Ознакомимся вкратце с задачей, которая лежала перед «Йоа».
История исследования северо-западного и северовосточного проходов – это история поисков кратчайших и быстрейших морских путей в страны далекого Востока, в Китай, Японию, Индию.
Разрешением этой проблемы человечество занималось четыре столетия, хотя Первая мысль о поиске морских путей в Индию возникла еще в конце XIII века (у итальянцев братьев Вивальди, в 1291 году). Сперва этих путей искали на юге, и здесь пальма первенства принадлежит жителям Пиренейского полуострова. Приблизительно за 400 лет до экспедиции «Йоа» португальцам удалось найти дорогу в Индию, обогнув южную оконечность Африки и пройдя через Индийский океан (плавание Васко да Гама в 1498 году). Вскоре после этого испанские корабли прошли на юго-запад через Атлантический океан, обогнув южную оконечность Америки, вернее, пройдя между материком Южной Америки и Огненной Землей, и пересекли весь Тихий океан (Магеллан в 1521 году).
Таким образом, португальцы нашли юго-восточный морской путь в Индию, а испанцы – юго-западный. Но оба эти пути были очень длинны. Кроме того, Испания и Португалия, став владычицами морей и разделив между собой мир на восточную (португальскую) и западную (испанскую) сферы влияний, преграждали путь через Атлантический океан кораблям других наций, которые еще не решались вступать в борьбу с этими могущественными морскими державами.
И вот у многих крупнейших географов того времени возникла такая мысль: земля кругла, следовательно, пути вблизи Северного полюса, к северу от европейского и азиатского материков, где меридианы сближаются, должны быть значительно короче путей, пролегающих в экваториальных широтах, где земля шире. Кроме того, в те времена предполагалось, что северная часть Старого Света вообще не так уж широка. В связи с этим различные мореплаватели начали предпринимать попытки попасть в Индию, проходя из Атлантического океана в Тихий или северо-западным морским путем вдоль северного побережья Северной Америки – это так называемый северо-западный проход, – или северо-восточным путем вдоль северного побережья Азии – это так называемый северо-восточный проход. Экспедиции, предпринимавшиеся в поисках этих проходов, не дали никаких практических результатов, но привели к интенсивнейшему полярному исследованию.
Внимание исследователей особенно занимал северозападный проход; многие считали, что это – кратчайший путь из Атлантического океана в Тихий. По мнению многих ученых того времени, Северная Америка должна сужаться к северу, подобно тому как Южная Америка сужается к югу. Такое представление очень отчетливо выражено на известной карте географа Петруса Апиануса (1551 год).
Поэтому в раннюю эпоху большинство полярных экспедиций старалось разрешить загадку северо-западного прохода. Теперь уже точно известно, что северо-западный путь действительно короче северовосточного, но зато значительно труднее его. Северовосточным путем ныне беспрепятственно проходят из конца в конец в обе стороны бесчисленные советские суда в каждую навигацию. Но до знаменитого непрерывного плавания «Сибирякова» в 1932 году этим путем прошло (и то лишь с зимовками) всего три экспедиции. Северо-западным же проходом до 1903–1906 годов не проходило ни одно судно.
Считают, что за истекшие четыреста лет разными странами было предпринято около ста восьмидесяти экспедиций с целью пройти северо-восточным или северо-западным путем. Эти экспедиции, связанные с огромными затратами средств и громадными потерями человеческих жизней, не дали почти никаких сколько-нибудь значительных практических результатов или материальных выгод, но науку они обогатили чрезвычайно.
Только для получения достоверных сведений о печальной судьбе франклиновской экспедиции было снаряжено за тридцать лет (с 1848 по 1879 год) свыше сорока английских полярных экспедиций. Лишь одной из них – экспедиции Мак-Клюра – удалось за четыре года пройти северо-западным проходом на всем его протяжении. Но до похода «Йоа» никто еще не совершал непрерывного плавания этим путем от океана до океана. Эта честь впервые досталась Руалу Амундсену!
Тщательно изучив историю исследования северозападного пути и подробно ознакомившись – по описаниям и картам – с тем опасным фарватером, где должно было протекать плавание «Йоа», Амундсен понял, что счастливый исход его экспедиции будет зависеть от соблюдения двух непременных условий. Во-первых, «Йоа» не должна подниматься слишком далеко на север и входить в большой и широкий проход (пролив Смита), на вид совершенно открытый и потому весьма соблазнительный. Все прежние экспедиции обязательно застревали там во льдах, при попытках пройти потом на запад.
Поэтому нужно вести судно восточной частью северо-западного прохода, т. е. через проливы Ланкастера и Барроу, прокладывая остальную часть пути на юг вдоль берегов Боотии-Феликс по узким и мелким проливам и проливчикам – Пиля, Франклина и Росса, а потом уж итти на запад по узким полыньям вдоль берегов американского континента.
Но с этим связано второе непременное условие: экспедиционное судно должно быть небольших размеров. Амундсен ясно понимал, что выбор судна есть решающее обстоятельство – от него зависел успех или неуспех экспедиции. И покупка маленькой, мелко сидящей «Йоа», поворотливой и ловко избегавшей всяких препятствий на неглубокой и отмелой воде, была гениальным шагом Амундсена.
Отплытие «Йоа» не произвело в Норвегии никакого особого впечатления. В газетной хронике этому событию было уделено всего несколько строк. В благополучном исходе экспедиции больше всех были заинтересованы кредиторы Амундсена!
Двадцать пятого июня «Йоа» уже вышла в Атлантический океан между островом Фэр и Оркнейскими островами. На всех парусах при свежем юго-восточном ветре она неслась полным ходом на запад, подпрыгивая на волнах. Ближайшей целью плавания был порт Годхавн на острове Диско у западных берегов Гренландии. Здесь Амундсен взял собак, сани, каяки, лыжи, горючее. Часть собак он принял на «Йоа» еще в Норвегии.
Состояние льдов в том году было хорошим, и «Йоа» быстро шла вперед, пользуясь иногда и своим мотором. В начале осени – 12 сентября 1903 года – судно бросило якорь в маленькой, удобной бухте на южном берегу Земли короля Уильяма, которую Амундсен выбрал для зимовки экспедиции. Здесь в этой области произошла когда-то величайшая трагедия в истории полярных исследований – гибель экспедиции Джона Франклина в составе 129 человек.
Но прежде чем «Йоа» проникла так далеко, Амундсен и его спутники трижды подверглись смертельной опасности. Судно было очень загружено. Кроме снаряжения и провианта, взятых еще в Норвегии, «Йоа» приняла груз в Годхавне, а затем в северной части Мельвильской бухты у Дэлримпл Рок. Сюда по соглашению с шотландскими китобоями были доставлены горючее и провиант для пополнения запасов, израсходованных на пути через Атлантический океан.
В трюме был использован каждый квадратный сантиметр пространства. И все же места для всего груза нехватило, поэтому палуба тоже была заставлена ящиками. В таком виде «Йоа» походила на воз с мебелью при переезде с квартиры на квартиру! Конечно, из-за этого судно сидело в воде гораздо глубже обычного. Между тем фарватер, которым шла «Йоа», продвигаясь на юг вдоль берегов Боотии-Феликс, был очень мелководен и усеян мелями и подводными скалами.
Как ни осторожно вел Амундсен свое судно в этих предательских водах, все же ему не удалось пройти здесь благополучно. «Йоа» натолкнулась на мель, соскользнула с нее, опять села на камни, снова сошла с них, ударилась еще раз – и застряла плотно. Амундсен сейчас же велел спустить на воду шлюпку и произвести промер глубин вокруг судна. Положение оказалось очень серьезным. Повсюду в разные стороны тянулись мели и подводные скалы. Короче всего был бы путь назад, но пробиваться' снова через две—три только-что преодоленные мели было делом почти безнадежным. Оставалось одно – попробовать итти вперед, хотя рифы в этом направлении повышались и в самом мелком месте воды было не больше двух метров. А осадка тяжело нагруженной «Йоа» достигала в то время почти трех метров. Поэтому прежде всего нужно было облегчить судно. И Амундсен приказал выбросить за борт часть драгоценного груза. В воду полетело двадцать пять тяжелых ящиков с собачьим пеммиканом. Остальной палубный груз был перетащен в одно место, чтобы как можно больше накренить судно.
Вскоре начался отлив, и море вокруг обмелело еще больше. К счастью, стояла прекрасная тихая погода, и судно не билось о камни. Прилив наступил в семь часов вечера, но все усилия и старания сдвинуть «Йоа» с места оставались тщетными. Пришлось отложить работу до утра.
В эту ночь Амундсен не мог сомкнуть глаз. Неужели конец? Неужели «Йоа» погибла? Столько потрачено труда и денег! Столько сил и энергии потребовала подготовка экспедиции! И вот один неверный поворот руля и все конечно…
В два часа утра он вышел на палубу. Дул довольно сильный северный ветер, и «Йоа» тяжело поднималась и опускалась на волне. Спустя час судно шевельнулось и начало подвигаться вперед толчками, дергаясь словно в судорогах. Но на чистую воду «Йоа» выйти не смогла. Амундсен вызвал весь экипаж наверх. К этому времени ветер засвежел и перешел е шторм с дождем. Еще накануне был завезен верп,[2] и теперь команда попробовала подтянуться на нем, но безрезультатно. «Йоа» начала страшно биться о камни. Положение стало отчаянным. Тогда Амундсен решил испытать последнее средство и приказал поднять на судне паруса.
– Пена брызг стояла над «Йоа», и буря налетала порывами, со стоном и воем, – рассказывает Амундсен, – но мы работали изо всех сил, и нам удалось поставить паруса… Сильный напор парусов и высокие, крутые волны поднимали судно и бросали его вперед опять на камни, и мы каждую минуту ожидали увидеть доски нашего корабля плавающими по морю. Фальшкиль[3] расщепился и всплыл. Нам не оставалось делать ничего иного, как наблюдать за ходом событий и ждать результатов.
Поднявшись на ванты и крепко уцепившись за снасти, Амундсен с волнением и тревогой наблюдал с высоты за смертельным танцем «Йоа», прыгавшей с камня на камень. Он осыпал себя горькими упреками. Почему он был так неосторожен и непредусмотрителен и не послал вахтенного в бочку на мачте? Тогда тот обязательно заметил бы и эти мели, и этот предательский риф! Пройти так далеко по северо-западному пути, пройти дальше всех, проникнуть в воды, которых еще не бороздило своим килем ни одно судно и быть вынужденным повернуть назад, отказавшись от цели своих многолетних стремлений… Да еще удается ли повернуть? Вот у внешнего край рифа пенится море: там еще мельче! Как пройдет «Йоа» здесь? Нет, она не пройдет, она наверное разобьется о подводные камни и погибнет. Нужно спешно грузить аварийные запасы и снаряжение в шлюпки и, пока еще не поздно, спускать их на воду…
На минуту Амундсен растерялся. Надо было принимать какое-то решение, а принять его мог только он—капитан судна и начальник экспедиции. На нем лежала вся ответственность и за судьбу экспедиции, и за жизнь ее участников. Что делать? Покинуть «Йоа» на шлюпках, бросить судно на волю волн и ветра, но что будет тогда с людьми? Куда поплывут они потом? Или же остаться всем на «Йоа» и погибнуть вместе с нею?
Соскользнув на палубу по одной из оттяжек – для скорости, – Амундсен скомандовал:
– Приготовить шлюпки и погрузить их провиантом, оружием и патронами!
Оказавшийся рядом Лунд рискнул предложить капитану:
– Не испытать ли нам последнее средство и не выбросить ли за борт весь палубный груз?
Эта же мысль мелькнула и в уме Амундсена, но он не посмел произнести ее вслух, щадя жизнь своих спутников. Теперь за дело! Люди работали как бешеные, и ящики по двести килограммов весом летели за борт, словно они были пустыми. До самого мелкого места оставалось каких-нибудь 20 метров. Паруса туго натянулись, такелаж дрожал, мачта шаталась – судно приготовилось к последнему решительному прыжку…
«Вот „Йоа“ подняло высоко и сразмаху швырнуло на голые камни… Удар за ударом, еще сильнее, чем прежде… снова удар еще ужаснее… еще – и вот мы соскользнули с камня!»—пишет Амундсен в отчете о плавании.
Но радость команды была кратковременна. Вдруг рулевой крикнул Амундсену:
– Что-то случилось с рулем! Штурвал вертится вхолостую!
Немедленное обследование показало, что при переходе через риф «Йоа» с силой ударилась о камни нижней частью руля, его приподняло кверху и металлические крючья выскочили из петель. Отойди руль в сторону или же назад, крючья выскочили бы совсем, и «Йоа» потеряла бы всякую способность к маневрированию во льдах.
К счастью, через несколько мгновений крючья, стоявшие на петлях, снова сели в них. Положение было спасено.
Второй случай, пожалуй, был еще хуже. На борту «Йоа» вспыхнул пожар. Загорелось в машинном отделении, где стояли бидоны с керосином. Пламя вздымалось высоко вверх из машинного светового люка, и густой, удушливый, черный дым заволакивал судно. Казалось, гибель была неминуема – как только баки нагреются, керосин в них взорвется, и «Йоа» взлетит на воздух! Немедленно пустили в ход огнетушители, пламя было сбито, а затем залито водой. В самый короткий срок пожар удалось потушить. На следующее утро при уборке машинного отделения было обнаружено, что спасение судна и его команды от ужасной гибели следует приписать не случайности, как это сперва думали, а сознательному отношению к своим обязанностям одного из участников команды и точному выполнению полученных им приказаний.
Накануне пожара машинист Ристведт доложил Амундсену, что в одном из баков с керосином открылась течь. Амундсен велел перелить содержимое этого бака – 500 литров – в запасной бак. Ристведт сейчас же выполнил распоряжение начальника. Позднее оказалось, что во время суматохи, вызванной пожаром, на поврежденном баке свернули кран. Не перелей Ристведт керосина, и 500 литров горючего вылились бы в огненное море, бушевавшее в машинном отделении! Такое отношение к исполнению своих служебных обязанностей Амундсен всегда высоко ценил и при всяком удобном случае ставил Ристведта в пример всем и каждому.
После навсегда запомнившегося участникам плавания сидения на камнях Амундсен соблюдал величайшую осторожность и продвигался вперед, непрерывно производя промеры глубин лотом, причем вахтенный ни на минуту не покидал наблюдательной бочки.
За несколько дней до прихода «Йоа» к месту ее будущей двухлетней стоянки у берегов Земли короля Уильяма, разыгралась сильнейшая буря, задержавшая экспедицию на пять суток. Амундсен не решился отойти подальше от берегов, так как кругом были многочисленные мели. Пришлось отстаиваться на якорях и в то же время пустить полным ходом мотор, чтобы ослабить напор на якорные цепи. Каждую минуту судно могло сорвать с якорей и выбросить на скалистый берег. Аварийные запасы провианта и снаряжения, оружие, патроны и инструменты были опять погружены в шлюпки и брезентовую лодку, и команда заняла свои места, чтобы в нужный момент покинуть «Йоа». Амундсен был уверен, что цепи лопнут, и судно понесет к берегу. Поэтому он старался повернуться так, чтобы можно было рассчитывать выброситься на берег в наиболее подходящем для этого месте. Тогда судно, может быть, не разобьет о камни, а потом, при тихой погоде, можно будет попробовать снова стащить его на воду.
На пятые сутки ветер стих, и «Йоа». благополучно отстоявшись на якорях, двинулась дальше к югу.
Когда 12 сентября «Йоа» вошла в ту бухточку, где экспедиция провела потом ровно два года, пролив Симпсона к западу был чист от льда на всем протяжении, какое можно было окинуть глазом. Казалось, что северо-западный проход для «Йоа» был открыт. Но начались осенние бури, надвигалась зима с ее темнотой… Кроме того, Амундсен знал, что дальше на запад путь проходит по трудному фарватеру. К тому же главной задачей экспедиции было изучение области у Северного магнитного полюса. Как ни привлекала Амундсена мысль продолжать плавание, все же он удержался от соблазна. Решено было остановиться на зимовку, хотя льды появились в этой области только через десять дней.
Из ящиков для провианта и снаряжения были построены два дома. Устройство ящиков было тщательно продумано. Они были сделаны из дерева особо подобранных пород и скреплялись медными гвоздями, чтобы материал был немагнетическим и гвозди не оказывали влияния на магнитные иглы очень чувствительных инструментов, когда из ящиков будет сооружена магнитная обсерватория.
В одном из построенных домов поселились на время зимовки двое участников экспедиции, а во втором были поставлены инструменты для магнитных наблюдений. Собак свезли на берег. На берегу же был построен склад для провианта, куда и было сложено продовольствие в жестяных, запаянных ящиках, вынутых из деревянной тары.
На «Йоа» остались зимовать пятеро. Амундсен вместе с лейтенантом Хансеном занял кормовую каюту, а трое остальных заняли носовое помещение. Камбуз[4] был перенесен в трюм. В световые люки были вставлены двойные рамы, в каютах поставлены керосиновые печи и отрегулирована вентиляция для борьбы с сыростью – одним из самых опасных врагов полярного зимовщика. Все судно сверху было покрыто брезентом.
Павильон для производства абсолютных магнитных наблюдений был построен из снежных глыб, а вместо крыши было натянуто полотнище из тонкой просвечивающей материи. Собачник был вырыт в большом сугробе снега и покрыт опрокинутой вверх дном шлюпкой. Всю постройку облили снаружи морской водой и получился «монолитный» дом.
Деревянные ящики, наполненные песком, оказались великолепным строительным материалом. Амундсен усердно рекомендовал его всем полярным зимовщикам. Нужно только, чтобы под рукой был песок, иначе ящики не приносят особой пользы и не спасают помещения от сырости. Опыт двух зимовок показал, что жившие в доме, построенном из ящиков с песком, считали свое жилище идеальным и ни за что не хотели переходить на судно. В каюте же Амундсена и Хансена было очень сыро, и жильцам ее всю зиму приходилось каждый вечер вырубать с коек целые горы льда. В носовом помещении тоже было сыро, но не так, как на корме.
В первую зиму все судно было нарочно завалено снегом, и тогда температура в носовой каюте ни разу не спускалась ниже нуля; у Амундсена же всегда было ниже нуля. На вторую зиму решили попробовать не засыпать судна снегом. Однако, хотя зима 1904–1905 года была мягче предыдущей, в обеих каютах было одинаково холодно, и «Йоа» снова завалили снегом.
Повседневная жизнь скоро пошла своим чередом. Недостатка в работе у зимовщиков не было. Все семеро жили дружно, небольшой коммуной, где царила добровольная дисциплина при полной самостоятельности каждого.
– Можно работать без того, чтобы бич закона щелкал у тебя над головой! – говорил Амундсен. – Тогда охота к работе увеличивается во много раз, а поэтому повышается и ее качество.
Сам Амундсен всегда и во всем оказывался впереди. Он являлся инициатором всякой работы и в то же время исполнял различные обязанности по экспедиции, отбывал вахты в очередь с остальными, участвовал в санных поездках. Он считал, что для человека, работающего разумно, а не как заведенная машина, всегда найдется какое-нибудь дело. У участников экспедиции был установлен строгий распорядок дня– определенное время уделялось еде, работе, отдыху. Работа поддерживала у людей хорошее настроение, отвлекала их от черных мыслей в моменты опасностей и трудностей.
Амундсен не допускал, чтобы работа производилась наспех, кое-как, «приблизительно». Всякое дело должно делаться хорошо, быстро, точно, все должно быть заранее прикинуто, взвешено, рассчитано, проверено. Он не любил, когда человек, получивший какое-нибудь распоряжение, сразу же говорил ему:
– Боюсь, что у меня ничего не выйдет. Я с этим не справлюсь.
Амундсен хотел, чтобы даже при трудном задании участник экспедиции старался попробовать, что из этого выйдет, и вкладывал в работу все свое старание, знания, опыт и силу. Он стремился, чтобы все товарищи заражались его стремлением к победе, чтобы их воодушевляло то же, что воодушевляет его самого.
Трудности существуют только для того, чтобы их преодолевать!
Скоро место зимовки «Йоа» сделалось центром внимания окрестного населения.
Почему-то участники экспедиции решили, что эскимосов тут не бывает и совершенно о них не думали. Норвежцы старательно охотились на оленей, запасая себе мясо на зиму. Как-то утром, во время прогулки кто-то увидел вдали на белом снежном покрове черные точки.
Побежали за ружьями, за биноклями. Один только лейтенант Хансен, обладавший очень острым зрением, не шевельнулся.
– Ну что же, Хансен, – обратился к нему Амундсен – разве вам сегодня не хочется поохотиться на оленей?
– Конечно, хочется, но только не на этих, – отвечал лейтенант. – Ведь они о двух ногах!
Действительно, в бинокль можно было разглядеть, что к «Йоа» приближаются пять человек.
Не зная, к чему приведет неожиданная встреча с эскимосами, Амундсен вышел к ним вооруженный с двумя вооруженными же людьми. Но такие меры предосторожности оказались излишними. Едва эскимосы услышали единственное эскимосское слово, которое знал Амундсен из книг и которое обозначает очень сердечное приветствие, как всякие подозрения– а их питали с обеих сторон – были забыты. Произошла очень радостная и вполне дружеская встреча.
С этих пор до самого отплытия «Йоа» – 13 августа 1905 года, между эскимосами и норвежцами существовали хорошие, почти ничем не омраченные отношения.
Амундсен собрал обширнейшие этнографические коллекции, выменивая интересовавшие его вещи у представителей различных эскимосских племен. Кроме того, он усердно и внимательно изучал образ жизни и нравы местного населения, стоявшего тогда на очень низкой ступени развития. Некоторым из них еще не было известно использование жел'еза и меди, у большинства орудия лова и охоты были сделаны из костей оленя, моржа, даже мускусного быка, хотя мускусный бык водится главным образом на севере и северо-востоке Гренландии. Все эскимосы добывали огонь только трением; питались или сырым мясом (оленя, тюленя, рыбы), или слегка подогретым на огне.
Однако их навыки, их уменье приспособляться к труднейшим условиям существования в полярных странах, искусство, с каким они занимаются промыслом, строят свои снежные дома, каяки, шьют одежды, украшая их замысловатыми рисунками, их замечательное чутье, которым они руководствуются при странствованиях по ледяным пустыням в зимней темноте или в густом тумане летом, их ласковое обращение с детьми, наконец, их первобытная честность, – пленяли и восхищали Амундсена.
Правда, в рассказах Амундсена об эскимосах, о жизни среди них, об общении с ними всегда чувствуется нотка некоторого высокомерия, свойственного буржуазному европейцу. По представлениям эскимоса в белом человеке есть что-то необыкновенное. Его смертоносное оружие, уменье добывать себе мгновенно свет и тепло, богатое снаряжение, разнообразная пища, волшебные самодвижущиеся корабли внушают невежественному дикарю суеверный ужас. И, не считая себя «существом высшим», «властелином» всякого цветного человека, Амундсен все же поддерживает я эскимосах их суеверный ужас перед белым человеком и обращает его в средство своей защиты. Амундсен часто говорит об эскимосах, как о неразумных и не подающих надежд стать когда-нибудь сознательными существах. Видя их недостатки – телесные или моральные – Амундсен не может удержаться от снисходительной улыбки. Когда он не понимает их побуждений, их поступков, их «диких», «нецивилизованных» манер, он подшучивает над ними. Он не очень уважает и их чувство человеческого достоинства. Рассказывая об одной санной поездке, Амундсен говорит, правда, посмеиваясь: «Как человек цивилизованный, я впряг своих гостей (пришедших на „Йоа“) в сани».
В то же время он посещает их жилища, живет с ними и у них, делит с ними пищу, пользуется их помощью в борьбе с препятствиями и затруднениями. В своих отношениях с эскимосами Амундсен строг и требователен, но старается быть справедливым. Строгость, по его мнению, нужна, ибо эскимосы – дети. Сами они «не понимают», что можно делать, чего нельзя. Поэтому Амундсен закладывает неопасный для жизни фугас около склада с провиантом, чтобы эскимосы чего-нибудь не стащили, или устраивает бег взапуски при разделе негодного экспедиционного имущества – кто раньше добежит, тот и получит больше. В то же время он запрещает своим спутникам вступать в связь c эскимосскими женщинами, следит за тем, чтобы никто не обижал их. Большего, право, нельзя ждать от буржуазного европейца!
Разумеется, охраной эскимосской морали, как таковой, Амундсен не интересуется, как не особенно критикует и обычай эскимосов предлагать своих жен кому угодно за любой пустяк, за ржавый гвоздь. Он защищает эскимосских женщин только для того, чтобы эскимосы уважали в белом существе нечто необыкновенное, лишенное человеческих страстей. Только тогда и можно раз'езжать повсюду безопасно.
При меновой торговле с эскимосами Амундсен, как и всякий цивилизованный европеец, бесцеремонно надувает эскимосов, наделяя их пустяками в обмен на драгоценный пушной товар, отличную меховую одежду, прекрасные орудия лова, крупное количество первоклассной пищи. Нередко он выражает по этому поводу искреннее огорчение, но ищет оправдания в том, что ценность вещи определяется законами спроса и предложения– простая швейная игла для эскимоса дороже полной меховой одежды или шкуры белого медведя, а нож является неслыханным богатством.
Вообще же Амундсен, подобно Нансену, считает, что цивилизация (в буржуазном значении этого слова) для эскимосов гибельна и что от общения с белыми эскимос только теряет, хотя он и заводит себе дома, керосиновые печи, магазинные винтовки, моторные лодки (как, например, на Аляске).
Мое лучшее пожелание нашим друзьям-эскимосам, – пишет он, – чтобы цивилизация никогда не коснулась их… Эскимосы, живущие вдали от цивилизации, несравненно счастливее, здоровее, честнее и довольнее.
Нансен, описывая жизнь и быт эскимосов, критикует европейские методы приобщения их к цивилизации, иногда резко нападает на европейского культуртрегера и бичует его. Амундсен же ограничивается только констатированием факта.
Благодаря постоянной работе, санным поездкам, занятию охотой, прошел незаметно целый год. Саморегистрирующие инструменты в вариационном павильоне со 2 ноября 1903 года находились в непрерывном действии. Ежедневно в 12 часов магнитолог Вик менял ленту в приборе. Зимой это была тяжелая задача – температура падала иногда до —60°Ц, и наблюдателю приходилось прокладывать себе дорогу в пургу по снежным сугробам. Метеорологические наблюдения производились дважды в сутки – этим делом занимался Ристведт. Кроме того, записи велись и самопишущими приборами.
Лейтенант Хансен исполнял обязанности астронома, картографа, фотографа, геолога, геодезиста. Особого павильона для наблюдения тех или иных астрономических моментов у экспедиции не было, и Хансен устраивался со своими инструментами где-нибудь за снежной стеной. При таких условиях астрономические наблюдения зимой требовали от человека жертвенного подвига!
Лунд и Хельмер Хансен исполняли всевозможные работы и поручения, каждый по своей специальности. Лунд особо занимался водоснабжением—в зимнюю пору задача очень нелегкая, – а попечению Хансена были вверены собаки.
Линдстрем– главный провиантмейстер – кормил всю команду, а также собирал зоологические (летом и ботанические) коллекции по заданию университета в Кристиании. Обязанности кока в полярной экспедиции– дело ответственное и нелегкое. Линдстрем с честью нес их целых три года, всегда сохраняя прекрасное настроение духа.
Сам Амундсен, кроме разной повседневной работы, занимался и научными наблюдениями, а с наступлением весны предпринял ряд санных поездок вдоль берегов Боотии-Феликс по направлению к Северному магнитному полюсу, от которого гавань «Йоа» отстояла миль на девяносто. Была исследована местность как около старого, так и нового магнитных полюсов.
Все участники экспедиции в свободное от обязательных работ время учились у эскимосов строить снежные хижины – «иглу», вносили всевозможные улучшения в различные предметы полярного снаряжения, постоянно проверяя на деле их качество и пригодность. Сани, палатки, одежда, спальные мешки, собачья сбруя, керосинки, – все подвергалось обсуждению и испытанию. Как будто бы хорошо, а нельзя ли сделать еще лучше?
Какой-нибудь, на первый взгляд, пустяк – то или иное устройство двери в палатке, в действительности серьезнейшая вещь, – служил темой продолжительных споров и разговоров, пока, наконец, не «запатентовывалось» изобретение кого-нибудь из участников экспедиции. Во время полярных походов не существует никаких пустяков, нужно вечно быть начеку. Всякая неосмотрительность, каждая самая ничтожная ошибка, каждый промах караются там смертью!..
Вот почему Амундсен и при посещении эскимосских стоянок, и при своих санных поездках, и на охоте ко всему приглядывался, все изучал, все рассматривал. Какая упаковка лучше всего переносит перевозку снаряжения по торосистому льду? Какого рода ремни или веревки меньше всего соблазняют голодных собак? Какие лыжи наиболее пригодны для путешествий по ледяному насту? Какое дерево менее хрупко на трескучем морозе? В какой обуви легче предохранить ноги от ранения при ходьбе по неровному промерзшему снегу?
Лето 1904 года было довольно холодное, и лед в бухте, где стояла «Йоа», не вскрылся. Делать нечего, приходилось оставаться на вторую зимовку. Амундсен надеялся, что будущий год принесет более благоприятные условия. А пока можно будет продолжать и развивать свою научную работу.
Вторая зима прошла тоже вполне благополучно. Научные наблюдения производились по прежней программе. Опыт пережитой зимовки открыл возможность ввести на «Йоа» некоторые улучшения. Значительно изменили и улучшили также и астрономическую обсерваторию.
Участники экспедиции работали дружно и бодро, а работы всегда был непочатый край. То одно, то другое дело ожидало своей очереди. Амундсен внимательно следил за тем, чтобы каждый был целиком загружен работой. Праздность в полярной экспедиции, да еще во время зимовок, когда настроение легко падает и человек быстро поддается унынию и апатии, с которыми приходят болезни, действует деморализующе. Вот почему Амундсен никогда не брал в свои экспедиции много народу: несколько человек всегда можно занять какой-нибудь работой, но обеспечить на зимовке постоянной работой большое количество людей – вещь совершенно невозможная.
Настал 1905 год. Скоро начал замечаться перелом зимы и появились все признаки того, что весна уже близка. Значительно более высокая температура, наблюдавшаяся во вторую зимовку, предвещала хорошее лето, а это давало надежду на вскрытие льдов. Зимние исследовательские работы были окончены, и место стоянки «Йоа» опоясалось цепью «магнитных станций». В начале апреля Амундсен отправил небольшую санную экспедицию на запад к Земле Виктории. Оставшаяся группа занялась подготовкой к ликвидации зимовки, заготовляла провизию, охотясь на оленей и куропаток. Часть провианта– тюленину, рыбу – выменивали у эскимосов.
Первого июня после девятнадцатимесячной непрерывной работы были остановлены саморегистрирующие инструменты. Затем были разобраны постройки на берегу, и строительный материал перевезен на «Йоа». К концу июня начала вскрываться прибрежная полынья, а через месяц вся бухта была уже чиста от льда. К этому времени участники экспедиции закончили все подготовительные работы. Имущество и снаряжение, коллекции и материалы двухлетних научных наблюдений были погружены на судно. «Йоа» могла в любой момент двинуться в путь. На берегу до последней минуты оставались лишь метеорологические инструменты. Амундсен ждал только вскрытия льдов в проливе к западу от места зимовки «Йоа».
В три часа утра 13 августа «Йоа» снялась с якоря и под приветственные крики эскимосов вышла из гавани в море. Часть предстоявшего экспедиции пути была еще неизведанной областью – здесь до «Йоа» нe плавало еще ни одного корабля. Поэтому Амундсен принимал меры особой предосторожности, чтобы с «Йоа» опять не произошло какого-нибудь несчастья. Между тем условия плавания были очень тяжелыми: непроницаемый туман, постоянно меняющийся ветер, полная неуверенность в показаниях компаса (из-за близости магнитного полюса). Приходилось полагаться только на непрерывные промеры глубин лотом.
Даже и дальше, к западу, когда «Йоа» очутилась уже в тех водах, где до нее побывали другие экспедиции, дошедшие сюда со стороны Берингова пролива, Амундсен продолжал продвигаться вперед очень осмотрительно и осторожно. Со времени отплытия «Йоа» с места ее зимовок он нервничал. Его не покидала мысль о том, что каждую минуту экспедицию может постигнуть непоправимое несчастье. До сих пор плавание «Йоа» развивалось благополучно, но сейчас, во время этого опасного плавания сперва вовсе незнакомым, а потом мало исследованным фарватером, каждый неверный поворот руля мог повлечь за собой гибель судна, может быть, даже со всей его командой.
Амундсен сознавал свою тяжелую ответственность за все – за жизнь людей, за выполнение взятой на себя задачи. Он осторожен, он бдителен, он внимателен ко всякой мелочи, но кто знает, что несет с собой следующая минута?
Эти мысли отгоняли от него сон, лишали аппетита. К тому же изнурительные восемнадцатичасовые вахты, которые отбывали на этом труднейшем участке пути все участники экспедиции, мало способствовали душевному спокойствию капитана.
Так прошло две недели. Промеряя беспрестанно глубины лотом, пробуя то здесь, тo там, иной раз буквально проползая над отмелью, «Йоа» медленно продвигалась все дальше и дальше на запад.
Утром 26 августа лейтенант Хансен кубарем скатился по трапу в каюту к Амундсену.
– На горизонте корабль!
Крикнув это, он сейчас же стремительно выскочил из каюты.
Амундсен понял, что значат эти слова! Северо-западный проход был пройден. «Йоа» встретилась с судном, вошедшим в эти воды со стороны Берингова пролива: цепь сомкнулась!
Торопливо накинул на себя Амундсен одежду, натянул сапоги. Одеваясь, он отыскал глазами портрет Нансена, висевший на переборке, и весело кивнул ему головой. Вот друг, который оценит все труды, старания и заботы, приведшие к победе!
Минувшие две недели мучительных раздумий, тяжелых забот, бессонных ночей наложили на Амундсена сильный отпечаток. Он рассказывает, что в те дни при первой встрече с ним ему давали от шестидесяти до семидесяти пяти лет. А ему было тогда только тридцать три года!
Получив от капитана встреченного «Йоа» судна, которое оказалось американским китобоем, сведения об условиях дальнейшего плавания, Амундсен, не задерживаясь, пошел на запад, чтобы закончить экспедицию еще в том Же году. Однако вскоре же, дойдя лишь до Кингс-Пойнта, на северном берегу Канады, «Йоа» была задержана непроходимыми льдами и вынуждена была здесь зазимовать. Эта зимовка, по счету третья, началась уже 9 сентября.
Недалеко от места стоянки «Йоа» замерзло во льдах и зазимовало около десятка китобойных судов.
Кроме того, сюда нередко наезжали эскимосы. Поэтому пожаловаться на отсутствие общества зимовщики не могли. Первое время соседи-американцы не очень-то благоволили к норвежцам, боясь, что они окажутся лишними «голодными ртами». Но Амундсен так старательно обеспечил свою экспедицию провиантом, так заботливо пополнял свои запасы в течение зимовок, что в результате не американцы помогали ему, а он американцам.
Вынужденную зимовку решено было использовать для продолжения научных наблюдений. Вскоре на берегу уже стояли метеорологическая будка и «обсерватория» для магнитных вариационных инструментов. В начале октября наблюдатели приступили к работе.
Амундсена очень волновала невозможность дать знать в Норвегию о ходе экспедиции и о состоянии здоровья ее участников. Поэтому его страшно обрадовала весть, что капитаны зазимовавших китобойных судов намереваются сообща нанять кого-нибудь из эскимосов и послать с ними почту в форт Юкон, ближайший населенный пункт на Аляске. От места зимовки «Йоа» до форта Юкон было несколько сот километров. Рассчитав, что если послать свои депеши с этой почтой, то ответ на них будет получен в лучшем случае только в мае, Амундсен решил для ускорения дела с'ездить или, вернее, «сбегать» с почтой сам. Сказано—сделано! 24 октября он уже был в пути и направлялся на юг с двумя эскимосами (мужем и женой) и одним из американских капитанов, который ехал на санях. Через месяц они прибыли в форт Юкон, но к полному разочарованию Амундсена телеграфной станции там не оказалось. Ближайший телеграф был в Игл-Сити, еще на 200 миль к югу.
Что же делать? Целью похода Амундсена была отсылка телеграмм, – он и пошел на телеграф!
На этот раз их было трое: индеец-проводник и Амундсен с капитаном. 5 декабря при морозе в 50°Ц путешественники прибыли в Игл-Сити, и Амундсен немедленно отослал в Европу свои телеграммы… прибегнув к кредиту, любезно предложенному ему начальником военного телеграфа.
Пробыв в Игл-Сити два месяца, чтобы дождаться писем в ответ на свои телеграммы, Амундсен 3 февраля 1906 года двинулся в обратный путь на север и 12 марта был уже на «Йоа», доставив товарищам письма и газеты.
Такой пятимесячной прогулке – три месяца из нее были проведены в пути, причем Амундсен бежал впереди саней на лыжах, – он, повидимому, не придавал особого значения. В описаниях своих путешествий Амундсен отводит ей всего несколько страниц. Обратную дорогу из Игл-Сити к месту зимовки «Йоа» он вообще называет «чистым удовольствием».
Да и действительно, что говорить об этой «прогулке на телеграф», протекавшей в общем в довольно сносных условиях (хотя капитан, начальник этого похода, держал Амундсена впроголодь), если в 1922 году, уже на шестом десятке своей жизни, Амундсен покрыл в десять дней 750 километров пути от «Модхейма»[5] в Уэнрайте (на Аляске) до залива Коцебу в сопровождении одного только спутника-эскимоса. Лишь часть пути можно было ехать на санях – они были очень сильно нагружены, – и почти всю дорогу Амундсен бежал на лыжах, иногда с трех часов утра до десяти вечера!
Вскоре после возвращения Амундсена на «Йоа» умер, повидимому, от воспаления легких самый младший из участников экспедиции – магнитолог и второй машинист Густав Юль Вик.
С невыразимой грустью и болью рассказывает Амундсен о смерти своего верного сотоварища…
Тридцатого июня все научные наблюдения на месте зимовки экспедиции были закончены, и инструменты взяты на борт судна. В самом начале июля «Йоа» выбралась из льдов и в течение нескольких недель отстаивалась у берегов острова Гершеля, уклоняясь от главных масс пловучего льда, дрейфовавшего то в одну, то в другую сторону. Лишь через месяц Амундсену удалось вывести судно на чистую воду. Дальнейшее плавание протекало почти без всяких осложнений, и после кратковременной, но тяжелой борьбы со льдом «Йоа» пробилась к мысу Барроу – северо-западной оконечности Северной Америки. В двадцатых числах августа судно обогнуло его. Отсюда экспедиция без труда достигла Берингова пролива и вошла в него, направляясь на юг вдоль берега Аляски. 30 августа «Йоа» прибыла в город Ном, приветствуемая всем его населением, а в октябре достигла конечного пункта своего плавания – Сан-Франциско, где и осталась навсегда.
Амундсен подарил свой славный корабль городу, и с тех пор «Йоа» стоит там в парке как музейный экспонат.
Судьба научных материалов, собранных экспедицией «Йоа», довольно плачевна. Для их обработки понадобилась громадная работа, в особенности в части наблюдений, относящихся к изучению явлений земного магнетизма. Эта работа давно уже закончена, но результаты ее до сих пор не опубликованы, хотя со времени плавания «Йоа» прошло свыше тридцати лет! – Опубликование задерживается недостатком денежных средств, – меланхолично замечает один норвежский биограф Амундсена.
Даже написанная Амундсеном книга об экспедиции не могла появиться в свет в том виде, в каком ее задумал автор. Тот же недостаток средств заставил обкромсать рукопись, и вместо двух томов был напечатан только один. Зато норвежские музеи охотно приняли в дар от Амундсена его огромнейшие и богатейшие этнографические коллекции! И таким образом, важнейшие и ценнейшие научные материалы, ради которых и было предпринято все путешествие, продолжают лежать втуне, хотя они, по отзывам специалистов, «единственные», «впервые произведенные» и т. д. и т. п. Такова печальная участь научно-исследовательских экспедиций в капиталистических странах!
Вести о благополучном окончании трехлетнего плавания Амундсена норвежские газеты уделили не слишком много внимания, ограничившись в большинстве случаев простым сообщением, чуть ли не в хронике:
«„Йоа“ прошла северо-западным проходом».