Теперь разсмотримъ вопросъ: подлежитъ ли адвокатъ за веденіе завѣдомо неправаго дѣла (гражданскаго), за отстаиваніе завѣдомо несправедливыхъ требованій, за стараніе укрѣпить за довѣрителемъ имущественныя нрава, пріобрѣтенныя имъ завѣдомо-безчестнымъ, безнравственнымъ путемъ,-- путемъ обмана, доказаннаго на судѣ,-- какой-либо отвѣтственности? Намъ кажется, что на вопросъ, поставленный въ такомъ видѣ, у всѣхъ тѣхъ, которые признаютъ за адвокатурою какое-нибудь общественное значеніе, не можетъ быть двухъ отвѣтовъ. Мы не даромъ такъ сильно настаиваемъ на элементѣ "завѣдомости". Говорятъ, "нельзя требовать отъ адвоката, чтобы каждый разѣ обсуждалъ онъ внутренніе мотивы, нарождающіе и двигающіе судебный процессъ, чтобы, такъ сказать, проникалъ онъ въ душу своего кліента и, только произведя въ ней тщательный розыскъ и убѣдясь въ полномъ соотвѣтствіи ея (чего?) съ своими субъективными воззрѣніями, принималъ на себя веденіе дѣла" (ст. г. Невядомскаго). къ чему эти чудовищныя преувеличенія и очевидныя натяжки? Даже и органы суда, вооруженные многосложными орудіями для раскрытія мотивовъ дѣйствій людей, не всегда умѣютъ ихъ открыть. Такъ можно лк требовать такого невозможнаго розыска отъ адвоката? Nul n'est tenn à l'impossible. Никто ничего подобнаго и не требуетъ отъ адвоката, но отъ него и можно, и должно требовать слѣдующаго: разъ онъ тѣмъ ли, другимъ ли способомъ убѣдился вполнѣ, что право кліента его пріобрѣтено путемъ безнравственнымъ, путемъ обмана, онъ не долженъ принимать такого дѣла. Положимъ, узнавать адвокатъ, путемъ ли личнаго разспроса, или инымъ путемъ, что кліентъ, предлагающій ему дѣло, получилъ по заемному письму деньги, но росписки не выдалъ,-- можетъ ли онъ вести такое дѣло? Квартирантъ съѣхалъ съ квартиры и не додалъ хозяину наемной платы, о чемъ онъ откровенно заявляетъ адвокату, но проситъ адвоката отстоять его право и освободить отъ платежа денегъ по отсутствію письменныхъ доказательствъ. Такія заявленія весьма возможны въ виду распространеннаго въ публикѣ взгляда, по которому адвокатъ на то и приглашается, чтобы своимъ крючкотворствомъ помогать устраивать разныя каверзы и плутни на законномъ основаніи. Что же, адвокатъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что онъ не одаренъ сердцевѣдѣніемъ, долженъ закрывать глаза и въ приведенныхъ случаяхъ, когда для него очевидны обманъ и неправда?
Гражданскіе законы, по cвоей природѣ, были и будутъ всегда болѣе или менѣе формальны. Разнаго рода формальности, устанавливаемыя закономъ, съ самыми добрыми намѣреніями, иногда превращаются въ орудіе безсовѣстной мошеннической продѣлки. Гражданскій судъ, чувствующій наличность обмана, не всегда можетъ придти на помощь обманутой сторонѣ. Для него высшее мѣрило законъ: dura lex, sed lex. Совсѣмъ въ иномъ положеніи адвокатъ. Онъ нерѣдко бываетъ поставленъ въ возможность ознакомиться съ такими интимными сторонами дѣла, которыя бываютъ сокрыты для суда. Вотъ почему отъ него въ правѣ требовать общество, чтобы онъ, по возможности, предупредилъ тѣ прискорбныя столкновенія закона и справедливости, о которыхъ упоминалось выше. Разъ адвокатъ можетъ оказать правосудію эту услугу, ему одному доступную, онъ долженъ ее оказать.
Но въ громадномъ большинствѣ случаевъ эта сторона дѣятельности адвоката, именно благодаря своей интимности, остается внѣ контроля совѣтовъ. Дѣло Лохвицкаго тѣмъ и было замѣчательно, что тутъ не могло быть никакого сомнѣнія относительно того, извѣстна "ли была адвокату нравственная подкладка дѣла Элькина. "Въ дѣйствіяхъ Эльвина на судѣ гражданскомъ,-- сказано въ рѣшеніи московской судебной палаты,^выразилось продолженіе тѣхъ обманныхъ поступковъ, которые разсматривались уголовнымъ судомъ и которые заключаются въ стремленіи присвоить себѣ чужую собственность вопреки воли обманутаго имъ собственника; дѣйствія эти представляются вполнѣ нечестными, недобросовѣстными и въ высшей степени предосудительными. Лохвицкій, бывшій защитникомъ Элькина предъ уголовнымъ судомъ, зналъ и могъ не знать истинныя обстоятельства дѣда; онъ считалъ ихъ безнравственными; самъ Эдькинъ въ объясненіяхъ съ своимъ защитникомъ называлъ ихъ разбойническими, однако, Лохвицкій въ гражданскомъ судѣ, въ качествѣ повѣреннаго Элькина и опираясь исключительно на формальную сторону дѣла, поддерживалъ и развивалъ требованія Элькина". Палата признала, что Лохвицкій нарушилъ самую существенную свою обязанность -- дѣйствовать честно. Сенатъ, не отвергая и не имѣя права отвергнуть справедливость установленныхъ палатою фактовъ, призналъ, однако, что въ дѣйствіяхъ Лохвицкаго нѣтъ ничего предосудительнаго (рѣш. 1879 г., No 1). Кто тутъ правъ?