ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Катерина Медичи.

Габріэль былъ твердъ душою и рѣшителенъ. Возвратясь отъ Діаны де-Пуатье, послѣ первой минуты унынія, онъ ободрился и отправился къ королевѣ.

Катерина Медичи, дѣйствительно, могла знать объ этой трагической расправѣ своего супруга съ графомъ Монгомери, а можетъ-быть и была въ ней дѣйствующимъ лицомъ Въ то время ей было не болѣе двадцати лѣтъ. Какъ молодая жена-красавица, она должна была слѣдить за всѣми дѣйствіями и промахами своей соперницы. Габріэль разсчитывалъ, что ея воспоминанія освѣтятъ ему тотъ мрачный путь, по которому онъ шелъ ощупью и на которомъ ему, какъ любовнику и сыну, такъ сильно хотѣлось видѣть ясно. Катерина приняла виконта д'Эксме съ тою особенною благосклонностью, которую постоянно показывала ему при каждой встрѣчѣ.

-- Это вы, прекрасный побѣдитель, сказала она.-- Какому счастливому случаю обязана я вашимъ визитомъ? Вы рѣдко посѣщаете насъ, виконтъ, и, кажется, въ первый разъ просите аудіенцію на моей половинѣ. А между-тѣмъ, вашъ приходъ всегда былъ и всегда будетъ кстати, въ этомъ вы не можете сомнѣваться.

-- Не знаю какъ благодарить ваше величество за вашу доброту, но будьте увѣрены, что моя преданность...

-- Оставимъ ее, вашу преданность, прервала королева:-- и пойдемъ къ цѣли, которая васъ привела сюда. Могу я быть полезна вамъ въ чемъ-нибудь?

-- Я думаю, что можете.

-- Тѣмъ лучше! продолжала Катерина съ самою ободрительною улыбкой:-- и если то, чего вы хотите, въ моей власти, даю вамъ напередъ обѣщаніе исполнить вашу просьбу, -- обѣщаніе, можетъ-быть, не совсѣмъ благовидное; но вы не употребите его во зло, мой прекрасный кавалеръ.

-- Сохрани Богъ! не таково мое намѣреніе.

-- Говорите же, увидимъ, сказала, вздохнувъ, королева.

-- Я осмѣлился просить у васъ нѣкоторыхъ свѣдѣній, ничего больше. Но это ничего для меня -- все. И потому, простите, если я разбужу воспоминанія, которыя должны быть тягостны для вашего величества. Воспоминанія эти относятся къ 1539 году.

-- Ахъ, я была тогда еще очень-молода, почти ребенокъ! сказала королева.

-- Но, безъ сомнѣнія, были уже очень-хороши и вполнѣ достойны любви, отвѣчалъ Габріэль.

-- Иные говорили, сказала королева, довольная оборотомъ, какой принялъ разговоръ.

-- А между-тѣмъ, продолжалъ Габріэль:-- другая женщина уже осмѣливалась посягнуть на права, которыя вы получили отъ Бога, которыя давало вамъ и рожденіе ваше, и красота; и эта женщина, недовольная тѣмъ, что отвратила отъ васъ, безъ сомнѣнія, волшебствомъ и чарами, глаза и сердце супруга, слишкомъ-молодаго, и потому немогшаго быть дальновиднымъ, -- эта женщина измѣнила тому, кто измѣнилъ вамъ, и любила графа Монгомери. Но вы, можетъ-быть, забыли все это, ваше величество?

-- Нѣтъ, сказала королева:-- это приключеніе и всѣ первыя интриги той, о которой вы говорите, еще памятны мнѣ. Да, она любила графа Монгомери; потомъ, увидѣвъ, что ея связи обнаружены, безсовѣстно объявила, что притворялась нарочно для испытанія дофина, и когда Монгомери исчезъ, можетъ-быть, единственно по ея повелѣнію, она не плакала о немъ, и на другой день явилась на балѣ съ улыбающимся лицомъ. О, я долго буду помнить первыя интриги, которыми эта женщина подкапывала счастіе моей молодости! Тогда это огорчало меня; дни и ночи проводила я въ слезахъ. Но, потомъ, мое самолюбіе пробудилось: я всегда исполняла свои обязанности, даже болѣе, и постоянно внушала собою уваженіе къ званіямъ супруги, матери и королевы; я принесла семь дѣтей королю и Франціи. Но теперь, любовь моя къ мужу спокойна, какъ къ другу и къ отцу моихъ сыновей, и онъ не имѣетъ права требовать отъ меня чувства болѣе-нѣжнаго; я довольно жила для общаго блага, чтобъ жить нѣсколько и для себя-самой. Не дешевой цѣной купила я свое счастье! И еслибъ чувство преданности, молодое и страстное, предстояло мнѣ, Габріэль, -- развѣ не могла бы я не отвергнуть его безъ преступленія?

Слова Катерины пояснялись ея взглядами. Но мысли Габріэля были далеко. Съ-тѣхъ-поръ, какъ королева перестала говорить объ его отцѣ, онъ пересталъ слушать ее,-- онъ мечталъ. И эта мечтательность, которую Катерина объясняла по-своему, нравилась ей. Но Габріэль скоро прервалъ молчаніе.

-- Еще одинъ, послѣдній и самый важный для меня вопросъ, сказалъ онъ.-- Вы такъ благосклонны ко мнѣ! На пути сюда я не думалъ, что мои ожиданія такъ удовлетворятся. Вы говорили о преданности, положитесь на меня. Но, ради Бога, довершите свое благодѣяніе! Такъ-какъ вы знали подробности этихъ темныхъ приключеній графа Монгомери, то не помните ли, не было ли сомнѣній въ дѣйствительности отеческихъ правъ короля на г-жу де-Кастро, когда она родилась чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ исчезновенія графа? Злословіе, или даже клевета, не выражали ли подозрѣній на этотъ счетъ, не называли ли Монгомери отцомъ Діаны?

Катерина Медичи нѣсколько времени смотрѣла на Габріэля молча, какъ-бы для того, чтобъ разгадать побужденія, вызвавшія у него этотъ вопросъ. Думая, что нашла эти побужденія, она начала улыбаться.

-- Я въ-самомъ-дѣлѣ замѣтила, сказала она:-- что вы неравнодушны къ г-жѣ де-Кастро и усердно за нею ухаживаете. Теперь я понимаю ваши намѣренія. Только, не заходя далеко, вы хотите, кажется, прежде увѣриться, дѣйствительно ли предъ дочерью короля преклоняете колѣно. Вы боитесь, чтобъ, женившись на признанной дочери Генриха II, не открыли вы какимъ-нибудь нежданнымъ случаемъ, что жена ваша незаконная дочь графа Монгомери. Однимъ-словомъ, вы честолюбивы, виконтъ д'Эксме. Не оправдывайтесь! это только возвышаетъ васъ въ моихъ глазахъ, и не только не мѣшаетъ моимъ видамъ на васъ, но скорѣе помогаетъ. Вы честолюбивы, не правда ли?

-- Но, ваше величество... говорилъ Габріэль смутившись: -- можетъ-быть, дѣйствительно...

-- Довольно; вижу, что я разгадала васъ, мой любезный кавалеръ, сказала королева.-- Ну! хотите вѣрить дружбѣ? для собственныхъ вашихъ цѣлей, оставьте свои виды на эту Діану. Откажитесь отъ этой куклы. Я не знаю навѣрное, дочь ли она короля или графа, хотя послѣднее предположеніе весьма-правдоподобно; но, еслибъ она и родилась отъ короля,-- это не такая женщина, какая нужна вамъ. Это существо слабое, нѣжное, чувствительное, милое, если хотите,-- но безъ силы, безъ энергіи, безъ характера. Она умѣла пріобрѣсть милость короля, правда; но воспользоваться ею не съумѣетъ. Вамъ, Габріэль, для исполненія вашихъ огромныхъ замысловъ, нужно сердце мужественное, сильное, которое бы столько же помогало вамъ, сколько и любило васъ, которое бы служило вамъ и, въ то же время, наполняло вашу душу, жизнь вашу. Такое сердце вы нашли, виконтъ, сами не зная того.

Онъ съ удивленіемъ смотрѣлъ на королеву, которая продолжала съ увлеченіемъ:

-- Послушайте: наше положеніе въ обществѣ должно освобождать насъ, королевъ, отъ обыкновенныхъ условныхъ приличій; стоя такъ высоко, мы, не выжидая признанія въ любви, должны сами дѣлать первый шагъ и протягивать руку къ любимому предмету. Габріэль, вы прекрасны, храбры, пламенны и горды! Съ первой минуты, когда увидѣла васъ, я ощутила тутъ, въ груди, незнакомое мнѣ чувство, и -- не-уже-ли я обманулась? Ваши слова, ваши взгляды и даже теперешнее ваше обращеніе ко мнѣ, -- все, наконецъ, заставляло меня предполагать, что я встрѣтила въ васъ не неблагодарнаго.

-- Ваше величество!.. въ испугѣ произнесъ Габріэль.

-- Да, вы изумлены, поражены, я вижу это, продолжала Катерина съ самой нѣжной улыбкой.-- Но вы не осуждаете меня, не правда ли, за мою невольную откровенность? Повторяю: званіе королевы должно извинять женщину. Вы робки, хотя и честолюбивы, виконтъ, а мелочныя приличія могли лишить меня драгоцѣннаго чувства; я лучше хотѣла сама начать. Ну! прійдите же въ себя! не-уже-ли я такъ страшна?

-- О! да! пробормоталъ Габріэль, блѣднѣя.

Королева поняла это восклицаніе по-своему.

-- Что жь! сказала она съ шутливымъ сомнѣніемъ:-- я, кажется, еще не успѣла вскружить вамъ голову до того, чтобъ заставить васъ забыть ваши планы, и розъиски ваши объ ангулемской принцессѣ -- доказываютъ это. Но успокойтесь; повторяю вамъ, что не униженія, а величія я желаю для васъ. Габріэль! до-сихъ-поръ, я терялась на второмъ планѣ; но знайте, скоро увидятъ меня на первомъ. Діана де-Пуатье уже не въ тѣхъ лѣтахъ, чтобъ могла еще долго сохранить свою красоту и могущество. Съ той минуты, когда исчезнетъ обаяніе этой женщины, начнется мое царство, и я съумѣю царствовать, Габріэль! духъ владычества, который я въ себѣ чувствую, тому порукой; притомъ, это уже въ крови Медичи. Король увидитъ, что у него нѣтъ совѣтника искуснѣе, опытнѣе и надежнѣе меня, и тогда -- на что не будетъ имѣть права человѣкъ, который соединилъ свою судьбу съ моею, когда моя была еще во мракѣ, который любилъ во мнѣ женщину, а не королеву? Владычица королевства не вознаградитъ ли достойнымъ образомъ того, кто былъ преданъ Катеринѣ? Этотъ человѣкъ будетъ первымъ по ней, ея правая рука, истинный король, покорный призраку короля? Въ его рукахъ будутъ всѣ титулы и силы Франціи? Прекрасный сонъ, не правда ли, Габріэль? Ну! хотите вы быть этимъ человѣкомъ?

Она смѣло протянула ему руку.

Габріэль преклонилъ колѣно и поцаловалъ эту бѣлую, чудную руку... Но онъ былъ такъ твердъ и благороденъ, что не могъ предаться хитростямъ и обманамъ притворной любви. Онъ былъ такъ откровененъ и рѣшителенъ, что не могъ колебаться между облакомъ и опасностью.

-- Ваше величество, сказалъ онъ: -- предъ вами самый почтительный изъ вашихъ слугъ и самый преданный изъ вашихъ подданныхъ. Но...

-- Но, прервала Катерина съ улыбкой:-- я не требую отъ васъ этого почтительнаго языка, мой благородный кавалеръ.

-- Но, продолжалъ Габріэль:-- я не могу, говоря съ вами, употреблять словъ болѣе нѣжныхъ и страстныхъ, потому-что, простите!.. прежде, нежели я узналъ васъ, я любилъ Діану де-Кастро, и никакая другая любовь, даже любовь королевы, не найдетъ мѣста въ этомъ сердцѣ, которое наполнилъ уже другой образъ.

-- А! произнесла Катерина блѣднѣя, и губы ея судорожно сжались.

Но Габріэль, опустивъ голову, спокойно ждалъ, какъ разразится надъ нимъ гроза негодованія и презрѣнія. Презрѣніе и негодованіе не заставили долго ждать себя.

-- Знаете ли вы, г. д'Эксме, сказала Катерина послѣ минутнаго молчанія, едва удерживаясь отъ гнѣва:-- знаете ли вы, что я считаю васъ дерзкимъ, чтобъ не сказать наглымъ? Кто говорилъ вамъ о любви? Съ чего вы взяли, что посягаютъ на вашу суровую добродѣтель? Надо быть слишкомъ-тщеславну и наглу, чтобъ осмѣлиться такъ думать и такъ отважно объяснять благосклонность, ошибочно направленную къ недостойному ея! Вы серьёзно оскорбили женщину и королеву, г. Эксме!

-- О! повѣрьте, ваше величество, отвѣчалъ Габріэль:-- что мое религіозное почтеніе...

-- Довольно! прервала Катерина: -- говорю вамъ, вы оскорбили меня, вы пришли съ тѣмъ, чтобъ оскорбить меня? Зачѣмъ вы здѣсь? Что привело васъ сюда? Что мнѣ за дѣло до вашей любви, до г-жи де-Кастро, до всего, что васъ занимаетъ! Вы пришли ко мнѣ за справками? Смѣшной предлогъ! Вы хотѣли сдѣлать изъ королевы Франціи любовную полицію для себя. Это безсмысленно, говорю вамъ, и прибавляю: это оскорбленіе!

-- Нѣтъ, ваше величество, гордо отвѣчалъ Габріэль:-- не могъ оскорбить васъ благородный человѣкъ, который рѣшился лучше огорчить васъ, нежели обмануть.

-- Молчите, сударь! перебила Катерина: -- я вамъ приказываю молчать и уйдти отсюда. Считайте за счастье, что я не хочу открывать королю вашей дерзкой ошибки; но не являйтесь никогда передо мною, и знайте, что Катерина Медичи -- вашъ неумолимый врагъ. Да, я найду васъ, будьте увѣрены, г. д'Эксме! А теперь, удалитесь.

Габріэль поклонился королевѣ и вышелъ, не сказавъ ни слова.

-- Ну, думалъ онъ: -- еще однимъ врагомъ больше! Но что бы выигралъ я, еслибъ и узналъ что-нибудь о моемъ отцѣ и о Діанѣ? Любимица короля и жена короля -- враги мои! Не хочетъ ли еще судьба сдѣлать меня врагомъ короля. Пойдемъ теперь къ Діанѣ; уже время. Дай-Богъ не потерять этого послѣдняго свѣта, и не выйдти еще съ большей тоской на душѣ отъ той, которая любитъ меня, нежели отъ тѣхъ, которыя ненавидятъ.

II.

Любовникъ, или братъ?

Когда Жасента провела Габріэля въ комнату, которую Діана де-Кастро, какъ признанная дочь короля, занимала въ Луврѣ, она въ наивномъ, цѣломудренномъ смущеніи побѣжала на встрѣчу любимому человѣку, нисколько не скрывая своей радости. Она не отклонила бы лица и отъ поцалуя; но Габріэль удовольствовался однимъ пожатіемъ руки.

-- Наконецъ это вы, Габріэль! сказала Діана.-- Съ какимъ нетерпѣніемъ я ждала васъ, другъ мой! Съ нѣкотораго времени я не знаю, куда дѣвать полноту своего счастія. Я разговариваю совсѣмъ одна, смѣюсь одна, -- я просто сумасшедшая! Но вотъ и вы, Габріэль, -- теперь мы можемъ по-крайней-мѣрѣ блаженствовать вмѣстѣ! Ну, что же съ вами? что это у васъ какой видъ -- холодный, важный, почти грустный? Такимъ-то непривѣтливымъ лицомъ, такой-то неразвязной лаской доказываете вы мнѣ любовь, а Богу да моему отцу -- благодарность?

-- Вашему отцу?.. Да, поговоримте о вашемъ отцѣ, Діана. Что касается до важности, которая васъ удивляетъ, это моя привычка встрѣчать счастіе съ нахмуреннымъ лицомъ, потому-что я плохо вѣрю въ дары его, къ которымъ до-сихъ-поръ не имѣлъ случая привыкнуть; притомъ же, я испыталъ, что слишкомъ-часто подъ радостью кроется горе.

-- Я не считала васъ, Габріэль, ни такимъ философомъ, ни такимъ несчастнымъ, возразила полу-веселая, полу-огорченная Діана.-- Но посмотримъ! вы сказали, что хотите говорить о королѣ; это лучше: какъ онъ былъ добръ и благороденъ, Габріэль!

-- Да, Діана, онъ васъ очень любитъ, не правда ли?

-- Невообразимо-нѣжно, Габріэль.

-- Конечно, пробормоталъ виконтъ д'Эксме:-- онъ можетъ думать, что она его дочь... Одно только удивляетъ меня, продолжалъ онъ вслухъ: -- какимъ образомъ король, у котораго въ сердцѣ ужь, разумѣется, было предчувствіе его настоящей любви къ вамъ, какимъ образомъ могъ онъ двѣнадцать лѣтъ не видать васъ, не знать и оставлять въ этой ссылкѣ въ Вимутье, затерянную, забытую? Вы, Діана, никогда не спрашивали его о причинѣ этого страннаго равнодушія? Знаете ли? подобную забывчивость трудно согласить съ ласками, которыми онъ теперь окружаетъ васъ.

-- О! возразила Діана, вѣдь это не онъ забывалъ меня!

-- А кто же?

-- Кто, если не Діана де-Пуатье, не знаю, должна ли я сказать: -- моя мать?

-- Почему же она рѣшилась такъ бросить васъ, Діана? Ей надо было наслаждаться, гордиться въ глазахъ короля вашимъ рожденіемъ, которое давало ей больше правъ на любовь его. Чего могла она бояться? Мужа ея не было на свѣтѣ, отца -- тоже...

-- Конечно, Габріэль, сказала Діана: -- мнѣ было бы трудно, если не невозможно, оправдать передъ вами эту странную гордость, съ которой г-жа де-Валентинуа постоянно отказывалась открыто признать меня своею дочерью. Вы, стало-быть, еще не знаете, мой другъ, что она упросила короля скрыть мое рожденіе, что призвала меня ко двору только по его настойчивости, почти по его приказанію, что, наконецъ -- она не согласилась помѣстить свое имя въ актѣ о моемъ происхожденіи. Я не жалѣю объ этомъ, Габріэль, потому-что безъ ея смѣшной гордости я бы не знала васъ и вы бы не любили меня. Конечно, мнѣ иногда грустно думать объ отвращеніи моей матери отъ всего, что до меня касается.

-- Отвращеніи... можетъ-быть, это -- угрызеніе совѣсти, съ ужасомъ подумалъ Габріэль: -- она съумѣла обмануть короля, но съ тревогой и страхомъ...

-- О чемъ же вы думаете, другъ мой? спросила Діана: -- и къ чему вы меня разспрашивали?

-- Такъ, сомнѣніе моего безпокойнаго духа.-- Не безпокойтесь объ этомъ, Діана; но, по-крайней-мѣрѣ, если ваша матушка чувствуетъ къ вамъ нерасположеніе и почти ненависть, за то отецъ вознаграждаетъ васъ за эту холодность своей нѣжностью; и вы съ своей стороны -- если чувствуете робость и отчужденіе въ-отношеніи г-жи де-Валентинуа, за то въ присутствіи короля сердце ваше расширяется, не правда ли? оно узнаётъ въ немъ истиннаго отца.

-- О, конечно! отвѣчала Діана: -- съ перваго дня, какъ я его увидѣла, какъ только онъ заговорилъ мнѣ съ такой добротой, я тутъ же почувствовала къ нему влеченіе. Не изъ политики я такъ предупредительна съ нимъ, такъ привязана къ нему -- это инстинктъ. Не будь онъ король, не будь онъ мой благодѣтель и покровитель, -- я бы все также любила его: онъ -- мой отецъ.

-- Въ такихъ вещахъ не обманываются! вскричалъ восхищенный Габріэль.-- Милая Діана! Хорошо, что вы такъ любите отца, чувствуете къ нему столько благодарности и любви. Такое нѣжное чувство дѣлаетъ вамъ честь.

-- Хорошо также и то, что вы понимаете и одобряете это чувство, мой другъ, сказала Діана.-- Но, поговоривъ о моемъ отцѣ, о его привязанности ко мнѣ, о моей къ нему, и о томъ, какъ мы ему обязаны,-- не поговорить ли намъ немножко о насъ-самихъ, о нашей любви, Габріэль, а? Что дѣлать! люди -- эгоисты, примолвила она съ свойственнымъ ей отъ природы простодушіемъ. Впрочемъ, еслибъ король былъ тутъ, онъ упрекнулъ бы меня, зачѣмъ я не думаю все о себѣ, о насъ съ вами. Знаете ли, Габріэль, -- вотъ еще сейчасъ онъ повторялъ мнѣ: "Дитя мое, будь счастлива! будешь счастлива -- слышишь ли?-- и меня сдѣлаешь счастливымъ." Итакъ, сударь, мы заплатили долгъ благодарности, -- не будемъ же слишкомъ-забывчивы къ самимъ-себѣ.

-- Правда, проговорилъ Габріэль въ раздумьи:-- правда. Обратимся теперь къ привязанности, которая связываетъ на всю жизнь другъ съ другомъ. Заглянемъ къ себѣ въ сердце, посмотримъ, что тамъ дѣлается. Выскажемъ взаимно наши души.

-- Хорошо! сказала Діана:-- это будетъ чудесно.

-- Да, чудесно! печально возразилъ Габріэль.-- Начнемъ съ васъ, Діана; что вы чувствуете ко мнѣ? Не меньше ли вы меня любите, нежели отца?

-- Злой ревнивецъ! сказала Діана.-- Знайте только, что я васъ люблю совсѣмъ иначе. Не легко, впрочемъ, мнѣ вамъ объяснить это. Когда король со мной, я спокойна и мое сердце бьется какъ всегда; а когда вы со мной, о! тогда какая-то странная тревога, и мучительная и сладкая, разливается по всему моему существу. Королю я при всѣхъ говорю ласковыя слова, какія только прійдутъ мнѣ на умъ; но вамъ, при комъ бы то ни было, не рѣшусь, кажется, выговорить и одного слова: "Габріэль!" даже и тогда, какъ буду вашей женой. Сколько радость моя въ присутствіи короля покойна, столько блаженство мое съ вами тревожно, скажу больше -- болѣзненно; но эта болѣзненность для меня дороже спокойствія.

-- Молчи! о, молчи! вскричалъ внѣ себя Габріэль.-- Да, ты любишь меня, и это меня ужасаетъ!.. Это разувѣряетъ меня, хотѣлъ я сказать, потому-что вѣдь не допустилъ бы Богъ такой любви, еслибъ ты не имѣла права любить меня.

-- Что вы хотите сказать, Габріэль? спросила изумленная Діана.-- Отъ-чего мое признаніе, которое я имѣю право сдѣлать, потому-что вы скоро будете моимъ мужемъ,-- отъ-чего это признаніе выводитъ васъ изъ себя? Какая опасность можетъ скрываться въ любви моей?

-- Никакой, милая Діана, никакой. Не обращайте на это вниманія; это радость, которая и меня волнуетъ... это радость! Такое необъятное блаженство можетъ вскружить голову. Однако, вы не всегда любили меня съ такими тревогами и страданіями. Когда мы съ вами, бывало, гуляли въ Вимутье, вы чувствовали ко мнѣ одну дружбу... братскую.

-- Тогда я была еще ребенокъ, сказала Діана: -- тогда я еще не передумала о васъ шесть лѣтъ въ уединеніи; тогда любовь моя еще не взросла вмѣстѣ со мной; тогда я не прожила еще двухъ мѣсяцевъ при дворѣ, гдѣ испорченность языка и нравовъ уже не могла заставить меня больше полюбить нашу чистую страсть.

-- Это правда, это правда, Діана! сказалъ Габріэль.

-- А вы, мой другъ, продолжала Діана въ свою очередь:-- скажите-ка, сколько у васъ для меня преданности и страсти. Откройте мнѣ свое сердце, какъ я вамъ открыла свое. Если мои слова были вамъ пріятны, позвольте же и мнѣ услышать вашъ голосъ, скажите, сколько вы меня любите, какъ вы меня любите.

-- О! я, я не знаю, сказалъ Габріэль: -- я не могу вамъ сказать этого! Не спрашивайте меня, не требуйте, чтобъ я спрашивалъ самого себя: это слишкомъ-страшно.

-- Но, Габріэль! вскричала испуганная Діана:-- слова ваши всего страшнѣе... вы этого не чувствуете? Какъ! вы не хотите даже сказать мнѣ, что меня любите!

-- Люблю ли я тебя, Діана! Она спрашиваетъ, люблю ли я ее! Да! люблю какъ безумный, какъ преступникъ, можетъ-быть.

-- Какъ преступникъ! проговорила изумленная Діана.-- Какое преступленіе можетъ быть въ нашей любви? Развѣ не свободны мы оба? Развѣ мой отецъ не согласился на союзъ нашъ? И Богъ и ангелы радуются подобной любви!

-- Господи! не дай ей богохульствовать, мысленно проговорилъ Габріэль:-- какъ, можетъ-быть, я иногда богохульствовалъ въ разговорахъ съ Алоизой.

-- Но что жь это съ вами? сказала Діана.-- Другъ мой, вы не больны, по-крайней-мѣрѣ? Вы всегда были такъ тверды: откуда же взялись эти фантастическіе страхи? А я! я съ вами ничего не боюсь; знаю, что съ вами я въ такой же безопасности, какъ съ отцомъ. Послушайте! вспомните хорошенько о себѣ-самомъ, о жизни, о счастьи; я прижимаюсь къ груди вашей безъ страха, мой милый супругъ! Позволяю вамъ цаловать себя, безъ всякихъ мелочныхъ сомнѣній.

Она подошла къ нему улыбающаяся, прелестная; ея веселенькое личико потянулось къ его лицу, и чистый, ясный взглядъ напрашивался на невинную ласку.

Габріэль съ ужасомъ оттолкнулъ ее.

-- Нѣтъ, прочь! закричалъ онъ:-- оставь меня, уйди!

-- Боже мой! сказала Діана, опустивъ руки: -- Боже мой! онъ меня отталкиваетъ, онъ не любитъ меня!

-- Я тебя слишкомъ люблю! прервалъ Габріэль.

-- Еслибъ вы любили меня, развѣ мои ласки пугали бы васъ?

-- Пугали ли бы онѣ меня въ-самомъ-дѣлѣ? подумалъ Габріэль, проникнутый другаго рода ужасомъ.-- Можетъ-быть, мой инстинктъ, а не разумъ отталкиваетъ эти ласки? О, подойди ко мнѣ, Діана! подойди, чтобъ я увидѣлъ, узналъ, почувствовалъ. Позволь мнѣ въ-самомъ-дѣлѣ коснуться чела твоего братскимъ поцалуемъ; на него женихъ имѣетъ право.

Онъ привлекъ къ себѣ Діану и прижалъ свои уста къ волосамъ ея въ долгомъ поцалуѣ.

-- Я ошибался! проговорилъ онъ въ восторгѣ: -- не голосъ крови говоритъ во мнѣ, это голосъ любви. Я узналъ его,-- какое счастіе!

-- Да что ты говоришь, другъ мой? возразила Діана.-- Но -- ты говоришь, что любишь меня. Вотъ все, что хочу я слышать и знать.

-- О, да! я люблю тебя, мой обожаемый ангелъ:-- люблю горячо, страстно, безумно. Я люблю тебя... Чувствовать, какъ твое сердце бьется на груди моей?.. это -- рай... или, скорѣй, адъ! вскрикнулъ вдругъ Габріэль, откинувшись отъ Діаны.-- Прочь, прочь! дай мнѣ убѣжать; я проклятъ!

И въ изступленіи онъ бросился изъ комнаты, оставивъ Діану безмолвную отъ ужаса, окаменѣвшую отъ отчаянія.

Онъ не помнилъ, гдѣ идетъ, что дѣлаетъ. Безсознательно сошелъ онъ съ лѣстницъ, шатаясь какъ пьяный. Трудно было его разсудку выдержать эти три страшныя испытанія. Когда вошелъ онъ въ большую луврскую галерею, глаза его невольно закрылись, ноги подкосились, и онъ опустилъ колѣни возлѣ стѣны, пробормотавъ:

-- Я предвидѣлъ, что ангелъ будетъ мучить меня еще больше, нежели два демона.

Онъ упалъ безъ чувствъ. Была ночь; никто не проходилъ по галереѣ.

Габріэль не прежде сталъ приходить въ себя, какъ ощутивъ у себя на лбу движеніе маленькой ручки и заслышавъ сладкій голосъ, говорившій душѣ его. Онъ открылъ глаза. Надъ нимъ, съ свѣчой въ рукѣ, наклонилась дофина Марія Стюартъ.

-- На мое счастье, вотъ другой ангелъ, проговорилъ Габріэль.

-- Это вы, мосьё д'Эксме? сказала Марія.-- О! какъ вы меня напугали! Я думала, что вы умерли. Что съ вами? Какъ вы блѣдны! Лучше ли вамъ? Я позову кого-нибудь, если хотите.

-- Не нужно, сказалъ Габріэль, стараясь приподняться.-- Вашъ голосъ возвратилъ меня къ жизни.

-- Постойте, я вамъ помогу, примолвила Марія Стюартъ.-- Бѣдный молодой человѣкъ! вы слабы! Такъ съ вами былъ обморокъ? Я проходила мимо, увидѣла васъ и не имѣла силъ закричать. А потомъ -- одумалась, подошла къ вамъ; конечно, тутъ надо было много смѣлости. Я тронула рукой вашъ лобъ -- онъ былъ совсѣмъ холодный; я стала звать васъ, вы и пришли въ чувство. Что? вамъ лучше?

-- Да, сударыня! и -- васъ Богъ благословитъ за вашу доброту. Теперь я припоминаю. Страшная боль сжала мнѣ виски какъ-будто желѣзными тисками; колѣни мои подогнулись и я упалъ у стѣны. Но откуда взялась эта боль?.. А! да, теперь вспомнилъ, вспомнилъ все. О, Боже мой! Боже мой! теперь я все помню!

-- Вѣрно, сильное горе поразило васъ, не правда ли? продолжала Марія.-- О, да, потому-что при одномъ воспоминаніи вы такъ ужасно поблѣднѣли. Обопритесь мнѣ на руку, я сильна. Я позову людей, чтобъ васъ отвели домой.

-- Благодарю васъ, сказалъ Габріэль, стараясь собрать всѣ свои силы и энергію.-- Я чувствую еще столько твердости, что дойду одинъ. Посмотрите, я иду одинъ и довольно твердо. Но это не уменьшаетъ моей благодарности къ вамъ, и пока живъ, я буду помнить вашу трогательную доброту. Вы явились ангеломъ-утѣшителемъ въ самую тяжелую для меня минуту. Только смерть можетъ изгладить это изъ моей памяти.

-- О, Боже мой! то, что я сдѣлала, такъ естественно, господинъ д'Эксме. Я то же бы сдѣлала для всякаго страдальца, тѣмъ болѣе для васъ, какъ преданнаго друга моего дяди Гиза. Не благодарите меня за такую малость.

-- Эта малость была все для моей отчаянной скорби. Вы не хотите, чтобъ васъ благодарили, по я хочу помнить. Прощайте, сударыня, я буду помнить.

-- Прощайте, господинъ д'Эксме! берегите себя; по-крайней-мѣрѣ, старайтесь утѣшиться.

Она протянула ему руку, которую Габріэль почтительно поцаловалъ. Потомъ она пошла въ одну сторону, а онъ въ другую.

Алоиза тоскливо ждала его.

-- Ну, что? сказала она ему.

Габріэль старался преодолѣть затмѣніе, начинавшее снова покрывать его глаза. Ему хотѣлось плакать, но онъ не могъ.

-- Я ничего не знаю, Алоиза! отвѣчалъ онъ измѣнившимся голосомъ.-- Все было нѣмо, и эти женщины, и мое сердце. Я ничего не знаю, кромѣ того, что лобъ мой холоденъ какъ ледъ, а между-тѣмъ я весь горю. Боже мой! Боже мой!

-- Не унывайте, сударь! сказала Алоиза.

-- Я не унываю, сказалъ Габріэль.-- Слава Богу, я умираю.

И онъ снова упалъ на полъ, но на этотъ разъ уже не очнулся.

III.

Гороскопъ.

-- Больной останется живъ, моя милая. Велик а была опасность, и выздоровленіе будетъ медленно. Всѣ эти кровопусканія ослабили бѣднаго молодаго человѣка; но -- онъ будетъ жить, въ этомъ не сомнѣвайся и благодари Бога, что тѣлесное страданіе ослабило ударъ, нанесенный душѣ его, потому-что подобныхъ ранъ мы не исцѣляемъ, а его рана могла бы быть смертельна и можетъ еще сдѣлаться смертельной,

Такъ говорилъ Алоизѣ врачъ, человѣкъ высокаго роста, съ огромнымъ выпуклымъ лбомъ, съ впалыми, проницающими глазами. Народъ звалъ этого человѣка ma î tre Nostredame, между учеными назывался онъ Нострадамусъ. По-видимому, ему было не болѣе пятидесяти лѣтъ.

-- Но, Господи!.. посмотрите-ка на него, сударь, возразила Алоиза: -- съ 7 іюня съ вечера лежитъ онъ у меня, а сегодня 2 іюля, и во все это время -- ни слова не вымолвилъ, не увидѣлъ меня ни разу, не узналъ меня; онъ ужь будто мертвый, спаси его Господи! Вы берете его за руку, а онъ и не чувствуетъ.

-- Тѣмъ лучше, повторяю я вамъ, Алоиза: -- чѣмъ позже возвратится онъ къ сознанію своихъ страданій, тѣмъ лучше: если онъ еще мѣсяцъ пробудетъ въ этомъ разслабленіи, безъ пониманія, безъ мысли, тогда онъ рѣшительно спасенъ.

-- Спасенъ! проговорила Алоиза, поднявъ глаза къ небу, какъ-бы благодаря Бога.

-- Онъ и теперь уже спасенъ, если только болѣзнь не возобновится; это вы можете сказать и той хорошенькой дѣвушкѣ, что ходитъ по два раза въ день узнавать о его положеніи: тутъ, конечно, скрывается любовь какой-нибудь важной дамы, не правда ли? Это иногда вещь прекрасная, а иногда -- гибельная.

-- О! у насъ она гибельная, ваша правда, сударь, сказала вздохнувъ Алоиза.

-- Ну, видно, Богу угодно, чтобъ онъ избавился отъ страсти точно такъ же, какъ отъ болѣзни, если только у страсти и у болѣзни не одни и тѣ же дѣйствія и причины. Но за одну я отвѣчаю, а за другую -- нѣтъ.

Нострадамусъ открылъ влажную, безчувственную руку, которую держалъ, и съ задумчивымъ вниманіемъ сталъ всматриваться въ ладонь этой руки. Онъ даже натянулъ кожу ладони на указательный и средній пальцы и, казалось, съ трудомъ старался что-то припомнить.

-- Это странно, сказалъ онъ въ-полголоса, какъ-бы самъ себѣ: -- вотъ ужь сколько разъ принимаюсь я изучать эту руку, и всякій разъ мнѣ кажется, что когда-то въ былое время я уже изслѣдовалъ ее. Но какіе же знаки поражали меня тогда? Умственная линія благопріятна; средняя -- сомнительна; но линія жизни -- совершенна. Впрочемъ, ничего необыкновеннаго. Господствующее свойство этого молодаго человѣка должно быть -- воля твердая, неуклонная, неумолимая какъ стрѣла, пущенная вѣрною рукою. Это все не то, что когда-то изумляло меня... Да притомъ, воспоминаніе это слишкомъ-темно у меня: оно должно быть очень-старинное; а вѣдь вашему господину, Алоиза, не больше двадцати-пяти лѣтъ, не такъ ли?

-- Только двадцать-четыре, сударь.

-- Стало-быть, онъ родился въ 1533... Не знаете ли вы, въ какой день онъ родился?

-- 6-го марта.

-- Но... не помните, утромъ, или вечеромъ?

-- Ахъ, какъ же! Я была при его матери, ухаживала за ней во время родовъ. Господинъ Габріэль родился въ половинѣ седьмаго часа утра.

Нострадамусъ принялъ къ свѣдѣнію слова Алоизы.

-- Я увижу, сказалъ онъ:-- въ какомъ положеніи въ тотъ день и часъ было небо. Но еслибъ виконтъ д'Эксме былъ старше двадцатью годами, я бы поклялся, что нѣкогда держалъ его за руку. Впрочемъ, что нужды! Не колдунъ, какъ иногда называетъ меня народъ, здѣсь дѣйствуетъ, а врачъ, и я повторяю вамъ, Алоиза, врачъ теперь отвѣчаетъ за больнаго.

-- Извините, сударь! печально возразила Алоиза:-- вы сказали, что будете отвѣчать за болѣзнь, но не будете отвѣчать за страсть.

-- Страсть! А! сказалъ улыбнувшись Нострадамусъ: -- но, мнѣ кажется, появленіе служаночки дважды въ день доказываетъ, что эта страсть не безнадежна.

-- Напротивъ, сударь, напротивъ! вскричала съ ужасомъ Алоиза.

-- Помилуйте! такому богатому, храброму, молодому и прекрасному человѣку, какъ вашъ виконтъ д'Эксме, -- не долго будетъ противиться женщина въ такой вѣкъ, какъ нашъ... Можетъ быть иногда отсрочка, вотъ и все, никакъ не больше.

-- Однако, предположите, сударь, что вышло не то. Предположите, что когда мой господинъ оправится и прійдетъ въ себя, первая,-- единственная мысль, которая поразитъ умъ его, будетъ: "женщина, которую я люблю, погибла для меня невозвратно?"

-- О! будемъ надѣяться, что ваше предположеніе неосновательно; это было бы ужасно. Такая нестерпимая скорбь для такой слабой головы страшна! Сколько можно судить о человѣкѣ по лицу и по глазамъ, вашъ господинъ, Алоиза, человѣкъ не поверхностный, а въ этомъ случаѣ его энергическая, могучая воля была бы всего опаснѣе: разбившись о невозможность, она разбила бы съ собой и жизнь.

-- Боже мой! умеръ бы онъ! вскричала Алоиза.

-- По-крайней-мѣрѣ, можно было бы опасаться воспаленія въ мозгу, сказалъ Нострадамусъ.-- Впрочемъ, что же? всегда есть средства зажечь въ его глазахъ свѣтъ надежды. Какую-нибудь перемѣну отдаленную, невѣрную... онъ схватится за нее и -- будетъ спасенъ.

-- Тогда онъ будетъ спасенъ, проговорила Алоиза мрачнымъ голосомъ.-- Я хоть клятву нарушу, но онъ будетъ спасенъ. Благодарю васъ, господинъ Нострадамусъ!

Прошла недѣля; Габріэль, казалось, если еще не находилъ, то, по-крайней-мѣрѣ, старался отъискать свою мысль. Глаза его, еще блуждающіе и безвыразительные, уже останавливались съ вопросительнымъ взглядомъ на лицахъ и предметахъ. Потомъ началъ онъ помогать движенію, которое сообщали ему постороннія руки, сталъ самъ приподыматься, брать питье, которое предлагалъ ему Нострадамусъ.

Алоиза, неутомимо стоя у изголовья, ждала.

Въ концѣ слѣдующей недѣли, Габріэль сталъ говорить. Хаосъ, бродившій въ головѣ его, еще не озарился полнымъ свѣтомъ; онъ произносилъ только отрывочныя, несвязныя слова, въ которыхъ, однако, уже проглядывали черты прошлой жизни. Въ присутствіи врача, Алоиза дрожала отъ страха, чтобъ Габріэль не высказалъ чего-нибудь изъ своихъ тайнъ.

Оказалось, что страхи ея были вполнѣ основательны: одинъ разъ Габріэль, въ лихорадочномъ снѣ, закричалъ при Нострадамусѣ:

-- Они думаютъ, что меня зовутъ виконтомъ д'Эксме! Нѣтъ, нѣтъ, берегитесь! Я -- графъ Монгомери.

-- Графъ Монгомери! проговорилъ Нострадамусъ, пораженный мелькнувшимъ передъ нимъ воспоминаніемъ.

-- Молчите! прошептала Алоиза, положивъ палецъ на губы.

Но Нострадамусъ ушелъ, не услыхавъ отъ Габріэля больше ни одного слова, и такъ-какъ ни на другой, ни на слѣдующіе за тѣмъ дни врачъ не заговаривалъ объ этихъ вырвавшихся у больнаго словахъ, то Алоиза и сама боялась заговорить, чтобъ не привлечь его вниманія къ тому, что Габріэлю, вѣроятно, нужно было скрывать. Казалось, они оба забыли этотъ случай.

Но Габріэлю становилось все лучше и лучше. Онъ началъ узнавать Алоизу и Мартэна-Герра, спрашивалъ чего ему было нужно, говорилъ кротко и печально, что доказывало, что онъ уже въ совершенной памяти.

Въ одно утро, въ первый разъ вставъ съ постели, онъ сказалъ Алоизѣ:

-- Кормилица, а что война?

-- Какая война, сударь?

-- А война съ Испаніей и Англіей?..

-- Ахъ, сударь! Про нее разсказываютъ столько грустнаго. Испанцамъ пришли на подмогу двѣнадцать тысячь Англичанъ и всѣ, говорятъ, вступили въ Пикардію. Дерутся по всей границѣ.

-- Тѣмъ лучше! сказалъ Габріэль.

Алоиза приписала этотъ отвѣтъ остатку бреда. Но на другой день, въ полномъ разсудкѣ, Габріэль сказалъ ей:

-- Вчера я тебя не спросилъ: герцогъ Гизъ воротился изъ Италіи?

-- Онъ ѣдетъ, сударь, отвѣчала удивленная Алоиза.

-- Это хорошо! которое ныньче число?

-- Вторникъ, четвертое августа, сударь.

-- Назадъ тому два мѣсяца было седьмое число, когда я слегъ на эту мучительную постель.

-- А! вскричала трепещущая Алоиза:-- какъ вы помните!

-- Да, помню, Алоиза! помню... Но, примолвилъ онъ печально:-- если я ничего не забылъ, за то, кажется, меня забыли; никто не приходилъ узнавать обо мнѣ?

-- Какъ же, сударь, произнесла измѣнившимся голосомъ Алоиза, стараясь съ замираніемъ сердца высмотрѣть на лицѣ Габріэля дѣйствіе своихъ словъ:-- какъ же, служанка, которую зовутъ Жасента, всякій день по два раза приходила узнавать о вашемъ здоровьѣ. Но послѣднія двѣ недѣли, съ-тѣхъ-поръ, какъ вамъ стало замѣтно лучше, она ужь не приходила.

-- Не приходила!.. А ты не знаешь, почему?

-- Знаю, сударь. Ея госпожу, какъ говорила въ послѣдній разъ Жасента, заставилъ король удалиться въ монастырь, по-крайней-мѣрѣ на то время, пока не кончится война.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ! проговорилъ Габріэль съ кроткой, задумчивой улыбкой.

Первая послѣ двухъ мѣсяцевъ слеза медленно покатилась по щекѣ его.

-- Милая Діана! промолвилъ онъ.

-- О, сударь! вскричала Алоиза внѣ себѣ отъ радости:-- вы произносите это имя!.. и безъ всякихъ потрясеній, безъ страданія. Господинъ Нострадамусъ ошибся... Господинъ Габріэль спасенъ! онъ будетъ жить, мнѣ не нужно будетъ измѣнять клятвѣ!

Конечно, бѣдная кормилица ряхнулась съ радости; но, къ-счастію, Габріэль не понялъ ея послѣднихъ словъ. Онъ только примолвилъ съ горькой улыбкой:

-- Да, я спасенъ; а между-тѣмъ, моя добрая Алоиза, мнѣ не жить.

-- Какъ, сударь? спросила Алоиза, дрожа всѣми членами.

-- Тѣло устоитъ, возразилъ Габріэль:-- но душа, Алоиза, душа -- ты думаешь, она не смертельно поражена? Я оправился отъ долгой болѣзни, это правда; я позволилъ себя вылечить, какъ ты видишь. Но на границѣ бьются; а я -- капитанъ гвардіи, и мое мѣсто тамъ, гдѣ бьются. Какъ только буду въ состояніи сидѣть на лошади, отправлюсь къ своему посту... И въ первой битвѣ, въ которой мнѣ удастся быть, я устрою такъ, чтобъ мнѣ ужь не вернуться.

-- Вы дадите себя убить! Матерь Божія!.. Зачѣмъ же, сударь, зачѣмъ это?

-- Зачѣмъ? Затѣмъ, что г-жа де-Пуатье убила себя, Алоиза; затѣмъ, что Діана, можетъ-быть, мнѣ сестра; затѣмъ, что я люблю Діану; затѣмъ, что, можетъ-быть, король приказалъ убить моего отца; затѣмъ, что я не могу мстить королю безъ полной увѣренности. Не имѣя возможности ни мстить за отца, ни жениться на сестрѣ, я не знаю хорошенько, что мнѣ остается дѣлать на этомъ свѣтѣ. Вотъ почему я и хочу его оставить.

-- Нѣтъ, сударь, вы не оставите его, проговорила глухимъ голосомъ мрачная, помертвѣвшая Алоиза.-- Вы его не оставите, потому-что въ немъ еще много вамъ дѣла, -- дѣла страшнаго, ручаюсь вамъ... Но не скажу вамъ объ этомъ дѣлѣ до-тѣхъ -- поръ, пока вы совсѣмъ не оправитесь, пока не увѣритъ меня господинъ Нострадамусъ, что вы можете меня выслушать, что у васъ достанетъ на то силъ.

Наступилъ вторникъ слѣдующей недѣли. Габріэль уже три дня сталъ выходить, хлопоталъ объ экипажѣ и отъѣздѣ. Нострадамусъ сказалъ, что онъ еще зайдетъ въ тотъ день взглянуть на него, но что это будетъ уже послѣдній визитъ.

Оставшись наединѣ съ Габріэлемъ, Алоиза сказала ему:

-- Подумали ли вы, сударь, о томъ, на что рѣшились? Все ли вы еще остаетесь при своемъ намѣреніи?

-- Остаюсь, отвѣчалъ Габріэль.

-- Стало-быть, вы хотите убить себя?

-- Хочу, чтобъ меня убили.

-- И потому только хотите умереть, что нѣтъ у васъ средствъ узнать, сестра ли вамъ г-жа де-Кастро, или нѣтъ?

-- Потому только.

-- А что я вамъ говорила, сударь, чтобъ навести васъ на слѣдъ этой страшной тайны? Помните ли, что я говорила?

-- Конечно! Что только Богъ на небѣ, да два человѣка на землѣ владѣютъ этой тайной. Эти два человѣческія существа были Діана де-Пуатье и графъ Монгомери, мой отецъ. Я просилъ, заклиналъ г-жу де-Валентинуа, грозилъ ей и -- ушелъ отъ нея еще въ большей неизвѣстности, въ большей печали, нежели былъ прежде.

-- Но вы говорили, что еслибъ нужно было сойдти въ могилу вашего отца и добиться отъ него этой тайны, вы бы сошли и въ могилу не блѣднѣя.

-- О! только не знаю я, гдѣ эта могила.

-- И я не знаю; но ее ищутъ, сударь.

-- Ну, да еслибъ я и нашелъ ее, вскричалъ Габріэль: -- совершитъ ли Богъ для меня чудо? Мертвые не говорятъ, Алоиза.

-- Мертвые точно не говорятъ; но живые говорятъ.

-- Бойсе мой! что ты хочешь сказать? проговорилъ Габріэль блѣднѣя.

-- Что вы -- не графъ Монгомери, какъ называли себя въ бреду, а только виконтъ Монгомери, потому-что вашъ отецъ, графъ Монгомери, долженъ быть живъ.

-- Творецъ небесный! ты знаешь, что онъ живъ, онъ, мой отецъ!

-- Не знаю, но предполагаю и надѣюсь, потому-что у него была такая же сильная, мужественная натура, какъ ваша, такая же несокрушимая въ страданіи и бѣдствіяхъ. А если только онъ живъ, то не скроетъ отъ васъ, какъ Діана де-Пуатье, эту тайну, отъ которой зависитъ ваше счастіе.

-- Но гдѣ найдти его? у кого спросить? Алоиза! ради Бога, говори!

-- Это страшная исторія, сударь! Я поклялась моему мужу даже по приказанію вашего отца никогда не открывать вамъ этой исторіи, потому-что, узнавъ ее, вы тутъ же броситесь въ страшныя опасности, объявите войну врагамъ, которые во сто разъ сильнѣе васъ. Но самая крайняя опасность все-таки лучше вѣрной смерти. Вы рѣшились умереть и -- я знаю -- устояли бы въ своей рѣшимости. Ужь лучше же я предамъ васъ страшнымъ прихотямъ отчаянной борьбы, которой вашъ отецъ боялся за васъ. Тутъ, по-крайней-мѣрѣ, ваша смерть не такъ неизбѣжна и гибель не такъ близка. Я все вамъ разскажу, сударь; можетъ-быть, Богъ мнѣ проститъ клятвопреступничество.

-- Конечно, проститъ, моя добрая Алоиза... Отецъ! мой отецъ живъ!.. Говори скорѣе.

Но въ эту минуту кто-то скромно постучался въ дверь; вошелъ Нострадамусъ.

-- А, а! г. д'Эксме, сказалъ онъ Габріэлю:-- что я вижу! какъ вы веселы, одушевлены! Въ добрый часъ молвить, вы ужь мѣсяцъ не были такимъ. Кажется, вы совсѣмъ готовы выступить въ походъ на войну?

-- На войну, да, дѣйствительно на войну, отвѣчалъ Габріэль, глядя на Алоизу сверкающими глазами.

-- Итакъ, я вижу, что врачу здѣсь больше нечего дѣлать, примолвилъ Нострадамусъ.

-- Нечего, кромѣ принятія моей благодарности... не смѣю сказать: вознагражденія за ваши труды, потому-что, въ извѣстныхъ случаяхъ, за жизнь не платятъ.

И Габріэль, пожимая врачу руку, оставилъ въ ней свертокъ золота.

-- Благодарю, виконтъ, сказалъ Нострадамусъ.-- Но позвольте и мнѣ сдѣлать вамъ подарокъ, который тоже чего-нибудь стоитъ.

-- Что же это еще такое?

-- Вы знаете, возразилъ Нострадамусъ:-- что я занимался не однимъ распознаваніемъ человѣческихъ болѣзней. Я пытался проникать дальше и выше; пытался проникать въ судьбы людей,-- попытка полная сомнѣній и мрака; но, за неимѣніемъ свѣта, мнѣ иногда, кажется, удавалось завидѣть мерцаніе. Богъ,-- я убѣжденъ въ этомъ, -- дважды написалъ впередъ широкое, могучее начертаніе судьбы каждаго человѣка: въ звѣздахъ неба, его родины, на которую онъ такъ часто возводитъ взоры, и -- въ чертахъ руки, таинственно-волшебной книги, которую человѣкъ вѣчно носитъ съ собою, но въ которой, не смотря на безчисленные уроки, не можетъ разобрать ни слова. Много дней и ночей рылся я, виконтъ, въ этихъ наукахъ, бездонныхъ, какъ бочка Данаидъ, -- въ хиромантіи и астрологіи. Я вызвалъ предъ очи все грядущее и -- черезъ тысячу лѣтъ послѣ меня, люди, которые тогда будутъ жить, можетъ-быть, иногда изумятся моимъ пророчествамъ. Но между-тѣмъ, я знаю, что въ этихъ пророчествахъ истина только мелькаетъ, какъ молнія; потому-что если я иногда вижу, за то часто -- увы!-- сомнѣваюсь. При всемъ этомъ, знаю, что по-временамъ бываютъ у меня минуты такого просвѣтлѣнія, что я даже прихожу въ ужасъ. Въ одну изъ такихъ крайне-рѣдкихъ минутъ, назадъ тому двадцать-пять лѣтъ, видѣлъ я судьбу одного изъ придворныхъ короля Франциска,-- судьбу, ясно-начертанную въ звѣздахъ при его рожденіи и въ чрезвычайно-запутанныхъ линіяхъ его руки. Эта странная, дикая, опасная судьба поразила меня. Теперь, представьте мое изумленіе, когда въ вашей рукѣ и въ звѣздахъ, бывшихъ при вашемъ рожденіи, я открылъ гороскопъ, подобный тому, которымъ нѣкогда былъ такъ пораженъ. Но я не могъ различить его такъ чисто, какъ тогда: двадцать-пять лѣтъ затемнили мои воспоминанія. Но въ прошломъ мѣсяцѣ вы въ бреду произнесли одно имя; я только и слышалъ, что одно имя, но оно подѣйствовало на меня. Это имя -- графъ Монгомери.

-- Графъ Монгомери? вскрикнулъ испуганный Габріэль.

-- Повторяю вамъ, виконтъ, я только и слышалъ, что одно имя; до остальнаго мнѣ нѣтъ дѣла. Это имя того человѣка, судьба котораго явилась мнѣ такъ свѣтло, какъ среди дня. Я побѣжалъ домой, перерылъ свои старыя бумаги и -- отъискалъ гороскопъ графа Монгомери. Но, вотъ что странно, виконтъ, вотъ чего не разъясню я, не смотря на тридцати-лѣтнія изслѣдованія: между вами и графомъ Монгомери должна быть какая-нибудь таинственная связь, какая-нибудь странная родственность. Богъ, никогда подававшій двумъ человѣкамъ двухъ совершенно-подобныхъ назначеній, безъ-сомнѣнія, предназначилъ васъ обоихъ для однихъ и тѣхъ же событій, потому-что я не ошибался, -- линіи руки и свѣтъ неба -- были для васъ обоихъ одни и тѣ же. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобъ не было никакого различія въ подробностяхъ его и вашей жизни; но преобладающій фактъ, который характеризуетъ ту и другую жизнь -- сходенъ. Тогда, давно, я потерялъ изъ вида графа Монгомери; но знаю, что одно изъ моихъ предсказаній для него сбылось: онъ ранилъ въ голову короля Франциска I горячей головней. Сбылось ли и остальное въ его судьбѣ -- не знаю. Могу только утверждать, что несчастіе и смерть, грозившія ему, грозятъ и вамъ.

-- Возможно ли? проговорилъ Габріэль.

-- Вотъ, виконтъ, сказалъ Нострадамусъ, подавая ему свернутый пергаментъ:-- вотъ гороскопъ, который я, во время оно, написалъ для графа Монгомери. То же написалъ бы я теперь и для васъ.

-- Дайте, дайте, вскричалъ Габріэль.-- Этотъ подарокъ въ-самомъ-дѣлѣ неоцѣнимъ; вы не можете представить, какъ мнѣ онъ дорогъ.

-- Еще одно слово, г. д'Эксме, возразилъ Нострадамусъ: -- послѣднее слово для вашего предостереженія, хотя во всемъ воля Бога и никто не можетъ уклониться отъ нея. Созвѣздія при рожденіи Генриха II предсказываютъ, что онъ умретъ на дуэли или въ какой-нибудь необыкновенной битвѣ.

-- Но, прервалъ Габріэль:-- что за отношеніе?..

-- Читая этотъ пергаментъ, вы поймете меня, виконтъ. Теперь мнѣ остается разстаться съ вами и пожелать, чтобъ катастрофа, которую Богъ предназначилъ въ вашей жизни, была по-крайней-мѣрѣ невольная.

Простившись съ Габріэлемъ, который еще разъ пожалъ ему руку и проводилъ его до порога, Нострадамусъ ушелъ.

Воротившись къ Алоизѣ, Габріэль развернулъ пергаментъ, и, увѣрившись, что не кому ни помѣшать, ни подслушать, прочелъ вслухъ слѣдующее:

En joule, en amour, celluy louchera

Le front du roy,

El cornes ou bien trou sanglant mettra

Au front du roy;

Mais, le veuille ou non, toujours blessera

Le front du roy;

Enfin, l'aimera, puis, las! tuera

Dame du roy.

-----

(Въ поединкѣ, въ любви ли, но онъ досягнетъ

До чела короля,

И рога, иль кровавый знакъ нанесетъ

На чело короля,

Но -- невольно иль вольно -- всегда уязвитъ

Онъ чело короля;

И полюбитъ его, а потомъ -- умертвитъ

; Госпожа короля.)

-- Хорошо! вскричалъ Габріэль съ просіявшимъ лицомъ и торжествующимъ взглядомъ.-- Теперь, милая Алоиза, ты можешь разсказывать, какъ король Генрихъ II за живо схоронилъ графа Монгомери, отца моего.

-- Король Генрихъ II! вскрикнула Алоиза: -- какъ вы узнали, сударь?..

-- Я догадываюсь! Но, ты можешь открыть мнѣ преступленіе, потому-что Богъ уже призвалъ меня къ мщенію.

IV.

Кокетка.

Разсказъ Алоизы, почерпнутый изъ современныхъ лѣтописей и записокъ, которыя мужъ ея, Перро Навриньи, конюшій и повѣренный графа Монгомери, велъ, въ-продолженіе жизни своего господина, составляетъ мрачную исторію Жака Монгомери, отца Габріэля. Сынъ зналъ изъ этой исторіи общія, оффиціяльныя подробности; но страшная развязка ея оставалась тайною для него, какъ и для всѣхъ.

Жакъ Монгомери, обладатель Лоржи, подобно всѣмъ своимъ предкамъ, былъ храбръ и мужественъ; во время воинственнаго царствованія Франциска І-го, его всегда видали въ первыхъ рядахъ сражающихся. Рано достигъ онъ степени полковника французской инфантеріи.

Между сотнею его блестящихъ подвиговъ, было, впрочемъ, одно несчастное происшествіе, о которомъ намекалъ Нострадамусъ.

Это случилось въ 1521 году. Графу Монгомери было тогда не больше двадцати лѣтъ; онъ имѣлъ чинъ капитана. Зима стояла холодная, и молодые люди, во главѣ которыхъ былъ юный король Францискъ I, затѣяли игру въ сн ѣ жки: эта очень-небезопасная игра была тогда въ модѣ. Раздѣлились на двѣ противныя партіи; одна защищала домъ, другая съ комками снѣга осаждала его. Графъ д'Анѣенъ былъ убитъ въ подобной игрѣ; а графъ Монгомери чуть-чуть не убилъ короля. Окончивъ схватку, вздумали грѣться; огни между-тѣмъ погасли, и молодые храбрецы бросились толпой разводить ихъ. Жакъ первый бѣжалъ во всю прыть, схвативъ щипцами пылающую головню и на бѣгу наткнулся на Франциска; тотъ не успѣлъ отсторониться и получилъ плотный ударъ въ лицо горящимъ полѣномъ. Къ-счастію, дѣло кончилось одной, впрочемъ, довольно значительной раной, и неблаговидный, оставшійся отъ нея шрамъ, былъ причиною установленной Францискомъ моды на длинныя бороды и короткіе волосы.

Такъ-какъ графъ Монгомери тысячью прекрасныхъ военныхъ подвиговъ заставилъ забыть это неловкое приключеніе, то король не чувствовалъ къ нему непріязни и далъ возвыситься до первыхъ степеней при дворѣ и въ войскѣ. Въ 1530, Жакъ женился на Клодинѣ де-ла-Буассьеръ. То былъ простой, основанный на приличіи бракъ; но не смотря на это, графъ Монгомери долго оплакивалъ жену, умершую въ 1533, вслѣдъ за рожденіемъ Габріэля. Основною чертою его характера, какъ у всѣхъ, предназначенныхъ къ чему-нибудь роковому, была грусть. Когда онъ остался одинокимъ вдовцомъ, шпага стала его единственнымъ развлеченіемъ: онъ бросался въ опасности отъ скуки. Въ 1538, послѣ нисскаго перемирія, когда этотъ воинственный, дѣятельный человѣкъ долженъ былъ покориться условіямъ придворной жизни, гулять по галереямъ Турнелли или Лувра съ парадной шпагой на боку, ему пришлось хоть умирать съ тоски.

Одна страсть и спасла и погубила его.

Королевская цирцея осѣнила своими чарами этого взрослаго ребенка, могучаго и простодушнаго. Онъ влюбился въ Діану де-Пуатье.

Три мѣсяца бродилъ онъ вкругъ нея, безмолвный и мрачный, ни разу не заговоривъ съ нею, но смотрѣлъ на нее такимъ взглядомъ, который высказывалъ все. Діанѣ и безъ того не трудно было угадать, что душа этого человѣка принадлежитъ ей. Она записала его страсть на уголкѣ своей памяти, на всякій случай.

Случай насталъ. Францискъ I охладѣлъ къ своей прекрасной любимицѣ и обратился къ г-жѣ д'Этампъ, которая была не такъ прекрасна, по имѣла на своей сторонѣ огромное преимущество красоты другаго рода.

Когда признаки охлажденія стали явны, Діана, въ первый разъ въ жизни, заговорила съ Жакомъ Монгомери.

Это было въ Турнелли, во время праздника, даннаго королемъ новой Фавориткѣ.

-- Г. Монгомери! сказала Діана.

Жакъ, съ волненіемъ въ груди, подошелъ и неловко поклонился.

-- Какъ вы грустны, г. Монгомери!

-- Смертельно, сударыня.

-- Боже мой, отъ-чего это?

-- Мнѣ хотѣлось, чтобъ меня убили.

-- Безъ-сомнѣнія... за кого-нибудь?

-- За кого-нибудь было бы очень-пріятно; но за ничто, право, еще пріятнѣе.

-- Какая страшная меланхолія! возразила Діана: -- откуда эта черная немочь?

-- Не знаю, сударыня.

-- А я знаю, г. Монгомери. Вы любите меня.

Жакъ поблѣднѣлъ; потомъ, вооружившись такой рѣшимостью, какой не понадобилось бы ему и для того, чтобъ броситься одному въ средину непріятельскаго батальйона, отвѣчалъ рѣзкимъ, дрожащимъ голосомъ:

-- Что жь, сударыня! да, я люблю васъ,-- тѣмъ хуже.

-- Тѣмъ лучше! возразила смѣясь Діана.

-- Что вы сказали? вскрикнулъ задрожавъ Монгомери.-- О! берегитесь! Это не шутка, а любовь сильная, глубокая, хоть и несбыточная, или потому именно, что несбыточная.

-- Почему жь она несбыточная? спросила Діана.

-- Простите моей откровенности, возразилъ Жакъ:-- я не привыкъ дѣло подкрашивать словами. Развѣ король не любитъ васъ?

-- Правда, возразила Діана вздохнувъ:-- онъ меня любитъ.

-- Итакъ, вы видите, что я не имѣю права, если не любить васъ, по-крайней-мѣрѣ, признаваться вамъ въ этой недостойной любви.

-- Недостойной васъ, это правда, сказала Діана.

-- О, нѣтъ, не меня! вскричалъ графъ:-- и еслибъ могло случиться, что когда-нибудь...

Діана прервала его съ видомъ величавой грусти и ловко съиграннаго достоинства:

-- Довольно, г. Монгомери, сказала она:-- кончимте, пожалуйста, этотъ разговоръ.

Она холодно поклонилась и ушла, оставивъ бѣднаго графа среди тысячи разнородныхъ чувствъ -- ревности, любви, ненависти, тоски и радости. Стало-быть, Діана знала о его къ ней страсти! Но, можетъ-быть, онъ не оскорбилъ ли ее? Онъ, вѣрно, показался ей несправедливымъ, неблагодарнымъ, жестокимъ! Онъ повторялъ себѣ всѣ возвышенныя ничтожности любви.

На другой день, Діана де-Пуатье сказала Франциску I:

-- Знаете ли, государь? графъ Монгомери влюбленъ въ меня.

-- Э! э! смѣясь возразилъ Францискъ:-- родъ Монгомери древній и почти такой же знаменитый, какъ мой; притомъ, эти Монгомери, какъ видно, почти также отважны и любезны.

-- И только? въ этомъ весь и отвѣтъ вашего величества? спросила Діана.

-- Что же вы хотите, мой другъ, чтобъ я вамъ отвѣчалъ? возразилъ король.-- Развѣ долженъ я еще пожелать графу Монгомери такого же изящнаго вкуса и такихъ же прекрасныхъ глазъ, какъ у меня.

-- Еслибъ шла рѣчь о мадамъ д'Этампъ, проворчала уязвленная Діана:-- вы бы не то сказали!

Она не повела дальше разговора; по рѣшилась повести дальше свое испытаніе. Чрезъ нѣсколько дней, увидѣвъ Жака, она опять заговорила съ нимъ:

-- Что это? Г. Монгомери сталъ еще печальнѣе!

-- Безъ-сомнѣнія, сударыня, почтительно возразилъ графъ: -- я боюсь, что оскорбилъ васъ.

-- Не оскорбили, а только огорчили.

-- О! вскричалъ Монгомери: -- я отдалъ бы всю свою жизнь за одну вашу слезу; какъ же могъ я навести на васъ хоть малѣйшую грусть?

-- Не вы ли дали мнѣ помять, что я, какъ любовница короля, не имѣю права желать любви благороднаго человѣка.

-- У меня не было такой мысли... не могло быть у меня такой мысли, потому-что я, благородный человѣкъ, люблю васъ такой искренней, такой глубокой любовью... Я хотѣлъ только сказать, что вы не можете меня любить, потому-что король васъ любитъ и вы любите короля.

-- Король меня не любитъ, и я не люблю короля, отвѣчала Діана.

-- Великій Боже! стало-быть, вы можете любить меня? вскричалъ Монгомери.

-- Я могу васъ любить, спокойно отвѣчала Діана:-- но не могу никогда сказать вамъ, что люблю васъ.

-- Почему же?

-- Чтобъ спасти жизнь отца, возразила Діана: -- я могла сдѣлаться любовницей короля; но, чтобъ поддержать свою честь, не должна дѣлаться любовницей графа Монгомери.

Этотъ полуотказъ сопровождался такимъ страстнымъ, такимъ томнымъ взглядомъ, противъ котораго графъ не могъ устоять.

-- Ахъ, еслибъ вы любили меня, какъ я васъ люблю!..

-- Что же бы тогда?

-- Что же? Какое мнѣ дѣло до свѣта, до фамильныхъ предразсудковъ и чести! Для меня весь свѣтъ -- вы. Ужь три мѣсяца, какъ я только тѣмъ и живу, что вижу васъ. Я люблю васъ со всѣмъ ослѣпленіемъ, со всѣмъ жаромъ первой любви. Ваша дивная красота чаруетъ и волнуетъ меня. Если вы любите меня такъ же, какъ я васъ,-- будьте графиней Монгомери, будьте моей женой.

-- Благодарю, графъ, возразила торжествующая Діана.-- Я буду помнить эти благородныя, великодушныя слова. А теперь пока, вы знаете, что зеленый и бѣлый -- мои цвѣта.

Восхищенный Жакъ поцаловалъ бѣлую ручку Діаны съ такой гордостью, съ чувствомъ такого блаженства, какъ-будто на головѣ его очутилась всемірная корона.

А на другой день, когда Францискъ I замѣтилъ Діанѣ де-Пуатье, что ея новый обожатель начинаетъ открыто носить ея цвѣта,-- она отвѣчала, устремивъ на короля проницательный, наблюдательный взглядъ:

-- Развѣ онъ не имѣетъ на то права, государь? Развѣ я не могу позволить ему носить мои цвѣта, когда онъ предлагаетъ мнѣ носить его имя?

-- Возможно ли? произнесъ король.

-- Да, государь, отвѣчала съ увѣренностью Діана, которой на минуту показалось, что она достигла цѣли, что ревность пробудила въ невѣрномъ любовь.

Но, послѣ минутнаго молчанія, король, чтобъ прервать этотъ разговоръ, всталъ и весело сказалъ Діанѣ:

-- Если это такъ -- званіе великаго сенешаля, остающееся вакантнымъ со смерти г-на де-Брезё, вашего перваго мужа, будетъ свадебнымъ подаркомъ графу Монгомери.

-- И графъ Монгомери можетъ принять его, государь, возразила Діана съ гордостью: -- потому-что я буду для него доброй, вѣрной женой и не измѣню ему ни для кого въ мірѣ.

Король поклонился съ улыбкой и удалился, не сказавъ ни слова.

Ясно, что г-жа д'Этампъ очаровала его.

Честолюбивая Діана, съ досадой въ сердцѣ, въ этотъ же день сказала восхищенному Жаку:

-- Мой доблестный графъ, мой благородный Монгомери, я люблю тебя.

V.

Какъ Генрихъ II еще при жизни отца получилъ отъ него наслѣдство.

Бракъ Діаны и графа Монгомери назначенъ былъ чрезъ три мѣсяца; между-тѣмъ, когда три мѣсяца прошли, графъ Монгомери былъ влюбленъ болѣе, нежели когда-нибудь, а Діана откладывала исполненіе своего обѣщанія день за день, потому-что вскорѣ послѣ этого обѣщанія она замѣтила, какими глазами смотрѣлъ на нее исподтишка молодой дофинъ Генрихъ. Въ властолюбивомъ сердцѣ Діаны пробудилось новое честолюбіе. Титулъ графини де-Монгомери могъ только прикрыть пораженіе,-- званіе любовницы дофина было почти тріумфомъ. Какъ! мадамъ д'Этампъ, всегда презрительно отзывавшаяся о лѣтахъ Діаны, была любима только отцомъ, а она, Діана, будетъ любима сыномъ! Ей молодость, ей надежда, ей будущее. Мадамъ д'Этампъ была ея преемница, но она будетъ преемницей мадамъ д'Этампъ. Она будетъ передъ нею, выжидая терпѣливо и спокойно, какъ живая угроза... Генрихъ будетъ со-временемъ королемъ, и Діана, еще прекрасная, снова сдѣлается царицей. Въ-самомъ-дѣлѣ -- настоящая побѣда.

Во всемъ этомъ лучшимъ ручательствомъ былъ характеръ самого Генриха. Ему было тогда девятнадцать лѣтъ, но онъ уже участвовалъ не въ одной кампаніи; четыре года уже былъ онъ женатъ на Катеринѣ Медичи, а между-тѣмъ оставался дикимъ, неразвитымъ ребенкомъ. Сколько совершененъ и отваженъ онъ былъ въ битвахъ, съ оружіемъ въ рукахъ, на играхъ и во всѣхъ упражненіяхъ, которыя требуютъ гибкости и ловкости, столько же непривыченъ и неловокъ на луврскихъ праздникахъ и съ дамами. Тяжелый умомъ, онъ предавался первому, кто хотѣлъ овладѣть имъ. Монморанси, съ которымъ король былъ холоденъ, обратился къ дофину и безъ труда покорилъ юношу своимъ совѣтамъ и стремленіямъ человѣка совершеннолѣтняго. Онъ дѣлалъ изъ него что хотѣлъ, наконецъ пустилъ въ этой нѣжной и слабой душѣ глубокіе корни непоколебимой власти и овладѣлъ Генрихомъ такъ, что только перевѣсъ женщины могъ быть опасенъ для его вліянія.

Скоро съ испугомъ замѣтилъ Монморанси, что питомецъ его влюбленъ. Генрихъ началъ пренебрегать дружбою людей, которыми Монморанси умышленно окружилъ его. Генрихъ, изъ дикаго, сдѣлался печальнымъ и почти задумчивымъ. Монморанси осмотрѣлся вокругъ себя и догадался, что предметомъ его мыслей была Діана де-Пуатье... Лучше же Діана, нежели другая! думалъ онъ. Королевская любимица лучше рыцарски-благороднаго Монгомери. Онъ устроилъ свой планъ на низкихъ побужденіяхъ этой женщины и оставилъ дофина вздыхать по ней.

Дѣйствительно, только красота могла пробудить сердце Генриха! Діана была зла, возбудительна, жива; умная головка ея повертывалась быстро и граціозно, взглядъ ея блестѣлъ обѣщаніями; все въ ней было магически привлекательно и должно было обольстить Генриха. Ему казалось, что только эта женщина можетъ открыть ему науку новой жизни. Сирена была для него, любопытнаго и наивнаго, привлекательна и опасна какъ тайна, какъ пучина.

Діана чувствовала все это; но еще колебалась, опасаясь Франциска I -- въ прошедшемъ, и графа Монгомери -- въ настоящемъ.

Но, однажды, король, всегда любезный и предупредительный, даже съ женщинами, которыхъ не любилъ и которыхъ пересталъ любить, разговаривая съ Діаной де-Пуатье въ амбразурѣ окна, увидѣлъ, что дофинъ издали украдкой и ревниво слѣдилъ за этимъ разговоромъ.

Францискъ громко позвалъ Генриха.

-- Гэ! любезный сынокъ, что ты тамъ дѣлаешь? подойди ка сюда! сказалъ онъ ему.

Но Генрихъ, блѣдный, смущенный, послѣ минутной нерѣшимости между обязанностью и страхомъ, вмѣсто отвѣта на зовъ отца, убѣжалъ, какъ-будто не слыхалъ его.

-- О-го! вотъ, какой дикарь! сказалъ король: -- понимаете вы, Діана, подобную робость? Вы, богиня лѣсовъ, видѣли ли вы когда такого робкаго оленя? Гм! жалкій недостатокъ!

-- Не угодно ли вашему величеству поручить мнѣ исправить дофина? спросила улыбаясь Діана.

-- Трудно найдти лучшаго наставника и болѣе-пріятной науки! сказалъ король.

-- Будьте же увѣрены, что онъ исправится, государь,-- я отвѣчаю, сказала Діана.

Она дѣйствительно скоро нашла бѣглеца.

Графа Монгомери въ этотъ день не было въ Луврѣ.

-- Я васъ пугаю, дофинъ?

Такъ начала Діана разговоръ и обращеніе. Какъ она кончила, какъ не замѣтила неловкости принца и приходила въ восторгъ отъ каждаго его слова, какъ оставила его съ полнымъ убѣжденіемъ въ его остроуміи и любезности, какъ, наконецъ, она сдѣлалась во всѣхъ отношеніяхъ его владычицей и давала ему и приказанія, и наставленія, и любовь,-- все это вѣчная и неисчерпаемая комедія, которая будетъ часто разъигрываться, но которую никогда нельзя написать.

А Монгомери? О! Монгомери такъ любилъ Діану, что не могъ судить ее, и такъ слѣпо предался ей, что не могъ что-нибудь видѣть. Всѣ толковали при дворѣ о новой интригѣ г-жи де-Пуатье, а благородный графъ оставался при своихъ мечтахъ; и Діана заботливо поддерживала эти мечты, потому-что новое зданіе ея было еще не такъ прочно, чтобъ она могла не страшиться потрясенія и вспышки. Итакъ, она держала дофина изъ честолюбія, а графа по благоразумію.

Пускай теперь Алоиза продолжитъ и докончитъ свой разсказъ.

"До мужа моего, добраго Перр о, говорила она Габріэлю, который внимательно ее слушалъ:-- тоже доходила общая молва о госпожѣ Діанѣ и всѣ насмѣшки на-счетъ графа Монгомери. Но онъ не зналъ, надо ли предупредить довѣрчиваго и счастливаго господина, или скрыть отъ него гнусную интригу, въ какую завлекла его эта честолюбивая женщина. Онъ повѣрялъ мнѣ свои сомнѣнія, потому-что я обыкновенно давала ему хорошіе совѣты; притомъ же онъ зналъ мою скромность и твердость; но въ этомъ случаѣ я, такъ же какъ и онъ, не знала, что дѣлать.

"Однажды вечеромъ, мы были въ этой самой комнатѣ,-- графъ, Перро и я, потому-что графъ Монгомери обращался съ нами не какъ съ слугами, а какъ съ друзьями, и, даже въ Парижѣ соблюдалъ патріархальный обычай нашихъ зимнихъ вечеровъ Нормандіи, гдѣ господа и слуги грѣлись у одного очага послѣ обыкновеннаго дцевнаго труда. Графъ, задумчивый, положивъ голову на руку, сидѣлъ передъ каминомъ. По-вечерамъ онъ обыкновенно ходилъ къ госпожѣ де-Пуатье, но съ нѣкотораго времени она часто приказывала сказать ему, что она больна и не можетъ его принять. Онъ думалъ объ этомъ, конечно; Перро справлялъ ремни кирасы, а я пряла.

"Это было 7-го января 1539 года, -- вечеръ былъ холодный, дождливый -- наканунѣ Епифанія. Запомните, сударь, это роковое число."

Габріэль сдѣлалъ знакъ, что не проронилъ ни слова, и Алоиза продолжала:

"Вдругъ доложили, что пріѣхали г. Ланже, г. Бутьеръ и графъ Сансеръ, трое придворныхъ, друзей графа и, еще больше -- госпожи д'Этампъ. Всѣ трое въ широкихъ темныхъ плащахъ и хотя вошли со смѣхомъ, но мнѣ показалось, что они принесли несчастье, и -- увы! предчувствіе не обмануло меня.

"Графъ Монгомери всталъ и пошелъ на встрѣчу гостямъ.

"-- Добро пожаловать, друзья мои, сказалъ онъ, пожимая имъ руки.

"По знаку, я приняла ихъ плащи, и они сѣли.

"-- Какой счастливый случай привелъ васъ ко мнѣ? продолжалъ графъ.

"-- Тройное пари, отвѣчалъ Бутьеръ:-- и, найдя васъ здѣсь, любезный графъ, я свое выигралъ.

"-- Мое тоже уже выиграно, сказалъ Ланжё.

"-- А я свое сейчасъ выиграю, увидите, прибавилъ графъ Сансерръ.

"-- Въ чемъ же состояло ваше пари? спросилъ Монгомери.

"-- Но, сказалъ Бутьеръ: -- Ланж е держалъ пари съ д'Ашьеномъ о томъ, что сегодня вечеромъ дофина не будетъ въ Луврѣ. Мы сейчасъ оттуда и совершенно удостовѣрились, что д'Ашьенъ проигралъ.

"-- Что же касается до Бутьера, продолжалъ графъ Сансерръ: -- онъ спорилъ съ Монтежаномъ, что вы сегодня вечеромъ будете дома, любезный графъ, и, какъ видите,-- правъ.

"-- И ты, Сансерръ, ручаюсь, также выигралъ, продолжалъ Ланже:-- потому-что всѣ три пари въ сущности составляютъ одно, и мы бы проиграли или выиграли -- всѣ вмѣстѣ. Сансерръ держалъ противъ д'Оссона, любезный графъ, что мадамъ де-Пуатье больна нынѣшній вечеръ.

"Вашъ отецъ, Габріэль, страшно поблѣднѣлъ.

"-- Вы въ-самомъ-дѣлѣ выиграли, Сансерръ, сказалъ онъ измѣнившимся голосомъ: -- потому-что мадамъ де-Пуатье извѣстила меня, что она сдѣлалась вдругъ больна и не можетъ никого принять.

"-- А! что я говорилъ? вскричалъ графъ Сансерръ.-- Прошу подтвердить д'Оссопу, господа, что онъ долженъ мнѣ сто пистолей.

"И всѣ захохотали, какъ сумасшедшіе. Но графъ Монгомери оставался серьёзенъ.

"-- Теперь, добрые друзья мои, сказалъ онъ нѣсколько-ироническимъ тономъ:-- согласны ли вы мнѣ объяснить эту загадку?

"-- Отъ всего сердца, сказалъ Бутьеръ:-- по прикажите удалиться этимъ людямъ.

"Мы съ Перро были ужь у двери. Графъ сдѣлалъ намъ знакъ остаться.

"-- Это мои вѣрные друзья, сказалъ онъ гостямъ:-- и такъ-какъ мнѣ краснѣть нё отъ-чего, то и скрывать нечего.

"-- Согласенъ! сказалъ Ланж е: -- это пахнетъ немного провинціей, но дѣло касается больше васъ, графъ, нежели насъ. Притомъ, они вѣрно знаютъ тайну, потому-что тайна ходитъ по городу; вы, какъ водится, узнаете ее послѣдній.

"-- Но говорите же! вскричалъ Монгомери.

"-- Мы будемъ говорить, любезный графъ, отвѣчалъ Ланж е: -- потому-что намъ больно видѣть, какъ обманываютъ дворянина, такого же, какъ мы, и такого прекраснаго человѣка, какъ вы. Но мы будемъ говорить съ условіемъ, что вы пріймете непріятную новость по-философски, то-есть, со смѣхомъ, потому-что, увѣряю васъ, она не стоитъ гнѣва, и притомъ, въ этомъ случаѣ гнѣвъ вашъ будетъ безоруженъ.

"-- Увидимъ, я жду, холодно отвѣчалъ графъ.

"-- Любезный графъ, сказалъ Бутьеръ, самый молодой и самый вѣтренный изъ троихъ:-- вы, конечно, знаете миѳологію? Безъ-сомнѣнія, знаете исторію Эндиміона? По какихъ лѣтъ, думаете вы, былъ Эндиміонъ, когда влюбился въ Діану-Фебе? Если вы воображаете, что ему было тогда подъ-сорокъ, то разувѣрьтесь, любезный: ему не было еще и двадцати лѣтъ, онъ былъ еще безъ бороды. Такъ говорилъ мой гувернёръ, знавшій это дѣло основательно. И вотъ почему сегодня вечеромъ Эндиміона нѣтъ въ Луврѣ; вотъ почему госпожа Луна лежитъ и никого не принимаетъ; вотъ почему, наконецъ, вы дома, графъ... А изъ этого слѣдуетъ, что гувернёръ великій человѣкъ, и что мы всѣ выиграли наши пари. Ура!

"-- Доказательства? холодно спросилъ графъ.

"-- Доказательства! продолжалъ Ланжё: -- но вы сами можете найдти ихъ. Вы живете въ двухъ шагахъ отъ Луны!

"-- Дѣйствительно. Благодарю! сказалъ графъ.

"И онъ всталъ. Гости также должны были встать, довольно-охлажденные и почти испуганные суровымъ и мрачнымъ видомъ Монгомери.

"-- Графъ, сказалъ Сансерръ: -- не дѣлайте глупости или безразсудства; помните, что между львенкомъ и львомъ небольшая разница.

"-- Будьте покойны! отвѣчалъ графъ.

"-- По-крайней-мѣрѣ, не ссорьтесь съ нимъ.

"-- Ну, смотря по обстоятельствамъ, примолвилъ графъ.

"Онъ проводилъ, или скорѣе прогналъ гостей до двери, и возвратившись, сказалъ Перро:

"-- Плащъ и шпагу.

"Перро принесъ шпагу и плащъ.

"-- Вы дѣйствительно знали это? спросилъ графъ, надѣвая шпагу.

"-- Дё, сударь, отвѣчалъ Перр о, опустивъ глаза.

"-- Отъ-чего же ты не предупредилъ меня, Перро?

"-- Но!.. пробормоталъ мой мужъ.

"-- Да, дѣйствительно; вы не друзья, а только добрые люди.

"Онъ дружески ударилъ по плечу Перр о. Онъ былъ очень-блѣденъ, но говорилъ съ какимъ-то торжественнымъ спокойствіемъ.

"-- Давно идутъ эти слухи? прибавилъ онъ.

"-- Пять мѣсяцевъ, какъ вы любите, сударь, госпожу де-Пуатье, потому-что свадьба ваша назначена была въ ноябрѣ; а утверждаютъ, что дофинъ полюбилъ Діану чрезъ мѣсяцъ послѣ того, какъ она приняла ваше предложеніе. Впрочемъ, говорятъ объ этомъ не болѣе двухъ мѣсяцевъ, и я узналъ только недѣли двѣ назадъ. Молва разошлась съ-тѣхъ-поръ, какъ прошелъ назначенный срокъ свадьбы, и говорили шопотомъ, опасаясь дофина. Я вчера поколотилъ одного изъ людей барона де-ла-Горда, который осмѣлился при мнѣ смѣяться надъ этимъ, и баронъ не рѣшился мнѣ ничего сдѣлать.

"-- Перестанутъ смѣяться, сказалъ графъ такимъ голосомъ, что я задрожала всѣмъ тѣломъ.

"Одѣвшись, онъ провелъ рукою по лбу, и сказалъ мнѣ:

"-- Алоиза, принеси Габріэля; я хочу поцаловать его.

"Вы почивали, сударь, спокойнымъ сномъ и начали плакать, когда я васъ разбудила. Я завернула васъ въ одѣяло и понесла къ вашему батюшкѣ. Онъ взялъ васъ на руки, нѣсколько времени молча смотрѣлъ на васъ, потомъ поцаловалъ въ полузакрытые глазки. Тутъ на ваше розовое личико скатилась его слеза, первая слеза, которую я видѣла у этого твердаго, отважнаго человѣка!

"-- Поручаю тебѣ дитя мое, Алоиза, сказалъ онъ, передавая мнѣ васъ.

"-- Ахъ, это было его послѣднее мнѣ слово. Оно осталось тутъ, и я всегда слышу его.

"-- Я пойду за вами, сударь, сказалъ Перр о.

"-- Нѣтъ, Перр о, отвѣчалъ графъ: -- мнѣ надо быть одному; останься.

"-- Но, сударь...

"-- Я хочу, сказалъ онъ.

"Тутъ нельзя было возражать, когда онъ такъ говорилъ, и Перр о замолчалъ. Графъ взялъ насъ за руки.

"-- Прощайте, добрые друзья мои! сказалъ онъ:-- нѣтъ! зачѣмъ прощаться! до свиданія.

"И потомъ онъ вышелъ, спокойный, твердыми шагами, какъ-будто уходилъ на четверть часа.

"Перр о не говорилъ ни слова; но лишь-только графъ вышелъ, онъ тоже взялъ свой плащъ и шпагу. Я не удерживала его: онъ исполнялъ свою обязанность, слѣдуя за своимъ господиномъ, хотя бы на смерть. Перр о протянулъ ко мнѣ руки, я съ слезами бросилась ему на шею; потомъ, крѣпко обнявъ меня, онъ побѣжалъ вслѣдъ за графомъ. Все это продолжалось не болѣе минуты, и мы не сказали другъ другу ни слова.

"Оставшись одна, я упала въ кресла, и, рыдая, мысленно молилась. На дворѣ дождь становился сильнѣе, вѣтеръ вылъ около дома. А вы, сударь, снова заснули прежнимъ спокойнымъ сномъ, отъ котораго вамъ суждено было пробудиться уже сиротою."

"Какъ говорилъ г. Ланжё, отель де-Брез е, въ которомъ жила тогда Діана де-Пуатье, былъ отъ нашего шагахъ въ двухъ, въ Улицѣ-Фиги-св.-Павла, гдѣ онъ еще и теперь существуетъ, этотъ несчастный домъ.

"Перро слѣдовалъ издали за своимъ господиномъ, видѣлъ, какъ онъ остановился у дверей Діаны, постучался, потомъ вошелъ. Перро приблизился, г. Монгомери громко и настойчиво говорилъ съ людьми, которые не хотѣли пропустить его подъ тѣмъ предлогомъ, что госпожа ихъ больна и не выходитъ изъ своей комнаты. Не смотря на то, графъ прошелъ, и Перро, пользуясь суматохой, проскользнулъ въ дверь, которая оставалась непритворенною. Онъ хорошо зналъ этотъ домъ, потому-что не разъ былъ посылавъ къ г-жѣ Діанѣ, и теперь безъ всякой задержки шелъ въ темнотѣ по лѣстницѣ за г. Монгомери: его или не замѣчали, или не придавали никакой важности присутствію конюшаго, когда уже господинъ его переступилъ заставу.

"Взошедъ на лѣстницу, графъ встрѣтилъ двухъ женщинъ герцогини, встревоженныхъ и расплаканныхъ, которыя спросили его: -- чего ему нужно въ такую пору? Въ-самомъ-дѣлѣ, десять часовъ пробило на всѣхъ окрестныхъ часахъ. Графъ Монгомери отвѣчалъ съ твердостью, что ему сейчасъ же нужно видѣть г-жу Діану и немедленно сообщить ей одно важное дѣло; что если она не можетъ принять его, онъ будетъ ждать.

"Онъ говорилъ очень-громко, такъ-что его должны были слышать въ спальнѣ герцогини, находившейся вблизи. Одна изъ женщинъ вошла въ эту спальню и, вскорѣ воротившись, сказала, что г-жа де-Пуатье лежитъ, но сейчасъ будетъ говорить съ графомъ, и проситъ подождать ее въ пріемной.

"Стало-быть, дофина тутъ нѣтъ, или онъ ведетъ себя слишкомъ-осторожно для сына Франціи! Г. Монгомери тугъ же послѣдовалъ въ пріемную за женщинами, которыя шли впередъ съ свѣчами.

"Перро, остававшійся въ темнотѣ на ступеняхъ лѣстницы, теперь взошелъ на верхъ и скрылся за блестящимъ занавѣсомъ въ обширномъ корридорѣ, отдѣлявшемъ спальню Діаны отъ пріемной, гдѣ ждалъ ее г. Монгомери. Въ концахъ этого широкаго перехода были тогда двѣ сдѣланныя двери, одна въ спальню, другая въ пріемную. За портьерой, повѣшенной для симметріи, спрятался Перро и съ радостью замѣтилъ, что можетъ, приложивъ ухо, разслышать почти все, что будетъ происходить въ той и другой комнатѣ. Ужь конечно, сударь, мужъ мой поступилъ такъ не изъ простаго, грубаго любопытства: послѣднія слова графа, съ которыми онъ оставилъ насъ, и тайный инстинктъ заставили Перро думать, что господинъ его идетъ на опасность, что, можетъ-быть, ему готовятъ западню,-- онъ не хотѣлъ отстать отъ него, чтобъ помочь ему въ случаѣ нужды.

"Къ-несчастію, какъ вы сейчасъ увидите, ни одно слово изъ того, что онъ слышалъ и передалъ мнѣ, нисколько не проясняетъ темнаго, роковаго вопроса, который занимаетъ васъ теперь.

"Графъ Монгомери не прождалъ и двухъ минутъ, какъ Діана де-Пуатье съ какой-то торопливостью вошла въ пріемную.

"-- Что это значитъ, графъ? сказала она:-- что за ночное нашествіе послѣ моей просьбы -- не приходить сегодня?

"-- Я отвѣчу вамъ откровенно въ двухъ словахъ, только отошлите прежде своихъ женщинъ... Теперь слушайте. Моя рѣчь будетъ коротка. Мнѣ сейчасъ сказали, что у меня есть соперникъ, что этотъ соперникъ -- дофинъ, что сегодня вечеромъ онъ у васъ.

"-- И вы повѣрили, потому-что прибѣжали увѣриться окончательно? сказала Діана съ гордостію.

"-- Я страдалъ, Діана, я прибѣжалъ искать подлѣ васъ облегченія своему страданію.

"-- Ну, что жь? возразила Діана:-- теперь вы меня видѣли; теперь знаете, что вамъ солгали,-- оставьте же меня въ покоѣ. Ради Бога, уйдите, Жакъ.

"-- Нѣтъ, отвѣчалъ графъ, котораго безъ-сомнѣнія встревожило то, что его такъ торопятся удалить: -- если солгали, что дофинъ здѣсь, можетъ-быть, не солгали, что онъ прійдетъ сюда нынѣшнимъ вечеромъ, и мнѣ будетъ очень-пріятно изобличить клевету вполнѣ.

"-- Стало-быть, сударь, вы останетесь?

"-- Останусь, сударыня. Пойдите къ себѣ и успокойтесь, если вы больны; а я буду охранять, если угодно, сонъ вашъ.

"-- Но, наконецъ, по какому праву вы будете такъ поступать? вскричала г-жа де-Пуатье.-- Что даетъ вамъ это право? Развѣ я не свободна еще?

"-- Нѣтъ, съ твердостью возразилъ графъ: -- вы не свободны, вы не вольны дѣлать посмѣшищемъ двора честнаго дворянина, предложенія котораго приняли.

"-- Я, по-крайней-мѣрѣ, не прійму этого послѣдняго предложенія, продолжала Діана:-- вы не имѣете права больше оставаться здѣсь, точно такъ же, какъ другіе не имѣютъ права надъ вами смѣяться. Вы не мужъ мой, не правда ли? Я, кажется, еще не ношу вашего имени?

"-- Э! сударыня! вскричалъ съ какимъ-то отчаяніемъ г-нъ Монгомери: -- какое мнѣ дѣло до того, что надо мной смѣются! Совсѣмъ не въ томъ вопросъ, вы это очень-хорошо знаете, и совсѣмъ не честь вопіетъ во мнѣ, а любовь. Еслибъ мнѣ показались оскорбительными насмѣшки этихъ трехъ франтовъ, я обнажилъ бы шпагу, -- вотъ и все. Но у меня сердце разорвалось, Діана, и я побѣжалъ. Достоинство! честь! не о нихъ рѣчь! совсѣмъ не о нихъ!-- рѣчь о томъ, что я люблю васъ, что я безумецъ, что я ревнивъ; вы говорили и доказывали, что любите меня,-- я убью того, кто осмѣлится коснуться этой любви -- моего достоянія, хоть бы то былъ дофинъ, хоть бы кто другой, сударыня! Будьте увѣрены, я не позабочусь объ имени того, кому мстить; но, видитъ Богъ! буду мстить...

"-- А за что, позвольте спросить? почему? произнесъ за спиной г. Монгомери повелительный голосъ.

"Перро задрожалъ, потому-что чрезъ слабо-освѣщенный корридоръ онъ разглядѣлъ дофина, а за дофиномъ -- насмѣшливую, суровую фигуру г. Монморанси.

"-- А! вскрикнула Діана, бросившись въ кресла и ломая себѣ руки:-- вотъ чего я боялась!

"Сначала у г. Монгомери вырвалось только громкое восклицаніе: "А!" потомъ Перро слышалъ, что онъ заговорилъ довольно-спокойно:

"-- Ваше высочество, одно слово... умоляю васъ! Скажите, что вы пришли сюда не потому, что любите Діану де-Пуатье и что Діана де-Пуатье васъ любитъ?

"-- Г. Монгомери! возразилъ дофинъ, едва сдерживая гнѣвъ свой: -- одно слово... приказываю вамъ! Скажите, что вы здѣсь не потому, что любите Діану и что Діана васъ любитъ.

"Сцена приняла такой оборотъ, что теперь уже стояли другъ предъ другомъ два раздражённые, ревнивые соперника, два страдающія сердца, двѣ растерзанныя души.

"-- Я былъ нареченнымъ супругомъ Діаны -- всѣ это знаютъ, и вы это знаете, проговорилъ г. Монгомери.

"-- Пустое, забытое обѣщаніе! вскричалъ Генрихъ:-- и права моей любви, если не такъ давнишни, какъ ваши, за то не менѣе очевидны,-- я буду ихъ отстаивать.

"-- А! безразсудный! онъ говоритъ о своихъ правахъ... хорошо! вскричалъ графъ въ порывѣ ревности и злобы.-- Вы смѣете сказать, что эта женщина принадлежитъ вамъ?

"-- Я говорю, что она, по-крайней-мѣрѣ, не принадлежитъ вамъ, возразилъ Генрихъ..-- Я говорю, что я у Діаны съ согласія Діаны, а вы, кажется, не скажете о себѣ того же. Итакъ, я съ нетерпѣніемъ жду, чтобъ вы вышли.

"-- Если вы такъ нетерпѣливы, что жь? выйдемте вмѣстѣ; это всего проще.

"-- Вызовъ! вскричалъ подвинувшись впередъ Монморанси.-- Вы, сударъ, смѣете дѣлать вызовъ дофину Франціи?

"-- Здѣсь нѣтъ дофина Франціи, возразилъ графъ:-- здѣсь человѣкъ, который ищетъ любви любимой мною женщины -- вотъ и все.

"Онъ, безъ-сомнѣнія, сдѣлалъ шагъ къ Генриху, потому-что Перро слышалъ, какъ Діана вскрикнула:

"-- Онъ хочетъ оскорбить принца! Онъ хочетъ убить принца! помогите!

"Невѣроятно, чувствуя тяжесть странной роли, которую играла, она бросилась вонъ, не смотря на г. Монморанси, который просилъ ее успокоиться и говорилъ, что у нихъ двѣ шпаги противъ одной, а внизу охранный отрядъ. Перро видѣлъ, какъ Діана пробѣжала чрезъ корридоръ, вся расплаканная, бросилась въ спальню, сзывая своихъ женщинъ и людей дофина.

"Но ея бѣгство не утишило запальчивости противниковъ, -- ни сколько! И г. Монгомери съ горечью подхватилъ только-что произнесенное слово: "отрядъ".

"-- Безъ-сомнѣнія, шпагами своихъ людей, сказалъ онъ: -- его высочество сбирается мстить за оскорбленія?

"-- Нѣтъ, сударь, гордо возразилъ Генрихъ: -- одной моей достанетъ на то, чтобъ наказать дерзкаго.

"У обоихъ уже были обнажены шпаги, но г. Монморанси вступился.

"-- Извините, ваше высочество! сказалъ онъ: -- кто, можетъ-быть, завтра будетъ королемъ, тотъ не имѣетъ права рисковать жизнью сегодня: вы не отдѣльное лицо, а цѣлая нація: дофинъ Франціи можетъ биться только за Францію.

"-- Но въ такомъ случаѣ, закричалъ г. Монгомери: -- дофинъ Франціи не отниметъ у меня, подобно всякому другому, той, въ которой заключена вся моя жизнь, той, которая для меня дороже отечества, дороже счастія, дороже собственнаго ребенка въ колыбели, -- дороже всего: потому-что она заставила меня забыть все, эта женщина, которая, можетъ-быть, меня обманывала! Но нѣтъ, она не обманывала меня,-- это невозможно: я слишкомъ люблю ее! Ваше высочество, простите мнѣ мою горячность, мое сумасбродство и -- будьте милостивы -- скажите, что вы не любите Діаны. Вѣдь, никто не прійдетъ къ любимой женщинѣ въ сопровожденіи г. Монморанси и цѣлаго отряда! Какъ я не подумалъ объ этомъ!

"-- Я хотѣлъ, сказалъ г. Монморанси:-- сопровождать его высочество съ отрядомъ противъ его воли, потому-что меня тайно предувѣдомили о готовящейся ему опасности. Впрочемъ, я предполагалъ разстаться съ нимъ у дверей этого дома; но долетѣвшіе до насъ звуки вашего голоса заставили меня войдти сюда и до конца повѣрить слова неизвѣстныхъ друзей, которые такъ кстати предостерегли меня.

"-- Знаю я этихъ неизвѣстныхъ друзей! проговорилъ съ горькимъ смѣхомъ графъ.-- Это, безъ-сомнѣнія, тѣ же, которые и меня предупредили, что дофинъ будетъ сегодня здѣсь, -- и они успѣли въ своемъ намѣреніи и въ намѣреніи тѣхъ, кто заставилъ ихъ дѣйствовать... Мадамъ д'Этампъ, я думаю, очень желаетъ, чтобъ скандалёзная исторія окомпрометтировала Діану. Итакъ, вы, Генрихъ Валуа, вовсе не хотите щадить добраго имени г-жи де-Брез е?.. Вы всенародно объявляете ее своей любовницей? Такъ она, эта женщина, на-самомъ-дѣлѣ и по всѣмъ правамъ принадлежитъ вамъ? Тутъ ужь нѣтъ ни сомнѣнія, ни надежды? Вы рѣшительно у меня похитили ее, а съ ней -- и счастье мое, и жизнь? Хорошо же! И мнѣ нечего и некого щадить. Вы, Генрихъ Валуа, дворянинъ, и вы дадите мнѣ удовлетвореніе за свой проступокъ!

"-- Презрѣнный! закричалъ дофинъ, обнаживъ шпагу, и пошелъ къ г. Монгомери.

"Но Монморанси опять заступилъ ему дорогу.

"-- Ваше высочество! еще разъ говорю вамъ: въ моемъ присутствіи наслѣдникъ престола не скреститъ шпаги изъ-за какой-нибудь женщины съ...

"-- Съ дворяниномъ, котораго родъ древнѣе твоего, съ первымъ христіанскимъ барономъ! прервалъ внѣ себя графъ...-- Карлъ неаполитанскій вызвалъ на поединокъ Альфонса аррагонскаго; Францискъ I еще недавно вызвалъ Карла V. Тутъ были равные: такъ! Но намурскій, племянникъ короля, вызвалъ простаго испанскаго капитана. Монгомери стоитъ Валуа, и такъ-какъ Монгомери много разъ вступали въ союзы съ дѣтьми королей Франціи и Англіи, то могутъ и биться съ ними. Древніе Монгомери были чистые французы. Со времени возвращенія ихъ изъ Англіи, куда сопровождали они Вильгельма-Завоевателя, въ гербѣ ихъ было голубое поле съ золотымъ львомъ, девизомъ: береги, и съ тремя цвѣтками лилій. Итакъ, ваше высочество, наши гербы такъ же подобны другъ другу какъ и шпаги!. Побужденіе рыцарское! О! еслибъ вы любили эту женщину, какъ я люблю ее, и ненавидѣли бы меня, какъ я васъ ненавижу!.. Но нѣтъ! Вы больше ничего, какъ робкій ребенокъ.

"-- Г. Монморанси, пустите меня! кричалъ дофинъ, вырываясь изъ рукъ Монморанси, который его удерживалъ.

"-- Нѣтъ, чортъ возьми! возразилъ Монморанси: -- не допущу васъ драться съ этимъ изступленнымъ. Стража! сюда! закричалъ онъ громко.

"И слышно было, какъ Діана, наклонясь съ лѣстницы, кричала изо всѣхъ силъ:

"-- Помогите! кто тамъ есть? идите сюда! Вы хотите позволить перерѣзать вашихъ господъ!

"Эта далилина измѣна, въ ту минуту, когда и безъ того были двое противъ одного, безъ-сомнѣнія, довела до послѣдней степени слѣпую ярость графа. Перро, помертвѣвшій отъ страха, слышалъ, какъ онъ сказалъ:

"-- Стало-быть, нужно послѣднее оскорбленіе для того, чтобъ убѣдить васъ въ необходимости дать мнѣ удовлетвореніе.

"Перро предполагалъ, что онъ въ эту минуту подошелъ къ дофину и поднялъ на него руку. Генрихъ испустилъ глухой крикъ. Но г. Монморанси, вѣроятно, удержалъ руку графа, потому-что, пока онъ кричалъ громче прежняго: "сюда! ко мнѣ!" Перро, не видя ничего, только слышалъ, какъ принцъ прокричалъ:

"-- Его перчатка коснулась моего лица: онъ можетъ умереть не иначе, какъ отъ моей руки, Монморанси!

"Все это произошло съ быстротою молніи. Въ эту минуту вбѣжали солдаты отряда. Слышна была отчаянная борьба, стукъ ногами объ полъ и громъ желѣза. Г. Монморанси кричалъ:

"-- Свяжите этого звѣря!

"А дофинъ:

"-- Не убивайте его! Ради Бога, не убивайте!..

Слишкомъ-неравная борьба не продолжалась и минуты. Перр о даже не имѣлъ времени подоспѣть на помощь своему господину. Подбѣжавъ къ двери, онъ увидѣлъ одного солдата лежавшаго на полу и двоихъ или троихъ раненныхъ. Но обезоруженный графъ уже былъ связанъ; его держали пять или шесть жандармовъ, которые напали на него разомъ. Перро, котораго въ толпѣ не замѣтили, разсудилъ, что онъ полезнѣе будетъ для графа, если останется на свободѣ, извѣститъ его друзей или поможетъ ему при удобномъ случаѣ. И потому онъ потихоньку воротился на свое мѣсто и, настороживъ слухъ и положивъ руку на шпагу, ждалъ удобной минуты, чтобъ выскочить и, если удастся, спасти графа, который не былъ еще ни убитъ, ни даже раненъ,-- потому-что вы сейчасъ увидите, сударь, что у моего мужа не было недостатка ни въ рѣшимости, ни въ отвагѣ; но онъ былъ столько же благоразуменъ, сколько храбръ, и ловко умѣлъ пользоваться случаемъ. Въ эту минуту нужно было только наблюдать: онъ и наблюдалъ, хладнокровно, внимательно.

"Однако, г. Монгомери, совсѣмъ связанный, еще кричалъ:

"-- Не говорилъ ли я, что вы выставите десять шпагъ противъ одной моей и покорную храбрость своихъ солдатъ противъ моего оскорбленія?

"-- Видите, Монморанси! сказалъ дофинъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.

"-- Ротъ ему зажать! отвѣчалъ Монморанси, обращаясь къ жандармамъ.-- Я пришлю сказать, что нужно съ нимъ дѣлать; а до-тѣхъ-поръ караульте его. Вы отвѣчаете мнѣ за него собственными головами.

"И онъ вышелъ изъ пріемной, увлекая за собой дофина. Они прошли чрезъ корридоръ, гдѣ Перро скрывался за занавѣсомъ, и вошли въ комнату Діаны.

"Тогда Перро перешелъ на другую сторону стѣны и приложилъ ухо къ другой проклятой двери.

"Сцена, при которой онъ сейчасъ присутствовалъ, была, можетъ-быть, еще не такъ ужасна, какъ слѣдующая.

"-- Монморанси! говорилъ входя дофинъ печально-раздраженнымъ тономъ:-- еслибъ вы не удержали меня почти силой,-- я бы теперь былъ менѣе недоволенъ и собою, и вами.

"-- Позвольте вамъ сказать, отвѣчалъ Монморанси: -- что такъ можетъ говорить каждый молодой человѣкъ, но только не сынъ короля. Ваша жизнь принадлежитъ не вамъ, а вашему народу, государь, и на васъ лежатъ обязанности, которыхъ нѣтъ у другихъ людей.

"-- Отъ-чего же я сердитъ на самого-себя и мнѣ какъ-будто стыдно? сказалъ принцъ.-- А! это вы! продолжалъ Генрихъ, увидѣвъ Діану.

"И уязвленное самолюбіе пересилило ревнивую любовь.

"-- У васъ и чрезъ васъ, прибавилъ онъ:-- я былъ оскорбленъ въ первый разъ.

"-- Увы! да, у меня, но не чрезъ меня. Не говорите такъ, государь, отвѣчала Діана.-- Развѣ я не страдала такъ же, какъ вы, или еще болѣе? Развѣ виновна я во всемъ этомъ? Развѣ, наконецъ, люблю я этого человѣка? Развѣ любила его когда-нибудь?

"Измѣнивъ ему, она отказывалась отъ него -- очень-просто.

"-- Я никого не любила, кромѣ васъ, государь, продолжала она: -- и душа, и жизнь моя вамъ однимъ принадлежатъ... Жизнь, которая началась только съ того дня, когда вы приняли это сердце, полное вами. Правда, до-тѣхъ-поръ, не помню совершенно, но можетъ-быть я и дала Монгомери какой-нибудь поводъ надѣяться. Во всякомъ случаѣ не было ничего положительнаго, ничего обязательнаго. Но вы явились -- и все было забыто. Съ того времени, клянусь вамъ, -- повѣрьте скорѣе моимъ словамъ, нежели ревнивой клеветѣ г-жи д'Этампъ и ея приверженцевъ!-- съ того благословеннаго времени, не было ни одной мысли въ умѣ моемъ, ни одного біенія въ жилахъ, которое не принадлежало бы вамъ, государь. Этотъ человѣкъ лжетъ, этотъ человѣкъ дѣйствуетъ заодно съ моими врагами, этотъ человѣкъ не имѣетъ никакого права на ту, которая вся принадлежитъ вамъ, Генрихъ. Я едва знаю его, не только не люблю... Боже великій! но я его ненавижу, презираю. Посмотрите, я даже не спрашиваю у васъ, живъ онъ, или умеръ. Я ненавижу его.

"-- Точно ли это такъ? сказалъ дофинъ съ остаткомъ смутнаго недовѣрія.

"-- Испытать недолго и легко, сказалъ Монморанси.-- Монгомери живъ, но въ оковахъ и не можетъ вредить. Онъ нанесъ тяжкое оскорбленіе принцу; но представить его на судъ невозможно: судъ за подобное преступленіе былъ бы опаснѣе самаго преступленія. Съ другой стороны, дофинъ желалъ имѣть съ нимъ поединокъ, но это еще невозможнѣе. Какъ вы думаете, сударыня, что должны мы дѣлать съ этимъ человѣкомъ?

"Послѣдовала минута трепетнаго молчанія. Перро притаилъ дыханіе, чтобъ лучше разслышать отвѣтъ. Но Діана, очевидно, сама боялась своего отвѣта. Она не рѣшалась произнести его.

"Наконецъ, надо же было говорить, и она еще довольно-твердымъ голосомъ сказала:

"-- Монгомери преступенъ въ оскорбленіи величества. Какое наказаніе опредѣляется за подобныя преступленія, господинъ Монморанси?

"-- Смерть, отвѣчалъ конетабль.

"-- Слѣдовательно, по моему мнѣнію, этотъ человѣкъ долженъ умереть, хладнокровно отвѣчала Діана.

"Всѣ вздрогнули.

"-- Дѣйствительно, сказалъ Монморанси послѣ нѣкотораго молчанія:-- вы не любите и никогда не любили Монгомери.

"-- Но я, продолжалъ дофинъ: -- менѣе нежели когда-нибудь хочу, чтобъ Монгомери умеръ.

"-- Я того же мнѣнія, сказалъ Монморанси:-- но, безъ-сомнѣнія, не по тѣмъ причинамъ, по которымъ вы принимаете его, государь. Для васъ это мнѣніе -- великодушіе, а для меня -- благоразуміе. У Монгомери есть сильные друзья во Франціи и въ Англіи; при дворѣ знаютъ, что онъ долженъ былъ встрѣтиться здѣсь съ нами въ эту ночь. Если завтра громко потребуютъ его у насъ, нельзя будетъ представить трупъ. Намъ необходимо отвѣчать: "Монгомери бѣжалъ..." или "Монгомери раненъ и боленъ... но во всякомъ случаѣ: "Монгомери живъ!" И если насъ доведутъ до послѣдней крайности, если будутъ требовать его неотступно, ну! надо будетъ вытащить его изъ темницы или съ постели и показать клеветникамъ. Но надѣюсь, что предосторожность будетъ все-таки безполезна. Потребуютъ Монгомери и завтра, и послѣзавтра; а черезъ недѣлю будутъ говорить меньше, чрезъ мѣсяцъ совсѣмъ перестанутъ. Ничто такъ скоро не забывается, какъ друзья; притомъ, надо же перемѣнить разговоръ! И такъ я думаю, что преступникъ не долженъ ни умереть, ни жить: надо, чтобъ онъ исчезъ.

"-- Согласенъ! сказалъ дофинъ.-- Пускай онъ ѣдетъ, пусть оставитъ Францію! У него есть имѣніе и родня въ Англіи, пускай бѣжитъ туда!

"-- Нѣтъ, государь! возразилъ Монморанси.-- Смерти -- много, а изгнанія -- мало. Развѣ хотите вы, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:-- чтобъ этотъ человѣкъ не только во Франціи, но и въ Англіи сказалъ, что онъ грозилъ вамъ оскорбительнымъ жестомъ.

"-- О! не напоминайте мнѣ этого! вскричалъ дофинъ, стиснувъ зубы.

"-- По-крайней-мѣрѣ, позвольте мнѣ помнить, чтобъ удержать васъ отъ неблагоразумнаго рѣшенія. Повторяю вамъ, надо, чтобъ графъ не могъ открыть ничего ни живой, ни мертвый. Наши люди надежны и не знали, съ кѣмъ имѣли дѣло. Управляющій замкомъ Шатл е мнѣ другъ; притомъ, нѣмъ и глухъ какъ тюрьма, и преданъ службѣ. Мы переведемъ Монгомери сегодня же въ Шатл е. Хорошая тюрьма сохранитъ и сбережетъ намъ его, какъ угодно. Завтра онъ исчезнетъ, и объ этомъ исчезновеніи мы распустимъ слухи самые разнородные, которые собьютъ всѣхъ съ толку. Если они не уничтожатся сами собою, если друзья графа будутъ настойчиво требовать его, что почти-невѣроятно, и поведутъ дѣло жарко, что рѣшительно удивило бы меня, -- мы найдемъ оправданіе въ реестрѣ Шатл е, который докажетъ, что Монгомери, обвиненный въ оскорбленіи величества, ждетъ въ темницѣ судебнаго приговора. Потомъ, послѣ этого доказательства, не наша вина будетъ, если -- (темница вредна для здоровья) -- если печаль и угрызенія совѣсти одолѣютъ Монгомери, и онъ умретъ, не дождавшись призыва на судъ.

"-- О! Монморанси! вскричалъ дофинъ, содрогаясь отъ ужаса.

"-- Будьте спокойны, государь, продолжалъ конетабль:-- намъ не прійдется прибѣгнуть къ этой крайности. Молва объ исчезновеніи графа затихнетъ сама-собою. Друзья утѣшатся и скоро забудутъ Монгомери, а онъ, исчезнувъ для свѣта, будетъ жить, если хочетъ, для тюрьмы.

"-- Но у него, кажется, есть сынъ? спросила Діана.

"-- Да, ребенокъ, которому скажутъ, что отецъ его пропалъ безъ вѣсти и у котораго, если онъ выростетъ сиротой, будутъ свои интересы, свои страсти; ему и въ голову не прійдетъ разбирать то, что было пятнадцать или двадцать лѣтъ назадъ.

"-- Все это справедливо и прекрасно обдумано, сказала г-жа де-Пуатье: -- я преклоняюсь передъ вами, соглашаюсь вполнѣ и удивляюсь.

"-- Вы слишкомъ -- добры, отвѣчалъ довольный собою Монморанси: -- и съ удовольствіемъ вижу, что мы рождены понимать другъ друга.

"-- Но я ни соглашаюсь, ни удивляюсь! вскричалъ дофинъ:-- я, напротивъ, отвергаю и противлюсь...

"-- Отвергаете, государь? и вы правы, отвѣчалъ Монморанси:-- отвергайте, но не противьтесь; порицайте, но предоставьте дѣйствовать. Все это до васъ нисколько не касается, и я беру на себя всю отвѣтственность за свой поступокъ передъ людьми и передъ Богомъ.

"-- Но тутъ все-таки будетъ преступленіе между нами? сказалъ дофинъ:-- и вы будете болѣе нежели другомъ, -- моимъ соумышленникомъ.

"-- О, государь, я далекъ отъ такихъ мыслей! вскричалъ коварный министръ.-- Но вамъ равно неприлично какъ драться съ преступникомъ, такъ и наказывать его. Не угодно ли вамъ обратиться къ королю?

"-- Нѣтъ, нѣтъ; отецъ мой не долженъ знать ничего этого, живо сказалъ дофинъ.

"-- Впрочемъ, мнѣ, по обязанности, сказалъ Монморанси:-- надо будетъ донести ему, государь, если вы не разувѣритесь, что времена рыцарства прошли уже. Но, не будемъ торопиться, если угодно; время укажетъ, какъ надо дѣйствовать; а теперь пока сдѣлаемъ только необходимое во всякомъ случаѣ, то-есть, задержимъ графа.

"-- Положимъ! сказалъ дофинъ, довольный этимъ двусмысленнымъ рѣшеніемъ.-- Монгомери будетъ имѣть время одуматься въ своемъ необдуманномъ поступкѣ, а я -- тоже увижу, какъ надо поступить согласно съ совѣстью и моимъ званіемъ.

"-- Возвратимтесь же въ Лувръ, государь, сказалъ Монморанси: -- и удостовѣримъ всѣхъ, что мы не удалялись оттуда. Я его доставлю къ вамъ завтра, продолжалъ онъ, обращаясь къ г-жѣ де-Пуатье:-- потому-что имѣлъ случай удостовѣриться, что вы дѣйствительно его любите.

"-- Но увѣренъ ли въ этомъ дофинъ? сказала Діана:-- простилъ ли онъ мнѣ несчастное происшествіе, которое я не могла предвидѣть?

"-- Да, вы меня любите... въ-самомъ-дѣлѣ, ужасно, Діана! задумчиво отвѣчалъ дофинъ.-- Мнѣ нужно вѣрить, чтобъ не сомнѣваться, и еслибъ даже графъ говорилъ правду, то горечь мысли потерять васъ доказала мнѣ, что ваша любовь необходима для меня, и что, полюбивъ васъ однажды, нельзя не любить всю жизнь.

"-- О, еслибъ это была правда! вскричала Діана страстнымъ голосомъ, цалуя руку, которую принцъ протянулъ ей въ знакъ примиренія.

"-- Ну! поѣдемте; медлить нельзя, сказалъ Монморанси.

"-- До свиданія, Діана.

"-- До свиданія, государь, сказала герцогиня, произнося эти слова съ разстановкой обольстительно-выразительной.

"Она проводила его до порога комнаты. Пока дофинъ спускался съ лѣстницы, Монморанси отворилъ дверь въ пріемную, гдѣ лежалъ связанный и окруженный стражей Монгомери, и сказалъ офицеру:

"-- Я сейчасъ пришлю вѣрнаго человѣка, который скажетъ вамъ, что дѣлать съ арестантомъ. До-тѣхъ-поръ, слѣдите за каждымъ его движеніемъ и не оставляйте ни на минуту. Вы отвѣчаете за него своею жизнью.

"-- Слушаю, отвѣчалъ офицеръ.

"-- Я тоже буду наблюдать, сказала изъ своей двери г-жа де-Пуатье.

"Всѣ удалились, и Перро слышалъ только мѣрные шаги часоваго."

VI.

Безполезное самопожертвованіе.

Алоизѣ было невыразимо-тяжело при воспоминаніи объ этихъ страшныхъ происшествіяхъ. Она, однакожъ, нѣсколько успокоилась послѣ непродолжительнаго отдыха и докончила разсказъ свой въ слѣдующихъ словахъ:

"Былъ часъ по-полуночи, когда дофинъ и его достойный совѣтникъ ушли отъ г-жи де-Пуатье. Перро видѣлъ, что батюшка вашъ погибнетъ неминуемо, если не будетъ никакой задержки посланцу г. де-Монморанс и. Значитъ, настала пора взяться самому Перро за дѣло. Онъ замѣтилъ, что г. де-Монморанси, уходя, не обозначилъ, почему бы можно было узнать его посланца, то-есть, не объяснилъ, что, де-скать, тотъ, кого я пришлю, скажетъ такое-то слово, или принесетъ для показа такую-то вещь, и что по тому слову, или по той вещи вы узнаете его. Перро, подождавъ съ полчаса времени, -- для того только, чтобъ могли подумать, что онъ точно присланъ отъ г. де-Монморанси,-- выбрался осторожно изъ своего потаеннаго прибѣжища, сошелъ съ лѣстницы безъ малѣйшаго шума, потомъ тотчасъ же опять взобрался на нее, явственнымъ, слышимымъ шагомъ, и постучался въ дверь.

"Намѣреніе у него было смѣлое, но оно могло привести къ хорошему концу, именно отъ-того, что было смѣлое.

"-- Кто тамъ? спросилъ изъ-за двери часовой.

"-- Отъ господина де-Монморанси, его посланный, отвѣчалъ Пьерро.

"-- Впусти, сказалъ начальникъ часоваго.

"Дверь отворили, и Пьерро вошелъ въ комнату неробко, посматривая на бывшихъ въ ней.

"-- Я, сказалъ онъ потомъ:-- конюшій г. Шарля де-Манфоля, пріятеля г. де-Монморанси. Вы, впрочемъ, знаете, что они пріятели между собою. Да и дѣло не въ томъ, Съ четверть часа назадъ, мы шли съ барономъ съ караула, изъ Лувра, какъ вдругъ намъ попались на встрѣчу, на Гревской-Площади, г. Монморанси съ какимъ-то другимъ господиномъ, который былъ закутанъ въ плащъ до самыхъ глазъ. Г. Монморанси узналъ моего барина и подозвалъ его къ себѣ. Потомъ они переговорили промежь-себя и приказали мнѣ идти сюда, къ г-жѣ де-Пуатье. Ты найдешь тамъ арестанта, прибавилъ г. де-Монморанси: его надобно... Тутъ отдалъ онъ мнѣ на счетъ этого арестанта приказъ, который я исполню теперь же. Я замѣтилъ-было, что мнѣ нужно нѣсколько человѣкъ для охраны, но онъ сказалъ, что найду здѣсь достаточное число людей; и я вижу теперь, что васъ даже болѣе, чѣмъ требуется для пособія мнѣ въ исполненіи приказа г. де-Монморанси. Да гдѣ же арестантъ? А, вотъ онъ! Снимите ему повязку со рта: мнѣ надобно говорить съ нимъ, и онъ долженъ отвѣчать на мои вопросы.

"Начальникъ стражи, однакожь, не рѣшился вдругъ послушаться Перро, хотя мужъ мой Говорилъ безъ всякаго смущенія.

"-- А письменнаго приказа у васъ нѣтъ? спросилъ онъ у него.

"-- Да развѣ можно писать приказанія на Гревской-Площади, во второмъ часу утра? отвѣчалъ Перр о, пожимая плечами.-- Мнѣ, впрочемъ, г. де-Монморанси говорилъ, что онъ объявилъ вамъ, уходя, о присылкѣ отъ себя посланнаго.

"-- Правда.

"-- Зачѣмъ же вы еще спорите, любезнѣйшій? Извольте-ка отойдти съ своими подчиненными немного-поодаль: мнѣ надобно переговорить съ этимъ господиномъ о секретномъ дѣлѣ. Что жь, не слышите, что ли? Отойдите.

"Они послушались, и Перр о подошелъ къ вашему батюшкѣ, у котораго уже была снята повязка со рта.

"Онъ узналъ моего мужа съ перваго взгляда.

"-- Перр о, сказалъ онъ ему тихо:-- какимъ-образомъ могъ ты пройдти сюда?

"-- Вы узнаете объ этомъ послѣ, государь-графъ, отвѣчалъ Перр о: -- а теперь намъ нужно время на другое. Извольте меня выслушать.

"И онъ разсказалъ графу какъ-можно-короче о томъ, что произошло въ комнатѣ г-жи де-Пуатье, и о томъ, что г. Монморанси, по-видимому, опредѣлилъ заключить вашего батюшку въ вѣчное заточеніе. А мнѣніе у Перр о было такое, что надобно во что бы то ни стало избавиться отъ этой бѣды.

"-- Но какъ же избавлюсь я отъ нея? сказалъ вашъ батюшка,-- Ихъ восьмеро, а насъ только двое; и къ тому же, прибавилъ онъ съ горькою усмѣшкою:-- мы здѣсь не въ пріятельскомъ домѣ.

"-- Нужды нѣтъ, отвѣчалъ Перр о:-- дозвольте мнѣ только поступить какъ я придумалъ, и я спасу васъ.

"-- За чѣмъ?.. сказалъ графъ съ грустію.-- На что мнѣ теперь жизнь и свобода? Діана не любитъ меня! Діана ненавидитъ меня и измѣнила мнѣ!

"-- Забудьте о ней, государь-графъ; и стоитъ ли убивать себя тоскою по недостойной женщинѣ, когда у васъ есть сынъ, который безъ васъ будетъ круглымъ сиротою?

"-- Ты говоришь правду, Перро: я виноватъ передъ нимъ; я вовсе не пекусь о моемъ бѣдномъ Габріэлѣ, и Господь наказалъ меня за это по справедливости. По-крайней-мѣрѣ, теперь я исполню долгъ свой въ-отношеніи къ нему. Для него я попытаюсь спастись отъ участи, которую мнѣ готовятъ. Но прежде выслушай меня: если планъ, придуманный тобою, не удастся; если меня убьютъ, или навсегда заживо схоронятъ въ какой-нибудь тюрьмѣ,-- и то и другое должно остаться тайною для Габріэля. Иначе, войдя въ лѣта, онъ будетъ стараться отмстить за меня или освободить меня изъ заточенія, и погубитъ себя. А мнѣ и безъ того надобно отдать тяжелый отчетъ передъ его матерью... Поклянись же мнѣ, Перро, что, если ты переживешь меня, ни одно твое слово не откроетъ ему моего прошлаго, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока виновники моей гибели, дофинъ, который, конечно, въ-послѣдствіи будетъ королемъ,-- Діана и Монморанси, не унесутъ съ собою въ могилу ненависти ко мнѣ и вражды къ моему сыну. Послѣ этого онъ можетъ, если пожелаетъ, отъискивать меня. Тогда уже не будетъ опасности. Но до-тѣхъ-поръ, повторяю еще разъ, онъ еще менѣе, чѣмъ другіе, долженъ знать о моей участи. Обѣщаешь ли ты мнѣ это, Перро? Клянешься ли въ томъ? Въ противномъ случаѣ, я не согласенъ принять твое великодушное предложеніе.

"-- Вы непремѣнно требуете клятвы, государь-графъ? Извольте, я клянусь вамъ.

"-- Ты клянешься вотъ этимъ крестомъ, Перро, что Габріэль не узнаетъ отъ тебя о моей участи, пока будутъ живы дофинъ, Діана и Монморанси?

"-- Клянусь этимъ крестомъ, сказалъ Перро, приподнявъ правую руку.

"-- Благодарю, другъ. Теперь дѣлай, что хочешь. Поручаю себя Богу и ввѣряюсь тебѣ вполнѣ.

"-- Старайтесь только сохранить присутствіе духа, государь-графъ. Съ вашей стороны это главное, а тамъ ужь я устрою все.

"Перро замолчалъ на минуту, потомъ прибавилъ, обращаясь къ начальнику стражи:

"-- Отвѣты арестанта удовлетворительны; вы можете развязать ему руки и отпустить его.

"-- Развязать ему руки? И... и отпустить его? возразилъ съ удивленіемъ тотъ, къ кому относились послѣднія слова Перро.

"-- Ну, да! сказалъ Перро.-- Такъ приказалъ г. де-Монморанси.

"-- Г. де-Монморанси, продолжалъ начальникъ стражи, покачавъ головою: -- приказалъ намъ строго стеречь арестанта. Онъ даже объявилъ намъ, что мы отвѣтимъ жизнью, если арестанту удастся уйдти! Какъ же могъ онъ приказать теперь освободить этого господина?

"-- Стало-быть, вы не хотите исполнить приказанія г. де-Монморанси?

"-- Не то, что не хочу, а мнѣ какъ-то сомнительно. Вотъ видите ли, еслибъ вы приказали заколоть этого господина, или утопить, или, пожалуй, отвести въ Бастилію, мы тотчасъ бы послушались васъ; а то отпустить... Мы къ этакимъ приказамъ на-счетъ арестантовъ не привыкли...

"-- Какъ-себѣ хотите, любезнѣйшій, отвѣчалъ Перро безъ смущенія.-- Я передалъ вамъ приказъ, который былъ данъ мнѣ; теперь я умываю руки. Вы будете отвѣчать за непослушаніе, а мнѣ здѣсь дѣлать нечего. Прощайте.

"И Перро отворилъ дверь, какъ-будто для того, чтобъ уйдти.

"-- Позвольте на минуту, сказалъ начальникъ стражи:-- что вы торопитесь? Такъ вы утвердительно говорите, что г. де-Монморанси приказалъ отпустить арестанта? Вы увѣрены, что васъ прислалъ г. де-Монморанси, а не кто другой?

"-- Увѣренъ ли? отвѣчалъ Перро.-- Да какъ же иначе узналъ бы я, что вы здѣсь стережете арестанта? Кто бы могъ сказать мнѣ объ этомъ, кромѣ г. де-Монморанси?

"-- Оно, конечно... Ну, мы исполнимъ вашъ приказъ, развяжемъ руки этому молодцу, сказалъ начальникъ стражи съ досадою.-- Ахъ, Боже мой, что это за народъ эти знатные господа: на одной недѣлѣ семь пятницъ!

"-- Такъ развяжите, отвѣчалъ Перро.-- Я подожду.

"Онъ, однакожъ, вышелъ за дверь, и остановился подлѣ нея, не отводя взгляда отъ лѣстницы. Онъ хотѣлъ не допустить настоящаго посланнаго г. де-Монморанси, еслибъ тотъ пришелъ.

"А между-тѣмъ, онъ не замѣтилъ, что позади его подошла къ комнатѣ сама г-жа де-Пуатье. Она, вѣроятно, услыхала, что зашелъ громкій разговоръ, и пожелала узнать, не случилось ли чего-нибудь. Увидавъ, что стража развязываетъ вашего батюшку, она закричала имъ съ гнѣвомъ:

"-- Что вы дѣлаете, негодяи?

"-- Мы исполняемъ приказаніе г. де-Монморанси, отвѣчалъ начальникъ стражи: -- мы развязываемъ руки арестанту.

"-- Приказаніе г. де-Монморанси? Быть не можетъ! продолжала г-жа де-Пуатье.-- Кто передалъ вамъ это приказаніе?

"Стража указала на моего покойника, который смотрѣлъ на г-жу де-Пуатье словно окаменѣлый. На блѣдное лицо Перро падалъ свѣтъ ближней лампы; г-жа де-Пуатье узнала вѣрнаго слугу.

"-- Онъ! вскричала она.-- Да вѣдь это конюшій того, кто у васъ подъ стражею! Что вы дѣлаете!

"-- Неправда! сказалъ Перро.-- Я нахожусь въ услуженіи у г. де-Манфоля, и присланъ сюда г. де-Монморанси.

"-- Кто тутъ говоритъ, что присланъ отъ г. дс-Монморанси? сказалъ кто-то позади бѣднаго Перро.

"То былъ настоящій посланный Монморанси.

"-- Этотъ плутъ лжетъ, прибавилъ онъ потомъ.-- Вотъ кольцо и печать г. де-Монморанси. Да вы же и должны знать меня... По-крайней-мѣрѣ, слышали: я графъ Монтансье... Но что вы тутъ дѣлаете? Вы сняли повязку со рта у арестанта и развязываете ему руки? Сейчасъ же опять завязать ему ротъ и связать его самого крѣпче прежняго.

"-- Вотъ что дѣло, то дѣло, сказалъ начальникъ стражи.-- Вотъ и видно, что настоящій приказъ.

"-- Бѣдный Перро! проговорилъ вашъ батюшка.

"Ни одного слова не прибавилъ онъ въ упрекъ г-жѣ де-Пуатье, хоть ему и не вдругъ завязали ротъ платкомъ. Онъ какъ-будто считалъ ее недостойною упрековъ. Статься-можетъ, что онъ также опасался ввести своими рѣчами еще въ большую бѣду моего бѣднаго Перро. Но Перр о, на свою пагубу, не выдержалъ...

"Онъ смѣло взглянулъ на г-жу де-Пуатье и сказалъ ей грозно, какъ-будто какой-нибудь простой женщинѣ:

"-- За ваше предательство накажетъ васъ Господь Богъ! Вы хуже Іуды, предали неповиннаго: вы предали трижды!

"-- Схватите его! вскричала г-жа де-Пуать е, блѣдная, какъ полотно, отъ гнѣва.

"-- Схватите его! повторилъ послѣ нея графъ Монтансьё.

"-- А вотъ, посмотримъ, какъ удастся! вскричалъ Перр о.

"И въ ту же минуту, подбѣжавъ, точно въ изступленіи, къ вашему батюшкѣ, онъ началъ разрѣзывагь своимъ кинжаломъ веревку, которою были связаны руки графа...

"-- Помогайте мнѣ, государь-графъ! кричалъ онъ ему тогда:-- высвобождайте руки, и постоимъ за себя!

"Но на бѣднаго Перро тутъ же кинулись солдаты; одинъ изъ нихъ прокололъ его шпагой насквозь, между плечь, и онъ, высвободивъ только одну лѣвую руку вашего батюшки, упалъ подлѣ графа замертво, весь въ крови."

"Что произошло послѣ того, Перро не зналъ.

"Пришедъ въ себя, онъ прежде всего почувствовалъ, что ему холодно, потомъ собрался мало-по-малу съ мыслями, открылъ глаза и посмотрѣлъ вокругъ себя: въ ту пору, все еще была темная ночь. Онъ лежалъ на мокрой землѣ, подлѣ тѣла мертваго человѣка. Неподалеку отъ Перр о, въ углубленіи, гдѣ было рѣзное изображеніе Богоматери, горѣла лампадка. Свѣтъ отъ нея былъ большой. При этомъ свѣтѣ, Перро разсмотрѣлъ, что находится на кладбищѣ, и что подлѣ него лежитъ тѣло одного изъ солдатъ, убитаго графомъ. Перро, видно, тоже сочли мертвымъ...

"Онъ сталъ-было привставать; но тутъ вдругъ началась у него въ ранѣ такая боль, что онъ упалъ опять. Однакожь, онъ перемогъ себя, спустя короткое время. Онъ съ великимъ напряженіемъ всталъ и переступилъ нѣсколько шаговъ. Въ эту минуту, заблестѣлъ вдали свѣтъ фонаря, и вскорѣ показались два человѣка съ заступами въ рукахъ.

"То были могильщики.

"Перрбо, замѣтивъ ихъ, припалъ къ землѣ, и потомъ кое-какъ отползъ какъ могъ подалѣе и спрятался за однимъ надгробнымъ камнемъ.

"-- Намъ говорили вѣдь, сказалъ между-тѣмъ одинъ изъ могильщиковъ своему товарищу:-- что они положены подлѣ того мѣста, гдѣ лампада... такъ, кажется?

"-- Именно, отвѣчалъ спрошенный.-- Э, да вотъ и они, прибавилъ онъ потомъ, замѣтивъ трупъ солдата. Однако, что жь это такое? тутъ только одинъ... А гдѣ же другой молодецъ?..

"-- Надобно поискать его.

"И они принялись искать подлѣ того мѣста, на которомъ лежалъ убитый солдатъ.

"-- Нѣтъ, да и только. Видно, его чортъ унесъ, сказалъ одинъ изъ могильщиковъ.

"Этотъ могильщикъ, кажется, былъ человѣкъ веселый...

"-- Охъ, зачѣмъ ты говоришь все такія страсти, да еще въ такую пору, и на кладбищѣ! отвѣчалъ другой, перекрестясь, въ испугѣ.

"-- Какъ ты хочешь, а тутъ все-таки одинъ пріятель. Что жь намъ дѣлать?.. Э, есть о чемъ раздумывать! Похоронимъ хоть этого; а тамъ скажемъ, что другой мертвецъ сбѣжалъ... Можетъ, впрочемъ, они и обсчитались...

"И они принялись копать могилу, а Перро началъ отпалзывать далѣе. Когда онъ былъ еще не очень-далеко отъ нихъ и могъ слышать ихъ слова, веселый могильщикъ сказалъ своему товарищу:

-- А знаешь ли что: вѣдь если мы сознаемся, что нашли только одного мертвеца и вырыли только одну могилу, намъ, можетъ-быть, заплатятъ не десять пистолей, какъ обѣщано, а только пять. Такъ не лучше ли не говорить, что другой-то молодецъ сбѣжалъ?

"-- Конечно! отвѣчалъ трусливый могильщикъ.-- Мы скажемъ, что-молъ все сдѣлали по приказу, и будемъ правы.

"Послѣ того, мой Перро вскорѣ выбрался изъ кладбища, и черезъ нѣсколько времени дошелъ, едва ступая отъ боли и ослабленія, до Улицы-Обр и -ле-Буш е. Тутъ встрѣтился ему огородникъ, въ телегѣ, порожнемъ. Перро спросилъ у него, куда онъ ѣдетъ.

"-- Въ Монтрёль, отвѣчалъ огородникъ.

"-- Такъ не подвезешь ли ты меня до угла улицы Жофруа-Лань е... я живу тутъ неподалеку... ты очень одолжишь меня...

"-- Пожалуй, подвезу, отвѣчалъ огородникъ.

"Перр о взобрался съ большимъ усиліемъ въ телегу, и они поѣхали. Каково было моему покойнику, когда его везли, этого и сказать нельзя: ему не разъ казалось, что онъ просто Богу душу отдастъ... Но какъ бы то ни было, онъ не жаловался, не стоналъ, и телега наконецъ остановилась въ Улицѣ-Жофруа-Лань е.

"-- Ну, вотъ, пріятель, мы и доѣхали, сказалъ огородникъ.

"-- Благодарю васъ, любезнѣйшій, отвѣчалъ Перр о.

"Сказавъ это, мужъ мой вылѣзъ изъ телеги, потомъ пошелъ-было, шатаясь, вдоль улицы; но у него вдругъ подогнулись ноги, и онъ, чтобъ не упасть, прислонился къ стѣнѣ.

"-- Знать, выпилъ, сказалъ огородникъ.

"Тотчасъ за тѣмъ, онъ уѣхалъ, напѣвая превеселую пѣсню м е донскаго священника, Франциска Рабл е.

"Цѣлый часъ времени потребовалось бѣдному Перро для того, чтобъ дойдти до Улицы-де-Жирарденъ. Да, слава Богу, январскія ночи длинны. Перро прибрелъ домой часовъ въ шесть по полуночи, не встрѣтивъ ни души.

"Я, не смотря на холодъ, всю ночь стояла передъ открытымъ окномъ. Таково было мое безпокойство въ ту пору. Лишь-только Перро кликнулъ меня, я, ни мало не мѣшкая, сбѣжала въ сѣни и отперла дверь.

"-- Молчи! сказалъ мнѣ Перро.-- Что бы ты ни увидѣла, Алоиза, молчи! Помоги мнѣ войдти въ комнату... Да, смотри же, ни слова...

"Онъ оперся на меня, и я повела его. Почти тотчасъ же я замѣтила, что Перро раненъ; но, помня приказъ его, не вскрикнула, не сказала ни слова. У меня только брызнули слезы ручьемъ... Когда мы пришли въ свою комнату и я, снявъ съ Перро полукафтанье и оружіе, взглянула себѣ на руки, у меня чуть не вырвался крикъ: мои руки были всѣ въ крови...

"Перро улегся на кровати какъ могъ покойнѣе. На его рану страшно было смотрѣть.

"-- Перро, сказала я ему, рыдая: -- позволь, по-крайней-мѣрѣ, сходить за лекаремъ.

"-- Не нужно, отвѣчалъ онъ.-- Ты вѣдь знаешь, что я нѣсколько разумѣю лекарскую часть, такъ я тебѣ скажу, что моя рана смертельна. Я и теперь ужь не былъ бы въ живыхъ, когда бъ не поддержалъ мои силы самъ Господь-Богъ, наказующій убійцъ и предателей... Онъ продлилъ мою жизнь на нѣсколько часовъ для того, чтобъ было спасено дитя неповинное... Скоро начнется у меня горячка, и тогда всему конецъ. Тутъ ужь не поможетъ ни одинъ лекарь въ свѣтѣ.

"Онъ говорилъ съ большимъ усиліемъ. Я стала упрашивать его, чтобъ онъ отдохнулъ хоть немного.

"-- Правда, сказалъ онъ въ отвѣтъ:-- мнѣ надобно отдохнуть... Я долженъ сберечь послѣднія силы... и, однакожь, я могу писать... Дай сюда бумаги, чернилъ и перо.

"Я подала ему все это. Онъ хотѣлъ-было взять перо, но вдругъ замѣтилъ, что у него глубоко прорѣзана шпагою рука. Писать было невозможно. Впрочемъ, онъ и не очень былъ привыченъ къ письму.

"-- Ну, сказалъ онъ:-- дѣлать нечего: надобно говорить. Господь, я надѣюсь, еще пошлетъ мнѣ жизни хоть на малое время... Онъ справедливъ, и не терпитъ, чтобъ графъ нашъ остался навсегда во власти своихъ недруговъ... Онъ устроилъ такъ, что графу найдетъ освобожденіе нашъ молодой баринъ, когда будетъ къ тому пора...

"И Перро разсказалъ мнѣ, что вы теперь изволите знать, сударь. Перро говорилъ, однакожь, съ трудомъ и часто останавливаясь отъ слабости. Въ эти промежутки предсмертныхъ рѣчей бѣднаго Перро, я выходила, по его приказу, къ нашимъ здоровымъ, для того, чтобъ не было никакого подозрѣнія. Они повѣрили, что мнѣ ничего неизвѣстно ни о вашемъ батюшкѣ, ни о моемъ покойникѣ... Я посылала ихъ освѣдомляться о графѣ сначала въ Лувръ, потомъ ко всѣмъ тѣмъ, кто былъ хоть въ маломъ съ нимъ знакомствѣ. Г-жа де-Пуатье приказала сказать, что не видала его во весь день; а г-нъ де-Монморанси еще закричалъ, что де-скать его только безпокоятъ понапрасну, и что де-скать какъ ему знать, куда дѣвался графъ.

"Такимъ-образомъ, все было устроено по желанію Перро, и недоброхоты вашего батюшки могли подумать со всей справедливостью, что тайна ихъ неизвѣстна никому въ мірѣ, что ее на вѣки схоронили въ тюрьмѣ, съ графомъ, и въ могилѣ, съ его вѣрнымъ конюшимъ.

"Около полудня, мужу моему стало какъ-будто полегче. Онъ говорилъ почти безъ усилія. Я было-обрадовалась этому, но онъ сказалъ мнѣ съ горькой усмѣшкой:

"-- Ты радуешься понапрасну, Алоиза: мое теперешнее облегченіе происходитъ отъ-того, что у меня ужь начинается горячка... Но, слава Богу, я разсказалъ тебѣ все, что слѣдовало... Ты знаешь теперь тайну, которая, кромѣ меня, была извѣстна только Богу, да тремъ врагамъ нашего графа... И, я надѣюсь, ты не промолвишься о ней до того дня, когда можно будетъ открыть ее кому надобно. Ты слышала, какую клятву взялъ съ меня графъ: точно такой же клятвы требую я отъ тебя, Алоиза. Поклянись мнѣ, что страшной тайны, которую я ввѣрилъ тебѣ, не узнаетъ никто, покамѣстъ будутъ въ живыхъ недруги, сгубившіе нашего господина.

"Я исполнила приказъ Перро со слезами на глазахъ, и вотъ теперь, сударь, нарушила данную клятву, -- нарушила потому, что недруги вашего батюшки еще не въ могилѣ и еще могутъ погубить васъ. Но я преступила клятву невольно: иначе вы не преодолѣли бы своего отчаянія... И если вы теперь станете поступать осторожно, васъ и батюшку вашего спасетъ именно то, отъ-чего, въ противномъ случаѣ, должна выйдти вамъ гибель, -- значитъ, отъ моего разсказа вамъ не должно выйдти худа... А у меня все-таки тяжело на душѣ... Мнѣ все думается, что Господь и мой милый Перро не простятъ меня за клятвопреступленіе..."

-- Тутъ нѣтъ никакого клятвопреступленія, моя добрая Алоиза, отвѣчалъ Габріэль:-- ты даже должна была, при теперешнихъ обстоятельствахъ, открыть мнѣ тайну. Но продолжай, ради самаго Бога, продолжай.

-- Перро, сказала Алоиза:-- прибавилъ еще:

"-- Послѣ смерти моей, Алоиза, ты отпусти всѣхъ здѣшнихъ нашихъ дворовыхъ, запри домъ и не медля уѣзжай съ молодымъ графомъ и съ нашимъ сыномъ въ Монгомери. И даже въ Монгомери ты живи не въ замкѣ, а въ нашемъ домикѣ. Тамъ ты воспитай молодаго графа не то, чтобъ совершенно въ тайнѣ, однакожь и безъ огласки, такъ, чтобъ приближенные и надежные люди знали, кто онъ; но чтобъ до недруговъ его не доходила о томъ молва. Наши монгомерійскіе, и особенно отецъ-капелланъ и управитель, помогутъ тебѣ совершить долгъ, который возлагаетъ на тебя самъ Господь. Я думаю даже, что и молодому графу не надобно говорить до восьмнадцати лѣтъ, кто онъ. Пусть только будетъ ему извѣстно, что онъ хорошаго дворянскаго рода. Ты, впрочемъ, сама увидишь, какъ лучше. Посовѣтуйся на счетъ этого съ отцомъ-капелланомъ и съ вимутьескимъ барономъ: они ужь разсудятъ... Но ни имъ и никому другому не открывай того, что я разсказалъ тебѣ.... скажи только, что ты наслышалась здѣсь о недоброхотахъ нашего господина; что эти недоброхоты могутъ сгубить и молодаго графа, и что поэтому-то не должно быть о немъ оглашенія на сторону...

"Вскорѣ потомъ, мужу моему стало хуже. Боль въ ранѣ была у него нестерпимая; въ иныя минуты, онъ почти вовсе лишался чувства; но и тутъ, какъ только немного отпускало ему, онъ прибавлялъ къ прежнимъ разныя другія наставленія.

"Онъ даже могъ явственно дать мнѣ вотъ еще какой наказъ:

"-- Г. де-Монморанси, сказалъ онъ мнѣ:-- думаетъ, что я схороненъ на кладбищѣ вмѣстѣ съ убитымъ солдатомъ. Пусть же будетъ онъ увѣренъ въ этомъ всю свою жизнь. Если онъ узнаетъ, что я успѣлъ дотащиться сюда живой, ты погибнешь, Алоиза, а вмѣстѣ съ тобою, быть-можетъ, погибнетъ и нашъ молодой графъ!.. Но у тебя душа твердая, Алоиза. Когда я умру, ты превозмоги свое горе, и около полуночи, какъ скоро уснутъ всѣ наши дворовые, отнеси мое тѣло въ погребальный склепъ... въ тотъ, что сдѣлали здѣсь прежніе владѣльцы этого замка... ихъ прозваніе было Бриссакъ... Туда никто не ходитъ, и даже ключъ отъ тамошней двери заржавѣлъ... онъ лежитъ въ томъ большомъ сундукѣ, что въ комнатѣ государя-графа... Тамъ буду я схороненъ въ освященномъ мѣстѣ... Конечно, простому конюшему не слѣдовало бы лежать подлѣ знатныхъ господъ; но вѣдь мы всѣ христіане, и притомъ, послѣ смерти они такіе же, какъ и мы грѣшные.

"Я обѣщала исполнить и это приказаніе. Да и какъ было отказать, какъ было огорчить бѣднаго Перро въ такую минуту?.. Къ вечеру начался у него бредъ; послѣ бреда, который продолжался не много времени, стало ему тяжеле. Я сама едва ходила отъ горя; особенно меня мучило то, что я не могу помочь моему Перро; я предлагала ему и то, и другое, но онъ не принималъ ничего...

"Наконецъ онъ самъ сказалъ мнѣ:

"-- Алоиза, дай мнѣ пить... воды.

"Жажда у него была нестерпимая; онъ былъ весь словно въ огнѣ, но, не смотря на то, не тотчасъ сталъ пить, а сказалъ мнѣ прежде:

"-- Алоиза, простимся на... вѣкъ... поцалуй меня... Да, смотри помни, что я приказывалъ... Ради самого Бога, помни!..

"Я поцаловала его, заливаясь слезами.

"Послѣ того онъ приложился къ распятію, которое подала я ему, по его требованію, и выговорилъ уже чуть слышно:

"-- О, Боже мой! Боже мой!

"Онъ пожалъ мнѣ руку и взялъ стаканъ съ водою, который я поставила передъ нимъ, но выпилъ только нѣсколько капель... Съ нимъ сдѣлались судороги; онъ приподнялся съ постели и въ ту же минуту опять упалъ на нее.

"Онъ скончался, графъ.

"Во весь остатокъ вечера, я плакала и молилась. У меня, однакожъ, достало силы уложить васъ почивать, какъ укладывала каждую ночь. Горе мое я, конечно, не могла скрыть; но оно ни на кого не навело удивленія. Всѣ наши дворовые тоже очень печалились о вашемъ батюшкѣ и о моемъ бѣдномъ Перро, хотя и не знали ихъ настоящей участи.

"Около двухъ часовъ по полуночи все въ домѣ стихло. Не спала только я одна. Надо было исполнить послѣдній приказъ Перро. Я смыла кровь съ тѣла моего покойника, завернула его въ простыню и, поручивъ себя Господу Богу, понесла тѣло въ склепъ. Тяжело мнѣ было нести его!.. Не разъ доходило до того, что я, въ тоскѣ и душевной слабости, клала свою ношу на полъ и становилась подлѣ нея на колѣни...

"Навѣрное, болѣе получаса шла я съ нею до склепа. Когда же отперла я дверь этого подземелья, изъ него пахнулъ холодный вѣтеръ. Лампадка, которую взяла я съ собою, погасла, и я сама чуть незадохлась. Однакожъ, я оправилась вскорѣ, зажгла лампадку и внесла тѣло Перро въ склепъ. Тугъ оказался одинъ пустой гробъ, словно нарочно для него приготовленный. Я положила похолодѣлое тѣло въ этотъ гробъ и надвинула крышку. Отъ недосмотра ли моего, или отъ чего другаго, но крышка, надвигаясь на гробъ, хлопнула очень-громко, и въ пустомъ подземельи послышался гулъ. Я такъ испугалась этого, что опрометью выбѣжала изъ склепа, кое-какъ заперла дверь и, добѣжавъ до своей комнаты, почти бездыханная упала на стулъ. Но и въ этомъ случаѣ надобно было превозмочь себя: мнѣ еще слѣдовало сжечь бѣлье, на которомъ запеклась кровь моего мужа, и прибрать все въ комнатѣ, такъ, чтобъ къ утру ужь не было никакого слѣда недавней бѣды...

"Я сдѣлала и то и другое.

"Какъ тѣнь ходила я утромъ; во мнѣ самой зачиналась болѣзнь; но Господь спасъ меня, потому-что жизнь моя была нужна двумъ сиротамъ."

-- Бѣдная кормилица! Сколько горя перенесла ты тогда! сказалъ Габріэль, сжимая руку Алоизы въ своихъ рукахъ.

-- Спустя мѣсяцъ, продолжала Алоиза, я уѣхала съ вами въ Монгомери.

"Между-тѣмъ, все сбылось точно такъ, какъ ожидалъ г. де-Монморанси. Нѣсколько дней при дворѣ только и было толковъ, что о вашемъ батюшкѣ; всѣ удивлялись, какимъ образомъ могъ онъ пропасть безъ вѣсти; всѣ старались довѣдаться, какая бы могла быть тому причина; потомъ стали говорить объ этомъ менѣе, а наконецъ и совсѣмъ забыли. Тогда случилось, что императоръ Карлъ V задумалъ проѣхать черезъ Францію для того, чтобъ наказать бунтовщиковъ въ своемъ городѣ Гентѣ. Всѣ и бросились на эту новость.

"Въ тотъ же самый годъ, въ маѣ, спустя пять мѣсяцевъ послѣ несчастія съ вашимъ батюшкой, родилась Діана де-Кастро."

-- Да, отвѣчалъ Габріэль задумчиво:-- но вотъ вопросъ неразрѣшимый: была ли у батюшки связь съ г-жею де-Пуатье? и если была, то одновременна ли она съ расположеніемъ г-жи де-Пуатье къ дофину?.. Но, Богъ мой, что я говорю: неразрѣшимый?.. Вѣдь батюшка еще живъ!.. Навѣрное, живъ, и я отъищу его, Алоиза, непремѣнно отъищу. Мною будетъ руководить любовь къ нему и любовь къ Діанѣ: мнѣ удастся...

-- Дай-то Господи! сказала Алоиза.

-- А послѣ твоего отъѣзда, кормилица, сказалъ Габріэль:-- до тебя не доходило вѣсти о томъ, въ какую тюрьму былъ заключенъ батюшка?

-- Нѣтъ, сударь; но если догадываться по словамъ г. де-Монморанси, слышаннымъ моимъ мужемъ, что губернаторъ Шатле преданный ему другъ и надежный человѣкъ...

-- Шатл е! вскричалъ Габріэль:-- Шатл е!

И онъ съ ужасомъ вспомнилъ о несчастномъ старикѣ, котораго видѣлъ въ одной изъ подземельныхъ темницъ Шатле и который былъ осужденъ на вѣчное молчаніе...

Габріэль бросился на шею къ Алоизѣ, заливаясь слезами.

VII.

Выкупъ.

На другой день, 12 августа, Габріэль, безъ малѣйшаго признака смущенія въ лицѣ, отправился въ Лувръ просить у короля аудіенціи.

Онъ долго обдумывалъ и долго совѣтовался съ Алоизой, какъ поступить ему въ этомъ случаѣ. Убѣдясь, наконецъ, что при столь сильномъ противникѣ насильственныя мѣры не поведутъ къ хорошему, онъ рѣшился говорить прямо, по почтительно. Онъ будетъ просить, по не требовать. Время требованій вѣдь еще не ушло; да и не должно ли прежде узнать, не ослабѣла ли, въ-продолженіе восьмнадцати лѣтъ, ненависть Генриха II?

Принявъ это намѣреніе, Габріэль, какъ видите, поступилъ благоразумно и осторожно.

Ему, впрочемъ, готовили неожиданную помощь -- обстоятельства.

Пришедъ на луврскій дворъ въ сопровожденіи Мартэна Герра,-- на этотъ разъ, настоящаго Мартэна Герра, -- Габріэль замѣтилъ тамъ какое-то необыкновенное движеніе. Весь преданный своей мысли, онъ не обратилъ на это большаго вниманія и не сталъ довѣдываться причины, которая заставила собраться передъ дворцомъ столь многихъ людей; но вдругъ онъ поравнялся съ носилками, изъ которыхъ выходилъ кардиналъ лотарингскій, видимо чѣмъ-то взволнованный.

-- А, это вы, виконтъ д'Эксме? сказалъ ему кардиналъ.-- Такъ вы теперь совершенно выздоровѣли? Тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! Братъ мой освѣдомлялся о васъ въ послѣднемъ письмѣ своемъ съ большимъ участіемъ.

-- О, ваше высокопреосвященство, какъ благодарить за такую благосклонность... отвѣчалъ Габріэль.

-- Вы вполнѣ заслужили ее своею храбростью. Но куда это идете вы такъ скоро?

-- Къ королю.

-- Къ королю?.. Теперь?.. Ну, мой другъ, неудачное выбрали вы время: его величеству въ эту минуту не до васъ. Ахъ, да вотъ что: я самъ долженъ видѣть короля; его величество присылалъ за мною; войдемте же вмѣстѣ. Я введу васъ, а вы, статься-можетъ, будете мнѣ полезны въ кабинетѣ... Помощь за помощь, мой другъ... Кстати: вамъ извѣстна печальная новость?

-- Новость? Нѣтъ, ваше высокопреосвященство, я не слыхалъ ничего. Я только-что изъ дома. Правда, я замѣтилъ, что здѣсь происходитъ что-то необыкновенное.

-- Да, думаю, что происходитъ. Вѣдь есть отъ-чего. Г. де-Монморанси изволилъ отличиться на славу. Онъ, нашъ достойный конетабль, задумалъ помочь Сен-Кентену, который Испанцы держатъ въ осадѣ... Не идите такъ скоро, виконтъ д'Эксме, мнѣ вѣдь ужь не двадцать лѣтъ... Такъ вотъ видите, нашъ храбрый конетабль далъ сраженіе... Это было третьяго дня, 10 августа, въ день св.-Лаврентія. Войско ваше почти равнялось числомъ испанскому; кавалерія была удивительная; притомъ, все лучшее наше дворянство... Что жь вы думаете? Онъ, опытный полководецъ, такъ устроилъ свои дѣла, что его разбили на голову на равнинахъ жиберкурскихъ и лизерольскихъ. Мало того: онъ самъ раненъ и взятъ въ плѣнъ, а съ нимъ взяты въ плѣнъ всѣ тѣ генералы, которые не убиты во время сраженія. Въ числѣ послѣднихъ находится г. д'Ангэнъ. Да что и говорить! изъ всей пѣхоты не уцѣлѣло и ста человѣкъ. Вотъ почему, г. д'Эксме, происходитъ здѣсь, какъ вы выразились, что-то необыкновенное; и вотъ, навѣрное, почему изволилъ потребовать меня къ себѣ его величество.

-- Боже великій! вскричалъ Габріэль, забывъ, при вѣсти объ этомъ общемъ бѣдствіи, о своей собственной печали:-- Боже великій! Не-уже-ли Франціи опять суждено испытывать такія же несчастія, какими поразили ее дни при Пуатье и Азенкурѣ. Но Сен-Кентенъ, ваше высокопреосвященство?

-- Сен-Кентенъ, отвѣчалъ кардиналъ:-- еще держался при отъѣздѣ курьера, и племянникъ конетабля, адмиралъ Гаспаръ де-Колиньи, которому поручена защита города, рѣшился отстаивать его до послѣдней крайности... Онъ желаетъ хоть сколько нибудь уменьшить вредъ послѣдствій страшной ошибки своего достопочтеннаго дядюшки... Но, не смотря на всю рѣшимость г. де-Колиньи, я крѣпко боюсь за Сен-Кентенъ... Я даже думаю, что онъ, можетъ-быть, уже взятъ Испанцами...

-- Стало-быть, Франція погибла? сказалъ Габріэль.

-- Францію не оставитъ своимъ покровительствомъ Господь Богъ, отвѣчалъ кардиналъ:-- но вотъ мы уже у дверей кабинета короля; посмотримъ, что-то скажетъ его величество...

Стража, натурально, пропустила кардинала и его спутника безъ задержки. Въ кабинетѣ были только король, чрезвычайно печальный, да г-жа де-Пуатье. Король, увидѣвъ кардинала, всталъ и поспѣшно подошелъ къ нему.

-- А, наконецъ-то я васъ вижу! сказалъ онъ кардиналу.-- Вы такъ необходимы мнѣ теперь, ваше высокопреосвященство!.. Скажите, какое ужасное несчастіе!.. Кто бы могъ предвидѣть...

-- Я могъ бы предсказать это вашему величеству, отвѣчалъ кардиналъ:-- еслибъ вы, государь, соизволили спросить меня о моемъ мнѣніи мѣсяцъ тому назадъ, передъ отъѣздомъ г. де-Монморанси.

-- Пожалуйста, безъ упрековъ, mon cousin, сказалъ король: -- дѣло теперь не о прошломъ, а о будущемъ, которое угрожаетъ столькими бѣдствіями, о настоящемъ, которое такъ опасно. Господинъ герцогъ Гизъ вѣдь ужь на пути сюда?

-- Да, государь, онъ теперь, по всему вѣроятію, уже въ Ліонѣ.

-- Слава Богу! вскричалъ король.-- Какъ-только прибудетъ сюда вашъ знаменитый братъ, я препоручу ему спасеніе государства. Вы и онъ будете имѣть полную, неограниченную власть. Будьте такими же королями, какъ я самъ. Я уже заготовилъ къ герцогу письмо, въ которомъ прошу его поспѣшить своимъ пріѣздомъ: вотъ оно. Потрудитесь же, mon cousin, написать къ вашему братцу. Изобразите ему ужасное положеніе, въ которомъ мы находимся, и необходимость не терять ни минуты... Скажите ему, что это нужно для спасенія Франціи, что я все предоставляю ему въ полную волю... Только, сдѣлайте милость, напишите поскорѣе. Да всего лучше потрудитесь написать теперь же. Вонъ тамъ, въ этой комнатѣ, вы найдете все, что надобно для письма, и вамъ никто не помѣшаетъ. Курьеръ уже дожидается. Прошу васъ, г. кардиналъ, не медлите. Въ настоящее время, все могутъ спасти или погубить какіе-нибудь полчаса... Ступайте же, mon cousin.

-- Приказаніе вашего величества будетъ исполнено, отвѣчалъ кардиналъ: -- братъ мой также исполнитъ вашу волю: его жизнь принадлежитъ вамъ и отечеству. Но что бы ни послѣдовало для него, удача или неудача, вы, государь, навѣрное, соизволите припомнить въ-послѣдствіи, что ввѣрили ему власть при безнадежныхъ обстоятельствахъ.

-- Скажите: при опасныхъ, возразилъ король:-- но не говорите: при безнадежныхъ. Вѣдь Сен-Кентенъ еще держится?

-- Или, по-крайней-мѣрѣ, держался два дня тому назадъ, сказалъ кардиналъ.-- Но укрѣпленія и тогда уже были въ жалкомъ состояніи; жители, истомленные голодомъ, уже намѣревались сдаться; а если Сен-Кентенъ сдастся, положимъ, сегодня, черезъ недѣлю -- Парижъ будетъ во власти Испанцевъ. Но нѣтъ нужды: я все-таки напишу къ брагу, и онъ сдѣлаетъ все, что возможно человѣку.

Вслѣдъ за этими словами, кардиналъ поклонился королю и г-жѣ де-Пуатье и вышелъ въ указанную комнату -- писать письмо, котораго требовалъ Генрихъ.

Въ-продолженіе переданнаго нами разговора, Габріэль, незамѣченный ни королемъ, ни фавориткою, задумчиво стоялъ поодаль. Добраго молодаго человѣка глубоко трогала крайность, до которой была доведена Франція. Онъ забывалъ, что побѣжденный, раненный и взятый въ плѣнъ генералъ былъ -- его непримиримый врагъ, Монморанси. Въ настоящую минуту, конетабль былъ для него не врагомъ, а французскимъ полководцемъ, и опасность отечества занимала его почти столько же, какъ и страданія отца, томящагося въ заключеніи. Благородный молодой человѣкъ умѣлъ сочувствовать всякому несчастію...

Когда кардиналъ вышелъ изъ кабинета, король, въ сильной печали, упалъ на свое кресло и вскричалъ, наклонивъ голову на руки:

-- О, Сен-Кентенъ! Теперь отъ тебя зависитъ судьба Франціи. Сен-Кентенъ, мой вѣрный, преданный городъ! Когда бы ты могъ противиться еще хоть одну недѣлю! Герцогу Гизъ успѣлъ бы пріѣхать, и мы приготовились бы къ оборонѣ подъ защитою твоихъ стѣнъ! Если жь ты падешь, моя послѣдняя твердыня, врагъ двинется на Парижъ, и тогда все погибнетъ. Сен-Кентенъ! о, я дамъ тебѣ по льготѣ за каждый часъ твоего сопротивленія; я дамъ тебѣ по алмазу за каждый камень, выпавшій изъ стѣнъ твоихъ, если ты не сдашься еще только недѣлю!

-- Государь, онъ не сдастся, онъ задержитъ непріятеля даже болѣе, чѣмъ на недѣлю! вскричалъ Габріэль.

-- Господинъ д'Эксме! вскричали въ одно и то же время Генрихъ и Діана,-- первый съ изумленіемъ, вторая съ презрѣніемъ.

-- Вы, сударь, зачѣмъ здѣсь? спросилъ потомъ король сурово.

-- Государь, я вошелъ вмѣстѣ съ его высокопреосвященствомъ.

-- Ну, это дѣло другое, отвѣчалъ король.-- Но вы что-то сказали, господинъ д'Эксме. Вы сказали, кажется, что Сен-Кентенъ можетъ сопротивляться?

-- Да, государь; а вы изволили говорить, что наградите его льготами и богатствами, если онъ будетъ сопротивляться.

-- Говорю и теперь то же самое, продолжалъ король.

-- Соизволите ли вы, государь, удостоить не менѣе важной награды человѣка, который заставитъ Сен-Кентенъ защищаться,-- человѣка, котораго воля будетъ закономъ для жителей города, готовыхъ сдаться непріятелю, и который съумѣетъ защитить этотъ городъ до послѣдней крайности, до той минуты, когда падетъ на вражескія пушки послѣдній обломокъ стѣнъ его?.. не откажете ли вы ему въ наградѣ, которую онъ самъ попроситъ у васъ, когда онъ доставитъ вамъ недѣлю желаемой отсрочки и спасетъ тѣмъ королевство?

-- Конечно, нѣтъ! вскричалъ Генрихъ.-- Будетъ дано все, что можетъ дать король.

-- Въ такомъ случаѣ, дѣло рѣшено, государь, потому-что король не только можетъ, но даже долженъ прощать; а человѣкъ, о которомъ говорилъ я вашему величеству, желаетъ именно помилованія.

-- Но гдѣ же онъ? Гдѣ этотъ спаситель? сказалъ король.

-- Онъ передъ вами, государь. Я, конечно, не болѣе, какъ капитанъ вашей гвардіи; но я чувствую въ душѣ силу свыше человѣческой и докажу вамъ, что не беру на себя лишняго, вызываясь спасти мое отечество и моего отца...

-- Вашего отца, господинъ д'Эксме? спросилъ король съ удивленіемъ

-- Моя фамилія не д'Эксме, сказалъ Габріэль.-- Я Габріэль де-Монгомери, сынъ графа Жака Монгомери, котораго вы, навѣрное, изволите припомнить, государь.

-- Сынъ графа Монгомери! вскричалъ король, вставая и блѣднѣя. Г-жа де-Пуатье тоже невольно приподнялась съ своего кресла, съ видимымъ выраженіемъ ужаса на лицѣ.

-- Да, государь, отвѣчалъ Габріэль спокойно:-- я виконтъ де-Монгомери, и въ паграду за услугу, о которой я говорилъ вашему величеству, прошу помилованія отцу моему.

-- Вашъ отецъ, сударь, сказалъ король:-- вашъ отецъ пропалъ безъ вѣсти, быть-можетъ, умеръ. По-крайней-мѣрѣ, я не знаю, гдѣ онъ теперь и живъ ли онъ.

-- Но я, государь, знаю, продолжалъ Габріэль.-- Мой отецъ уже восьмнадцать лѣтъ ожидаетъ въ Шатле своей смерти, или помилованія. Отецъ мой живъ, я увѣренъ въ этомъ. Что же касается до преступленія его, -- оно мнѣ неизвѣстно...

-- Въ самомъ ли дѣлѣ оно неизвѣстно вамъ? спросилъ король, гнѣвно нахмуривъ брови.

-- Рѣшительно нѣтъ, государь:-- я только могу судить о степени его важности: оно, безъ сомнѣнія, велико, потому-что повлекло за собою столь продолжительное заточеніе; но оно не должно принадлежать къ роду тѣхъ преступленій, за которыя не бываетъ помилованія, потому-что виновный не былъ приговоренъ за него къ смерти. И сколько времени прошло съ-тѣхъ-поръ, когда оно было совершено! Цѣлыя восьмнадцать лѣтъ. Сколько страданій вынесъ въ эти восьмнадцать лѣтъ мой несчастный отецъ! О, онъ уже искупилъ вполнѣ вину свою, какъ бы ни была важна она!.. Нельзя также опасаться, чтобъ онъ сталъ жаловаться на несправедливость, чтобъ сталъ упрекать кого-нибудь, если, сверхъ ожиданія, наказаніе его превышаетъ мѣру вины. До жалобъ ли ему теперь, едва живому, измученному заточеніемъ старику?.. Возвратите же ему свободу, ваше величество. Вы, государь, владѣтель христіанскій,-- удостоите жь припомнить слова христіанскаго ученія: оно повелѣваетъ платить любовью и милосердіемъ не только за проступки, но даже за оскорбленія...

Послѣднія слова были произнесены значительнымъ тономъ; король и г-жа де-Валентинуа въ ужасѣ переглянулись между собою, какъ-бы вопрошая другъ друга взглядомъ.

Но Габріэль намѣревался только слегка коснуться болѣзненной стороны ихъ совѣсти, а потому поспѣшилъ прибавить:

-- Удостойте замѣтить, государь, что я прошу васъ, какъ предписываетъ долгъ покорному и преданному подданному. Я не говорю вамъ: "мой отецъ не былъ судимъ; его приговорили къ наказанію тайно, не давъ средствъ оправдаться; а такая несправедливость очень походитъ на личную непріязнь, на мщеніе... поэтому, я, сынъ того, кто былъ наказанъ безъ суда, протестую противъ тайнаго приговора предъ лицомъ всего французскаго дворянства; публично извѣщаю всѣхъ и каждаго, объ оскорбленіи, которое сдѣлано всѣмъ намъ въ лицѣ одного изъ насъ"...

Генрихъ былъ видимо смущенъ. Онъ даже повернулся какъ-то странно на своемъ креслѣ.

-- Я не говорю вамъ этого, государь, продолжалъ Габріэль.-- Я знаю, что иногда необходимость вынуждаетъ поступить противъ закона... Тайны прошлаго, далекаго отъ насъ, для меня столь же святы, какъ, навѣрное, онѣ святы для отца моего. Я только прошу ваше величество дозволить искупить вину моего отца поступкомъ, полезнымъ вамъ и государству. Вызываюсь, за освобожденіе графа Жака Монгомери, отстаивать Сен-Кентенъ ровно семь дней; а если этого недостаточно, вызываюсь возвратить Франціи еще какой-нибудь другой городъ, отнятый Испанцами, или Англичанами Это, я думаю, стоитъ помилованія дряхлаго старика. Но я сдѣлаю это, и даже еще болѣе! Мною руководитъ святое побужденіе; воля моя непреклонна, мужество неколебимо, и притомъ я чувствую, что Господь не оставитъ меня своею помощію.

Г-жа де-Пуатье улыбнулась недовѣрчиво. Ей казалась странною благородная увѣренность молодаго человѣка въ успѣхѣ...

-- Понимаю, сударыня, значеніе вашей улыбки, продолжалъ Габріэль задумчиво: -- вы думаете, что я паду подъ бременемъ моего подвига... Это очень возможно! Весьма быть можетъ, что меня обманываетъ мое предчувствіе. Но тогда я умру. Да, сударыня, да, государь, если непріятель ворвется въ Сен-Кентенъ до истеченія седьмаго дня, я погибну въ проломѣ, котораго не съумѣю отстоять. Болѣе этого не можетъ потребовать отъ меня ни Богъ, ни отецъ мой,-- не можете потребовать и вы. Такимъ образомъ, жребій мой совершится по опредѣленію Господа; отецъ мой умретъ въ темницѣ,, какъ я умру въ битвѣ, а вы избавитесь и отъ долга и отъ заимодавца. Значитъ, вы можете быть совершенно спокойны.

-- Это, впрочемъ, справедливо... сказала г-жа де-Пуатье королю на ухо.

Генрихъ не отвѣчалъ ни слова. Онъ былъ погруженъ въ глубокую задумчивость. Въ комнатѣ наступило молчаніе.

Его перервала фаворитка.

-- Ну, а если въ-самомъ-дѣлѣ случится, сказала она, обращаясь къ Габріэлю: -- что вы погибнете, не достигнувъ своей цѣли, то послѣ смерти вашей никго не явится съ правомъ на искъ вашъ? Вы никому не ввѣрили тайны?

-- Клянусь вамъ всѣмъ, что есть святаго, отвѣчалъ Габріэль:-- все умретъ вмѣстѣ со мною; послѣ моей смерти никто не потребуетъ отъ его величества исполненія даннаго имъ обѣщанія. Я покоряюсь заранѣе,-- повторяю еще разъ,-- опредѣленію Божію, и теперь же объявляю торжественно, что смерть моя освободитъ васъ, государь, отъ всякаго отчета,-- по-крайней-мѣрѣ передъ людьми; а что касается до Бога, то Онъ самъ разсудитъ насъ.

Генрихъ вздрогнулъ; но, по свойственной ему нерѣшительности, не отвѣчалъ ничего и оборотился къ г-жѣ де-Пуатье, какъ-бы прося совѣта.

Фаворитка, очень-хорошо знакомая съ этою нерѣшительностью, посмотрѣла въ свою очередь на короля и сказала съ какою-то странною улыбкою:

-- Мнѣ кажется, государь, мы можемъ положиться на слово господина д'Эксме. Онъ дворянинъ; онъ, сколько я вижу, человѣкъ честный и благородный. Не знаю, справедливаго ли онъ проситъ у васъ или нѣтъ; даже не смѣю дѣлать никакихъ догадокъ на этотъ счетъ, потому-что вы молчите. Но, по моему мнѣнію, не слѣдовало бы отвергать столь великодушнаго предложенія; и будь я на мѣстѣ вашего величества, я охотно обязалась бы моимъ королевскимъ словомъ не отказать господину д'Эксме въ милости, которой потребуетъ онъ послѣ своего возвращенія, если только онъ сдержитъ свое обѣщаніе.

-- О, сударыня, я только этого и желаю! сказалъ Габріэль.

-- Позвольте: еще два слова, отвѣчала Діана.-- Скажите, прибавила она, устремивъ на молодаго человѣка испытующій взглядъ: -- по какой причинѣ рѣшились вы говорить о предметѣ, покрытомъ глубокою тайною, въ присутствіи третьяго лица, въ присутствіи женщины, которой чуждъ онъ совершенно и которая ничѣмъ Не успѣла доказать вамъ, что вы можете довѣрять ея скромности?

-- У меня, сударыня, были на то двѣ причины, отвѣчалъ Габріэль спокойно.-- Во-первыхъ, я думалъ, что для васъ нѣтъ и не должно быть тайнъ въ сердцѣ его величества: значитъ, я рѣшился открыть вамъ то, что вы непремѣнно узнали бы въ-послѣдствіи, или что вы, быть-можетъ, уже знали. Во-вторыхъ, я надѣялся, -- какъ и случилось, -- что вы удостоите быть посредницею между мною и его величествомъ, и что вы, какъ женщина, склонитесь на сторону милосердія, которымъ, сколько мнѣ извѣстно, вы всегда руководились въ жизни.

Ни въ звукахъ голоса молодаго человѣка, ни на лицѣ его не было и слѣда ироніи. Это наружное отсутствіе ея обмануло Фаворитку. Г-жа Де-Пуатье приняла послѣднія слова Габріэля за комплиментъ.

Однакожь, она сказала Габріэлю:

-- Позвольте мнѣ, сударь, предложить вамъ еще одинъ вопросъ. Изъ одного любопытства, господинъ д'Эксме... скажите мнѣ, сдѣлайте милость, какимъ образомъ могли вы узнать тайну, которая вызвала васъ на такое благородное предложеніе? Вы еще такъ молоды, а происшествіе случилось уже восьмнадцать лѣтъ назадъ.

-- Я охотно скажу вамъ это, сударыня, отвѣчалъ Габріэль мрачно:-- изъ моего отвѣта вы увидите, что въ дѣлѣ, которое привело меня сюда, было посредство самого промысла Божія. Одинъ изъ конюшихъ отца моего, по имени Перро Авриньи, убитый передъ заточеніемъ батюшки, возсталъ изъ гроба, по волѣ Господа, и открылъ мнѣ, что отецъ мой томится въ темницѣ...

При отвѣтѣ молодаго человѣка, произнесенномъ торжественнымъ тономъ, король быстро всталъ съ своего кресла, блѣдный какъ трупъ. Даже сама Діана вздрогнула, не смотря на свои желѣзные нервы. Во время нашего разсказа, всѣ вѣрили сверхъестественнымъ явленіямъ, а потому слова Габріэля не могли не произвести сильнаго впечатлѣнія на людей, которыхъ совѣсть не была чиста.

-- Довольно, сударь, довольно! сказалъ король съ видимымъ замѣшательствомъ, скороговоркою.-- Ваша просьба будетъ исполнена.

-- Стало-быть, отвѣчалъ Габріэль:-- я могу положиться на слово вашего величества, и теперь же ѣхать въ Сен-Кентенъ?

-- Да, сударь, поѣзжайте, сказалъ король, все еще сильно смущенный: -- поѣзжайте теперь же; сдѣлайте, что говорили, и я исполню вашу просьбу. Даю вамъ въ томъ мое слово,-- слово короля и дворянина.

Габріэль, съ радостію въ душѣ и во взглядѣ, поклонился королю и фавориткѣ, потомъ вышелъ, не сказавъ болѣе ни одного слова. Онъ, казалось, не желалъ теперь терять ни минуты.

-- Наконецъ-то онъ ушелъ! сказалъ король, дыша свободнѣе. Съ Генриха какъ-будто спала огромная тяжесть.

-- Государь, отвѣчала Діана: -- прошу васъ, успокоитесь. Вы было -- измѣнили себѣ передъ этимъ человѣкомъ.

-- Да это былъ не человѣкъ, сказалъ король задумчиво: -- это была моя совѣсть въ видимомъ образѣ... Ея-то голосъ смутилъ меня, сударыня.

-- Вотъ что! продолжала Діана.-- Ну, такъ вы очень-хорошо сдѣлали, государь, что согласились на просьбу виконта д'Эксме: онъ не будетъ болѣе смущать васъ; его навѣрное убьютъ въ Сен-Кентенѣ.

Вслѣдъ за послѣдними словами фаворитки, въ кабинетъ вошелъ кардиналъ лотарингскій съ письмомъ въ рукѣ. Приходъ его помѣшалъ королю отвѣчать г-жѣ де-Пуатье.

Между-тѣмъ, Габріэля, по выходѣ его отъ короля, занимала только одна мысль,-- мысль о любимой женщинѣ. Онъ желалъ теперь увидѣть, въ упоеніи надежды, ту, съ которою разстался столь печально, и высказать своей Діанѣ, что сулитъ имъ будущее...

Ему было извѣстно, что она находится въ монастырѣ; но въ какомъ именно? Узнавать объ этомъ Габріэль отправился въ луврскій апартаментъ Діаны, въ увѣренности, что она не взяла съ собою своихъ горничныхъ.

Онъ, однакожъ, ошибся на половину: Жасента была въ монастырѣ вмѣстѣ съ г-жей де-Кастро; и нашего молодаго человѣка встрѣтила только одна Дениза.

-- А, это вы, господинъ д'Эксме! вскричала она, подходя къ Габріэлю.-- Ахъ, какъ же хорошо, что вы пожаловали!.. Да ужь не съ извѣстіемъ ли вы какимъ о барынѣ?

-- Напротивъ, Дениза, я пришелъ съ тѣмъ, чтобъ спросить о ней у тебя...

-- О, пресвятая Богородица! Да мнѣ ничего не извѣстно о ней, и я теперь въ большомъ безпокойствѣ на ея счетъ!

-- Отъ-чего въ безпокойствѣ? спросилъ Габріэль, и самъ уже весьма-встревоженньпі.

-- Какъ отъ-чего! отвѣчала Дениза.-- Вы вѣдь, я надѣюсь, изволите знать, гдѣ теперь барыня?

-- Вовсе не знаю; объ этомъ-то я и хотѣлъ спросить у тебя, Дениза.

-- Ну, такъ я доложу вамъ, сударь, что она, недѣли четыре тому, просила у короля позволенія жить въ монастырѣ...

-- Это мнѣ извѣстно; ну, а что было послѣ?

-- Что было, сударь, послѣ? Да въ этомъ-то "послѣ" и вся бѣда! Знаете ли, въ какой монастырь уѣхала барыня? Къ бенедиктинамъ, сударь, въ Сен-Кентенъ!.. Тамъ, видите, настоятельницей ея давнишняя знакомая, сестра Моника... А Сен-Кентенъ-то держатъ теперь въ осадѣ проклятые Испанцы! Они подступили туда недѣли черезъ двѣ послѣ пріѣзда барыни. Вотъ, сударь, отъ-чего я безпокоюсь о ней.

-- О, сказалъ Габріэль: -- тутъ во всемъ перстъ Божій!.. Онъ, онъ ведетъ меня!.. Дениза, прибавилъ онъ потомъ, подавая горничной кошелекъ, наполненный деньгами:-- это тебѣ за извѣстіе. Молись, прошу тебя, за твою барыню и за меня.

Вслѣдъ за тѣмъ, онъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты Діаны и сошелъ съ подъѣзда, у котораго ожидалъ его Мартэнъ-Гэрръ.

-- Теперь, сударь, мы куда? спросилъ конюшій.

-- Туда, гдѣ гремятъ пушки, мой добрый Герръ: въ Сен-Кентень!.. Намъ должно быть тамъ послѣ завтра... Слышишь ли, послѣ-завтра? И мы поѣдемъ черезъ часъ.

-- Тѣмъ лучше! вскричалъ Мартэнъ.-- Тамъ, по-крайней-мѣрѣ, есть съ кѣмъ сражаться на-чистоту!

VIII.

Ткачъ Жанъ Пекуа.

Въ сен-кентенской ратушѣ происходилъ совѣтъ, въ которомъ участвовали главные военачальники и почетнѣйшіе горожане. Было уже 15-е августа, и, по-видимому, не представлялось никакой возможности продолжать отстаивать городъ. Осаждающіе, казалось, могли ворваться въ него при первомъ рѣшительномъ приступѣ. Жители Сен-Кентена были убѣждены въ томъ, и, считая дальнѣйшее сопротивленіе совершенно-безполезнымъ, намѣревались сдаться.

Мужественный Гаспаръ де-Колиньи,-- адмиралъ, которому Монморанси поручилъ защиту Сен-Кентена, -- былъ противъ сдачи. Онъ зналъ, что для Франціи дорогъ даже одинъ лишній день сопротивленія Сен-Кентенцевъ. Но могъ ли онъ одинъ восторжествовать надъ безнадежностью и ропотомъ всего населенія города?

Онъ, однакожь, рѣшился испытать еще одно послѣднее усиліе, и вотъ зачѣмъ созвалъ онъ совѣтъ въ городской ратушѣ, который покажетъ намъ, въ какомъ состояніи находились тогда сен-кентенскія укрѣпленія и какое было расположеніе умовъ въ Сен-Кентенѣ.

Адмиралъ открылъ засѣданіе рѣчью, въ которой напомнилъ присутствовавшимъ о долгѣ и патріотизмѣ. Отвѣтомъ на нее было мрачное молчаніе. Видя неуспѣхъ, онъ потребовалъ мнѣнія о трактуемомъ вопросѣ у одного изъ подчиненныхъ своихъ. Этотъ подчиненный былъ капитанъ Оже, человѣкъ храбрый и умный. Адмиралъ надѣялся, что офицеры его подадутъ примѣръ мужества, и что примѣръ этотъ увлечетъ горожанъ. По, къ-несчастію, капитанъ Оже далъ вовсе не такой отвѣтъ, какого ожидалъ Колиньи.

-- Мнѣ тяжело высказать свое мнѣніе, сказалъ онъ:-- но я выскажу его откровенно, адмиралъ. Вотъ оно: Сен-Кентенъ не можетъ болѣе сопротивляться. Еслибъ была надежда держаться хоть недѣлю, хоть даже два дня, я сказалъ бы: эти два дня дадутъ возможность сформировать позади насъ армію; эти два дня могутъ спасти Францію; не сдадимся же врагу; пусть лучше падетъ у насъ послѣдній обломокъ стѣны, пусть лучше погибнемъ всѣ мы до единаго. Но я убѣжденъ, что при первомъ приступѣ, который поведутъ, статься-можетъ, теперь же, Сен-Кентенъ будетъ взятъ. Такъ не лучше ли спасти, сдавшись на капитуляцію, то, что еще можетъ быть спасено въ городѣ, и избѣжать грабежа?

-- Да, да, именно на капитуляцію; хорошо сказано... Что разсудительно, то разсудительно! послышалось между присутствовавшими.

-- Господа! вскричалъ Колиньи: -- здѣсь главное не холодная разсудительность, а мужество... Да я и не думаю, чтобъ Сен-Кентенъ непремѣнно былъ взятъ при первомъ штурмѣ... Вѣдь мы отбили же пять приступовъ... Ну, а вы, Локсфоръ, какъ полагаете: могутъ ли наши укрѣпленія держаться еще нѣсколько времени? Вамъ это извѣстнѣе, чѣмъ другимъ: вы завѣдываете работами и контр-минами. Говорите откровенно; не представляйте положенія дѣлъ ни въ лучшемъ, ни въ худшемъ видѣ... Мы вѣдь собрались здѣсь для того, чтобъ узнать истину; такъ я и требую ее отъ васъ.

-- Скажу вамъ, отвѣчалъ инженеръ Локсфоръ: -- сущую истину. Теперь, адмиралъ, непріятелю открыты четыре входа въ городъ, и я, признаюсь, удивляюсь, какъ осаждающіе не воспользовались до-сихъ-поръ ни однимъ изъ нихъ. Во-первыхъ, у Бастіона св. Мартина, въ стѣнѣ такой проломъ, что въ него могутъ пройдти двадцать человѣкъ рядомъ. Мы лишились тутъ уже слишкомъ двухъ-сотъ человѣкъ... У Воротъ св. Іоанна уцѣлѣла только одна большая башня. Что же касается до куртины, то она разрушена болѣе, чѣмъ на-половину. Тутъ есть, правда, готовая контр-мина; но воспользоваться ею весьма-опасно: при взрывѣ ея можетъ обрушиться большая башня, которая одна только и удерживаетъ непріятеля на этомъ пунктѣ, и которая, обрушившись, еще поможетъ осаждающимъ ворваться въ городъ. Ея развалины замѣнятъ для нихъ лѣстницы... У Ремикура, испанскія траншеи дошли до самаго рва, и непріятель безнаказанно подкапывается тамъ подъ стѣну. Наконецъ, въ той сторонѣ, гдѣ Ильское-Предмѣстье, непріятель овладѣлъ, какъ вамъ извѣстно, не только рвомъ, но и аббатствомъ. Здѣсь онъ укрѣпился такъ, что мы рѣшительно не можемъ вредить ему; а между тѣмъ, онъ самъ доканчиваетъ разрушеніе парапета и стрѣляетъ по нашимъ рабочимъ съ такимъ для нихъ урономъ, что они уже не рѣшаются работать тамъ, Въ прочихъ мѣстахъ, стѣна еще можетъ держаться; но четыре раны, о которыхъ говорилъ я вамъ, смертельны: онѣ погубятъ городъ. Вотъ истина, которой вы требовали отъ меня, адмиралъ. Ваше благоразуміе рѣшитъ теперь, что надобно дѣлать.

Между присутствовавшими снова послышался ропотъ. Никто изъ нихъ не высказывалъ своего мнѣнія громко; но почти каждый говорилъ потихоньку, что надобно сдаться.

Колиньи, однакожь, продолжалъ:

-- Господа, еще два слова. Вы говорили, г. Локсфоръ, что укрѣпленія наши, въ нѣкоторыхъ пунктахъ, не могутъ защищать города, -- положимъ, такъ; но у насъ есть мужественные воины: они будутъ нашею живою стѣною. Съ ними, при содѣйствіи здѣшнихъ преданныхъ горожанъ, мы можемъ держаться еще нѣсколько дней. Не правда ли, г. Рамбулье? Вѣдь наши войска еще довольно-многочисленны?

-- Адмиралъ, отвѣчалъ офицеръ, къ которому относились послѣднія слова Колиньи:-- еслибъ мы были тамъ, на площади, середи этой толпы, которая нетерпѣливо ожидаетъ результата нашихъ совѣщаній, я отвѣчалъ бы вамъ "да", потому-что тамъ слѣдовало бы внушить надежду и довѣріе... Но здѣсь, въ совѣтѣ, передъ людьми истинно мужественными, я не колеблясь скажу вамъ, что у насъ недостаточно людей для защиты города. Мы вооружили всѣхъ, кто только можетъ носить оружіе. Другіе заняты работами въ укрѣпленіяхъ. Имъ помогаютъ въ трудѣ даже дѣти и старики. Самыя женщины полезны намъ: онѣ ходятъ за раненными. Значитъ, всѣ рабочія руки въ дѣлѣ; а между-тѣмъ, здѣсь ощутителенъ недостатокъ въ рабочихъ рукахъ. Ни на одномъ пунктѣ укрѣпленій нѣтъ ни одного лишняго человѣка; а между-тѣмъ, на другихъ пунктахъ слишкомъ-мало солдатъ. При теперешнемъ числѣ нашихъ вооруженныхъ, какъ ни изворачивайся, а все не достаетъ пятидесяти человѣкъ у Воротъ св. Іоанна, да столько же у пролома, что близь Бастіона св. Мартина. И если не предвидится подмоги изъ Парижа, то едва-ли слѣдуетъ еще рисковать остаткомъ нашихъ храбрыхъ воиновъ. Вѣдь они, по моему мнѣнію, могутъ быть полезны для защиты другихъ крѣпостей.

Въ залѣ послышался шопотъ одобренія, и въ ту же минуту донеслись туда, какъ-бы для того, чтобъ придать еще болѣе значенія этому шопоту, крики народа, толпившагося передъ ратушей.

Но почти вслѣдъ за тѣмъ кто-то закричалъ громовымъ голосомъ:

-- Замолчите!

Между присутствовавшими немедленно наступило глубокое молчаніе.

Слово, столь магически подѣйствовавшее на горожанъ, было произнесено Жаномъ Пеку а, старшиною цеха ткачей, гражданиномъ, котораго всѣ уважали, всѣ слушались и даже немного боялись въ городѣ.

Жанъ Пекуа былъ типомъ тѣхъ достойныхъ горожанъ, которые, бывало, любили свой родной городъ, какъ любятъ свою родную мать и свое родное дитя, которые боготворили и порою побранивали этотъ городъ, которые жили для него и, въ случаѣ надобности, умирали за него. Для честнаго Жана во всемъ мірѣ не существовало ничего, кромѣ Франціи, и во всей Франціи -- ничего, кромѣ Сен-Кентена. Никто не зналъ лучше его ни исторіи, ни старинныхъ обычаевъ, ни старинныхъ легендъ этого города. Но онъ зналъ не только прошлое Сен-Кентена: онъ зналъ и его настоящее; по-крайней-мѣрѣ, ему было извѣстно все, что происходило тамъ сколько-нибудь замѣчательнаго. Его мастерская была второю большою площадью, а деревянный домъ его, находившійся въ Улицѣ-св.-Мартина, былъ второго ратушею. Этотъ почтенный домъ вы непремѣнно замѣтили бы по красовавшейся на немъ странной вывѣскѣ, на которой былъ изображенъ ткацкій челнокъ между двухъ оленьихъ роговъ. Поводомъ къ этому замысловатому изображенію послужило слѣдующее обстоятельство. Одинъ изъ предковъ Жана Пеку а (Жанъ Пеку а считалъ своихъ предковъ какъ дворянинъ), тоже ткачъ по ремеслу, и въ добавокъ, отличный стрѣлокъ изъ лука, выкололъ стрѣлою, на разстояніи ста шаговъ, въ два пріема, оба глаза одному очень-красивому оленю. Его-то рога и были нарисованы потомъ на вывѣскѣ...

Теперь вамъ понятно, почему одно слово Жана заставило замолчать его согражданъ.

Возвратимтесь же въ совѣтъ, происходившій въ сен-кентенской ратушѣ.

Какъ-скоро все стихло въ залѣ, Жанъ Пекуа продолжалъ уже другимъ тономъ:

-- Выслушайте, что я скажу вамъ, мои любезные соотечественники и друзья. Чтобъ рѣшить, что должны мы дѣлать теперь, намъ должно припомнить, что уже сдѣлано нами. Заключеніе выйдетъ само-собою: какъ поступили мы, когда Филиберъ Эманцилъ подступилъ сюда, когда его Испанцы, Англичане и Нѣмцы, словно стадо саранчи, окружили нашъ городъ? Мы не роптали, не обвиняли Провидѣнія за то, что оно именно насъ избрало первою жертвою. Напротивъ, -- и въ этомъ отдастъ намъ справедливость самъ господинъ адмиралъ,-- со дня пріѣзда его къ намъ, мы помогали всѣмъ его начинаніямъ и лично, и имуществомъ. Мы отдали съѣстные припасы, свои деньги, отдали все другое, что могли, и принялись сами, кто за оружіе, кто за заступъ. Тѣ изъ насъ, которые не ходили въ караулъ на укрѣпленія, работали тамъ. Мы помогли навести на разумъ окрестныхъ крестьянъ, когда они не соглашались работать въ отплату за убѣжище, которое мы дали имъ у себя. Словомъ, мы сдѣлали все, чего можно требовать отъ невоенныхъ людей. Мы надѣялись за то, что государь нашъ, король, не забудетъ своихъ вѣрныхъ Сен-Кентенцевъ, что онъ изволитъ прислать намъ помощь. Это не сбылось. Ему не посчастливилось, но въ томъ невиновенъ его величество... Его величество изволилъ помочь намъ, чѣмъ могъ... Послѣ несчастія съ г. конетаблемъ прошло пять дней, и непріятель воспользовался этими пятью днями. Отъ него было три приступа, которые стоили намъ болѣе двухъ-сотъ человѣкъ. Послѣ того пушки не переставали гремѣть... Да вотъ, кстати, и теперь выстрѣлы... Мы, однакожь, не заговорили о сдачѣ; мы только стали прислушиваться, нѣтъ ли какого гула отъ новой намъ помощи, не идетъ ли кто опять изъ Парижа. Оттуда не слыхать ничего... Но винить въ томъ не кого. Король еще не успѣлъ собрать новой силы изъ остающихся у него войскъ: на это требуется не мало времени. Значитъ, надежды тутъ нѣтъ для насъ, дорогіе соотечественники и друзья! Съ другой стороны, вы слышали, что сказали г. Рамбулье и г. Локсфоръ. Я прибавлю еще къ этому, что они сказали совершенную правду. Въ солдатахъ у насъ, дѣйствительно, недостатокъ; городская стѣна пробита въ нѣсколькихъ мѣстахъ; словомъ, наша милая родина, нашъ старинный городъ гибнетъ...

-- Да, да! закричали горожане: -- надобно сдаться, надобно сдаться!

-- Какъ бы не такъ! отвѣчалъ Жанъ Пекуа: -- надобно умереть.

Это неожиданное заключеніе до того изумило присутствовавшихъ, что они не нашлись, чѣмъ возразить на него. Ткачъ воспользовался ихъ молчаніемъ и продолжалъ:

-- Да, надобно умереть. То, что мы уже сдѣлали до сегодня, указываетъ намъ, какъ должны мы поступить теперь. Г. Локсфоръ и г. Рамбулье говорятъ, что мы не можемъ сопротивляться. Но г. Колиньи изволитъ говорить, что мы должны сопротивляться. Станемъ же сопротивляться! Вы, конечно, не будете отрицать, любезные соотечественники и друзья, что я преданъ нашему дорогому Сен-Кентену. Я люблю его, какъ любилъ свою старушку-матушку. Каждое ядро, которое врѣзывается въ его почтенныя стѣны, точно будто ранитъ меня въ сердце. Но, не смотря на то, я нахожу, что мы должны исполнить волю господина-адмирала. Г. Колиньи знаетъ, что слѣдуетъ дѣлать. Онъ мудро взвѣсилъ теперешнее значеніе Сен-Кентена. Онъ находитъ, что Сен-Кентенъ долженъ погибнуть, какъ часовой на своемъ посту,-- и это совершенно справедливо. Не послушаться въ этомъ господина-адмирала можетъ развѣ только одинъ измѣнникъ отечества. Укрѣпленія наши разрушаются -- замѣнимъ ихъ нашими трупами; будемъ сопротивляться сколько станетъ силъ, недѣлю, два дня, часъ, сколько бы то ни было, но будемъ сопротивляться до послѣдняго издыханія. Этого требуетъ отъ насъ господинъ-адмиралъ, потому-что находитъ это необходимымъ, и я повторяю: мы обязаны повиноваться ему. За правоту своего требованія отвѣчаетъ онъ передъ Богомъ и государемъ нашимъ, королемъ. Тутъ все на его совѣсти.

Горожане молчали, печально потупивъ глаза. Колиньи былъ еще печальнѣе ихъ. Мрачныя мысли Жана Пекуа, высказанныя торжественнымъ тономъ, потрясли его до глубины души. Отвѣтственность, которую налагалъ на него старшина ткачей, была страшна; и Колиньи съ ужасомъ думалъ объ отчетѣ за жизнь столькихъ людей.

-- Ваше молчаніе, достойные соотечественники и друзья, показываетъ мнѣ, что вы поняли меня и соглашаетесь со мною, продолжалъ Жанъ Пекуа.-- Но нельзя требовать, чтобъ вы вмѣстѣ съ собою обрекли на жертву женъ и дѣтей вашихъ. Сами мы погибнемъ, а ихъ спасемъ; пусть будутъ первыя вдовами, а вторыя сиротами... не будемъ же предаваться напрасному отчаянію... Мы исполнимъ долгъ свой, а въ настоящую минуту воскликнемъ, друзья: "да здравствуетъ Франція!"

-- Да здравствуетъ Франція! повторило нѣсколько человѣкъ, но голосомъ слабымъ, жалобнымъ.

Колиньи, сильно взволнованный, поспѣшно всталъ съ своего мѣста.

-- Послушайте! послушайте! закричалъ онъ потомъ:-- я не принимаю на себя столь страшной отвѣтственности; я могъ противиться вамъ, когда вы намѣревались покориться непріятелю; но теперь, когда вы предаете все на мою совѣсть, не могу настаивать... И такъ-какъ вы всѣ противъ одного меня, такъ-какъ вы признаете жертву безполезною...

-- Мнѣ кажется, прости Господи, вдругъ закричалъ кто-то въ толпѣ, перебивая Колиньи: -- что и вы, адмиралъ, тоже собираетесь сдать городъ непріятелю?

-- Кто осмѣливается прерывать меня? спросилъ Колиньи, нахмуривъ брови.

-- Я! отвѣчалъ, подходя къ Колиньи, молодой человѣкъ, одѣтый по-крестьянски.

-- Крестьянинъ! сказалъ адмиралъ.

-- Нѣтъ, не крестьянинъ, продолжалъ незнакомецъ:-- а виконтъ д'Эксме, капитанъ королевской гвардіи и посланный его величества.

-- Посланный короля! послышалось между удивленными присутствующими.

-- Да, короля, сказалъ Габріэль.-- Вы теперь видите, что его величество помнитъ своихъ вѣрныхъ Сен-Кентенцевъ. Я прибылъ сюда, переодѣвшись въ крестьянское платье, три часа тому назадъ; и въ эти три часа я видѣлъ ваши укрѣпленія и слышалъ то, что вы здѣсь говорили. Но слышанное мною рѣшительно несогласно съ видѣннымъ. Зачѣмъ вы отчаиваетесь здѣсь, словно женщины? Зачѣмъ поддаетесь, какъ дѣти, пустому страху? Вамъ это стыднѣе, чѣмъ кому-нибудь: вы, до нынѣшняго дня, принадлежали къ числу самыхъ мужественныхъ гражданъ Франціи. Ободритесь, друзья мои! я видѣлъ ваши укрѣпленія, и увѣряю васъ, что вы можете держаться за ними еще двѣ недѣли; а король требуетъ, чтобъ вы, для спасенія королевства, не сдавались только одну недѣлю. На все, что вы слышали здѣсь, я отвѣчу въ короткихъ словахъ: я укажу средства противъ зла; я замѣню ваше уныніе надеждою.

Между-тѣмъ, около Габріэля уже столпились офицеры и почетнѣйшіе изъ горожанъ, покоряясь вліянію воли твердой и увлекающей.

-- Говорите! говорите! закричали нѣкоторые изъ нихъ.

-- Г. Локсфоръ, сказалъ Габріэль, обращаясь къ инженеру: -- вы увѣряли, что непріятелю открыты теперь четыре входа въ городъ. Разсмотримте вмѣстѣ, справедливо ли это. По вашимъ словамъ, наиболѣе-опасный пунктъ находится у Ильскаго-Предмѣстья: тамъ Испанцы овладѣли аббатствомъ и стрѣляютъ по нашимъ рабочимъ съ такимъ для нихъ урономъ, что они уже не рѣшаются работать въ этой сторонѣ. Позвольте мнѣ, г. Локсфоръ, указать вамъ одно очень-простое средство, которое вполнѣ предохранитъ ихъ отъ испанскихъ ядеръ. Средство это было употреблено въ дѣло, на моихъ глазахъ, во время осады Чивителлы, въ нынѣшнемъ году. Оно состоитъ вотъ въ чемъ: надобно поставить между рабочими и непріятельскими баттареями нѣсколько старыхъ барокъ, наполненныхъ землею, поставить въ линію и одна на другую, такъ, чтобъ непріятельскія ядра приходились прямо въ нихъ: ядра будутъ вязнуть въ землѣ, и рабочіе будутъ за этою оградою въ такой безопасности, какъ-бы находились они внѣ пушечнаго выстрѣла. У Ремикура, говорили вы, непріятель безнаказанно подкапывается подъ стѣну. Но, г. инженеръ, тутъ-то и слѣдовало устроить контр-мину, а не у Воротъ св.-Іоанна, гдѣ, при сосѣдствѣ большой башни, она не только безполезна, но даже опасна. Переведите же вашихъ минёровъ къ Ремикуру, и вы скажете мнѣ спасибо за послѣдствія. Но, замѣтите вы: а Ворота св.-Іоанна, а проломъ у Бастіона св. Мартина? Тамъ вѣдь мало людей? Отвѣчаю вамъ: къ теперешнему числу людей на этихъ пунктахъ нужно прибавить только сто человѣкъ, -- по пятидесяти на каждый пунктъ. Это сказалъ самъ г. Рамбулье. Онъ, правда, говорилъ притомъ, что этихъ ста человѣкъ взять не гдѣ: такъ я скажу вамъ, въ свою очередь, что я доставлю вамъ ихъ.

Въ залѣ послышался говоръ, выражавшій радость и удивленіе.

-- Да, продолжалъ Габріэль тономъ еще болѣе твердымъ:-- я доставлю вамъ ихъ. За три льё отсюда, я встрѣтился съ тремя стами копейщиковъ, которыми командуетъ г. де-Вольпергъ. Я условился съ нимъ, обязавшись пробраться сюда, черезъ непріятельскій лагерь, и пріискать пункты, гдѣ можетъ онъ удобнѣе ввести своихъ копейщиковъ въ городъ. Мнѣ, какъ видите, удалось пробраться въ Сен-Кентенъ, и планъ мой готовъ. Я возвращусь къ Вольпергу. Мы раздѣлимъ его копейщиковъ на три отряда. Надъ однимъ изъ нихъ прійму начальство я самъ, и нынѣшнею же ночью, если только будетъ она не очень-свѣтла, всѣ три отряда попытаются войдти въ городъ, въ назначенныя для каждаго особыя ворота -- значитъ, каждый отрядъ пойдетъ особо, и ужь, конечно, будетъ большое несчастіе, если не болѣе какъ одному изъ нихъ удастся обмануть непріятеля. Во всякомъ, впрочемъ, случаѣ, одинъ изъ нихъ проберется въ Кентенъ, и такимъ образомъ у насъ прибавится сто храбрыхъ воиновъ. Изъ этихъ ста человѣкъ мы присоединимъ по-ровну пятьдесятъ къ солдатамъ, оберегающимъ Ворота св. Іоанна, и столько же къ караулу, который охраняетъ проломъ у Бастіона св.-Мартина. Теперь скажите, г. Локсфоръ, и вы, г. Рамбулье, найдется ли, за всѣми этими распоряженіями, хоть одинъ такой пунктъ въ нашихъ укрѣпленіяхъ, который представилъ бы непріятелю удобный входъ въ Сен-Кентенъ?

Отвѣтомъ на эти слова, пробудившія надежду во всѣхъ сердцахъ, было всеобщее радостное восклицаніе.

-- О, теперь, вскричалъ Жанъ Пекуа:-- мы можемъ сражаться, мы можемъ побѣдить.

-- Сражаться, да; побѣдить, едва ли, отвѣчалъ Габріэль:-- по-крайней-мѣрѣ, я не вижу надежды на побѣду. Я говорю вамъ это потому, что не желаю, чтобъ вы считали свое положеніе болѣе-благопріятнымъ, чѣмъ оно есть на-самомъ-дѣлѣ; точно такъ же, какъ не хочу, чтобъ вамъ представляли его болѣе-опаснымъ, чѣмъ оно есть въ дѣйствительности. Я желаю только доказать вамъ, что сопротивленіе возможно, что король не забылъ васъ, и что даже самая побѣда надъ вами покроетъ васъ вѣчною славою. Но я, кажется, и достигаю своей цѣли. Вы говорили прежде: принесемъ себя на жертву. Теперь вы говорите: будемъ сражаться. Это уже важный шагъ впередъ. Будемъ же сражаться, повторю и я. Но прибавлю еще вотъ что: не думайте, чтобъ благородная борьба, которую станете вы продолжать, повела къ жестокому мщенію со стороны непріятеля. Нѣтъ, мужественный Филибертъ Эммануилъ умѣетъ цѣнить храбрость и самоотверженіе всюду, даже и во врагѣ. Онъ не накажетъ васъ за геройство... Притомъ, какой великій подвигъ совершите вы, если удастся вамъ не покориться осаждающимъ еще десять, или двѣнадцать дней: конечно, статься-можетъ, вы лишитесь вашего города; но за то вы, навѣрное, спасете Францію. Ваши внуки, ваше потомство самое отдаленное будетъ гордиться вами. Можно, безъ-сомнѣнія, разрушить ваши стѣны; но кто можетъ уничтожить память о вашей геройской защитѣ?.. Мужайтесь же, достойные охранители судьбы королевства! Спасите короля, спасите отечество! И для начала, воскликните, друзья: да здравствуетъ Франція! да здравствуетъ Сен-Кентенъ!

-- Да здравствуетъ Франція! Да здравствуетъ Сен-Кентенъ! Да здравствуетъ король! воскликнули съ энтузіазмомъ всѣ присутствовавшіе.

-- А теперь, продолжалъ Габріэль:-- на укрѣпленія, къ труду!.. Да постарайтесь ободрить согражданъ своихъ, которые ждутъ васъ вонъ тамъ, на площади. Завтра у насъ будетъ -- клянусь вамъ -- сто новыхъ сподвижниковъ.

-- На укрѣпленія! закричали горожане.

И тогда же, въ упоеніи радости и надежды, они извѣстили и увлекли за собою тѣхъ, которые не слыхали словъ избавителя, столь неожиданно посланнаго Богомъ погибавшему городу.

Благородный Колиньи слушалъ Габріэля молча, съ удивленіемъ и восторгомъ. Какъ-скоро всѣ военные и Сен-Кентенцы, бывшіе на совѣтѣ, вышли съ радостными кликами изъ залы, Колиньи всталъ съ своего мѣста, подошелъ къ молодому человѣку и сказалъ, сжимая ему руку:

-- Благодарю васъ. Вы спасли Сен-Кентенъ и меня отъ стыда; вы, быть-можетъ, спасли Францію и короля отъ гибели.

-- О, я еще ничего не сдѣлалъ! отвѣчалъ Габріэль.-- Теперь мнѣ надобно возвратиться къ Вольпергу; а пробраться къ нему и привести сюда сто копейщиковъ, обѣщанныхъ мною, можетъ помочь мнѣ только одинъ Богъ... Его-то должно будетъ благодарить, а не меня, если Сен-Кентенъ не сдастся непріятелю еще десять дней.

IX.

Маленькая неудача Мартэна-Герра.

Габріэль разговаривалъ съ адмираломъ еще довольно-долго. Твердость, мужество и познанія молодаго человѣка, который разсуждалъ о стратегіи, какъ опытный полководецъ, о крѣпостныхъ работахъ, какъ инженеръ, и о нравственномъ вліяніи, какъ старикъ, изумили Колиньи. Съ другой стороны, Габріэля восхитили благородство характера Колиньи, его доброта и рѣдкая совѣстливость, или, лучше сказать, добросовѣстность. Да, племянникъ не походилъ на дядю! И за то, какой-нибудь часъ разговора сблизилъ адмирала и Габріэля, не смотря на все неравенство ихъ лѣтъ, такъ, какъ сближаетъ въ другихъ случаяхъ только продолжительное знакомство.

Условясь окончательно о сигналахъ и вообще о мѣрахъ, которыя было необходимо принять при вступленіи копейщиковъ Вольперга въ Сен-Кентенъ, Габріэль разстался съ адмираломъ. Послѣднія слова Габріэля: "до свиданія", были произнесены гораздо съ большею надеждою на успѣхъ, чѣмъ тѣ, которыми начался разговоръ его съ Колиньи.

Между-тѣмъ, Мартэнъ-Герръ, одѣтый такъ же, какъ и господинъ его, по-крестьянски, все ожидалъ Габріэля у входа въ ратушу.

-- Ну, сударь, наконецъ-то изволили вы воротиться! вскричалъ онъ, увидѣвъ Габріэля, когда тотъ вышелъ изъ ратуши.-- А я ужь ждалъ, ждалъ! Всѣ глаза проглядѣлъ. Да кабы вы знали, какъ хвалили васъ здѣсь. Вы и такіе, и такіе, и просто сказать нельзя! Что вы это, сударь, чѣмъ изволили такъ обрадовать ихъ всѣхъ?

-- Полезнымъ совѣтомъ, мой добрый Мартэнъ. Мы переговорили обо всемъ, что слѣдуетъ предпринять здѣсь; а теперь къ дѣлу.

-- Къ дѣлу, сударь, такъ къ дѣлу; по-моему, дѣло завсегда лучше словъ. Мы, должно-быть, теперь же отправимся опять прогуливаться за городомъ, подъ выстрѣлами испанскихъ часовыхъ. Коли такъ, я готовъ.

-- Отправиться, Мартэнъ, мы отправимся, отвѣчалъ Габріэль:-- но не теперь, а въ сумерки. Я условился такъ съ г. Колиньи. Значитъ, мы пробудемъ здѣсь часовъ около трехъ. Въ это время я... мнѣ надобно, прибавилъ онъ съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ:-- мнѣ надобно собрать здѣсь кое-какія свѣдѣнія...

-- Понимаю... сказалъ Мартэнъ:-- вы хотите еще поболѣе развѣдать на-счетъ того, сколько здѣсь офицеровъ и солдатъ... и насчетъ того, нѣтъ ли еще какихъ другихъ прорѣхъ въ сдѣланныхъ укрѣпленіяхъ?.. Этакого старанія ко всему, какъ у васъ, сударь, я, просто, осмѣлюсь доложить, не видывалъ ни у кого другаго.

-- Ты вовсе ничего не понимаешь, мой бѣдный Мартэнъ, отвѣчалъ Габріэль, улыбнувшись.-- На-счетъ войскъ и укрѣпленій я знаю все, что мнѣ нужно. Меня занимаетъ дѣло, которое касается собственно до меня.

-- А я, сударь, не могу ли тутъ помочь чѣмъ-нибудь?

-- Да, Мартэнъ, ты можешь быть мнѣ полезенъ... Ты даже можешь угадать, что интересуетъ меня въ Сен-Кентенѣ лично. Вѣдь я не таюсь отъ тебя ни въ чемъ. Припомни-ка, кого хочу я отъискать здѣсь.

-- Позвольте... Вспомнилъ, совершенно-вспомнилъ: вѣдь г-жу... то-есть, бенедиктинку?

-- Ну, да. Богъ мой, что-то сталось здѣсь съ нею, посреди этого общаго безпокойства и горя?.. У адмирала я не рѣшился спросить... Надобно спрашивать хладнокровно, словно о самомъ обыкновенномъ предметѣ; но могъ ли я надѣяться на себя?.. Да адмиралъ, быть-можетъ, и не знаетъ, здѣсь ли Діана... Она, я думаю, перемѣнила имя.

-- И я, сударь, думаю то же самое. Съ такимъ именемъ нельзя жить въ монастырѣ. Вѣдь оно, говорятъ, языческое... Да и г-жу де-Пуатье тоже зовутъ Діаною: а она развѣ лучше язычницы?.. Такъ оно и неловко говорить: "сестра Діана"...

-- Какъ же быть тутъ? сказалъ Габріэль.-- Не освѣдомиться ли прежде всего, гдѣ монастырь бенедиктинокъ?

-- Именно, сударь, отвѣчалъ Мартэнъ:-- а тамъ ужь мы того... тамъ ужь мы разузнаемъ все въ подробности... Коли прикажете, я сію же минуту пріймусь отъискивать...

-- Пріймемся отъискивать оба; только не вмѣстѣ, а порознь. Это будетъ, я полагаю, лучше. Да прошу, будь поосмотрительнѣе, и главное, не напейся.

-- О, ужь на-счетъ этого не безпокойтесь. Я, сударь, опять сталъ непьющимъ человѣкомъ, лишь-только выѣхалъ изъ Парижа. Просто, осмѣлюсь доложить, ни разу не былъ даже въ полпьяна.

-- Оно такъ и слѣдуетъ, Мартэнъ. Ступай же разузнавать, и черезъ два часа вернись опять сюда, на это самое мѣсто. Я тоже пріиду сюда.

-- Будетъ, сударь, исполнено.

И они разстались.

Спустя два часа, они снова сошлись у ратуши. Габріэль былъ веселъ, Мартэнъ-Герръ, напротивъ, очень не-въ-духѣ. Всѣ свѣдѣнія, собранныя достойнымъ Мартэномъ, заключались только въ томъ, что бенедектинки, вмѣстѣ съ горожанками, ходятъ за раненными; что онѣ только ночуютъ въ своемъ монастырѣ, а днемъ съ самаго ранняго утра до поздняго вечера бываютъ въ городскихъ госпиталяхъ.

Габріэлю, къ-счастію, было извѣстно болѣе. Габріэль, узнавъ отъ перваго встрѣтившагося ему горожанина все, что успѣлъ узнать Мартэнъ-Герръ въ-продолженіе двухъ часовъ, спросилъ, гдѣ можетъ онъ найдти настоятельницу бенедиктинокъ.

-- А тамъ, гдѣ болѣе опасности, отвѣчалъ тотъ, къ кому обратился нашъ молодой человѣкъ съ своимъ вопросомъ.

Габріэль отправился въ Ильское-Предмѣстье, и дѣйствительно нашелъ тамъ настоятельницу. То была сестра Моника, о которой говорила Габріэлю Дениза. Сестрѣ Моникѣ уже было разсказано, кто такой виконтъ д'Эксме, что говорилъ онъ въ ратушѣ и зачѣмъ пріѣхалъ въ Сен-Кентенъ; а потому она приняла его ласково и съ уваженіемъ.

Что же касается до Габріэля, онъ сказалъ ей, выслушавъ ея похвалы и привѣтствія:

-- Такъ-какъ вамъ извѣстно, что я присланъ сюда королемъ, то я надѣюсь, вы дозволите мнѣ освѣдомиться у васъ о здоровьѣ дочери его величества, госпожи де-Кастро. Мнѣ попадалось на встрѣчу много вашихъ бенедиктинокъ, но ея не было въ числѣ ихъ... Не больна ли она?..

-- Нѣтъ, г. виконтъ, отвѣчала аббатисса:-- я, однакожъ, упросила ее остаться сегодня въ монастырѣ, потому-что ей былъ необходимъ хоть непродолжительный отдыхъ. Она, г. виконтъ, рѣшительно забываетъ саму-себя для попеченій о страждущихъ. Такого примѣрнаго человѣколюбія, такой готовности къ самопожертвованію я еще не видывала... О, она достойна, вполнѣ достойна своихъ великихъ царственныхъ предковъ! Она даже не пожелала, по своему истинно-христіанскому смиренію, чтобъ здѣсь было извѣстно ея высокое званіе. Она назвала себя просто Бенедиктою. Но это имя дорого нашимъ бѣднымъ страдальцамъ; они благословляютъ ту, которая носитъ его; они говорятъ, что одинъ видъ ангельскаго лика ея поселяетъ въ нихъ отраду и надежду... Но, скажу вамъ, г. виконтъ, наши раненные, вовсе незнакомые съ латинью, немножко переиначили имя, принятое г-жею де-Кастро. Они называютъ ее сестра Бени...

-- Такое названіе не ниже титула, который принадлежитъ ей! вскричалъ глубоко растроганный Габріэль.-- Но скажите, прибавилъ онъ потомъ, помолчавъ съ минуту:-- я могу видѣть ее завтра, если... если только я ворочусь?..

-- Можете, г. виконтъ. Вы найдете сестру Бени тамъ, гдѣ самое большое число страждущихъ, нуждающихся въ помощи и участіи...

Этими словами заключился разговоръ Габріэля съ аббатиссою. Разставшись съ нею, нашъ молодой человѣкъ немедленно отправился опять къ ратушѣ. Тутъ, какъ мы уже замѣтили выше, онъ сошелся съ своимъ вѣрнымъ Мартэномъ.

Габріэль такъ много разспрашивалъ объ окрестностяхъ Сен-Кентена, что уже могъ надѣяться не сбиться съ пути въ предстоявшемъ ему ночномъ переходѣ съ копейщинами Вольперга. Какъ-скоро смерклось совершенно, онъ и Мартэнъ, закутавшись въ длинные плащи темнаго цвѣта, осторожно выбрались изъ города. Потомъ они сползли въ городской ровъ, вскарабкались на его противоположную окраину и выбрались въ поле.

Но это было только удачное начало. Впереди еще предстояло много опасностей. По окрестностямъ сен-кентенскимъ разъѣзжали день и ночь непріятельскіе отряды; притомъ, непріятельскій лагерь не былъ сосредоточенъ въ одномъ и томъ же мѣстѣ, а былъ разставленъ по частямъ вокругъ города; значитъ, наши переодѣтые легко могли встрѣтиться съ дозорнымъ непріятельскимъ отрядомъ, или быть замѣчены лагерными часовыми; а въ томъ и въ другомъ случаѣ слѣдовало ожидать, по меньшей мѣрѣ, продолжительной задержки для разспросовъ...

Спустя нѣсколько времени, Габріэль и Мартэнъ-Герръ добрались, покамѣстъ, безъ помѣхи до мѣста, гдѣ дорога, по которой шли они, вдругъ раздѣлилась на двѣ дороги, въ-послѣдствіи далеко расходившіяся между собою. Тутъ Габріэль остановился въ размышленіи. Мартэнъ-Герръ тоже остановился, только вовсе безъ размышленія. Размышлять онъ обыкновенно предоставлялъ своему барину. Достойный Мартэнъ-Герръ считалъ очень-достаточнымъ для себя быть исключительно исполнителемъ чужой воли.

-- Мартэнъ, сказалъ Габріэль послѣ непродолжительнаго молчанья: -- вотъ передъ нами теперь двѣ дороги. Обѣ онѣ ведутъ къ Анжимонскому-Лѣсу, гдѣ дожидается баронъ Вольпергъ. Если мы пойдемъ вмѣстѣ, по одной изъ этихъ дорогъ, насъ могутъ и схватить вмѣстѣ. Такъ я думаю, что намъ лучше идти порознь, то-есть тебѣ по одной, а мнѣ по другой дорогѣ. Дѣло все-таки будетъ вѣрнѣе. Ты ступай вотъ по этой: она подлиннѣе, да понадежнѣе; такъ, по-крайней-мѣрѣ, говорилъ мнѣ Колиньи. Тутъ., правда, находится лагерь, въ которомъ непріятель, какъ кажется, помѣстилъ г. де-Монморанси; но ты обойди этотъ небольшой лагерь, какъ мы обошли его прошлою ночью. Да смотри, не опростоволосься! Если ты встрѣтишься съ непріятельскимъ разъѣздомъ, выдай себя за анжимонскаго крестьянина и говори, что только-что отнесъ съѣстные припасы Испанцамъ, которые стоятъ лагеремъ ближе другихъ къ Сен-Кентену, и что теперь идешь домой. Старайся также поддѣлаться хорошенько подъ пикардское нарѣчіе. Тебѣ удастся это, если хоть мало постараешься: вѣдь иностранцевъ обмануть въ этомъ не трудно. Но, главное, не теряй присутствія духа. Тутъ, братъ, хоть сколько-нибудь заикнуться значитъ просто надѣть себѣ петлю на шею.

-- Э, да ужь не извольте, сударь, безпокоиться! отвѣчалъ Мартэнъ-Герръ съ самоувѣренностью.-- Мы ужь постоимъ за себя. Не учиться-стать. Увидите, что постоимъ.

-- Пожалуйста, постойте, господинъ Мартэнъ-Герръ. Я, съ своей стороны, пойду вотъ по этой дорогѣ; она покороче, но за то поопаснѣе. Это самая прямая дорога въ Парижъ; а потому за ней и смотрятъ строже. Мнѣ, конечно, прійдется встрѣтиться не съ однимъ непріятельскимъ разъѣздомъ, прійдется не разъ укрыться гдѣ-нибудь во рву или въ кустарникѣ. И очень можетъ быть, что, не смотря на все мое стараніе избѣжать встрѣчи съ Испанцами, мнѣ не удастся достигнуть цѣли. Въ такомъ случаѣ, то-есть, если я замѣшкаю очень, вы не ждите меня долго. Г. де-Вольпергъ можетъ подождать съ полчаса послѣ твоего прихода къ нему; а потомъ, онъ ужь долженъ будетъ ѣхать немедленно. Только попроси его, чтобъ онъ былъ какъ-можно-осторожнѣе. Ты вѣдь знаешь, что надобно дѣлать: надобно раздѣлить копейщиковъ на три отряда, и потомъ раздѣльно идти къ Сен-Кентену. Въ городъ должны они вступить въ трехъ противоположныхъ мѣстахъ. Нельзя, конечно, ожидать, чтобъ всѣмъ имъ удалось пробраться въ Сен-Кентенъ; но какъ быть! погибель одного отряда спасетъ два другіе... Да, мой добрый Мартэнъ, легко можетъ случиться, что мы уже болѣе не увидимся... Прощай, Мартэнъ! Да сохранитъ тебя Господь Богъ!

-- О, сударь, пусть лучше сохранитъ Онъ васъ! отвѣчалъ Мартэнъ.-- Я вѣдь что такое? я просто ничего; а вы вотъ всякую полезность оказать можете... Да!.. Однакожь, осмѣлюсь доложить, если я наткнусь на Испанцевъ, я проведу ихъ... Ужь такъ проведу, что послѣ позабавимся.

-- Желаю, чтобъ тебѣ удалось провести ихъ; но еще болѣе желаю, чтобъ ты вовсе не встрѣтился съ ними. Прощай, Мартэнъ.

-- Дай вамъ Господи всякаго благополучія и успѣха.

И они разстались опять.

Мартэну сначала благопріятствовало счастіе. Онъ удачно ускользнулъ, благодаря темнотѣ, отъ вниманія двухъ испанскихъ разъѣздовъ; но счастье вдругъ измѣнило ему, когда онъ подошелъ къ лагерю, о которомъ говорилъ Габріэль, и около котораго надзоръ былъ еще строже. Бѣдный Мартэнъ вдругъ очутился между двумя непріятельскими отрядами,-- коннымъ и пѣшимъ.

-- Кто идетъ? вдругъ донеслось, какъ громовой ударъ, до ушей достойнаго конюшаго и доказало ему неопровержимо, что его замѣтили осаждающіе.

-- Ну, подумалъ онъ тогда: -- вотъ теперь-то и надобно показать себя. Да ужь мы не опростоволосимся. Нѣтъ, не на того напали.

И въ ту же минуту онъ запѣлъ какъ-можно-громче слѣдующую пѣсенку:

Le vendredi de la Toussaint,

Est arrivé la Germanie

А la belle croix de Messain

Pour faire grande boucherie...

-- Кто идетъ? раздалось снова по близости конюшаго.

-- Анжимонскіе, отвѣчалъ Мартэнъ, стараясь подражать пикардскому нарѣчію:-- тутошній житель.

И вслѣдъ за тѣмъ, онъ запѣлъ опять:

Se campant au haut de vignes,

Le duc d'Albe et за compagnie

A saint Arnou près nos fossés.

C'était pour faire l'entreprise

De reconnaître nos fossés...

-- Стой! Что ты тутъ орешь во все горло? сказалъ солдатъ ломанымъ французскимъ языкомъ.-- Ни шагу далѣе!

Мартэнъ-Герръ, съ свойственною ему сметливостью, тотчасъ же сообразилъ, что одному ему не сладить съ цѣлымъ отрядомъ, что его непремѣнно догонятъ, если онъ побѣжитъ, по той весьма-основательной причинѣ, что онъ пѣшкомъ, а у солдатъ добрыя лошади, и что, наконецъ, самое бѣгство его только усилитъ подозрѣніе. Онъ счелъ приличнымъ остановиться. И сказать правду, онъ былъ не недоволенъ своею встрѣчею.-- Тутъ вѣдь, думалъ онъ:-- и можно показать свое искусство. А то вотъ баринъ все говоритъ: "Ты, братъ, смотри, не запнись, не попадись въ просакъ..." Точно мы родились сегодня! Такъ вотъ мы покажемъ же себя теперь, и послѣ ужь баринъ и намекнуть не моги! Да!..

Для большаго успѣха, Мартэнъ притворился сердитымъ.

-- Ну, что вы пристали ко мнѣ? закричалъ онъ, подходя къ отряду.-- Вѣдь я ужь сказалъ вамъ, что я анжимонскій. У меня въ Анжимонѣ жена и дѣти... много дѣтей... и большія и маленькія... да!.. Что же вамъ надобно?

-- Что намъ надобно? отвѣчалъ тотъ же солдатъ, который приказалъ Мартэну остановиться.-- Намъ надобно допросить и объискать тебя, бродягу... Ты вотъ говоришь, что анжимонскій обыватель, а можетъ, ты и лжешь... можетъ, ты шпіонъ?

-- О-го, сказалъ Мартэнъ, засмѣявшись совершенно-ненатурально:-- вишь ты что выдумали! Шпіонъ!.. Ну, объискивайте же меня! Что же вы? Да и допрашивайте кстати.

-- А вотъ, пріятель, мы отведемъ тебя въ лагерь: тамъ и будетъ тебѣ допросъ.

-- Въ лагерь? продолжалъ Мартэнъ: -- тѣмъ лучше. Я самъ требую, чтобъ вы вели меня въ лагерь. Посмотримъ-ка, что присудитъ начальство. А! вы думаете, что вотъ взяли, да схватили обывателя, такъ вамъ и съ рукъ сойдетъ? Какъ бы не такъ! Я носилъ вашимъ же, къ Сен-Кецтену, всякую провизію; и опять хотѣлъ принести... и принесъ бы самаго лучшаго... Да теперь пусть чортъ меня возьметъ, коли принесу хоть кроху какую!.. Да!.. Пусть вы всѣ тамъ хоть съ голода перемрете! Мнѣ какое дѣло! А! вы еще не знаете меня! Такъ я жь вамъ покажу себя!.. Шпіонъ! Экъ затѣяли! Да начальство разберетъ... Я пожалуюсь вашему командиру... Ведите меня въ лагерь!

-- Вотъ языкъ, такъ языкъ! сказалъ начальникъ отряда.-- Ты толковалъ, пріятель, о командирѣ; командиръ, любезнѣйшій, я; мнѣ и изволь жаловаться. Вѣдь не генераловъ же будить для такихъ негодяевъ, какъ ты.

-- А я къ генераламъ-то и хочу идти; ведите меня къ генераламъ! сказалъ Мартэнъ-Герръ скороговоркою.-- Пусть-ка они узнаютъ, что иные-прочіе безъ всякой надобности задерживаютъ честныхъ прохожихъ, да еще такихъ прохожихъ, которые кормятъ васъ, да!.. Ведите меня! Мнѣ худа не будетъ; меня еще наградятъ за вашу напрасную тревогу, а васъ такъ вотъ повѣсятъ! Увидите!

-- Знаете что, сказалъ вполголоса одинъ изъ солдатъ начальнику разъѣзда: -- онъ, кажется, не обманываетъ...

-- Да, онъ по-видимому говоритъ правду, отвѣчалъ офицеръ: -- и я отпустилъ бы его охотно; но мнѣ кажется, что какъ-будто мнѣ знакомъ его голосъ. Да вотъ все объяснится въ лагерѣ.

И вслѣдъ за тѣмъ, отрядъ двинулся по приказанію своего начальника. Мартэнъ-Герра помѣстили между двумя всадниками, и онъ во всю дорогу не переставалъ браниться и кричать.

Когдй они пришли въ лагерь, тотчасъ принесли огня. Офицеръ, взглянувъ при его свѣтѣ на Мартэна-Герра, отступилъ въ изумленіи на три шага назадъ и вскричалъ:

-- Чортъ возьми, я не ошибся! Это онъ, мошенникъ! Узнаёте ли вы его теперь? прибавилъ онъ, обращаясь къ своимъ подчиненнымъ.

-- Да! да! О, конечно, узнаёмъ! Это онъ! послышалось между солдатами.

-- А! такъ вы наконецъ узнали меня? сказалъ достойный конюшій уже съ порядочнымъ замѣшательствомъ.-- Вы знаете, чуо я Мартэнъ Корнулье... Корнулье изъ Анжимона... Такъ вы, значитъ, и отпустите меня?

-- Тебя, разбойникъ? отпустить тебя? вскричалъ офицеръ съ сильнымъ гнѣвомъ.

-- Да что это вы сердитесь такъ, любезнѣйшій? Сами же сказали, что знаете, а тутъ вдругъ и разбойникъ! Я не разбойничалъ отъ-роду; я честный обыватель... Мартэнъ Корнулье изъ...

-- Нѣтъ, перебилъ офицеръ: -- ты не Мартэнъ Корнулье, и я докажу тебѣ это. Ребята, продолжалъ онъ, обращаясь къ всадникамъ:-- какъ зовутъ этого мошенника?

-- Арно дю-Тилль! Арно дю-Тилль! закричали въ одинъ голосъ солдаты.

-- Арно дю-Тилль? кто это такой? спросилъ Мартэнъ поблѣднѣвъ.

-- А ты все еще запираешься, бездѣльникъ! вскричалъ офицеръ.

-- И тебѣ не стыдно лгать, когда мы всѣ знаемъ, кто ты; когда весь мой отрядъ подтвердитъ, что я самъ лично взялъ тебя въ плѣнъ въ тотъ же самый день, въ который наши захватили г. де-Монморанси? Ты вѣдь находился при немъ...

-- Нѣтъ, нѣтъ, я Мартэнъ Корнулье... проговорилъ запинаясь бѣдный Мартэнъ.

-- Что ты все притворяешься, плутъ? Вѣдь ты видишь, что я не вѣрю тебѣ. Ты, обманщикъ, обѣщалъ мнѣ выкупъ за себя; я обращался съ тобой просто по-пріятельски, а ты, въ отплату, укралъ у меня всѣ мои деньги и увелъ прошлою ночію мою Гудулу, мою хорошенькую маркитантку!.. Гдѣ она теперь? Куда ты дѣвалъ ее, предатель?

-- Да, куда ты дѣвалъ Гудулу? куда? закричали солдаты.

-- Куда я дѣвалъ Гудулу? сказалъ Мартэнъ-Герръ съ ужасомъ.-- А я почемъ знаю, куда я дѣвалъ ее?.. Охъ! видно, опять надѣлалъ бѣдъ... Такъ вы, то-есть, навѣрное говорите, что я -- Арно дю-Тилль? Вы даже и не сомнѣваетесь въ томъ? а? Вы и побожитесь, что этотъ господинъ взялъ меня въ плѣнъ, и что я увелъ у него Гудулу? Побожитесь? да?

-- Еще бы нѣтъ! Побожимся! побожимся! послышалось между солдатами.

-- Ну, такъ это и не удивитъ меня, отвѣчалъ бѣдный конюшій какимъ-то страннымъ тономъ; вы, конечно, припомните, съ какой точки зрѣнія смотрѣлъ Мартэнъ на плутни и проказы своего двойника.-- Просто ни на волосъ не удивляетъ. Мнѣ казалось, правда, что я Мартэнъ... но вы говорите, что я Арно дю-Тилль, что я былъ здѣсь вчера; ну, я и не спорю. Да и какъ спорить, когда вы знаете навѣрное? Но, Боже мой, Боже мой! отъ-чего же это... какъ же это я опять принялся за прежнее? А сомнѣнія нѣтъ никакого: и Гудула, и увелъ, и деньги унесъ!.. Мое тутъ дѣло, чисто мое!.. Хорошо, по-крайней-мѣрѣ, что я знаю теперь мое настоящее имя... Арно дю-Тилль! Поди ты!

Мартэна связали по рукамъ и по ногамъ и оставили въ лагерѣ до дальнѣйшаго рѣшенія его участи.

-- Вотъ, думалъ онъ, лежа на влажной землѣ: -- вотъ и съумѣлъ показать себя! Вотъ и исполнилъ барскій приказъ!.. А еще хвастался!.. Да вѣдь чортъ же зналъ, что я увелъ вчера эту проклятую Гудулу! Кабы не она, кабы я не былъ здѣсь въ плѣну, я ужь, конечно, доказалъ бы барину, что мы не изъ какихъ-нибудь первоученокъ, что мы знаемъ, какъ повести дѣло, да!.. А постой-ка! можетъ, я ужь и доказалъ, можетъ, мнѣ только кажется, что я здѣсь, а я, можетъ, теперь съ бариномъ, ѣду съ нимъ въ Сен-Кентенъ? Да и отъ-чего бы нѣтъ?.. Вѣдь случалось же прежде, что ты вотъ, кажется, былъ въ церкви и читалъ Отче, а выходитъ, что ходилъ съ записочкой къ г-жѣ Діанѣ...

X.

Военная хитрость.

На этотъ разъ, случай опять съигралъ штуку надъ Мартэномъ-Герромъ. Онъ далъ возможность двойнику Мартэна, шпіону Арно дю-Тиллю, сдѣлать именно то, чего ожидалъ отъ себя несчастный конюшій въ послѣднихъ мечтахъ своихъ. Когда Габріэль, счастливо избѣжавъ опасностей, пришелъ въ лѣсъ и пробрался къ тому мѣсту, гдѣ находился Вольпергъ съ копейщиками, нашего молодаго человѣка встрѣтилъ первый -- Арно дю-Тилль. Габріэль принялъ его за Мартэна.

-- А, и ты здѣсь, Мартэнъ? сказалъ онъ шпіону.

-- Здѣсь, сударь; отвѣчалъ Арно безъ малѣйшаго смущенія.

-- Давно ужь ты пришелъ сюда?

-- Да ужь поболѣе получаса.

-- Но на тебѣ, кажется, другое платье?

-- Точно такъ, сударь; я помѣнялся своимъ съ однимъ крестьяниномъ, который попался мнѣ на встрѣчу... я разсчелъ, что въ его платьѣ меня еще лучше не узнаютъ...

-- Умно; а дурныхъ встрѣчь не было?

-- Не было, сударь.

-- За то была одна очень-пріятная, сказалъ баронъ де-Вольпергъ, подходя къ Габріэлю:-- онъ, плутъ, гдѣ-то подхватилъ прехорошенькую дѣвушку... кажется, непріятельскую маркитантку... она очень плакала, но онъ прогналъ ее... Свяжетъ, говоритъ, что въ ней проку...

-- Ахъ, Мартэнъ, Мартэнъ! сказалъ Габріэль: -- ты опять за старое!

-- Такъ, сударь, мимоходомъ... отвѣчалъ Арно.

-- А какъ вы думаете, г. д'Эксме, продолжалъ баронъ де-Вольпергъ:-- не обождать ли намъ еще съ полчаса? Теперь еще нѣтъ полуночи; а мнѣ не хотѣлось бы прійдти къ Сен-Кентену ранѣе трехъ часовъ. Около этой поры Испанцы гораздо-менѣе караулятъ городъ...

-- Я тѣмъ болѣе согласенъ съ вами, отвѣчалъ Габріэль:-- что адмиралъ будетъ ждать насъ ровно въ три часа. Мы такъ съ нимъ условились. Удастся ли только намъ пробраться...

-- О, мы проберемся, сказалъ Арно: -- могу васъ увѣрить. Проходя подлѣ лагеря, я какъ-нельзя-лучше ознакомился съ его окрестностями, и проведу васъ теперь на славу.

-- Мартэнъ! вскричалъ Габріэль:-- да ты ли это? Съ тобою просто чудеса творятся! Самъ пробрался, да еще окрестности осмотрѣлъ! Теперь, мой добрый Мартэнъ, я ужь не буду сомнѣваться въ твоей сметливости.

Послѣ этихъ словъ, Габріэль отвелъ Вольперга нѣсколько въ сторону, съ тѣмъ, чтобъ окончательно условиться съ нимъ о предстоявшей попыткѣ. У нихъ начался довольно-продолжительный разговоръ; а шпіонъ принялся, между-тѣмъ, обдумывать, какъ наилучше воспользоваться ему своимъ новымъ положеніемъ.

Покамѣстъ первые двое толкуютъ между собою, а послѣдній думаетъ, позвольте разсказать вамъ, какимъ образомъ удалось Арно заступить мѣсто Маргэна-Герра. Бѣжавъ, при помощи Гудулы, изъ непріятельскаго лагеря, двойникъ несчастнаго конюшаго цѣлые восьмнадцать часовъ укрывался въ анжимонскомъ лѣсу. Около вечера, онъ замѣтилъ случайно въ этомъ лѣсу лошадиные слѣды. Въ бойкомъ умѣ Арно тотъ же часъ мелькнула мысль, что замѣченные имъ слѣды были сдѣланы не крестьянскими лошадьми, а что тутъ навѣрное проѣзжали кавалеристы; что эти кавалеристы, по всему вѣроятію, тоже укрываются, потому-что, иначе, имъ бы не зачѣмъ было ѣздить по такимъ тропинкамъ, по которымъ и идти не легко, и что, слѣдовательно, эти кавалеристы должны быть французы. Арно рѣшился отъискать ихъ, и отъискалъ. Догадка не обманула его: то были дѣйствительно французы -- копейщики Вольперга. Здѣсь-то случай въ особенности услужилъ дю-Тиллю. Копейщики приняли его за Мартэна-Герра. Онъ, натурально, не отперся отъ имени своего двойника. Потомъ, прислушиваясь къ разговорамъ копейщиковъ, онъ узналъ, что они ждутъ виконта д'Эксме, что виконтъ отправился въ Сен-Кейгенъ для совѣщаній съ адмираломъ, и что, по возвращеніи Габріэля, копейщики пойдутъ тремя отдѣльными отрядами въ Сен-Кентенъ.

На минуту, Арно дю-Тилль былъ однакоже въ довольно-затруднительномъ положеніи; но и тутъ ему удалось вывернуться.

У него начали-было разспрашивать о Габріэлѣ, но онъ отвѣчалъ преспокойно:

-- Баринъ скоро будетъ сюда; мы шли разными дорогами.

Послѣ этого отвѣта, Арно оставили въ покоѣ.

Мысль заступить на время мѣсто Мартэна-Герра очень поправилась шпіону. Арно сообразилъ немедленно, что для него вдвойнѣ выгодно исправлять должность конюшаго Габріэля; во-первыхъ: представлялась возможность жить даромъ, во-вторыхъ: возможность услужить конетаблю, слѣдя за поступками ненавистнаго ему и опаснаго для него человѣка. Съ другой стороны, Арно, правда, тревожила мысль, что Габріэль легко можетъ воротиться въ одно и то же время съ Мартаномъ Герромъ; но и въ этомъ отношеніи онъ придумалъ мѣру предосторожности: онъ отошелъ нѣсколько по-одаль отъ копейщиковъ и началъ поджидать Габріэля, съ тѣмъ, чтобъ въ случаѣ надобности какъ-нибудь напугать и удалить легковѣрнаго конюшаго. Но счастіе, какъ мы видѣли, послужило дю-Тиллю: Габріэль пришелъ одинъ и принялъ его за Мартэна.

Спустя около получаса послѣ того, какъ Габріэль отвелъ Вольперга въ сторону, копейщики были раздѣлены на три отряда, и двинулись къ Сен-Кентену. Арно отправился вмѣстѣ съ Габріэлемъ.

Между-тѣмъ, въ городѣ съ нетерпѣніемъ ждали обѣщанной помощи. Въ два часа утра, Колиньи самъ обошелъ условленные пункты и отдалъ необходимыя приказанія часовымъ, которыми на этотъ разъ были самые надежные изъ солдатъ. Потомъ, онъ взошелъ на одну изъ городскихъ башень. Тутъ, стараясь затаить дыханіе, онъ долго смотрѣлъ въ даль и прислушивался къ самомалѣйшему шуму; но издали никто не показывался, издали не доносилось никакого звука...

Наконецъ, потерявъ терпѣніе, Колиньи сошелъ съ башни и отправился верхомъ, въ сопровожденіи нѣсколькихъ офицеровъ, къ одному изъ тѣхъ пунктовъ, которые были избраны для предстоявшей попытки ввести копейщиковъ Вольперга въ Сен-Кентецъ. Прибывъ туда, адмиралъ остановился на валу.

Ровно въ три часа, изъ сомскихъ болотъ послышался крикъ филина.

-- Ну, слава Богу! это они! вскричалъ Колиньи.

Вслѣдъ за тѣмъ, по знаку адмирала, г. дю-Брёль, находившійся въ числѣ офицеровъ, которыхъ взялъ съ собою Колиньи, повторилъ слышанный крикъ.

За этимъ крикомъ наступило глубокое молчаніе. Колиньи и свита его были неподвижны, какъ камень. Они ждали съ мучительнымъ нетерпѣніемъ.

Вдругъ, въ той самой сторонѣ, откуда послышался крикъ филина, раздался мушкетный выстрѣлъ, и почти немедленно потомъ началась сильная перестрѣлка. Непосредственнымъ результатомъ этой перестрѣлки были стоны, крики и шумъ.

Одинъ изъ отрядовъ копейщиковъ Вольперга былъ замѣченъ непріятелемъ.

-- Боже! вскричалъ Колиньи: -- одного ужь нѣтъ!..

Потомъ онъ поспѣшно сошелъ съ вала, сѣлъ на лошадь и поскакалъ къ Бастіону св. Мартина, куда слѣдовало прибыть другому отряду копейщиковъ.

Здѣсь ожидала Колиньи новая пытка. Изъ-за черты Сен-Кентена послышался крикъ филина; ему отвѣчали изъ города тоже условленнымъ крикомъ, и почти въ-слѣдъ за тѣмъ тоже началась перестрѣлка, которая возвѣстила Сен-Кентенцамъ, такъ же, какъ и первая, гибель ста храбрыхъ воиновъ.

-- Двѣсти погибшихъ! сказалъ Колиньи глухимъ голосомъ.

И сѣвъ снова на коня, адмиралъ быстро понесся къ Ильскому-Предмѣстью, гдѣ надлежало ожидать третьяго отряда копейщиковъ. Адмиралъ пріѣхалъ туда первый. Свита догнала его уже спустя нѣсколько минутъ. Тутъ доносились до нихъ только стоны умирающихъ, да крики побѣдителей...

Колиньи думалъ, что уже все погибло. Въ непріятельскомъ лагерѣ были всѣ на ногахъ. Значитъ, можно было допустить, что командиръ послѣдняго изъ ожидаемыхъ отрядовъ не рѣшится на попытку пробраться въ городъ. Иногда, Колиньи казалось даже, что этотъ послѣдній отрядъ былъ захваченъ и истребленъ въ одно и то же время съ которымъ-нибудь изъ первыхъ...

По смуглымъ щекамъ Колиньи покатились слезы. Ихъ вызвала мысль, что черезъ нѣсколько часовъ жители Сен-Кентена, пораженные своею новою неудачею, потребуютъ сдачи города, и что даже, еслибъ они и не потребовали ея, Сен-Кентену уже не будетъ возможности сопротивляться.

Вдругъ г. де-Брёль подошелъ къ Колиньи и сказалъ ему шопотомъ:

-- Адмиралъ...

Колиньи обернулся къ нему.

-- Адмиралъ, посмотрите вонъ туда, въ ровъ, прибавилъ г. де-Брёль: -- видите, тамъ пробирается отрядъ кавалеріи... Что это они, или ужь не Испанцы ли затѣяли въ-расплохъ ворваться въ городъ?

-- Теперь рѣшить нельзя, отвѣчалъ Колиньи тоже шопотомъ:-- надобно подождать...-- Но отъ-чего же это ступаютъ ихъ лошади такъ тихо? Просто ни малѣйшаго шума!.. Точно тѣни.

А отрядъ все приближался къ тому мѣсту, гдѣ находились Колиньи и его свита.

Когда онъ подошелъ къ этому мѣсту шаговъ на пятьдесятъ разстоянія, Колиньи самъ подалъ условленный знакъ. Отвѣтомъ былъ крикъ филина.

Колиньи, въ упоеніи радости, кинулся въ караульню, и приказалъ отпереть ворота.

Нѣсколько минутъ спустя, въ городъ вступило, въ глубокомъ молчаніи, сто всадниковъ. Они были закутаны въ длинные темные плащи. Тутъ только объяснилось, почему лошади ступали такътихо: копыта у нихъ были обвязаны лоскутьями холстины, въ которые былъ насыпанъ песокъ. Это средство вспало на мысль начальнику отряда тогда, когда онъ замѣтилъ, что топотъ лошадей погубилъ два другіе отряда. Этотъ начальникъ былъ -- Габріэль.

Вѣсть о прибытіи копейщиковъ распространилась въ городѣ чрезвычайно-скоро. Двери всюду были отперты, въ окнахъ показался свѣтъ, и Габріэля встрѣтило множество горожанъ съ привѣтомъ и радостію.

-- Теперь не время радоваться, друзья мои, сказалъ имъ Габріэль.-- Подумайте о тѣхъ, которые погибли за насъ... Ихъ было двѣсти человѣкъ...

-- Да, отвѣчалъ Колиньи: -- мы жалѣли о нихъ и удивляемся имъ. Но вы, г. д'Эксме... Но какъ васъ благодарить намъ? Позвольте мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, обнять васъ: вы, мой другъ, спасли Сен-Кентенъ дважды.

-- Г. де-Колиньи, отвѣчалъ Габріэль:-- я желаю теперь только одного, чтобъ вы повторили мнѣ свои послѣднія слова спустя десять дней.