Она была впервые найдена В.Н. Татищевым в одном списке новгородской летописи и в 1738 г. представлена с переводом и примечаниями в Академию наук. Но здесь пролежала до 1767 г., когда была издана Августом Шлецером по списку В.Н. Татищева. С тех пор и до 40-х годов XIX в. было найдено значительное количество новых списков этого памятника. Известный археограф Павел Строев насчитывал таких списков до 300. Но и до настоящего времени из них не более 50 приведены в известность и изданы полностью или только в вариантах.
В 1844 г. издан труд о Русской Правде проф. Дерптского университета Э.С. Тобина (Ewald Sigismund Tobien) под заглавием: "Die Prawda Russkaja, das alteste Rechtsbuch Russlands", где впервые поставлен вопрос о тексте памятника по различным до тех пор изданным спискам, о происхождении различных списков, о делении их на редакции, о системе Русской Правды и пр., причем в исследовании дан и текст памятника, старательно проверенный по всем спискам с указанием всех вариантов. Э.С. Тобин впервые разделил все изданные до него списки Русской Правды на две редакции, краткую и пространную, и установил отношение между ними таким образом, что краткая Правда есть древнейшая, хотя возникла не сразу, а в два приема, именно: первая половина при Ярославе, а вторая половина является дополнением к первой при сыновьях Ярослава. Затем эта краткая Правда была переработана систематически при Ярославичах же и потом снова дополнена при Мономахе. Э.С. Тобин считал Русскую Правду во всех ее частях и при всех ее переработках памятником официальным.
В 1846 г. вышло в свет исследование Н.В. Калачова: "Предварительные юридические сведения для полного объяснения Русской Правды". Текст ее автор имел возможность изучить по 50 спискам и издал систематически, разбив на четыре отдела: к первому отнесены понятия и статьи, относящиеся к государственному праву; ко второму - понятия и статьи, относящиеся к гражданскому праву; к третьему - статьи о преступлениях и наказаниях и к четвертому - статьи, относящиеся к судопроизводству. К каждой статье подведены все самые мелкие варианты. Это был бесспорно гигантский труд, без справки с которым невозможно изучение текста Русской Правды и в настоящее время. Но, к сожалению, Н.В. Калачов разбил текст по привнесенной извне системе и тем нарушил цельность памятника. В своем исследовании он поставил те же самые вопросы, как и Э.С. Тобин, и пришел по большинству из них к иным выводам. В частности, по вопросу о редакциях Русской Правды он значительно уклонился от выводов Э.С. Тобина и установляет четыре редакции списков. Первая краткая редакция, хронологически по происхождению ее старейшая, у Калачова совпадает с первой редакцией Тобина. Но пространные списки Качалов разделил на две редакции и к ним присоединил третью, являющуюся сокращением пространной редакции. Между редакциями или фамилиями, как говорит Калачов, пространных списков он установляет то различие, что одни помещены в одних рукописных сборниках (Кормчих Софийских и Мерилах Праведных), другие - в других (Софийских Временниках); разнятся подробностями заглавий и теми или иными статьями. Отсюда видно, что указываемые различия между пространными списками сводятся к признакам весьма внешним и несущественным; с точки зрения юридической между этими списками никакого различия и отметить нельзя. Различие в количестве статей каждого из пространных списков столь постоянно, что сам Калачов отметил три вида списков среди списков одной фамилии или редакции. Поэтому представляется совершенно невозможным различать две редакции пространных списков и следует предпочесть точку зрения Тобина, отнесшего все пространные списки в одну редакцию. Но Тобину вовсе не были известны списки, впервые отмеченные Калачовым, представляющие собою сокращение пространных списков. Поэтому к двум редакциям списков, установленным Тобином, следует присоединить еще третью редакцию списков, сокращенных из пространных.
Эта точка зрения, принимающая три редакции списков Русской Правды, была общераспространенной среди историков права до самого последнего времени. Но проф. В.И. Сергеевич вновь (1904 г.; 2-е изд. 1911 г.) издал текст Русской Правды под заглавием: "Русская Правда в четырех редакциях по спискам Археографическому, Троицкому и князя Оболенского с дополнениями и вариантами из других списков". В предисловии к изданию проф. Сергеевич объясняет, что господствующий взгляд на деление списков Русской Правды на три редакции, которые он и разделял еще в своих "Лекциях и исследованиях" (изд. 1903 г.), он теперь признает ошибочным, после того как имел возможность ознакомиться с некоторыми списками Русской Правды в рукописях. Он именно заметил, что в кратких списках Правды вторая часть памятника, начинающаяся словами: "Правда установлена Русской земли, егда ся совокупил Изъяславъ" и пр., в тексте резко отделена от первой, начинается не только киноварной буквой, но и с новой строки, причем на поле рукописи переписчик поставил слово "зрi". "Летописец, значит, хорошо понимал, что он вносит в летописи, - замечает автор, - он вносит в нее два совершенно различных памятника. Первый он приписывает Ярославу, второй был уже раньше, в попавшем в его руки документе, приписан его сыновьям. Летописец заметил это, а потому и нашел нужным второй документ отличить не только красной буквой, но новой строкой и особой припиской на стороне" (X). Проф. Сергеевич отмечает, что первый издатель Правды, знаменитый А.Л. Шлецер, в Татищсвском списке увидал не одну, а две Правды, и в этом виде напечатал их в 1767 г. И Шлецер был совершенно прав, печатая две редакции, две Правды, а не одну, как это делают новые издатели. Проф. Сергеевич последовал за Шлецером и напечатал вторую половину краткой редакции Правды в виде отдельного памятника с особой нумерацией страниц.
Но прав ли он, различая теперь четыре редакции Русской Правды? В особую новую редакцию он выделяет не какие-либо списки Русской Правды, а делит на две редакции одни совершенно тождественные между собою списки краткие, которые прежде относились к первой редакции, притом делит так, что первую половину списка относит к 1-й редакции, а вторую половину - ко 2-й редакции. Но разве это редакции? Первая и вторая части краткой Правды говорят вовсе не об одном и том же, но в разных редакциях; они различаются между собою содержанием, а не изложением; это скорее два памятника, соединенные, однако, между собой потому, что один служит дополнением другого, а вовсе не разные редакции одного и того же. Между частями краткой редакции Правды необходимо проводить различие, как это и делал Э.С. Тобин и другие. Но все же это будут две части одного и того же списка, а не две разные редакции одного памятника.
По поводу издания Русской Правды и новых наблюдений проф. В.И. Сергеевича покойным историком П.В. Голубовским предложены замечания, заслуживающие полного внимания. По его мнению, вопросы о редакциях Русской Правды имеют прежде всего значение для выяснения истории ее возникновения. С этой точки зрения совершенно не существенно, разделим ли мы краткую Правду на два памятника или на две редакции. Гораздо важнее выяснить, когда и при каких условиях в кратких списках вторая половина памятника приписана сыновьям Ярослава. Едва ли может быть сомнение в том, что самая запись об установлениях Ярославичей возникла в XI в. Но что надо отнести на долю их совместной деятельности? Считалась ли уже в то время вся вторая половина текста краткой Правды цельным памятником, возникшим одновременно и приписанным Яросла-вичам? На этот вопрос не может быть иного ответа, кроме отрицательного, так как после заголовка о совместной деятельности братьев помещены еще: устав одного кн. Изяслава и даже урок кн. Ярослава. Но какой же смысл имеет тогда весь заголовок? Проф. П.В. Голубовский высказал догадку, что запись эта испорчена. Совместной деятельности Ярославичей надо приписать устав, сохранившийся в пространной Правде; "отложиша оубиение за голову, но кунами ся выкупати". Когда и почему отпала эта запись в кратких списках, сказать чрезвычайно трудно. Во всяком случае нельзя допустить, чтобы переписчик XIV - XV вв. сознательно выкинул эту запись, составляющую суть совместной уставной деятельности братьев. Очевидно, он уже имел в руках список, в котором это постановление, вследствие внешней порчи рукописи, не могло быть прочтено. А это и подало повод к домыслу, что братья составили новую Правду, - домыслу, на который его могла навести уже ранее приписанная Ярославу первая часть памятника, которую он только что переписал. Он и приставил к испорченной записи слова: "Правда оуставлена Роуськой земли, егда"... Для наглядности можно сопоставить рассматриваемую запись по спискам краткому и пространному.
(Правда оуставлена Руськой земли, егда) ся съвокоупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячко, Перенег, Микяфоръ Кыянинъ, Чюдинъ Микула.
По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, и мужи ихъ: Коснячько, Перенегъ, Никифоръ i отложиша оубиение за голову, но кунами ся выкупати.
Подчеркнутое в правой колонке в конце выпало в кратких списках; слово паки, принимаемое за указание на вторичный съезд Ярославичей, далеко не всегда значит опять, снова, а нередко имеет смысл потом, кроме того; заключенное в скобки в левой колонке представляет домысел переписчика; подчеркнутое в ней имя отсутствует в списках пространных, может быть, потому что было забыто, так как этот Чюдин занимал особое положение среди других княжеских мужей. Проф. Голубовский догадывается, что именно об этом Микуле упоминает Иаков Мних: "и бяше человекъ Вышегороде старейшина огородьникомъ, зовомъ же бяше Жьданъ по мирьскоуомоу, а, въ хрыцении Никола и творяше праздьньство св. Николе" (Успенский сборник. С. 36). Этот начальник городничих приглашен был на совещание, когда братья съехались в Вышгороде для перенесения мощей св. Бориса и Глеба в 1072 г. и завершили это торжество важным нововведением об отмене мести.
В записи об этом уставе пространных списков стоит указание, что кроме отмены убиения за голову братья сохранили во всем порядке суда прежние правила: "а iно все якоже Ярославъ судилъ, такоже; i сынове его оуставиша". Для переписчика краткого списка такое указание, если даже оно было у него перед глазами, совершенно не мирилось с его домыслом, а потому намеренно было опущено.
Если таково происхождение испорченных записей кратких списков, то строить на них какие-либо заключения о редакциях Правды, очевидно, нельзя.
Сколько же редакций Русской Правды можно установить? В этом вопросе надо различать два разных вопроса, нередко не расчленяемых: о числе редакций самого памятника и о различных редакциях дошедших до нас его списков. Ответ на второй вопрос не представляет тех трудностей, как на первый, хотя и на него предложены разные решения. По-видимому, следует вернуться к старому мнению Э.С. Тобина, установившего две редакции списков Русской Правды - краткую и пространную. Хотя Н.В. Калачов предложил различать четыре редакции или фамилии списков, но он вместе с тем признавал, что "текст известных списков второй фамилии, отличающийся по изложению довольно ясно от текста первого разряда, напротив, в этом отношении не представляет никаких существенных различий от текста двух последних фамилий списков... Следовательно, за исключением списков первого разряда, полный текст рукописей второй фамилии, относительно изложения, можно признать за общий всем спискам Р. Правды". (Калачов Н.В. Предварительные юридические сведения для объяснения "Русской Правды". 2-е изд. СПб., 1880. С. 79). Хотя в издании текста Русской Правды по 4 спискам он утверждает, "что каждый из выбранных им списков можно по справедливости признать представителем особой редакции", но это указание не уничтожает отмеченного соотношения всех пространных фамилий к краткой и не устраняет признанной близости между первыми. Если и после этого никто не был убежден в правильности выделения в особую редакцию Карамзинского списка, то остается под сомнением лишь вопрос о том, следует ли признать особую третью редакцию Русской Правды, являющуюся сокращением пространной. Эта редакция, известная в наиболее поздних списках, до сих пор возбуждала самые большие недоумения. Недавно проф. П.В. Голубовский заметил, что выделение в особую редакцию списка кн. Оболенского и сродных с ним надо признать неправильным. Этот список такой же пространный список, как и прочие, только сильно искаженный, испорченный и, в некоторых местах, не без умысла. И эту мысль надо признать. Едва ли может быть спор о том, что все известные до сих пор списки Русской Правды носят явные следы частного происхождения. Многообразные интересы, затронутые в памятнике, побуждали представителей разных общественных положений и профессий заботиться об изготовлении с него списков для собственных надобностей. По различию этих нужд, с одной стороны, по недостаточной грамотности списателей - с другой, и даже иной раз по прямому умыслу создавались более или менее значительные пропуски, разночтения, дополнения против того текста, с которого изготовлялись новые списки. Этим и надо объяснить разнообразие пространных списков, между которыми нет, однако, возможности наметить различие редакций. Нельзя принять за особую редакцию и список кн. Оболенского, как нельзя признать Карамзинский список особой редакцией только потому, что в него вставлен расчет о приплоде скота, не имеющий к содержанию Правды никакого отношения. Итак, все известные нам списки Русской Правды надо делить только на две редакции: краткую и пространную; третью редакцию (сокращение из пространной) необходимо устранить и все отнесенные к ней списки присоединить к пространным.
Новое издание Русской Правды проф. В.И. Сергеевичем имеет, однако, еще другое значение. При изучении текста Русской Правды необходимо выделять в ее тексте отдельные нормы, т.е. особые статьи по содержанию. Уже В.Н. Татищев насчитал 35 статей в открытом им кратком списке Правды. Э.С. Тобин делил текст памятника иначе, более дробно. Но принятое им деление, как и предложенное Татищевым, не удержалось. Общепринятым остается деление на статьи разных списков Русской Правды, предложенное Н.В. Калачовым. Одновременно со своим исследованием он издал "Текст Русской Правды на основании четырех списков разных редакций" (это издание было несколько раз повторено) и разделил каждый список на статьи, причем в списке Академическом краткой редакции он выделил 43 статьи; в Троицком списке пространной редакции - 115 статей; в Карамзинском списке пространной редакции - 135 статей и в списке князя Оболенского, редакции сокращенной из пространной - 55 статей. Это деление разных списков на статьи повторяется во всех других изданиях памятника, между прочим и в "Хрестоматии" М.Ф. Владимирского-Буданова. Но правильно ли это деление? Проф. В.И. Сергеевич совершенно справедливо замечает, что "издание Правды с неправильным Делением на статьи гораздо более вредно, чем издание без всякого деления. Особенно вредно соединение в одной статье таких норм, которые не имеют никакого отношения одна к другой... Менее опасно разделение одной мысли на две статьи. Это будет плохая редакция, но совершенно безвредная (?)". Он в своем издании предлагает новое деление Правды на статьи.
В основу деления он принимает правило, что "каждая отдельная мысль должна быть выражена в особой статье; то, что говорится в ее развитие, может войти в ту же статью". Согласно этому правилу он многие статьи ныне принятого (калачовского) деления разделил, а некоторые соединил. В результате у него получилось: в первой половине краткой Правды 25 статей вместо 17; во второй половине - также 25 статей вместо 26; в Троицком списке - 153 (выключая недостающие 24-ю и 114-ю) статьи вместо 115 и в списке князя Оболенского - 68 статей вместо 55.
Деление Русской Правды на статьи - результат толкования содержащихся в ней норм. А это вопрос очень трудный и спорный. Не подлежит сомнению, что предложенные проф. В.И. Сергеевичем деления текста вызовут возражения. Они уже и появились. Для примера можно отметить, что проф. В.И. Сергеевич признал более правильным соединить разделенные у Н.В. Калачова статьи 33 и 34, а также статьи 35 - 37 Ак. сп., потому что в статьях 33, 35 и 37 мысль не договорена: в них упомянуто лишь частное вознаграждение и не упомянута продажа князю; при соединении же ст. 33 со ст. 34 в одну статью и ст. 35 и 37 со ст. 36 также в одну получится полное правило с установлением общей для всех случаев продажи, но разного вознаграждения потерпевшим в зависимости от разницы в понесенном ущербе. Если эту поправку принять, то на том же основании следовало бы соединить ст. 39 со ст. 40 Ак. сп., так как в ст. 39 мысль опять не договорена и дополняется в ст. 40. Другой пример. В третьей редакции Правды своего издания проф. В.И. Сергеевич выделил ст. 14, которая гласит: "Такоже и за боярескъ". Как понять такую статью? Взятая отдельно, она лишена смысла. Очевидно, ее можно понять и истолковать только в связи с предшествующим. Предыдущая 13 статья "О княжи мужи" назначает уголовный штраф в 40 гривен за убийство княжего отрока, конюха и повара; в 80 гривен за тиуна огнищного и за конюшего; в 12 гривен за сельского княжего тиуна или ратайного и 5 гривен за рядовича. Особое, стоящее рядом, правило "Такоже и за боярескъ" можно и надо понять в том смысле, что и за убийство боярского отрока и конюха полагается штраф в 40 гривен, за боярского тиуна огнищного и конюшего - 80 гривен и т.д. Но допустимо ли такое понимание? Можно ли тиунов и отроков княжих приравнивать к боярским? У Калачова дано иное деление соответственного текста на статьи: вместо двух статей (13 и 14), по делению проф. Сергеевича, у него выделены три статьи (9 - 11 Тр. сп.), из которых первая (ст. 9) говорит о штрафе за убийство в 40 гривен, вторая (ст. 10) - о штрафе в 80 гривен и третья (ст. 11) - о плате в 12 гривен и в 5 гривен, и к ней же присоединены слова - "Такоже и за боярескъ". В этом чтении последнее выражение относится или только к рядовичу или, в крайнем случае, еще к сельскому или ратайному тиуну, и получается тот смысл, что боярский рядович или боярский сельский тиун приравниваются княжим, что, по-видимому, ближе к действительности.
Итак, принятое Н.В. Калачовым деление текста Русской Правды на статьи отнюдь не бесспорно. Э.С. Тобин предлагал свое гораздо более дробное деление на статьи, которое не удержалось. Во многом придется исправлять и статьи, выделенные проф. В.И. Сергеевичем.
Все известные списки Русской Правды, сохранившиеся в летописях, кормчих и иных сборниках, по времени относятся к XIII - XVII вв. Древнейшим списком является находящийся в Новгородской Софийской кормчей конца XIII в.; здесь Русская Правда помещена впереди церковного устава Владимира; так как эта кормчая хранилась в московской Синодальной библиотеке, то список этот иначе называется синодальным. По типу он принадлежит к пространной редакции. Издан был этот список впервые в "Русских Достопамятностях", ч. I (M., 1816), а затем неоднократно переиздавался: в 1885 г. П.Н. Мрочеком-Дроздовским и в 1899 г. М.Ф. Владимирским-Будановым в 5-м изд. "Хрестоматии" (вып. 1); Н.В. Калачов положил этот список в основу систематического издания Правды в своем исследовании; в 1888г. И.И. Срезневский издал палеографический снимок этого списка; прекрасное издание синодального списка фотолитографским способом выполнено Московским археологическим институтом под редакцией Н.А. Маркса в 1910 году. Но этот древнейший список уже представляет ряд погрешностей в тексте, привнесенных переписчиком, которые отчасти могут быть исправлены на основании позднейших списков. Из них можно отметить список, находящийся в пергаминном сборнике XIV в. (принадлежавшем некогда гр. А.И. Мусину-Пушкину), где помещен еще "Закон судный людям" и список договора смоленского князя Мстислава с Ригой. Этот список Русской Правды, названный Калачовым Пушкинским, издан в "Русских Достопамятностях", ч. 2-й (М., 1843) Д. Дубенским с вариантами, пояснениями и словарем. Далее необходимо указать список Троицкий, названный так потому, что сохранился в сборнике конца XIV века, известном под именем "Мерила Праведнаго", принадлежащем библиотеке Троицкой Сергиевой Лавры; он издан Калачовым и проф. Сергеевичем. Наконец, в некоторых отношениях любопытен и список Правды, названный Карамзинским, так как указан Н.М. Карамзиным в Новгородской летописи по списку XV века; он издан Калачовым и Владимирским-Будановым. Все эти списки пространной редакции Русской Правды во многих отношениях взаимно исправляют и дополняют друг друга.
Все известные списки первой или краткой редакции восходят к сравнительно позднему времени, не ранее половины и конца XV в., и помещены обыкновенно в списках первой Новгородской летописи под 1016 годом. Только древнейший список этой летописи (Синодальный) не содержит текста Русской Правды. Списки же летописи - Археографический половины XV в. и Академический конца того же века - уже имеют вставленный текст Русской Правды. В последнем списке летописи и нашел Правду Татищев. По этим спискам Правда издана в Новгородской летописи, а также Калачовым (список Академический) и проф. Сергеевичем (список Археографический).
Несмотря на то, что краткая Правда сохранилась в более поздних списках, сравнительно с пространной, первая является бесспорно по происхождению древнейшей редакцией. В первой ее половине не имеется еще никаких указаний на различие общественных классов по размерам штрафа за убийство: за смерть всякого свободного взимается одинаковая вира. Далее она сохранила еще старое название меновой единицы "скоть" (отсюда "скотница" - казна), хотя уже знает и кунную систему денежного счета. Обе половины краткой редакции знают месть в более широких размерах, чем пространная Правда, и содержат ряд совершенно конкретных правил, которые в пространной Правде уже обобщены.
Русская Правда, как юридический памятник, является важнейшим источником для изучения нашего древнего права. Вопросы о ее происхождении, об источниках, которые легли в ее основу, о системе и общем характере ее содержания не находят согласного решения. Первый вопрос - о происхождении памятника - распадается на ряд тесно связанных между собою вопросов о том, при каких условиях возникла и перерабатывалась Русская Правда, является ли она официальным или частным сборником, сколько редакций в ней можно отметить. Необходимо лишь иметь в виду, что надо проводить строгое различие между редакциями самого памятника и редакциями сохранившихся его списков. О последнем вопросе речь шла выше. Здесь надлежит сказать о редакциях памятника и их происхождении, т.е. выяснить, какие первообразы послужили первыми оригиналами для переписчиков дошедших до нас списков.
Древние списатели приписали Русскую Правду, не исключая и пространных списков, кн. Ярославу Владимировичу, назвав ее уставом или судебником этого князя и даже приурочив ее издание к 1016 г., когда Ярослав будто бы дал новгородцам этот устав за оказанную ему помощь в борьбе со Святополком. На той же точке зрения об официальном происхождении Русской Правды стоят и позднейшие исследователи (В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, И.Ф.Г. Эверс, А.М. Рейц, Э.С. Тобин, Н.И. Ланге, Ф.И. Леонтович, П.Н. Мрочек-Дроздовский, отчасти Г.Ф. Шершеневич и др.) с тою лишь разницею, что различают в кратких списках Правду Ярослава и дополнение к ней его сыновей, а в пространных - переработку прежней редакции и дополнения к ней Владимира Мономаха. В результате получаются по меньшей мере три или четыре последовательных официальных сборника. Противоположное мнение, разделяемое очень многими историками (бар. Г.А. Розенкампф, Ф.Л. Морошкин, А.С. Попов, Н.В. Калачов, Н.Л. Дювернуа, В.И. Сергеевич, М.Ф. Владимирский-Буданов и др.) и в настоящее время господствующее, считает Русскую Правду частным сборником, но возникшим не сразу: в первоначальном виде сборник возник в начале XI в., дополнен был при Ярославичах, но затем, может быть при них же, подвергся систематической переработке и неоднократно дополнялся до начала XIII в. Промежуточное положение в вопросе занимает проф. В.О. Ключевский. Согласно его мнению, Русская Правда возникла в сфере не княжеского суда, а церковного, нуждами и целями которого руководился церковный кодификатор, воспроизводя из действовавшего права лишь то, что отвечало потребностям церковного суда и мирилось с чувством христианских судей, воспитанных на византийском церковном и гражданском праве. С течением времени Русская Правда получила применение и в суде княжих судей, но не в качестве обязательного руководства, а лишь справочного пособия.
Какое же из этих трех мнений надо признать более вероятным? Подтверждение своему мнению проф. В.О. Ключевский видит главным образом: 1) в намеренном устранении из Русской Правды правил о судебном поединке, с которым наше духовенство борется как с пережитком языческих обычаев; 2) в помещении списков Русской Правды в Кормчих, Мерилах Праведных, являющихся сводами церковных законов, и 3) в заимствовании отдельных норм Русской Правды из принесенных византийским духовенством церковных и светских юридических сборников. Эти указания вызывают, однако, ряд сомнений. Если церковные кодификаторы устранили сознательно правила о судебном поединке, то как могли они ввести в свой свод нормы о мести и об испытании железом и водою, которые должны были своею языческою грубостью не менее претить христианским воззрениям представителей церкви? Далее в Кормчих и Мерилах Праведных встречаются лишь пространные списки Русской Правды, когда этот памятник, очевидно, нашел уже применение и в светских судах; краткие же списки памятника совершенно неизвестны этим сводам церковных правил. Несомненно одно: представители духовенства сыграли крупную роль как при выработке Русской Правды, так и при порче ее в многократных переписках; ведь духовенство было в ту пору единственным грамотным классом населения, и через его посредство скорее всего могли проникнуть в русскую Правду византийские влияния.
Против мнения об официальном происхождении Русской Правды высказаны серьезные возражения. Главнейшие из них сводятся к следующим. Если отбросить неосновательные измышления старинных списателей и придуманные ими неудачно названия всего памятника, то в подкрепление официального происхождения Русской Правды не останется никаких доводов. Первые 17 статей краткой редакции имеют заголовок "Правда Роськая" и не содержат никаких указаний на какого-либо князя. Затем стоит заголовок "Правда уставлена Русской земли, егда ся совокупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ". Но этот заголовок, если даже и не считать его испорченным, имеет отношение не более как к трем следующим за ним статьям, потому что в ст. 21 изложен устав одного Изяслава, а в ст. 42 о судебных пошлинах сказано: "То ти урокъ Ярославль". Значит, во второй половине изложены разные уставы, и она не является результатом совместного законодательства Ярославичей. Это подтверждается и тем, что в нее не вошли постановления Ярославичей, известные из пространной редакции (Тр., сп., ст. 2 и 58). Наоборот, труд частного лица вскрывается из сопоставления, например, ст. 2 и 28, 20 и 38 (Ак. сп.). Ст. 28 является буквальным повторением начала ст. 2; очевидно, составитель, заметив, что это правило уже записано, не счел нужным дописывать его вторично. Ст. 20 разрешает убийство вора на месте преступления, но излагает это правило казуистично, применительно к вору-огнищанину; ст. 38 говорит вообще об убийстве татя, захваченного на месте преступления, и ставит некоторые ограничения этого права. При наличности ст. 38, ст. 21 оказывается совершенно излишней, если рассматривать Русскую Правду как законодательный сборник; частный же составитель мог записать и частное судебное решение, и общее правило. Относительно пространной редакции даже исследователи, признающие официальное происхождение Правды, склоняются к мысли, что она представляет собою переработку (Г.Ф. Шершеневич). Стоит только прочесть ст. 2, где рассказывается, что после Ярослава сыновья его съехались снова, отменили убиение за голову, ввели выкуп, а все остальное оставили в том же виде, как было при Ярославе, - чтобы убедиться, что мы имеем здесь дело с рассказом бытописателя, а не с официальной редакцией закона. Таковы же статьи 7, 48 и 58 (Тр. сп.). Составитель пространной редакции - был ли это один человек, как предполагают некоторые (В. И. Сергеевич), или последовательно несколько, - несомненно имел перед собой краткую редакцию, из которой кое-что брал целиком, но чаще изменял и перерабатывал; так, все казуистические нормы здесь обобщены, сходные сгруппированы в одну и т. д. Главный труд заключался в дополнениях, что явствует из сопоставления 43 статей краткой Правды со 115 пространной.
Нельзя, однако, не отметить, что все приведенные возражения направлены против официального происхождения тех списков, какие вам известны, а все они, несомненно частного происхождения, сохранились со значительными неисправностями текста. О тех первообразах, от которых все они ведут свое начало, возможны лишь весьма отдаленные догадки. Даже и приведенные возражения не все имеют одинаковую силу. Например, конкретность правил и даже повторение их в иной форме в одном памятнике вполне допустимы и в актах официального происхождения. Мало говорит против официального происхождения памятника и форма третьего, а не первого лица, в какой передается содержание княжеских уставов. Даже московские Судебники изданы от имени великих князей в третьем лице. Если же принять целиком мысль о совершенно частном возникновении Русской Правды, то как понять ее обязательную силу, без которой нельзя объяснить ее широкое применение, явным следом которого служит то обилие списков, какое дошло до нас, несмотря на массовую гибель старых письменных памятников. Трудно объяснить такую повсеместную, по-видимому, обязательность без наличия санкции княжеских правительств. А санкция несомненно придала официальный характер и сборникам частного происхождения. Поэтому едва ли возможно категорически отрицать официальный характер тех первообразов памятника, от которых пошли все многочисленные частные списки.
Мнения об источниках Правды также расходятся. Старые исследователи - Струбе де Пьермонт и А.Л. Шлецер - обратили внимание на сходство постановлений Правды с нормами датского и шведского права и отсюда заключили, что содержание Правды заимствовано из северных законов, принесенных к нам варягами. Но И.Ф.Г. Эверс доказал, что сборники скандинавского права моложе Правды и, стало быть, не могли служить источниками последней. Со своей стороны, Эверс полагал, также основываясь на замеченных им сходствах, что источниками Правды послужили варварские законы салических и рипуарских франков. В настоящее время никто этих взглядов не разделяет. Сравнительное изучение права указало сходные юридические институты у таких народов, которые вели совершенно изолированную жизнь и не могли ничего один у другого позаимствовать. Сходство юридических институтов находит свое объяснение в одинаковых условиях быта, переживаемых различными народами на соответствующих ступенях развития. По общепринятому мнению, Русская Правда возникла на почве местных, национальных источников, хотя и не исключительно. Первым по объему и важности источником является обычное право. Такие институты, как месть, выкуп, суд послухов, холопство, устранение сестер от наследства и т.п., у всех народов возникают обычным путем и не могут быть заимствованы или созданы творческой деятельностью законодателя; это самые древние институты обычного права. Вторым источником, гораздо менее обильным, служили княжеские уставы. Об этом можно заключить только на основании прямых указаний самой Правды. Поклон или покон вирный назван уроком Ярослава (ст. 42 Ак. и ст. 7 Тр.); ему же приписано постановление об убийстве холопа за нанесение удара свободному мужу (ст. 58 Тр.). Совместной деятельности Ярославичей приписывается возвышение виры за убийство огнищанина и княжего подъездного, отмена убиения за голову и введение выкупов, а также замена устава Ярослава об убийстве холопа денежным штрафом (ст. 18 Ак., 2 и 58 Тр.). Наконец, постановление о процентах названо уставом Владимира Мономаха (ст. 48 Тр.). Других указаний на уставную деятельность князей в Русской Правде нет. Но и приведенные ссылки не доказывают, что уставами создавалось новое право; например, введение Ярославичами выкупов было восстановлением старого обычая; Третий источник Правды составляли судебные решения. Некоторые из них занесены в Правду во всей их конкретной форме; например, за убийство старого конюха у стада назначена вира в 80 гривен, "яко уставилъ Изяславъ въ своемъ конюсе, его же убили Дорогобудьци" (ст. 21 Ак.). Другие сохранили только некоторые подробности судебного случая; так, в статьях о краже скота упоминается в одном случае о 18 ворах, в другом о 10, которые "одну овцу украле" (ст. 29 и 40 Ак.). В пространной Правде все эти решения обобщены; там идет речь о плате за убийство конюшего; о наказании за кражу, когда было много воров (ст. 10, 27 и 38 Тр.). Подобные сопоставления, естественно, вызывают предположение, что и ряд других норм взят составителями Правды из судебных решений, которые занесены туда уже в обобщенной форме. Наконец, четвертым источником было чужеземное, византийское право, которое проникло к нам вместе с принятием христианства и, несомненно, не только применялось в церковных судах, но влияло и на практику судов гражданских. Решения судов на основании норм византийского права, приспособленных к условиям древнерусского быта, также заносятся в Правду. Статьи Правды о самовольном пользовании чужим конем, об убийстве вора на месте преступления почти буквально заимствованы из соответственных правил "Закона Судного людям" (ст. 11 и 38 Ак.: Русские достопамятности. М., 1943. Ч. II. С. 166 и 187). Весьма вероятно, что в пространной Правде заимствования еще шире. Некоторые постановления о наследстве, статьи об опеке очень напоминают правила "Эклоги". Они не тождественны, но, может быть, именно потому, что взяты составителем не прямо из "Эклоги", а из судебной практики, которая могла и отступать от буквального текста византийских норм.
Многие из исследователей ставят и решают в положительном смысле вопрос о системе Русской Правды. Такая система усматривается уже в древнейшей ее редакции. Э.С. Тобин, например, указывал, что здесь изложены преступления в порядке их важности: убийство, побои и увечья, различного рода обиды, нарушения прав собственности, правила о возвращении украденного и проступки холопов. Соответственно этим рубрикам Правда дополнена и Ярославичами. Пространная редакция составлена подобно краткой: в 1-й части переработаны систематически обе половины краткой, а во 2-й находятся дополнения Мономаха, изложенные в той же системе. С несущественными изменениями система Тобина принимается и некоторыми другими исследователями (Н.И. Ланге, П.Н. Мрочек-Дроздовский). При ближайшем рассмотрении нельзя заметить, однако, даже указанного порядка в распределении статей. Вслед за убийством идет речь о кровавых и синих знаках, затем об ударах батогом, жердью и пр., о нанесении удара необнаженным мечом, и уже дальше говорится о причинении увечий. Дополнения не соответствуют и этому порядку: чтобы подогнать их под эту схему, исследователи вынуждены прибегать к шаткому предположению, что Правда дополнялась в несколько приемов. Но если бы Указанный порядок и существовал, то он не соответствовал бы понятию о системе права. К Русской Правде может быть целиком применено мнение Г. Мэна о классификации предметов в древнейших сборниках права. Руководящей идеей древних кодификаторов являются не закон, не право, не санкция, не различие между положительным и естественным правом, между лицами и вещами, а правосудие и его органы. Пред их глазами стоит один всеобщий факт, что люди спорят между собой, - и они собирают правила, по которым эти споры должны обсуждаться и прекращаться без насилия и кровопролития. Вся классификация сводится к распределению предметов тяжб или споров, самые нормы права формулируются как руководство для суда, когда он будет призван к разбору тяжб. Порядок занесения тяжебных дел в сборники определяется или важностью самых споров, или же тем, как часто они возникают в данном общественном быту.
Содержание Русской Правды нелегко поддается общей характеристике. Обыкновенно исследователи ограничиваются или указанием на преобладающий характер норм (например уголовных, в краткой редакции), или подробно перечисляют, сколько статей относится к уголовному праву, сколько - к гражданскому процессу, или, наконец, предлагают еще более детальный подсчет статей, относящихся к убийству, увечьям, ранам, кражам и пр. (см. систематический указатель статей в "Хрестоматии" М.Ф. Владимирского-Буданова). Из такого подсчета еще более явствует, что древняя Правда является почти исключительно уголовно-процессуальным сборником, а значительную часть дополнений пространной Правды составляют нормы гражданского права. Но такой подсчет имеет весьма относительное значение, так как: 1) самое деление на статьи есть уже прием интерпретации, который может оказаться неправильным, ибо подлинный текст памятника на статьи не разделен; 2) некоторые статьи можно отнести в разные отделы: убийство холопа можно рассматривать как убийство и как истребление чужого имущества; статья о кровавом или синем человеке говорит о ранах и побоях и вместе с тем заключает ряд процессуальных правил; 3) самое распределение статей по указанным рубрикам привносит нечто чуждое памятнику, которому совершенно неизвестно деление на право публичное и частное, материальное и процессуальное. Если принять во внимание вышеуказанную руководящую цель - дать правила для прекращения споров, то нужно будет признать, что Русская Правда - по преимуществу процессуальный сборник. В нем мало говорится о судебной организации (упоминаются только князь и судьи как органы суда и княж двор как место суда), но это объясняется в значительной мере тем, что в то время многие споры кончались без участия суда, силами заинтересованных. Русская Правда открывается статьей, установляющей месть за убийство; но это - месть не по приговору суда, а по инициативе потерпевших. Истец, после заклича в своем миру, может взять свою вещь у каждого; без наличности этих условий должен быть применен свод, но и при своде права владельца восстановляются без участия суда. Вора можно убить на месте преступления, если его не удастся связать или удержать до света. Эти правила и целый ряд им подобных представляют собою лишь до некоторой степени упорядоченное и ограниченное самоуправство, и притом ограниченное не столько обязательным вмешательством суда, сколько обычными правилами и конкретным формализмом, в виде ли произнесения определенных слов, или привлечения в указанном числе послухов, или сделки на торгу и пр. С этой точки зрения могут быть рассматриваемы многие постановления Правды, которые и составляют основную почву этого памятника. Разъяснение отдельных постановлений и в настоящее время вызывает много разногласий.
Литература
Кроме вышеуказанных сочинении о Русской Правде Э.С. Тобина И Н.В. Калачова, см. еще: Эверс И.Ф.Г. (Ewers I. Ph. G.). Das alteste Recht der Russen in seiner geschichtlichen Entwicklung dargestellt. Dorpat; Hamburg, 1826 (русск. пер. Ив. Платонова: Эверс И.Ф.Г. Древнейшее русское право. СПб., 1835); Попов А. Русская правда в отношении к уголовному праву. М., 1841; Ланге Н.И. Исследование об уголовном праве Русской Правды // Арх. ист. и практич. свед. СПб., 1859 - 1860. Кн. I, II, Ш, V, VI; Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в древней России. М., 1869; Мрочек-Дроздовский П.Н. Исследование о Русской Правде. М., 1881 - 1885. Вып. 1 - 2; Беляев П.И. 1) Очерки права и процесса в эпоху Русской Правды // Сб. правоведения и общественных знаний. СПб., 1895. Т. V; 2) Источники древнерусских законодательных памятников // ЖМЮ. 1899. N9, 10; Сергеевич В.И. Русская Правда и ее списки // ЖМНП. 1899. N 1 (перепечатано: Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. 3-е изд. СПб., 1903; 4-е изд. СПб., 1910); Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1904. Ч. I. Лекция XIII; Голубовский П.В. Обзор трудов по древнейшему периоду русской истории // КУЙ. 1907. N 8. С. 59 - 67; фото-литографским способом издание Русской Правды по Синодальному списку выполнено Московским Археологическим институтом под ред. Н.А.Маркса (М., 1910); Гетц Л.К. (Goetz L. К.). Russkaja Prawda. Aus dem altrussischen iibersetzt mit Anmerkungen. Bonn, 1909; Гетц Л.К. (Goetz L.К.). Das russische Recht. (Русская Правда). Bdl - IV. Stuttgart, 1910 - 1913. Ср. отзывы о первом томе: Владимирский-Буданов М. Ф. Русская Правда. Киев, 1911; Дьяконов М.А. II ИОРЯС. 1911. Кн. 1; о первом и след, томах: Пресняков А.Е. II ЖМНП. 1912. Ноябрь; Флоровский А.В. Новый взгляд на происхождение Русской Правды. Одесса, 1912; Филиппов А. Н. Русская Правда в исследованиях немецкого ученого // Юридический Вестник. 1914. Кн. 6.