкой.
Губернатор сам диктовал опыты:
— Пусть она возьмет щеточку с игрального стола.
Я сделал внушение, и Запятайка через минуту несла в зубах щеточку.
— Ну, пусть теперь она пойдет в соседнюю комнату, взлезет на стул к столику и проведет лапкой по струнам цитры.
И вторая задача губернатора была выполнена способной Запятайкой в точности.
— Замечательно! Необыкновенно! — повторял губернатор, а за ним все гости.
Тогда я попросил разрешения сделать собаке то, что ей самой захочется. В действительности, я хотел, конечно, чтобы она сделала, то что захочется мне. Мне разрешили.
Я пристально посмотрел в глаза Запятайки и создал в ее уме яркое представление о прихожей, о том, что там висит мое пальто, а в кармане пальто прошение. Прошение было о бродячих собаках.
Я хотел, чтобы Запятайка подала его губернатору.
Один миг, и маленькие лапки быстро, быстро застучали по паркету. Запятайка помчалась в переднюю прямо к вешалке. Еще минута, и она бежала обратно со свертком белой бумаги в зубах, подбежала к губернатору и трогательно уселась возле него, протягивая ему прошение.
Губернатор был изумлен.
— Что такое? — пробормотал он, смеясь, и взял прошение.
Все шеи вытянулись вперед с любопытством.
Князь прочел и расхохотался.
— Посмотрите, какая заступница. Она просит пощадить ее бродячих собратьев, для которых изобрели, будто бы, новый мучительный способ — ловить арканами.
И, взяв карандаш, губернатор шутливо написал на прошении:
«Ходатайство удовлетворить».
Так была отменена, благодаря Запятайке, в Пензе ловля собак арканами, и все бездомные собаки возликовали.
Почему Запятайке не поставили памятника за освобождение собак-братьев?
Я гипнотизировал Запятайку на пароходе, в присутствии нескольких наших известных писателей, среди которых был и А. П. Чехов. Я внушил Запятайке подойти к Чехову и снять с него пенснэ. Она подошла и осторожно за оправу сняла пенснэ.
Антон Павлович Чехов делал опыты гипноза над моей Запятайкой, и они удавались.
Большой эффект в цирках производил номер, которому я научил впоследствии Запятайку.
Я раскладывал на арене деньги, и Запятайка должна была брать ту бумажку, которую ей приказывали.
Я любил с арены говорить публике политические шутки. Во время царского режима, когда «красными» называли социалистов, и красный флаг вызывал в царских чиновниках ужас, когда за малейшее свободное слово сажали в тюрьмы, я, раскладывая перед Запятайкой деньги разных цветов, научил ее не брать только десятирублевку. Она была красного цвета, и, когда собака отворачивалась от нее, я говорил:
— Это она не берет, потому что красный цвет у нас запрещен.
Помню я еще смешную сценку, которую разыгрывала Запятайка с маленьким сеттером Рыжкой.
Запятайка лежит, притворяясь мертвой. Маленькая Рыжка подходит к ней, одетая в глубокий траур, с опущенной головой и припадает на грудь мнимой покойницы.
Рыжка часто так входила в свою роль, что ее с трудом приходилось отрывать от мнимого трупика Запятайки.
У Запятайки, вдруг, после рождения первых и единственных, щенят отнялись задние ноги. Она была больна месяца три, и ветеринарные врачи не понимали, чем она больна.
Мы жили тогда в Ростове.
Собрались мы уезжать из Ростова, начали складываться, а Запятайка, боясь, что ее забудут, старалась улечься на видное место, с трудом волоча свой больной зад.
Мне пришлось распоряжаться на вокзале, при отправке зверей, и я оставил Запятайку дома с прислугой.
Но едва я уселся на извозчика и хотел тронуться, как заметил на мостовой распростертое маленькое тело моей Запятайки. Она боялась, что я уеду, забыв о ней, сползла с лестницы и бросилась за нами.
В Рязани, куда я переехал, я занялся серьезно лечением собачки, и мне удалось ее вылечить электричеством и ваннами.
Умерла она позднее. У нее вдруг появилась под лапкой какая-то опухоль.
Я был тогда в Харькове, большом городе, где много хороших врачей, и сейчас же понес Запятайку к профессору-ветеринару.
Профессор принимал в кабинете Ветеринарного института, у большого стола, на который клали больных животных. Вокруг него толпились студенты.
Дошла очередь до Запятайки. Ощупав опухоль, профессор равнодушно сказал:
— Опухоль может быть обыкновенным затвердением железы, но может быть и злокачественной. Узнать можно, только введя шприц в опухоль. Если покажется жидкость, животное поправится, если нет, оно погибнет.
Он уже приготовился приступить к осмотру другой собаки, когда я, растолкав студентов, взволнованно заговорил:
— Умоляю вас, профессор, не относитесь так формально к моей собаке — она не простая, спасите ее.
Профессор усмехнулся; он, видимо, торопился и нетерпеливо сказал:
— Все собаки — собаки.
Я не отступал. Дрожащим голосом я начал его снова просить:
— Не откажите, профессор, ввести в опухоль шприц. Помогите мне. Я вам правду говорю, что собака не простая. Разрешите мне сейчас тут же показать вам мои опыты с ней, и вы убедитесь, как она ценна для науки.
Профессор разрешил.
Я просил сказать мне, что он хочет внушить мысленно Запятайке, и, по его желанию, внушил собаке, чтобы она обошла вокруг стола, окруженного толпой студентов, и у одного из них вынула из петлицы сюртука цветок.
Бедная больная Запятайка, после моего пристального взгляда, медленно пошла по столу и, поровнявшись с намеченным студентом, взяла у него зубами цветок.
Все были поражены. Профессор немедленно взял шприц и тут же собственноручно сделал операцию, но, посмотрев на шприц, он уныло сказал:
— К сожалению, опухоль злокачественная — саркома, и собака околеет через несколько дней.
У меня сжалось от боли сердце. Не помню, как я добрел до дома, прижимая к груди больное животное.
С этого дня я стал наблюдать, как сохнет и тает на моих глазах Запятайка.
Приближался день моего отъезда из Харькова, нужно было подумать, на кого оставить собаку. Везти ее больной, подвергая дорожной тряске и неудобствам, не хотелось. А ехать я должен был — меня высылали из Харькова за мои политические шутки.
Накануне отъезда, вечером, Запятайка, видя, что мы укладываемся, поняла, что мы уезжаем, и, собрав последние силы, сползла с подушки. Шатаясь, как пьяная, — пришла она ко мне в другой номер, подошла близко, стала на задние лапки и грустно-грустно смотрела мне в глаза.
Вся моя семья окружила ее, и она, уже лежа, лизала нам руки. Мы осторожно отнесли Запятайку на ее подушку.
К вечеру Запятайки не стало.
В моем «Уголке», в музее, находится чучело Запятайки, в той позе, в которой она в последний раз прощалась со мной…
VIII
ЛОРД, РЫЖКА, ШПИЦ, и ПИК — ВЕЛИКИЕ ЦИРКОВЫЕ АРТИСТЫ
Лорд был почтенный пес, громадный сен-бернар, портреты которого в великолепно исполняемой им роли старого опекуна-подагрика, облетели всю Европу.
Он с большим подъемом играл эту роль, и был снят для картины кинематографа, которую я показываю и до сих пор публике. Но об этой картине и способности играть на сцене животных я расскажу в отдельном очерке.
Лорда я взял семимесячным щенком и привез из Карлсбада. Над Лордом я делал много опытов гипнотизирования.
Я хочу сказать несколько слов о процессе внушения животным. Чтобы что-нибудь внушить животному, необходимо его сначала подготовить к процессу внушения; животное должно чувствовать, что воля человека — непреложный закон, которого оно не смеет ослушаться. Если животное не обезволено, тогда заранее можно сказать, что опыт не удастся.
Один мой знакомый хотел проделать такой опыт-внушения над моей собакой, которая лежала под диваном. Он ее позвал по имени, но собака даже не шевельнулась. Тогда он пустил в ход разные ласкательные имена, чтобы вызвать ее из-под дивана. Но и тут дело не пошло на лад. Опыт был испорчен. При первом же окрике в его голосе должна была прозвучать властная нота повелителя, которая бы парализовала волю собаки и сделала бы ее послушным орудием в его руках.
Возьмем, для примера, простую задачу — внушим собаке, чтобы она подошла к столу и взяла лежащую на нем книгу.
Я подзываю Лорда. Он подходит. Я беру его голову в свои руки, как бы подчеркивая этим, что его воля находится в моей власти, что он должен совершенно подавить свою волю, быть только нерассуждающим исполнителем моих повелений. Для достижения этого я впиваюсь строгим взглядом в его глаза, которые точно срастаются с моими глазами.
Воля собаки подчинена всецело воле человека; она точно парализована. Я напрягаю все силы своих нервов, сосредоточиваюсь на одной мысли до того, что забываю обо всем окружающем.
А мысль эта состоит в том, что я должен запечатлеть в своей голове очертания интересующего меня предмета (в данном случае стола и книги) до такой степени, что, когда я оторву взгляд от данного предмета, он должен ясно стоять передо мной.
В течение, приблизительно, полминуты я буквально «пожираю» предмет глазами, запоминаю его малейшие подробности, складку на скатерти, трещину в переплете, стершиеся на его корешке буквы, и, когда я все это хорошо запомнил, поворачиваю к себе Лорда и смотрю ему в глаза, вернее дальше глаз, куда-то вглубь. Я запечатлеваю в мозгу Лорда то, что запечатлено в моем мозгу. Я мысленно рисую ему шаг за шагом весь его путь: часть пола, ведущую к столу, ножки стола, скатерть и, наконец, книгу.
Собака начинает нервничать и беспокойно старается освободиться от навязанных ей действий.
Тогда я ей даю мысленное приказание: «Иди».
Лорд вырывается, как машина, подходит к столу и берет зубами книгу. Задание исполнено. Лорд чувствует себя облегченным, как будто с него свалилась давившая его огромная тяжесть, и постепенно успокаивается.
Впрочем, сущность внушения до сих пор еще не вполне исследована наукой и является пока загадкой.
Внушать можно, конечно, не одним собакам, но и другим животным. Один знаменитый французский ученый Шарко глазами останавливал разъяренного быка.
Лорд не только отлично поддавался внушениям; он научился произносить несколько членораздельных звуков.
— Какая первая буква в азбуке, Лорд? — говорю я.
— А, — отвечает Лорд.
Я предлагаю ему произнести слово «мама», и собака, с легким хрипом, говорит «мама». Видно, что она делает над собой усилие, чтобы справиться с этим хитрым человеческим изобретением — словом.
Я научил Лорда танцовать и разыгрывать разные сценки. Актером он был замечательным, точно так же как и мой фокс-терьер Пик, Рыжка и Шпиц, из породы шпицев.
Лорд решал легкие задачи лаем.
Публика выкрикивает какую-нибудь однозначную цифру. Лорд лает столько раз, сколько единиц в этой цифре… Таким же образом он говорит сумму сложения и разницу при вычитании. Конечно, я помогаю ему мысленно остановиться во-время.
Другие собаки, имена которых я упомянул, были тоже славными артистами.
Шпиц был мастером «ломать» комедии, — он отлично притворялся мертвым, изображал из себя пьяного и валялся по арене. Он участвовал в суде над собою, по собачьим законам, и, осудив себя к заключению в тюрьму, удирал с цепи, потом устраивал целый ряд проказ, преступлений и возвращался к цепи как ни в чем не бывало, просовывая мордочку в ее кольцо.
Одним из редких талантливых артистов был мой маленький фокс-терьер Пик. Грациозный, прекрасный танцор, он проделывал в воздухе такие прыжки, показывал такие изящные па, что ему позавидовал бы любой балетный танцор.
Фокс-терьеры очень легко научаются ходить на передних лапках, они очень гибки и способны к акробатике. Таков был и мой Пик.
Он очень ясно, яснее Лорда, произносил слово «мама»; он был героем моей собачьей трагедии «Как хороши, как свежи были розы».
К моему большому горю, Пик стал жертвой своего изощренного вкуса.
Он был хорошим гастрономом, любил все острое.
Получив у меня сытный обед, Пик любил отправляться в поиски за отбросами в помойные ямы и однажды чего-то наелся и отравился.
Пик был первой собакой, которая обессмертила свое имя, — оно появилось в серьезной научной работе профессора Бехтерева, производившего над ним свои опыты внушения.
IX
ДЭЗИ и МАРС
Когда Пик околел на моих руках, я решил больше не привязываться к собакам. Слишком тяжело было их терять… Я забывал, что терять собаку неизбежно для человека, так как век собаки сравнительно с веком человека недолог — 16–20 лет, а сен-бернары живут не более 7–8 лет.
Время было тревожное, и заводить лишние привязанности и лишние обязанности было слишком трудно и тягостно. Это было вскоре после Октябрьского переворота.
Я жил тогда в Москве, на Арбате, в тесной комнатке, где у меня помещались и спальня, и столовая, и кабинет, а отчасти, и зверинец. Несколько животных жило здесь со мной: жили попугаи, морские свинки, кошка, курица, петух и несколько собак. Водопровод у нас не работал, центральное отопление было испорчено, и я грелся у кое-как слепленной глиняной печурки с трубами, с которых капала сажа. Затем лопнула канализация, и грязь растеклась по полу так, что раз чуть не поплыла вся мебель.
И в этой дыре мне приходилось ютиться с моими животными. Но несчастья сближают, и, когда я, решивший больше не заниматься с собаками, нашел в холодном кухонном шкафу забившегося в угол и дрожащего от холода моего французского бульдога Дэзи, я не выдержал и решил взять к себе несчастную собачку.
Во мне вновь встрепенулось чувство жалости и интереса к заброшенному животному.
Дэзи была перенесена ко мне на кровать. Я, лаская собаку, вглядывался в ее просящие глаза, а потом стал учить ее.
Дэзи оказалась малоспособной собакой. Она была уже не молода и по своему сложению, как французский бульдог, — не могла исполнять разных гимнастических упражнений, но и для нее избрал другое поприще. Я ее использовал для научных работ, а не для сцены.
Эту собаку постигла злосчастная судьба. Она стала по моему внушению чихать, как только я давал ей мысленное приказание.
В моей маленькой квартире я вел научные занятия с сотрудниками-профессорами. И наши собрания часто кончались спорами.
Ученые очень интересовались моими работами, но не соглашались с некоторыми выводами, и я наглядно должен был им доказывать эти выводы.
Одним из интересующих всех вопросов было чихание Дэзи. Споры затягивались до поздней ночи.
Вопросы стояли такого рода: чихание Дэзи естественно, вызванное по моему желанию внушением или, как предполагал один из моих сотрудников, это механически заученное движение.
Я с жаром доказывал, что так естественно выучить животное чихать невозможно, что и люди-артисты, желая подражать чиханью, должны изучить малейшее движение, сопровождающее чиханье, что самое чиханье разделяется на множество различных движений и различных звукоподражаний, как несколько нот одной гаммы.
Тогда мои сотрудники предложили к следующему разу внушить собаке не чихать, а только дуть.
И вот к следующему заседанию моя Дэзи выучилась дуть в маленький музыкальный рожок с резиновым наконечником, куда она вставляла нос и рот, и рожок издавал протяжный звук.
В следующий раз выяснилось, что я мог внушить собаке дуть несколько раз.
Эти опыты, для точного научного доказательства, необходимо было провести очень много раз. Каждый раз заносилось все в протокол и затем подсчитывалось и решалось, совпадение ли это или не совпадение.
Я доказал, что чихание не случайность, что от моих опытов с рожком бедная Дэзи заболела расширением легких, точно такой болезнью, какой часто в оркестре заболевают музыканты, играющие на духовых инструментах.
Эта болезнь и унесла мою Дэзи в могилу. Ее мозг находится у меня в музее.
После Дэзи у меня уже в моем «Уголке» появился красавец Марс, которого я купил в Одессе.
Вот как это случилось.
Между продававшимися собаками на базаре мои глаза заметили красивую собаку, похожую на волка. Это и был мой Марс — чистокровная немецкая овчарка.
Марса я купил и привез в Москву. Пятимесячный щенок не был забитой запуганной собакой, его не успели испортить продавцы, и мне роль первоначального дрессировщика удалась без особого труда.
Марс оказался самой умной и восприимчивой собакой из всех моих прежних собак.
Теперь мой Марс многое разъяснил и доказал, что до него для меня было непонятно. Он установил наличие тонкого музыкального слуха у собак. Я научил его брать различные ноты; беру, например, на рояли ноту «до», и Марс, где бы он ни находился, подходит к роялю; я беру «до диэз», и собака садится; «рэ», и Марс прыгает на свое обычное место в кресле.
Я выстукиваю звуки на рояле вразбивку и в разное время, и Марс ошибается только в том случае, если, по своей молодости, бывает невнимателен.
Марс доказал, что собаки различают цвета. Этот вопрос давно занимал ученых.
Я молча показывал Марсу красный мячик, и Марс, взглянув на него, тотчас же подавал мне такой же мячик; я показывал ему зеленый мячик, и он мне подавал зеленый.
Пока сделаны опыты только с двумя цветами для того, чтобы Марс хорошо усвоил эти два цвета. Но работа с каждым днем все углубляется, и возможно, что Марс окажется способным различать промежуточные цвета и различные даже тонкие их оттенки. Но это — дело будущего…
Много интересного в смысле внушения дал и еще даст Марс. Когда угодно, по моему внушению, он чешется, потягивается, зевает и т. д., несмотря на то, спит ли он в это время, играет ли или резвится. Стоит мне только напрячь свою волю и заставить его мысленно потянуться, и Марс сладко потягивается, видимо переживая желание расправить свои члены.
Так происходит с чиханием, зевотой и т. д.
Я могу мысленно разбудить спящего Марса и заставить подойти к себе, могу заставить его радостно или тоскливо с понуренной головой ходить по комнате.
Дома Марс ведет себя прекрасно, как вполне воспитанный сознательный пес; он искусно отворяет и затворяет двери в комнатах, дает знать о чем-нибудь случившемся; кроме того, если ему надо привлечь мое внимание и отвести меня в другую комнату, он подходит, берет меня осторожно зубами за рукав и ведет туда, куда ему хочется.
У меня с Марсом устанавливается все больший контакт обоюдного понимания.