I.

Синьоръ Козмо.

Внутренній дворъ "Grand Hôtel"'я кишѣлъ блестящей и разнообразной толпой. Среди общаго шума и гама, по временамъ раздавались болѣе громкіе и рѣзкіе голоса, которьге покрывали сдержанный гулъ частныхъ разговоровъ.

Былъ второй часъ дня, и послѣдніе изъ завтракавшихъ въ великолѣпной столовой отеля, по пяти франковъ съ виномъ, выходили на терасу перваго этажа. Въ отдѣльныхъ группахъ, изъ трехъ и четырехъ лицъ, шелъ оживленный разговоръ. Мужчины, ловко дѣйствуя зубочистками или закуривая папироски, съ выраженіемъ сытаго довольства или пресыщенной скуки, лѣниво отдыхали въ четыреугольныхъ креслахъ. Женщины, въ числѣ которыхъ были молодыя и привлекательныя, медленно спускались по широкимъ ступенямъ лѣстницы, постукивая своими высокими каблучками, и обращая вниманіе мужчинъ на хорошеньшія ножки, и щегольскую обувь, ловко выставляемыя на показъ приподнятыми на вершокъ или на два, вышитыми юбками или кружевной оборкой balayeuse.

Нѣкоторыя, выходя изъ дверей, дѣлали знакъ старому, по очень расторопному коммиссіонеру, который, съ бумагой и карандашемъ въ рукѣ, вызывалъ экипажи условными криками со второго двора или съ бульвара; стукъ лошадиныхъ копытъ весело раздавался по каменной мостовой: коляски, кареты, ландо, подъѣзжали къ подъѣзду и быстро уносили кокетливо одѣтыхъ дамъ и ихъ изящныхъ кавалеровъ.

Тутъ собрались представители всѣхъ національностей. Были и парижане, съ неизбѣжной красной ленточкой въ петлицѣ, съ отвернутыми воротничками рубашки, навощенными усами, и сіяющими шляпами, въ перетянутыхъ въ тальѣ сертукахъ и ботинкахъ, съ высокими каблуками. Немного подалѣе венгерецъ, старался, не безъ успѣха, придать себѣ видъ англичанина, своимъ утреннимъ съютомъ, но національность его вполнѣ выдавалъ оливковый цвѣтъ лица и длинные, завитые усы, нѣсколько похожіе на рога его любимыхъ животныхъ. Потомъ кидалась въ глаза любопытная коллекція американцевъ, начиная съ высокаго худощаваго уроженца Новой-Англіи и грубаго длинноволосаго колониста восточныхъ штатовъ, фигуры которыхъ, представляя странную смѣсь простоты и хитрости, возбуждали невольно мысль, что это искатели приключеній, сдѣлавшіеся методистскими пасторами, и кончая многочисленными и разнообразными, широкоплечими подражателями модныхъ англичанъ въ одеждѣ и манерѣ, которыхъ въ настоящее время можно встрѣтить во всѣхъ городахъ атлантическаго берега Сѣверной Америки. Между ними виднѣлись тамъ и сямъ дамы, блѣдныя, граціозныя, часто очень хорошенькія и всегда изящно одѣтыя, которыя съ гнусливымъ акцентомъ, тотчасъ выдающимъ ихъ національность, обсуждали программу удовольствій на этотъ день.

Въ противоположномъ углу терасы двѣ красивыя молодыя дѣвушки, большого роста, съ аристократической осанкой, правильными чертами, напоминающими римлянокъ, черными глазами, длинными, шелковистыми рѣсницами и, прелестнымъ, хотя, быть можетъ, нѣсколько искуственнымъ цвѣтомъ лица, говорили очень мелодичнымъ голосомъ, на невѣдомомъ языкѣ, съ маленькимъ щедушнымъ и уродливымъ человѣчкомъ, загорѣлое лице котораго сохранило ясные слѣды развратной жизни и удручающей скуки. Это былъ румынецъ, пріѣхавшій съ двумя дочерьми, провести нѣсколько мѣсяцевъ въ Парижѣ и прожить въ этомъ раѣ всѣхъ румынцевъ половину ежегоднаго дохода съ своихъ заложенныхъ и перезаложенныхъ помѣстій.

Толстая дама, въ атласномъ платьѣ, каштановаго цвѣта, выставляющемъ на видъ, съ цинической откровенностью, ея слишкомъ развитыя формы, разговаривала съ сѣдымъ господиномъ, большого роста, съ пергаментнымъ цвѣтомъ лица, и аристократической, но поношенной физіономіей, въ легкомъ, свѣтломъ сьютѣ и узенькихъ лакированнымъ сапогахъ. Это была испанка, судя по быстрымъ движеніямъ ея рукъ, безъ перчатокъ, усыпанныхъ кольцами, которыя составляли поразительный контрастъ съ ногтями, носящими трауръ, по ея чернымъ глазамъ и бровямъ, по роскошнымъ волосамъ, осѣнявшимъ ея голову тяжелой діадемой; по краснымъ губамъ, обнаруживавшимъ время отъ времени блестящій рядъ маленькихъ, правильныхъ зубовъ, по шляпкѣ, съ дорогими кружевами, настолько пожелтѣвшими, что любой знатокъ могъ бы прійти въ восторгъ и, наконецъ, по бронзовымъ ботинкамъ.

Совершенно иными зубами отличались двѣ цвѣтущія здоровьемъ молодыя дѣвушки, смѣявшіяся съ старымъ джентльменомъ, въ сѣромъ сьютѣ и запыленныхъ сапогахъ; зубы у нихъ были большіе, слишкомъ выдающіеся, но не лишенные своей прелести, особенно при прозрачномъ цвѣтѣ лица и голубыхъ глазахъ. Это были англичанки до мозга костей; въ этомъ легко было убѣдиться по ихъ корсетамъ, очевидно, вышедшимъ изъ рукъ военнаго портного, или поставщика смирительныхъ куртокъ для сумасшедшаго дома; по короткимъ платьямъ, обнаруживавшимъ толстые башмаки съ низенькими каблуками, по рѣшительной походкѣ и мужскому размахиванію руками, что очень не граціозно, но выказываетъ привычку къ физическимъ упражненіямъ и модной игрѣ въ lawntennis.

Между разнообразными группами прохаживался тяжелыми шагами высокій, дородный креолъ, въ полиняломъ сѣромъ пальто, съ темнымъ цвѣтомъ лица и сѣдыми курчавыми волосами. У него были толстыя, сладострастныя губы, и онъ смотрѣлъ нахально черезъ свой золотой лорнетъ на всѣхъ сколько-нибудь привлекательныхъ женщинъ, что не нравилось даже самимъ нарумяненнымъ и напудреннымъ созданіямъ.

Публика постоянно смѣнялась. Въ правыя и лѣвыя двери входили и выходили безъ счета. Одни отправлялись въ читальную комнату или въ контору отеля, другіе возвращались отъ мѣнялы или съ телеграфа. По временамъ являлись съ бульвара прикащикъ изъ магазина съ свертками, парикмахеръ, комиссіонеръ съ письмомъ, хорошенькая нянька съ ребенкомъ, посыльный съ биржи, или швея съ громадной кардонкой, въ которой скрывались, Богъ знаетъ, какія тайны дамскаго туалета.

Отель этотъ, съ его шестью этажами, сотнями французскихъ, англійскихъ, нѣмецкихъ, итальянскихъ, венгерскихъ, шведскихъ, швейцарскихъ и арабскихъ слугъ, съ его телеграфами, газовымъ освѣщеніемъ, паровыми машинами, погребомъ, сигарной торговлей, билліярдами, ресторанами, кофейнями, балами, свадебными банкетами, заказными обѣдами и чудовищными счетами, казался цѣлымъ міромъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, это былъ финансовый центръ, сборный пунктъ всевозможныхъ агентовъ и аферистовъ. Ловкіе американцы предлагали тутъ привилегіи на тысячи новыхъ изобрѣтеній, отъ новаго фасона спичечницы до машины, дѣлающей двадцать тысячъ папиросъ въ часъ. Бразвлецъ продавалъ за нѣсколько милліоновъ шесть золотыхъ пріисковъ, одинъ богаче другого, и громадное помѣстье, на берегу рѣки Уругвай, настоящій рай на землѣ. Группа англичанъ хлопотала о концессіи конной желѣзной дорогѣ по бульварамъ, другая стремилась прорыть каналъ гдѣ-то на югѣ, третья предлагала углубить портъ въ Калэ, употребляя для этой цѣли морскія волны. Какой-то испанецъ желалъ открыть въ Марокко казино и игорный домъ, т. е. мавританскій Монако. Каждый день въ этомъ удивительномъ караванъ-сараѣ появлялись дюжины аферистовъ, съ таковымъ же числомъ проэктовъ въ своихъ карманахъ или чемоданахъ, а вокругъ ихъ, какъ мухи вокругъ меда, лѣпились туземные или натурализованные аферисты, которыхъ въ Парижѣ массы.

Въ описываемый нами день, въ началѣ октября, когда изъ дверей столовой выходили послѣдніе изъ завтракавшихъ, и стрѣлки на часахъ, намѣренно отстававшихъ, показывали пять минутъ третьяго, одинъ господинъ сидѣлъ за отдѣльнымъ столикомъ на терасѣ. Онъ уже болѣе получаса смотрѣлъ съ видимымъ нетерпѣніемъ на постоянно двигавшуюся толпу. Вокругъ него раздавались въ шумномъ, но смутномъ говорѣ слова: "концессія", "банкъ", "желѣзная дорога", "привилегія", "руда" и имена крупныхъ государственныхъ людей или финансовыхъ тузовъ.

Слуга, которому очень не нравилось, что столъ и стулъ занималъ господинъ, ничего не требовавшій, два раза подходилъ къ нему и спрашивалъ, не угодно ли кофе, ликера или сигаръ. Но господинъ отказывался отъ всего безмолвнымъ жестомъ, который во второй разъ принялъ столь рѣзкій и повелительный характеръ, что слуга, оскорбленный въ своихъ самыхъ сердечныхъ чувствахъ, удалился, бормоча сквозь зубы:

-- Проклятый еврей!

Это замѣчаніе не дѣлало чести его прозорливости по части этнологіи, и единственнымъ его изви неніемъ можетъ служить то обстоятельство, что для слуги отеля или ресторана посѣтитель, ничего не требующій, всегда еврей.

Но этотъ господинъ, конечно, не былъ евреемъ. Сидя за отдѣльнымъ столомъ и посматривая съ нетерпѣніемъ то на большіе стѣнные часы, то на свои карманные, то на лѣстницу, онъ, очевидно, былъ иной расы, болѣе смѣлой и рѣшительной, но въ то же время менѣе хитрой и вкрадчивой, чѣмъ еврейская.

Впрочемъ, трудно было опредѣлить въ точности, къ какой національности онъ принадлежалъ. Одѣтъ онъ былъ парижаниномъ, хотя слишкомъ изысканно относительно шляпы, сапогъ и сюртука, который туго охватывалъ широкую талію пятидесятилѣтняго кутилы. Роста онъ былъ средняго, коренастый, а рука его, маленькая, бѣлая, покоилась на желѣзномъ столикѣ съ небрежной граціей, которая положительно была недоступна нѣмцу, англичанину или американцу. Онъ комкалъ длинными пальцами лайковую сѣрую перчатку, выставляя напоказъ кольцо съ большимъ изумрудомъ. Въ другой рукѣ, обтянутой перчаткой, онъ держалъ трость съ великолѣпнымъ набалдашникомъ, въ видѣ шара изъ ляписъ-лазури, вокругъ которой извивалась золотая змѣя. Отъ времени до времени онъ разсѣянно подносилъ набалдашникъ къ своимъ губамъ, потомъ вынималъ часы и свѣрялъ ихъ съ большими стѣнными часами отеля.

При первой встрѣчѣ съ нимъ, всякій сказалъ бы, что онъ уродъ, но наблюдательный глазъ артиста былъ бы пораженъ необыкновенной силой, которой дышали всѣ черты его лица. Вотъ онъ снялъ шляпу, и мы можемъ свободно изучить его лицо, очень большое и еще болѣе расширявшееся вслѣдствіи однообразно округленныхъ чертъ, изъ которыхъ ни одна не выдавалась. Невозможно было подсмотрѣть опредѣленнаго контура этого оплывшаго лица ни съ профиля, ни en face. Большому, высокому лбу соотвѣтствовалъ подбородокъ, почти столь же обширный, какъ и лобъ. Густые, черные волосы съ легкой сѣдиной, покрывали большую голову съ замѣчательной впадиной, между лбомъ и затылкомъ, а также съ очень маленькими ушами. Подъ загорѣлыми щеками, съ короткими англійскими баками, играла южная кровь. Нижняя часть лица и верхняя губа были чисто выбриты, причемъ вполнѣ обнаруживался маленькій ротъ съ толстой нижней губой. Изъ-подъ черныхъ бровей смотрѣли темно-каріе глаза, имѣвшіе необыкновенную магическую силу. Невозможно было ничего прочесть въ этихъ глазахъ, цвѣтъ и выраженіе которыхъ никогда не мѣнялись. Какое бы ощущеніе ни выражалось на этомъ лицѣ, какъ бы ни насупливались брови или ни съуживались ноздри, глаза вѣчно оставались мрачными, непроницаемыми.

Стрѣлки на стѣнныхъ часахъ показывали четверть третьяго, потомъ половину. Человѣческій водоворотъ продолжался. Незнакомецъ надѣлъ шляпу, пососалъ свою трость и посмотрѣлъ еще разъ на карманные часы. Слуга, выведенный изъ терпѣнія этимъ продолжительнымъ нарушеніемъ естественныхъ правъ ресторана, уже обдумывалъ третій натискъ на упорнаго посѣтителя, какъ вдругъ послѣдній увидалъ кого-то на лѣстницѣ. Онъ поспѣшно всталъ и, снявъ шляпу, протянулъ обѣ руки, но такъ какъ въ одной изъ нихъ была шляпа, а въ другой трость, то въ сущности онъ протягивалъ только два пальца.

-- Наконецъ-то, г. Дюмарескъ, сказалъ онъ отличнымъ французскимъ языкомъ, хотя съ иностраннымъ акцентомъ:-- я васъ жду цѣлый часъ и уже думалъ, что не увижусь съ вами сегодня.

-- Тысячу разъ виноватъ, сеньёръ Козмо, отвѣчалъ вновь пришедшій господинъ на чисто парижскомъ нарѣчіи:-- но меня задержало наше дѣло. Я такъ много говорилъ, что у меня въ горлѣ пересохло. Сядемте на минуту и выпьемъ что-нибудь. Чего вы хотите?

-- Благодарю, ничего; я никогда не ѣмъ и не пью между завтракомъ и обѣдомъ.

-- Чортъ возьми. Вы пуританинъ или монахъ? Впрочемъ, какъ хотите. Человѣкъ, рюмку вермута. Я, напротивъ, пью и ѣмъ, когда мнѣ хочется, а иногда, когда и не хочется.

Слуга не двигался съ мѣста, смотря пристально на "еврея".

-- А вамъ что угодно? спросилъ онъ наивно.

-- Мнѣ угодно, чтобы вы убирались къ чорту и оставили бы меня въ покоѣ! воскликнулъ сеньёръ Козмо, бросивъ на слугу такой убійственный взглядъ, что тотъ испугался.

-- Этотъ еврей самого послѣдняго сорта, бормоталъ онъ сквозь зубы, удаляясь:-- вѣнскій еврей.

-- Какихъ держатъ въ этомъ отелѣ отъявленныхъ негодяевъ, произнесъ сеньёръ Козмо: -- онъ въ третій разъ подходитъ ко мнѣ; я живу здѣсь, завтракаю здѣсь, и они хотятъ меня еще ограбить. Мнѣ приносятъ въ нумеръ ящикъ невозможныхъ сигаръ и пристаютъ, чтобы я ихъ покупалъ въ тридорога. Здѣсь думаютъ только о томъ, какъ бы эксплуатировать ближняго.

-- А вы, промолвилъ со смѣхомъ Дюмарескъ:-- вы объ этомъ не думаете?

И онъ посмотрѣлъ ему прямо въ глаза. Сеньёръ Козмо пожалъ плечами, но легкій румянецъ показался на его щекахъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ серьёзно:-- я не эксплуатирую ближнихъ. Я честно предлагаю имъ свой умъ и опытность въ замѣнъ извѣстной суммы денегъ. Я назначаю цѣну и покупатель получаетъ эквивалентъ своихъ денегъ.

-- Прекрасно. Скромность -- большой недостатокъ и, благодаря ему, много великихъ умовъ не имѣло успѣха. У васъ этого недостатка нѣтъ. Вы именно человѣкъ по душѣ современному Парижу и являетесь къ намъ въ самую благопріятную минуту. Скромность въ мужчинахъ и женщинахъ теперь не въ модѣ.

Ироническій тонъ Дюмареска придавалъ особую пикантность его словамъ. Они оба смѣялись; Дюмарескъ громко, отъ души, а его собесѣдникъ безмолвно, съ оттѣнкомъ ехидства. Между ними, повидимому, существовало самое рѣзкое различіе. Дюмарескъ былъ высокаго роста, статный, съ благородной осанкой и изящными манерами. Бѣлокурый, съ длиннымъ лицемъ и пріятными, хотя некрасивыхи чертами, онъ отличался свѣтло-каштановыми, естественно вьющимися волосами, выдающимися бровями, большимъ, слегка убѣгающимъ лбомъ, сѣро-голубыми глазами, длиннымъ римскимъ носомъ, съ вѣчно торчащимъ на немъ pince-nez, выразительнымъ и хорошо очерченнымъ ртомъ, большими, бѣлыми зубами, граціозно завитыми усами, прекрасной, шелковистой бородой, a l'espagnole, и нѣжнымъ, розовымъ цвѣтомъ лица. Вообще, это былъ человѣкъ, созданный для того, чтобъ нравиться женщинамъ, хотя онъ не былъ красавцемъ, а его руки и ноги поражали своей необыкновенной величипой. Онъ былъ молодъ, не болѣе тридцати лѣтъ и чрезвычайно привлекателенъ. Голосъ и манеры обнаруживали въ немъ чистосердечіе и порядочность, а одежда высшее образованіе и изящный вкусъ.

-- Сеньёръ Козмо, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія:-- я видѣлъ маркиза...

-- И архіепископа?

-- И архіепископа, и маркизу. О! маркиза! произнесъ Дюмарескъ, посылая по воздуху поцѣлуй:-- я часто ее видаю и, однако, каждый разъ ощущаю все большее и большее волненіе. Какая грація! Какой умъ! Какой талантъ въ дѣлахъ!..

-- И какая скупость! перебилъ его Козмо, бросая на своего собесѣдника проницательный взглядъ.

-- Полноте, вы слишкомъ практическій человѣкъ. Вы клевещете на нее. Въ васъ нѣтъ и капли поэзіи; вы дѣлецъ. Есть мнѣнія, которыя не надо формулировать; пусть они носятся въ воздухѣ, какъ облака, готовыя разсѣяться въ случаѣ надобности. Въ отношеніи маркизы, я поддерживаю, что она граціозна, умна и имѣетъ талантъ въ дѣлахъ. Можетъ быть, она любитъ деньги; это слабость всѣхъ женщинъ. Но я не древній богъ, и не могу опуститься съ неба въ видѣ золотого дождя.

-- Конечно. Самъ Юпитеръ не могъ бы этого сдѣлать въ наше время. Не откуда ему взять столько денегъ, которыя герметически заперты въ сундукахъ различныхъ банковъ. Впрочемъ, золото -- вещь совершенно безполезная; Джонъ Ло -- величайшій человѣкъ, когда либо жившій на свѣтѣ; онъ былъ поэтъ, философъ и пророкъ современныхъ финансовъ. Создавъ могущество кредита, онъ открылъ философскій камень. Дураки искали его въ металлахъ, а он ъ нашелъ въ бумагѣ. Въ наши дни Юпитеръ явился бы въ дождѣ банковыхъ билетовъ.

-- Или оплаченныхъ акцій, прибавилъ съ улыбкой Дюмарескъ.

-- Но, продолжалъ Козмо серьёзнымъ тономъ: -- какое мнѣ дѣло до красоты маркизы и вашихъ безнравственныхъ, миѳологическихъ басней? У насъ на рукахъ поважнѣе дѣло. Что вамъ сказалъ архіепископъ?

Въ ту самую минуту, какъ Дюмарескъ хотѣлъ ему отвѣчать, Козмо схватилъ его за руку и приложилъ палецъ къ губамъ.

-- Тише, прибавилъ онъ въ полголоса:-- вы видите только что вошедшаго англичанина? Вонъ по ту сторону фонтана. Онъ насъ замѣтилъ и слѣдитъ за нами.

-- Это Дарвель.

-- Да, братъ католическаго епископа Беверлея.

-- Онъ агентъ іезуитовъ?

-- Да, онъ ловкій финансистъ. Почти всѣ деньги, переведенныя вашими духовными въ Англію со времени коммуны, прошли чрезъ его руки. Онъ пытался осуществить нѣчто въ родѣ моей идеи, именно создать большую католическую финансовую ассоціацію. Онъ идетъ къ намъ на встрѣчу; поздороваемся съ нимъ.

Они оба встали и, снявъ шляпы, поклонились англичанину, который удовольствовался тѣмъ, что слегка приподнялъ свою шляпу, бросилъ на нихъ проницательный взглядъ, и не подходя къ нимъ, прошелъ въ читальную комнату.

-- Каналья! воскликнулъ Козмо: -- онъ думаетъ, что, Богъ знаетъ, какая важная птица! Но жаль, что онъ насъ видѣлъ вмѣстѣ. Онъ знаетъ, что я другъ кардинала Беретты и видя, что я разговариваю съ остроумнымъ редакторомъ "Bon ami", заподозритъ, что мы затѣваемъ что-нибудь, а крайне важно, чтобъ онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о нашемъ планѣ. Онъ можетъ испортить все дѣло.

-- Онъ не въ состояніи намъ помѣшать, сеньёръ Козмо! Увѣряю васъ, письма его святѣйшества и кардинала Беретты произвели на архіепископа самое глубокое впечатлѣніе. Мы можемъ вполнѣ разсчитывать на него и на маркизу, а слѣдовательно на маркиза и почти на всю легитимистскую аристократію. Все зависитъ отъ того, какое впечатлѣніе вы произведете на маркизу. Я видѣлъ ее два часа тому назадъ и обѣщалъ привезти васъ въ половинѣ четвертаго. Намъ уже пора ѣхать.

Они встали и направилась къ бульвару, гдѣ наняли самую лучшую изъ стоявшихъ передъ отелемъ наемныхъ каретъ.

Между тѣмъ, англичанинъ слѣдилъ за ними изъ окна читальной комнаты, скрываясь настолько за занавѣской, чтобъ они его не видѣли.

-- Они что-то затѣваютъ, бормоталъ онъ про себя:-- Козмо -- другъ Беретты, который, въ свою очередь, другъ и ближайшій совѣтникъ его святѣйшества; Дюмарескъ, хотя легитимистъ и ультрамонтанецъ, полу-фанатикъ и полу-философъ, энтузіастъ и свѣтскій человѣкъ, пуританинъ, когда въ немъ заговариваетъ совѣсть, и сластолюбецъ подъ одуряющимъ вліяніемъ всепрощающей исповѣди -- не дурной дѣлецъ, какъ доказываетъ успѣхъ его газеты въ этой безумной республикѣ. Мнѣ надо разузнать ихъ планы. Парижъ въ настоящее время похожъ на только-что вспаханное поле, а вороны всегда слетаются туда, гдѣ много червей.

Судя по этимъ размышленіямъ, мистеръ Дарвель былъ философъ, быстро выводившій заключенія, и очень строгій критикъ своихъ союзниковъ по религіознымъ конгрегаціямъ, къ которымъ онъ принадлежалъ въ качествѣ свѣтскаго члена. Кромѣ того, мы видимъ, что въ лонѣ святой католической церкви страсть къ деньгамъ, которая, по словамъ одного изъ ея святыхъ, основа всего зла, можетъ возбуждать антагонизмъ чувствъ и интересовъ, далеко не душеспасительный.