I. Сынъ графа и дочь короля.
5-го мая 1551 года, изъ одного простенькаго домика въ деревнѣ Монгомери (въ Нормандіи), вышли молодой человѣкъ лѣтъ восьмнадцати, и женщина лѣтъ сорока. Вышедъ изъ домика, они пошли вдоль деревни.
Взглянувъ на молодаго человѣка, вы угадали бы, что онъ былъ Нормандецъ. У него были каштановые волосы, бѣлые зубы, голубые глаза и розовыя губы. Притомъ, вы замѣтили бы у него тотъ свѣжій цвѣтъ лица сѣверныхъ жителей, который придаетъ имъ почти женскій видъ, и отъ котораго, слѣдовательно, они нѣсколько проигрываютъ въ-отношеніи къ красотѣ. Станъ у него былъ стройный и гибкій. Что же касается до одежды молодаго человѣка, то она была не изъисканна, но щеголевата. Суконное, темно-фіолетовое полукафтанье, съ шелковымъ неширокимъ шитьемъ, подъ цвѣтъ; исподнее платье изъ такого же сукна и съ такими же вышивками; длинные, доходившіе до колѣнъ, сапоги изъ черной кожи, на манеръ тѣхъ, которые носили тогда пажи, и бархатный беретъ съ бѣлымъ перомъ, надѣтый немного набекрень, вотъ изъ чего состоялъ костюмъ молодаго человѣка.
Скажемъ кстати: онъ велъ за поводъ лошадь, которая отъ-времени-до-времени приподнимала голову и ржала, какъ-бы почуявъ въ воздухѣ что-то знакомое ея обонянію.
Женщина, о которой упомянули мы выше, казалось, принадлежала къ простому, однакожь, не къ самому нисшему классу общества. Одѣта она была просто, но такъ опрятно, что одежда ея имѣла видъ красивый и щеголеватый. Она обращалась къ своему молодому спутнику съ какимъ-то особеннымъ уваженіемъ, не рѣшаясь даже, не смотря на его просьбы, идти съ нимъ подъ-руку: она какъ-будто считала себя недостойною такой чести.
Они шли къ замку, который высился съ своими массивными башнями неподалеку отъ смиреннаго селенія.
На пути туда, молодому человѣку кланялись низко, почтительно, и старики, и молодые; а онъ, въ отвѣтъ имъ, только ласково кивалъ головою. Вообще, всѣ встрѣчавшіеся съ молодымъ человѣкомъ, по-видимому, считали его гораздо-выше себя и старались изъявлять ему свое уваженіе; а между-тѣмъ, какъ мы увидимъ ниже, ему-самому не было извѣстно, кто онъ таковъ.
По выходѣ изъ деревни, молодой человѣкъ и его спутница начали взбираться по тропинкѣ на гору. Тропинка эта была такъ узка, что по ней почти вовсе не могли идти два человѣка рядомъ. Это обстоятельство и замѣчаніе молодаго человѣка, что спутницѣ его будетъ опасно идти за его лошадью, рѣшило женщину идти впереди.
Молодой человѣкъ слѣдовалъ за нею, не произнося ни одного слова. По лицу его было видно, что въ это время онъ былъ совершенно углубленъ въ какую-то мысль.
Теперь позвольте намъ сказать нѣсколько словъ о замкѣ, къ которому шли они.
Цѣлыхъ десять поколѣній, въ-продолженіе четырехъ вѣковъ, воздвигали эту громадную массу, эту гору камня, словно господствовавшую надъ тою горою, которая служила ей подножіемъ.
Но за громадность свою, замокъ графовъ Монгомери платился недостаткомъ. Какъ и всѣ зданія той эпохи, въ которую происходитъ разсказъ нашъ, онъ вовсе не имѣлъ правильности. Онъ переходилъ изъ рода въ родъ, отъ отца къ сыну, и каждый его владѣлецъ что-нибудь пристраивалъ къ нему, смотря по надобности, или даже просто по прихоти. Главная его башня, его донжонъ, была выстроена во времена герцоговъ нормандскихъ. Потомъ, мало-помалу, къ этой башнѣ суроваго стиля присоединились башенки съ красивыми зубцами, съ узорчатыми окнами: ихъ какъ-будто плодило само время. Наконецъ, всѣ пристройки повершила длинная галерея, съ окнами оживомъ, начатая въ концѣ царствованія Лудовика XII и конченная при Францискѣ I.
Изъ этой галереи, и особенно съ верхней башенки, видъ былъ превосходный: глазъ обнималъ на нѣсколько миль вокругъ богатыя, зеленѣющіяся равнины Нормандіи.
Но -- странное дѣло! въ-продолженіе цѣлыхъ пятнадцати лѣтъ, владѣльцы огромнаго замка Монгомери не жили въ немъ ни одного дня, даже вовсе не пріѣзжали туда; а между-тѣмъ, каждый день его чистили и прибирали; и каждый день отпирали утромъ его ворота,-- все какъ-бы ожидая съ часу-на-часъ владѣльца...
Во всѣ эти пятнадцать лѣтъ, въ немъ жили управитель и слуги. Когда нашъ молодой человѣкъ и его спутница подошли къ замку, ихъ встрѣтилъ управитель. Перваго онъ принялъ съ тою же почтительностію, которую оказывали ему всѣ въ деревнѣ; вторую, съ тою ласковостію, которую находила она у всѣхъ своихъ сосѣдей.
-- Любезный Эліо, сказала ему женщина:-- вы дозволите намъ воидти въ замокъ? Мнѣ надобно сказать нѣсколько словъ г. Габріэлю, прибавила она, указывая на своего спутника: -- а сказать ихъ я могу только въ парадной пріемной замка.
-- Войдите, госпожа Алоиза, отвѣчалъ Эліо:-- и переговорите съ г. Габріэлемъ, гдѣ вамъ угодно. Вы знаете, что, къ-несчастію, вамъ не помѣшаетъ никто.
Молодой человѣкъ и Алоиза прошли черезъ караульную залу. Въ прежнія времена, тутъ обыкновенно стояло на-сторожѣ двѣнадцать караульныхъ, набранныхъ по приказанію владѣльца замка. Въ-теченіе пятнадцати лѣтъ, предшествовавшихъ началу нашего разсказа, семеро изъ числа ихъ умерли. Остальные пятеро, въ ожиданіи своей очереди умереть, исправляли такую же службу, какъ и при графѣ.
Молодой человѣкъ и его спутница прошли черезъ галерею и вошли, наконецъ, въ парадную пріемную комнату.
Въ этой пріемной, нѣкогда, собиралось все нормандійское дворянство. Теперь, въ-отношеніи къ убранству, все въ ней было въ томъ же самомъ видѣ, какъ въ послѣдній день пребыванія въ замкѣ послѣдняго изъ графовъ Монгомери. Ровно пятнадцать лѣтъ въ эту комнату не входилъ никто, кромѣ слугъ, которымъ было поручено прибирать ее, да любимой собаки послѣдняго графа, которая, входя туда, всегда выла жалобно. Разъ эту собаку никакимъ образомъ не могли вызвать оттуда. На другой день, ее нашли тамъ мертвую у подножія эстрады, надъ которой возвышался балдахинъ.
Габріэль (вы, конечно, припомните, что такъ звали нашего молодаго человѣка) не безъ нѣкотораго смущенія вошелъ въ эту залу, полную воспоминаній о давноминувшемъ. Но впечатлѣніе, которое произвели на него ея мрачныя стѣны, величественный балдахинъ и окна, до того углубленныя въ стѣнахъ, что свѣтъ какъ-бы нехотя проникалъ въ комнату, это впечатлѣніе, говоримъ мы, ни на минуту не заставило Габріэля забыть, зачѣмъ пришли они въ пріемную, и какъ-скоро дверь затворилась за ними, онъ сказалъ своей спутницѣ:
-- Милая Алоиза, моя добрая кормилица, я вижу, ты еще болѣе смущена, чѣмъ я самъ; но я надѣюсь, что ты уже не будешь болѣе откладывать признанія, обѣщаннаго мнѣ тобою. Теперь, Алоиза, ты должна высказать мнѣ все, высказать безъ страха, не медля ни минуты. Вѣдь уже сколько времени ожидаю я послушно исполненія твоего обѣщанія... Когда я спрашивалъ тебя: кто мой отецъ, какое имя долженъ носить я, ты обыкновенно отвѣчала мнѣ: "Габріэль, я скажу вамъ это, когда исполнится вамъ восьмнадцать лѣтъ, когда вы достигнете возраста, который считается совершеннолѣтіемъ дворянина". Нынѣшній день, 5-го мая 1551 года, мнѣ исполнилось восьмнадцать лѣтъ, и я напомнилъ тебѣ, моя добрая Алоиза, о твоемъ обѣщаніи; но ты отвѣчала мнѣ какимъ-то торжественнымъ тономъ,-- тономъ, который почти испугалъ меня: "Не въ скромномъ жилищѣ вдовы бѣднаго конюшаго должна я открыть вамъ, кто вы; а въ замкѣ графовъ Монгомери, и не въ какой-нибудь простой комнатѣ этого замка, а въ его парадной пріемной"... Теперь, Алоиза, мы въ замкѣ графовъ Монгомери, въ его парадной пріемной: открой же мнѣ тайну...
-- Садитесь, Габріэль, отвѣчала Алоиза.-- Но вы... вы позволяете мнѣ еще разъ назвать васъ такъ, какъ я васъ называла... просто Габріэлемъ?
Молодой человѣкъ ласково сжалъ ея руки въ своихъ рукахъ.
-- Садитесь, продолжала Алоиза:-- но не на этомъ стулѣ, не на этомъ креслѣ...
-- Гдѣ же, Алоиза? спросилъ молодой человѣкъ.
-- Тамъ, подъ балдахиномъ, отвѣчала Алоиза съ какою-то особенною торжественностію.
Габріэль занялъ указанное ему мѣсто.
-- Теперь слушайте, сказала Алоиза.
-- Но что же ты не сядешь сама? замѣтилъ Габріэль.
-- Вы позволяете?
-- Да что ты, шутишь, что ли, Алоиза?
Алоиза сѣла на ступеньку эстрады, у ногъ молодаго человѣка, который смотрѣлъ на свою воспитательницу съ любопытствомъ и любовію.
-- Габріэль, сказала потомъ Алоиза:-- вамъ не было и четырехъ лѣтъ, когда вы лишились вашего батюшки и когда я лишилась мужа. Матушка ваша скончалась при самомъ рожденіи вашемъ. Она была моею молочною сестрою, а я... я выкормила васъ грудью. Я любила васъ, какъ мое родное дитя. Ни на минуту не выходили вы у меня изъ мысли... И я надѣюсь, Габріэль, что вы вѣрите моей къ вамъ привязанности...
-- О, да! отвѣчалъ молодой человѣкъ.-- Я знаю, милая Алоиза, что многія матери гораздо-менѣе заботятся о дѣтяхъ своихъ, чѣмъ заботилась ты обо мнѣ, и что нѣтъ въ свѣтѣ матери, для которой дитя ея было бы дороже, чѣмъ я тебѣ...
-- Впрочемъ, продолжала Алоиза:-- не я одна заботилась о васъ, Габріэль: много старались для васъ и другіе. Капелланъ этого замка, донъ-Жам а де-Кроазикъ, -- котораго, три мѣсяца назадъ, взялъ отъ насъ Господь,-- обучилъ васъ всякимъ наукамъ; и теперь, какъ онъ говаривалъ самъ, вамъ уже никто не укажетъ ни въ чтеніи, ни въ письмѣ, ни въ исторіяхъ разныхъ... Особенно вы знаете въ точности, откуда пошли наши знатные дворянскіе роды, какъ и что происходило съ ними, и чѣмъ они нажили себѣ славу... Задушевный пріятель моего покойника, Энгеранъ Лоріанъ и бывшій конюшій графовъ Вимуть а, наши сосѣди, научили васъ владѣть оружіемъ, ѣздить верхомъ и другому-прочему, что слѣдуетъ знать кавалеру... Обучили такъ, что вы съ отличіемъ показали свое искусство во время рыцарскихъ потѣхъ, которыя были въ Алансонѣ, во время коронованія и свадьбы государя нашего, короля Генриха II... Что касается до меня, то я, въ простотѣ моей, могла только внушать вамъ страхъ Господень... За то я на всякое время старалась въ васъ вселять его... Мнѣ помогла въ этомъ сама Пресвятая Владычица наша Богородица, и вотъ вы теперь благочестивый христіанинъ; теперь вы знаете всякія науки, разумѣете, какъ слѣдуетъ, воинское дѣло, и надѣюсь, что, при помощи Божіей, вы не будете недостойны предковъ вашихъ... вы, Габріэль, влад ѣ телъ лорискій, графъ Монгомери.
Габріэль вскрикнулъ и всталъ съ своего мѣста.
-- Графъ Монгомери!.. сказалъ онъ потомъ съ гордою улыбкою.-- Такъ я -- графъ Монгомери!.. Но знаешь ли, Алоиза: я почти былъ увѣренъ въ этомъ прежде... По-крайней-мѣрѣ, это приходило мнѣ иногда въ голову... Я даже разъ сказалъ объ этомъ Діанѣ... Но зачѣмъ ты у ногъ моихъ, Алоиза?.. Твое мѣсто здѣсь, подлѣ меня... Обними меня, обними, моя добрая, милая Алоиза!.. Вѣдь я надѣюсь, ты не перестанешь считать меня по-прежнему твоимъ сыномъ, отъ-того только, что я наслѣдникъ графовъ Монгомери... Наслѣдникъ дома Монгомери!.. прибавилъ онъ съ гордостью, послѣ минутнаго молчанія.-- О, Боже мой! я имѣю право носить одно изъ самыхъ древнихъ, одно изъ самыхъ славныхъ именъ во Франціи!.. Да, именно такъ... Вѣдь, благодаря покойнику капеллану, я хорошо знаю исторію моихъ благородныхъ предковъ... моихъ предковъ!.. Поцалуй меня еще разъ, Алоиза!.. Что-то скажетъ объ этомъ моя Діана?.. Святый Годгранъ, епископъ сузсскій, и святая Оппортуна, сестра его, жившіе при Карлѣ-Великомъ, были изъ нашего рода. Рожеръ де-Монгомери командовалъ одною изъ армій Вильгельма-Завоевателя. Вильгельмъ де-Монгомери предпринялъ и совершилъ крестовый походъ на свой собственный счетъ. Родъ нашъ былъ въ родствѣ съ королевскими домами... съ шотландскимъ и французскимъ... И теперь первѣйшіе изъ лордовъ лондонскихъ, знаменитѣйшіе изъ дворянъ французскихъ станутъ называть меня кузеномъ... Притомъ, отецъ мой...
Молодой человѣкъ замолчалъ на-минуту и задумался. Потомъ онъ продолжалъ снова:
-- Но при всѣхъ моихъ знаменитыхъ предкахъ, я теперь одинъ-одинёхонекъ въ свѣтѣ... Мой бѣдный батюшка!.. Вотъ, Алоиза, я и плачу... Матери тоже нѣтъ у меня... Круглый сирота!.. И я даже не видалъ ни батюшки, ни матушки!.. Какіе-то были они, мои милые?.. Хоть бы на-минуту взглянуть на нихъ!.. Но ты мнѣ разскажешь о нихъ, Алоиза... Начнемъ съ батюшки... Скажи мнѣ, отъ-чего онъ скончался?
Алоиза не отвѣчала ни слова. Габріэль посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ.
-- Алоиза, прибавилъ онъ потомъ: -- я спрашиваю у тебя, гдѣ и отъ какой болѣзни скончался батюшка?
-- Это извѣстно единому Богу, отвѣчала Алоиза.-- Однажды, графъ Жанъ Монгомери отправился куда-то изъ своей парижской отели... онъ жилъ-тогда въ Улицѣ-де-Жарденъ-Сен-Поль... и послѣ того уже не возвращался... Пріятели, родные, знакомые искали его долго, но понапрасну... какъ въ воду канулъ... И слѣда нѣтъ... Даже былъ казенный розъискъ... его нарядилъ самъ король Францискъ I... и тутъ не довѣдались ничего. Видно, у него были такіе недруги, что съумѣли схоронить концы... Вы лишились батюшки, Государь-графъ, а въ капеллѣ вашего замка все-таки нѣтъ его могилы... Вѣдь и тѣло-то его не найдено.
-- Не открыто ничего потому только, что разъискивали посторонніе, а не сынъ! О, Алоиза, зачѣмъ ты такъ долго таилась отъ меня!.. Или ты боялась сказать мнѣ, кто я... боялась потому-что мнѣ должно было стараться спасти батюшку, или, по-крайней-мѣрѣ, отмстить за него?
-- Нѣтъ, государь-графъ, я молчала по другой причинѣ: я должна была спасти васъ самихъ. Такое ужь получила я завѣщаніе отъ моего покойника, отъ моего милаго Перро Травинь и. Онъ, видите, сказалъ мнѣ вотъ что, когда былъ ужь при послѣднемъ издыханіи: "Жена, ты переноси свое горе... Ты только закрой мнѣ глаза, и тотъ же часъ уѣзжай изъ Парижа съ твоимъ вскормленникомъ въ Монгомери. Но ты поселись тамъ не въ замкѣ, а въ домѣ, который изволилъ пожаловать намъ графъ. Тутъ ты должна воспитывать нашего молодаго барона не то, чтобъ въ тайнѣ какой, да и безъ огласки... Чтобъ о немъ, знаешь, не доходила молва въ отдаленность... А наши и въ замкѣ, и на селѣ ужь не выдадутъ, а станутъ почитать молодаго графа, какъ слѣдуетъ... Но ему-самому ни подъ какимъ видомъ не говори, до восемьнадцати лѣтъ, кто онъ таковъ; а то онъ не вытерпитъ, затѣетъ какую-нибудь суматоху, и погубить себя. Ты только объяви ему, что онъ хорошаго, дворянскаго рода... На первую пору, будетъ и этого... А когда онъ пріидетъ въ полное разсужденіе, тогда ужь не выйдетъ худа, хоть онъ и узнаетъ, кто былъ его отецъ, и какая случилась гибель покойному графу... Тогда онъ придумаетъ, что надобно дѣлать. Но до того, -- наказываю тебѣ еще разъ,-- не промолвись передъ нимъ ни полсловомъ: у него есть недоброхоты, и ему не сдобровать, коли онъ попадетъ въ ихъ руки..." Вскорѣ потомъ, Перро умеръ, и я привезла васъ сюда. Здѣсь уже было извѣстно, что батюшка вашъ пропалъ безъ вѣсти; по и здѣсь тоже догадывались, что онъ сгибъ отъ недруговъ, что недруги эти хотятъ и васъ извести... а потому наши хоть и узнали васъ, однако не подали о томъ никакого вида, не толковали объ этомъ... Да и какъ было не узнать: вы и тогда очень походили на батюшку... Вскорѣ пришлось мнѣ похоронить моего сына, моего бѣднаго Робера... то-есть, вашего молочнаго брата, государь-графъ... онъ умеръ отъ лихорадки... Знать, ужь такъ опредѣлилъ Господь-Богъ, чтобъ у меня не было родныхъ дѣтей, и чтобъ я жила только для васъ однихъ... Тутъ стали вы подростать. Врожденное ли что было въ васъ такое, или отъ чего другаго, только всѣ дѣти, съ которыми вы играли тогда, почитали васъ, и повиновались вамъ, словно будто они были большіе и знали, что вы природный ихъ господинъ. Вы всегда были главнымъ во всѣхъ играхъ. Особенно любили вы играть въ солдаты. Бывало, наберется ихъ столько, какъ-будто и въ-самомъ-дѣлѣ войско; пойдутъ въ походъ, воротятся; ну, и все какъ слѣдуетъ на войнѣ; а кто и тутъ былъ набольшимъ? Все вы же... Такой ужь таланъ былъ у васъ... А взрослые-то всѣ какъ любили васъ, государь-графъ! Фруктовъ самыхъ лучшихъ, хлѣба разнаго и всего, бывало, нанесутъ къ намъ, хоть я никогда не просила ничего. Вздумаете покататься верхомъ, -- вамъ тотчасъ выберутъ первую лошадь на селѣ. Донъ Жаме, Энгеранъ и дворовые въ замкѣ угождали вамъ всѣмъ, чѣмъ могли, съ привѣтомъ и радостію... А вамъ все это не было въ удивленье, вы принимали все это какъ должное вамъ... вы точно будто знали, что вы -- государь, нашъ графъ. И во всемъ, что вы ни дѣлали, въ ваши дѣтскіе годы, было видно, какого вы рода. Вамъ нравилось всегда такое, къ чему склонны знатные господа. Разъ, вы промѣняли какому-то пажу двухъ коровъ моихъ на сокола... Объ этомъ и теперь еще всѣ помнятъ у насъ въ деревнѣ... Но все, что могло изобличить ваше происхожденіе, наши селяне скрывали отъ постороннихъ: и тѣмъ, которые умышляютъ на васъ недоброе, не удалось узнать, гдѣ вы находитесь. Къ-счастію также, недоброхотамъ вашимъ мало было случая и удобства о васъ развѣдывать; въ послѣднее время, происходили у насъ большія войны въ итальянской землѣ, въ Испаніи и во Фландріи: такъ, знаете, тутъ было не до розъисковъ... И вотъ вы, по милости Божіей, дожили благополучно до того дня, въ который слѣдовало мнѣ, по наказу Перро, открыть вамъ тайну... Только я боюсь теперь: не слишкомъ ли рано вы ее узнали... не ошибся ли мой покойникъ, полагая, что вы поступите осторожно и осмотрительно, когда исполнится вамъ восмьнадцать лѣтъ... Молодость -- все молодость!.. вы вотъ говорили, что надобно отомстить за батюшку, затѣять шумъ...
-- Отомстить, Алоиза, надобно; но затѣвать шума -- нѣтъ. Такъ ты думаешь, что враги моего отца еще живы?
-- Этого, государь-графъ, я не знаю навѣрное; думаю, однакожъ, что они еще живы, и совѣтую вамъ беречься ихъ. Вѣдь что выйдетъ, если вы теперь вдругъ пріѣдете ко двору и станете доискиваться, кто сгубилъ батюшку? У васъ нѣтъ ни друзей, ни покровителей; вы еще не оказали такихъ славныхъ подвиговъ и отличій, чтобъ государь нашъ, король, принялъ особенно васъ, полюбилъ и былъ вашимъ заступникомъ: такъ вотъ, недоброхоты ваши и подумаютъ, что не будетъ бѣды, коли мы спровадимъ безпріютнаго... И вы не только не отомстите за батюшку, но и сами погибнете.
-- Поэтому-то, Алоиза, мнѣ и жаль, что я еще не успѣлъ пріобрѣсти себѣ ни друзей, ни славы... О, еслибъ ты открыла мнѣ свою тайну хоть года два тому назадъ!.. Но нѣтъ нужды: я постараюсь наверстать потерянное... Два года не вѣчность, и притомъ есть причины, по которымъ я не раскаиваюсь, что провелъ это время въ Монгомери... Зато теперь я удвою свою дѣятельность. Вопреки твоему совѣту, я поѣду въ Парижъ. Не буду даже скрывать, что я изъ рода графовъ Монгомери. Я только пріиму другое прозваніе... Титулами и владѣніями, слава Богу, мы не бѣдны. Я могу назваться, на-примѣръ, виконтомъ д'Эксме. Всѣ будутъ знать, что я изъ дома Монгомери, но никому не прійдетъ на мысль, что я сынъ графа Жака Монгомери. Вѣдь нашъ родъ многочисленъ. У меня много родственниковъ и во Франціи, и въ Англіи... Пріѣхавъ въ Парижъ, я обращусь... но къ кому я обращусь тамъ? Это надобно рѣшить теперь же. Благодаря Энгерану, мнѣ извѣстны на перечетъ всѣ наши придворные. Итакъ, къ кому же?.. Къ конетаблю Монморанси?.. Нѣтъ. Въ-отношеніи къ нему, я вполнѣ соглашаюсь съ тѣмъ, что хотѣла ты выразить твоею гримасою... Къ маршалу де-Сент-Андр е?.. Тоже нѣтъ. Онъ уже не молодъ и не предпріимчивъ... Не къ Франциску ли Гизу?.. Да, именно къ нему. Монмед и, Сен-Дизь е и Болонь уже показали, что можетъ онъ сдѣлать. Такъ, рѣшено: я обращусь къ нему съ просьбою принять меня подъ свое начальство. При блескѣ его воинской славы, я составлю и себѣ имя.
-- Дозвольте замѣтить, государь-графъ, сказала Алоиза: -- что, преданный вамъ и честный, Эліо успѣлъ накопить для васъ изъ доходовъ немалую сумму. Если заблагоразсудите, то можете жить очень-богато, и всѣ ваши молодые селяне, съ которыми, нѣкогда, игрывали вы въ солдаты, теперь съ радостію пойдутъ съ вами на настоящую воину. Впрочемъ, это и долгъ ихъ; вы имѣете право потребовать отъ нихъ содѣйствія.
-- Мы и воспользуемся этимъ правомъ, Алоиза, воспользуемся!
-- А покамѣстъ, не прикажете ли собрать теперь всѣхъ подвластныхъ вамъ... всѣхъ слугъ и поселянъ вашихъ владѣній... Они давно желаютъ отдать вамъ поклонъ и почетъ, и если бы вы дозволили собрать ихъ, да вышли бы къ нимъ...
-- Послѣ, моя добрая Алоиза, послѣ. А теперь ты скажи, чтобъ Мартэнъ-Геръ осѣдлалъ себѣ лошадь и приготовился ѣхать со мною... Мнѣ надобно съѣздить недалеко.
-- Не въ ту ли сторону, гдѣ Вимуть е? спросила Алоиза, улыбнувшись.
-- Да, отвѣчалъ молодой человѣкъ:-- конечно... Вѣдь мнѣ должно же повидаться съ старикомъ Энгераномъ и поблагодарить его.
-- Вы много обрадуете его, государь-графъ. Вамъ, надѣюсь, тоже непротивно будетъ обрадовать и одну хорошенькую дѣвочку, которую зовутъ Діаной?
-- И очень-непротивно! отвѣчалъ Габріэль, засмѣявшись.-- Вѣдь эта хорошенькая дѣвочка -- жена моя... вотъ уже три года... то-есть, съ-тѣхъ-поръ, какъ мнѣ исполнилось пятнадцать, а ей девять лѣтъ.
Алоиза задумалась на нѣсколько времени.
-- Государь-графъ, сказала она потомъ:-- когда бы мнѣ не было извѣстно, что вы, не смотря на молодые ваши годы, имѣете нравъ серьёзный и степенный, я никогда не посмѣла бы сказать вамъ того, что скажу теперь. Но что для другихъ шутка -- для васъ дѣло важное... Подумайте, что никто не знаетъ, чья дочь Діана. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, Энгеранъ и покойница жена его, Берта, были вмѣстѣ съ господиномъ ихъ, графомъ Вимутье, въ Фонтенбло. Разъ Берта вышла куда-то, изъ дома. Возвратясь, она нашла у себя дитя въ колыбели и кошелекъ, положенный на столъ. Въ кошелькѣ было много золотыхъ монетъ, половина кольца съ рѣзьбою и бумажка, на которой было написано только одно слово: Діана. У Берты не было своихъ дѣтей, и потому она съ радостію приняла къ себѣ, вмѣсто дочери, дѣвочку, которую такъ странно покинулъ кто-то. Но, по пріѣздѣ въ Вимутье, Берта умерла... Мужъ мой, которому поручилъ васъ батюшка вашъ, также умеръ; и вотъ женщинѣ пришлось воспитывать мальчика, мужчинѣ -- дѣвочку. Мы, однакожь, помогали другъ другу: я старалась внушать Діанѣ благочестіе и страхъ Божій; Энгеранъ училъ васъ владѣть оружіемъ. Тутъ вышло, что вы познакомились съ Діаною и привязались къ ней. Но вы -- графъ Монгомери; вашъ славный родъ извѣстенъ всѣмъ; а за Діаною еще не приходилъ никто съ другою половиною кольца... Остерегитесь же, государь-графъ: Діана, конечно, еще дитя; ей нѣтъ еще и двѣнадцати лѣтъ; но она выростетъ, будетъ красавица на рѣдкость; а между-тѣмъ, быть-можетъ, все-таки не откроется, кто ея родители... Что же изъ этого выйдетъ путнаго? жениться на дѣвушкѣ, у которой только одно имя: подкидышъ, вамъ нельзя... неприлично... обмануть ее вы не захотите: у васъ душа благородная.
-- Но, Алоиза, вѣдь я уѣду... разстанусь съ Діаною, сказалъ Габріэль задумчиво.
-- И то правда, отвѣчала Алоиза:-- извините же, что я, отъ избытка усердія, можетъ-быть, потревожила васъ своими разсужденіями, и поѣзжайте съ Богомъ къ вашей милой жонушкѣ. Не забудьте только, что васъ здѣсь ждутъ съ большимъ нетерпѣніемъ... Вы скоро воротитесь, государь-графъ?
-- Скоро, моя добрая Алоиза, скоро; а теперь ты поцалуй меня еще разъ и еще разъ пріими мою благодарность... Да, прошу тебя, называй меня по-прежнему, говори мнѣ: дитя мое...
-- Да благословитъ васъ Господь Богъ, дитя мое и господинъ мой!
Между-тѣмъ, Мартэнъ-Геръ уже дожидался у воротъ замка. Нѣсколько минутъ спустя, они сѣли на лошадей и отправились.
II.
Молодая, играющая въ куклы.
Чтобъ сократить свой путь, Габріэль поѣхалъ знакомыми ему проселочными дорогами.
Не смотря на все свое нетерпѣніе, онъ, иногда, позволялъ коню своему скакать тише, или, лучше сказать, онъ ускорялъ или замедлялъ бѣгъ его, смотря по мечтамъ, которымъ предавалось его воображеніе. Въ это время, въ сердцѣ молодаго человѣка безпрестанно смѣнялись одно другимъ самыя противоположныя ощущенія, -- ощущенія то страстныя, то печальныя, то гордыя, то тягостныя. При мысли, что онъ графъ Монгомери, глаза его блистали, и онъ давалъ шпоры лошади, какъ-бы упиваясь воздухомъ, который свисталъ мимо ушей его; а потомъ онъ думалъ печально:
-- Отецъ мой убитъ и за него еще не отмстили!..
И поводья ослабѣвали въ рукѣ его. Когда воображеніе рисовало предстоявшія ему битвы; когда онъ думалъ, что долженъ прославить и сдѣлать страшнымъ имя свое и расплатиться съ долгами чести и крови, онъ опять несся въ галопъ, какъ-будто летѣлъ уже на поле славы, пока мысль, что для этого онъ долженъ разстаться съ Діаною, прекрасною, нѣжною Діаною, не погружала его въ такую задумчивость, что онъ ѣхалъ почти шагомъ, какъ-бы желая этимъ отдалить минуту разлуки. Но разлука эта не будетъ вѣчною: онъ возвратится, онъ откроетъ враговъ отца своего и отъищетъ родителей Діаны... И, снова давая шпоры лошади, Габріэль летѣлъ съ быстротою надежды. Наконецъ, онъ пріѣхалъ, и радость вытѣснила печаль изъ его души юной, открытой счастію.
За изгородью, которою былъ окруженъ садъ старика Энгерана, Габріэль замѣтилъ, между деревьями, бѣлое платье Діаны. Онъ тотчасъ же привязалъ свою лошадь къ дереву, перескочилъ черезъ изгородь и въ восторгѣ упалъ къ ногамъ молодой дѣвушки.
Но Діана встрѣтила его со слезами на глазахъ.
-- Что съ тобою, Діана? спросилъ Габріэль: -- о чемъ ты плачешь? Вѣрно ты надѣлала какихъ-нибудь бѣдъ... разорвала платье, или не очень-усердно молилась, и Энгеранъ побранилъ тебя? Или не улетѣлъ ли ужь нашъ снигирь?.. Говори, моя бѣдная Діана; твой вѣрный рыцарь раздѣлитъ твою участь.
-- Вы, Габріэль, уже не можете теперь быть моимъ рыцаремъ, отвѣчала Діана: -- объ этомъ-то я и пл а чу...
Габріэль подумалъ, что Діана узнала отъ Энгерана, кто былъ товарищъ игръ ея и хотѣла испытать его.
-- Какое же бѣдствіе, сказалъ онъ потомъ:-- или какое благополучіе, милая Діана, можетъ заставить меня отказаться отъ названія, которое ты позволила мнѣ принять и которымъ я горжусь? Смотри, вѣдь я у ногъ твоихъ!
Діана, казалось, не понимала его; она склонила свою головку на грудь Габріэля и сказала заливаясь слезами:
-- Габріэль! Габріэль! мы не должны больше видѣться.
-- А отъ-чего? Развѣ намъ запретитъ кто-нибудь видѣться? спросилъ онъ съ живостью.
Она подняла свою прекрасную бѣлокурую головку; потомъ взглянула на молодаго человѣка и сказала съ какою-то торжественностью, довольно-необыкновенною для ребенка и съ глубокимъ вздохомъ:
-- Намъ запрещаетъ это долгъ нашъ.
На ея восхитительномъ лицѣ выразилось столько печали и, вмѣстѣ съ тѣмъ, столько комическаго, что восхищенный Габріэль, все еще не понимая причины ея горя, не могъ удержаться отъ улыбки и, схвативъ ея головку обѣими руками, нѣсколько разъ поцаловалъ ее. Діана поспѣшно отошла отъ него.
-- Габріэль, сказала она потомъ: -- вы уже не должны теперь цаловать меня... вы не имѣете на то права.
-- Что это наговорилъ ей такое Энгеранъ? подумалъ Габріэль, по-прежнему ошибаясь на-счетъ печали своей маленькой подруги, и прибавилъ вслухъ:
-- Стало-быть, ты не любишь меня болѣе, милая Діана?
-- Я не люблю тебя! вскричала Діана.-- Какъ можешь ты предполагать и говорить это, Габріэль? Могу ли я не любить тебя,-- тебя, моего друга, моего брата? Могу ли я платить холодностью за твою нѣжную ко мнѣ привязанность? Смѣялась ли, плакала ли я, -- кто всегда былъ подлѣ меня и дѣлилъ со мною радость и горе? Ты, Габріэль! Кто носилъ меня на рукахъ, когда я уставала? Кто помогалъ мнѣ учить уроки? кто принималъ на себя мои проступки и раздѣлялъ со мною наказанія, если не могъ вполнѣ взять ихъ на себя? Ты, Габріэль! Кто выдумывалъ для меня игры? кто рвалъ мнѣ цвѣты на поляхъ? кто отъискивалъ для меня въ лѣсу гнѣзда щеглятъ? Ты, все ты! О, Габріэль, Габріэль! я никогда не забуду тебя, да, никогда!.. Мнѣ все казалось, что мы вѣчно будемъ жить такъ, какъ жили до нынѣшняго дня; все такъ же будемъ счастливы, все такъ же будемъ любить друга, и вотъ намъ должно разстаться и, вѣроятно, разстаться навсегда!
-- Но зачѣмъ же? Ужь не въ наказаніе ли тебѣ за то, что ты, изъ шалости, впустила вашу собаку, вашего Филакса, въ птичникъ?
-- О! совсѣмъ по другой причинѣ.
-- Но почему же, наконецъ?
-- Потому-что я вышла замужъ за другаго, отвѣчала Діана, опустивъ голову на грудь.
Габріэль не засмѣялся на этотъ разъ; сердце его сжалось страшнымъ предчувствіемъ, и онъ продолжалъ встревоженнымъ голосомъ:
-- Что это значитъ, Діана?
-- Я уже не Діана, -- я герцогиня де-Кастро, потому-что я замужемъ за Гораціо Фарнезе, герцогомъ де-Кастро.
И говоря: замужемъ, двѣнадцати-лѣтняя дѣвушка не могла не улыбнуться сквозь слезы. Но при видѣ печали Габріэля и ея печаль взяла верхъ надъ тайнымъ удовольствіемъ.
Молодой человѣкъ стоялъ передъ нею блѣдный, съ блуждающимъ взоромъ.
-- Шутка это, или сонъ? сказалъ онъ.
-- Нѣтъ, мой бѣдный другъ, это печальная дѣйствительность, отвѣчала Діана.-- Ты вѣрно не встрѣтилъ Энгерана? Онъ полчаса тому назадъ отправился въ замокъ Монгомери.
-- Нѣтъ; я ѣхалъ проселочною дорогою... но продолжай.
-- Ахъ, Габріэль, зачѣмъ ты не пріѣзжалъ сюда цѣлые четыре дня? Этого еще никогда не бывало и это принесло намъ несчастіе. Третьяго-дня, вечеромъ, я никакъ не могла заснуть; я не видала тебя уже два дня, безпокоилась и взяла съ Энгерана обѣщаніе, что если завтра ты не пріѣдешь, то, на другой день, мы вмѣстѣ съ нимъ пойдемъ въ Монгомери. Потомъ, какъ-бы по предчувствію, мы говорили о будущемъ, о прошедшемъ, о моихъ родителяхъ, которые, казалось, вовсе не думали обо мнѣ... И лучше было бы, Габріэль, еслибъ они навсегда позабыли обо мнѣ... Конечно, такое желаніе дурно; но какъ быть, оно есть во мнѣ... Эти серьёзные разговоры опечалили и утомили меня и я долго послѣ не могла уснуть... На другой день, я проснулась немного позже обыкновеннаго, одѣлась на-скоро, помолилась Богу и хотѣла уже выйдти изъ своей комнаты, какъ вдругъ услыхала шумъ подъ окнами, передъ воротами нашего дома. Я подошла къ окну. У самаго дома было нѣсколько богато-одѣтыхъ всадниковъ; за ними стояли пажи, конюшіе, лакеи и великолѣпная раззолоченная карета. Я не могла понять, зачѣмъ остановился тутъ такой пышный поѣздъ, и начала-было разсматривать его; но, спустя нѣсколько минутъ, кто-то постучался ко мнѣ въ дверь. Это былъ Антуанъ. Его прислалъ за мною Энгеранъ. Когда я вошла въ нашу залу, въ ней уже были всѣ кавалеры, которыхъ я видѣла изъ окна. Ты можешь представить себѣ, Габріэль, какъ я краснѣла и дрожала отъ страха...
-- Конечно, отвѣчалъ Габріэль печально: -- и было отъ-чего... Но продолжай, пожалуйста: твой разсказъ начинаетъ сильно интересовать меня.
-- При входѣ моемъ, продолжала Діана: -- одинъ изъ самыхъ разряженныхъ пріѣзжихъ подошелъ ко мнѣ, подалъ мнѣ руку и подвелъ меня къ другому пріѣзжему, одѣтому тоже очень-богато, и, поклонившись ему, сказалъ:
"-- Господинъ-герцогъ, имѣю честь представить вамъ супругу вашу. Потомъ, обратившись ко мнѣ, онъ прибавилъ: -- Сударыня, это супругъ вашъ, герцогъ де-Кастро.
"Герцогъ поклонился мнѣ, улыбаясь. Я совершенно растерялась, и, увидавъ въ углу комнаты Энгерана, бросилась къ нему на шею и закричала:
"-- Энгеранъ, мой добрый Энгеранъ! это не мужъ мой: у меня нѣтъ другаго мужа, кромѣ Габріэля. Скажи имъ это, умоляю тебя, Энгеранъ!
"Тотъ, кто представлялъ меня герцогу, нахмурилъ брови и строго спросилъ у Энгерана:
"-- Что это значитъ?
"-- Ребячество, отвѣчалъ Энгеранъ, поблѣднѣвъ:-- больше ничего, какъ ребячество...-- Что вы дѣлаете, Діана, прибавилъ онъ потомъ шопотомъ, обращаясь ко мнѣ.-- Вѣдь отъ васъ желаютъ этого ваши родители... Они отъискали васъ и требуютъ къ себѣ.
"-- Гдѣ они, гдѣ мои родители? сказала я громко.-- Я хочу говорить съ ними.
"Мы пришли къ вамъ отъ ихъ имени, сударыня, отвѣчалъ строгій господинъ.-- Я здѣсь представитель ихъ; если вы не вѣрите словамъ моимъ, то вотъ повелѣніе, подписанное королемъ Генрихомъ II, нашимъ государемъ; читайте.
"И онъ подалъ мнѣ пергаментъ съ красною печатью; я прочла только начало: Мы, Генрихъ, Божіею милостію, и внизу королевскую подпись: Генрихъ. Меня какъ-будто оглушило громомъ. Въ глазахъ у меня темнѣло, голова шла кругомъ. А между-тѣмъ всѣ смотрѣли на меня, всѣ ждали отвѣта... Энгеранъ не вступался за меня... Боже мой, Боже мой! думала я въ эту минуту: повелѣніе короля... воля батюшки и матушки... На что рѣшиться... И тебя, Габріэль, какъ нарочно не было тогда со мною..."
-- Но, кажется, мое присутствіе совсѣмъ не было необходимо для тебя, возразилъ молодой человѣкъ.
-- Напротивъ, Габріэль; еслибъ ты былъ здѣсь, у меня достало бы силы противиться; но я была одна, безъ защиты, безъ подпоры, когда господинъ, который, по-видимому, распоряжался всѣмъ, сказалъ мнѣ: "Мы уже слишкомъ-долго медлили; г-жа Левистонъ, я поручаю вашимъ попеченіямъ герцогиню де-Кастро; поспѣшите: намъ пора ѣхать въ церковь." Голосъ его былъ такъ отрывистъ, такъ повелителенъ, что я не осмѣлилась противиться... Я виновата, Габріэль; но я была разстроена, не могла думать ни о чемъ...
-- О, я вполнѣ понимаю это! отвѣчалъ Габріэль съ насмѣшливою улыбкою.
-- Меня отвели въ мою комнату, продолжала Діана.-- Тутъ г-жа Левистонъ, съ помощію двухъ или трехъ дамъ, вынула изъ картона бѣлое шелковое платье и надѣла на меня. Я едва смѣла пошевельнуться въ этомъ пышномъ нарядѣ. Потомъ, онѣ привѣсили мнѣ жемчужныя серьги, надѣли на шею жемчужное ожерелье; хоть по этому жемчугу у меня катились слезы... Дамы навѣрное смѣялись надъ моимъ смущеніемъ; а можетъ-быть, онѣ смѣялись и надъ моимъ горемъ... Черезъ полчаса, я была совсѣмъ одѣта; онѣ увѣряли, что нарядъ мнѣ къ-лицу,-- и я думаю, что онѣ были правы,-- но я все-таки не переставала плакать. Мнѣ казалось, что все это происходитъ во снѣ. Я ходила, я отвѣчала машинально. Между-тѣмъ, передъ воротами лошади бились отъ нетерпѣнія, пажи, конюшіе и лакеи ожидали господъ своихъ. Мы сошли внизъ. Взоры всѣхъ снова обратились на меня; господинъ съ повелительнымъ голосомъ опять подалъ мнѣ руку и подвелъ къ раззолоченнымъ и обитымъ атласомъ носилкамъ, въ которыя я должна была сѣсть... Герцогъ де-Кастро ѣхалъ верхомъ подлѣ носилокъ, и такимъ-образомъ весь поѣздъ отправился къ капеллѣ Вимутьерскаго-Замка. Священникъ былъ уже у алтаря. Я не знаю, что говорилось вокругъ меня, что заставили говорить меня-самоё; изъ всего этого страннаго сна я помню только, что герцогъ надѣлъ мнѣ на палецъ кольцо. Потомъ, минутъ черезъ двадцать, мнѣ пахнулъ въ лицо свѣжій воздухъ... Мы выходили изъ часовни... Меня называли герцогинею, я уже была замужемъ! слышишь ли, Габріэль, я уже была замужемъ!
Отвѣтомъ Габріэля былъ дикій хохотъ.
-- Послушай, Габріэль, продолжала Діана:-- во все это время я была такъ разстроена, что вовсе не смотрѣла на мужа, котораго навязали мнѣ насильно; я взглянула на него тогда только, когда воротилась домой. Ахъ, онъ далеко не такъ хорошъ собой, какъ ты, мой бѣдный Габріэль! Во-первыхъ, онъ невеликъ ростомъ, и вовсе не такъ ловокъ въ своемъ богатомъ нарядѣ, какъ ты въ своемъ простомъ полукафтаньи. Потомъ, взглядъ у него наглый и надменный, а у тебя онъ кротокъ и привѣтливъ. Да и волосы у него не хороши! вообрази, мой другъ: рыжіе... Борода тоже... Габріэль, меня погубили предательски. Вдругъ, сказавъ нѣсколько словъ тому, который выдавалъ себя за представителя короля, герцогъ подошелъ ко мнѣ, взялъ меня за руку и сказалъ мнѣ съ насмѣшливою улыбкою:
"-- Госпожа герцогиня, простите, что, по тяжкой необходимости, я долженъ разстаться съ вами теперь же. Вы знаете, или, можетъ-быть, не знаете, что мы въ войнѣ съ Испаніей. Я долженъ спѣшить на мѣсто сраженія. Надѣюсь, однакожъ, что, черезъ нѣсколько времени, увижу васъ при дворѣ, куда вы отправитесь на этой же недѣлѣ, и гдѣ будете жить. Прошу васъ принять кое-какіе подарки, которые я оставлю здѣсь. Сохраните веселость и любезность, свойственныя вашему возрасту, забавляйтесь, играйте, веселитесь отъ всего сердца, пока я буду сражаться.
"Сказавъ это, онъ безъ церемоніи поцаловалъ меня въ лобъ, и даже укололъ меня бородою. Потомъ, всѣ кавалеры и дамы поклонились мнѣ и вышли, оставивъ меня наединѣ съ Энгераномъ. Онъ почти не болѣе меня понялъ, что значила вся эта сцена. Ему дали прочесть королевское повелѣніе, о которомъ я тебѣ говорила, вотъ и все... Строгаго господина, который выдавалъ себя за представителя короля, зовутъ графъ д'Юмьеръ. Энгеранъ узналъ этого господина. Онъ нѣкогда видалъ его у графа Вимутье. Кромѣ этого, Энгерану было извѣстно только то, что г-жа Левистонъ, которая одѣвала меня и которая живетъ въ Канѣ, должна на-дняхъ пріѣхать за мною, чтобъ везти меня ко двору, и что я ежеминутно должна быть готова къ отъѣзду. Вотъ исторія этого злополучнаго и страннаго дня; ахъ, нѣтъ, еще не все... Возвратясь въ свою комнату, я нашла тамъ большой ящикъ, и въ немъ... ты никакъ не угадаешь, что въ немъ была превосходная кукла, со множествомъ бѣлья и съ тремя платьями: одно бѣлое шелковое, другое красное парчевое, третье зеленое штофное. Мнѣ стало страхъ досадно, Габріэль; такъ вотъ какіе подарки выбралъ для меня мужъ! Онъ, какъ видно, изволитъ принимать меня за ребенка! Но, скажу тебѣ, красное платье чудесное и очень идетъ къ куклѣ... башмачки -- тоже прелесть... А все-таки мнѣ очень-обидно, что мнѣ подарили куклу... Вѣдь я уже большая!.. Да!..
-- Ты еще ребенокъ, Діана, совершенный ребенокъ, отвѣчалъ Габріэль, въ которомъ гнѣвъ нечувствительно уступилъ мѣсто унынію. Я не могу сердиться на тебя за то, что тебѣ только двѣнадцать лѣтъ, это было бы несправедливо и нелѣпо. Я вижу только, что поступилъ безразсудно, привязавшись такимъ пламеннымъ и такимъ глубокимъ чувствомъ къ душѣ дѣтской и слабой. Да, по теперешней печали своей, я вижу, какъ много я любилъ тебя. Но, повторяю еще разъ, я не виню тебя. Однако, еслибъ ты была тверже, еслибъ съумѣла не послушаться, еслибъ ты могла хоть выпросить небольшую отсрочку, мы могли бы еще быть счастливыми, Діана, потому-что родители твои теперь извѣстны, и, кажется, принадлежатъ къ знаменитому роду. Я также спѣшилъ къ тебѣ, Діана, съ важною новостью, которую узналъ только сегодня. Но къ чему говорить объ этомъ,-- теперь уже поздно. Ты разорвала нить судьбы моей, и Богъ-знаетъ, успѣю ли я когда-либо опять связать ее? Я чувствую, что буду помнить тебя всю жизнь, и что моя любовь къ тебѣ,-- моя первая любовь,-- всегда будетъ занимать первое мѣсто въ моемъ сердцѣ. Ты же, Діана, посреди блеска двора, въ шумѣ празднествъ, скоро забудешь того, кто былъ такъ привязанъ къ тебѣ въ уединеніи.
-- Никогда! вскричала Діана.-- И знаешь ли, Габріэль? теперь, когда ты здѣсь, когда ты можешь поддержать и ободрить меня, у меня достанетъ силы не послушаться... Если ты хочешь, я не поѣду, когда пріѣдутъ за мной... Я не побоюсь даже угрозъ.
-- Благодарю тебя, милая Діана; но вспомни, что теперь передъ Богомъ и людьми ты принадлежишь уже другому. Мы должны покориться судьбѣ и свято исполнить долгъ свой. Каждый изъ насъ долженъ идти своимъ путемъ; ты поѣдешь ко двору, въ міръ наслажденій; я -- на поле битвы. Молю только Бога, чтобъ онъ далъ мнѣ опять увидать тебя когда-нибудь!
-- Да, Габріэль, мы увидимся, и я всегда буду любить тебя! вскричала Діана въ слезахъ, бросаясь на грудь своего друга.
Въ эту минуту, въ ближней аллеѣ показались Энгеранъ и г-жа Левистонъ.
-- Вотъ она, сказалъ онъ г-жѣ Левистонъ, указывая на Діану.-- А, это вы, Габріэль? прибавилъ онъ потомъ, увидавъ молодаго графа:-- я хотѣлъ-было отправиться къ вамъ, въ Монгомери, но встрѣтилъ г-жу Левистонъ и долженъ былъ вернуться.
-- Его величество король, сказала г-жа Левистонъ, обращаясь къ Діанѣ:-- извѣстилъ моего мужа, что онъ съ нетерпѣніемъ ждетъ васъ, и потому я должна была ускорить нашъ отъѣздъ; мы поѣдемъ черезъ часъ. Сборы ваши, вѣроятно, не будутъ продолжительны.
Діана взглянула на Габріэля.
-- Мужайтесь, сказалъ онъ ей серьёзно.
-- Я съ удовольствіемъ могу объявить вамъ, продолжала г-жа Левистонъ: -- что вашъ почтенный наставникъ можетъ и желаетъ слѣдовать за вами въ Парижъ, если вы хотите этого.
-- Если я хочу этого? вскричала Діана: -- конечно, хочу. Вѣдь я еще не знаю ни батюшки, ни матушки; а моего добраго Энгерана люблю какъ отца.
И въ-слѣдъ за тѣмъ, она протянула Энгерану руку. Энгеранъ поцаловалъ ее, взглянувъ на печальнаго Габріэля.
-- Пора! сказала г-жа Левистонъ, которой эта прощальная сцена казалась, можетъ-быть, скучною:-- вспомните, что намъ еще сегодня должно быть въ Канѣ.
Діана побѣжала въ свою комнату, сдѣлавъ Габріэлю знакъ, чтобъ онъ подождалъ ее. Бѣдная Діана задыхалась отъ рыданій. Энгеранъ и г-жа Левистонъ пошли за нею. Габріэль остался въ саду.
Около часа укладывали въ карету вещи, которыя Діана хотѣла взять съ собою. Наконецъ, она вышла изъ своей комнаты, одѣтая по дорожному. Она выпросила у г-жи Левистонъ, слѣдовавшей за нею какъ тѣнь, позволеніе въ послѣдній разъ обойдти садъ, гдѣ, въ-продолженіе двѣнадцати лѣтъ, провела она такъ много счастливымъ дней. Габріэль и Энгеранъ пошли за нею. Діана вдругъ остановилась передъ кустомъ бѣлыхъ розъ, посаженныхъ ею, вмѣстѣ съ Габріэлемъ, въ предшествовавшемъ году. Потомъ она сорвала двѣ розы, приколола одну къ груди своей, а другую подала Габріэлю; вмѣстѣ съ этимъ цвѣткомъ, въ руку молодаго человѣка скользнула свернутая бумажка. Молодой человѣкъ поспѣшно спряталъ ее въ своемъ полукафтаньѣ.
Простясь съ каждою аллеею, съ каждою куртиною, съ каждымъ кустомъ цвѣтовъ, Діана должна была наконецъ рѣшиться ѣхать. Она вышла изъ сада... У кареты, она пожала руку всѣмъ домашнимъ, даже нѣсколькимъ находившимся тутъ горожанамъ, которые всѣ знали и любили ее. Говорить бѣдная Діана не имѣла силы; но она сдѣлала каждому изъ присутствовавшихъ при этомъ разставаньи ласковый знакъ головою. Потомъ она обняла Энгерана и наконецъ Габріэля, хотя тутъ находилась г-жа Левистонъ. На груди друга дѣтства, она какъ-будто ожила, и на слова его: "прощай, прощай!" отвѣчала:
-- Нѣтъ, до свиданія!
Она сѣла въ карету, и -- совершенный еще ребенокъ -- спросила у г-жи Левистонъ;
-- Не забыли ли уложить мою большую куклу?
Карета помчалась пэ дорогѣ въ Капъ.
Габріэль развернулъ бумажку, оставленную ему Діаною; въ ней былъ локонъ ея прекрасныхъ бѣлокурыхъ волосъ, которые онъ такъ любилъ цаловать.
Мѣсяцъ спустя, Габріэль былъ уже въ Парижѣ, и представлялся герцогу Франциску Гизу, подъ именемъ викента д'Эксме.
III.
Въ Лагерѣ.
-- Да, господа, сказалъ герцогъ Гизъ, входя въ свою комнатку и обращаясь къ сопровождавшимъ его вельможамъ:-- да, вступивъ въ неаполитанскія владѣнія пятнадцатаго нынѣшняго мѣсяца и взявъ Камили въ четыре дня, завтра, 24-го апрѣля 1557 года, мы подступимъ къ Чивитеттѣ. 1-го мая, овладѣвъ Чивитеттою, мы станемъ лагеремъ передъ Аквилою. 10-го мая, мы будемъ въ Арпино; 20-го, въ Капуѣ, гдѣ мы, конечно, не задремлемъ, какъ Аннибалъ. А 1-го іюня, господа, я покажу вамъ Неаполь, если угодно будетъ Богу...
-- И папѣ, прибавилъ герцогъ Омальскій.-- Вѣдь его святѣйшество все еще не исполнилъ своего обѣщанія, не выслалъ намъ вспомогательнаго корпуса; а однимъ намъ, кажется, очень небезопасно зайдти такъ далеко въ непріятельскую землю: наше войско слабо...
-- Павелъ II, отвѣчалъ герцогъ Гизъ: -- непремѣнно вышлетъ намъ помощь: его собственныя выгоды требуютъ, чтобъ мы побѣдили. Какая славная ночь у насъ, господа! Какъ свѣтло теперь! Скажите, баронъ, не извѣстно ли вамъ чего-нибудь о нашихъ пеаполитанскихъ приверженцахъ? Затѣяли ль они что-нибудь въ нашу пользу, какъ обѣщали Караффа?
-- Ровно ничего, герцогъ, отвѣчалъ тотъ, къ кому относился вопросъ.-- Я только-что получилъ на-счетъ этого вѣрное извѣстіе.
-- А вотъ мы расшевелимъ ихъ нашею пальбою, продолжалъ герцогъ Гизъ.-- Кстати, прибавилъ онъ, обращаясь къ маркизу д'Эльбёфу:-- не слыхали ль вы чего объ аммуниціи и съѣстныхъ припасахъ, которые слѣдовало получить намъ въ Асколи, и которые, надѣюсь, должны скоро привезти намъ?
-- Да, отвѣчалъ маркизъ: -- до меня доходили кое-какіе слухи объ обѣщанныхъ припасахъ и аммуниціи: только это было еще въ Римѣ, а съ-тѣхъ-поръ, увы!..
-- Небольшая остановка, перебилъ герцогъ Гизъ: -- ничего болѣе, какъ непродолжительная остановка, маркизъ; да мы, впрочемъ, еще и не нуждаемся ни въ чемъ. Мы вѣдь таки-позапаслись въ Камили кое-чѣмъ, и я пари держу, что если, часъ спустя, вы позволите мнѣ навѣстить васъ, господа, въ вашихъ палаткахъ, я найду у каждаго изъ васъ прекрасный ужинъ и за столомъ, подлѣ хозяина, какую-нибудь хорошенькую неутѣшную вдовушку, или сироту изъ Камили, которую старается развлечь вѣжливый хозяинъ... Оно и дѣло, господа. Побѣда -- вдвое побѣда, когда ее сопровождаетъ хоть маленькое счастіе... Наслаждайтесь же имъ, господа... я не удерживаю васъ болѣе... до свиданія... завтра утромъ я попрошу васъ потолковать со мною о планѣ нападенія на Чивитетту... А теперь покамѣстъ -- хорошаго аппетита и пріятной ночи... До свиданія, господа, до завтра.
Герцогъ проводилъ своихъ гостей до выхода изъ шатра очень-весело и даже смѣясь; но какъ-скоро онъ остался одинъ въ палаткѣ, выраженіе веселости вдругъ исчезло съ его мужественнаго лица: онъ задумался, сѣлъ передъ столомъ, облокотился на него и, склонивъ голову на руки, думалъ съ безпокойствомъ:
-- Да, чуть ли не лучше бы было, когда бъ я отказался отъ моихъ личныхъ видовъ... кода бъ, оставаясь простымъ генераломъ Генриха II, я ограничился только тѣмъ, что старался бы взять ему Неаполь и освободить Сіенну... Конечно, я теперь въ неаполитанскихъ владѣніяхъ, которыя, въ мечтахъ моихъ, считалъ я своимъ королевствомъ; но у меня нѣтъ ни одного союзника, скоро не будетъ съѣстныхъ припасовъ, и всѣ мои генералы, даже братъ мой, упали духомъ... братъ еще болѣе, чѣмъ другіе... Да другаго и ждать отъ нихъ не слѣдовало: всѣ они люди безъ энергіи, безъ твердой воли...
Немедленно послѣ этихъ словъ, герцогъ Гизъ услыхалъ, что кто-то вошелъ въ шатеръ. Онъ гнѣвно оборотился въ ту сторону, откуда послышался шумъ шаговъ, но, увидѣвъ вошедшаго, не только не сдѣлалъ ему выговора, по ласково протянулъ ему руку.
-- А, это вы, виконтъ д'Эксме, сказалъ онъ: -- передъ вашимъ приходомъ, я немного задумался... Мнѣ пришло на мысль, что есть люди, которыхъ пугаетъ все на свѣтѣ... Къ-счастію, вы, мой милый Габріэль, не изъ ихъ числа. Вы не откажетесь идти впередъ потому только, что предвидится недостатокъ въ хлѣбѣ и что непріятель очень-силенъ... Нѣтъ! Вѣдь вы послѣдніе вышли изъ Меца, и первые вошли въ Валенцу и Камили... Но нѣтъ ли у васъ какихъ вѣстей? Не надобно ли вамъ сказать мнѣ что-нибудь?
-- Точно такъ, герцогъ, отвѣчалъ Габріэль.-- Я желалъ сказать вамъ, что пріѣхалъ курьеръ изъ Франціи. Онъ, кажется, привезъ письмо отъ брата вашего, его свѣтлости, кардинала лотарингскаго. Прикажете позвать его къ вамъ?
-- Нѣтъ, не надобно; но потрудитесь взять отъ него письмо и сдѣлайте одолженіе, принесите мнѣ его сами.
Габріэль поклонился и вышелъ. Нѣсколько минутъ спустя, онъ возвратился съ письмомъ, запечатаннымъ гербовою печатью кардинала.
Въ-продолженіе шести лѣтъ, которыя прошли послѣ сцены въ парадной пріемной Монгомерійскаго-Замка, старый знакомецъ нашъ, Габріэль, весьма-мало перемѣнился; вся перемѣна у него состояла только въ томъ, что лицо его сдѣлалось мужественнѣе и выражало болѣе рѣшимости; взглянувъ на него теперь, вы увидѣли бы, что онъ имѣлъ случай свыкнуться и свыкся съ опасностями. Но взглядъ, но чистота души, но мечты и чувства -- остались прежніе. Впрочемъ, и то сказать, ему было тогда только двадцать-четыре года.
Что касается до герцога Гиза, то ему было въ это время уже тридцать-семь лѣтъ, и хоть природа надѣлила его душою сильною, благородною,-- этой душѣ уже были чужды многія изъ тѣхъ ощущеній, которыхъ Габріэль еще не испытывалъ вовсе. Самая наружность герцога носила на себѣ слѣды тайныхъ страданій и могучей внутренней жизни: глаза его блестѣли въ глубокихъ впадинахъ; голова обнажалась отъ волосъ. Но онъ понималъ, онъ любилъ рыцарскій характеръ и преданность Габріэля. Между человѣкомъ испытаннымъ обстоятельствами и довѣрчивымъ молодымъ человѣкомъ существовала непреодолимая симпатія.
Онъ взялъ письмо и, не распечатывая его, сказалъ Габріэлю:
-- Выслушайте меня, виконтъ д'Эксме: секретарь мой, Эв е Теленъ, какъ вамъ извѣстно, умеръ подъ стѣнами Валенцы; мой братъ, герцогъ Омальскій, человѣкъ храбрый, но способностями ему похвастать нельзя; а между-тѣмъ, мнѣ надобенъ помощникъ, мнѣ надобенъ такой приближенный, на котораго я могъ бы положиться во всемъ, который былъ бы моею правою рукою. Угодно ли вамъ быть такимъ приближеннымъ, такимъ другомъ моимъ? Въ-продолженіе пяти или шести лѣтъ знакомства съ вами, я имѣлъ довольно случаевъ удостовѣриться, что и умомъ и сердцемъ вы далеко выше другихъ; когда вы пришли ко мнѣ въ Парижѣ въ первый разъ, вы были извѣстны мнѣ только по имени, по наслышкѣ; никто не рекомендовалъ мнѣ васъ въ то время, но вы понравились мнѣ съ перваго взгляда. Я взялъ васъ съ собою защищать Мецъ; намъ удалось: выдержавъ шестидесяти-пяти-дневную осаду и множество приступовъ, мы прогнали отъ стѣнъ Меца армію, которая состояла изъ ста-тысячь человѣкъ, и генерала, который назывался Карломъ V; но я очень-хорошо помню, что ваше мужество, ваше быстрое соображеніе не мало помогли мнѣ, когда я усиливался достигнуть этого блестящаго результата. Спустя годъ послѣ того, вы были вмѣстѣ со мною подъ Рант и, гдѣ мы остались побѣдителями; и еслибъ не оселъ Монморанси, котораго прозвали такъ удачно... Но чортъ съ нимъ... я не буду бранить его, моего врага, лучше стану хвалить моего друга, моего добраго товарища, Габріэля, виконта д'Эксме, достойнаго родственника достойныхъ графовъ Монгомери. Я лучше скажу вамъ, Габріэль, что съ-тѣхъ-поръ, какъ мы находимся въ Италіи, вы еще болѣе были полезны и совѣтомъ, и преданностью; и если я могу въ чемъ-нибудь упрекнуть васъ, такъ это только въ томъ, что вы всегда были слишкомъ-недовѣрчивы ко мнѣ, слишкомъ-скрытны со мною... Да, именно скрытны. Вѣдь я вижу, что у васъ таится въ душѣ что-то особое, что-то очень важное... И вамъ, быть-можетъ, понадобятся услуги друга... что касается до меня, то я, какъ говорилъ вамъ, нуждаюсь въ нихъ очень... Такъ, если хотите, заключимте союзъ: вы станете помогать мнѣ, а я вамъ. Когда мнѣ понадобится для какого-нибудь важнаго и труднаго дѣла такой человѣкъ, который могъ бы замѣнить вполнѣ меня-самого, я обращусь къ вамъ. Когда вамъ встрѣтится надобность въ сильномъ покровителѣ, вы обратитесь ко мнѣ. Согласны?
-- О, герцогъ! отвѣчалъ Габріэль: -- я вашъ и тѣломъ и душою! Вы можете располагать и самою жизнью моею. Я же... я покамѣстъ желаю только пользоваться вашимъ довѣріемъ; но въ-послѣдствіи, можетъ-быть, дѣйствительно встрѣтятся такія обстоятельства, что помощь ваша будетъ необходима для меня, и тогда я прійму смѣлость просить васъ помочь мнѣ.
-- Брависсимо, мой другъ!.. Постараемся для тебя. Францискъ Лотарингскій, герцогъ Гизъ, будетъ усердно и вѣрно дѣйствовать въ пользу твоихъ сердечныхъ ощущеній... Вѣдь у тебя на сердцѣ, навѣрное, или любовь, или ненависть? да?
-- Да, можетъ-быть, и та и другая, герцогъ.
-- Вотъ что!.. Но если душа такъ полна, отъ-чего не удѣлить часть избытка душѣ друга?
-- Очень хотѣлось бы мнѣ ввѣрить вамъ мою тайну, но это не поведетъ ни къ чему: я едва знаю, кого я люблю, и вовсе не знаю, кого ненавижу.
-- Въ-самомъ-дѣлѣ! Да вѣдь это отчасти хорошо. Что, еслибъ вышло, что у насъ одни и тѣ же враги?.. Еслибъ нашъ старый волокита Монморанси былъ и твоимъ непріятелемъ?.. То-то было бы славно!
-- Вещь не невозможная, герцогъ; и если мои подозрѣнія справедливы... Но дѣло теперь не обо мнѣ, а о васъ и о вашихъ предположеніяхъ. Чѣмъ могу я служить вамъ, герцогъ?
-- А вотъ, на первый разъ, хоть тѣмъ, что прочитаешь письмо брата.
Габріэль распечаталъ и раскрылъ письмо; потомъ, бросивъ на него бѣглый взглядъ, сказалъ Франциску Гизу:
-- Герцогъ, я не могу прочесть этого письма: оно написано какими-то особыми буквами.
-- Ага! вскричалъ герцогъ:-- тутъ, видно, есть тайна. Подождите немного, Габріэль: мы прочтемъ.
Вслѣдъ за тѣмъ, онъ открылъ небольшой желѣзный ларчикъ, вынулъ оттуда листъ бумаги, вырѣзанный à jour, положилъ этотъ листъ на письмо кардинала и, подавая то и другое Габріэлю, сказалъ ему:
-- Теперь читайте.
Габріэль, казалось, не рѣшался. Герцогъ взялъ его за руку, сжалъ ее въ своей рукѣ и сказалъ, устремивъ на молодаго человѣка взглядъ, въ которомъ выражалась довѣрчивость:
-- Читайте же, мой другъ.
Виконтъ д'Эксме прочелъ слѣдующее:
"Милостивый государь, высокоуважаемый, вседостойнѣйшій братецъ (когда-то можно мнѣ будетъ назвать васъ однимъ словомъ: государь...)".
Габріэль остановился снова; герцогъ улыбнулся.
-- Вы удивляетесь, Габріэль, сказалъ онъ молодому человѣку: -- но, надѣюсь, не подозрѣваете меня: герцогъ Гизъ, мой милый, не какой-нибудь коннетабль Бурбонъ; онъ молитъ Бога, чтобъ святая милость его сохранила государю нашему, королю Генриху II, и престолъ его, и жизнь! Но вѣдь въ свѣтѣ не одинъ только престолъ французскій... Впрочемъ, если ужь у насъ зашла рѣчь объ этомъ предметѣ, я откроюсь вамъ вполнѣ; я выскажу вамъ, Габріэль, всѣ мои предположенія, всѣ мои мечты... онѣ, смѣю думать, не неблагородны.
Герцогъ всталъ и началъ ходить по палаткѣ большими шагами.
-- Родъ нашъ, Габріэль, продолжалъ онъ потомъ: -- находится въ такомъ близкомъ родствѣ со многими царственными домами, что, по моему мнѣнію, и самъ имѣетъ право на царственную власть. Но этого права для меня недостаточно; я хочу, чтобъ онъ на-самомъ-дѣлѣ пользовался властью, о которой говорю я. Наша сестра -- шотландская королева; наша племянница, Марія Стюартъ, обручена съ дофиномъ Францискомъ; нашъ внукъ, герцогъ лотарингскій,-- нарѣченный зять короля. Это еще не все: мы происходимъ, по женскому колѣну, отъ второй анжуйской линіи; а потому имѣемъ притязаніе, или право, что все одно и то же, на Провансъ и на Неаполь. На первый разъ, мы намѣрены довольствоваться Неаполемъ. И развѣ корона неаполитанская не лучше идетъ къ Французу, чѣмъ къ Испанцу? Ее-то и ищу я здѣсь, въ Италіи. Мы въ родствѣ съ герцогомъ Феррарскимъ и съ домомъ Караффа, родственнымъ папѣ. Притомъ, Павелъ IV уже старъ; его преемникомъ будетъ, по всему вѣроятію, братъ мой, кардиналъ лотарингскій. Что касается до меня, я вступлю на престолъ неаполитанскій, весьма-ненадежный для теперешнихъ властителей Неаполя. Вотъ зачѣмъ обошелъ я и Сіенну и Миланъ... Мечта, какъ видите, обольстительная; но, къ-несчастію, она покамѣстъ все еще остается мечтою... Она все еще не осуществляется; дѣйствительность все еще далека. Мое войско слабо: вѣдь я перешелъ черезъ Альпы менѣе, чѣмъ съ двѣнадцатью тысячами. Герцогъ Феррарскій не высылаетъ мнѣ ни одного человѣка, а онъ обѣщалъ прислать семитысячный вспомогательный корпусъ; Павелъ IV и Караффа не дѣлаютъ для меня ровно ничего, а они дали обѣщаніе возстановить въ мою пользу сильную партію въ самомъ Неаполѣ и выслать мнѣ людей, денегъ и съѣстныхъ припасовъ. Мои генералы и офицеры упали духомъ; солдаты мои ропщутъ... Но, не смотря на все это, я не отступлю; я выдержу до послѣдней крайности; я не иначе покину мою обѣтованную землю, какъ истощивъ всѣ мои усилія, всѣ мои средства; и, если мнѣ прійдется покинуть ее, возвращусь сюда, возвращусь во что бы то ни стало!
Герцогъ вдругъ замолчалъ; глаза его горѣли; онъ былъ чудно-хорошъ въ эту минуту.
-- О, герцогъ, сказалъ Габріэль:-- какъ я горжусь теперь, что вамъ угодно было сдѣлать меня участникомъ такого великаго предпріятія! Какъ горжусь я, что хоть малымъ могу быть полезенъ вамъ!
-- Но мы совсѣмъ забыли о письмѣ, отвѣчалъ герцогъ съ улыбкой.-- Теперь, Габріэль, у васъ два ключа къ нему, и, я надѣюсь, вы поймете его вполнѣ. Потрудитесь же, прочтите его.
"Государь!.." началъ молодой человѣкъ.-- Я остановился на этомъ словѣ, сказалъ онъ потомъ, и продолжалъ: "я имѣю сообщить вамъ двѣ дурныя новости и одну хорошую. Хорошая новость состоитъ въ томъ, что относительно бракосочетанія племянницы нашей, Маріи Стюартъ, послѣдовало окончательное рѣшеніе: свадьба эта совершится въ Парижѣ 20 числа будущаго мѣсяца. Одна изъ дурныхъ новостей получена изъ Англіи. Туда прибылъ изъ Испаніи Филиппъ II. Онъ всѣми мѣрами усиливается склонить жену свою, королеву Марію Тюдоръ, къ тому, чтобы она объявила войну Франціи. Королева слушается его во всемъ; а потому онъ непремѣнно достигнетъ своей цѣли, вопреки пользамъ и желанію Англичанъ. Уже поговариваютъ, что на границѣ Нидерландовъ будетъ собрана армія, и что главное начальство надъ нею поручится савойскому герцогу Филиберту-Эммануэлю. Когда это воспослѣдуетъ, его величество король непремѣнно отзоветъ васъ отсюда (потому-что у насъ крайній недостатокъ въ войскахъ); а за тѣмъ вамъ прійдется, любезнѣйшій братецъ, если не совсѣмъ отказаться отъ вашихъ здѣшнихъ плановъ, то, по-крайней-мѣрѣ, отложить ихъ на весьма-немалое время. Впрочемъ, во всякомъ случаѣ, надобно поступить какъ-можно-осторожнѣе: лучше подождать, чѣмъ испортить все дѣло опрометчивостью; вѣдь сколько ни будетъ сестра наша, королева-правительница Шотландіи, грозить Англіи разрывомъ,-- Марія Тюдоръ, страстно влюбленная въ своего мужа, не обратитъ на эти угрозы ни малѣйшаго вниманія. Пріймите же это къ свѣдѣнію."
-- И предсказаніе сбудется! вскричалъ герцогъ, сильно ударивъ кулакомъ по столу.-- Непремѣнно сбудется!.. Братъ не ошибается ни на волосъ!.. Да, Марія Тюдоръ послушается своего мужа... Но и я, конечно, не ослушаюсь явно короля... Да и какъ не повести мое войско во Францію при такихъ важныхъ обстоятельствахъ?.. Лучше откажусь отъ всѣхъ королевствъ въ мірѣ... Значитъ, опять препятствіе, нѣтъ, видно, ничего не выйдетъ изъ этой проклятой экспедиціи... именно "проклятой", хотя ее одобрилъ самъ папа... Безпрестанныя помѣхи... не то, такъ другое... Ну, а вы, Габріэль, что вы думаете о ней? Скажите мнѣ, прошу васъ откровенно. Не будетъ успѣха?... А?...
-- Я не желалъ бы, отвѣчалъ Габріэль:-- принадлежать къ числу тѣхъ, которые отчаяваются въ успѣхѣ вашей теперешней экспедиціи; но такъ-какъ вамъ угодно, чтобъ я высказалъ свое мнѣніе откровенно...
-- Понимаю васъ, Габріэль, и соглашаюсь съ вами. Да, я вижу, не въ настоящее время удастся намъ достигнуть предположенной цѣли; но клянусь вамъ, я не оставлю своего намѣренія... Прійдется только подождать... и притомъ, вѣдь поразить Филиппа II гдѣ бы то ни было все-таки значитъ поразить его въ Неаполѣ. Но продолжайте, Габріэль: если я не ошибаюсь, насъ ожидаетъ еще одна дурная новость.
Габріэль снова началъ читать письмо. Онъ прочелъ на этотъ разъ слѣдующее:
"Другое непріятное обстоятельство, о которомъ я долженъ увѣдомить васъ, любезнѣйшій братецъ, относится собственно до нашей фамиліи; но оно тѣмъ не менѣе важно для насъ. Его, впрочемъ, еще можно предотвратить, а потому я спѣшу писать къ вамъ о немъ. Дѣло, видите ли, вотъ въ чемъ. Конетабль Монморанси, который, какъ вамъ извѣстно, всегда былъ нашимъ врагомъ и всегда завидовалъ милостямъ его величества къ нашей фамиліи, теперь еще болѣе ненавидитъ насъ по случаю соизволенія на свадьбу племянницы нашей, Маріи, съ дофиномъ. Онъ очень-хорошо понимаетъ, что, благодаря этому счастливому для насъ событію, равновѣсіе, которое его величество всегда изволилъ поддерживать между нами и фамиліей Монморанси, сильно нарушено въ нашу пользу; поэтому конетабль настоятельно требуетъ возстановленія драгоцѣннаго для него равновѣсія. Онъ даже нашелъ къ тому весьма-хорошее средство, а именно: бракъ сына своего, Франциска, съ..."
Габріэль не прочелъ съ к ѣ мъ. Голосъ его замеръ, лицо покрылось блѣдностью.
-- Что съ вами? спросилъ герцогъ.-- Отъ-чего вы такъ поблѣднѣли? Да вы разстроены?.. Не дурно ли вамъ?
-- Да, немного... быть-можетъ, отъ усталости... легкое головокруженіе... но это скоро пройдётъ... Мнѣ даже уже лучше... и я, если позволите, могу продолжать читать. Гдѣ-бишь я остановился?.. Кажется тутъ, гдѣ кардиналъ говоритъ о средствѣ... нѣтъ, нѣсколько далѣе. А, нашелъ; вотъ здѣсь: "бракъ сына его, Франциска, съ Діаною де-Кастро, узаконенною дочерью короля и Діаны де-Пуатье. Вы, конечно, припомните, любезнѣйшій братецъ, что мужъ Діаны де-Кастро, герцогъ Ораціо Фарнезе былъ убитъ, спустя шесть мѣсяцевъ послѣ своей свадьбы, во время осады Гесдипа, и что Діана, овдовѣвъ такимъ-образомъ на четырнадцатомъ году, провела послѣднія пять лѣтъ въ парижскомъ монастырѣ des Filles-Dieu. Нынѣ, его величество, по просьбѣ конетабля, изволилъ взять ее изъ монастыря. Вы знаете, что я знатокъ въ хорошенькихъ личикахъ: такъ я вамъ скажу, что Діана красавица на-рѣдкость. Она всѣмъ здѣсь вскружила голову; а отецъ въ ней просто души не слышитъ. Въ добавокъ къ Герцогству Шательросскому, которое получила она еще прежде, онъ пожаловалъ ей теперь Ангулемское Герцогство. Нѣтъ еще и двухъ недѣль, какъ она оставила монастырь, а вліяніе ея на короля уже замѣчено всѣми. Онъ любитъ ее такъ много безъ-сомнѣнія потому-что она очаровательно-добра и кротка. Какая бы, впрочемъ, ни была причина, привязанности его къ ней, а привязанность эта такъ велика, что г-жа Валантинуа, которая, не знаю почему, сочла приличнымъ снабдить Діану оффиціально другою матерью, уже завидуетъ власти прелестной вдовушки. Для конетабля, значитъ, будетъ очень-выгодно, если удастся ему женить своего сына на Діанѣ де-Кастро. Но ему, по всему вѣроятію, и удастся достигнуть этой цѣли. Вамъ вѣдь извѣстно, въ какихъ отношеніяхъ находится онъ, старый волокита, къ Діанѣ Пуатье. Съ ея стороны, натурально, препятствій не будетъ. Да и король мѣшать, кажется, не станетъ: онъ видитъ, что мы значительно беремъ верхъ надъ Монморанси, что мы первенствуемъ надъ ними и въ совѣтѣ его, и въ войскѣ; а коль-скоро видитъ, то не прочь и поравнять насъ. Слѣдовательно, весьма-вѣроятно, что эта проклятая свадьба состоится..."
-- Вашъ голосъ, Габріэль, сказалъ герцогъ:-- опять начинаетъ дрожать; вамъ надобно отдохнуть, мой другъ; я ужь самъ дочитаю письмо. Оно, признаюсь, интересуетъ меня въ высшей степени. Вѣдь если дѣйствительно затѣя конетабля удастся, онъ уже чрезъ-мѣру поравняется съ нами. Странно только, что тутъ замѣшался этотъ простофиля сынокъ его, Францискъ: мнѣ все казалось, что онъ женатъ на г-жѣ Фіэннъ... Дайте же мнѣ письмо, Габріэль.
-- Да я чувствую себя весьма-хорошо, герцогъ, отвѣчалъ нашъ молодой человѣкъ, которому, замѣтимъ мимоходомъ, удалось прочесть про-себя нѣсколько строкъ далѣе.-- Я могу дочитать вамъ письмо.
Й онъ прочелъ окончаніе письма, которое состояло въ слѣдующемъ:
"Слѣдовательно, весьма-вѣроятно, что эта проклятая свадьба состоится. Есть однако и затрудненіе. Францискъ Монморанси женатъ тайно на г-жѣ Фіэннъ. Значитъ, необходимо испросить предварительно разводъ. Но Францискъ Монморанси уже уѣхалъ въ Римъ хлопотать о разводѣ. Имѣйте жь это въ виду, любезнѣйшій братецъ, и не медля пріимите мѣры. Старайтесь опередить Франциска; старайтесь склонить его святѣйшество, посредствомъ друзей нашихъ, Караффа, и вашими собственными просьбами, чтобы онъ не разрѣшилъ развода, хотя о немъ, предваряю васъ, самъ король будетъ просить папу письмомъ. Аттака, какъ видите, предстоитъ сильная: не жалѣйте же и вы усилій для защиты, какъ не жалѣли вы ихъ, когда защищали Сен-Дизье и Мецъ. Я, съ своей стороны, сдѣлаю все, что могу. Затѣмъ, любезнѣйшій братецъ, молю Господа, да низпошлетъ Онъ вамъ счастливую и продолжительную жизнь.
"Вашъ преданный и послушный братъ,
"Г. кардиналъ лотарингскій".
" Парижъ, 12 апр ѣ ля 1337 г."
-- Э, такъ еще есть надежда, сказалъ герцогъ Гизъ, когда Габріэль дочиталъ письмо кардинала:-- за солдатъ, которыхъ обѣщалъ мнѣ его святѣйшество, и которыхъ онъ не намѣренъ выслать, должно же быть вознагражденіе...
-- Стало-быть, замѣтилъ Габріэль боязливо:-- вы думаете, что его святѣйшество не согласится на разводъ и воспротивится новому браку Франциска Монморанси.
-- Да, думаю. Но какъ вы смущены, мой другъ! Вы, я вижу, принимаете живое участіе въ моихъ дѣлахъ... За то и я самъ, мой милый Габріэль, преданъ вамъ всею душою. Вѣрьте мнѣ въ томъ. Да, кстати, поговоримте о васъ. Изъ моей теперешней экспедиціи, по всему вѣроятію, не выйдетъ ничего хорошаго; и вы, находясь при ней, не встрѣтите случая оказать новыхъ отличій и обязать меня новыми важными услугами, подобными тѣмъ, которыя уже оказали мнѣ; что жь вамъ тутъ дѣлать? Да и мнѣ, право, совѣстно, что я все въ долгу у васъ. Такъ нельзя ли хоть немного поплатиться? Не могу ли я быть чѣмъ-нибудь полезенъ вамъ? Не имѣете ли вы чего-нибудь въ виду?.. Скажите, мой другъ, откровенно.
-- Не знаю, какъ благодарить ваше высочество за ваши милости; но не вижу...
-- Вотъ ужь пять лѣтъ, продолжалъ герцогъ:-- вы съ рѣдкимъ мужествомъ бьетесь подъ моимъ начальствомъ, и никогда не просили у меня денегъ, никогда не брали ихъ отъ меня. Не нуждаетесь ли вы, по-крайней-мѣрѣ, теперь?.. Да?.. тутъ, мой милый, стыдиться нечего. Деньги всякому нужны. И притомъ, вѣдь если вы возьмете отъ меня что, -- это будетъ не подарокъ, не заемъ: вы получите должное вамъ. Скажите же безъ околичностей, и хоть положеніе наше, какъ вамъ извѣстно, не очень-блистательно въ настоящее время...
-- Да, ваше высочество, мнѣ совѣстно, что у васъ иногда не бываетъ мелкихъ средствъ, необходимыхъ для осуществленія великихъ вашихъ предположеній; но я такъ мало нуждаюсь въ деньгахъ, что могу самъ предложить вамъ нѣсколько тысячъ экю, которыя очень будутъ полезны для арміи и которыя совершенно-безполезны для меня...
-- И которыя я принимаю съ благодарностію. Эти деньги, признаюсь вамъ, будутъ очень-кстати. Ну, а вы... не-уже-ли же я рѣшительно ничего не могу сдѣлать для васъ?.. Право, странный вы молодой человѣкъ!.. Не нуждается-себѣ ни въ чемъ!.. Э, да вотъ мысль! прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:-- Тибо, мой плутъ-каммердинеръ, подхватилъ для меня третьяго-дня, при штурмѣ Камили, прехорошенькую и премолоденькую барыню... Жену тамошняго прокурора... Она, говорятъ, первая красавица въ городѣ послѣ губернаторши, которая, однакожь, ускользнула отъ нашихъ рукъ... Но у меня, любезный Габріэль, теперь другое въ головѣ; да и волосы мои ужь сѣдѣютъ. Такъ не хотите ли?.. А?.. васъ, Sang-Dieu! не забракуютъ. Хотите?..
-- Въ отвѣтъ на предложеніе вашего высочества скажу, что жена губернатора, которая, какъ говорите вы, ускользнула отъ нашихъ рукъ, находится теперь у меня въ палаткѣ. Я встрѣтилъ ее случайно, когда мы ворвались въ городъ, и потомъ далъ ей пріютъ у себя,-- конечно, не съ тѣмъ, чтобъ воспользоваться правами побѣдителя. Я, напротивъ, желалъ только спасти се отъ наглости солдатъ. Она показалась мнѣ такою скромною, такою печальною... Я ошибся, и, спустя нѣсколько времени, убѣдился, что моя красавица вовсе не прочь принять сторону побѣдителей и воскликнуть, какъ древній Галлъ: Voe victis! Но я, къ-несчастію, въ настоящую минуту гораздо-менѣе, чѣмъ когда-нибудь, расположенъ повторить этотъ крикъ съ моею плѣнницею, и если вамъ угодно, она теперь же предстанетъ здѣсь, предъ знатокомъ красоты, болѣе-достоинымъ ея прелестей и званія.
-- Ну, вскричалъ герцогъ, засмѣявшись: -- такого молодаго человѣка я не видывалъ!.. Да ужь не въ монастырь ли хотите вы идти?.. Но шутки въ сторону: скажите, сдѣлайте милость, отъ-чего вы такъ степенничаете?
-- Отъ-того, что я влюбленъ, сказалъ Габріэль.
-- Ахъ, да, помню: вы ужь говорили, что у васъ есть враги, что вы влюблены въ кого-то. Нельзя ли помочь вамъ хоть въ этомъ отношеніи? Не могу ли я, напримѣръ, сблизить васъ съ женщиною, которую вы любите? Быть-можетъ, для этого вамъ нуженъ громкій титулъ?
-- Нѣтъ, ваше высочество, я не нуждаюсь и въ титулѣ; я ищу не почестей, а славы. Поэтому, если вы предполагаете, что здѣсь мнѣ уже нечего дѣлать, и что я не могу быть полезнымъ вамъ, позвольте мнѣ доставить королю въ Парижъ, къ свадьбѣ племянницы вашей, тѣ знамена, которыя взяли мы въ Ломбардіи. Вы весьма-много обрадуете меня этимъ. Если же при этомъ вамъ угодно будетъ написать къ его величеству письмо и упомянуть въ немъ, что нѣкоторыя изъ этихъ знаменъ отбиты лично мною и что отбить ихъ было не вовсе безопасно, вы сдѣлаете меня вполнѣ счастливымъ.
-- Ну, что жь, это дѣло весьма-возможное и въ добавокъ справедливое, сказалъ герцогъ.-- Мнѣ, конечно, жаль разстаться съ вами; по мы, безъ-сомнѣнія, скоро увидимся опять, если начнется война во Фландріи... Вѣдь увидимся, мой добрый Габріэль? Ваше мѣсто тамъ, гдѣ бьются; и вотъ почему вамъ нечего дѣлать здѣсь. Здѣсь просто скучно. Но въ Нидерландахъ будетъ славная потѣха, и я желаю, Габріэль, чтобъ намъ удалось позабавиться тамъ вмѣстѣ.
-- За счастіе почту послѣдовать за вами туда, герцогъ.
-- А между-тѣмъ, когда располагаете вы ѣхать въ Парижъ съ знаменами?
-- Да мнѣ кажется, надобно торопиться, если свадьба будетъ, какъ пишетъ его свѣтлость, 20-го мая.
-- Правда. Поѣзжайте же завтра. Иначе не поспѣете. Теперь, покамѣстъ, подите отдохните; а я заготовлю письмо къ королю и отвѣтъ брату. Отвѣтъ мой вы отдайте кардиналу лично, и скажите ему притомъ, что я надѣюсь уладить дѣло о разводѣ.
-- Можетъ-статься, мое присутствіе въ Парижѣ будетъ не безполезно для вашего высочества въ этомъ отношеніи...
-- У васъ все таинственности, виконтъ д'Эксме. Но я уже привыкъ къ нимъ... Прощайте, Габріэль; желаю вамъ спокойно провести вашу послѣднюю ночь въ моемъ лагерѣ.
-- Завтра утромъ явлюсь я за письмами... Ахъ, у васъ останутся мои Нормандцы, мои храбрые товарищи во всѣхъ моихъ походахъ... Вашему высочеству нужны люди... Я возьму съ собою только двухъ изъ нихъ, да моего конюшаго, Мартэна-Герра. Мнѣ будетъ достаточно этихъ трехъ спутниковъ. Одинъ Мартэнъ-Герръ стоитъ многихъ. Это человѣкъ преданный мнѣ и храбрый солдатъ, который боится только двухъ вещей въ мірѣ: своей жены и своей тѣни.
-- Какъ-такъ? спросилъ герцогъ смѣясь.
-- Жена расправлялась съ нимъ, какъ расправляются иные сердитые мужья съ своими женами. Онъ очень любилъ ее и долго терпѣлъ; но наконецъ правъ добрѣйшей супруги сталъ такъ крутъ, что бѣдный Мартэнъ-Герръ рѣшился бѣжать отъ нея и -- бѣжалъ. Теперь его приводитъ въ отчаяніе какое-то странное видѣніе. Ему кажется иногда, что онъ видитъ подлѣ себя своего двойника, другаго Мартэна-Герра, который похожъ на него, какъ двѣ капли воды. Этотъ двойникъ наводитъ на него невыразимый страхъ. Но за то пули для него ни-по-чемъ. Онъ, если вамъ угодно, одинъ кинется въ проломъ. Подъ Рант и и подъ Валенцой онъ спасъ мнѣ жизнь.
-- Возьмите же съ собой, Габріэль, этого храбраго труса, и будьте готовы завтра утромъ къ отъѣзду. Я приготовлю письма. Прощайте, мой другъ.
Габріэль не спалъ всю ночь. Онъ мечталъ и собирался въ дорогу. Чуть разсвѣло, онъ явился къ герцогу за письмами и послѣдними приказаніями. Потомъ, простясь съ нимъ, отправился въ шесть часовъ утра, съ Мартэномъ-Герромъ и съ двумя изъ своихъ Нормандцевъ, въ Римъ, съ тѣмъ, чтобы оттуда ѣхать въ Парижъ.
IV.
Королевская любимица.
Мы -- 20-го мая, въ Парижѣ, въ Луврѣ, въ комнатѣ супруги Сенешаля Брэзэ, герцогини Валентинуа, извѣстной подъ именемъ Діа и Пуатье. На башнѣ замка только-что пробило восемь часовъ утра. Діана, въ простенькомъ, совсѣмъ бѣломъ неглиже, склонилась, или полу-лежала на постели, покрытой чернымъ бархатомъ. Король, Генрихъ II, уже одѣтый, великолѣпно разряженный, сидѣлъ на стулѣ возлѣ нея.
Взглянемъ м е лькомъ на обстановку этой группы и на самую группу.
Комната Діаны Пуатье блистала всею роскошью, какою только прекрасная заря искусствъ, такъ-называемое возрожденіе (renaissance) могла разукрасить королевскій покой. Картины первоклассныхъ художниковъ изображали разные эпизоды ловли, въ которыхъ Діана, богиня рощъ и лѣсовъ, конечно, была главной героиней. Медальйоны и выкладки на стѣнахъ и дверяхъ, раззолоченные и раскрашенные, вездѣ представляли въ перемежку гербы Франциска I и Генриха II. Точно также и въ сердцѣ прекрасной Діаны мѣшались воспоминанія объ отцѣ и о сынѣ. Эмблемы были все историческія, знаменательныя: мѣстахъ въ двадцати рогъ діаниной луны виднѣлся между Саламандрой побѣдителя Мариньяна и Беллерофономъ, поражающемъ Химеру -- символомъ, присвоеннымъ Генрихомъ II со времени присоединенія Кале отъ Аигичанъ. Это непостоянное новолунье, впрочемъ, измѣнялось, являлось въ тысячѣ различныхъ формъ и сочетаній, дѣлающихъ истинную честь воображенію современнаго художника: въ одномъ мѣстѣ его прикрывала королевская корона, въ другомъ -- четыре H, четыре лиліи и четыре короны, составляли вокругъ него великолѣпную раму; далѣе являлось оно тройственнымъ; еще дальше, осыпаннымъ звѣздами. И девизы были не менѣе разнообразны, и все больше, по тогдашнему времени, на латинскомъ языкѣ: Diana regum venatrix. Что это было, наглость или лесть? Donec totum impleat orbem. Двойной переводъ: новолунье сдѣлается полной луной; слава короля наполнитъ вселенную, cum plena est, fit oemula Solis; вольный переводъ: красота и королевское достоинство -- сёстры. И восхитительные арабески, окружавшіе эмблемы и девизы, и украшенныя ими изящныя мёбели, еслибъ ихъ описывать, помрачили бы всю роскошь нашихъ временъ, и притомъ слишкомъ пострадали бы отъ самаго описанія.
Теперь бросимъ взгляда на короля.
Исторія говоритъ, что онъ былъ высокъ, строенъ, силенъ. Онъ долженъ былъ правильной діэтой и ежедневными упражненіями задерживать въ себѣ нѣкоторое расположеніе къ толстотѣ и, не смотря на то, обгонялъ на бѣгу самыхъ проворныхъ и самыхъ сильныхъ побѣждалъ въ борьбѣ и турнирахъ. Волосы и борода у него были черные, лицо смуглое, что, по словамъ современниковъ, придавало его физіономіи еще большее одушевленіе. На немъ въ этотъ разъ, какъ и всегда, были любимые цвѣта герцогини Валентинуа: кафтанъ зеленаго атласа съ бѣлымъ проборомъ и золотымъ шитьемъ; токъ съ бѣлымъ перомъ, весь усыпанный жемчугомъ и брильянтами; золотая въ два оборота цѣпь, съ висящимъ на ней знакомъ ордена св. Михаила; шпага работы Бенвенуто; бѣлый воротникъ венеціанскаго шитья; наконецъ, черный бархатный плащъ, усыпанный золотыми лиліями, граціозно лежалъ на плечахъ. Костюмъ былъ дивно-богатъ, и кавалеръ -- изящно-хорошъ.
Мы сказали два слова о томъ, что Діана была въ простомъ бѣломъ пеньюарѣ, крайне прозрачномъ и тонкомъ. Не такъ легко изобразить ея красоту; мудрено было сказать, отъ черной ли бархатной подушки, на которую она опиралась головой, или отъ поразительной бѣлизны платья ярче выступали снѣга и лиліи лица ея. Притомъ, тутъ было такое совершенство изящныхъ формъ, отъ котораго самъ Жанъ Гужонъ пришелъ бы въ отчаяніе. Ни одна античная статуя не достигала такой безукоризненности; а эта статуя была живая, и, какъ разсказываютъ, очень-живая. Что касается до граціи, разлитой во всѣхъ ея очаровательныхъ членахъ, о ней не надо и пытаться говорить: она неуловима, невоспроизводима, какъ лучъ солнечный. А что до возраста -- Діана не имѣла его, подобная, въ этомъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ, безсмертнымъ; по-крайней-мѣрѣ самыя свѣжія, самыя молодыя женщины рядомъ съ ней казались старыми, увядшими. Протестанты говорили о кореньяхъ и напиткахъ, отъ которыхъ Діана вѣчно оставалась шестнадцатилѣтнею. Католики утверждали только, что она каждый день беретъ холодныя ванны и даже зимой моетъ лицо водою со льдомъ. Рецепты Діаны сохранились. Но если правда, что Жанъ Гужонъ изваялъ свою Діану съ оленемъ по этой модели, то красота ея для насъ потеряна.
Итакъ, она была вполнѣ достойна любви двухъ королей, которыхъ заколдовала поочередно одного за другимъ,-- потому-что, если исторія о милостяхъ къ Сен-Валь е, которыми онъ обязанъ былъ своимъ прекраснымъ темнымъ глазамъ, и подлежитъ сомнѣнію, за то почти доказано, что Діана прежде была любовницей Франциска, а потомъ -- Генриха.
"Разсказываютъ" говоритъ Лабур е ръ: "что король Францискъ, который первый любилъ Діану Пуатье, разъ, послѣ смерти дофина Франциска, высказалъ ей свое неудовольствіе на недостатокъ живости въ принцѣ Генрихѣ. Она отвѣчала, что надо заставить его влюбиться, и что она хочетъ сдѣлать его своимъ поклонникомъ."
Что захочетъ женщина, тому непремѣнно быть: Діана въ-продолженіе двадцати-двухъ лѣтъ была для Генриха единственной страстно-любимой имъ женщиной.
Но мы ужь посмотрѣли на короля и любимицу; не пора ли теперь послушать ихъ?
Генрихъ держалъ въ рукѣ пергаментъ и читалъ вслухъ стихи, нерѣдко прерывая чтеніе и комментируя стихи не словомъ, а дѣломъ; но мы не можемъ здѣсь передать этихъ комментарій, потому-что они относятся къ положенію лицъ на сценѣ. Вотъ стихи:
Douce et belle bouchelette,
Plus fraîche et plus vermeillelte
Que le bouton églantin,
Au matin;
Plus suave et mieux fleurante
Que l'immortelle amarante,
Et plus mignarde cent fois
Que n'est la douce rosée
Dont la terre est arrosée
Goutte à goutte au plus doux mois.
Baise-moi, ma douce amie,
Baise-moi, ma chère vie,
Baise-moi mignonnement,
Serrément,
Jusques à tant que je die:
Las! je n'en puis plus, ma mie.
Las! mon Dieu, je n'en puis plus.
Lors ta bouchette retire,
Afin que mort, je soupire,
Puis, me donne le surplus,
Ainsi ma douce guerrièrre,
Mon coeur, mon tout, ma lumière,
Vivons ensemble, vivons
Et suivons
Les doux sentiers de jeunesse;
Aussi bien une vieillesse
Nous menace sur le port,
Qui, toute courbe et tremblante,
Nous attraîne, chancelante,
La maladie et la mort.
-- А какъ зовутъ милаго поэта, который такъ хорошо разсказываетъ то, что мы дѣлаемъ? спросилъ Генрихъ, окончивъ чтеніе.
-- Его зовутъ Реми Белло, государь, и мнѣ кажется, изъ него выйдетъ соперникъ Ронсару. Ну, что же! примолвила герцогиня:-- цѣните ли вы, какъ я, въ пятьсотъ экю эту страстную поэзію?
-- Онъ получитъ ихъ, твой protégé, моя прекрасная Діана.
-- Но изъ-за этого не должно забывать прежнихъ, государь. Вы подписали граммату о пенсіонѣ, который я, вашимъ именемъ, обѣщала Ронсару, этому поэту изъ поэтовъ?.. неправда ли? Въ такомъ случаѣ, мнѣ остается только просить у васъ вакантнаго Рекульскаго-Аббатства для вашего библіотекаря, Меллена Сен-Желэ, нашего французскаго Овидія.
-- Овидій будетъ аббатомъ, слышишь ли, мой милый Меценатъ, сказалъ король.
-- А! какъ вы счастливы, государь, что можете располагать по произволу такими благодѣяніями, такимъ добромъ! О, еслибъ я имѣла вашу власть хоть на одинъ часъ!
-- Еще ли она не всегда въ твоихъ рукахъ, неблагодарная?
-- Право, король? Но вотъ уже двѣ минуты по-крайней-мѣрѣ, какъ вы меня не цаловали!.. слава Богу!.. Вы говорите, что ваша власть всегда въ моихъ рукахъ. Не искушайте меня, государь! предупреждаю васъ, что я бы воспользовалась ею для уплаты огромнаго долга Филиберу Делормъ, который начинаетъ требовать, потому-что замокъ д'Ане конченъ. Онъ дѣлаетъ честь вашему царствованію, государь, это такъ, но слишкомъ-дорогъ! Поцалуй меня, мой Генрихъ!
-- За этотъ поцалуй, Діана, возьми для твоего Филибера Делормъ все, за что продается губернаторство Пикардіи.
-- Развѣ я продаю мои поцалуи, государь? Я даю ихъ тебѣ, Генрихъ... Двѣсти-тысячь ливровъ, я думаю, стоитъ это губернаторство? хорошо! въ такомъ случаѣ я могу взять жемчужное ожерелье, которое мнѣ предлагали, и которое мнѣ такъ хотѣлось надѣть сегодня для свадьбы вашего любимаго сына Франциска. Сто тысячь ливровъ Филиберу, сто тысячъ ливровъ за ожерелье, вотъ и пикардійское губернаторство.
-- Тѣмъ болѣе, что ты цѣнишь его ровно вдвое больше того, чего оно стоитъ, Діана.
-- Какъ! не-уже-ли оно стоитъ только сто тысячь ливровъ? Ну! что жь тутъ думать? въ такомъ случаѣ, я отказываюсь отъ ожерелья.
-- Ба! отвѣчалъ король смѣясь:-- у насъ есть еще кое-гдѣ три-четыре ваканціи, которыми можно заплатить за ожерелье, Діана.
-- О! государь, великодушнѣе васъ нѣтъ никого въ свѣтѣ, точно такъ, какъ нѣтъ любовника болѣе любимаго.
-- Да, ты дѣйствительно любишь меня, какъ я тебя люблю, не правда ли, Діана?
-- Онъ спрашиваетъ!
-- Знаешь ли, я обожаю тебя все больше и больше, потому-что ты дѣлаешься все прекраснѣе и прекраснѣе. А! какая сладкая улыбка, милая моя! А! какой чудный взглядъ! Дай мнѣ стать у ногъ твоихъ. Положи твои бѣленькія ручки ко мнѣ на плечи. Какъ ты хороша, Діана!.. Діана, какъ я тебя люблю!.. Я буду такъ смотрѣть на тебя часы, годы, я забуду Францію, забуду весь міръ.
-- И даже торжественный бракъ дофина, смѣясь сказала Діана: -- а между-тѣмъ, свадьба сегодня, черезъ два часа. И если вы уже готовы и блистательны, государь, то я еще совсѣмъ не готова. Пора, я думаю, позвать моихъ служанокъ. Сейчасъ пробьетъ десять часовъ.
-- Десять часовъ! сказалъ Генрихъ:-- у меня назначенъ именно этотъ часъ.
-- Свиданье, государь? Можетъ-быть, съ женщиной!
-- Съ женщиной.
-- И, безъ-сомнѣнія, хорошенькой?
-- Да, Діана, съ очень-хорошенькой.
-- Стало-быть, не съ королевой.
-- Злая! У Катерины Медичи есть своя красота, красота суровая, холодная, но дѣйствительная. Впрочемъ, я жду не королеву. Ты не отгадаешь кого?
-- Въ самомъ дѣлѣ не отгадаю, государь.
-- Другую Діану, живое воспоминаніе нашей первой любви, нашу дочь, нашу милую дочь!
-- Вы повторяете это слишкомъ-громко и слишкомъ-часто, государь, отвѣдала Діана, смутившись и нахмуривъ брови.-- У насъ былъ уговоръ, чтобъ выдавать мадамъ де-Кастро дочерью другой, а не моей. Я рождена, чтобъ имѣть отъ васъ дѣтей законныхъ, и была вашей любимицей только потому-что любила васъ; но не позволю объявить себя открыто вашей наложницей.
-- Все сдѣлается какъ тебѣ угодно, Діана, сказалъ король; -- впрочемъ, ты очень любишь нашу дочь, не правда ли?
-- Я люблю ее потому уже, что вы ее любите.
-- О, да! я сильно люблю ее... Она такъ мила, умна и такъ добра! Притомъ, Діана, она мнѣ напоминаетъ тѣ молодые дни, то время, когда я любилъ тебя... ахъ! не болѣе теперешняго, но любилъ... до преступности.
Король вдругъ впалъ въ грустную мечтательность, потомъ, поднявъ голову, сказалъ:
-- Этотъ Монгомери! ты не любила его, не правда ли, Діана? Ты не любила его?
-- Какой вопросъ! продолжала Фаворитка съ презрительной улыбкой.-- Послѣ двадцати лѣтъ все еще ревность.
-- Да, я ревновалъ, я ревнивъ, я всегда буду ревновать къ тебѣ, Діана. Наконецъ, ты его не любишь; но онъ любилъ тебя, несчастный, онъ смѣлъ любить тебя!
-- Боже мой, государь, вы всегда вѣрите клеветамъ, которыми преслѣдуютъ меня эти протестанты. Не такъ слѣдуетъ поступать католику. Во всякомъ случаѣ, еслибъ этотъ человѣкъ и любилъ меня, что жь отъ того, если мое сердце ни на минуту не оставляло васъ? И графъ Монгомери давно уже умеръ.
-- Да, умеръ! сказалъ король глухимъ голосомъ.
-- Зачѣмъ же омрачать этими воспоминаніями день, который долженъ быть днемъ радости? отвѣчала Діана.-- Скажите лучше, видѣли ли вы сегодня Франциска и Марію? также ли они влюблены другъ въ друга, эти дѣти? Наконецъ-то удовлетворится ихъ нетерпѣливое желаніе. Наконецъ, черезъ два часа, они будутъ принадлежать другъ другу, веселые, счастливые, хотя не такъ веселые, какъ Гизы, для которыхъ этотъ бракъ -- исполненіе всѣхъ надеждъ и ожиданій.
-- Да, но который бѣситъ, сказалъ король: -- моего старика Монморанси; и конетабль имѣетъ еще больше права бѣситься, потому-что Діана наша, кажется, тоже не будетъ принадлежать его сыну.
-- Но, государь, развѣ вы не обѣщали ему этого вознагражденія?
-- Конечно; но кажется, что мадамъ де-Кастро имѣетъ отвращеніе...
-- Восмьнадцатилѣтній ребенокъ, едва вышедшій изъ монастыря! Какое отвращеніе можетъ быть у нея?
-- За тѣмъ-то она теперь и ждетъ меня, чтобъ объяснить это.
-- Ступайте же къ ней, государь; а я постараюсь нарядиться, чтобъ вамъ понравиться.
-- А послѣ церемоніи, мы увидимся на карусели. Я переломлю сегодня еще копье въ честь вашу и намѣренъ сдѣлать васъ царицей турнира.
-- Царицей, а другая?
-- Царица только одна, Діана, ты это знаешь. До свиданья.
-- До свиданья, государь; но пожалуйста, будьте благоразумны и осторожны на турнирѣ: вы иногда пугаете меня.
-- Увы! опасности нѣтъ! я бы желалъ ея, чтобъ имѣть больше заслугъ въ твоихъ глазахъ. Но время идетъ, и обѣ мои Діаны выходятъ изъ терпѣнія... Скажи жь мнѣ еще разъ, что ты меня любишь.
-- Какъ всегда любила, такъ всегда буду любить васъ, государь.
Король, опуская за собою портьеру, послалъ любимицѣ поцалуй рукою.
-- Прощай, моя любящая и любимая Діана, сказалъ онъ.
И вышелъ.
Въ это время въ противоположной стѣнѣ отворилась потаенная дверца.
-- Чортъ побери! наговорились ли вы сегодня! сказалъ грубымъ голосомъ вошедшій конетабль Монморанси.
-- Другъ мой, отвѣчала, вставая, Діана:-- ты видѣлъ, что еще до десяти часовъ я употребляла все, чтобъ избавиться отъ него. Повѣрь мнѣ, я такъ же страдала, какъ и ты.
-- Какъ и я! нѣтъ, чортовъ праздникъ, голубушка, если вы воображаете, что ваши рѣчи успокоительны и забавны... Да и что это за новый фокусъ -- отказывать моему сыну Франциску въ рукѣ вашей дочери Діаны, послѣ даннаго мнѣ торжественнаго обѣщанія? Терновая шапка! не думаютъ ли, что эта побочная дочка большую честь сдѣлаетъ дому Монморанси, удостоивъ войдти въ него? Эта свадьба должна состояться, Діана, слышите ли? вы тамъ сдѣлаетесь между собою. Это единственное средство возстановить равновѣсіе между нами и Гизами, чтобъ чортъ ихъ проглотилъ! И такъ, Діана, не смотря ни на короля, ни на папу, ни на что, я хочу, чтобъ это было.
-- Но, другъ мой...
-- А! вскричалъ конетабль:-- когда я говорю, что хочу этого!..
-- Это будетъ, другъ мой, торопливо сказала испуганная Діана.
V.
Комната дѣтей Франціи.
Возвратившись къ себѣ, король уже не нашелъ дочери. Швейцаръ доложилъ ему, что, прождавъ его довольно-долго, Діана ушла въ комнату "дѣтей Франціи" и просила дать ей знать, когда его величество возвратится.
-- Хорошо, сказалъ Генрихъ: -- я самъ пойду къ ней. Пускай оставятъ меня, я хочу идти одинъ.
Онъ прошелъ чрезъ большую залу, вошелъ въ длинный корридоръ, потомъ, тихо отворивъ дверь, остановился у полураскрытой портьеры. Крикъ и смѣхъ дѣтей заглушали шелестъ его шаговъ, и онъ могъ, незамѣченный, любоваться прекрасной, граціозной картиной.
Молодая невѣста, Марія Стюартъ, стояла у окна, а вокругъ нея толпились: Діана де-Кастро, Елизавета и Маргарита Французская; всѣ три толковали ей наперерывъ, разглаживая складки ея платья, поправляя распустившійся локонъ, придавая наконецъ свѣжему костюму ея ту оконченность, которую умѣютъ придавать только женщины. Въ другомъ концѣ комнаты, братья Карлъ, Генрихъ и юный Францискъ смѣялись и кричали одинъ громче другаго, налегая изо всѣхъ силъ на дверь, въ которую прорывался женихъ, дофинъ Францискъ. Шалуны не хотѣли пускать его къ невѣстѣ.
Жакъ Аміо, наставникъ принцевъ, важно разсуждалъ въ сторонѣ съ гувернантами принцессъ, госпожею Кони и лэди Ленноксъ.
Такъ однимъ взглядомъ можно было теперь окинуть всю будущую исторію столькихъ несчастій, страстей и славы! Дофинъ, принявшій названіе Франциска II, Елизавета, вышедшая за Филиппа II и сдѣлавшаяся испанской королевой, Карлъ -- въ-послѣдствіи Карлъ IX, Генрихъ -- Генрихъ III, Маргарита Валуа, королева и жена Генриха IV, Францискъ, герцогъ алансонскій, анжуйскій и брабантскій, и Марія Стюартъ, бывшая два раза королевой и такой страдалицей...
Знаменитый переводчикъ Плутарха задумчивымъ, проницательнымъ взоромъ слѣдилъ за играми этихъ дѣтей и предугадывалъ судьбы Франціи.
-- Нѣтъ, нѣтъ, Францискъ не войдетъ сюда, кричалъ съ нѣкоторою запальчивостію дикій Карлъ-Максимиліанъ, давшій въ-послѣдствіи повелѣніе о варѳоломеевской-ночи. И, съ помощію братьевъ, онъ успѣлъ запереть дверь на замокъ, такъ-что дофину Франциску уже совершенно-нельзя было войдти, и -- слабый даже передъ тремя дѣтьми -- онъ только стучался и умолялъ своихъ противниковъ.
-- Бѣдный Францискъ! какъ они его мучатъ! сказала Марія Стюартъ своимъ сестрамъ.
-- Дайте же мнѣ приколоть булавку, стойте спокойнѣе, дофина, смѣясь сказала маленькая Маргарита.-- Какое славное изобрѣтеніе эти булавки, и какой великій человѣкъ долженъ быть тотъ, кто изобрѣлъ ихъ прошлаго года! прибавила она.
-- А когда приколютъ булавку, продолжала нѣжная Елизавета:-- я отворю бѣдному Франциску, не смотря на этихъ злыхъ духовъ; потому-что мнѣ больно видѣть, какъ онъ тамъ страдаетъ.
-- Ты понимаешь это, Елизавета, сказала улыбаясь Марія Стюартъ:-- и думаешь о своемъ миломъ Испанцѣ донѣ-Карлосѣ, сынѣ испанскаго короля, который давалъ такіе праздники и такъ развлекалъ насъ въ Сен-Жерменѣ.
-- Взгляни, взгляни! вскричала лукаво, хлопая въ ладоши, маленькая Маргарита: -- Елизавета покраснѣла; ея Кастилецъ въ-самомъ-дѣлѣ милъ и прекрасенъ...
-- Полно, полно! вступилась материнскимъ тономъ Діана де-Кастро, старшая сестра: -- нехорошо такъ смѣяться другъ надъ другомъ, Маргарита.
Дѣйствительно, нельзя вообразить зрѣлища восхитительнѣе этихъ четырехъ красавицъ, такихъ различныхъ, такихъ совершенныхъ -- точно цвѣточныя распуколки! Діана -- вся непорочность и кротость; Елизавета -- важность и нѣжность; Марія Стюартъ -- роскошная томность; Маргарита -- вѣтренная рѣзвушка. Тронутый, восхищенный Генрихъ не могъ насмотрѣться на эту прекрасную группу. Но надо же было наконецъ рѣшиться войдти.
-- Король! вскричали всѣ въ одинъ голосъ, и всѣ побѣжали къ королю и отцу. Только Марія Стюартъ, оставшись нѣсколько назади, тихонько отперла дверь, за которой содержался въ плѣну Францискъ. Дофинъ быстро вошелъ -- и молодая семья была вся въ сборѣ.
-- Здравствуйте, дѣти! сказалъ король:-- я очень-доволенъ, что нашелъ васъ здѣсь всѣхъ здоровыми и веселыми. А тебя не пускали, Францъ, мой бѣдный любовникъ? но теперь ты можешь видѣть часто и постоянно свою невѣсту. Вы очень любите другъ друга?
-- О! да, государь, я люблю Марію!
И страстный юноша съ жаромъ поцаловалъ руку своей будущей жены.
-- Дофинъ! быстро и строгимъ тономъ сказала лэди Ленноксъ:-- такъ публично не цалуютъ дамскихъ рукъ, особенно въ присутствіи его величества. Что подумаетъ государь о Маріи и ея гувернанткѣ?
-- Но развѣ эта ручка не мнѣ принадлежитъ? сказалъ дофинъ.
-- Пока еще нѣтъ, отвѣчала Англичанка: -- и я намѣрена выполнить мои обязанности до конца.
-- Не безпокойся, сказала Марія въ-полголоса своему жениху, который уже начиналъ горячиться:-- когда она отвернется, я возвращу тебѣ руку.
Король мысленно смѣялся.
-- Вы строги, милэди, но правы, примолвилъ онъ, входя въ свою роль.-- А вы, мессиръ Аміо, надѣюсь, довольны своими воспитанниками. Господа, прошу слушаться вашего наставника; онъ друженъ съ великими героями древности. Мессиръ Аміо, давно ли вы получали извѣстія о Пьерѣ Дануа, нашемъ общемъ наставникѣ, и о Генрихѣ Этьенѣ, нашемъ товарищѣ по ученью?
-- Старецъ и юноша здоровы, государь, и будутъ счастливы, когда узнаютъ, что ваше величество изволите объ нихъ помнить.
-- Ну, дѣти, сказалъ король: -- я хотѣлъ васъ видѣть передъ церемоніей, и доволенъ, что видѣлъ. Теперь, Діана, я къ твоимъ услугамъ, моя милая; ступай за мною.
Діана почтительно поклонилась и пошла за королемъ.
VI.
Діана де-Кастро.
Діана де-Кастро, которую мы видѣли ребенкомъ, теперь была уже лѣтъ восьмнадцати; красота ея сдержала свои обѣщанія: развилась и правильною и изящною; на кроткомъ и умномъ лицѣ ея выражалось дѣвственное чистосердечіе. Діана де-Кастро и по характеру и по уму осталась тѣмъ ребенкомъ, какимъ мы ее знали. Ей еще не было тринадцати лѣтъ, какъ герцогъ де-Кастро, котораго она не видѣла со дня брака, былъ убитъ при осадѣ Эздэна. На время траура, король отправилъ вдову-ребенка въ монастырь des Filles-Dieu въ Парижѣ, и Діанѣ такъ понравилось тамъ, что она выпросила позволеніе остаться съ добрыми монахинями и подругами до-тѣхъ-поръ, пока ему угодно будетъ снова отдать ее въ замужство. Такого благочестиваго намѣренія нельзя было не уважить, и Генрихъ взялъ Діану изъ монастыря только мѣсяцъ тому назадъ, когда конетабль Монморанси, завидуя успѣхамъ Гизовъ, началъ просить и получилъ для своего сына руку дочери короля и фаворитки.
Въ-продолженіе этого мѣсяца, проведеннаго при дворѣ, Діана успѣла пріобрѣсть общее уваженіе и любовь: "потому", какъ говоритъ Брантомъ въ книгѣ о знаменитыхъ женщинахъ: "что она была очень добра и никому не дѣлала непріятнаго, притомъ была великодушна, съ умомъ соединяла добродѣтель". Но въ этой чистой, теплой добродѣтели, такъ рѣзко обозначавшейся среди всеобщаго развращенія того времени, не было ничего суроваго и жесткаго. Такъ, когда однажды сказали при Діанѣ, что дочь Франціи должна быть смѣлою и отважною, и что робость ея отзывается монастыремъ, она въ нѣсколько дней научилась ѣздить верхомъ, и не было кавалера, который бы могъ сравняться съ нею въ смѣлости и ловкости. Съ-тѣхъ-поръ, она сопровождала короля на охотѣ, и Генрихъ все болѣе и болѣе плѣнялся этой дочерью, которая безъ аффектаціи искала малѣйшаго случая предупредить его желанія и поправиться ему. Такимъ образомъ, Діана пользовалась правомъ входить къ отцу во всякое время и была всегда встрѣчаема радушно. Ея трогательная красота, ея чистосердечная мина, этотъ ароматъ дѣвственности и невинности, который вѣялъ отъ нея, даже нѣсколько-печальная улыбка,-- дѣлали ее самою изящною, самою, можетъ-быть, восхитительною женщиной при этомъ дворѣ, блиставшемъ столькими ослѣпительными красотами.
-- Ну, я слушаю тебя, моя милушка! сказалъ Генрихъ.-- Ужь одиннадцать часовъ. Церемонія брака въ Сен-Жерменѣ назначена въ двѣнадцать. И такъ, я могу удѣлить тебѣ цѣлые полчаса, хотя желалъ бы удѣлить и больше. Лучшія минуты въ моей жизни тѣ, которыя я провожу съ тобою.
-- Вы снисходительны, государь, какъ истинный отецъ!
-- Нѣтъ, но я очень люблю тебя, мое любящее дитя, и отъ всего сердца желаю сдѣлать тебѣ пріятное, если это не вредитъ важнымъ интересамъ, которые для короля всегда должны быть важнѣе его чувствъ. А чтобъ доказать это, я прежде дамъ тебѣ отчетъ по двумъ твоимъ просьбамъ. Добрая сестра Моника, которая такъ любила тебя и заботилась о тебѣ въ монастырѣ, сдѣлана, по твоему ходатайству, главной настоятельницей Монастыря д'Ориньи въ Сен-Кентенѣ.
-- О! какъ я вамъ благодарна, государь!
-- Что касается до Антуана, твоего любимаго вимутьесскаго служителя, то онъ получитъ значительный пожизненный пенсіонъ изъ моей казны. Жалѣю, что нѣтъ уже на свѣтѣ сэра Энгеррана, иначе мы бы доказали по-царски нашу признательность достойному наставнику, который такъ счастливо воспиталъ нашу милую дочь Діану. Но онъ прошлаго года умеръ, не оставивъ даже по себѣ наслѣдниковъ.
-- Государь, вы слишкомъ -- милостивы и великодушны.
-- Вотъ еще, Діана, документы на званіе герцогини ангулемской, и это не составляетъ еще четверти того, что бы я желалъ для тебя сдѣлать. Я вижу, ты бываешь иногда задумчива и печальна, и этимъ желалъ утѣшить или излечить тебя отъ горя. Ну, такъ, стало-быть, ты несчастлива?
-- Ахъ, государь! отвѣчала Діана:-- какъ мнѣ быть несчастливой, когда вы осыпаете меня благодѣяніями? Я прошу только объ одномъ, чтобъ не измѣнялось мое настоящее счастіе. Будущее, какъ бы прекрасно и блистательно ни было, не можетъ вознаградить меня за потерю настоящаго.
-- Діана, сказалъ Генрихъ значительнымъ тономъ:-- ты знаешь, что я взялъ тебя изъ монастыря для того, чтобъ отдать за Франциска Монморанси. Прекрасная партія, Діана; а между-тѣмъ, этотъ бракъ, который (не скрою отъ тебя) былъ бы весьма-полезенъ для моей политики, кажется, тебѣ непріятенъ. Ты должна мнѣ сказать, по-крайней-мѣрѣ, причины отказа, который огорчаетъ меня...
-- Я не намѣрена скрывать ихъ, батюшка. Во-первыхъ, сказала Діана съ замѣшательствомъ: -- меня увѣрили, что Францискъ Монморанси уже тайно женатъ на г-жѣ Фіеннъ, придворной дамѣ королевы.
-- Это правда, отвѣчалъ король:-- но онъ женатъ на ней тайно, безъ согласія конетабля и безъ моего позволенія, итакъ этотъ бракъ недѣйствителенъ; а если папа дастъ разводъ, то ты не можешь быть взъискательнѣе его, святѣйшества! И такъ, если это смущало тебя...
-- Но есть другая причина, батюшка.
-- А какая? посмотримъ, какимъ образомъ можетъ сдѣлать тебя несчастною бракъ, который бы считали лестнымъ для себя самые благородные и самые богатые наслѣдники Франціи.
-- Но, батюшка, потому-что... потому-что я уже люблю, сказала Діана, бросаясь въ смущеніи, со слезами на глазахъ, на грудь короля.
-- Ты любишь, Діана? повторилъ изумленный Генрихъ:-- а какъ называется тотъ, кого ты любишь?
-- Габріэль, государь!
-- Какой Габріэль? сказалъ король, улыбаясь.
-- Не знаю, батюшка.
-- Что такое, Діана? Объяснись, ради Бога.
-- Государь, я вамъ все разскажу. Это любовь дѣтства. Я видѣла Габріэля каждый день. Онъ былъ такъ услужливъ, такъ отваженъ, такъ прекрасенъ, такъ уменъ, такъ нѣженъ! онъ меня звалъ своею маленькой женой. Ахъ! государь, не смѣйтесь,-- это любовь священная, первая, запечатлѣвшаяся въ моемъ сердцѣ; другія могутъ прибавиться къ ней, но не изгладить ея. А между-тѣмъ, я вышла за герцога Фарнезскаго, государь; но тогда я еще не знала, что дѣлаю; меня принудили, я повиновалась какъ ребенокъ. Съ-тѣхъ-поръ, я видѣла, я жила, я поняла, какъ виновата была предъ Габріэлемъ! Бѣдный Габріэль! Оставляя меня, онъ не плакалъ, но во взглядѣ его была глубокая скорбь! Все это возвратилось ко мнѣ съ золотыми воспоминаніями дѣтства, во время уединенной жизни въ монастырѣ, такъ-что я два раза пережила дни, проведенные съ Габріэлемъ -- въ дѣйствительности и мысленно. И, возвратившись сюда, государь, между совершенными придворными, я не видала ни одного, который могъ бы сравниться съ Габріэлемъ; Францискъ, покорный сынъ надменнаго конетабля, никогда не будетъ въ состояніи заставить меня забыть кроткаго, благороднаго товарища моего дѣтства. Поэтому, теперь, пріучившись понимать свои поступки и ихъ важность, батюшка, я останусь вѣрною Габріэлю до-тѣхъ-поръ, пока вы позволите мнѣ быть свободною.
-- Но видѣла ли ты его, Діана, съ-тѣхъ-поръ, какъ оставила Вимутье?
-- Увы! нѣтъ, батюшка.
-- Но имѣешь о немъ извѣстіе, по-крайней-мѣрѣ?
-- Также нѣтъ. Только отъ Энгеррана я узнала, что послѣ моего отъѣзда, онъ оставилъ родину; онъ сказалъ своей кормилицѣ Алоизѣ, что она увидитъ его славнымъ и сильнымъ, чтобъ она не безпокоилась о немъ... Съ этимъ онъ и уѣхалъ...
-- И въ семействѣ его съ-тѣхъ-поръ ничего о немъ не знаютъ? спросилъ король.
-- Въ его семействѣ? повторила Діана.-- Изъ его семейства я знала только Алоизу, батюшка, и бывая съ Энгерраномъ въ Монгомери, никогда не видѣла его родственниковъ.
-- Въ Монгомери! вскричалъ Генрихъ, блѣднѣя.-- Діана! Діана! Это не Монгомери, надѣюсь! скажи скорѣе, это не Монгомери?
-- О! нѣтъ, государь; тогда онъ, вѣрно, жилъ бы въ замкѣ, а онъ былъ въ домѣ своей кормилицы Алоизы. Но что вамъ сдѣлали Монгомери? Отъ-чего это имя встревожило васъ до такой степени? Развѣ они враги ваши? О нихъ тамъ всѣ говорятъ съ почтеніемъ.
-- А! конечно! продолжалъ король съ презрительнымъ смѣхомъ: -- они мнѣ ничего не сдѣлали, рѣшительно ничего. Да и что можетъ сдѣлать Валуа Монгомери? Возвратимся къ твоему Габріэлю. Кажется, такъ ты его называешь?
-- Да...
-- И у него нѣтъ другаго имени?
-- Сколько мнѣ извѣстно,-- нѣтъ, государь; онъ такой же сирота, какъ и я, и при мнѣ никогда не говорили объ отцѣ его.
-- И у тебя, наконецъ, Діана, нѣтъ другой причины отказываться отъ предполагаемаго союза съ Монморанси, кромѣ этой старинной любви къ Габріэлю? не правда ли?
-- Этого достаточно для моихъ убѣжденій, государь.
-- Очень-хорошо, Діана, и я не стану дѣйствовать противъ твоихъ убѣжденій, если можно будетъ узнать и оцѣнить твоего друга, хотя бы онъ былъ, какъ я догадываюсь, сомнительнаго происхожденія.
-- Нѣтъ ли также препятствія въ моемъ гербѣ, ваше величество?
-- Есть ли у тебя гербъ или нѣтъ, но Монморанси и Кастро считаютъ за честь ввести въ свой домъ законную дочь моего герба. Твой Габріэль, напротивъ... но не въ томъ дѣло. Меня занимаетъ то, что онъ тебя не видалъ шесть лѣтъ, что онъ забылъ о тебѣ, Діана, и любитъ, можетъ-быть, другую.
-- Вы не знаете Габріэля, государь; у него дикое и вѣрное сердце, которое погаснетъ любя меня.
-- Хорошо, Діана! Съ тобою, конечно, невѣрность неправдоподобна, и ты имѣешь право отвергать мое предположеніе; но по всему видно, что этотъ юноша отправился на войну. Ну! и весьма-вѣроятно, что онъ погибъ. Я огорчаю тебя, дитя мое... вотъ уже ты и поблѣднѣла и заплакала. Да, я вижу, что это чувство глубоко запало въ твою душу, и хоть я не имѣлъ случая встрѣчать подобнаго и меня пріучили сомнѣваться въ вѣчной любви, но я не улыбаюсь надъ твоимъ чувствомъ, я уважаю его. Только посмотри, милушка,-- для твоей дѣтской любви безъ предмета, для одного воспоминанія, для призрака, -- посмотри въ какое затруднительное положеніе ставитъ меня твой отказъ. Если я не сдержу даннаго конетаблю слова, онъ разсердится, безъ сомнѣнія, и, можетъ-быть, оставитъ службу; а въ такомъ случаѣ, королемъ буду уже не я, а герцогъ Гизъ... Посмотри, Діана: изъ шести братьевъ этого имени, у герцога Гиза въ рукахъ всѣ военныя силы Франціи, у кардинала -- финансы, у третьяго -- мои марсельскія суда, четвертый -- управляетъ Шотландіей, а пятый заступитъ мѣсто Бриссака въ Пьемонтѣ. Такъ-что во всемъ моемъ государствѣ, я, король, не могу располагать ни однимъ солдатомъ, ни однимъ экю безъ ихъ согласія. Я говорю съ тобою кротко, Діана; объясняю тебѣ, въ чемъ дѣло; прошу, когда могу приказывать. Но я полагаюсь на твою разсудительность, и хочу, чтобъ отецъ, а не король получилъ согласіе дочери на его планы. Я получу его, потому-что ты добра и любишь меня. Этотъ бракъ, дитя мое, спасаетъ меня; онъ дастъ Монморанси авторитетъ, отнимая его у Гизовъ. Онъ уравновѣшиваетъ двѣ чашечки вѣсовъ, для которыхъ моя королевская власть служитъ коромысломъ. Гизъ сдѣлается менѣе горячъ, а Монморанси болѣе преданъ. Ну! ты не отвѣчаешь, милушка?.. Не-уже-ли ты не хочешь внять просьбамъ твоего отца, который не приневоливаетъ тебя, но дѣйствуетъ кротко, раздѣляетъ твои мысли,-- и только проситъ тебя не отказать ему въ первой услугѣ, которою ты можешь отплатить ему за то, что онъ сдѣлалъ и что намѣренъ сдѣлать для твоего счастія и благосостоянія? Ну, Діана, дочь моя, -- согласна ты?
-- Государь, отвѣчала Діана:-- голосъ вашъ въ тысячу разъ могущественнѣе, когда проситъ, нежели когда приказываетъ.-- Я готова жертвовать собою для вашихъ видовъ, но съ условіемъ, государь.
-- А съ какимъ?
-- Чтобъ этотъ бракъ былъ не ранѣе, какъ черезъ три мѣсяца; а между-тѣмъ я спрошу, не знаетъ ли чего Алоиза о Габріэлѣ; употреблю всѣ средства убѣдиться въ истинѣ, если его уже нѣтъ, и испросить назадъ данное ему обѣщаніе, если онъ живъ.
-- Согласенъ отъ всего сердца, сказалъ довольный Генрихъ:-- и прибавлю, что нельзя дѣйствовать благоразумнѣе въ подобномъ ребячествѣ... И такъ, ты будешь разъискивать Габріэля и, въ случаѣ нужды, я помогу тебѣ; а черезъ три мѣсяца выйдешь за Франциска, каковъ бы ни былъ результатъ твоихъ розъисковъ, живъ или умеръ твой другъ?
-- Теперь, сказала Діана, покачивая печально головкой: -- я не знаю, чего желать мнѣ для него, -- смерти или жизни.
Король открылъ-было ротъ и готовился предложить не слишкомъ отеческую теорію, утѣшеніе довольно-смѣлое; но онъ взглянулъ на дѣвственный, ангельскій профиль Діаны, и мысль его выразилась только улыбкой.
-- Къ-счастію или къ-несчастію, придворные обычаи передѣлаютъ ее, подумалъ Генрихъ.
-- Теперь, Діана, прибавилъ онъ громко:-- пора отправиться въ церковь.-- Дай мнѣ руку; я проведу тебя до большой галереи, а потомъ увидимся на карусели и на послѣобѣденныхъ играхъ. Если ты не очень-сердита за мою тиранію, то будешь апплодировать мнѣ, мой красавецъ-судья.
VII.
Поговорки конетабля.
Въ тотъ же день послѣ обѣда, между-тѣмъ, какъ въ Турнелли происходилъ карусель и торжество, конетабль Монморанси дѣлалъ допросъ шпіону въ Луврѣ, въ кабинетѣ Діаны Пуатье, на счетъ своихъ задушевныхъ тайнъ.
Шпіонъ былъ средняго роста, смуглый, черноволосый, съ черными глазами, съ орлинымъ носомъ, раздвоившимся подбородкомъ, съ выступавшей впередъ нижней губой и нѣсколько сутуловатъ. Онъ имѣлъ поразительное сходство съ Мартэномъ-Герромъ, вѣрнымъ конюшимъ Габріэля. Когда они были не вмѣстѣ, ихъ можно было принять одного за другаго, а вмѣстѣ, они казались близнецами,-- такъ походили они во всемъ другъ на друга. Тѣ же черты лица, тѣ же лѣта, тѣ же пріемы.
-- А съ курьеромъ что вы сдѣлали, господинъ Арно? спросилъ копетабль.
-- Я уничтожилъ его, что дѣлать! Но это было ночью въ фонтенблоскомъ лѣсу. Убійство припишутъ ворамъ. Я остороженъ.
-- Нужды нѣтъ, господинъ Арно, дѣло все-таки важное, и я не доволенъ, что вы такъ скоро прибѣгнули къ оружію.
-- Я не отступаю ни предъ какою крайностію, когда дѣло идетъ объ услугѣ вамъ.
-- Да; но однажды навсегда говорю вамъ, господинъ Арно, что если вы дадите себя схватить, то я дамъ васъ повѣсить, сказалъ конетабль сухимъ и нѣсколько-презрительнымъ тономъ.
-- Будьте спокойны, мы люди съ предосторожностями.
-- Теперь посмотримъ письмо.
-- Вотъ оно.
-- Ну, разверни его не ломая печати и читай. Не-уже-ли ты воображаешь, что я умѣю читать? чортъ побери!
Господинъ Арно дю-Тилль вынулъ изъ кармана родъ острыхъ ножницъ, тщательно подрѣзалъ печать и развернулъ письмо. Сначала онъ обратился къ подписи.
-- Изволите видѣть,-- я не ошибался. Письмо дѣйствительно къ кардиналу Гизу отъ кардинала Караффы, какъ этотъ несчастный курьеръ имѣлъ глупость мнѣ признаться.
-- Читай же, терновая шапка! вскричалъ Монморанси.
Господинъ Арно читалъ:
"-- Любезный союзникъ, только три важныя слова. Во-первыхъ, по вашей просьбѣ, папа поведетъ медленно дѣло о разводѣ, и будетъ водить вчера пріѣхавшаго въ Римъ Франциска Монморанси отъ конгрегаціи до конгрегаціи, чтобы потомъ совершенно отказать въ его просьбѣ".
-- Pater noster... пробормоталъ конетабль.-- Чтобъ черти спалили всѣ эти красныя мантіи!
"Во-вторыхъ" продолжалъ Арно: "г. Гизъ, вашъ знаменитый братъ, взявъ Камили, теперь держитъ въ осадѣ Чивителлу. Но рѣшиться послать ему людей и провіантъ, которыхъ онъ проситъ -- для насъ важное пожертвованіе, и мы по-крайней-мѣрѣ должны быть увѣрены, что, его не отзовутъ для фландрской войны, какъ здѣсь носятся слухи. Постарайтесь, чтобъ онъ остался у насъ, и его святѣйшество, не смотря на тяжелое время, рѣшится выпустить большое количество индульгенцій, чтобъ помочь Франциску Гизу проучить, какъ слѣдуетъ, герцога Альбу, его надменнаго властителя".
-- Adveniat regnum tuum!.. пробормоталъ Монморанси.-- Постараемся, кровяная голова! постараемся, хотя бы пришлось призвать Англичанъ во Францію. Продолжайте-ка, черти бъ пѣли! Арно.
"Въ-третьихъ" продолжалъ шпіонъ: "чтобъ ободрить васъ и содѣйствовать вашимъ стремленіямъ, скажу вамъ, что въ Парижъ скоро пріѣдетъ посланный вашимъ братомъ къ Генриху виконтъ д'Эксме съ знаменами, отбитыми въ итальянскую кампанію. Онъ отправляется и, безъ сомнѣнія, пріѣдетъ въ одно время съ моимъ письмомъ, которое, впрочемъ, я предпочелъ ввѣрить нашему обыкновенному курьеру; его присутствіе и славные подарки, которые онъ предложитъ королю, конечно, помогутъ вамъ устроить что слѣдуетъ".
-- Fiat voluntas tua! вскричалъ взбѣшеный конетабль.-- Увидимъ этого чортова посланника! рекомендую тебѣ его, Арно. Кончено это проклятое письмо?
-- Слѣдуютъ привѣтствія и подпись.
-- Ну, видишь, что тебѣ предстоитъ работа, пріятель?
-- Я ея-то только и жду, да еще нѣсколько денегъ, чтобъ удобнѣе привести ее къ желанному окончанію.
-- Шутъ! вотъ сто дукатовъ. Съ тобой надо всегда держать деньги въ рукахъ.
-- Я трачу только по вашимъ порученіямъ.
-- Твои шашни стоютъ тебѣ больше моей службы, плутъ.
-- О! какъ вы ошибаетесь во мнѣ! Мое единственное желаніе -- жить спокойно, счастливо и безбѣдно въ какой-нибудь провинціи, окруженнымъ женою и дѣтьми, и тамъ проводить дни, какъ подобаетъ честному отцу семейства.
-- Это въ-самомъ-дѣлѣ совершенная добродѣтель и въ буколическомъ тонѣ. Ну! исправься, копи деньги, женись и будешь въ состояніи осуществить свои планы семейнаго счастія. Никто тебѣ не мѣшаетъ.
-- А запальчивость! И какая женщина пойдетъ за меня!
-- Къ дѣлу, въ ожиданіи гименея, господинъ Арно; запечатайте снова это драгоцѣнное письмо и отнесите его къ кардиналу. Вы переодѣнетесь, понимаете? и скажете, что исполняете волю товарища, который, умирая, передалъ вамъ это письмо.
-- Можете быть покойны. Перепечатанное письмо и поддѣльный курьеръ будутъ правдоподобнѣе самой истины.
-- Ахъ, чортъ побери! продолжалъ Монморанси:-- мы забыли записать имя гизовскаго уполномоченнаго.-- Какъ-бишь его?
-- Виконтъ д'Эксме.
-- Да, такъ, плутъ. Ну! помни это имя. Гэ! кому еще меня нужно?
-- Извините, сударь, сказалъ вошедшій курьеръ конетабля.-- Дворянинъ, пріѣхавшій изъ Италіи, имѣетъ порученіе къ королю отъ герцога Гиза, и я считалъ нужнымъ предупредить васъ, тѣмъ болѣе, что онъ хочетъ непремѣнно говорить съ кардиналомъ лотарингскимъ. Онъ называетъ себя виконтомъ д'Эксме.
-- Хорошо сдѣлалъ, Гильйомъ, сказалъ конетабль.-- Проси сюда этого господина. А ты, Арно, стань здѣсь за портьерой и воспользуйся случаемъ разсмотрѣть того, съ кѣмъ тебѣ, безъ сомнѣнія, прійдется имѣть дѣло.
-- Мнѣ кажется, отвѣчалъ Арно:-- что я уже гдѣ-то его видѣлъ. Впрочемъ, надо удостовѣриться... Виконтъ д'Эксме?..
Шпіонъ скользнулъ за портьеру. Гильйомъ ввелъ Габріэля.
-- Извините, сказалъ молодой человѣкъ, кланяясь старику:-- съ кѣмъ я имѣю честь говорить?
-- Я конетабль Монморанси, милостивый государь; что вамъ угодно?
-- Еще разъ прошу извиненія, продолжалъ Габріэль:-- то, что я имѣю сказать, я долженъ сказать королю.
-- Вы знаете, что его величества нѣтъ въ Луврѣ, а во время его отсутствія...
-- Я отправлюсь или буду ждать его величество, прервалъ Габріэль.
-- Его величество на праздникѣ въ Турнелли и возвратится сюда не ранѣе вечера; вы, можетъ-быть, не знаете, что сегодня празднуется бракъ Дофина?
-- Нѣтъ, я узналъ это на дорогѣ. Но я ѣхалъ чрезъ улицы Университета и Моста-Мѣнялъ, и не былъ въ Улицѣ-Святаго-Антуана.
-- Вамъ бы слѣдовало отправиться за толпою. Она бы привела васъ къ королю.
-- Но я еще не имѣлъ чести представляться его величеству. Я совершенно новый человѣкъ при дворѣ, и надѣялся найдти въ Луврѣ кардинала лотарингскаго. Я спрашивалъ его свѣтлость и не знаю, почему меня привели сюда.
-- Кардиналъ, какъ лицо духовное, любитъ воинскія игры, а я, какъ человѣкъ военный, люблю только дѣйствительныя сраженія, и потому я въ Луврѣ въ то время, какъ кардиналъ въ Турнелли.
-- Итакъ, если позволите, я отправлюсь туда же.
-- Боже мой! отдохните немного; вы, кажется, пріѣхали издалека, изъ Италіи, конечно, если ѣхали чрезъ Университетскую Улицу.
-- Дѣйствительно, изъ Италіи. Не имѣю причины скрывать этого.
-- Вы, можетъ-быть, отъ герцога Гиза. Ну! что онъ тамъ дѣлаетъ?
-- Позвольте сказать это прежде его величеству и оставить васъ, чтобъ исполнить эту обязанность.
-- Если вы такъ спѣшите... Безъ сомнѣнія, прибавилъ онъ съ притворнымъ добродушіемъ:-- вы торопитесь увидѣть кого-нибудь изъ нашихъ красавицъ. Ручаюсь, что вы и торопитесь, и боитесь. А? не правда ли, молодой человѣкъ?
Но Габріэль съ холоднымъ и важнымъ видомъ, вмѣсто отвѣта, низко поклонился и вышелъ.
-- Paler nosier qui es in coelis!.. прошипѣлъ сквозь зубы конетабль, когда дверь затворилась.-- Не воображаетъ ли этотъ проклятый франтикъ, что я хотѣлъ его задобрить или подкупить! Развѣ я не знаю, что онъ скажетъ королю? Ну, попадется, такъ поплатится за свою суровость и наглое недовѣріе. Гей! господинъ Арно! Ну? что? гдѣ плутъ? тоже убѣжалъ! Чтобъ ихъ! Всѣ какъ сговорились одурѣть сегодня; чортъ ихъ перепутай!..
Между тѣмъ, какъ конетабль излагалъ свое неудовольствіе въ проклятіяхъ и набожныхъ поговоркахъ, Габріэль, проходя по довольно-темной галереѣ, въ величайшему удивленію увидѣлъ передъ собою у двери своего конюшаго Мартэна-Герра, которому приказывалъ ждать себя на дворѣ.
-- Это ты, Мартэнъ, сказалъ онъ ему.-- Ты пришелъ встрѣчать меня? Ну, ступайте съ Жеромомъ впередъ и ждите меня съ знаменами на углу Улицы-св.-Екатерины и св.-Антуана. Можетъ-быть, кардиналъ захочетъ, чтобы мы представили ихъ королю сейчасъ же передъ дворомъ на карусели. Христофъ подержитъ мою лошадь и поѣдетъ со мною. Ну, понялъ? Ступай же.
-- Да, сударь, я знаю, что хотѣлъ знать, отвѣчалъ Мартэнъ-Герръ и пустился внизъ по лѣстницѣ впередъ Габріэля.-- Поэтому Габріэль, спускавшійся медленно, весьма удивился, найдя своего конюшаго еще на дворѣ, перепуганнаго, блѣднаго.
-- Ну, Мартэнъ, что съ тобою? спросилъ онъ его.
-- Ахъ, сударь, я сейчасъ его видѣлъ, прошелъ вотъ подлѣ меня, говорилъ мнѣ.
-- Кто?
-- Кто, если не сатана, привидѣніе, чудовище, другой Мартэнъ-Герръ.
-- Опять тѣ же бредни, Мартэнъ! ты спишь стоя?
-- Никакъ нѣтъ, я не спалъ. Онъ говорилъ мнѣ, сударь; остановился передо мною, уничтожилъ меня своимъ магическимъ взглядомъ и, смѣясь адскимъ смѣхомъ, сказалъ: "Ну! а мы все на службѣ у виконта д'Эксме" замѣтьте, говоритъ мы, сударь, "и привезли изъ Италіи знамена, взятыя Гизомъ на войнѣ". Я невольно кивнулъ головой: какъ онъ знаетъ все это? И потомъ говоритъ: "Чего же бояться, развѣ мы не друзья и не братья?" Потомъ, услышавъ, что вы идете, прибавилъ съ дьявольской усмѣшкой, отъ которой у меня волосы стали дыбомъ: "Мы увидимся, Мартэнъ-Герръ, увидимся". И исчезъ въ эту дверцу, можетъ-быть, или просто въ стѣну.
-- Какой вздоръ ты говоришь! сказалъ Габріэль.-- Когда же онъ успѣлъ наговорить столько съ-тѣхъ-поръ, какъ ты ушелъ отъ меня въ галереѣ?
-- Я, сударь? я не двигался съ мѣста и ждалъ васъ здѣсь, какъ вы приказали.
-- Еще что! съ кѣмъ же, какъ не съ тобой, я сейчасъ говорилъ?
-- Конечно, съ другимъ, сударь, съ моимъ двойникомъ, съ моимъ привидѣніемъ.
-- Бѣдный Мартэнъ, продолжалъ Габріэль съ состраданіемъ: -- ты болѣнъ? у тебя болитъ голова? Мы, можетъ-быть, долго ѣхали по солнцу.
-- Да, сказалъ Маргенъ-Герръ:-- вы, пожалуй, вообразите еще, что у меня бредъ. Но вотъ доказательство, сударь, я не знаю и перваго слова изъ тѣхъ приказаній, которыя вы сейчасъ отдавали, какъ вы думаете, мнѣ.
-- Ты забылъ, Мартэнъ! съ кротостію сказалъ Габріэль.-- Ну! я повторю тебѣ, мой другъ. Я говорилъ, чтобъ ты шелъ съ знаменами и ждалъ меня на углу Улицы-св.-Антуана и св.-Екатерины, чтобъ взялъ съ собой Жерома, а со мной останется Христофъ; вспомнилъ теперь?
-- Извините, сударь, нельзя мнѣ вспомнить того, чего я не зналъ.
-- Наконецъ, ты теперь знаешь это, сказалъ Габріэль.-- Пойдемъ къ калиткѣ, гдѣ насъ ждутъ лошади и люди, и скорѣе въ дорогу. Въ Турнелли!
-- Слушаю, сударь. Стало-быть, у васъ теперь два конюшихъ; но слава Богу, что у меня не два господина.
VIII.
Счастливый карусель.
Торжественная арена была устроена по Улицѣ-св.-Антуана, отъ Турнелли до королевскихъ конюшенъ. Она образовала длинный четвероугольникъ, окруженный по бокамъ скамьями для зрителей. На одномъ концѣ сидѣла королева и вокругъ нея дворъ. На противоположномъ концѣ, при входѣ, ждали бойцы. Народъ толпился по боковымъ галереямъ.
Когда, послѣ религіознаго обряда и послѣдовавшаго за нимъ обѣда, королева и дворъ вошли на приготовленныя мѣста, виватъ и радостныя восклицанія раздались со всѣхъ сторонъ.
Но эти именно веселые крики были причиной того, что праздникъ начался несчастіемъ. Лошадь гвардейскаго офицера Аваллона, испуганная шумомъ, бросилась и понеслась по аренѣ. Сброшенный наѣздникъ ударился о барьеръ и былъ вынесенъ полумертвый.
Это приключеніе сильно встревожило короля, но страсть къ играмъ и каруселямъ скоро взяла верхъ.
-- Бѣдный Аваллонъ, сказалъ онъ: -- такой усердный! Пусть хорошенько позаботятся о немъ, по-крайней-мѣрѣ.
И потомъ прибавилъ:
-- Ну! все-таки можно начать игры въ кольцо.
Игра въ кольцо въ то время была нѣсколько-сложнѣе и труднѣе, нежели какъ мы ее знаемъ. Столбъ, на которомъ висѣло кольцо, стоялъ почти на второй трети арены. Надо было проскакать галопомъ первую треть, и несясь во весь галопъ чрезъ вторую треть, схватить копьемъ кольцо на скаку.
Но копье надо было держать горизонтально надъ головою, не касаясь древкомъ до туловища. Остальную треть арены проѣзжали рысью и королева вручала побѣдителю брильянтовое кольцо.
Генрихъ II, на бѣлой, убранной золотомъ и бархатомъ лошади, былъ самый ловкій наѣздникъ. Онъ держалъ копье и дѣйствовалъ съ удивительнымъ искусствомъ и меткостью. Но Вьелльвиль соперничалъ съ нимъ, и однажды всѣ уже думали, что побѣда останется за первымъ. У него было двумя кольцами болѣе, нежели у короля, а оставалось поднять только три. Вьелльвиль, какъ сметливый придворный, далъ промахъ по всѣмъ тремъ, и награду получилъ король.
Принимая кольцо, онъ колебался и съ сожалѣніемъ взглянулъ на Діану Пуатье; подарокъ былъ предложенъ королевой, и потому слѣдовало передать его новобрачной дофинѣ, Маріи Стюартъ.
-- Ну, что? спросилъ онъ въ антрактѣ:-- есть надежда спасти Аваллона?
-- Онъ еще живъ, государь, отвѣчали ему, но послѣдняя минута несомнѣнна.
-- Увы! сказалъ король.-- Перейдемъ же къ гладіаторскимъ играмъ.
Эти гладіаторскія игры были представленія битвъ съ маневрами и эволюціями, весьма-новыя и рѣдкія въ то время, но безъ-сомнѣнія онѣ не поразили бы воображенія зрителя нашего времени и читателя нашей книги. Итакъ, мы отсылаемъ къ Брантому тѣхъ, кто желаетъ знать марши и контр-марши двѣнадцати гладіаторовъ, "одѣтыхъ въ древнія римскія тоги, шесть въ бѣлыхъ и шесть въ пунцовыхъ атласныхъ", что дѣйствительно могло казаться весьма-историческимъ въ то время, когда мѣстные цвѣта были еще неизвѣстны.
Послѣ этой прекрасной битвы, окончившейся всеобщимъ рукоплесканіемъ, начались приготовленія къ скачкѣ вокругъ кольевъ.
На концѣ арены, гдѣ былъ расположенъ дворъ, вбили нѣсколько кольевъ отъ пяти до шести футовъ вышиною, въ извѣстномъ разстояніи другъ отъ друга. Слѣдовало проскакать между ними, дѣлая различные круги и повороты во всѣхъ направленіяхъ, не пропустивъ и не задѣвъ ни одного. Въ награду назначался браслетъ удивительной работы.
Изъ восьми разъ, король остался побѣдителемъ три раза, полковникъ Бонниве выигралъ тоже три раза. Девятый и послѣдній туръ долженъ былъ рѣшить дѣло; но Бонниве былъ такъ же почтителенъ, какъ и Вьелльвиль; и, не смотря на ловкость своей лошади, пріѣхалъ третьимъ, а награда досталась королю.
Король занялъ мѣсто подлѣ Діаны Пуатье, и публично передалъ ей полученный браслетъ.
Королева поблѣднѣла отъ негодованія.
Гаспаръ Таваннъ, стоявшій за нею, наклонился къ Катеринѣ Медичи.
-- Слѣдите за мною глазами, посмотрите, куда я пойду и что сдѣлаю, сказалъ онъ ей на ухо.
-- А что ты хочешь дѣлать, мой храбрый Гаспаръ? спросила королева.
-- Отрѣзать носъ г-жѣ Валентинуа, холодно, серьезнымъ тономъ отвѣчалъ Таваннъ.
Онъ пошелъ-было. Катерина, полу-испуганная, полу-довольная, удержала его.
-- Но подумалъ ли ты, Гаспаръ, -- тебя повѣсятъ.
-- Подумалъ; но я спасу короля и Францію.
-- Благодарю, Гаспаръ, отвѣчала Катерина:-- ты такой же отважный другъ, какъ суровый воинъ. Но я приказываю тебѣ остаться, Гаспаръ; терпѣніе.
Терп ѣ ніе! Это слово, казалось, было до-сихъ-поръ основнымъ догматомъ для Катерины Медичи. Та, которая въ-послѣдствіи такъ охотно стала на первую ступень, никогда, казалось, не желала выйдти изъ полутѣни втораго плана. Она ждала. А между-тѣмъ, она была тогда въ полной силѣ той красоты, о которой Бурдейль оставилъ намъ такія тонкія подробности; главное стараніе ея было -- рѣже показываться; и, вѣроятно, этой скромности она обязана была тѣмъ, что злословіе приближенныхъ ея мужа рѣшительно не открывало рта. Одинъ только грубый конетабль осмѣливался замѣчать королю, что послѣ десятилѣтняго безплодія, десятеро дѣтей, подаренныхъ Катериною Франціи, очень-мало похожи на отца. Никто другой не смѣлъ пикнуть противъ королевы.
Въ этотъ день, какъ и всегда, Катерина, казалось, вовсе не замѣчала того вниманія, которымъ король окружалъ Діану Пуатье, что видѣлъ и зналъ весь дворъ. Утишивъ пламенное негодованіе маршала, она стала разговаривать съ дамами о только-что кончившихся играхъ и о ловкости, въ которой отличился Генрихъ.
Турниры готовились только на завтра и въ послѣдующіе дни; но многіе изъ придворныхъ просили у короля позволенія, прежде назначеннаго срока, переломить нѣсколько копій въ честь и удовольствіе дамъ.
-- Пусть! отвѣчалъ, король:-- я согласенъ отъ всей души, хотя это можетъ разстроить г. кардинала, которому, я думаю, только эти два часа, какъ мы здѣсь, достались на разборку такой огромной корреспонденціи. Получилъ вдругъ два извѣстія, и, кажется, очень озабоченъ ими. Ну, ничего! мы послѣ узнаемъ, въ чемъ дѣло; а вы пока можете переломить нѣсколько копій... Вотъ и награда побѣдителю, примолвилъ Генрихъ, снявъ висѣвшее у него на шеѣ золотое ожерелье.-- Старайтесь, господа; но берегитесь: если дѣло пойдетъ не на шутку, я готовъ вмѣшаться и захватить назадъ предложенную награду, тѣмъ больше, что я кое-что долженъ г-жѣ де-Кастро. Не забудьте также, что ровно въ шесть часовъ борьба кончится, и побѣдитель, кто бы онъ ни былъ, будетъ увѣнчанъ. И такъ, въ-продолженіе часа вы можете показывать намъ свои меткіе удары. Но во всякомъ случаѣ, позаботьтесь, чтобъ никто не пострадалъ. А, кстати, что Аваллонъ?
-- Увы, государь! онъ сейчасъ только умеръ.
-- Упокой Господи его душу! возразилъ Генрихъ.-- Изъ моихъ гвардейцевъ онъ былъ, можетъ-быть, самый усердный къ службѣ, самый храбрый. Кто-то замѣнитъ мнѣ его?.. Но, господа, дамы ждутъ, ристалище сейчасъ будетъ открыто. Посмотримъ, кто получитъ ожерелье изъ рукъ королевы?
Графъ Поммривъ первый удержалъ поле; потомъ онъ долженъ былъ уступить г. Бюри, который въ свою очередь уступилъ маршалу Амвилю. Могучій и ловкій маршалъ одержалъ верхъ надъ пятью одинъ за другимъ выступавшими противниками.
Король не выдержалъ.
-- Э! сказалъ онъ маршалу: -- увидимъ, г. Амвиль, вѣчно ли вы тамъ будете первенствовать!
Онъ вооружился, и съ перваго раза Амвиль былъ выбитъ изъ стременъ. Потомъ была очередь г. Оссюна. Потомъ не явилось больше ни одного противника.
-- Что же, господа? сказалъ Генрихъ.-- Какъ! никто не хочетъ биться со мной? Нарочно, что ли, щадятъ меня? примолвилъ онъ, нахмуривъ брови.-- А, чортъ возьми! я этого не думаю! Здѣсь королемъ только тотъ, кто побѣдитель; первенство -- одному искусству. Нападайте же на меня, господа, смѣлѣе.
Но никто не отважился выйдти на льва; одинаково боялись -- и побѣдить, и быть побѣжденными.
Между-тѣмъ, король горѣлъ нетерпѣніемъ. Къ нему начинало, можетъ-быть, закрадываться подозрѣніе, что предшествовавшіе соперники употребляли противъ него не всѣ свои силы. Эта мысль, унижавшая побѣду въ собственныхъ глазахъ побѣдителя, возбуждала въ немъ страшную досаду.
Наконецъ, новый противникъ перелетѣлъ черезъ барьеръ. Генрихъ, и не взглянувъ, кто этотъ противникъ, выступилъ противъ него и помчался... Оба копья разлетѣлись въ куски; но король подъ силой удара покачнулся въ сѣдлѣ и долженъ былъ схватиться за луку; соперникъ не шевельнулся. Въ эту минуту пробило шесть часовъ. Генрихъ былъ побѣжденъ.
Проворно и весело спрыгнулъ онъ съ коня, бросилъ поводъ конюшему и подалъ руку своему побѣдителю, чтобъ самому подвести его къ королевѣ. Къ величайшему изумленію, онъ увидѣлъ передъ собой лицо совершенно-незнакомое. Впрочемъ, это былъ кавалеръ чрезвычайно-статный, съ благородной физіономіей, и королева, надѣвая ожерелье на шею ставшаго передъ ней на колѣни молодаго человѣка, не могла не заглядѣться, улыбнулась ему.
Кавалеръ, послѣ низкаго поклона, всталъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ эстрадѣ и, остановясь передъ г-жею Кастро, подалъ ей полученное въ награду ожерелье.
Трубы еще звучали такъ громко, что никому не было слышно восклицаній, вырвавшихся вдругъ изъ двухъ устъ:
-- Габріэль!
-- Діана!
Діана, блѣдная отъ радости и изумленія, взяла ожерелье дрожащею рукою. Всѣ подумали, что незнакомецъ слышалъ, какъ король обѣщалъ это ожерелье г-жѣ Кастро, и не хотѣлъ лишить подарка такую прекрасную даму. Нашли, что его поступокъ любезенъ и достоинъ порядочнаго человѣка. Самъ король думалъ то же самое.
-- Вотъ, сказалъ онъ:-- трогательная любезность. Но я, успѣвшій узнать по именамъ всѣхъ своихъ дворянъ, я, признаюсь, не могу припомнить, гдѣ и когда васъ видѣлъ; а между-тѣмъ, былъ бы чрезвычайно радъ узнать, кто далъ мнѣ сейчасъ такой жестокій толчокъ, который чуть не вышибъ меня изъ сѣдла, да, слава Богу, ноги мои оказались крѣпки.
-- Государь, отвѣчалъ Габріэль:-- я въ первый разъ имѣю честь быть въ присутствіи вашего величества. До-сихъ-поръ, я находился въ войскѣ, и только-что воротился изъ Италіи. Меня зовутъ виконтомъ д'Эксме.
-- Виконтъ д'Эксме! повторилъ король:-- хорошо! теперь я буду помнить имя моего побѣдителя.
-- Государь! проговорилъ Габріэль:-- гдѣ вы, тамъ нѣтъ побѣдителя; я представлю на это вашему величеству блестящее доказательство.
Онъ подалъ знакъ. Мартэнъ-Герръ и два воина вошли съ итальянскими знаменами и положили ихъ къ ногамъ короля.
-- Государь! продолжалъ Габріэль:-- вотъ знамена, отбитыя въ Италіи вашими войсками; его высочество герцогъ Гизъ посылаетъ ихъ вашему величеству. Его свѣтлость кардиналъ лотарингскій увѣрилъ меня, что вашему величеству не будетъ непріятно, если я представлю эти трофеи такъ необдуманно, въ присутствіи двора и народа -- свидѣтелей, жаждущихъ вашей славы. Имѣю честь вручить также и эти письма отъ герцога Гиза.
-- Благодарю, г. д'Эксме, сказалъ король.-- Такъ вотъ тайна всей корреспонденціи кардинала. Эти письма утверждаютъ нашу довѣренность къ вамъ, виконтъ. Но у васъ у самого прекрасная манера представляться... Какъ? изъ этихъ знаменъ, четыре взяты лично вами. Нашъ кузенъ Гизъ называетъ васъ однимъ изъ самыхъ храбрыхъ офицеровъ. Г. д'Эксме, просите отъ меня что хотите, и клянусь Богомъ, просьба ваша сейчасъ будетъ исполнена.
-- Государь, вы слишкомъ-милостивы, и я отдаюсь на волю вашего величества.
-- Вы -- офицеръ въ войскѣ герцога Гиза, сказалъ король.-- Хотите ли быть офицеромъ нашей гвардіи? Я не зналъ, кѣмъ замѣнить Аваллона, который, къ-сожалѣнію, сегодня умеръ; но теперь вижу, что у него будетъ достойный преемникъ.
-- Ваше величество...
-- Вы согласны? это рѣшено. Завтра вступите въ должность. Теперь возвратимся въ Лувръ; тамъ вы мнѣ разскажете всѣ подробности итальянской войны.
Габріэль поклонился.
Генрихъ отдалъ приказаніе отправляться. Толпа разсѣялась съ крикомъ: "vive le roi!" Діана какъ-будто волшебной силой очутилась на минуту возлѣ Габріэля.
-- Завтра, на вечерѣ у королевы, шепнула она ему.
И исчезла, увлеченная своимъ кавалеромъ, бросивъ въ сердце стариннаго друга сладкую надежду.
IX.
О томъ, что можно пройдти возлѣ своей судьбы и не узнать ея.
Вечер а у королевы обыкновенно бывали послѣ ужина. Габріэлю внушили, что онъ, по новому своему званію офицера гвардіи, не только имѣетъ право, но даже обязанъ являться на этихъ вечерахъ. Ему, конечно, нечего было бояться нарушить обязанность; единственная его забота была -- переждать двадцать-четыре часа до исполненія этой обязанности. Видно, что усердіемъ и храбростію Аваллонъ былъ замѣненъ достойно.
Но надо же было убить одинъ за другимъ всѣ двадцать четыре часа, отдѣлявшіе Габріэля отъ желанной минуты. Молодой человѣкъ, съ радости уже успѣвшій отдохнуть и еще не видавшій Парижа иначе, какъ при переходахъ изъ лагеря, въ лагерь, отправился по городу съ Мартэномъ-Герромъ искать приличной квартиры. Счастливый день задался Габріэлю: онъ нашелъ незанятою ту самую квартиру, которую нѣкогда занималъ отецъ его, графъ Монгомери. Габріэль нанялъ эту квартиру, не смотря на то, что она была немножко великолѣпна для простаго офицера гвардіи; но ему стоитъ только написать къ вѣрному Эліо, и тотъ пришлетъ ему нужную сумму изъ Монгомери. Онъ сталъ бы также просить свою добрую кормилицу Алоизу, чтобъ она пріѣхала къ нему жить.
Первая цѣль Габріэля была достигнута: онъ теперь былъ уже не ребенокъ, а человѣкъ, который самъ стоитъ за себя и съ которымъ нужно держать разсчетъ; къ знаменитости, доставшейся ему отъ предковъ, онъ прибавилъ славу, которая принадлежала ему лично. Одинъ, безъ всякой опоры, кромѣ собственной шпаги, безъ всякихъ ходатайствъ, кромѣ собственной отваги, онъ въ двадцать-четыре года достигъ значительной степени. Онъ могъ, наконецъ, съ гордостію явиться предъ той, кого любилъ, такъ же, какъ и передъ тѣми, кого долженъ былъ ненавидѣть. Ненавистныхъ поможетъ ему узнать Алоиза; любимая имъ -- уже узнала его.
Габріэль уснулъ съ спокойнымъ духомъ и спалъ крѣпко.
На другой день, ему надо было представиться г-ну Буаси, великому конюшему Франціи, чтобъ вручить доказательства своего благороднаго происхожденія. Г-нъ Буаси, человѣкъ честный, былъ другомъ графа Монгомери. Онъ понялъ причину, почему Габріэль скрылъ свое настоящее имя, и далъ слово хранить его тайну. Вскорѣ узнали виконта по появленію его съ маршаломъ Амвилемъ. Потомъ, Габріэль непосредственно началъ свою службу посѣщеніемъ и осмотромъ парижскихъ государственныхъ тюремъ. Путешествіе тягостное, которое разъ въ мѣсяцъ входило въ число его служебныхъ обязанностей.
Онъ началъ Бастиліей и кончилъ Шатл е.
Начальникъ тюрьмы вручилъ ему списокъ своихъ арестантовъ, перечислялъ умершихъ, больныхъ, переведенныхъ, освобожденныхъ, и за тѣмъ дѣлалъ съ нимъ печальный обзоръ, представлялъ ему страшное зрѣлище. Габріэль думалъ, что все уже кончено, когда начальникъ Шатл е показалъ ему въ своемъ спискѣ страницу почти совсѣмъ бѣлую, на которой была только эта, сильнѣе всѣхъ поразившая Габріэля отмѣтка:
No 21, X. секретный арестантъ. Если, во время пос ѣ щенія начальника, или офицера гвардіи, онъ покусится заговорить, то перевести его въ другую, бол ѣ е сокровенную и строгую камеру.
-- Кто же этотъ важный арестантъ? Можно узнать? спросилъ Габріэль у г-на Сальвуазона, начальника Шатл е.
-- Никто этого не знаетъ, отвѣчалъ начальникъ.-- Я принялъ его отъ моего предшественника, а тотъ -- отъ своего. Вы видите въ спискѣ, что вмѣсто числа, въ которое онъ поступилъ сюда, оставленъ пробѣлъ. Надо полагать, что это было при королѣ Францискѣ I. Мнѣ разсказывали, что онъ раза два или три пытался говорить. Но при первомъ его словѣ начальникъ долженъ, подъ страхомъ тяжкаго наказанія, запереть дверь его камеры и приказать перевести его въ другую, строжайшую камеру; такъ и было сдѣлано. Теперь здѣсь есть только одна камера строже той, которую онъ занимаетъ, и эта камера -- смерть. Его, безъ сомнѣнія, хотѣли и туда перевести, но онъ теперь молчитъ. Конечно, это долженъ быть какой-нибудь ужасный преступникъ. Онъ постоянно закованъ, и его тюремщикъ, чтобъ предупредить всякое возможное покушеніе, входитъ къ нему каждую минуту.
-- Но если онъ говоритъ съ тюремщикомъ? сказалъ Габріэль.
-- О! на это употребляютъ глухо-нѣмаго, который родился въ тюрьмѣ и никогда изъ нея не выйдетъ.
Габріэль вздрогнулъ. Этотъ человѣкъ, совершенно-отдѣленный отъ всего живущаго и который, между-тѣмъ, жилъ и мыслилъ,-- внушилъ ему состраданіе, смѣшанное съ какимъ-то ужасомъ. Какая мысль, какое внутреннее угрызеніе, страхъ ли ада, или вѣра въ небо, могли мѣшать этому страдающему существу разбить голову о тюремную стѣну? Мщеніе или надежда привязывали его къ жизни?..
Габріэль почувствовалъ родъ нетерпѣливаго желанія увидѣть этого человѣка; у него забилось сердце такъ же, какъ билось оно въ тѣ минуты, когда онъ ходилъ на свиданіе съ Діаной. Онъ осмотрѣлъ сотню арестантовъ съ невольнымъ состраданіемъ. Но этотъ привлекъ и тронулъ его больше всѣхъ другихъ; тоска давила ему грудь при мысли объ этомъ болѣзненномъ существованіи.
-- Пойдемте въ нумеръ 21-й, сказалъ онъ начальнику странно-смущеннымъ голосомъ.
Они спустились по нѣсколькимъ чернымъ, сырымъ лѣстницамъ, миновали много сводовъ, похожихъ на страшныя спирали дантова ада; потомъ начальникъ остановился передъ желѣзной дверью.
-- Здѣсь. Я не вижу сторожа; онъ, вѣроятно, въ камерѣ; но у меня есть двойной ключъ. Войдемте.
Онъ отперъ; они вошли при свѣтѣ фонаря, бывшаго въ рукахъ у ключника.
Тогда Габріэль увидѣлъ безмолвную, ужасную картину, какую можно увидѣть развѣ только въ бреду злой горячки.
Вся внутренность камеры -- сплошной камень, камень черный, заплесневѣлый, зловонный; потому-что это печальное мѣсто было изрыто ниже ложа Сены и вода, въ случаѣ сильной прибыли, затопляла его до половины. По этимъ мрачнымъ стѣнамъ ползали липкія насѣкомыя; въ ледяномъ воздухѣ не раздавалось никакого звука, кромѣ звука капели, падающей мѣрно и глухо съ отвратительнаго свода.
Немного-меньше, нежели эти капли, немного-больше, нежели водоотливныя машины, жили тамъ два человѣческія существа, изъ которыхъ одно сторожило другое, оба помертвѣлыя, безсловесныя.
Тюремщикъ, что-то въ родѣ идіота, великанъ съ остолбенѣлыми глазами, съ безжизненнымъ лицомъ, стоялъ въ тѣни и безсмысленнымъ взоромъ глядѣлъ на арестанта, лежавшаго въ углу на связкѣ соломы, закованнаго по рукамъ и по ногамъ вбитою въ стѣну цѣпью. Это былъ старикъ съ сѣдой бородой и такими же волосами. Когда вошли посѣтители, онъ, казалось, спалъ и не шевелился; можно было подумать, что это или трупъ, или статуя.
Но вдругъ онъ приподнялся, сѣлъ, открылъ глаза, и взглядъ его устремился въ глаза Габріэлю.
Ему запрещено было говорить; но этотъ страшный, блистательный взглядъ говорилъ. Онъ заворожилъ Габріэля. Начальникъ, въ сопровожденіи ключника обходилъ всѣ углы камеры; а Габріэль, приросшій къ мѣсту, стоялъ неподвижно, подъ вліяніемъ этихъ пламенныхъ глазъ; онъ не могъ оторваться отъ нихъ, и въ то же время въ головѣ его бродилъ цѣлый міръ странныхъ, невыразимыхъ мыслей.
Арестантъ, казалось, смотрѣлъ на посѣтителя также не равнодушно, и была минута, когда онъ сдѣлалъ жестъ и открылъ ротъ, какъ-будто хотѣлъ говорить... но начальникъ возвращался; заключенный во время вспомнилъ предписанный ему законъ, -- и уста его выразились одною горькой улыбкой. Онъ закрылъ глаза и снова впалъ въ свою каменную неподвижность.
-- О! уйдемте отсюда! сказалъ Габріэль начальнику.-- Пожалуйста, уйдемте! Мнѣ нужно вдохнуть воздуха и увидѣть дневной свѣтъ.
Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ не могъ прійдти въ себя, не могъ, такъ-сказать, ожить до-тѣхъ-поръ, пока не очутился на улицѣ, среди толпы и шума. Но мрачное видѣніе еще оставалось предъ нимъ, преслѣдовало его весь день, пока онъ, задумчивый, бродилъ вдоль берега.
Что-то шептало ему, что судьба несчастнаго узника касается его судьбы; что онъ сейчасъ прошелъ мимо одного важнаго событія изъ своей собственной жизни. Наконецъ, утомленный таинственными предчувствіями и замѣтивъ приближеніе вечера, Габріэль направился къ турнельскому ристалищу. Турниры того дня, въ которыхъ Габріэль не хотѣлъ принимать участія, оканчивались. Габріэль замѣтилъ Діану, и Діана его замѣтила; взаимный взглядъ разогналъ лежавшій на его сердцѣ мракъ, какъ солнечный лучъ разгоняетъ тучи. Габріэль забылъ изможденнаго узника, котораго видѣлъ въ тотъ день; мысль его наполнилась одной очаровательной красавицей, которую онъ долженъ былъ увидѣть въ наступавшій вечеръ.
X.
Элегія во время комедіи.
По преданію временъ Франциска I, король, приближенные и всѣ придворныя дамы сбирались каждую недѣлю, раза три по-крайней-мѣрѣ, на половинѣ королевы. Тутъ разсматривались всѣ дневныя происшествія со всею свободою, иногда даже съ вольностью. Въ общемъ разговорѣ заводились частныя бесѣды, и, "въ этой труппѣ богинь", говоритъ Брантомъ, "каждый сановникъ и придворный занимался тою, которая ему больше правилась". Часто тутъ бывали также балы или спектакли.
На подобное-то собраніе приглашенъ былъ другъ нашъ Габріэль, и, противъ обыкновенія, нарядился и надушился, чтобъ показаться пригляднѣе той, которая ему больше нравилась, говоря словами Брантома.
Впрочемъ, радость Габріэля мѣшалась съ безпокойствомъ. Нѣсколько неясныхъ и непріятно-звучавшихъ словъ, произнесенныхъ около него о скоромъ замужствѣ Діаны, сильно смущали его. Въ восторгѣ, произведенномъ встрѣчею съ Діаной и увѣренностью, что въ ея взорахъ блестѣла прежняя нѣясность, онъ почти забылъ про письмо кардинала лотарингскаго, заставившее его такъ скоро удалиться; но эти звуки, носившіеся въ воздухѣ, эти имена Діаны де-Кастро и Франциска Монморанси, произносимыя вмѣстѣ такъ явственно, возвратили ему память. Не-уже-ли Діана согласится на этотъ гнусный бракъ? Не-уже-ли она любитъ этого Франциска? Его мучило сомнѣніе, котораго, можетъ-быть, не въ состояніи будетъ совершенно изгладить вечернее свиданіе.
Въ-слѣдствіе этого, Габріэль рѣшился разспросить обо всемъ Мартэна-Герра, который успѣлъ уже завести не одно знакомство и, въ качествѣ конюшаго, долженъ былъ знать гораздо-болѣе господъ. Давно замѣченъ законъ акустики, что слухи всѣхъ родовъ гораздо-лучше отдаются внизу, и что лучшее эхо въ слугахъ. Такое намѣреніе пришло виконту д'Эксме тѣмъ болѣе кстати, что Маргэнъ-Герръ съ своей стороны также рѣшился поразспросить своего господина, потому-что замѣтилъ его разстройство, а между-тѣмъ, по его мнѣнію, онъ не имѣлъ права скрывать свои дѣйствія или чувства отъ такого вѣрнаго слуги и, въ добавокъ, спасителя.
Изъ этого обоюднаго рѣшенія и послѣдовавшаго за тѣмъ разговора оказалось -- для Габріэля, что Діана де-Кастро не любитъ Франциска Монморанси, а для Мартэна-Герра, что Габріэль любитъ Діану де-Кастро.
Этотъ двойственный выводъ произвелъ такое пріятное впечатлѣніе на того и на другаго, что Габріэль пріѣхалъ въ Лувръ часомъ раньше, а Мартэнъ-Герръ, чтобъ сдѣлать честь любовницѣ виконта, тотчасъ же отправился къ придворному портному купить темный камзолъ и желтые панталоны, заплатилъ за все наличными деньгами и тутъ же переодѣлся въ этотъ костюмъ, чтобъ показать его въ тотъ же вечеръ въ луврской передней, гдѣ онъ долженъ былъ ждать своего господина.
Поэтому, портной весьма удивился, увидѣвъ чрезъ полчаса Мартэна-Герра въ другомъ платьѣ. Онъ замѣтилъ это ему. Мартэнъ-Герръ отвѣчалъ, что вечеръ показался ему нѣсколько холоденъ, и потому онъ заблагоразсудилъ одѣться потеплѣе. Впрочемъ, онъ былъ такъ доволенъ камзоломъ и панталонами, что пришелъ просить портнаго продать или сдѣлать ему еще камзолъ изъ того же сукна и того же покроя. Напрасно продавецъ говорилъ Мартэнъ-Герру, что такимъ образомъ будетъ казаться, будто онъ ходитъ все въ одномъ и томъ же платьѣ, и что гораздо-лучше сдѣлать другой костюмъ, -- камзолъ желтый, а панталоны темные, напримѣръ, потому-что это, кажется, были его любимые цвѣта. Марэтнъ-Герръ не хотѣлъ отступить отъ своей мысли, и портной долженъ былъ обѣщать ему не измѣнять даже тѣни платья, которое, за неимѣніемъ готоваго, взялся сдѣлать какъ-можно-скорѣе. Но на этотъ разъ Маргэнъ-Герръ просилъ повѣрить ему въ долгъ. Онъ прекрасно расплатился въ первый разъ,-- онъ былъ конюшій виконта д'Эксме, капитана королевской гвардіи; портной былъ одаренъ тѣмъ героическимъ довѣріемъ, которое во всѣ времена составляло историческую черту людей его званія. Онъ согласился и обѣщалъ изготовить платье къ завтрашнему дню.
Между-тѣмъ, часъ, въ который Габріэль долженъ былъ бродить у дверей своего рая, прошелъ, и, вмѣстѣ съ многими другими кавалерами и дамами, онъ вошелъ въ комнату королевы.
Съ перваго взгляда Габріэль замѣтилъ Діану; она сидѣла подлѣ дофины, какъ звали тогда Марію Стюартъ.
Тотчасъ подойдти къ ней было бы слишкомъ-смѣло для новичка и безъ-сомнѣнія нѣсколько-неблагоразумно. Габріэль рѣшился ждать благопріятной минуты, когда всѣ одушевятся и займутся разговоромъ. Въ ожиданіи, онъ завелъ рѣчь съ стоявшимъ подлѣ него молодымъ человѣкомъ весьма-блѣднымъ и изнѣженнымъ. Послѣ короткаго разговора о ничтожныхъ предметахъ, какимъ онъ и самъ казался, молодой человѣкъ спросилъ Габріэля:
-- Съ кѣмъ я имѣю честь говорить, милостивый государь?
-- Я виконтъ д'Эксме, отвѣчалъ Габріэль:-- смѣю обратиться съ тѣмъ же вопросомъ? прибавилъ онъ.
Молодой человѣкъ посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ, потомъ отвѣчалъ:
-- Я Францискъ Монморанси.
Если бъ онъ сказалъ: "я дьяволъ!" то Габріэль отступилъ бы отъ него не такъ быстро и не съ такимъ изумленіемъ. Францискъ, не одаренный быстрымъ соображеніемъ, совсѣмъ остолбенѣлъ, но не любя работать головою, скоро оставилъ эту загадку и пошелъ искать слушателей болѣе-благосклонныхъ.
Габріэль въ бѣгствѣ направилъ стопы свои довольно-удачно къ Діанѣ де-Кастро, но поднявшійся вдругъ около короля шумъ остановилъ его. Генрихъ объявилъ, что, желая окончить дейь сюрпризомъ для дамъ, онъ устроилъ въ галереѣ театръ, на которомъ будутъ играть комедію въ пяти дѣйствіяхъ въ стихахъ, сочиненную Жаномъ-Антуаномъ Байфъ, подъ названіемъ: Храбрецъ; это извѣстіе, конечно, принято было съ благодарностію и всеобщими восклицаніями. Кавалеры подали руки дамамъ и повели ихъ въ сосѣднюю залу, гдѣ устроена была сцена; но Габріэль опоздалъ подойдти къ Діанѣ и едва успѣлъ занять мѣсто вблизи отъ нея за королевой.
Катерина Медичи замѣтила его и подозвала къ себѣ.
-- Господинъ д'Эксме, сказала она:-- отъ-чего же васъ не было сегодня на турнирѣ?
-- Меня удержали порученія, данныя мнѣ его величествомъ, отвѣчалъ Габріэль.
-- Тѣмъ хуже, продолжала Катерина съ пріятной улыбкой: -- потому-что вы, конечно, самый отважный и самый ловкій изъ нашихъ кавалеровъ. Вы вчера заставили покачнуться короля, а это рѣдкость. Я бы имѣла удовольствіе снова быть свидѣтельницей вашего геройства.
Габріэль поклонился въ замѣшательствѣ отъ этихъ комплиментовъ, на которые не зналъ какъ отвѣчать.
-- Вы знаете пьесу, которую будутъ играть? продолжала Катерина съ явнымъ расположеніемъ въ пользу прекраснаго, робкаго юноши.
-- Я знаю ее, но по-латинѣ, отвѣчалъ Габріэль: -- потому-что это, говорятъ, подражаніе сочиненію Теренція.
-- Вы, кажется, такъ же свѣдущи, какъ и отважны, сказала королева:-- такой же знатокъ въ литературѣ, какъ и въ военномъ дѣлѣ.
Все это говорилось въ-полголоса и сопровождалось взглядами, которые были вовсе-несуровы. Вѣроятно, сердце Катерины было свободно въ эту минуту. Но дикій, какъ Эврипидовъ Ипполитъ, Габріэль отвѣчалъ на все это принужденной миной, нахмуривъ брови. Неблагодарный! эта благосклонность доставила ему не только давно-желанное мѣсто подлѣ Діаны, но и прелестную ссору, въ которой высказалась ревнивая любовь.
Дѣйствительно, когда начался прологъ, привлекшій общее вниманіе на сцену, Катерина сказала Габріэлю:
-- Ступайте садитесь позади меня между дамами, господинъ литераторъ, чтобы, въ случаѣ нужды, я могла воспользоваться вашими свѣдѣніями.
Мадамъ де-Кастро выбрала себѣ мѣсто на краю ряда креселъ у прохода. Габріэль, поклонившись королевѣ, скромно взялъ табуретъ и, чтобъ никого не безпокоить, сѣлъ подлѣ Діаны.
Комедія началась.
Это было, какъ сказалъ Габріэль королевѣ, подражаніе Евнуху Теренція, написанное восьмисложными стихами со всею педантическою наивностью того времени. Мы воздержимся отъ разбора пьесы. Это было бы анахронизмомъ, потому-что въ ту варварскую эпоху еще не были извѣстны ни критики, ни отчеты. Достаточно напомнить, что главное лицо комедіи мнимый храбрецъ, солдатъ-фанфаронъ, котораго дурачитъ и сбиваетъ съ толку одинъ паразитъ.
Но съ самаго начала пьесы, многочисленные приверженцы Гизовъ увидѣли въ старомъ смѣшномъ рубакѣ конетабля Монморанси, а партія Монморанси открывала сходство честолюбія герцога Гиза въ хвастовствѣ солдата-фанфарона. Поэтому каждая сцена получала значеніе сатиры, каждая острота казалась намекомъ. Обѣ партіи смѣялись во все горло, указывали другъ на друга пальцами, и, сказать правду, въ залѣ разъигрывалась комедія не менѣе забавная, какъ и на сценѣ.
Наши любовники воспользовались интересомъ противныхъ придворныхъ партій, и среди криковъ и смѣха весьма-гармонически заговорили о любви. Сначала они тихо произнесли свои имена.
-- Діана!
-- Габріэль!
-- Вы выходите за Франциска Монморанси?
-- Вы вѣрно давно уже въ милости у королевы?
-- Вы слышали, что она подозвала меня.
-- Вы знаете, что король желаетъ этого брака.
-- Но вы соглашаетесь, Діана?
-- Но вы слушаете Катерину, Габріэль.
-- Одно слово, одно только! продолжалъ Габріэль.-- Стало-быть, васъ занимаетъ еще вліяніе на меня другихъ? Стало-быть, для васъ что-нибудь значитъ, что дѣлается въ моемъ сердцѣ?
-- Это для меня значитъ то же, сказала Діана:-- что значитъ для васъ то, что дѣлается въ моемъ сердцѣ.
-- О! если такъ, позвольте мнѣ сказать вамъ, что вы такъ же ревнивы, какъ я; что если вы то же, что я, то вы любите меня безъ ума.
-- Г. д'Эксме, сказала Діана, принимая строгій видъ:-- г. д'Эксме, я называюсь мадамъ де-Кастро.
-- Но развѣ вы не овдовѣли? Развѣ вы не свободны?
-- Свободна, увы!
-- О, Діана! вы вздыхаете. Признайтесь, то дѣтское чувство, которое грѣло насъ въ первые гомы, оставило въ васъ какіе-нибудь слѣды. Признайтесь, Діана, вы еще немного любите меня. О! не боитесь -- васъ не услышатъ: они поглощены шутками этого кривляки; имъ нечего слушать болѣе-нѣжнаго, и они смѣются. Вы, Діана, улыбнитесь мнѣ, отвѣчайте мнѣ. Діана, любите ли вы меня?
-- Тсс! Развѣ вы не видите, что дѣйствіе кончилось? сказала она съ дѣтски-насмѣшливой улыбкой.-- Подождите, по-крайней-мѣрѣ, когда начнется другое.
Антрактъ продолжался десять минутъ, десять вѣковъ! Къ-счастію, Катерина, занятая Маріей Стюартъ, не позвала Габріэля. Онъ былъ способенъ не пойдти -- и пропалъ бы.
Комедія снова началась среди всеобщаго смѣха и шумныхъ рукоплесканій.
-- Ну? спросилъ Габріэль.
-- Что такое? отвѣчала Діана, притворяясь разсѣянной.-- А! вы спрашивали меня, кажется, люблю ли я васъ. Я сейчасъ сказала вамъ, что люблю васъ точно такъ же, какъ вы меня любите.
-- Ахъ! вскричалъ Габріэль:-- знаете ли вы, Діана, что вы говорите? Знаете ли, какъ велика моя любовь, съ которой вы сравниваете свою такъ неосторожно?
-- Ну, сказала притворщица:-- если вы хотите, чтобъ я это знала, то надо, по-крайней-мѣрѣ, сказать мнѣ.
-- Слушайте же, Діана, и вы увидите, что въ-продолженіе шести лѣтъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ мы разстались, каждое мое дѣйствіе стремилось къ тому, чтобъ приблизиться къ вамъ. Только пріѣхавъ въ Парижъ, чрезъ мѣсяцъ послѣ вашего отъѣзда въ Вимутье, узналъ я, что вы были здѣсь: дочь короля и мадамъ де-Валентинуа. Но не званіе дочери Франціи, а супруги герцога де-Кастро испугало меня, и, однакожъ, что-то говорило мнѣ: "Что нужды! старайся приблизиться къ ней, прославься, и тогда, услышавъ твое имя, она будетъ любить тебя столько же, сколько другіе будутъ бояться." Вотъ что я думалъ, Діана, и предался герцогу Гизу, чрезъ котораго думалъ скорѣе и вѣрнѣе достичь цѣли. Дѣйствительно, на слѣдующій годъ я былъ съ нимъ во время осады въ стѣнахъ Меца и содѣйствовалъ всѣми силами почти-безнадежному снятію осады. Въ Мецѣ, гдѣ меня оставили для возобновленія укрѣпленій и уничтоженія всѣхъ несчастій, причиненныхъ двухмѣсячной осадой, узналъ я о взятіи Эстэна и о смерти герцога де-Кастро, вашего мужа. Ему даже не удалось видѣть васъ послѣ брака... О! я жалѣлъ его, но какъ я дрался у Рант и! спросите г. Гиза. Я былъ также у Аббвиля, Динапа, Баве, у Шато-Камбрези, -- былъ вездѣ, гдѣ была битва, и могу сказать, что въ это царствованіе не сдѣлалось ничего славнаго, въ чемъ бы не было и моей маленькой доли. Во время восельскаго перемирія, пріѣзжаю въ Парижъ, но вы были еще въ монастырѣ, Діана, и мое невольное спокойствіе наскучило мнѣ, когда, къ-счастію, перемиріе кончилось. Герцогъ Гизъ, желая что-нибудь для меня сдѣлать, предложилъ мнѣ идти съ нимъ въ Италію. Конечно, я согласился! Перешедъ зимою чрезъ Альпы, мы прошли Миланъ, взяли Валенцію; Плезантэнъ и Пармезанъ отворили намъ ворота, и, пройдя тріумфальнымъ маршемъ чрезъ Тоскану и Церковную-Область, мы пришли въ Абруццо. Междутѣмъ, у Гиза не достаетъ ни денегъ, ни войска; не смотря на то, онъ беретъ Кампли и осаждаетъ Чивителлу; но войско испорчено, походъ неудаченъ. Въ Чивителлѣ, Діана, чрезъ письмо кардинала лотарингскаго къ его брату, узналъ я о томъ, что вы выходите за Франциска Монморанси. Нечего было мнѣ ждать по ту сторону Альпъ. Гизъ самъ согласился съ этимъ, и я получилъ позволеніе возвратиться во Францію, снабженный его сильной рекомендаціей, съ порученіемъ представить королю отнятыя знамена. Но единственная цѣль моя была видѣть васъ, Діана, говорить съ вами, узнать отъ васъ добровольно ли вы вступаете въ это новое супружество, и наконецъ, разсказавъ вамъ, какъ я это сейчасъ сдѣлалъ, свою борьбу, свои шестилѣтнія стремленія, спросить у васъ то, о чемъ я васъ спрашивалъ: "Діана, скажите, любите ли вы меня, какъ я васъ люблю?"
-- Я также буду отвѣчать вамъ разсказомъ, другъ мой, тихо отвѣчала Діана.-- Когда я двѣнадцати-лѣтнимъ ребенкомъ пріѣхала ко двору,-- послѣ первыхъ минутъ удивленія и любопытства, мною овладѣла скука. Позолоченныя цѣпи этой жизни тяготили меня, и я горько сожалѣла, Габріэль, о нашихъ лѣсахъ и долинахъ Вимутье и Монгомери. Каждый вечеръ засыпала я въ слезахъ. Впрочемъ, король былъ очень-добръ ко мнѣ, и я старалась отвѣчать ему собственною привязанностью. Но гдѣ была моя свобода? гдѣ была Алоиза? гдѣ были вы, Габріэль? Короля видѣла я не каждый день. Мадамъ Валентинуа была со мною холодна и принужденна; казалось, почти убѣгала меня, а я -- мнѣ нужна любовь, Габріэль, вы помните... Итакъ, я страдала, другъ мой, весь этотъ первый годъ.
-- Бѣдная, милая Діана! съ чувствомъ сказалъ Габріэль.
-- Итакъ, продолжала Діана:-- пока вы сражались, я томилась. Мужчина дѣйствуетъ, а женщина ждетъ, -- такова ея участь. Но иногда тяжеле ждать, нежели дѣйствовать. Съ перваго года моего уединенія, по смерти герцога де-Кастро оставшись вдовою, я отправилась на время траура въ монастырь des Filles Dieu, и благочестивая, мирная монастырская жизнь мнѣ нравилась гораздо-болѣе, нежели постоянныя придворныя интриги и развлеченія. Итакъ, по окончаніи траура, я выпросила у короля позволеніе остаться въ монастырѣ. Тамъ по-крайней-мѣрѣ любили меня, особенно добрая сестра Моника, напоминавшая мнѣ Алоизу. Я вамъ говорю ея имя, Габріэль, для того, чтобъ вы ее любили. Притомъ же я еще могла мечтать, Габріэль; у меня было время, я имѣла право мечтать. Я была свободна; и кѣмъ наполнялись эти мечты сколько о прошедшемъ, столько же и о будущемъ? Вы отгадываете, не правда ли?
Разувѣренный, восторженный Габріэль отвѣчалъ только страстнымъ взглядомъ. Къ-счастію, сцена комедіи была самая занимательная. Фанфарона сильно побили, къ общему удовольствію Гизовъ и Монморанси. Уединеніе двухъ любовниковъ было бы не такъ безопасно въ пустынѣ, какъ здѣсь.
-- Прошло пять лѣтъ спокойствія и надеждъ, продолжала Діана.-- Я имѣла только одну горесть -- при потерѣ Энгеррана, отца моей кормилицы. Другое горе не заставило ждать себя. Король вызвалъ меня изъ монастыря и объявилъ, что я назначена Франциску Монморанси. Я противилась, Габріэль; я уже была не ребенокъ, который не понимаетъ, что онъ дѣлаетъ. Я противилась. Но отецъ умолялъ меня: онъ показалъ мнѣ, какъ важенъ этотъ бракъ для его правленія. Вы, безъ-сомнѣнія, забыли меня, Габріэль... говорилъ король. А потомъ -- гдѣ вы были? кто вы? Короче, король такъ настаивалъ, такъ упрашивалъ меня... Это было вчера, да, только вчера. Я обѣщала исполнить его волю, Габріэль, но съ условіемъ, что казнь моя будетъ отсрочена на три мѣсяца, чтобъ я могла узнать, что сталось съ вами.
-- Наконецъ, вы обѣщали?.. сказалъ Габріэль блѣднѣя.
-- Да; но я васъ не видѣла шесть лѣтъ, другъ мои; я не знала, что въ тотъ же день васъ увижу. О! я тотчасъ почувствовала, что обѣщаніе мое ничтожно, что бракъ этотъ невозможенъ, что жизнь моя принадлежитъ вамъ, и что если вы еще любите меня, то я всегда васъ любила. Но согласитесь, что я не въ долгу передъ вами, и жизнь ваша не можетъ мнѣ быть ни въ чемъ упрекомъ.
-- О! Діана! Все, что ни сдѣлалъ я, чтобъ быть васъ достойнымъ, ничего не значитъ.
-- Теперь, Габріэль, когда судьба насъ сблизила нѣсколько, посмотримъ, какъ велики наши препятствія. Король честолюбивъ въ-отношеніи къ своей дочери: Кастро и Монморанси избаловали его, къ-несчастію.
-- Въ этомъ отношеніи будьте спокойны, Діана: домъ, изъ котораго я происхожу, ни въ чемъ не можетъ позавидовать ни Кастро, ни Монморанси, и не разъ уже соединялся съ домомъ Франціи.
-- Не-уже-ли это правда, Габріэль? Я въ восторгѣ отъ этой новости. Можете себѣ представить, что я ничего не понимаю въ геральдикѣ. Я не знала Эксме. Тамъ, въ Вимутье, я звала васъ Габріэлемъ, и сердце мое не нуждалось въ другихъ именахъ. Я люблю это имя, и если вы думаете, что другое можетъ удовлетворить короля, то все прекрасно, и я счастлива. Будьте Эксме, Гизъ, или Монморанси... только не называйтесь Монгомери, и все пойдетъ какъ-нельзя-лучше.
-- Но почему же мнѣ не быть Монгомери? спросилъ изумленный Габріэль.
-- О! Монгомери, наши тамошніе сосѣди, кажется, что-то сдѣлали королю, потому-что онъ очень сердитъ на нихъ.
-- Право? спросилъ Габріэль, едва переводя дыханіе:-- но кто кому сдѣлалъ зло, Монгомери королю, или король Монгомери?
-- Отецъ мой такъ добръ, Габріэль, что не могъ сдѣлать несправедливости.
-- Добръ къ своей дочери, это такъ, сказалъ Габріэль:-- но для враговъ своихъ...
-- Страшенъ, можетъ-быть, перебила Діана:-- какъ вы для враговъ Франціи и короля. Но что въ этомъ? и что намъ за дѣло до Монгомери?
-- А еслибъ я былъ Монгомери, Діана?
-- О! не говорите этого, другъ мой!
-- Но, наконецъ, еслибъ это такъ было?
-- Если такъ, отвѣчала Діана: -- еслибъ судьба поставила меня въ такое положеніе между моимъ отцомъ и вами, я бросилась бы къ ногамъ оскорбленнаго -- кто бы онъ ни былъ, -- умоляла бы, просила бы такъ, что для меня отецъ мой простилъ бы васъ, или вы простили бы для меня моего отца.
-- И голосъ вашъ такъ могущественъ, Діана, что, конечно, оскорбленный исполнилъ бы вашу просьбу, хотя бы это кровное оскорбленіе могло быть смыто только кровью.
-- Вы пугаете меня, Габріэль! Согласитесь, что испытаніе это слишкомъ-продолжительно... Вѣдь это только испытаніе, неправда ли?
-- Да, Діана, это только испытаніе; Богъ не допуститъ, чтобъ оно было иначе, прошепталъ онъ какъ-бы про себя.
-- И нѣтъ, не можетъ быть ненависти между моимъ отцомъ и вами?
-- Надѣюсь, Діана, надѣюсь; мнѣ бы слишкомъ-тяжело было видѣть ваши страданія.
-- Ну, слава Богу! Если вы такъ надѣетесь, Габріэль, прибавила она улыбаясь:-- то и я надѣюсь упросить моего отца избавить меня отъ этого брака, котораго я не могла бы пережить. Такой сильный король, какъ онъ, долженъ наконецъ пайдти чѣмъ вознаградить этихъ Монморанси.
-- Нѣтъ, Діана, не достанетъ у него ни сокровищъ, ни власти, чтобъ вознаградить за такую потерю.
-- А! вы такъ понимаете, -- хорошо, хорошо! А то я было-испугалась, Габріэль. Но не бойтесь ничего; Францискъ Монморанси, слава Богу, думаетъ объ этомъ не такъ, какъ вы, и предпочтетъ вашу бѣдную Діану деревянной палкѣ, которая сдѣлаетъ его маршаломъ. А когда онъ согласится на этотъ обмѣнъ, я приготовлю короля потихоньку. Я напомню ему прежніе союзы королевскаго дома съ домомъ Эксме, напомню ваши подвиги, Габріэль...
Она вдругъ замолчала.
-- Ахъ, Боже мой! пьеса, кажется, кончилась.
-- Пять дѣйствій! какъ скоро! сказалъ Габріэль.-- Но еще эпилогъ.
-- Къ-счастію, продолжала Діана: -- мы почти все высказали другъ другу.
-- Я не сказалъ и сотой доли, отвѣчалъ Габріэль.
-- И я тоже, сказала съ усмѣшкой Діана:-- а сѣти королевы...
-- О, злая! сказалъ Габріэль.
-- Злая та, которая вамъ улыбается, а не та, которая бранитъ васъ, понимаете ли? Не говорите съ ней сегодня, слышите, я хочу этого.
-- Вы хотите? Какъ вы добры!.. Нѣтъ, я не буду говорить съ нею... Но вотъ, увы! и эпилогъ кончился. Прощайте! Мы скоро увидимся, Діана, не правда ли? Скажите мнѣ послѣднее слово, которое бы поддерживало и утѣшало меня, Діана.
-- Скоро навсегда, Габріэль, мой маленькій мужъ, сказала игривая дѣвочка на ухо очарованному Габріэлю.
И она исчезла въ густой, шумной толпѣ. Габріель исчезъ также, чтобъ, по обѣщанію, не встрѣтиться съ королевой... Трогательная вѣрность клятвѣ!.. Онъ вышелъ изъ Лувра съ убѣжденіемъ, что Антуанъ Байфъ великій человѣкъ, что еще никогда никакое представленіе не доставляло ему такого удовольствія.
Проходя чрезъ сѣни, онъ встрѣтилъ тутъ Мартэна-Герра, который въ своемъ костюмѣ ждалъ его съ пламеннымъ нетерпѣніемъ.
-- Ну, сударь, видѣли ли вы ангулемскую? спросилъ его конюшій, когда они вышли на улицу.
-- Видѣлъ, разсѣянно отвѣчалъ Габріэль.
-- И ангулемская все еще любитъ виконта? продолжалъ Мартэнъ-Герръ, видя, что Габріэль въ хорошемъ расположеніи духа.
-- Кто тебѣ это сказалъ? вскричалъ Габріэль.-- Съ чего ты взялъ, что мадамъ де-Кастро меня любитъ, или что я люблю только одну мадамъ де-Кастро? Молчи лучше, шутъ!
-- Ну, бормоталъ Мартэнъ: -- баринъ любимъ, иначе онъ бы вздыхалъ, а не бранился, и онъ любитъ, потому-что иначе замѣтилъ бы, что на мнѣ новое платье.
-- Что ты тамъ ворчишь про платье? Да, у тебя дѣйствительно не было прежде такой багряницы.
-- Нѣтъ, сударь, я купилъ это сегодня вечеромъ, чтобъ сдѣлать честь моему господину и его возлюбленной, и заплатилъ чистыми денежками, потому-что Бертранда пріучила меня къ порядку и экономіи, точно такъ же, какъ къ воздержанію, цѣломудрію и вообще ко всякимъ добродѣтелямъ. Надо отдать ей справедливость, и еслибъ я могъ въ свою очередь пріучить ее къ кротости, то изъ насъ вышла бы самая счастливая пара.
-- Хорошо, болтунъ; такъ-какъ ты истратился для меня, то тебѣ заплатятъ.
-- О, какая щедрость! Но если вамъ угодно скрывать отъ меня тайну, то напрасно даете это новое доказательство того, что вы любимы и влюблены. Такъ охотно опорожниваютъ кошельки только тогда, когда сердце полно. Впрочемъ, г. виконтъ знаетъ Мартэна-Герра и знаетъ, что на него можно положиться: вѣренъ и нѣмъ, какъ шпага.
-- Ну, хорошо; по довольно, господинъ-Мартэнъ.
-- Извольте мечтать; я не мѣшаю.
Габріэль дѣйствительно замечтался, такъ-что, возвратясь домой, почувствовалъ необходимость излить свои мечты и тотчасъ же написалъ Алоизѣ:
"Добрая моя Алоиза! Діана любитъ меня... Но нѣтъ, не о томъ слѣдовало говорить сначала. Добрая моя Алоиза, пріѣзжай ко мнѣ; послѣ шестилѣтней разлуки надо же мнѣ обнять тебя. Подготовка моей жизни кончена. Я капитанъ королевской гвардіи: это одинъ изъ самыхъ завидныхъ чиновъ, и пріобрѣтенная мною слава поможетъ мнѣ возстановить честь и славу моихъ предковъ. Но и для этого ты нужна мнѣ, Алоиза. Наконецъ, ты нужна мнѣ, потому-что я счастливъ, потому-что, повторяю, Діана любитъ меня... да, та же прежняя Діана, сестра моего дѣтства, которая не забыла моей доброй Алоизы, хотя зоветъ короля своимъ отцомъ. Ну, Алоиза, дочь короля и мадамъ де-Валентинуа, вдова герцога де-Кастро, никогда не забывала и все еще любитъ всею прекрасною душой своего вимуть е скаго друга. Она мнѣ сказала это часъ назадъ, и голосъ ея еще звучитъ въ моемъ сердцѣ.
"Пріѣзжай же, Алоиза, потому-что, право, я такъ счастливъ, что не могу быть счастливъ одинъ."
XI.
Миръ, или война?
7-го іюня происходило засѣданіе королевскаго совѣта. Всѣ члены были на-лицо. Вмѣстѣ съ Генрихомъ II и принцами крови, на этотъ разъ засѣдали конетабль Монморанси, кардиналъ лотарингскій и братъ его Карлъ Гизъ, архіепископъ реймсскій, канцлеръ Оливье де-Ланвиль, президентъ Бетранъ, графъ д'Омаль, Седанъ, Юмьеръ и Сент-Андр е съ сыномъ.
У входа въ залу стоялъ съ обнаженною шпагою капитанъ королевской гвардіи, виконтъ д'Эксме.
Въ этомъ засѣданіи, какъ и въ другихъ, были въ столкновеніи честолюбивые виды фамилій Монморанси и кардинала.
-- Государь, сказалъ кардиналъ лотарингскій:-- опасность велика, непріятель близокъ. Во Фландріи формируется сильная армія; Филиппъ II готовится вторгнуться во Францію; Марія Тюдоръ намѣрена объявить намъ войну. Вамъ необходимъ здѣсь, государь, генералъ неустрашимый, молодой и дѣятельный; генералъ, котораго одно имя наводило бы страхъ на Испанцевъ и напоминало бы имъ ихъ недавнія военныя неудачи.
-- Какъ, на-примѣръ, имя брата вашего, герцога Гиза, сказалъ Монморанси съ ироніей.
-- Да, дѣйствительно, какъ имя брата моего, смѣло возразилъ кардиналъ: -- какъ имя побѣдителя при Мецѣ, при Ранти и при Валенцѣ. Да, государь, герцогъ Гизъ необходимъ здѣсь. Въ Италіи онъ находится въ затруднительномъ положеніи; у него нѣтъ средствъ, и онъ былъ вынужденъ снять осаду Чивителлы; а здѣсь онъ неоспоримо можетъ принести пользу.
Король разсѣянно взглянулъ на конетабля, какъ-бы желая сказать ему: теперь ваша очередь говорить.
Конетабль не заставилъ повторить себѣ это безмолвное приглашеніе.
-- Государь, сказалъ онъ, ни мало не медля: -- отозвать войска герцога Гиза, конечно, не худо; потому-что великолѣпная затѣя завоевать Италію кончилась, какъ я и предсказывалъ вамъ, смѣшною неудачею. Но зачѣмъ вамъ генералъ? Послѣднія извѣстія благопріятны для-насъ. На границахъ Нидерландовъ все спокойно; Филиппъ II трепещетъ; Марія Тюдоръ рѣшительно не думаетъ объявить намъ войну. Вы можете, государь, возобновить перемиріе, или, если вамъ угодно, даже заключить выгодный миръ. Слѣдовательно, вамъ надобенъ въ настоящее время не опрометчивый генералъ, а разсудительный, опытный и хладнокровный министръ,-- министръ, который не считаетъ войны средствомъ къ достиженію своихъ личныхъ честолюбивыхъ цѣлей, но который можетъ доставить Франціи почетный для нея и прочный миръ...
-- Такой министръ, какъ, на-примѣръ, вы, господинъ конетабль, съ досадою перервалъ кардиналъ лотарингскій.
-- Да, именно такой, какъ я, гордо возразилъ конетабль:-- и я открыто совѣтую его величеству ни мало не заботиться о войнѣ, которой не объявятъ намъ, если его величество не изволитъ пожелать ея. Есть другіе предметы, которые требуютъ всего нашего вниманія: внутреннее устройство государства и финансы... При теперешнемъ положеніи дѣлъ, скажу смѣло, благоразумный администраторъ во сто разъ полезнѣе самаго предпріимчиваго генерала.
-- И во сто разъ болѣе имѣетъ правъ на милость его величества, не такъ ли? колко замѣтилъ кардиналъ лотарингскій.
-- Вы доканчиваете мысль мою, холодно продолжалъ конетабль:-- и такъ-какъ теперь зашла рѣчь о милостяхъ, то я прійму смѣлость покорно просить васъ, государь, о доказательствѣ, что мои мирныя услуги удостоены благосклоннаго вниманія вашего величества.
-- Какое же это доказательство? спросилъ со вздохомъ король.
-- Государь, я прошу васъ объявить во всеобщее свѣдѣніе, что вы соизволяете на бракъ сына моего съ герцогинею ангулемскою. Это публичное выраженіе высокой милости вашего величества къ фамиліи нашей разсѣетъ опасенія друзей моихъ и дастъ мнѣ возможность съ твердостію идти по предположенному пути, вопреки проискамъ враговъ моихъ.
Не смотря на присутствіе короля, эти смѣлыя слова были приняты друзьями конетабля съ замѣтнымъ одобреніемъ, а его противниками -- съ замѣтною досадою.
Габріэль поблѣднѣлъ и вздрогнулъ. Но онъ нѣсколько ободрился, когда кардиналъ лотарингскій возразилъ съ живостію слѣдующими словами:
-- Булла его святѣйшества о расторженіи брака Франциска Монморанси съ Жанною Фіэннъ, сколько мнѣ извѣстно, еще не получена здѣсь, и, быть-можетъ, не получится вовсе.
-- Въ такомъ случаѣ, можно будетъ обойдтись и безъ нея, сказалъ конетабль.-- Его величество въ правѣ повелѣть, чтобъ всѣ тайные браки считались какъ-бы несуществовавшими.
-- Но никакое повелѣніе не можетъ простираться на прошедшее время, замѣтилъ кардиналъ.
-- Отъ-чего же нѣтъ, если угодно будетъ его величеству?.. Вѣдь вы соизволите на это, государь?.. Прошу васъ всеуниженно, удостойте объявить, въ присутствіи моихъ противниковъ, что повелѣніе будетъ имѣть и возвратное дѣйствіе: это послужитъ несомнѣннымъ доказательствомъ и для нихъ и для меня, что вы счастливите меня своею благосклонностью...
-- Конечно, отъ-чего же не имѣть ему возвратнаго дѣйствія, сказалъ король, уступая настойчивости конетабля.
У Габріэля потемнѣло въ глазахъ, и онъ не упалъ только потому-что успѣлъ опереться о шпагу.
Лицо конетабля прояснѣло. Мирная партія, по-видимому, торжествовала, благодаря его наглости.
Но въ эту самую минуту, передъ окнами дворца послышался звукъ трубъ; члены совѣта взглянули другъ на друга съ изумленіемъ.
Почти вслѣдъ за тѣмъ, въ залу вошелъ дворцовый придверникъ и сказалъ, предварительно поклонясь низко:
-- Герольдъ англійскій, сэръ Эдуардъ Флемингъ, проситъ дозволенія представиться вашему величеству.
-- Онъ можетъ войдти сюда, отвѣчалъ король съ замѣтнымъ удивленіемъ, но спокойно.
Потомъ онъ сдѣлалъ знакъ. По этому знаку, около Генриха стали принцы крови, а за ними члены совѣта.
Нѣсколько минутъ спустя, вошелъ герольдъ, въ сопровожденіи двухъ своихъ единоземцевъ.
Онъ поклонился королю, который слегка кивнулъ ему головою, не вставая съ своего кресла.
За тѣмъ герольдъ сказалъ, обращаясь къ Генриху II:
-- "Отъ Маріи, королевы англійской и французской, Генриху, королю французскому. Имѣя въ виду, что Генрихъ, король французскій, не только вступилъ въ дружественныя сношенія съ англійскими протестантами, врагами нашей религіи и нашего государства, но и обѣщалъ имъ защиту отъ нашихъ справедливыхъ преслѣдованій противъ нихъ, мы, Марія, королева англійская, объявляемъ ему, Генриху, войну на сушѣ и на морѣ". Во исполненіе чего я, Эдуардъ Флемингъ, герольдъ Англіи, бросаю здѣсь мою боевую перчатку, какъ знакъ вызова.
Виконтъ д'Эксме, по знаку короля, поднялъ перчатку сэра Флеминга, и Генрихъ холодно сказалъ герольду:
-- Благодарю.
Послѣ того, онъ снялъ съ себя великолѣпную золотую цѣпь, приказалъ Габріэлю отдать ее герольду, и прибавилъ, снова кивнувъ слегка головою:
-- Вы можете удалиться.
Герольдъ поклонился низко и вышелъ.
Нѣсколько минутъ спустя, передъ окнами дворца опять раздались звуки трубъ.
Въ залѣ совѣта наступило глубокое молчаніе.
Его перервалъ король.
-- Mon cousin Монморанси, сказалъ онъ конетаблю: -- вы, кажется, немножко поторопились, увѣряя насъ, что королева англійская не думаетъ объявлять намъ воину... Но, прибавилъ онъ, обращаясь къ прочимъ присутствовавшимъ:-- эта защита, которую будто-бы мы обѣщали англійскимъ протестантамъ, есть не что иное, какъ предлогъ, подъ которымъ скрывается любовь королевы къ ея молодому мужу... къ Филиппу II... Слѣдовательно, мы въ войнѣ и съ Испаніей и съ Англіей? Пусть будетъ такъ. Король французскій не устрашится войны со всею Европою, и если только на нидерландской границѣ хоть нѣсколько времени не произойдетъ...
При послѣднемъ словѣ, въ залу опять вошелъ дворцовый придверникъ.
-- Что надобно? спросилъ король.-- Что тамъ еще?
-- Прибылъ курьеръ, ваше величество, отвѣчалъ придверникъ:-- отъ г. пикардійскаго губернатора, съ депешами.
-- Господинъ кардиналъ, сказалъ ласково король брату герцога Гиза:-- потрудитесь освѣдомиться, что это такое...
Кардиналъ вышелъ, и, вскорѣ потомъ возвратясь съ депешами, монсеньёръ подалъ ихъ королю.
-- Господа, сказалъ Генрихъ, пробѣжавъ эти депеши на-скоро:-- еще новости, и немаловажныя. Гаспаръ Колиньи увѣдомляетъ насъ, что войска Филиппа II собираются около Жив е, и ими командуетъ герцогъ савойскій. Герцогъ -- противникъ достойный... этого нельзя скрывать... Вашъ племянникъ, г. Монморанси, думаетъ, что испанскія войска нападутъ на Мезьеръ и Рокруа, для того, чтобъ отрѣзать Маріенбургъ. Онъ проситъ выслать ему безъ промедленія помощь, которая дала бы возможность выдержать первый натискъ.
Всѣ присутствовавшіе, замѣтно-смущенные, встали съ мѣстъ своихъ.
-- Г. Монморанси, продолжалъ король спокойно и съ улыбкою:-- вамъ сегодня неудача въ предсказаніяхъ. Вы говорили: королева англійская рѣшительно не намѣрена объявлять намъ войны,-- и вотъ мы только-что приняли вызовъ.-- Вы увѣряли насъ, что Филиппъ II трепещетъ и что въ Нидерландахъ все спокойно,-- а вотъ оказывается совсѣмъ другое: король испанскій такъ же мало робѣетъ, какъ и мы сами, а во Фландріи, какъ видите, начинается порядочная суматоха. Значитъ, г. Монморанси, благоразумные администраторы должны теперь уступить первенство предпріимчивымъ генераламъ.
-- Государь, сказалъ Монморанси: -- я конетабль Франціи, и мнѣ не учиться воевать.
-- Справедливо, mon cousin, отвѣчалъ король:-- и я съ удовольствіемъ вижу, что вы не прочь отъ войны даже въ настоящее время. Обнажите жь свою шпагу, г. Монморанси: я не помѣха вамъ въ этомъ. Я хотѣлъ сказать только, что теперь мы не должны думать ни о чемъ, кромѣ войны. Г. кардиналъ, напишите къ вашему брату, герцогу Гизу, чтобъ онъ прибылъ сюда немедленно. Что же касается до свадьбы герцогини ангулемской, то ее, по моему мнѣнію, прійдется отложить до полученія согласія его святѣйшества на разводъ.
Конетабль сдѣлалъ гримасу, кардиналъ улыбнулся, Габріэль вздохнулъ свободнѣе.
-- Господа, прибавилъ король:-- мы должны внимательно обдумать теперешнее положеніе дѣлъ. Оно, какъ вы сами видите, весьма-важно. Теперь мы кончимъ наше засѣданіе, но вечеромъ соберемся опять. Итакъ, до вечера; и да не оставитъ Франціи Господь Богъ своею милостію!
-- Да здравствуетъ король! воскликнули члены совѣта.
Король удалился. Вскорѣ потомъ разошлись и всѣ прочіе.
XII.
Шпіонъ.
Конетабль вышелъ отъ короля въ весьма нехорошемъ расположеніи духа. Его поджидалъ, между-тѣмъ, Арно дю-Тиль, въ большой галереѣ Лувра.
-- Монсеньёръ, сказалъ онъ конетаблю, который не замѣтилъ его вовсе:-- одно только слово...
-- Что тамъ такое? спросилъ конетабль.-- А, это ты, Арно? прибавилъ онъ, увидавъ дю-Тиля:-- что тебѣ надобно? Мнѣ, право, не до тебя сегодня.
-- Оно, конечно, что не до меня, возразилъ Арно: -- васъ растревожилъ непріятный оборотъ, который принимаетъ теперь свадьба очень-близкой вамъ особы съ герцогинею ангулемскою.
-- А ты какъ знаешь это, негодяй? Впрочемъ, какая мнѣ надобность, что это извѣстно другимъ! Главное въ томъ, что теперь солнышко свѣтитъ однимъ Гизамъ.
-- Оно будетъ свѣтить и вамъ, сказалъ шпіонъ: -- всему своя очередь; и еслибъ свадьбѣ противился только одинъ король, вы могли бъ съиграть ее завтра. Ей мѣшаетъ, монсеньёръ, другое, болѣе-важное препятствіе.
-- А какое жь бы это могло быть препятствіе, хотѣлъ бы я знать? сказалъ копетабль.-- Чья воля можетъ быть важнѣе желанія короля?
-- Да хоть бы, на-примѣръ, воля герцогини ангулемской, отвѣчалъ Арно.
-- А! сказалъ конетабль, видимо заинтересованный:-- ты, видно, что-нибудь провѣдалъ, Арно?
-- Еще бы не провѣдать! Что жь бы иначе дѣлалъ я въ послѣднія двѣ недѣли?
-- Правда, о тебѣ почти вовсе не было слышно въ послѣднее время.
-- Рѣшительно не было, монсеньёръ! гордо возразилъ Арно.-- Вы вотъ все изволите выговаривать мнѣ, что обо мнѣ слишкомъ-часто упоминается въ донесеніяхъ полицейскихъ дозоровъ; а теперь, кажется, я ни разу не подалъ къ тому повода... я трудился въ тишинѣ, благоразумно.
-- И это правда, сказалъ конетабль:-- я даже удивлялся, отъ-чего такъ долго не приходится мнѣ выручать тебя изъ какой-нибудь бѣды. Вѣдь ты, плутъ, вѣчно или пьянствуешь, или волочишься, или буянишь.
-- Но теперь нашлась мнѣ смѣна, монсеньёръ. Въ послѣднія двѣ недѣли бѣдокурилъ не я, а нѣкоторый господинъ Мартэнъ-Герръ, конюшій новаго капитана королевской гвардіи, виконта д'Эксме.
-- Да, въ самомъ дѣлѣ: объ этомъ Мартэнѣ-Геррѣ доносятъ ныньче очень-часто.
-- Кого, на-примѣръ, поднялъ недавно дозоръ на улицѣ мертвецки-пьянымъ? спросилъ Арно?
-- Мартэна-Герра, отвѣчалъ Монморанси.
-- Кто, играя недавно въ кости, затѣялъ ссору за то, что его стали уличать въ обманѣ, и кто въ этой ссорѣ ранилъ шпагою королевскаго жандарма?
-- Тотъ же Мартэнъ-Герръ.
-- Кто, наконецъ, пытался вчера похитить жену кузнеца Горжю и не похитилъ только потому что ему помѣшали?
-- Все тотъ же Мартэнъ-Герръ. Онъ, просто, негодяй первой руки. Да и баринъ-то его, виконтъ д'Эксме, за которымъ приказалъ я тебѣ присматривать, кажется, тоже никуда не годится: онъ все защищаетъ своего конюшаго и утверждаетъ, что этотъ бездѣльникъ Мартэнъ-Герръ хорошій и смирный человѣкъ.
-- Точно такъ же, какъ изволили вы иногда утверждать обо мнѣ. Мартэнъ-Герръ думаетъ, что надъ нимъ забавляется самъ чортъ. Да онъ почти и не ошибается: надъ нимъ забавляюсь я.
-- Какъ? вскричалъ суевѣрный конетабль въ сильномъ испугѣ:-- что это значитъ?.. Развѣ и ты ч... развѣ и ты нечистый?..
Арно злобно улыбнулся, но не отвѣчалъ нѣсколько времени, какъ-бы желая насладиться страхомъ конетабля, потомъ сказалъ г-ну Монморанси:
-- Не безпокойтесь, монсеньеръ, я не чортъ. И вотъ вамъ лучшее доказательство, что у меня не преисподняя природа: я прошу у васъ пятьдесятъ пистолей. Вѣдь еслибъ я былъ, какъ вы изволили выразиться, нечистый, я не нуждался бы въ деньгахъ.
-- Справедливо, отвѣчалъ конетабль: -- и вотъ тебѣ пятьдесятъ пистолей.
-- Смѣю сказать, что я заслужилъ ихъ, монсеньёръ. Виконтъ д'Эксме имѣетъ теперь полное ко мнѣ довѣріе; я вѣдь хоть и не чортъ, а все-таки отчасти колдунъ. Мнѣ, видите ли, стоитъ только надѣть нѣкоторое коричневое полукафтанье, да нѣкоторое желтое исподнее платье, такъ викоитъ д'Эксме и начнетъ тотчасъ повѣрять мнѣ всѣ свои тайны.
-- Ну, сказалъ конетабль:-- тутъ что-то нечисто... смотри, чтобъ тебя не вздернули, знаешь, на перекладину...
-- Чему быть, тому не миновать, монсеньёръ. Мнѣ же оно и напророчено. Самъ Нострадамусъ предсказалъ мнѣ, что я умру между небомъ и землею. Онъ замѣтилъ это съ перваго на меня взгляда. Такъ я, монсеньёръ, зная, что ждетъ меня, и пускаюсь на все безъ страха. Вѣдь ужь не ускользнешь, коли на роду написано. Вотъ и теперь я не побоялся сдѣлаться двойникомъ конюшаго виконта д'Эксме. Я, впрочемъ, говорилъ вамъ, что удивлю васъ своимъ искусствомъ. Мнѣ извѣстенъ теперь виконтъ, какъ мои пять пальцевъ. Какъ вы думаете, что онъ такое?
-- Что тутъ думать: душой и тѣломъ слуга Гизовъ.
-- Получше, монсеньёръ: любовникъ герцогини ангулемской.
-- Можетъ ли быть?.. Какъ ты узналъ это?
-- Повторяю вамъ: виконтъ ввѣряетъ мнѣ свои тайны. Я нерѣдко ношу отъ него записочки къ герцогинѣ и доставляю отвѣты. Я на самой короткой ногѣ съ горничною г-жи де-Кастро, хоть эта горничная не можетъ надивиться, отъ-чего благопріятель ея, то-есть вашъ всенижайшій слуга, то черезъ мѣру непринужденъ въ обращеніи съ нею, то черезъ мѣру застѣнчивъ и робокъ. Виконтъ д'Эксме видается съ герцогиней три раза въ недѣлю, у королевы, а пишутъ они другъ другу каждый день. И не смотря на то,-- хотите, вѣрьте, хотите нѣтъ,-- они только-что вздыхаютъ. Честное вамъ въ томъ слово! Признаюсь, мнѣ даже было бы жаль ихъ, когда бъ я не считалъ долгомъ жалѣть исключительно о самомъ-себѣ: они, однакожъ, любятъ другъ друга пренѣжно, и какъ кажется, давно, чуть ли не съ самаго дѣтства. Я по-временамъ заглядываю въ ихъ письма: претрогательныя, монсеньёръ. Есть, впрочемъ, немножко и ревности. Герцогиня ревнуетъ виконта,-- къ кому бы вы думали?-- къ королевѣ. Но она тревожится по-напрасну, бѣдняжка. Оно, можетъ-статься, королева и неравнодушна къ виконту...
-- Арно, перервалъ конетабль: -- ты клевещешь!
-- Въ-самомъ-дѣлѣ? сказалъ Арно.-- А зачѣмъ же вы улыбаетесь теперь такъ насмѣшливо, монсеньёръ? а?.. Итакъ, я говорилъ, что королева, можетъ-статься, не равнодушна къ виконту, но за то виконтъ рѣшительно къ ней равнодушенъ. Куда ему! онъ безъ ума отъ своей герцогини... Право, съ обѣихъ сторонъ такая любовь, что не надивишься... Просто, скажу вамъ, романъ!.. Меня занимаетъ она очень; я даже самъ люблю этихъ голубковъ; но не считаю неприличнымъ продать ихъ за пятьдесятъ пистолей... Что дѣлать: ужь натура у меня такая... Однако, согласитесь, монсеньёръ, что я заслужилъ эти пятьдесятъ пистолей?
-- Соглашаюсь; но спрашиваю тебя еще разъ: -- какимъ образомъ попалъ ты въ довѣріе къ виконту?
-- Ну, ужь на-счетъ этого извините: это моя тайна.-- Попытайтесь, если угодно, разгадать ее: можетъ и удастся. Да вамъ, впрочемъ, должно быть все равно, какія бы ни употреблялъ я средства: вы не отвѣтчикъ за нихъ... Лишь бы дѣло шло хорошо. А оно, кажется, идетъ недурно. Вотъ хоть бы и теперь я доставилъ вамъ извѣстіе, которое, надѣюсь, не безполезно для васъ, монсеньёръ.
-- Безъ-сомнѣнія, плутъ, не безполезно:-- только смотри, продолжай поглядывать за этимъ проклятымъ виконтомъ.
-- Будемъ продолжать, монсеньёръ.-- За ваши деньги я вашъ тѣломъ и душой. Вы будете давать мнѣ пистоли, я стану доставлять вамъ свѣдѣнія, и мы будемъ довольны другъ другомъ. Но кто-то идетъ сюда въ галерею... Э, женщина!.. мое всенижайшее почтеніе, монсеньёръ.
-- Кто же это? спросилъ конетабль, котораго зрѣніе уже начинало слабѣть.
-- Да сама герцогиня ангулемская.-- Она, навѣрное, идетъ къ королю... Позвольте мнѣ уйдти, монсеньёръ; послѣдствія будутъ неблагопріятны, если герцогиня замѣтитъ меня здѣсь, подлѣ васъ, хоть она никогда не видывала меня въ этомъ платьѣ... Мое всенижайшее почтеніе...
И вслѣдъ за тѣмъ, Арно поспѣшно вышелъ изъ галереи въ двери, противоположныя тѣмъ, въ которыя входила Діана.
Что касается до конетабля, онъ съ минуту постоялъ въ раздумьѣ; потомъ вдругъ рѣшился удостовѣриться, посредствомъ собственныхъ разспросовъ, справедливы ли слова Арно, и, подойдя къ герцогинѣ, сказалъ ей:
-- Вы идете къ королю, герцогиня?
-- Да, г. конетабль, отвѣчала Діана.
-- Не думаю, чтобъ его величество согласился выслушать васъ теперь, продолжалъ г. Монморанси, встревоженный намѣреніемъ Діаны:-- недавно получены важныя извѣстія...
-- Эти-то извѣстія и подаютъ мнѣ надежду, что его величество выслушаетъ меня благосклонно, и что мнѣ удастся...
-- Быть-можетъ, удастся что-нибудь во вредъ мнѣ?-- Вѣдь вы ненавидите меня? скажите откровенно...
-- О, нѣтъ, господинъ конетабль: -- я не ненавижу никого въ мірѣ.
-- Стало-быть, у васъ въ сердцѣ только и есть, что любовь? спросилъ г. Монморанси тономъ столь выразительнымъ, что Діана покраснѣла и опустила глаза.-- И вы, конечно, изъ-за любви не соглашаетесь выйдти за моего сына?
Діана не отвѣчала нѣсколько времени. Она была видимо смущена.
-- Арно сказалъ мнѣ правду, подумалъ копетабль: -- она любитъ этого красиваго вѣстника побѣдъ г. де-Гиза.
-- Г. конетабль, сказала наконецъ Діана:-- я, конечно, должна повиноваться его величеству, по могу, имѣю право просить моего отца о снисхожденіи ко мнѣ;
-- И такъ, вы непремѣнно хотите видѣть короля?
-- Да.
-- Ну такъ я, сударыня, съ своей стороны, отправлюсь къ г-жѣ Валентинуа.
-- Какъ вамъ угодно, сударь.
Конетабль поклонился герцогинѣ, и они вышли изъ галереи въ противоположныя двери. Вскорѣ потомъ, почти въ то же самое время, когда Діана вошла къ королю, г. Монморанси вошелъ къ фавориткѣ.
XIII.
Верхъ благополучія.
-- Мартэнъ, говорилъ въ тотъ же день и въ тотъ же часъ Габріэль своему конюшему: -- мнѣ надобно идти теперь рундомъ, и я возвращусь домой не прежде, какъ черезъ два часа. Ты, Мартэнъ, черезъ часъ ступай за письмомъ... туда, куда ты всегда ходишь за письмами... Сегодня я жду важныхъ извѣстій, и Жасента непремѣнно доставитъ записку... Какъ-скоро получишь, ту же минуту домой, если я самъ не зайду къ тебѣ. Здѣсь ты уже жди меня безвыходно. Понялъ?
-- Понялъ, сударь; но осмѣлюсь просить васъ объ одной милости...
-- О какой?
-- Дозвольте мнѣ взять съ собой провожатаго.
-- Провожатаго? Это что за новая глупость? Чего ты боишься?
-- Я боюсь самого-себя, отвѣчалъ Мартэнъ жалобнымъ тономъ.-- Выходитъ, сударь, что я опять набѣдокурилъ прошлою ночью!.. Прежде я только напивался, игралъ въ кости и буянилъ. Теперь вотъ, изволите видѣть, сталъ волокитой, да еще какимъ! Господи, Боже мой, всѣмъ и всегда было извѣстно, какого я обращенія съ женскимъ поломъ: ягненокъ сущій, тише воды, -- и вотъ прошлою ночью затѣялъ, -- что бы вы думали? затѣялъ ни много, ни мало, увести силою чужую жену!.. Да, жену кузнеца Горжю!.. Она, сказываютъ, прехорошенькая!.. Только на бѣду ли, на счастіе ли мое, меня схватили полицейскіе, и еслибъ я не сказалъ, что я слуга капитана королевской гвардіи, то-есть, вашъ, сударь, меня опять засадили бы въ тюрьму. Просто, понять не могу...
-- Однако, что же это, наконецъ, такое? сказалъ Габріэль.-- Въ самомъ ли дѣлѣ ты опять напроказилъ, Мартэнъ, или только видѣлъ во снѣ, что хотѣлъ похитить чужую жену?
-- Во снѣ! Хорошо, еслибъ во снѣ! А то вотъ и донесеніе полицейскихъ.-- Право, даже читать совѣстно. Прежде и я самъ думалъ, что мнѣ только грезятся мои проклятыя ночныя похожденія, или что нечистый принялъ мой видъ и забавляется по ночамъ на мой счетъ. Но вы, сударь, изволили мнѣ явственно растолковать, что я дѣйствительно сдѣлалъ все то, о чемъ доносили... Духовный отецъ, которому я сознался въ своихъ подозрѣніяхъ касательно дьявольскаго навожденія, тоже сказалъ мнѣ, что я ошибаюсь... Да и самъ нечистый-то давно ужь не является мнѣ... И теперь выходитъ, что я хуже всякаго нехриста!.. А отъ-чего это такъ, понять не могу: кажется, вотъ на умѣ все такое благочестивое, хорошее, степенное; и что же: вотъ ты напился до послѣдней крайности, вотъ ты сталъ плутъ, вотъ игралъ въ кости и набуянилъ, вотъ затѣялъ увести силою чужую жену!.. Да!.. Я сказалъ бы даже, что въ меня вселился нечистый, да боюсь: живаго сожгутъ; а не подумать, сударь, нельзя: дума дѣло невольное...
-- Нѣтъ, мой бѣдный Мартэнъ, нѣтъ, сказалъ виконтъ, засмѣявшись: -- въ тебѣ нѣтъ чорта. Будь совершенно спокоенъ въ этомъ отношеніи. Вся бѣда въ томъ, что съ нѣкотораго времени ты сталъ попивать...
-- Да я пью, сударь, только одну воду одну, чистую воду!-- Или, можетъ-статься, у здѣшней воды особое свойство...можетъ, отъ нея хмѣлѣешь...
-- А въ тотъ, вечеръ, Мартэнъ, когда положили тебя пьянаго у воротъ?-- Вѣдь не отъ воды же...
-- Въ тотъ вечеръ, сударь, я какъ слѣдуетъ помолился Богу и легъ спать съ такимъ, могу сказать, помышленіемъ, что хоть бы на страшный судъ; на другой день, я всталъ благоприлично, какъ завсегда, и только отъ васъ узналъ, что былъ пьянъ. Въ ту ночь, когда я ранилъ королевскаго жандарма, я помолился и легъ спать точно такимъ же образомъ... Нынѣшнею, передъ случаемъ съ женою кузнеца, тоже... А между-тѣмъ, меня каждую ночь запираетъ Жеромъ въ моей комнатѣ; я самъ крѣпко-на-крѣпко запираю у себя ставни; да ничто не помогаетъ: я, должно быть, встаю по ночамъ и хожу бѣдокурить!.. Лишь-только я проснусь по-утру, мнѣ тотчасъ приходитъ на мысль: Господи, что-то надѣлалъ я опять хорошаго нынѣшнею ночью? И вслѣдъ за тѣмъ узнаю отъ васъ, или изъ донесеній полицейскихъ досмотрщиковъ, что у меня опять на совѣсти какое-нибудь прегрѣшеніе. Одно только хоть немного меня успокоиваетъ: провинившись, я самъ накладываю на себя постъ и покаяніе... Но чувствую, мнѣ не сдобровать: я умру въ тяжкомъ грѣхѣ...
-- Все пройдетъ, Мартэнъ; ты исправишься и будешь жить, какъ жилъ прежде. А теперь, покамѣстъ, исполни то, что я тебѣ приказывалъ. Только провожатаго тебѣ не могу дать. Онъ узнаетъ нашу тайну, и тогда могутъ выйдти дурныя послѣдствія.
-- Оно, конечно, не годится... Такъ я пойду одинъ и стану всячески стараться исполнить вашъ приказъ. Но, осмѣлюсь доложить, не ручаюсь за себя.
-- Какъ не ручаешься? вскричалъ Габріэль.-- Это что значитъ?
-- Да какъ же мнѣ, сударь, поручиться? я вотъ, кажется, тутъ: анъ нѣтъ, совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ; я вотъ, кажется, дѣлаю то: анъ нѣтъ, дѣлаю другое. Недавно я опредѣлилъ себѣ въ покаяніе прочесть девяносто разъ Отче нашъ да столько же Богородицу Д ѣ во радуйся, и цѣлые два часа перебиралъ, -- или лучше сказать, мнѣ казалось, что перебиралъ,-- свои чотки въ церкви св. Гервасія. Что же случилось? Прихожу, сударь, домой, и узнаю, что вы изволили посылать меня съ запискою, и что я принесъ вамъ отвѣтъ. Да еще мало того: на другой день, я получилъ отъ Жасенты выговоръ за то, что наканунѣ обходился съ нею очень-вольно. А я и не видалъ ея тогда вовсе! По-крайней-мѣрѣ, мнѣ кажется, что не видалъ... И это, сударь, повторялось три раза. Какъ же могу я ручаться за себя? Вы видите, тутъ творится что-то чудное...
-- Ну, что бы тутъ ни творилось, сказалъ Габріэль съ досадою:-- я рискую на этотъ разъ. Впрочемъ, вѣдь гдѣ ты ни былъ прежде, въ церкви ли, или на Улицѣ-Фруад-Манто, -- а мои порученія исполнялись аккуратно; значитъ, ты навѣрное исполнишь хорошо и нынѣшнее. Помни только: сегодняшняя записка очень-важна для меня; отъ нея зависитъ моя участь.
-- О, сударь, да я и безъ этого наказа всегда радъ жизнь за васъ положить, и еслибъ не замѣшалась -- наше мѣсто свято...
-- Опять за свое! перервалъ Габріэль.-- Ты, видно, забылъ, что мнѣ надобно идти. Да и ты, смотри, отправляйся въ назначенное время. Кстати: тебѣ извѣстно, что я жду изъ Нормандіи кормилицу мою Алоизу, и что если она пріѣдетъ въ то время, когда меня не будетъ дома, ей надобно отвести комнату подлѣ моей?
-- Какъ же, сударь, извѣстно.
-- То-то. Теперь, Мартэнъ, распорядись поосторожнѣе, и главное -- не робѣй.
Мартэнъ промолчалъ; опъ только вздохнулъ тяжело.
Габріэль вышелъ изъ дома.
Спустя два часа, онъ воротился задумчивый, съ разсѣянностію во взглядѣ. Къ нему немедленно явился Мартэнъ-Герръ съ письмомъ, котораго молодой человѣкъ ждалъ столь-нетерпѣливо. Габріэль выслалъ своего конюшаго изъ комнаты и прочелъ слѣдующее:
"Возблагодаримъ Бога, Габріэль: король соглашается, мы будемъ счастливы. Вы уже знаете, безъ сомнѣнія, что англійская королева объявила воішу Франціи и во Фландріи собирается сильная непріятельская армія. Эти неблагопріятныя для Франціи событія благопріятны для любви нашей: они даютъ болѣе вѣса герцогу Гизу и уменьшаютъ вліяніе Монморанси. Король, однакожь, долго не рѣшался. За то и я, Габріэль, просила его очень убѣдительно; я сказала ему, что нашла васъ опять, что вы храбры и благородны... Король, конечно, не обѣщалъ мнѣ ничего рѣшительнаго, но сказалъ, что подумаетъ; что было бы жестоко лишить меня счастія, когда этого не требуетъ необходимо польза государства; что онъ можетъ вознаградить Франциска Монморанси другимъ чѣмъ-нибудь. Онъ не обѣщалъ ничего, Габріэль, но исполнитъ мое желаніе. О, вы полюбите его, Габріэль; вы будете любить его столько же, какъ я. Да и какъ его не любить? Онъ осуществитъ наши лучшія мечты! Мнѣ надобно сказать вамъ много, очень-много; но на бумагѣ нельзя передать всего, что чувствуешь. Знаете что, другъ мой: приходите ко мнѣ сегодня въ шесть часовъ вечера. Жасента проведетъ васъ ко мнѣ, и мы наговоримся о нашей счастливой будущности. Да намъ и необходимо наговориться: вы, безъ всякаго сомнѣнія, уѣдете во Фландрію на войну, служить королю и стараться пріобрѣсти еще болѣе правъ на его расположеніе... Иначе вамъ, Габріэль, поступить нельзя. Я сама желаю, чтобъ вы ѣхали, хоть и люблю васъ. О, да, видитъ Богъ, люблю! Къ-чему теперь скрывать это? Приходите же; мнѣ хочется посмотрѣть, такъ ли вы счастливы, какъ ваша Діана."
-- Да, да, счастливъ! Тысячу разъ счастливъ! вскричалъ Габріэль, дочитавъ письмо.-- И чего не достаетъ теперь для полноты моего счастія?
-- Если не достаетъ чего, государь-графъ, то, конечно, не пріѣзда вашей старой кормилицы, произнесъ чей-то голосъ.
То былъ голосъ Алоизы. Она тихо вошла въ комнату и сѣла у двери въ то время, когда Габріэль читалъ письмо.
-- Алоиза! вскричалъ Габріэль, и тутъ же, подбѣжавъ къ ней, поцаловалъ ее.-- Алоиза! о, да, мнѣ не доставало тебя. Здорова ли ты?... Ты, однакожъ, не перемѣнилась. Поцалуй меня еще разъ. Я тоже не перемѣнился, -- по-крайней-мѣрѣ, сердцемъ. Я люблю тебя по прежнему... И скажу тебѣ, Алоиза, я очень безпокоился о тебѣ. Спроси у Мартэна... Да зачѣмъ ты не ѣхала сюда такъ долго?
-- Я выѣхала давно, государь графъ, по была долго въ дорогѣ... Отъ послѣднихъ дождей просто проѣзда нѣтъ.
-- Хорошо, что хоть теперь пріѣхала, Алоиза. Ты можешь порадоваться моей радости. Видишь ли вотъ это письмо? Оно отъ Діаны. И знаешь ли, что пишетъ она? Она пишетъ, что препятствія нашему счастію могутъ быть устранены; король не требуетъ, чтобъ она вышла замужъ за Франциска Монморанси; она любитъ меня. Она, Діана!... И все это я говорю тебѣ!... Ну, не верхъ ли это благополучія?
-- Безъ сомнѣнія, государь-графъ, сказала Алоиза нѣсколько печальнымъ тономъ:-- но еслибъ случилось вдругъ, чтобъ вамъ должно было отказаться отъ Діаны?
-- Этого быть не можетъ, Алоиза. Повторяю тебѣ: всѣ препятствія будутъ устранены.
-- Могутъ быть устранены тѣ препятствія, которыя полагаетъ человѣкъ; но не тѣ, которыя полагаетъ Богъ. Вы знаете, государь-графъ, какъ много я люблю васъ; вы знаете, что я не нодорожу жизнью для того, чтобъ избавить васъ отъ малѣйшаго огорченія: что жь бы отвѣчали вы мнѣ, когда бы я сказала вамъ: "откажитесь отъ Діаны, не видайтесь болѣе съ нею, истребите изъ вашего сердца любовь къ ней; вы не должны быть ея мужемъ,-- почему, объ этомъ не спрашивайте у меня; это страшная тайна, которой я не могу открыть вамъ для вашей же пользы". Что отвѣчали бы вы мнѣ, когда бъ я сказала вамъ это, обнимая ноги ваши?
-- Еслибъ ты потребовала, Алоиза, чтобъ я лишилъ себя жизни, не спрашивая у тебя за чѣмъ и на что, я исполнилъ бы твое желаніе. Но любовь моя къ Діанѣ не въ моей власти. Любовь эта отъ Бога...
-- Господи! вскричала кормилица, въ ужасѣ сложивъ передъ собою руки:-- онъ богохульствуетъ! Но Ты видишь, Господи, онъ прегрѣшаетъ въ невѣдѣніи: отпусти ему!..
-- Ты пугаешь меня, Алоиза. Сдѣлай милость, не мучь болѣе: скажи мнѣ, что ты намѣрена, что ты должна мнѣ сказать. Говори, заклинаю тебя!
-- Вы приказываете, государь-графъ?.. Да я и сама вижу, что должна открыть вамъ свою тайну... Я поклялась передъ Богомъ, что стану хранить ее; но теперь Онъ самъ снимаетъ съ меня обѣтъ... Выслушайте же меня, государь-графъ: вы, конечно, должны любить Діану, но не такъ, какъ любите теперь... Вы должны любить ее братнею любовію...
-- Алоиза!...
-- Да, государь-графъ, братнею; потому-что, по всему вѣроятію, Діана... сестра ваша!
-- Моя сестра! вскричалъ Габріэль, быстро приподнявшись со стула.-- Сестра! повторилъ онъ въ ужасѣ.-- Но какимъ-образомъ дочь короля и госпожи де-Валентинуа можетъ быть моею сестрою?
-- Вамъ вѣдь извѣстно, государь-графъ, что Діана родилась въ маѣ 1539 года. Батюшка вашъ пропалъ безъ вѣсти въ январѣ того же года; и знаете ли, что тогда говорили о немъ? Тогда говорили, что его любила госпожа Діана де-Пуатье; что онъ былъ тутъ помѣхой дофину, нынѣшнему государю нашему, королю, и что именно отъ этого-то и сгибъ онъ. Теперь, извольте сличить время...
-- Творецъ небесный! вскричалъ Габріэль: -- Очень можетъ быть, прибавилъ. онъ потомъ, усиливаясь сохранить хоть тѣнь надежды:-- что г-жу Валентинуа подозрѣвали въ связи съ батюшкою; но кто докажетъ, что это подозрѣніе справедливо? Діана родилась пять мѣсяцовъ спустя послѣ смерти моего отца; но кто докажетъ, что Діана не дочь короля, который любитъ ее отцовскою любовью отца?
-- Король можетъ ошибиться точно такъ же, какъ могу ошибиться я, государь-графъ.-- Да я и не говорю вамъ утвердительно, что Діана сестра ваша. Я только предполагаю. Но умолчать объ этомъ я не могла передъ вами, Габріэль. Вы не соглашались отказаться отъ Діаны по одной моей просьбѣ. Теперь судьею привязанности вашей къ ней будетъ ваша совѣсть, а судьею вашей совѣсти -- Богъ.
-- О, вскричалъ Габріэль:-- это сомнѣніе въ тысячу разъ ужаснѣе самой очевидности! Боже мой, кто разрѣшитъ мнѣ его?
-- Тайну знали, государь-графъ, только два человѣка въ мірѣ, и только два человѣка могли бы вывести васъ изъ этого сомнѣнія: вашъ батюшка, да г-жа Валентинуа; но графа нѣтъ въ живыхъ, а г-жа Валентинуа навѣрное не сознается никогда, что она обманула короля, и что дочь ея -- не дочь короля.
-- Да, Алоиза, правда... И тутъ есть еще другое несчастіе: если я люблю не дочь отца моего, то все-таки люблю дочь убійцы моего отца! Вѣдь, безъ сомнѣнія, ему, королю Генриху II, обязанъ я смертію батюшки... Вѣдь, безъ сомнѣнія, онъ его убійца!
-- Это извѣстно единому Богу, отвѣчала Алоиза.
-- Боже мой! Боже мой! Всюду мракъ, всюду ужасъ и сомнѣніе! продолжалъ Габріэль.-- Но нѣтъ, прибавилъ онъ потомъ съ энергіей:-- нѣтъ, у меня достанетъ силы восторжествовать надъ отчаяніемъ., Я попытаюсь узнать истину. Пойду къ г-жѣ Валентинуа и буду на колѣняхъ просить, чтобъ она открыла мнѣ тайну. Она католичка, она набожна, и ея клятва несомнѣнно подтвердитъ мнѣ истину словъ ея. Я пойду къ Катеринѣ Медичи: ей, быть-можетъ, извѣстно что-нибудь; пойду къ Діанѣ: въ ея присутствіи я увижу, я пойму, какою любовью люблю эту женщину. Я пошелъ бы и на могилу отца моего, когда бы зналъ, гдѣ найдти ее, и онъ услышалъ бы мои заклинанія, онъ возсталъ бы изъ гроба, и вырвалъ бы изъ груди моей это невыразимо-тяжелое сомнѣніе!
-- Бѣдное, бѣдное діггя! прошептала Алоиза.-- Сколько мужества послѣ такого страшнаго удара!
-- Я не стану терять ни минуты, продолжалъ Габріэль съ какимъ-то лихорадочнымъ одушевленіемъ.-- Теперь ровно четыре часа: черезъ полчаса буду у г-жи Валентинуа; черезъ часъ -- у королевы; въ шесть часовъ -- у Діаны; и когда возвращусь домой, Алоиза, тайна, быть-можетъ, уже не будетъ тайною. До свиданія.
-- Не могу ли и я чѣмъ-нибудь помочь вамъ, государь-графъ, въ вашемъ страшномъ розъискѣ?
-- Ты можешь молиться Богу, Алоиза: молись ему.
-- Да, государь-графъ, да: за васъ и за Діану.
-- Молись и за короля, Алоиза, сказалъ Габріэль съ мрачнымъ видомъ.
И вслѣдъ за тѣмъ, онъ поспѣшно вышелъ изъ дома.
XIV.
Діана де-Пуатье.
Конетабль Монморанси былъ еще у Діаны де-Пуатье и разговаривалъ съ нею. Тонъ его, какъ и всегда, былъ грубъ и повелителенъ; а она, напротивъ, отвѣчала ему ласково и кротко.
-- Э, mordieu! вѣдь она дочь ваша, говорилъ онъ Діанѣ: -- и вы имѣете надъ нею точно такія же права и власть, какъ король. Потребуйте, чтобъ она вышла за моего сына.
-- Но, мой другъ, отвѣчала Діана:-- я не вижу возможности...Я никогда не обращалась съ герцогиней ангулемской, какъ бы должно было обращаться матери съ дочерью; никогда не вмѣшивалась въ дѣла ея, хоть она, правда, сначала искала моего расположенія; герцогиня мнѣ точно чужая; мы даже видаемся очень-рѣдко: какъ же хотите вы, чтобъ я потребовала?.. И притомъ, ей удалось пріобрѣсти такое сильное вліяніе на короля, что оно едва-ли не перевѣшиваетъ мое вліяніе. Значитъ, исполнить ваше желаніе невозможно... или, по-крайней-мѣрѣ, очень-трудно... Не лучше ли отказаться вамъ отъ него, другъ мой? Мы можемъ наидти другую, болѣе выгодную партію для вашего сына. Что вы скажете, напримѣръ, о Маргаритѣ...
-- Сынъ мой спитъ не въ колыбели, а на кровати, возразилъ конетабль.-- Да и какую пользу можетъ принести нашей фамиліи дѣвочка, которая почти только-что вышла изъ пеленокъ? Госпожа де-Кастро имѣетъ, напротивъ того,-- какъ и сами вы замѣтили, -- большое вліяніе на короля; и вотъ почему именно я хочу женить на ней сына. Странно мнѣ только одно: дворянинъ, чуть ли не самаго древняго у насъ рода, соглашается жениться на незаконнорожденной, и тутъ еще выходятъ затрудненія, да помѣхи!.. Но, сударыня, скажу вамъ наотрѣзъ: вы не даромъ любовница короля, и я не даромъ вашъ любовникъ. Вы устройте... я хочу, чтобъ свадьба эта состоялась вопреки г-жѣ де-Кастро, вопреки ея обожателю, вопреки самому королю.
-- Другъ мой, сказала Діана де-Пуатье кротко: -- даю вамъ слово: я постараюсь, сдѣлаю все, что могу. Болѣе этого вы не можете отъ меня требовать... Ну, будьте же поласковѣе со мною, не говорите мнѣ такимъ сердитымъ тономъ... Какой вы несносный!..
И при этихъ словахъ, красавица прикоснулась своими розовыми губками къ сѣдой, жосткой бородѣ стараго конетабля...
Странна была эта привязанность королевской фаворитки къ старику, который обходился съ нею грубо и котораго предпочла она королю, еще красивому собою и молодому. Объяснить ее можетъ развѣ только безнравственность Діаны. Но какъ бы то ни было, а крутой нравъ конетабля нравился ей болѣе, чѣмъ нѣжность и учтивая предупредительность Генриха II. И хоть бы что-нибудь другое было особенно-привлекательное въ Монморанси: а то ровно ничего. Онъ былъ скупъ и корыстолюбивъ. Страшныя казни, которымъ подвергъ онъ Бордосцевъ за ихъ смуты, показали, что у него за сердце. Онъ былъ, правда, храбръ; но личная храбрость вещь обыкновенная во Франціи; притомъ, храбрость не доставила ему воинскихъ успѣховъ. Въ сраженіяхъ подъ Раванномъ и Мариньяномъ, гдѣ побѣдили Французы, Монморанси не отличился ничѣмъ замѣчательнымъ; подъ Бикокомъ, былъ изрубленъ почти весь его полкъ; а при Павіи -- его самого взяли въ плѣнъ. Наконецъ, въ сраженіи при Сен-Лоранѣ его разбили на голову. На гражданскомъ поприщѣ, онъ тоже не сдѣлалъ ничего хорошаго. Здѣсь дала ему ходъ просто милость Генриха II. Даже остроумія у него не было. И не смотря на все это, Діана де-Пуатье любила стараго конетабля и повиновалась ему, какъ невольница! Разгадывайте жь, послѣ этого, сердце женщины!
Почти вслѣдъ за тѣмъ, когда Діана поцаловала конетабля, послышался легкій ударъ въ дверь. Отвѣтомъ со стороны г-жи Валентинуа было дозволеніе войдти, и въ комнату вошелъ пажъ съ докладомъ, что виконтъ д'Эксме, по весьма-важной надобности, желаетъ видѣть герцогиню.
-- А, нашъ обожатель! Зачѣмъ это онъ изволилъ пожаловать къ намъ? Ужь не свататься ли за дочь вашу Діану?
-- Прикажете принять? спросилъ пажъ г-жи Валентину а.
-- Да, отвѣчала Діана:-- только пусть онъ подождетъ нѣсколько минутъ. Я скажу, когда будетъ можно. А теперь мнѣ еще надобно переговорить кое-о-чемъ съ г-мъ конетаблемъ.
Пажъ вышелъ.
-- По всему видно, сказалъ потомъ Монморанси: -- встрѣтились какія-нибудь неожиданныя, важныя препятствія, и виконтъ д'Эксме пришелъ къ вамъ, потому-что уже не знаетъ, кого бы онъ могъ другаго просить о помощи. Поступите же осторожно, Діана. О чемъ бы ни сталъ онъ просить васъ, откажите на-чисто. Если онъ желаетъ, чтобъ вы показали ему дорогу, по которой можетъ онъ дойдти къ своей цѣли, укажите ему путь, который поведетъ его совершенно въ противоположную сторону. Если онъ желаетъ, чтобъ вы отвѣчали да, отвѣчайте нѣтъ; если жь ему надобенъ нѣтъ, скажите да. Вообще обойдитесь съ нимъ какъ-можно-хуже, холоднѣе и презрительнѣе. Если вы исполните все это, можетъ статься, мы избавимся отъ необходимости просить короля. Поняли вы меня? И исполните все?
-- Исполню, другъ мои.
-- Ну, такъ дѣла нашего молодчика позапутаются порядкомъ. Онъ, бѣдняга, и не подозрѣваетъ, что самъ кладетъ свою голову въ пасть...
Онъ хотѣлъ-было сказать "волчицы", но опомнился и сказалъ:
-- Въ пасть волка. Теперь прощайте, Діана. Вечеромъ увидимся. Смотрите же, отдѣлайте его хорошенько.
Онъ удостоилъ на этотъ разъ герцогиню поцалуемъ и вышелъ. Минуту спустя, по приказанію Фаворитки, ввели въ ея комнату, черезъ другія двери, виконта д'Эксме.
Габріэль поклонился Діанѣ какъ только могъ почтительнѣе; Діана кивнула ему въ отвѣтъ головою какъ только могла наглѣе. Но Габріэль заставилъ молчать свое самолюбіе и сказалъ довольно-спокойно:
-- Я знаю, герцогиня, что, рѣшаясь обратиться къ вамъ съ просьбою, поступаю очень-смѣло, даже безразсудно. Но въ жизни бываютъ иногда обстоятельства столь важныя, что подъ ихъ вліяніемъ невозможно не перейдти за черту обыкновенныхъ приличій и не поступить вопреки своихъ убѣжденій. Одному изъ этихъто страшныхъ переломовъ судьбы подвергся я въ настоящее время. Тотъ, кто имѣетъ теперь честь говорить съ вами, предаетъ во власть вашу все счастіе, всѣ надежды своей жизни, и если вы не сжалитесь надъ нимъ, это счастіе, эти надежды погибнутъ для него безвозвратно.
Ни одного слова не сказала ему въ отвѣтъ г-жа де-Валентинуа. Она только смотрѣла на него съ неудовольствіемъ и удивленіемъ. Въ самой аттитюдѣ фаворитки было какое-то пренебреженіе къ виконту: она сидѣла облокотись одною рукою на колѣно и упираясь на ладонь этой руки подбородкомъ.
-- Вамъ извѣстно, продолжалъ Габріэль, стараясь превозмочь непріятное для него дѣйствіе молчанія фаворитки: -- вамъ извѣстно, а можетъ-быть, вы и не знаете, что я люблю госпожу де-Кастро. Я люблю ее, сударыня, страстно, безпредѣльно, всѣми силами души моей.
Г-жа де-Валентинуа улыбнулась молча. Но улыбка ея, казалось, хотѣла сказать: "да мнѣ-то какая надобность до этого?"
-- Я началъ говорить вамъ, герцогиня, объ этой любви для того, чтобъ сказать, что мнѣ понятны слѣпыя заблужденія страсти въ другихъ. Я не порицаю страсти, какъ моралисты, не пытаюсь изслѣдовать ее, какъ философы; я благоговѣю предъ ней. Она, по моему мнѣнію, облагороживаетъ и возвышаетъ душу. И въ глазахъ другихъ, она нѣкогда была искупленіемъ грѣшницы...
Фаворитка небрежно закинула голову на спинку своего стула и вполовину опустила свои длинныя рѣсницы.
"Къ-чему это затѣялъ онъ говорить мнѣ поученіе?" думала она въ эту минуту.
-- Итакъ, вы видите, продолжалъ Габріэль:-- любовь свята для меня. Она даже всемогуща въ глазахъ моихъ. Еслибъ мужъ г-жи де-Кастро былъ живъ, я все-таки любилъ бы ее, и даже не старался бы преодолѣть моего къ ней влеченія. Надъ истинною любовью восторжествовать нельзя. Она рождается и исчезаетъ рѣшительно противъ воли того, кому выпадаетъ на долю. Поэтому, и вы, не смотря на привязанность къ вамъ величайшаго изъ королей, можете полюбить другаго; еслибъ вы покорились внушеніямъ любви своей къ предпочтенному счастливцу, я не порицалъ бы васъ, а завидовалъ бы вамъ.
Діана молчала по-прежнему. На лицѣ ея выражалось насмѣшливое удивленіе.
-- Король любитъ васъ, любитъ вашу чудную красоту: это понятно, продолжалъ Габріэль еще съ большимъ жаромъ:-- васъ тронула его страстная привязанность; вы сами желали бы платить ему взаимностью; но взаимность, вопреки вашему желанію, не пробуждается въ вашемъ сердцѣ, и вы не властны создать ее. Это въ порядкѣ вещей. Точно также въ порядкѣ вещей, что вы могли внушить любовь не менѣе пылкую другому, далеко не равному тому, о комъ говорилъ я; и что вы сами могли увлечься страстью къ человѣку, который, статься можетъ, не заслуживаетъ предпочтенія.... Винить васъ въ томъ, мнѣ кажется, не будетъ никто. По-крайней-мѣрѣ, я не осуждаю васъ за то, что вы, владѣя сердцемъ Генриха II, любили графа Монгомери.
На этотъ разъ, Діана приподнялась вполовину и открыла свои большіе глаза. Послѣднія слова молодаго человѣка изумили фаворитку, потому-что тайна была извѣстна только весьма-немногимъ, и она спросила не вовсе спокойно:
-- А развѣ у васъ есть несомнѣнныя доказательства этой любви?
-- Доказательствъ нѣтъ, отвѣчалъ Габріэль: -- но я знаю, я убѣжденъ вполнѣ, что графъ Монгомери былъ любимъ.
-- А! сказала Діана съ прежнею презрительною миною: -- вы только убѣждены... Ну, такъ я скажу вамъ, что вы и не ошибаетесь. Да, я любила графа Монгомери. Что жь изъ этого?
Габріэль, не зная ничего положительнаго, не вдругъ нашелся отвѣчать Фавориткѣ; однакожь, продолжалъ, помолчавъ нѣсколько времени:
-- Вы любили, герцогиня, Жака Монгомери, и, смѣю думать, не совсѣмъ равнодушны къ его памяти: вѣдь онъ погибъ не за кого-нибудь другаго, а за васъ. Итакъ, рѣшаюсь заклинать васъ его именемъ, -- именемъ человѣка любимаго вами и погибшаго за любовь къ вамъ, -- отвѣчать мнѣ на вопросъ, который, конечно, покажется вамъ очень-смѣлымъ, но который чрезвычайно для меня важенъ. Отъ вашего отвѣта, повторяю еще разъ, зависитъ все счастіе моей жизни; и если вамъ угодно будетъ не отказать мнѣ въ отвѣтѣ, я до гроба стану питать къ вамъ глубокую, безпредѣльную признательность, и до гроба буду самымъ преданнымъ изъ всѣхъ преданныхъ вамъ, герцогиня...
-- Что же это за вопросъ? спросила Діана.
-- Позвольте мнѣ произнести его на колѣняхъ, герцогиня, сказалъ Габріэль, дѣйствительно становясь на колѣни.
-- Герцогиня, продолжалъ онъ потомъ прерывающимся голосомъ: -- вы любили графа Монгомери въ 1538 году?
-- Быть-можетъ, отвѣчала фаворитка.-- Далѣе?
-- Графъ Монгомери пропалъ безъ вѣсти въ январѣ 1539 года, а госпожа де-Кастро родилась въ маѣ того же года.
-- Что жь изъ этого?
-- Къ этому-то обстоятельству, герцогиня, и относится тайна, которую прошу я здѣсь, у ногъ вашихъ, открыть мнѣ, продолжалъ Габріэль такъ тихо, что г-жа Валентинуа едва могла его слышать.-- Если вы откроете мнѣ ее, она умретъ въ моей груди: клянусь вамъ Искупителемъ нашимъ, котораго изображеніе вижу надъ вами. Да еслибъ я даже измѣнилъ своей клятвѣ, для васъ и тогда не можетъ произойдти ничего важнаго; вы скажете тогда, что я оклеветалъ васъ -- и вамъ повѣрятъ; вѣдь у меня не будетъ никакихъ доказательствъ... Скажите же, скажите Бога ради: Жакъ Монгомери отецъ г-жи де-Кастро?
-- Ну, сказала Діана захохотавъ: -- вопросъ вашъ, въ-самомъ-дѣлѣ, смѣлъ, и вы поступили очень-умно, что предложили мнѣ его послѣ такого длиннаго предисловія. Однакожь, не пугайтесь, виконтъ: я вовсе не сержусь на васъ. Меня, напротивъ, очень интересуютъ ваши разспросы. Вѣдь пришло же въ голову допытываться, чья дочь герцогиня ангулемская! Но зачѣмъ вамъ знать это, господинъ д'Эксме? Король считается отцомъ ея; чего же болѣе для вашего честолюбія, если вы честолюбивы? Или у васъ есть еще какія-нибудь другія причины?
-- Да, герцогиня; но умоляю васъ, не спрашивайте меня о нихъ.
-- Вотъ какъ! сказала Фаворитка: -- чужіе секреты вы хотите знать, а своихъ не сказываете. Разсчетъ не дуренъ!
Габріэль подошелъ къ налою, на которомъ стояло распятіе изъ слоновой кости и сказалъ г-жѣ Валентинуа:
-- Если вы поклянетесь мнѣ предъ этимъ распятіемъ, поклянетесь своимъ спасеніемъ въ будущей жизни, что никому не откроете моей тайны и не употребите ея во.зло, вы ее узнаете.
-- Такая страшная клятва!.. сказала Діана.
-- Я и требую ее именно потому-что она страшная. Вы набожны и не измѣните ей.
-- А если я не поклянусь?
-- Я не скажу вамъ ничего, и вы,-- повторяю еще разъ,-- вы лишите меня счастія жизни.
-- Опять счастіе жизни! О, да это преинтересно!.. Такой трагическій тонъ, такая таинственность! Право, стоитъ труда узнать вашъ секретъ. Вы живо затронули мое женское любопытство, признаюсь вамъ. Я поклянусь, г. д'Эксме; но предваряю васъ: поклянусь изъ одного любопытства, изъ желанія знать.
-- Я тоже предложилъ вамъ вопросъ изъ желанія знать; только любопытство мое другаго рода; оно похоже на любопытство подсудимаго, который обвиненъ въ важномъ преступленіи, и который желаетъ и страшится узнать приговоръ, рѣшающій судьбу его. Такъ вамъ угодно дать клятву?
-- Скажите слова; я повторю ихъ.
И она повторила по словамъ Габріэля:
"Клянусь спасеніемъ души моей, что никому въ мірѣ не открою тайны, которая будетъ мнѣ ввѣрена, и узнавъ ее, не только не стану вредить вамъ ею, но буду поступать, въ-отношеніи къ вамъ, какъ-бы не знала ея вовсе."
-- Благодарю васъ, герцогиня, сказалъ Габріэль.-- Теперь я скажу вамъ все въ двухъ словахъ: мое имя Габріэль де-Монгомери; я сынъ Жака де-Монгомери.
-- Вы... сынъ его! вскричала Діана, вставая съ своего кресла и какъ-бы цѣпенѣя отъ изумленія.
-- Если жь, продолжалъ Габріэль:-- Діана де-Кастро дочь графа, то Діана де-Кастро, которую люблю я до безумія, сестра моя!
-- А, понимаю, сказала г-жа де-Валентинуа, успокоившись немного.-- Конетабль спасенъ, подумала она въ ту же минуту.
-- Теперь, герцогиня, продолжалъ Габріэль: -- угодно ли будетъ вамъ оказать мнѣ милость, поклясться предъ этимъ же распятіемъ, что г-жа де-Кастро -- дочь короля Генриха II? Вы не отвѣчаете?... О, зачѣмъ не отвѣчаете вы, герцогиня?
-- Затѣмъ, что не могу, поклясться вамъ въ томъ.
-- Боже! Стало-быть, Діана сестра моя? сказалъ Габріэль, поблѣднѣвъ еще болѣе и едва не лишаясь чувствъ.
-- Я не говорю этого! Я никогда не скажу этого! вскричала г-жа де-Валентинуа.-- Діана -- дочь короля.
-- О, повторите это, повторите еще разъ, герцогиня! Какое счастіе, Творецъ небесный!... Но... но, можетъ-быть, вы говорите такъ только потому, что опасаетесь говорить иначе. Поклянитесь же, герцогиня; успокойте, оживите меня вашею клятвою!..
-- Я уже сказала вамъ, что не поклянусь. Зачѣмъ буду я клясться?
-- Но вѣдь вы дали же клятву только для того, чтобъ удовлетворить пустое любопытство... Вы сами сознались мнѣ въ этомъ... Отъ-чего же теперь, когда идетъ дѣло о жизни человѣка, когда вы можете нѣсколькими словами спасти отъ гибели двѣ жизни, вамъ не угодно произнести этихъ нѣсколькихъ словъ?
-- Ну, не поклянусь, сударь, и все тутъ, отвѣчала фаворитка холодно и рѣшительно.
-- А если, не смотря на то, я женюсь на Діанѣ, и если Діана сестра моя,-- не на васъ ли падетъ отвѣтственность за преступленіе?
-- Нѣтъ, возразила г-жа де-Валентинуа:-- я не клялась, и, значитъ, не буду отвѣчать передъ Богомъ.
-- О, она не страшится Его! вскричалъ Габріэль.-- Но подумайте, вѣдь я могу говорить всѣмъ и каждому, что вы любили графа Монгомери, что вы измѣнили королю, и что я, сынъ графа, несомнѣнно убѣжденъ въ томъ.
-- Убѣждены, и только; а доказательствъ у васъ нѣтъ, возразила фаворитка съ злобною улыбкою.-- Такъ говорите-себѣ что хотите. Я скажу, что вы клевещете на меня, и мнѣ повѣрятъ. Вѣдь вы сами же утверждали, что повѣрятъ... Притомъ, я могу сказать королю, что вы осмѣлились искать моего вниманія и вы грозили взвести на меня клевету, если я не соглашусь отвѣчать вашей страсти. Тогда вы погибнете, господинъ Габріэль де-Монгомери... Но, извините, прибавила она, вставая: -- мнѣ некогда; я должна оставить васъ, хоть, признаюсь, ваша исторія живо заинтересовала меня... Престранная, право.
-- О, да это безчестно! вскричалъ Габріэль въ гнѣвѣ.-- О, зачѣмъ вы женщина и зачѣмъ я дворянинъ!.. Но берегитесь, сударыня: мститель найдется! Васъ накажетъ Богъ; потому-что, повторяю, вы поступили безчестно.
-- Вы находите? сказала фаворитка съ насмѣшливою улыбкою.
И въ-слѣдъ за тѣмъ она кликнула пажа. Пажъ вошелъ.
Госпожа де-Валентинуа насмѣшливо кивнула Габріэлю головою, и удалилась.
-- Да, думала она, уходя:-- моему конетаблю рѣшительно счастіе. Фортуна любитъ его столько же, какъ и я. Но за что же я люблю его?
Минуту спустя, Габріэль вышелъ изъ комнатъ Діаны де-Пуатье съ гнѣвомъ и отчаяніемъ въ душѣ.