Основные особенности нашей внешней политики

Правильная внешняя политика государства не есть нечто шаблонное, нечто общее всем временам и странам: она меняется в зависимости от совокупности особых условий, коими характеризуются жизнь и положение данного государства в данную историческую эпоху. Из этого положения, которое настолько очевидно, что может быть принято за аксиому, следует, что характер внешней политики зависит, с одной стороны, от общих условий данного времени, а с другой -- от целого ряда условий порядка исторического, географического, этнографического, идейного, экономического и других, иногда чисто случайных, обстоятельств. Другими словами, характер внешней политики зависит прежде всего от того, кто и когда ведет ее. В области внешней политики особенно ярко сказывается индивидуальность государства в его целом, которая, в свою очередь, сама зависит, между прочим, от переживаемой им исторической эпохи. Что легко в одно время, то может стать трудным, а то даже и прямо невозможным в другое; что вполне удобоисполнимо для одного государства, то может оказаться совершенно непосильным для другого, даже гораздо более могущественного. Если принципы политической науки могут быть, в общем, признаны постоянными и неизменными, то приемы политического искусства бесконечно разнообразны именно в зависимости от меняющихся условий времени, места и индивидуальных особенностей, действующих на политической арене государственных единиц. Именно в понимании и использовании всех этих условий, в выборе подходящих средств и в верной постановке подлежащих в данный момент решению политических задач проявляется завидное дарование великих мастеров политического искусства и находит самое широкое применение их гений. Определить характер нынешней внешней политики России в зависимости от совокупности наличных условий -- таков вопрос, на который мы должны ответить в этой главе.

Русская держава давно выступила на историческом поприще: ее государственная жизнь продолжается беспрерывно уже более тысячи лет. Все это первое тысячелетие русской истории почти без перерыва наполнено территориальным ростом русского государства. Рост этот временами замедлялся, минутами даже как будто приостанавливался, но затем опять продолжал идти вперед, так что, в общем, вся русская история со времен Рюрика и до наших дней представляет вполне определенное впечатление непрерывного роста нашего государственного организма. Длинный ряд великих князей, царей и императоров, олицетворявших в себе всю полноту власти и всю мощь русского народа, с полным успехом созидал государство отчасти инстинктивно, отчасти вполне сознательно, предвидя великое будущее своего народа. Русское государство строилось, конечно, сначала несколько стихийно, без какого-либо определенного наперед общего плана, как, впрочем, строились и многие другие великие державы, например Рим. Лишь впоследствии, когда большая часть грандиозного государственного организма была уже готова, получилась возможность определить, что еще остается сделать, чтобы довести начатое так давно дело до благополучного конца, и закончив великий памятник извне, заняться его надлежащей внутренней отделкой. Разные архитекторы предлагали при этом разные планы. Одни набрасывали контуры законченного здания чересчур широко, отодвигая, таким образом, момент его окончания в неопределенное будущее и грозя вместе с тем подорвать непосильным трудом жизненные силы строителей и работников. Другие, напротив, ужасаясь обширности здания и забывая, для какого великана оно призвано стать жилищем, указывали на внутреннее его неустройство и малодушно советовали продать на слом первому встречному многие части здания, не понимая, каково их значение в общей массе целого. Мы не одобряем ни увлечения одних, ни близорукого малодушия других, полагая, что начатое более тысячи лет тому назад роскошное здание не должно остаться недоконченным, но должно получить те необходимые пристройки, которые сделают его красивым извне и вполне удобным для живущих в нем народов.

Русский государственный организм еще не достиг своего полного физического развития: его внешний рост еще совершается и должен совершаться, так как прекращение его раньше времени было бы явлением болезненным и вместо ожидаемого в итоге развития красавца-богатыря дало бы миру просто очень большого урода.

Территориальное развитие русского государства, несмотря на всю его значительность, не может и не должно еще считаться законченным -- таков первый факт, обусловливающий характер нашей внешней политики. Факт этот, мы знаем, многими оспаривается как нечто ошибочное, но совершенно неосновательное, что мы и надеемся выяснить и доказать ниже. Пока же перейдем к вопросу об общем значении территориального роста в смысле территориальных приобретений.

Стремясь к увеличению территории, государство может преследовать многоразличные цели. Мы говорим, конечно, не о тех случаях, весьма нередких в прошлом и почти не существующих в наши дни, когда увеличение территории идет стихийно и бессознательно, просто в силу того, что перед глазами властителей и народа расстилаются свободные, удобные и никем не занятые, никому не принадлежащие земли или же земли, заселенные крайне слабо племенами, не способными или даже не стремящимися отстоять их. В таких случаях, в сущности, обыкновенно трудно даже говорить об увеличении территории государством: земли захватываются в личную собственность отдельными поселенцами, нередко беглыми всякого рода, и лишь затем, когда на них образуется ряд населенных пунктов, эти дико выросшие колонии присоединяются тем или иным путем к территории государства. Так было дело почти в течение всего процесса развития русской государственной территории: приблизительно так оно обстояло и в то весьма близкое к нам время, когда фактически складывался государственный организм нынешних Соединенных Штатов. Но об этом стихийном росте нам говорить не приходится: он -- достояние истории, а не современной нам политики, и мы смело можем в дальнейшем трактовать исключительно о случаях сознательного увеличения территории, предпринимаемого государством с какими-либо определенными целями. Цели же эти, повторяем, могут быть весьма различны. Их можно, в общем, свести к следующим категориям:

1. Увеличение территории как территории, без какой-либо специально определенной цели, просто ввиду представляющейся возможности увеличить военным или мирным путем поверхность государства. Это "бесцельное" увеличение территории, являющееся выражением чисто завоевательных стремлений, вытекает из присущего государствам, как и отдельным частным лицам, желания стать значительнее, сильнее и богаче. Особенно часто такого рода приобретения общего характера имели место за последнее время в области колониальной, где нередко европейские государства совершали свои завоевания неведомых еще стран прямо по карте, чтобы лишь впоследствии получить возможность на деле приобрести их. Этот вид увеличения территории на чужой счет еще очень близок к стихийному первобытному захвату пустынных или слабо заселенных территорий насельниками-пионерами и отличается от него лишь тем, что совершается не отдельными частными лицами, а организованной силой государства, притом нередко со значительными для последнего жертвами. Само собою разумеется, что этого рода территориальные приобретения не бесцельны в общем значении слова, а лишь предпринимаются без строго определенной, ясно выраженной цели и без ясного сознания о значении такого приобретения. Это просто выражение избытка сил молодого народа или же славолюбия и завоевательных наклонностей его вождя. Такие территориальные приобретения весьма нередки были в прошлом, когда еще достаточно просторно было людям на земле и когда неизведанная даль манила и влекла к себе храбрых завоевателей. В настоящее время этот вид приобретений уже выходит из употребления, уступая место другим, более сознательно мотивированным видам, способным оправдать огромную затрату народных сил, каких требует ныне любая война. Кроме того, этот вид приобретений вреден тем, что обыкновенно вводит в организм государства более или менее значительную дозу элементов инородческих, мало благоприятствующих прочности государства. Впрочем, это соображение, как весьма общее, справедливо в весьма различной степени, сильно меняясь в отдельных конкретных случаях.

2. Увеличение территории ради предупреждения захвата другими народами, с целью обеспечения в будущем простора для расселения собственного народа или же в видах воспрепятствования росту, с занятием ее, сил соседа или его мировой роли. К этой категории приобретений относятся прежде всего присоединения обширных, но слабо заселенных областей, которые почему-либо желательно сохранить для себя или исключить из сферы влияния или колонизации опасного или могущего стать опасным соседа. Это, так сказать, предупредительный захват -- мера, иногда чрезвычайно полезная и обеспечивающая спокойствие или перевес в будущем, но требующая, чтобы, как говорится, "овчинка стоила выделки", так как в момент приобретения подобные территории обыкновенно не приносят ничего, кроме убытков. Это, таким образом, нечто вроде страхования будущих государственных интересов.

3. Увеличение территории ради национальных целей в узком смысле слова. К этой категории мы относим те приобретения, которые имеют целью объединить в один государственный организм части народа, оказавшиеся по тем или другим причинам вне своего национального государства. Такое приобретение является обыкновенно одинаково желательным как для присоединяющих, так и для присоединяемых и сильно содействует укреплению государственного организма, вводя в него новый запас свежих национальных сил, а потому оно особенно часто является в настоящее время стимулом к территориальному расширению, а так как в этом направлении остается еще сделать немало, то надо думать, что и в будущем эта категория явится одною из главных причин изменений политической карты земного шара. К этой же категории довольно близко примыкают те случаи, когда дело идет об объединении разрозненных элементов не нации, а целого племени.

4. Увеличение территории ради специальных, строго определенных целей. Этот вид увеличения территории имеет, бесспорно, весьма крупное значение и будет его иметь до тех пор, пока будет существовать нынешний тип государства, основывающийся на территориальном начале. Все государства этого типа (другого, впрочем, до сих пор и не существовало) складывались постепенно, историческим путем и потому весьма нередко обладают крайне причудливой и иррациональной границей. Ввиду этого очень часто для них представляется чрезвычайно существенным изменить эту границу, раздвинуть ее в известном направлении, в видах или ее ректификации (выпрямления), или с целью достижения так называемых естественных границ, свободного доступа к морям, обеспечения стратегических линий, приобретения особенно важных по своему положению или значению пунктов и т.п., весьма разнообразным по своим мотивам, но всегда сознательным соображениям. Это одна из важнейших категорий, господствующая в политике и сильно влияющая на все направления деятельности народов и государств.

5. Увеличение территории ради приобретения и прочного обеспечения за собою рынков сбыта. Этого рода приобретения, вошедшие в моду особенно в новейшую историческую эпоху, с мощным развитием промышленности цивилизованных стран, производились, а отчасти и поныне еще производятся главным образом в колониальной области, за счет внеевропейских государств. В сущности, они редко бывают действительно необходимы, так как завоевание рынков может в большинстве случаев обойтись без завоевания политического. Вообще очень часто под видом обеспечения экономических интересов государства скрываются простое искательство приключений и политическая жадность, стремящаяся к захвату ради захвата.

На совести европейских государств лежит очень много таких разбойническо-грабительских завоеваний, сопровождавшихся обыкновенно особенно жестоким отношением к населению приобретаемых стран.

От этих теоретических положений, не могущих, конечно, претендовать на математическую точность, но, в общем, вполне верных и исчерпывающих обычные цели территориальных приобретений, переходим прямо к конкретному государству, нас интересующему, -- России. Выше мы уже отметили, что считаем территориальное развитие русского государства еще не законченным и признаем поэтому необходимость еще некоторого увеличения русской государственной территории. Само собою разумеется, что это увеличение должно быть вполне сознательным, а не случайным и произвольным, оно должно вытекать не из жажды завоеваний, а из желания докончить (именно докончить, а не просто продолжать) начатое предками дело государственного строительства. Отсюда следует, что будущий территориальный рост России не должен иметь ничего общего с теми целями, какие мы отнесли к первой группе мотивов территориальных приобретений: чисто завоевательные тенденции и связанная с ними политика приключений должны быть отвергнуты как совершенно не отвечающие национальным и государственным потребностям России. Конечно, мы думаем так вовсе не в силу того нередко высказываемого легкомысленными людьми соображения, что-де Россия и без того слишком велика. Это все равно, как если б кто стал жаловаться на то, что он слишком богат. К тому же в этом утверждении заключается весьма много произвольного и даже совсем неверного.

Начать с того, что Россия в действительности далеко не так обширна, как может показаться на основании статистических данных о ее поверхности. По этим данным русская держава занимает ныне свыше 19 миллионов квадратных верст -- площадь действительно огромная, но не надо забывать, сколько из этих миллионов покрыто вечным снегом и льдом или раскаленными песками пустынь, не говоря уже о массе других также неудобных земель. Спора нет, и эти обиженные судьбою области можно использовать, можно и из них извлечь много разнородных богатств, но все же приравнивать их к черноземным и другим вполне годным землям немыслимо. А с другой стороны, население этой территории достигает уже и ныне довольно солидной цифры, которая очень быстро возрастает в силу значительного естественного ежегодного прироста. Ввиду этого жалобы на излишек территории были бы по меньшей мере вздорны.

Если же мы, тем не менее, полагаем, что беспорядочный дальнейший рост русской государственной территории совершенно нежелателен и что к приобретению новых земель надо относиться строго осмотрительно, это вытекает из других соображений, в серьезности которых, конечно, сомнений быть не может.

Первым и самым главным из них является настоятельная необходимость сохранить национальный характер русской державы, которому дальнейший рост территории служит серьезной угрозой. Дело в том, что земли, которые могли бы еще войти в состав Империи при завоевательном направлении внешней политики, -- не пустынны и не безлюдны, а имеют более или менее плотное население, которое в случае присоединения этих стран, естественно, вошло бы в состав Империи, увеличив тем еще более процент инородцев. А процент этот и без того у нас немал. По данным, приведенным в превосходной книге покойного Д.И. Менделеева "К познанию России", видно, что этот процент выражается ныне весьма солидной цифрой 34,4%. В эту цифру не вошли, однако, разумеется, ни те русские по происхождению, но крайне враждебные России люди, которые слывут под именем украиноманов и мечтают оторвать от русского народного пня огромную малорусскую ветвь, ни те русские по имени только люди, которые образуют кадры известных партий и хуже любого иностранца ненавидят и презирают русскую государственность. Все эти мерзавцы, иссохшие ветви русского народного пня, еще более увеличивают в неблагоприятную сторону процентное соотношение русского и инородческого населения. Отсюда ясно, что каждый новый миллион инородцев, входящий в состав населения нашей столь разноплеменной Империи, есть истинное бедствие для государства, национальный характер которого от этого еще более бледнеет, и что, таким образом, дальнейшее увеличение инородческого населения Империи может быть допускаемо лишь в крайних случаях, когда оно возмещается одновременным присоединением важных для территориальной законченности земель.

Это соображение о крайней нежелательности и недопустимости дальнейшего увеличения инородческого населения многим оптимистам может, пожалуй, показаться преувеличенным ввиду того, что, мол, русский народ -- народ свежий и обладает значительной силой ассимиляции. Другими словами, многие, особенно из людей, настроенных патриотически, сильно надеются на успехи обрусения инородцев. Однако такой взгляд едва ли верен. Прежде всего, с распространением культуры среди инородческих племен, даже более мелких и захудалых, наблюдается несомненный рост их национального сознания, сильно затрудняющий естественный ход обрусения, некогда подвигавшегося гораздо успешнее и быстрее. Последние годы в этом отношении были особенно неутешительны. Затем возникает чрезвычайно важный и существенный вопрос о законах, каким подвержен антропологический и биологический процесс ассимиляции. В существовании таких законов едва ли возможно сомневаться, хотя они, к сожалению, не разработаны. По всей вероятности, эти законы точно устанавливают пределы ассимиляции, подобно тому, как в химии точно установлены законы насыщения одного вещества другим, так что, например, вода поглощает не более 4 процентов борной кислоты, а излишек остается на дне и не растворяется. Нечто подобное должно происходить и с ассимиляцией. Не надо также забывать, что уже теперь русский народный организм сильно насыщен инородческими элементами и, быть может, возможный для него предел безвредной ассимиляции уже близок. Не этим ли, между прочим, объясняется ослабление ассимиляционной силы народа по сравнению с прошлым? Ничего невозможного в этом, во всяком случае, нет. Наконец, едва ли кто станет оспаривать, что далеко не всякая примесь для народного организма желательна и что иная примесь может действовать на народный организм как яд и вместо укрепления может внести в него зародыш разложения. Во всем этом, конечно, приходится говорить постоянно о возможности и вероятности, так как законы ассимиляции, к сожалению, еще слишком мало разработаны в науке.

Итак, первым и главным аргументом против политики дальнейшего приобретения является абсолютная недопустимость еще большего процентного увеличения инородцев. Второй довод, также имеющий значение, заключается в том, что приобретения, которые могли бы быть сделаны в том или ином направлении, легко могли бы забросить в этом направлении русскую государственную границу далеко за ее естественную грань, тогда как в других направлениях эта граница еще не успела даже подойти к своему естественному пределу. Таким образом, новые территориальные приобретения могли бы легко еще более ухудшить и удлинить нашу пограничную линию и тем сделать еще более затруднительною ее оборону.

Двух вышеприведенных соображений вполне достаточно для того, чтобы самым решительным образом отвергнуть стихийную политику завоеваний, и потому нет нужды напирать еще на то, что подобная политика была бы для нас чревата серьезными опасностями международного характера, как ввиду понятной тревоги всех соседей за политическое равновесие, так и ввиду того, что в большей части сопредельных стран уже теперь населению теснее, чем у нас.

Точно так же должно быть совершенно чуждо России стремление вести завоевательную политику под флагом приобретения рынков сбыта. При нашей промышленной отсталости и огромном внутреннем рынке (вспомним также, сколько разных предметов мы без всякой надобности ввозим из-за границы, имея их в изобилии у себя, подчас даже более высокого качества!) потребность во внешних рынках сбыта у нас не Бог весть как велика, да и эту потребность мы отлично можем удовлетворить вполне мирным путем, без всяких территориальных захватов и даже без ненавистного пробуждающимся народам Азии дипломатического давления. Скорее напротив, мирный характер нашей внешней политики даст нам перевес на необъятных рынках пробуждающегося Востока и избавит нас от неприятных казусов вроде тех, с какими пришлось иметь недавно дело японским и американским изделиям в Китае.

Совсем иначе обстоит дело с остальными мотивами территориальных приобретений -- осуществлением более удобной и рациональной границы, предупредительным занятием некоторых пограничных областей, могущих в чужих руках причинить нам со временем много хлопот, и, наконец, интересами национального и племенного объединения. Все эти соображения побуждают Россию стремиться к известным, строго определенным приобретениям территориального характера, долженствующим стать последним, заключительным этапом развития русской государственной территории. Относящиеся сюда вопросы будут всесторонне разобраны ниже, здесь же мы ограничимся лишь установлением факта, из которого следует, что наша внешняя политика, в общем мирная и предпочитающая путь дипломатический, не может, тем не менее, увлекаться до самозабвения доктриною status quo и должна, в пределах необходимого, сознательно стремиться к желательному в интересах русской державы изменению политической карты как в Европе, так и в Азии.

Такова первая основная особенность сознательной внешней политики нашей, вытекающая из убеждения в том, что русская держава есть, выражаясь философским немецким термином, не Dinge im Sein -- а вещь вполне цельная и законченная, a Dinge im Werden -- вещь, еще не принявшая своей окончательной формы и не достигшая возможного идеала своего развития.

Другая основная особенность разумной внешней политики России состоит в том, что политика эта должна постоянно носить двойственный характер -- национальный (русский) и племенной (славянский). Это положение также чрезвычайно важно и должно давать тон всей нашей внешней политике, ввиду чего необходимо остановиться на нем несколько подробнее.

История знает два типа государственных организмов: к одному относятся государства, основанные на национальном начале, к другому -- государства, представляющие простой конгломерат национальностей, ни одна из которых не является преобладающею. Судьба первых тесно связана с участью создавшего их народа, судьба вторых в несравненно большей степени обуславливается всевозможными случайностями и капризами истории и вообще крайне неустойчива. Все великие государства, жившие столетиями и оставившие прочный след в истории человечества, принадлежали к типу национальному, представителями же второго типа были обыкновенно организмы крайне хрупкие и недолговечные, разлетавшиеся вдребезги под первым же сильным ударом молота судьбы. Швейцария не составляет в этом смысле исключения, так как она в своей основе является созданием одной из ветвей немецкого народа, которая и задает тон стране. Мы не беремся утверждать, что федеративные государства вообще совершенно нежизнеспособны, но, во всяком случае, и логика, и история одинаково убеждают в бесспорном превосходстве государств национальных.

При всей пестроте и мозаичности этнографического состава своего населения Россия все же имеет достаточно данных для того, чтобы в полной мере быть государством национальным: ее русский характер обеспечивается вполне тем, что 2/3 населения составляют разные разветвления единого русского народа, а остальная 1/3 состоит из массы ничем между собою не связанных и отчасти даже друг другу враждебных мелких народностей и обрывков народностей. Таким образом, хотя процентное отношение инородцев к русским весьма значительно, все же национальный характер Империи может и должен быть признан как несомненный факт и упрочен соответственным направлением внутренней политики.

Этот национальный характер русского государства не может остаться без влияния и на его внешнюю политику, хотя в этой области национальное направление несравненно труднее уловить и труднее проявить. В своей внешней политике всякое государство, будь оно типа национального или нет, обыкновенно действует как однородное целое, так что всякие национальные, вероисповедные, сословные и прочие различия его жителей совершенно стушевываются и сливаются в общем понятии его "граждан" или "подданных". Их только и знает, с ним только и считается международное право.

Отступления редки и незначительны. Таким образом, господствующее понятие о национальности в международных и внешних отношениях иное, чем в области внутренней политики: нация обыкновенно совпадает с государством. Правда, на практике бывают исключения, например, к состоящим в британском подданстве цветным расам во многих государствах относятся несколько иначе, чем к англичанам (хотя и не так плохо, как относятся к ним в некоторых британских же колониях), однако нельзя не согласиться, что подобное отношение идет вразрез с общими положениями и духом современного международного права, отождествляющего понятие нации с понятием государства.

И тем не менее национальный русский характер Империи может и должен влиять на весь ход внешней политики и даже более того -- руководить ее основным направлением. Как мы уже видели выше, желание сохранить и упрочить национальный характер русского государства влияет сдерживающим образом на завоевательные стремления, ограничивая их до необходимого минимума и определяя наперед их смысл и значение. Такими же национальными соображениями определяется и племенной, славянский, и, конечно, славянофильский характер русской внешней политики. Конечно, нас побуждает к сближению со славянами врожденное родственное чувство, сознание племенного единства, в силу которого славяне должны нам быть ближе германцев и романцев. Но это -- не единственная причина, почему так желательна славянская политика и для нас, и для других славян. Главный мотив ее все же заключается в том, что она выгодна для обеих сторон, что она соответствует глубоким и коренным интересам России и славянства, притом не только в его целом, но и во всех его отдельных частях, во всех составляющих его национальных единицах. Взаимная польза, материальная и духовная, -- таков основной мотив племенной славянской политики. Не будь этого условия, требуй славянская политика одних лишь жертв, не давая взамен никаких выгод, -- разумеется, она была бы обречена на полное бесплодие, и никто не стал бы серьезно думать о ней. Конечно, сама по себе идея нередко является могучим движущим началом, настолько могучим, что перед ее победным шествием бледнеют всякие соображения пользы и вреда. Но подобный чистый идеализм в политике обыкновенно дает увлекшейся им державе одни лишь отрицательные результаты. Жертвы, нередко весьма значительные, ничем не возмещаются, если не считать мимолетных чувств и настроений, мгновениями играющих, как луч на зыбкой поверхности, чтобы затем вновь бесследно пропасть и исчезнуть. Россия много раз изведала это на горьком опыте, вздыхая о встречаемой со всех сторон "неблагодарности". В действительности причина лежала в чисто идейном характере действий самой России, не раз тяжко грешившей не столько даже бескорыстием, сколько убийственной неопределенностью своих целей, желаний и стремлений. Именно эта несогласованность практической национальной политики с идеальными племенными и идейными порывами являлась в течение всего почти петербургского периода русской истории главной и наиболее пагубной ошибкой нашей внешней политики. Это надо твердо сознать и запомнить. Несчастьем было не то, что тот или иной Император предпринял по идеальным соображениям поход или создан огромные привилегии вновь приобретенной окраине, а то, что этот поход или эти льготы совершенно не вызывались интересами национальной политики, не возмещались сколько-нибудь значительными реальными выгодами для русского государства. Вследствие этого они и были ошибками, за которые потом приходилось, а отчасти и до сих пор приходится платиться. Разумная национальная политика допускает вполне возможность известных, даже весьма значительных, уступок, но при непременном условии, чтобы уступки эти вознаграждались еще более значительными или, по меньшей мере, реальными равнозначительными приобретениями. Этого у нас, к сожалению, не понимали, что и было главным источником всех наших ошибок и неудач. Итак, вторая основная особенность сознательной внешней политики нашей состоит в том, что политика эта должна носить одновременно характер национальный и племенной, русский и славянский, причем обе эти струи должны находиться в теснейшей между собою связи, выражающейся в твердом сознании, что вторая (славянская) вытекает из первой (русской) и вызывается не только чисто идейными соображениями, но и верно понимаемыми практическими национальными потребностями как русского, так и прочих славянских народов.

Разумная активность и гармоническое слияние национального и племенного направления -- вот те две главные особенности, коими определяется правильный курс нашей внешней политики. Нет сомнения, на этом пути придется преодолеть много препятствий и сделать немало усилий и жертв, но они с избытком окупятся достигнутыми результатами. Малодушный отказ от борьбы за величие России не только был бы недостоин славного прошлого русского народа, но нисколько не обезличил бы его спокойствие и безопасности. К России вполне подходят в данном случае меткие слова, которые сказал Рузвельт относительно Соединенных Штатов: "Нам не приходится спрашивать себя, будем ли мы играть крупную роль в мире или нет. Эта роль нам предоставлена судьбою, течением событий. Нам нужно играть эту роль. Мы можем только решать, будем ли играть ее хорошо или плохо". Но кто же из верных родине сыновей Святой Руси пожелает, чтобы данная ей судьбою великая доля была загублена или хотя бы только омрачена по их вине? Нет, лучше повторим, с мыслью о России, гордую мольбу великого русского поэта: "Alme sol, possis nihil urbe Roma visere maius" -- и бодро, без тени малодушия, двинемся вперед по нашей многотрудной, но завидной и славной стезе: per aspera ad astra.