Поль подхватил ее на руки; она была бледна и холодна, как мрамор. Он внес ее в первую комнату и посадил в кресло, потом пошел к двери, прикрыл ее и вернулся.
-- Чего вы так испугались? -- спросил он. -- Разве вас кто-нибудь преследовал? И как вы попали сюда в такое время?
-- Я, -- прошептала Маргарита, -- я в любое время дня и ночи бежала бы сюда... бежала бы до тех пор, пока земля несла бы меня... Я бы бежала, пока не нашла руку, которая может меня защитить... О, я бы бежала!.. Поль! Поль! Отец мой умер!
-- Бедняжка! -- ласково сказал Поль, прижимая Маргариту к груди. -- Бедная моя сестренка! Убегала от мертвого и попала к умирающему. Оставила смерть в замке и нашла ее опять в хижине.
-- Да, да, -- Маргарита в ужасе всем телом прижалась к Полю. -- Смерть там, смерть здесь! Но там умирают в отчаянии, а здесь... спокойно. О Поль, Поль, если бы вы видели то, что мне пришлось увидеть!
-- Что же вы видели?
-- Вы знаете, какой ужас испытал отец, увидев вас и услышав ваш голос?
-- Да, знаю.
-- Его без чувств перенесли потом в спальню...
-- Это не моя вина. Я говорил с вашей матерью, а он услышал, -- хмуро сказал Поль.
-- Я понимаю, Поль, и не корю вас. Вы, наверное, слышали из кабинета весь наш разговор и знаете, что бедный мой отец узнал меня. Я не вытерпела и, когда его унесли, пошла в его комнату, не побоявшись гнева матери, чтобы еще хоть раз обнять дорогого мне человека. Дверь была заперта, и я потихоньку постучалась. Он, видно, в это время пришел в себя, потому что спросил слабым голосом: "Кто там?"
-- А где же была ваша мать? -- спросил Поль.
-- Мать? Она ушла и заперла его, как ребенка. Я сказала ему, что это я, дочь его, Маргарита. Он узнал мой голос и велел мне пройти по потайной лестнице, которая ведет через маленький кабинет в его комнату. Через минуту я стояла уже на коленях у его постели, и он благословил меня. Да, он отдал мне свое родительское благословение... О, теперь я надеюсь, что судьба не будет ко мне так жестока!
-- Да, теперь будь спокойна, -- сказал Поль. -- У тебя все будет хорошо! Плачь об отце, моя милая, но о себе тебе плакать нечего. Теперь ты спасена.
-- О, вы еще не слыхали самого главного, Поль! Вы еще не слыхали! Выслушайте меня!
-- Говори, говори, моя милая!
-- Я стояла на коленях и плакала, целовала его руки... Вдруг, слышу, кто-то идет по лестнице. Отец, видно, узнал шаги, потому что быстро обнял меня в последний раз и сделал знак, чтобы я ушла. Я вскочила, но была так взволнована, что, вместо того чтобы выйти на потайную лестницу, попала в другой кабинет, без света и без выхода. Я ощупала стены и убедилась, что выйти мне невозможно. В это время кто-то вошел в комнату отца. Я замерла и боялась даже перевести дыхание. Это была моя мать со священником. Уверяю вас, Поль, она была бледнее умирающего!
-- Да, нелегко вам пришлось! -- сказал Поль вполголоса.
-- Священник сел у изголовья, -- продолжала Маргарита, все более воодушевляясь, -- матушка стояла в ногах. Вообразите мое положение! И я не могла бежать!.. Дочь вынуждена была слушать исповедь своего отца! О, это ужасно! Я упала на колени, закрыла глаза, чтобы не видеть, молилась, чтобы не слышать, и все-таки против воли... -- о, уверяю вас, Поль, против воли!.. -- я видела, слышала... и то, что я видела и слышала, никогда не изгладится из моей памяти! Я видела, как отец, взволнованный своими воспоминаниями, со смертельно бледным лицом, приподнялся на постели. Я слышала... как он говорил о дуэли... о неверности своей жены!.. Об убийстве!.. И при каждом слове матушка становилась все бледнее и бледнее и, наконец, закричала, чтобы заглушить его слова: "Не верьте ему, батюшка!.. Он безумный... помешанный... он сам не знает, что говорит! Не верьте ему!.." Поль, это было ужасное, безобразное зрелище! Мне стало плохо, и я потеряла сознание...
-- Вот и свершился суд! -- воскликнул Поль. -- И что же дальше, как же вы вышли из своей западни?
-- Не знаю, сколько времени пробыла я без чувств, -- продолжила свой рассказ Маргарита, -- но, когда пришла в себя, в комнате было уже тихо, как в склепе. Матушка и священник ушли, а возле постели отца горели две свечи. Я открыла пошире дверь и посмотрела на постель: она вся оказалась накрыта покрывалом, под которым, вытянувшись, лежал мой отец. Я поняла, что все кончено! От ужаса я не смела шевельнуться и в то же время страстно хотела приподнять покрывало, чтобы в последний раз поцеловать несчастного моего отца, пока его не положили еще в гроб. И все-таки страх победил! Не помню, как спустилась по лестнице, -- ступенек я не видела, потом куда-то бежала по залам, по галереям и, наконец, по свежести воздуха поняла, что я уже в парке. Я бежала как безумная! Я помнила, что вы должны быть здесь. Какой-то инстинкт... сама не понимаю, что это такое... что-то влекло меня в эту сторону. Мне казалось, что за мной гонятся тени и привидения. На повороте одной аллеи... не знаю, в самом ли деле это было или только мне так показалось... я вижу... матушка... вся в черном... идет тихо, бесшумно, как призрак. О, тут... страх дал мне крылья! Потом я почувствовала, что силы меня оставляют, и стала кричать. Добежала я почти до этих дверей... Знаете, я бы умерла, если б они не отворились. Мне все казалось... Тсс! -- сказала она вдруг шепотом. -- Вы слышите?
-- Да-да, -- ответил Поль, задувая лампу, -- кто-то идет.
-- Посмотрите, посмотрите, -- продолжала Маргарита, прячась за занавесом и закрывая им Поля. -- Посмотрите... я не ошиблась. Это она!
Дверь отворилась, маркиза вся в черном, бледная как тень, медленно вошла в дом, прикрыла за собой дверь, заперла ее на ключ и, не видя ни Поля, ни Маргариты, прошла во вторую комнату, где лежал Ашар. Она подошла к его постели, как перед этим к постели мужа, только священника с ней не было.
-- Кто там? -- спросил Ашар, открывая одну сторону полога.
-- Я, -- ответила маркиза, отдергивая другую половину.
-- Вы, маркиза? -- воскликнул старик с ужасом. -- Зачем вы пришли к постели умирающего?
-- Предложить тебе договор.
-- Чтобы погубить мою душу?
-- Напротив, чтобы спасти ее, Ашар, -- продолжала она, нагнувшись к умирающему, -- тебе уже ничего не нужно на этом свете, кроме духовника.
-- Да, но вы не прислали мне вашего священника...
-- Через пять минут он будет здесь... если только ты сам захочешь.
-- Прошу вас, пошлите за ним! -- сказал старик умоляюще. -- Только поскорее, мне уже недолго жить.
-- Да, старик... Но если я примирю тебя с небом, согласен ли ты за это успокоить меня на земле?
-- Что же я могу для вас еще сделать? -- проговорил умирающий, закрывая глаза, чтобы не видеть женщины, взгляд которой леденил кровь в его жилах.
-- Тебе нужен только духовник, чтобы спокойно умереть, а мне, ты знаешь сам, что мне нужно, чтоб я могла жить спокойно.
-- Так вы хотите погубить мою душу клятвопреступлением?..
-- Напротив, я хочу спасти ее прощением.
-- Прощение?.. Я его уже получил.
-- От кого же?
-- От того, кто один на свете мог простить меня.
-- Но Морне не может вернуться с того света! -- сказала маркиза голосом, в котором ирония смешивалась со страхом.
-- Вы забыли, маркиза, что у него остался сын.
-- Так ты тоже его видел? -- удивилась маркиза.
-- Да, да, я его видел! -- подтвердил Ашар.
-- И ты все сказал ему?
-- Все.
-- А документы о его рождении? -- спросила тревожно маркиза.
-- Я не мог их отдать ему, потому что маркиз был еще жив. Они здесь.
-- Ашар, -- воскликнула маркиза, бросившись на колени у постели. -- Ашар, сжалься надо мной!
-- Маркиза! Вы передо мной на коленях?
-- Да, старик, да! Я перед тобой на коленях прошу, умоляю тебя! В твоих руках честь одной из древнейших фамилий во всей Франции, вся моя прошедшая, вся оставшаяся моя жизнь!.. Эти бумаги!.. Моя душа, мое сердце, а главное -- мое имя, имя моих предков, имя моих детей! А ты-то знаешь, хоть и не все, что вытерпела, чему подвергалась я, чтобы только не было пятна на этом имени! Неужели ты думаешь, что мое сердце никогда не испытывало чувств к любимому человеку, к детям и мужу? Но я боролась к ними, Ашар, долго боролась и, наконец, заглушила их -- все, одно за другим! Я намного моложе тебя, старик! Мне еще долго жить, а ты уже умираешь. Посмотри на мои волосы: они седее твоих.
-- Что она говорит? -- прошептала Маргарита, отодвинув штору так, чтобы можно было видеть, что делается в другой комнате. -- О, боже мой!
-- Слушай, слушай, Маргарита! -- сказал Поль. -- Я хочу, чтобы ты от нее самой все узнала.
-- Да, -- говорил тем временем Ашар, -- да, вы всегда боялись только людского суда, вы забыли, что когда-то Бог помиловал блудницу...
-- Да, но люди хотели закидать ее каменьями!.. Двадцать поколений уважали наше имя, а если б они узнали то, что, спасибо тебе, до сих пор мне удалось утаить от них... это имя покрылось бы позором, и люди стали бы презирать его!.. Я столько страдала, старик, что, надеюсь, на том свете мне будет легче... Но люди, Ашар! Люди неумолимы -- они не прощают, не забывают! Да притом, разве я одна подвергнусь их оскорблениям, разве я одна буду страдать? С моей участью соединена участь сына и дочери. Тот старший... он так же дорог мне, как Эммануил и Маргарита! Но разве я имею право назвать его своим сыном? Ты знаешь, что по закону он старший в семье, и чтобы присвоить себе и титул и богатство, ему стоит только объявить свое имя. И тогда что же останется Эммануилу? Мальтийский крест? Маргарите? Монастырь!
-- Да, да, -- сказала Маргарита тихо, протягивая руки к маркизе. -- Да, монастырь, где бы я могла молиться за вас, матушка.
-- Тсс! Слушайте! -- сказал Поль.
-- Вы его мать, но вы его не знаете! -- проговорил умирающий, ослабевая.
-- Его я не знаю, но знаю вообще людей, -- ответила маркиза. -- У него сейчас нет имени -- он может получить древнее благородное имя; у него нет состояния -- он получит огромное богатство. И ты воображаешь, что он от всего этого откажется?
-- Да, если вы этого потребуете.
-- Но по какому праву я могу этого от него требовать? По какому праву я буду просить его пощадить меня, Эммануила, Маргариту? А он может мне сказать: "Я вас не знаю, маркиза, слышал только, что вы моя мать, больше ничего".
-- Его именем, маркиза, -- с трудом произнес Ашар, которому смерть уже начинала леденить язык, -- его именем обещаю вам... клянусь... о, Господи!
Маркиза приподнялась и нагнулась к больному, высматривая на лице его постепенное приближение смерти.
-- Ты обещаешь!.. Ты клянешься! -- сказала она. -- А разве он знает о твоем обещании? А! И ты хочешь, чтобы я, полагаясь на одно твое слово, прозакладывала двадцать лет моей жизни против двадцати минут, которые тебе остается прожить!.. Я просила, я умоляла тебя. В последний раз прошу, умоляю: отдай мне сам эти бумаги.
-- Они не мои, а его.
-- Они нужны мне! Непременно нужны, говорю я тебе! -- восклицала маркиза все с большей страстью по мере того, как Ашар ослабевал.
-- Господи! Спаси меня от этой муки! -- прохрипел старик.
-- Сейчас прийти сюда некому, -- сказала маркиза, обернувшись, и какая-то мысль мелькнула в ее холодных глазах. -- Ты говорил, что этот ключ всегда с тобой...
-- Неужели вы хотите вырвать его из рук умирающего?
-- Нет, -- ответила маркиза, -- я подожду...
-- Дайте мне умереть спокойно! -- сказал Ашар. -- Прошу вас, выйдите отсюда!
Маркиза бросилась на колени и низко, почти до самого пола, склонила голову. Ашар вытянулся на постели, сложил крестом руки и прижал распятие к груди.
Маркиза, не поднимая головы, взяла нижнюю часть занавеса и закинула обе половинки одну на другую так, чтобы лица умирающего не стало видно.
-- Какой ужас! -- прошептала Маргарита.
-- Да, нелегко вам пришлось сегодня, но вы держитесь, держитесь, -- подбодрил ее Поль.
Несколько минут продолжалось торжественное, страшное молчание, прерываемое только хрипами умирающего... Скоро все было кончено -- Ашара не стало на свете.
Маркиза приподняла голову, несколько минут тревожно вслушивалась в тишину, потом, не открывая занавеса, просунула под него руку и вытащила ключ. Молча встала и, не спуская глаз с постели, пошла к ящику, но в ту минуту, как она хотела вложить ключ в замок, Поль, который следил за каждым ее движением, бросился в комнату и, схватив маркизу за руку, сказал:
-- Дайте мне ключи, мадам! Маркиз умер, и эти бумаги мои.
-- Это вы? -- воскликнула маркиза, отскочив в ужасе и падая в кресло. -- Боже правосудный, это мой сын!
-- Что же это такое? -- прошептала Маргарита, падая в другой комнате на колени.
Поль отворил ящик и взял шкатулку, в которой столько лет хранились его документы.