Преступления против чести
Эта группа преступлений невелика, но имеет большое значение; она охватывает ляйбель – письменную клевету (libel), вымогательство путем угроз (blackmail) и злонамеренное судебное преследование (malicious prosecution).
Ляйбель, т. е. опорочивание человека письменно или путем изображений, представляет собой одновременно уголовное и гражданское правонарушение, но между ними имеется существенное различие, что в соответствующем месте будет показано. Устно произнесенные слова, если они только не носят характера кощунственных или призывающих к мятежу, не могут служить основанием для уголовного преследования, но могут составить гражданское правонарушение, именно устное оскорбление или слэндер (slander). В эпоху, предшествовавшую распространению книгопечатания, преступление ляйбель было сравнительно мало распространено, но после введения книгопечатания оно сразу представило настоящую опасность, и за него быстро принялся Суд Звездной палаты, от которого ведет свое начало большая часть современного права, касающаяся уголовного деяния «ляйбель».
Важно отметить, что опорочение заключается в унижении чести человека не в его собственных глазах, а в глазах окружающих. Поэтому никакая степень оскорбления, как бы резка она ни была, не составляет ляйбель, если она не содержит утверждений, рассчитанных на то, чтобы сделать пострадавшего ненавистным, смешным или презренным для других. С другой стороны, опубликование пасквиля или его сообщение третьему лицу не составляет обязательного признака ляйбеля. Достаточно, если он сообщен истцу и рассчитан на нарушение мира.
Существенный признак ляйбель (как и всякой клеветы) заключается в том, что в нем должен быть элемент «innuendo», т. е. содержаться или подразумеваться утверждение, рассчитанное на то, чтобы сделать лицо, подвергшееся клевете, ненавистным, смешным или презренным для других. Этот момент может быть очень искусно замаскирован, и успех преследования может зависеть от того, удастся ли адвокату, ведущему такое преследование от имени пострадавшего, убедить присяжных в существовании innuendo. До того пока Фокс не провел своего знаменитого Акта ляйбель 1792 г. (Libel Act 1792), вопрос о наличии innuendo должен был разрешаться судом, а присяжным предоставлялось лишь установить факт опубликования. Этот закон уполномочил присяжных выносить общий вердикт «виновен» или «не виновен». Но и сейчас еще суд вправе постановлять, что письменное утверждение, послужившее основанием для иска, не может считаться клеветническим.
В вопросе о mens rea и о ляйбель есть один интересный момент. По давней традиции всякий обвинительный акт и вообще преследование за ляйбель предполагало, что обвиняемый, злонамеренно опубликовал сведения, касающиеся истца. Но уже давно решено, что единственное доказательство злонамеренности, необходимой для признания преступности деяния, заключается в самом факте клеветы. Человек, публикующий клеветнические утверждения, уже этим самым обнаруживает свою злонамеренность, если только он не может привести в свою защиту одно из признаваемых законом оправданий или сослаться на привилегии, созданные законом. По иску о клевете, по которому более ста лет тому назад было вынесено решение, получившее значение прецедента, Суд Королевской скамьи установил, что злонамеренность «в правовом смысле означает противоправное действие, совершенное намеренно без должных причин или оправданий». В начале нашего столетия Палата лордов признала в одном еще более известном деле, что собственники газеты могут быть признаны ответственными за клевету на человека, о существовании которого они, по их словам, не имели никакого представления. Их ответственность обосновывалась тем, что газетное описание могло быть отнесено и фактически было отнесено к данному лицу как объекту клеветы. Говоря иначе, человек, публикующий клеветнические заявления, несет вытекающий отсюда риск.
В чем заключаются «должные причины или оправдания», которые освобождают виновного в ляйбель от законных последствий? Можно предположить, что клеветническое утверждение оправдано, если оно истинно. Действительно, так следует по закону, поскольку дело касается гражданского процесса, но даже и в этих случаях «истинность» нельзя понимать буквально: клеветнические заявления должны быть истинны по существу и фактически. Например, если А написал о Б: «Мне кажется, что Б теперь совершенно трезвый человек», то буквально это утверждение может быть истинным, но так как здесь подразумевается, что Б был одно время невоздержанным, то оно все же вполне может быть признано клеветническим.
Но ссылка на истинность не является защитой при уголовном преследовании за клевету, за исключением того случая, когда опубликование сведений, содержащихся в инкриминируемой публикации, преследует цели общественного блага. Уголовное право не столько интересуется вредом, причиненным пострадавшему, сколько опасностью для общества. Оно считает, что произвольное и бесцельное или преследующее только злобную цель опубликование неприятной истины не может быть оправдано, если оно явно ведет к нарушению мира. Лицо, возбудившее уголовное преследование, кроме того, ведь не стремится извлечь денежную выгоду из своего прежнего уклонения с нравственного пути.
Второй аргумент защиты при преследовании за ляйбель заключается в том, что обвиняемый осуществлял право «справедливой критики» (fair criticism). Но эта защита применима только в тех случаях, когда пострадавший является лицом, которое по своему положению или по своим занятиям подвергает свою деятельность общественной критике, как, например, политический деятель, писатель, художник, выставляющий свои работы, актер, руководитель общественного движения и т. п.
Поскольку критика заключается в простом высказывании суждений, она не может считаться клеветнической, хотя, несомненно, может серьезно повредить репутации истца. Например, если известный и уважаемый критик, давая отчет о пьесе, напишет: «Эта пьеса от начала до конца плоха», то он явно выскажет только собственное суждение, и как бы оно ни было тяжело для автора, нельзя считать, что критик вышел за пределы своих прав. Но если критика содержала явно выраженное или подразумеваемое утверждение о фактах одновременно неправильное и опорачивающее, то право на «справедливую критику» не может составить защиты. Предположим, например, что А, давая отчет о книге Б, напишет: «Писатель, который смешивает Оливера Кромвеля с Томасом Кромвелем, вряд ли может заслуживать доверия в вопросах истории», между тем как в книге Б нет таких мест, которые могли бы создать подобное представление. Вероятно, довод о «справедливой критике» не имел бы силы в этом случае.
Третий интересный довод защиты при преследованиях за ляйбель, известен под названием «привилегии» (privilege). Когда, исполняя свой законный или хотя бы только моральный долг, человек публикует сведения, опорачивающие другого, но при этом добросовестно верит в их истинность и считает опубликование их существенным с точки зрения своего долга, то его нельзя ни осудить и наказать, ни присудить к возмещению ущерба по гражданскому иску, даже если фактически окажется, что его утверждения неистинны. Эта защита обычно применяется в случаях, когда теперешний или прежний наниматель дает характеристику своего служащего. Например, если А думает нанять Б в качестве секретаря, пользующегося доверием, и просит X, прежнего нанимателя Б, дать характеристику Б, а X отвечает: «Б очень приличный малый, но он не умеет сохранять секретов», то в данных условиях этот ответ опорачивает Б. Но никакой суд не допустит осуждения X или взыскания с него ущерба, за исключением того случая, когда истец сумеет доказать, что не только утверждение X было ложно, но что X либо сам не верил в его истинность, либо действовал под влиянием недобросовестных побуждений.
Многие другие виды утверждений пользуются подобной же безусловной или условной привилегией. Так, например, никакое преследование за ляйбель не может иметь успеха, если оно направлено против человека, который в качестве судьи, адвоката, свидетеля или стороны сообщит в процессе перед судом соответствующей юрисдикции опорачивающий материал; или против того, кто совершит то же самое при исполнении военного долга, или опубликует отчеты, содержащие опорачивающие сведения по распоряжению или по полномочию одной из палат парламента; или, в случае, когда дело идет о газетных сообщениях, опубликует добросовестные и точные отчеты о современных ему судебных процессах, которые содержат опорачивающие утверждения, даже если окажется, что фактически эти утверждения не истинны и не истинны заведомо для обвиняемого. В других случаях защита на основе такой привилегии окажется несостоятельной, если жалобщик докажет (или в некоторых случаях, если обвиняемому не удастся опровергнуть) существование «явно выраженного злонамерения» (express malice), т. е. каких-либо побуждений мести или злобы, или желания. повредить жалобщику, – что не совместимо с беспристрастным выполнением долга. В таком случае привилегия считается «условной».
Положение прессы тесно связывает ее с Актом о ляйбель, и хотя большей частью собственники газетных издательств, редакторы и сотрудники подлежат действию тех же самых предписаний Акта о ляйбель, что и прочие лица, но существует одно или два существенных различия. Наиболее важно то, что, в отличие от общего правила, преследование за ляйбель газеты в лице ее собственника, издателя, редактора или любого человека, ответственного за ее издание, не может произойти без приказа судьи в распорядительном порядке (judge in chamber). Эта совершенно исключительная привилегия несомненно обязана своим существованием тому факту, что руководителям большой газеты почти невозможно лично удостоверяться в истинности или безобидности каждого публикуемого ими сообщения еще до его напечатания. С другой стороны, газета, отказывающаяся опубликовать разумное опровержение или разъяснение опубликованного ею отчета или другого сообщения, не может воспользоваться в отношении отчетов об общественных собраниях этой условной привилегией, предоставленной ей законом. Сверх того, хотя в Англии не существует цензуры в отношении печати, но большая часть печатных изданий должна под угрозой кары содержать указания на имя и адрес типографии. Типограф, печатающий газету, в свою очередь, должен хранить не менее одного экземпляра каждого номера с указанием имени и адреса человека, поручившего ему печатание его, причем это имя и адрес должны быть разборчиво написаны или напечатаны на номере для того, чтобы любой человек, желающий начать преследование по обвинению в ляйбель за напечатание какой бы то ни было статьи, мог узнать, кого привлекать к ответственности. Формально, конечно, каждый человек при всей своей невиновности может быть привлечен к уголовной и гражданской ответственности, если он принимал какое бы то ни было участие в распространении письменной клеветы, но обычно уголовное преследование не возбуждается против тех, кто только распространяет клевету в порядке осуществления своих деловых обязанностей, не зная и не подозревая о существовании такой клеветы.
Наконец, следует упомянуть о недавно изданном законе 1926 г., хотя он и не связан непосредственно с Актом о ляйбеле; этот закон сильно ограничивает ранее существовавшее право собственников газет опубликовывать свидетельские показания непристойного характера, даваемые в судебных заседаниях, и запрещает печатать всё касающееся бракоразводных дел, кроме самых общих данных. Однако, этот закон может быть использован только в отношении собственников газет, их редакторов, владельцев типографий и издателей; кроме того, преследование на основании него не может быть возбуждено без разрешения генерал-атторнея. Кара за нарушение этого закона составляет тюремное заключение до четырех месяцев или штраф до 500 ф. ст. или то и другое вместе.
Ляйбель составляет мисдиминор по общему праву и карается штрафом и тюремным заключением, причем последнее по Акту о ляйбеле 1843 г. (Libel Act 1843) ограничивается двумя годами в тех случаях, когда обвиняемый знал, что его сведения не истинны, и одним годом в остальных случаях.
Тяжелое и низкое преступление, известное под названием вымогательства (blackmailing) денег или ценностей путем угроз, трактуется некоторыми авторами, как преступление против собственности. Это ошибка, так как при такой трактовке отклоняется внимание от истинной сущности этого преступления. Когда соответствующие угрозы имеют характер физического насилия, то само преступление отличается от разбоя (robbery) тем, что получаемые преступником ценности не всегда находятся при самом пострадавшем или в ближайшем расстоянии от него. Но сущность вымогательства заключается в том, что путем скорее морального, чем физического устрашения оно побуждает жертву, из страха потерять свое положение в обществе, исполнить самые неумеренные требования вымогателя. Даже в тех случаях, когда обвинения вымогателя хорошо обоснованы, его преступление тяжело; но когда они совершенно неосновательны, как бывает во многих случаях, то это одно из самых тяжелых преступлений, особенно потому, что только человек с исключительно сильным характером пойдет на те страдания и ту огласку, которая связана с возбуждением преследования за это преступление. По этой причине судьи имеют обыкновение опускать в этих случаях имена тех, кто возбудил преследование.
Точнее говоря, это преступление заключается в том, что с целью вымогательства денег человека обвиняют или угрожают обвинить в одном из преступлений, караемых казнью или каторжными работами на семь лет, или в нападении (assault) с покушением на совершение насилия над женщиной, или в попытке склонить кого-нибудь к противоестественным отношениям или в каком-либо другом тяжелом, хотя бы формально и не уголовном проступке. Надо отметить, что это преступление не обязательно заключается в угрозе обвинить то лицо, которому угрожают, или вообще какого-нибудь живого человека. Весьма часто человек поддается вымогательству не ради спасения своей собственной репутации, но для спасения еще живущего или покойного родственника. Вымогательство тем отличается от преступления ляйбеля, что последнее (как кажется) не может заключаться в опорачивании умершего лица.
Вымогательство представляет собой фелокию, караемую пожизненными каторжными работами, причем, если преступник мужского пола и моложе шестнадцати лет, он подвергается в качестве дополнительного наказания однократному непубличному телесному наказанию.
Злонамеренное судебное преследование (malicious prosecution) сейчас почти неизменно трактуется как чисто гражданское правонарушение, дающее основание иску о возмещении ущерба, хотя формально оно еще считается уголовным деянием, в качестве которого оно встречается в разных формах в некоторых старых, но еще неотмененных законах. Самым старым видом этого рода преступлений является заговор (conspiracy) для получения ложного обвинительного акта (indictment) по обвинению в тризн или фелонии. Злонамеренное судебное преследование встречается в статутах 1300 и 1305 гг. и в течение некоторого времени оно было наказуемо. Серьезным основанием для того, чтобы оспаривать преступный характер этого деяния, служило то обстоятельство, что нельзя было обвинить в его совершении одно лицо, так как заговор по необходимости требует участия по крайней мере двух человек. Затем оно не могло служить основанием для обвинительного акта по мисдиминор. Поэтому с конца XV в. по делам о злонамеренном судебном преследовании стали преобладать гражданские иски.
Мейнтенанс (maintenance) представляет собой другой вид злонамеренного судебного преследования, который встречается в старых статутах. Здесь речь идет об участии лица в тяжбе, в которой оно не имеет никаких законных интересов. Средневековые суды, вероятно не без достаточного основания, с большой подозрительностью относились к людям, которые вмешивались в чужие тяжебные дела, тем более, что человек, добровольно дававший свидетельские показания без приглашения суда, подвергался серьезному риску быть обвиненным в качестве обычного «сутяги» (barrator) или возбудителя тяжб.
Чемперти (champerty) представляет собой особо тяжелый вид мейнтенанс с той особенностью, что виновный в этом деянии выговаривает в виде оплаты за свою помощь долю в ожидаемой выгоде в случае выигрыша дела.
Мейнтенанс, чемперти и беретри (barratry) – сутяжничество – представляют собой мисдиминор с точки зрения общего права. Но, подобно заговору, их сейчас не рассматривают как преступления; они сопровождаются гражданским иском об ущербе со стороны лица, против которого была направлена тяжба.