Первоначальная летопись сохранила тексты четырех договоров русских князей - Олега, Игоря и Святослава - под 907, 912, 945 и 971 гг. Вопрос о подлинности этих древнейших письменных юридических памятников решен был отрицательно А.Л. Шлецером, главным образом на основании того, что в греческих памятниках нет никаких указаний на мирные трактаты Византии с Русью за эти годы. Кроме того, А.Л. Шлецер отметил и некоторые хронологические несоответствия в договоре 912 года. Упоминаемые в нем греческие цари Лев, Александр и Константин не царствовали вместе ни в 912 году, ни раньше, а император Лев уже умер в 911 году. Авторитет А.Л. Шлецера увлек на путь сомнений и некоторых наших историков. Но уже в 1810 г. Ф. фон Круг (Ph. v. Krug) в своем сочинении "Kritischer Versuch zur Aufklarung der byzantinischen Chronologic mit besonderer Riicksicht auf die friihere Geschichte Russlands" рассеял главнейшие сомнения А.Л. Шлецера и в частности доказал, что Александр титуловался императором при жизни императора Льва, а Константин был венчан на царство младенцем еще при жизни Льва, который умер 11 мая 912 г. Договор же заключен в сентябре 911 г. (акад. А.А. Куник предложил еще более точную дату заключения договора: это произошло в воскресенье, 22 сентября 911 г. - См.: ЛЗАК. СПб., 1903. Вып. XI. С. 126). В настоящее время никто не сомневается в подлинности этих древнейших договоров. Но это заключение отнюдь не устраняет вопросов как о полноте и исправности дошедшего до нас текста памятников, так и весьма важного для историка права вопроса о том, какое значение имеют эти памятники при разработке древнейшей истории русского права.
Начиная с И.Ф.Г. Эверса, который по этим памятникам, раскрывая их содержание при помощи Русской Правды, рисовал картины родового быта древних руссов, и кончая работой А.В. Лонгинова "Мирные договоры русских с греками" (Одесса, 1904), автор которой утверждает, что "постановления договоров представляют яркую картину древнерусской жизни, отражая в себе ее государственный, общественный, семейный и экономический строй, религиозный культ и юридические обычаи", - одна группа исследователей без колебания черпает из договоров данные древнего русского права. Другие исследователи, изучая эти памятники, останавливаются перед ними в нерешительности, так как "не всегда можно решить, имеем ли мы пред собою чистую русскую норму или разбавленную византийскою примесью" (Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1904. Ч. 1. С. 187). Третьи, наконец, отвергают достоверность этих памятников в качестве источников для изучения древнего русского права (Сергеевич В.И. 1) Греческое и русское право в договорах с греками X века // ЖМНП. 1882. Янв.; 2) Лекции и исследования по древней истории русского права. 4-е изд. СПб., 1910. Приложение).
Действительно, много недоумений возбуждают договоры с греками. Прежде всего неясным представляется соотношение договоров 907 и 911 гг. Первый из них заключен под стенами Константинополя, когда победоносное войско Олега согласилось не губить города и удовлетворилось платежом значительной дани. В тексте летописи условие о платеже дани повторено два раза и затем прибавлены условия о порядке торговли русских в Царьграде. Следующие годы до 912 в летописи проставлены без указаний на какие-либо исторические события. А под 6420 г. говорится, что Олег послал "мужи свои построити мира и положити рядъ межю русью И грекы", и далее приводится подробный текст нового договора. Зачем понадобился или чем вызван новый договор после заключения договора 907 г.? Некоторые считают договор 907 г. только прелиминарным, а договор 91 1 окончательным. Но если и принять столь искусственную для древних отношений догадку, то все же недоумения не отпадают. Важные для греков статьи прелиминарного договора о порядке торговли русских в Царьграде в окончательный договор не попали. Может быть, Олег добился отмены этих стеснительных для русских купцов условий в договоре 911 г.? Но если он согласился на эти стеснительные условия, когда он стоял победителем под стенами Константинополя, то как он мог добиться их отмены при менее благоприятных условиях? Но недоумения идут и дальше. Договор 911 г. считается первым письменным трактатом руси с греками. Такое заключение выводится из следующих слов памятника: "Наша светлость боле инехъ хотящи еже о Бозе удержати и известити такую любовь, бывшюю межи хрестьяны и русью многажды, право судихомъ, не точда просто словесемъ, но и писашемъ и клятвою твердою, кленьшеся opyжieмъ своимъ, такую любовь известити и утвердити по вере) и по закону нашему" (А.В. Лонгинов не принимает такого толкования и утверждает, что договоры и раньше записывались. Соответственно этому он так восстановляет начальные слова заключения: "На утвержение же и неподвижение быти межи вами хрестьяны и русью, бывший миръ сътворихомъ и на новомъ написаниемъ на двою харатью царя вашего и своею рукою", т.е. "для подтверждения и незыблемости... совершили мы и вы новым писанием на двух хартиях...". Но остается невыясненным, как понимать при таком толковании приведенное в тексте выражение). Между тем в договоре 945 г. имеются три ссылки на предшествующие соглашения: 1) "Великый князь рускый и боляре его да посылають въ грекы... корабля, елико хотять, съ послы своими и гостьми, яко же имъ установлено есть"; 2) "и отходящи руси отсюду взимають от насъ, еже надоби, брашно на путь, и еже надобе лодьямъ, яко же установлено есть первое"; 3) если убежит челядин и не будет найден, "тогда взимають отъ насъ цену свою, якоже установлено есть преже, две паволоце за челядинъ". Только первые две ссылки находят подтверждение в тексте договора 907 г.; третья же ссылка на прежнее установление не подкрепляется ни договором 907 г., ни договором 911 г. (Владимирский-Буданов М.Ф. Хрест. Вып. 1. Прим. к дог. 945 г. 9-е, 15-е и 16-е). Кроме того, могут быть указаны и другие сближения текста договора 945 г. с договором 907 г. (См.: Тобин Э.С. (Tobien Е. S.). Die altesten Tractate Russlands nach alien bisher entdeckten und herausgegen. Handschriften. Dorpat, 1845. Bd I. S. 23 - 26). Как все эти объяснить, если считать договор 907 г. прелиминарным и притом словесным? А если признать его самостоятельным, как думают некоторые, то все же естественнее допустить ссылки на первый письменный и гораздо более полный договор 911 г. Не естественнее ли предположить, что статьи договора 907 г., помимо условий о дани, выпали из договора 911 г. и ошибочно приурочены в летописи к 907 г.? А.А. Шахматов поэтому совершенно не признает договора 907 г. Такое предположение о неполноте текста договора 911 г. находит подтверждение и с другой стороны. Уже давно обращено внимание на то, что подлинный текст этого договора делился на главы. Об этих главах упоминается во вступлении ("суть, яко понеже мы ся имали о Божий вере и любви, главы таковыя") и в заключении договора ("не переступати ни намъ, ни иному отъ страны нашея отъ уставленныхъ главъ мира и любве"), а в самом тексте сохранился только один намек на эти главы ("а о главахъ, иже ся ключичь проказа, урядимся сице") (Лавровский Н. О византийском элементе в языке договоров русских с греками. СПб., 1853). Эта неполнота текста сопровождается, кроме того, значительною порчею текста переписчиками и, может быть, неудачным переводом с греческого подлинника. Внешней исторической критике предстоит еще много работы над текстом памятников.
Договоры 911 и 945 гг. содержат целый ряд норм из области частного международного права. Но что это за нормы: русские, греческие или смешанные? Нет согласного ответа и на этот вопрос. В самом тексте памятников имеются ссылки на закон греческий и на закон и покон русский. Но где и в каких случаях применяются тот и другой? Обыкновенно думают, что договоры применялись на территориях договаривающихся сторон, и что русский закон естественно господствовал на русской территории. Но когда представлялись случаи применять к отношениям между греками и русью нормы договорного права на русской территории? Греки к нам приезжали вообще редко, а по торговым делам и вовсе не допускались. Наоборот, русь постоянно бывала в Византии и подолгу там оставалась, главным образом по торговым делам. По Договору 945 г. установлено лишь то ограничение, что русь не могла зимовать в Константинополе. Практический интерес и требовал выработать правила для определения отношений между пребывающей в Византии русью и греками. Значит, нормы договорного права имели применение почти исключительно в пределах Византии. Только статьи о лодье или кубаре предполагают применение их вне пределов Византии. Но насколько трудно было византийскому правительству следить за применением статей договоров за пределами Византии, показывает статья, возлагающая обязательство на русь не воевать корсунских городов, не чинить зла корсунянам, занимающимся рыболовством в устье Днепра. Эти статьи, равно и обязательство руси защищать корсунян от черных болгар, не имеют никакой санкции.
Для характеристики отдельных норм рассмотрим для примера статьи об убийстве и о порядке наследования. Договор 911 г. постановляет, что убийца, русин или грек, "да умреть, идеже аще сотворить убiйство" (ст. 4). Договор 945 г. формулирует это правило несколько иначе: "да держимъ будеть створивый убийство отъ ближнихъ убьенаго, да убьють и" (ст. 13). Большинство исследователей не сомневается в том, что этими статьями за убийство русина допускается месть, и что мстители могли умертвить или убить убийцу-грека. Но надлежит прежде всего заметить, что термины "месть", "мстити" в памятниках не встречаются. Употребляемый первым договором термин "местник" обозначает не мстителя, а хозяина дома (ст. 12). И трудно допустить, чтобы византийское правительство разрешило на своей территории и даже на улицах Константинополя открытое самоуправство. По договору 911 г. убийцу можно умертвить на месте совершения убийства. Если понимать здесь месть, то положение мстителей оказывалось чрезвычайно затруднительным: они могли отмстить только на месте совершения преступления. В случае бегства преступника, значит, и мстить нельзя? Но договор далее предусматривает случай, что убийца убежит; тогда "да держиться тяжи, дондеже обрящеться, яко да умреть". Если требование договора 945 г., чтобы ближние убитого задержали убийцу, и потом убили его, также понимать в смысле мести, то опять положение мстителей окажется невозможным: если убийцу не удастся захватить, то и мстить ему нельзя? К тому же, как метко указал проф. В.И. Сергеевич, русь была лишена возможности осуществлять свое право мести, например в Константинополе, куда могла входить, согласно постановлению договоров, только одними воротами, в числе не более 50 человек и притом без оружия. А безоружный человек, конечно, и мстить не может. Все эти соображения заставляют признать, что выражение "да умреть" обозначает не убийство из мести, а смертную казнь по приговору суда, которая приводится в исполнение на месте совершения преступления. Так же надо понимать выражение "да убьють и" в договоре 945 г. Но что в таком случае означает правило, что убийца задерживается ближними убитого? Надо думать, что греки-убийцы нередко укрывались, что в своем городе или в своей стране было нетрудно. Русь жаловалась на такие невыгодные условия, а потому ей предоставлено было право задерживать преступников. Но это отнюдь не значит, что руси разрешалось самоуправство. Весьма вероятно, что привыкшая к самосуду по своим обычаям, она, и вопреки правилам договора, прибегала к самоуправству. Самой серьезной против этого мерой было запрещение носить оружие по улицам Константинополя. Но и эта мера оказалась, по-видимому, недостаточной. Поэтому в договоре 945 г. установлено (ст. 12) категоричное запрещение самоуправства: "Аще ли влюбится проказа некака отъ грекъ, сущихъ подъ властью царства нашего, да не имате власти казнити я, но повеленьемъ царства нашего да прииметь, якоже будеть створилъ". В связи с этим стоит и другое правило того же договора (ст. 2), что русь входит в город с царевым мужем, "и мужь царства нашего да хранить я, да аще кто отъ руси или отъ грекъ створить криво, да оправляеть то". Для самоуправства и в частности для мести не оставлено никакого места.
Статья о наследовании в договоре 911 г. читается так: "О работающихъ въ грецъхъ руси у христьяньского царя. Аще кто умреть, не урядивъ своего имънья, ци и своихъ не имать, да възратить именье къ ма(и)лымъ ближикамъ въ Русь; аще ли отворить обряжеше таковый, възмет уряженое его, кому будеть писалъ наследити именье, да наследить е отъ взимающихъ куплю руси отъ различныхъ ходящихъ въ грекы и удолжающихъ" (ст. 13). Этою статьей И.Д. Беляев и К.А. Неволин воспользовались для разъяснения наших древних порядков наследования. Но может ли она иметь такое значение? Уже давно обращено внимание на то, что первая часть статьи даже по форме напоминает римский источник, а именно правило XII таблиц: "si intestate moritur cui suus heres nee essit, agnatus proximus familiam habeto". Термин "ближайший агнат" превратился у русского переводчика в "ма(и)лаго ближика". Какие же источники русского права можно искать в этой статье? К тому же эта статья имеет в виду только русь, работающую греческому царю, т.е. состоящую у него на службе; а таковые, надо думать, всецело подлежали действию греческого права. Нельзя поэтому не признать более правильным другое мнение, согласно которому в этой статье речь идет не об установлении порядка наследования, а лишь о порядке охраны наследства, и в частности об устранении претензий византийского фиска на выморочное имущество (Никольский В. О началах наследования в древнейшем русском праве. М., 1859. С. 11 - 13; Цитович П. Исходные моменты в истории русского права наследования. Харьков, 1870. С. 14 - 17).
Указывает еще на большую близость с русским правом, чем с греческим, ст. 6 договора 911 г. В ней речь идет об убийстве вора в том случае, "аще приготовить ся татьбу творяй", т.е. если он будет сопротивляться. Давно уже отмечено, что по Русской Правде допускалось безусловное убийство вора (ст. 20 Ак.). Значит, в ней идет речь о мести вору, тогда как в договоре 911 г. - о необходимой обороне. На это, однако, возражают, что по ст. 38 Ак. убийство вора так же ограничено, как и по ст. 6 договора. Но необходимо иметь в виду: 1)что ст. 38 Ак. очень близка с правилом Закона Судного людем: "Аще же въ подкопаши застанется тать", и 2) что правило о необходимой обороне едва ли могло возникнуть на почве русского права в эпоху господства самоуправства, хотя бы и ограниченного какими-либо рамками.
Черпать из договоров с греками источники древнерусского права должно с величайшей осторожностью. Все попытки в этом направлении не привели до сих пор ни к каким положительным результатам. Но это заключение нисколько не колеблет значения этих памятников, как общеисторического источника. В частности, они наглядно вскрывают ту почву, на которой зародились культурные влияния Византии на Древнюю Русь.
Литература
Тексты договоров: ПСРЛ. Т. I, II; Хрест. Вып. 1 (с примеч.); фототипическое издание и словарь технических выражений: Договоры русских с греками. М.: Изд. Н.А. Маркса, 1912. Ч. 1-2: см.: Лавровский Н.А. О византийском элементе в языке договоров русских с греками. СПб., 1853; Сергеевич В.И. 1) Греческое и русское право в договорах с греками X века // ЖМНП. 1882. Янв.; 2) Лекции и исследования по древней истории русского права. 4-е изд. СПб., 1910. С. 626 - 666; Лонгинов А.В. Мирные договоры русских с греками. Одесса, 1904; Шахматов А.А. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря // Записки Неофилологического общества С.-Петербургского ун-та. 1914. Вып. VIII; Мейчик Д.М. Русско-византийские договоры // ЖМНП. 1915. Июнь, окт., нояб.; 1916. Март, нояб.; 1917. Май.