III.

Аудіенція.

Де-Тревиль былъ въ данную минуту въ очень дурномъ расположеніи духа; тѣмъ не менѣе, онъ вѣжливо поклонился молодому человѣку, отвѣсившему ему поклонъ до земли; такое привѣтствіе вызвало его улыбку, а беарнскій выговоръ его напомнилъ ему въ одно и то же время его молодость и родину -- двойное воспоминаніе, заставляющее человѣка улыбнуться во всякомъ возрастѣ. Но приблизившись почти тотчасъ же къ пріемной и сдѣлавъ д'Артаньяну знакъ рукою, какъ бы спрашивая у него позволеніе покончить съ другими, прежде чѣмъ начать съ нимъ, онъ три раза крикнулъ, каждый разъ постепенно возвышая голосъ, перейдя всѣ промежуточные тона отъ повелительнаго до раздражительнаго:

-- Атосъ! Портосъ! Арамисъ!

Два мушкетера, носившіе два послѣднихъ имени и съ которыми мы уже познакомились, тотчасъ отдѣлились отъ группы, часть которой они составляли, и вошли въ кабинетъ, дверь котораго захлопнулась за ними, какъ только они переступили за его порогъ. Ихъ внѣшній видъ, хотя и не особенно спокойный, возбудилъ тѣмъ не менѣе своей непринужденностью, полной въ одно и то же время достоинства и покорности, восхищеніе д'Артаньяна, который видѣлъ въ этихъ людяхъ полубоговъ, а въ ихъ начальникѣ -- олимпійскаго Юпитера, вооруженнаго всѣми своими перунами.

Когда два мушкетера вошли, когда дверь затворилась за ними, когда и жужжащій говоръ,-- которому только что случившееся обстоятельство, безъ сомнѣнія, дало еще новую пищу для разговора,-- возобновился, когда, наконецъ, де-Тревиль, молча, съ нахмуренными бровями прошелся раза три или четыре вдоль всего своего кабинета, каждый разъ мимо Портоса и Арамиса, стоявшихъ молча навытяжкѣ, точно на парадѣ, онъ вдругъ остановился прямо противъ нихъ и окинулъ ихъ съ ногъ до головы сердитымъ взглядомъ:

-- Знаете, что сказалъ мнѣ король, воскликнулъ онъ,-- и это не дальше, какъ вчера вечеромъ,-- знаете-ли, господа, что?

-- Нѣтъ, отвѣтили послѣ минутнаго молчанія оба мушкетера: -- нѣтъ, капитанъ, намъ это неизвѣстно.

-- Но надѣемся, что вы сдѣлаете намъ честь сообщить,-- прибавилъ, кланяясь, Арамисъ самымъ вѣжливымъ и почтительнымъ тономъ.

-- Онъ сказалъ мнѣ, что отнынѣ будетъ набирать мушкетеровъ изъ гвардейцевъ кардинала!

-- Изъ гвардейцевъ кардинала! но отчего такъ? съ живостью спросилъ Портосъ.

-- Потому что онъ находитъ, что его плохое вино нуждается въ примѣси болѣе хорошаго.

Оба мушкетера покраснѣли до корня волосъ. Д'Артаньянъ не зналъ, что ему дѣлать, и хотѣлъ бы провалиться сквозь землю на сто метровъ.

-- Да, да, продолжалъ де-Тревиль, все болѣе горячась,-- и его величество былъ правъ, потому что, клянусь честью, дѣйствительно мушкетеры имѣютъ жалкій видь при дворѣ. Кардиналъ разсказывалъ вчера во время игры съ королемъ, съ видомъ соболѣзнованія, который мнѣ очень не понравился, что третьяго дня эти проклятые мушкетеры, эти разнузданные черти,-- и при этомъ съ ироніей онъ особенно напиралъ на послѣднія слова, что мнѣ не понравилось еще болѣе,-- эти жалкіе рубаки, прибавилъ онъ, смотря на меня своими кошачьими глазами, запоздали въ улицѣ Феру, въ одномъ кабакѣ, и ночной дозоръ его гвардейцевъ принужденъ былъ арестовать нарушителей ночной тишины. Чортъ возьми! Вы должны что нибудь знать объ этомъ! Арестовать моихъ мушкетеровъ. Вы были между ними, не запирайтесь -- васъ узнали, и кардиналъ назвалъ васъ по именамъ. Конечно, это собственно моя ошибка, да, моя собственно, такъ какъ я самъ лично выбираю своихъ людей. Послушайте, Арамисъ, зачѣмъ, вы, чортъ возьми, такъ домогались мундира, когда намъ было бы такъ хорошо подъ рясой, а вы, Портосъ, неужели на васъ такая чудная золотая перевязь только для того, чтобы на ней болталась соломенная шпага? А Атосъ! Я не вижу Атоса. Гдѣ онъ?

-- Капитанъ, онъ боленъ, грустно отвѣтилъ Арамисъ,-- очень боленъ.

-- Боленъ, вы говорите очень боленъ?-- но какой болѣзнью?

-- Опасаются, чтобы это не была натуральная оспа, отвѣчалъ Портосъ, желая, въ свою очередь, вставить слово въ разговоръ,-- и досаднѣе всего то, что это, очень вѣроятно, испортить его лицо.

-- Натуральной оспой? Вотъ еще славную басню вы мнѣ выдумываете, Портосъ!? Въ его годы и болѣть натуральной оспой? Не можетъ быть!.. Безъ сомнѣній, раненъ, можетъ быть убить. Ахъі Если бъ я зналъ это!.. Sangdieu! Господа мушкетеры, я не допускаю, чтобы вы шлялись по такимъ дурнымъ мѣстамъ, чтобы затѣвали ссоры на улицахъ и чтобъ позорили шпагу на перекресткахъ. Однимъ словомъ, я не хочу, чтобы вы дѣлались посмѣшищемъ гвардейцевъ кардинала, людей храбрыхъ, спокойныхъ, ловкихъ, которые не ставятъ себя никогда въ такое положеніе, чтобы ихъ арестовывали, да и не позволили бы себя арестовать, я увѣренъ въ этомъ. Они предпочли бы лучше умереть на мѣстъ, чѣмъ отступить хотя бы на шагъ. Спасаться, удирать, бѣжать,-- это идетъ только королевскимъ мушкетерамъ!

Портосъ и Арамисъ были внѣ себя, дрожали отъ бѣшенства. Они охотно задушили бы де-Тревиля, если бы не чувствовали, что въ основѣ всего этого кроется сильная любовь къ нимъ, которая и заставляетъ его говорить такимъ образомъ. Они били ногой по ковру, кусали до крови губы и изо всей силы сжимали эфесы шпагъ. Снаружи, какъ мы сказали, слышали, какъ позвали Атоса, Портоса и Арамиса, и по голосу де-Тревиля догадывались, что онъ очень сердится. Десятки любопытныхъ головъ навострили уши и блѣднѣли отъ ярости, потому что ихъ напряженный слухъ не пропускалъ ни одного звука изъ того, что говорилось, и время отъ времени передавали оскорбительныя слова капитана всѣмъ присутствовавшимъ въ пріемной.

Въ одну минуту весь домъ, начиная отъ кабинетныхъ дверей до выходныхъ, пришелъ въ волненіе.

-- А! королевскіе мушкетеры позволяютъ гвардейцамъ кардинала брать себя подъ арестъ, продолжалъ де-Тревиль, внутренно бѣсившійся не менѣе своихъ солдатъ, но произнося слова отрывисто и погружая ихъ, такъ сказать, одно за другимъ, какъ удары стилета, въ грудь своихъ слушателей.-- А! шестеро гвардейцевъ его высокопреосвященства арестовываютъ шестерыхъ мушкетеровъ его величества! Чортъ возьми! я рѣшился! Я немедленно отправляюсь въ Лувръ, подаю прошеніе объ увольненіи меня изъ капитановъ королевскихъ мушкетеровъ, поступаю поручикомъ въ гвардію кардинала, и если онъ мнѣ откажетъ,-- чортъ возьми!-- сдѣлаюсь аббатомъ!

При этихъ словахъ ропотъ, слышавшійся снаружи, превратился въ взрывъ. Со всѣхъ сторонъ ничего не было слышно -- можно было разобрать только ругательства и проклятія; восклицанія: "Чортъ возьми! Смерть всѣмъ чертямъ!" скрещивались въ воздухѣ.

Д'Артаньянъ искалъ мѣста, гдѣ бы ему спрятаться, и чувствовалъ непреодолимое желаніе сунуться подъ столъ.

-- Ну, что-жъ, капитанъ, сказалъ Портосъ внѣ себя,-- истина та, что насъ было шестеро противъ шестерыхъ, но мы были схвачены измѣннически и, прежде, чѣмъ мы успѣли обнажить шпаги, двое изъ насъ пали мертвыми, а Атосъ, раненый опасно, былъ не въ лучшемъ состояніи. Вы вѣдь знаете Атоса, капитанъ, онъ пробовалъ встать два раза и снова падалъ. Тѣмъ не менѣе мы не сдались, нѣтъ! насъ утащили силой. Дорогой мы спаслись. Что же касается до Атоса, то его сочли мертвымъ и преспокойно оставили на мѣстѣ битвы, полагая, что не стоитъ труда его уносить. Вотъ вся исторія. Чортъ возьми!-- не всѣ, вѣдь, сраженія выигрываются! Великій Помпей потерялъ сраженіе при Фарсалѣ, а король Францискъ I, который, какъ мнѣ приходилось слышать, не уступалъ Помпею, все-таки проигралъ сраженіе при Павіи.

-- А я имѣю честь увѣрить васъ,-- я прокололъ одного его же собственной шпагой, сказалъ Арамисъ,-- такъ какъ моя переломилась при отраженіи перваго удара,-- Прокололъ или убилъ, капитанъ, какъ вамъ будетъ пріятнѣе и угодно.

-- Я не зналъ этого, возразилъ де-Тревиль болѣе мягкимъ тономъ,-- кардиналъ, какъ я вижу, преувеличилъ.

-- Но ради Бога, капитанъ, продолжалъ Арамисъ, который, видя, что капитанъ успокоивается, осмѣлился высказать просьбу:-- ради Бога, капитанъ, не говорите, что самъ Атосъ раненъ: онъ былъ бы въ отчаяніи, если бы это дошло до слуха короля, и такъ какъ рана одна изъ самыхъ опасныхъ, потому что черезъ плечо она проникаетъ въ грудь, то можно опасаться...

Въ эту самую минуту поднялась портьера, и изъ-подъ ея бахромы показалась голова съ благороднымъ, прекраснымъ, но страшно блѣднымъ лицомъ.

-- Атосъ! вскричали оба мушкетера.

-- Атосъ! повторилъ самъ де-Тревиль.

-- Вы меня требовали, капитанъ, сказалъ Атосъ де-Тревилю ослабѣвшимъ, но совершенно спокойнымъ голосомъ,-- вы меня спрашивали, какъ мнѣ передали товарищи, и я поспѣшилъ явиться за вашими приказаніями: что вамъ угодно, капитанъ?

И съ этими словами мушкетеръ, одѣтый безукоризненно, какъ всегда, затянутый, вошелъ твердой поступью въ кабинетъ. Де-Тревиль, растроганный до глубины души этимъ доказательствомъ храбрости, поспѣшилъ къ нему навстрѣчу.

-- Я только что говорилъ этимъ господамъ, прибавилъ онъ,-- что я запрещаю моимъ мушкетерамъ подвергать свою жизнь безъ нужды опасности, потому что храбрые люди очень дороги королю и король знаетъ, что его мушкетеры самые храбрые люди на землѣ. Вашу руку, Атосъ.

И не успѣлъ новопришедшій протянуть ему руку въ отвѣтъ на это доказательство своего къ нему расположенія, какъ де-Тревиль схватилъ его правую руку и изо всѣхъ силъ сжалъ ее, не замѣчая, что Атосъ, какъ ни велика была его власть надъ собой, сдѣлалъ болѣзненное движеніе и поблѣднѣлъ еще болѣе, что казалось почти невозможнымъ.

Дверь оставалась полуотворенной, такъ было сильно волненіе, произведенное появленіемъ Атоса, о которомъ было всѣмъ извѣстно, что онъ раненъ, несмотря на желаніе сохранить это втайнѣ. Послѣднія слова капитана были встрѣчены одобрительными восклицаніями, и двѣ или три головы, увлеченныя восторгомъ, показались изъ-за портьеры. Безъ сомнѣнія, де-Тревиль тотчасъ бы остановилъ это нарушеніе правилъ этикета, какъ вдругъ почувствовалъ въ своей рукѣ, что рука Атоса судорожно сжимается, и, взглянувъ на него, замѣтилъ, что тотъ падаетъ въ обморокъ. Атосъ, собравшій свои послѣднія силы, чтобы превозмочь свою боль, въ эту самую минуту, наконецъ, побѣжденный ею, какъ мертвый свалился на паркетъ.

-- Хирурга! вскричалъ де-Тревиль.-- Королевскаго хирурга! лучшаго! Хирурга, или, Sangdieu!-- мои храбрый Атосъ умретъ.

На крикъ де-Тревиля всѣ бросились въ его кабинетъ, двери котораго оставались открытыми, каждый суетился около раненаго. Но всѣ эти хлопоты были бы безполезны, если бы требуемый докторъ не оказался въ самомъ зданіи; онъ раздвинулъ толпу, приблизился къ Атосу, все еще лежавшему безъ чувствъ, и такъ какъ весь этотъ шумъ и все это движеніе очень стѣсняли его, онъ прежде всего счелъ необходимымъ попросить, чтобы мушкетера перенесли въ сосѣднюю комнату. Тотчасъ же де-Тревиль отворилъ двери и указалъ дорогу Портосу и Арамису, которые унесли на рукахъ своего товарища. На этой группой послѣдовалъ хирургъ, а за хирургомъ двери снова затворились.

Тогда кабинетъ де-Тревиля, это обыкновенно столь уважаемое мѣсто, мгновенно превратился во вторую пріемную.

Всякій разсуждалъ, разглагольствовалъ, громко говорилъ, клянясь, проклиная и посылая кардинала и его гвардейцевъ ко всѣмъ чертямъ.

Минуту спустя Портосъ и Арамисъ вернулись; де-Тревиль и хирургъ одни остались около раненаго.

Наконецъ, вернулся и де-Тревиль. Раненый пришелъ въ чувство; хирургъ объявилъ, что состояніе мушкетера не представляетъ ничего такого, что могло бы безпокоить его друзей, и его слабость была, просто, только слѣдствіемъ большой потери крови.

Затѣмъ де-Тревиль сдѣлалъ знакъ рукою, и всѣ удалились, исключая д'Артаньяна, который ни на минуту не забывалъ, что онъ на аудіенціи, и съ упорствомъ гасконца оставался все на томъ же мѣстѣ.

Когда всѣ вышли и двери снова затворились, де-Тревиль обернулся и увидѣлъ себя наединѣ съ молодымъ человѣкомъ. Только что случившееся происшествіе заставило его, нѣкоторымъ образомъ, потерять нить своихъ мыслей. Онъ освѣдомился, чего отъ него хочетъ настойчивый проситель. Д'Артаньянъ назвалъ себя, и де-Тревиль, сразу вернувшись ко всѣмъ своимъ воспоминаніямъ настоящаго и прошлаго, вспомнилъ, въ чемъ дѣло.

-- Простите, сказалъ онъ. улыбаясь,-- простите, мой милый землякъ, но я о васъ окончательно позабылъ. Что дѣлать! Капитанъ -- отецъ семейства, взявшій на себя большую отвѣтственность, чѣмъ всякій обыкновенный отецъ семейства. Солдаты -- взрослыя дѣти, но такъ какъ я стою за то, чтобы приказы короля, и въ особенности кардинала, были исполняемы...

Д'Артаньянъ не могъ скрыть улыбки. Но этой улыбкѣ де-Тревиль разсудилъ, что имѣетъ дѣло вовсе не съ дуракомъ и, прямо переходя къ дѣлу, перемѣнилъ разговоръ:

-- Я очень любилъ вашего отца, сказалъ онъ.-- Что могу сдѣлать для его сына? Торопитесь, мое время не принадлежитъ мнѣ.

-- Капитанъ, сказалъ д'Артаньянъ,-- пріѣхавъ изъ Тарбъ сюда, я имѣлъ намѣреніе, въ знакъ вашего расположенія къ моему отцу, о которомъ вы сохранили воспоминаніе, просить васъ принять меня въ мушкетеры, но послѣ того, что мнѣ пришлось увидѣть въ эти два часа, я понимаю, что такая милость была бы слишкомъ велика, и я боюсь что не заслуживаю ея.

-- Дѣйствительно, это большая милость, молодой человѣкъ, отвѣчалъ де-Тревиль,-- но она можетъ быть не на столько выше вашихъ силъ, какъ это мы думаете или дѣлаете видъ, что думаете. Во всякомъ случаѣ, постановленіе его величества предугадало подобный случай, и я съ сожалѣніемъ долженъ сообщить вамъ, что въ мушкетеры принимаютъ только послѣ предварительнаго испытанія въ нѣсколькихъ сраженіяхъ, послѣ какихъ нибудь особенно блистательныхъ подвиговъ или послѣ двухъ лѣтъ службы въ какомъ нибудь полку, пользующемся меньшимъ покровительствомъ, чѣмъ нашъ.

Д'Артаньянъ молча поклонился. Онъ чувствовалъ еще болѣе сильное желаніе надѣть мундиръ мушкетера съ тѣхъ поръ, какъ явились такія сильныя препятствія достигнуть этого.

-- Но, продолжалъ де-Тревиль, устремляя на своего земляка такой проницательный взглядъ, точно, казалось, онъ хотѣлъ проникнуть до глубины его сердца:-- но, во вниманіе къ вашему отцу, моему старому пріятелю, какъ я сказалъ, я хочу что нибудь для васъ сдѣлать, молодой человѣкъ. Наши беарнскіе молодые люди обыкновенно не особенно богаты, и я сомнѣваюсь, чтобы положеніе вещей очень измѣнилось съ тѣхъ поръ, какъ я уѣхалъ изъ провинціи. Вѣроятно, вы немного лишнихъ денегъ привезли съ собой?

Д'Артаньянъ гордо выпрямился, показывая этимъ, что онъ не проситъ милостыни ни у кого.

-- Хорошо, молодой человѣкъ, хорошо, продолжалъ де-Тревиль,-- я знаю этотъ гордый видъ: я явился въ Парижъ съ четырьмя экю въ карманѣ, готовый подраться со всякимъ, кто мнѣ сказалъ бы, что я не въ состояніи купить цѣлый Лувръ.

Д'Артаньянъ выпрямился еще болѣе: благодаря продажѣ своей лошади, онъ начиналъ свою карьеру имѣя четырьмя экю болѣе, чѣмъ имѣлъ де-Тревиль, когда начиналъ свою.

-- Итакъ, вы должны, говорю я, сберечь то, что вы имѣете, какъ бы велика эта сумма ни была; но въ то же время вы должны усовершенствоваться въ тѣлесныхъ упражненіяхъ, какъ подобаетъ каждому дворянину. Сегодня же я напишу письмо директору королевской академіи, и съ завтрашняго дня онъ приметъ васъ безъ всякой платы. Не отказывайтесь отъ этого одолженія. Наши дворяне изъ самыхъ богатыхъ и лучшихъ семействъ добиваются этого иногда безъ всякаго успѣха. Вы выучитесь верховой ѣздѣ, фехтованью, танцамъ; вы сдѣлаете тамъ хорошій кругъ знакомства и, отъ времени до времени, будете приходить повидаться со мной, чтобы разсказать, какъ идутъ ваши занятія, и я увижу, могули я что нибудь сдѣлать для васъ.

Какъ мало ни былъ знакомъ д'Артаньянъ съ придворнымъ обращеніемъ, онъ все же замѣтилъ холодность этого пріема.

-- Увы, капитанъ, сказалъ онъ,-- я вижу сегодня, какъ мнѣ недостаетъ рекомендательнаго письма, даннаго мнѣ моимъ отцомъ для передачи вамъ.

-- Дѣйствительно, отвѣчалъ де-Тревиль,-- я удивляюсь, что вы предприняли такое длинное путешествіе безъ этого необходимаго для васъ подспорья -- для насъ, беарицевъ, это единственная надежда.

-- Я имѣлъ письмо, капитанъ, и, благодаря Бога, написанное, какъ слѣдуетъ, по всей формѣ, вскричалъ д'Артаньянъ,-- но у меня его измѣннически украли.

И онъ разсказалъ всю исторію, приключившуюся въ Менгѣ, обрисовавъ незнакомаго господина въ его малѣйшихъ подробностяхъ, и передалъ все съ такимъ увлеченіемъ и правдивостью, что привелъ въ восхищеніе де-Тревиля.

-- Вотъ это странно! сказалъ де-Тревиль, призадумываясь:-- вы, значитъ, говорили обо мнѣ вслухъ?

-- Да, капитанъ, безъ сомнѣнія я сдѣлалъ эту неосторожность; что дѣлать -- такое имя, какъ ваше, должно было служить мнѣ щитомъ въ дорогѣ: судите сами, часто-ли я становился подъ его защиту.

Въ то время лесть была въ большомъ ходу, и де-Тревиль любилъ, такъ же, какъ король и кардиналъ, чтобы ему курили ѳиміамъ, а потому, съ видимымъ удовольствіемъ, онъ не могъ удержаться отъ улыбки, но эта улыбка скоро исчезла и онъ вернулся къ происшествію въ Менгѣ:

-- Скажите мнѣ, не было-ли у этого господина на щекѣ рубца?

-- Да, точно царапина, сдѣланная пулей.

-- Не былъ ли этотъ человѣкъ красивой наружности!

-- Да.

-- Высокаго роста?

-- Да.

-- Брюнетъ, блѣдный?

-- Да, да, все такъ. Какъ это можетъ быть, капитанъ, что вы знаете этого человѣка? Ахъ! если только я его когда нибудь найду, а я найду его, клянусь вамъ въ этомъ, будь это хоть въ аду..

-- Онъ ожидалъ женщину? продолжалъ спрашивать де-Тревиль.

-- По крайней мѣрѣ, онъ уѣхалъ послѣ минутнаго разговора съ той, которую ждалъ.

-- Вы не знаете, о чемъ они говорили?

-- Онъ передалъ ей шкатулку, говорилъ, что въ этой шкатулкѣ заключаются инструкціи, и наказывалъ ей открыть ее только въ Лондонѣ.

-- Эта женщина была англичанка?

-- Онъ называлъ ее милэди.

-- Это онъ! прошепталъ де-Тревиль,-- это онъ! я думалъ, что онъ еще въ Брюсселѣ.

-- О! капитанъ, если вы знаете, кто этотъ человѣкъ, вскричалъ д'Артаньянъ,-- объясните мнѣ, кто и откуда онъ, и затѣмъ я освобождаю васъ отъ всего, даже отъ вашего обѣщанія принять меня въ мушкетеры, потому что прежде всего я хочу отомстить за себя.

-- Берегитесь его, молодой человѣкъ; напротивъ, если вы увидите его на одной сторонѣ улицы, переходите на другую! Не ударьтесь о такую скалу: она разобьетъ васъ, какъ стекло.

-- Это нисколько не мѣшаетъ, сказалъ д'Артаньянъ,-- тому, что если когда нибудь я его найду...

-- А пока, возразилъ де-Тревиль,-- послушайтесь моего совѣта: не ищите его.

Де-Тревиль вдругъ остановился, пораженный однимъ внезапнымъ подозрѣніемъ. Страшная ненависть, которую такъ открыто выказывалъ молодой путешественникъ къ этому человѣку, который, что довольно неправдоподобно, похитилъ письмо его отца,-- эта ненависть, не скрывала-ли она какое нибудь вѣроломство? не былъ ли подосланъ этотъ молодой человѣкъ его высокопреосвященствомъ? не явился-ли онъ для того, чтобы разставить ему какую нибудь ловушку? Этотъ самозванный д'Артаньянъ, не лазутчикъ-ли онъ кардинала, котораго старались ввести къ нему въ домъ и приставить къ нему, чтобы обманомъ вызвать его довѣріе и затѣмъ погубить ого. какъ это тысячу разъ уже практиковалось. Онъ посмотрѣлъ на д'Артаньяна въ этотъ второй разъ еще пристальнѣе, чѣмъ въ первый, и видъ этого лукаваго лица, сверкающаго умомъ и притворною покорностью, мало успокоилъ его.

"Я знаю хорошо, что онъ гасконецъ, подумалъ онъ,-- но онъ можетъ быть такъ же хорошъ для кардинала, какъ и для меня. У видамъ, испытаемъ его".

-- Мой другъ, сказалъ онъ съ разстановкой,-- я хочу, какъ сыну моего стараго друга,-- такъ какъ я считаю правдивой исторію этого потеряннаго письма,-- я хочу, говорю я, чтобы загладить холодность моего пріема, которую вы замѣтили, открыть вамъ тайны нашей политики. Король и кардиналъ лучшіе друзья между собой; они ссорятся между собою только для вида, чтобы обмануть глупцовъ. Я не хочу, чтобы мой землякъ, красивый кавалеръ, храбрый молодой человѣкъ, созданный для того, чтобы сдѣлать карьеру, повѣрилъ всѣмъ этимъ притворствамъ и, какъ идіотъ, попался бы въ сѣти по слѣдамъ столь многихъ, которые въ нихъ погибли. Подумайте хорошенько о томъ, что я преданъ этимъ двумъ всемогущимъ повелителямъ и что мои серьезные поступки никогда не будутъ имѣть другой цѣли, какъ служеніе королю и кардиналу, одному изъ славнѣйшихъ геніевъ, когда либо созданныхъ Франціей. Теперь, молодой человѣкъ, сообразите все это, и если вы питаете къ кардиналу непріязнь или злобу вслѣдствіе какихъ нибудь фамильныхъ или другихъ причинъ, или даже просто инстинктивно, какъ это мы видимъ иногда у нѣкоторыхъ дворянъ, простимся и разстанемся. Я помогу вамъ въ тысячѣ другихъ обстоятельствъ, но не оставлю васъ при себѣ. Надѣюсь, что моею откровенностью, во всякомъ случаѣ, я пріобрѣту въ васъ друга, такъ какъ до сихъ поръ вы первый молодой человѣкъ, кому я говорилъ такимъ образомъ.

А въ то же время де-Тревиль думалъ про себя: если кардиналъ подослалъ мнѣ эту молодую лисицу, онъ, который знаетъ, до какой степени я его ненавижу, конечно, не преминулъ сказать своему шпіону, что лучшій способъ понравиться мнѣ, это поносить его самымъ жесточайшимъ образомъ, а потому, несмотря на всѣ мои увѣренія, хитрый землякъ отвѣтитъ мнѣ навѣрно, что онъ питаетъ отвращеніе къ его высокопреосвященству. Случилось совершенно иначе, а не такъ, какъ этого ожидалъ де-Тревиль. Д'Артаньянъ отвѣтилъ съ большимъ простосердечіемъ:

-- Капитанъ, я явился въ Парижъ съ точно такими же намѣреніями. Мой отецъ наказывалъ мнѣ никому не спускать обиды, кромѣ короля, кардинала и васъ, которыхъ онъ считаетъ тремя первыми лицами во Франціи.

Какъ могли замѣтить, д'Артаньянъ прибавилъ имя де-Тревиля къ двумъ первымъ, но онъ думалъ, что это прибавленіе ничего не испортитъ.

-- Я питаю большое благоговѣніе къ кардиналу, продолжалъ онъ,-- и самое глубокое уваженіе ко всѣмъ его дѣйствіямъ. Тѣмъ лучше для меня, капитанъ, если вы говорите со мной, какъ вы мнѣ сказали, откровенно, потому что тогда вы сдѣлаете мнѣ честь оцѣнить это сходство нашихъ вкусовъ, но если вы имѣете ко мнѣ какое-либо недовѣріе, что, впрочемъ, очень естественно, я чувствую, что я гублю себя, говоря правду; но, тѣмъ не менѣе, вы не перестанете меня уважать, а я дорожу этимъ болѣе всего на свѣтѣ.

Де-Тревиль былъ удивленъ въ высшей степени. Столько проницательности, такая, наконецъ, откровенность восхитили его, но не совсѣмъ разсѣяли его сомнѣнія. Чѣмъ выше этотъ молодой человѣкъ казался передъ другими молодыми людьми, тѣмъ болѣе онъ внушалъ страха, если въ немъ ошибиться. Тѣмъ не менѣе де-Тревиль пожалъ руку д'Артаньяну и сказалъ ему:

-- Вы -- благородный молодой человѣкъ, но въ настоящее время я не могу сдѣлать ничего, кромѣ того, что я вамъ только что предложилъ. Мой домъ будетъ всегда открыть для васъ. Впослѣдствіи, имѣя возможность явиться ко мнѣ во всякій часъ и, слѣдовательно, пользоваться всякимъ случаемъ, вѣроятно, вамъ удастся добиться того, чего вы желаете.

-- То есть, капитанъ, возразилъ д'Артаньянъ,-- вы ожидаете, чтобы я сдѣлался достойнымъ этой чести? Въ такомъ случаѣ будьте покойны, прибавилъ онъ съ фамильярностью гасконца,-- вамъ не придется ждать долго.

И онъ поклонился, чтобы уйти, какъ будто съ этихъ поръ все остальное касалось его одного.

-- Но подождите же, сказалъ де-Тревиль, останавливая его,-- я вамъ обѣщалъ письмо къ директору академіи. Или вы слишкомъ горды, чтобы принять его, молодой человѣкъ?

-- Нѣтъ, капитанъ, сказалъ д'Артаньянъ:-- я вамъ отвѣчаю, что съ этимъ письмомъ не случится того, что случилось съ письмомъ, адресованнымъ вамъ; я буду его беречь такъ, что оно дойдетъ, клянусь вамъ, по своему назначенію, и горе тому, кто попытается похитить его у меня!

При этомъ хвастовствѣ де-Тревиль улыбнулся и, оставивъ своего молодого земляка въ амбразурѣ окна., гдѣ они разговаривали, Отъ сѣлъ у стола и началъ писать обѣщанное рекомендательное письмо. Въ это время д'Артаньянъ, которому нечего было дѣлать, принялся выбивать маршъ по стеклу окна и смотрѣлъ на мушкетеровъ, которые уходили одинъ за другимъ, провожая ихъ взглядомъ до тѣхъ поръ, пока они исчезали, повернувъ въ улицу. Де-Тревиль, написавши письмо, запечаталъ его, и, вставъ, подошелъ къ молодому человѣку, чтобы отдать ему; но въ ту самую минуту, какъ д'Артаньянъ протянулъ руку, чтобы взять его, де-Тревиль очень удивился, увидѣвъ, что его протеже вдругъ сдѣлалъ скачокъ, покраснѣлъ отъ гнѣва и стремительно бросился изъ кабинета, вскричавъ:

-- А! Sangdieu! Онъ не ускользнетъ отъ меня на этотъ разъ!

-- Но кто? спросилъ де-Тревиль.

-- Онъ, мой воръ! отвѣтилъ д'Артаньянъ.-- А! измѣнникъ!

И онъ скрылся.

-- Сумасшедшій чортъ! проворчалъ де-Тревиль.-- Если еще только, прибавилъ онъ,-- это не одна изъ уловокъ улизнуть, видя, что онъ промахнулся.