КОСТЮМЫ
Репетировать пьесы в костюмах считалось совершенно лишним. За всю артистическую карьеру я помню одну только репетицию, которая была поставлена при декорациях и в костюмах. Но вовремя была готова лишь часть костюмов. Поэтому, например, я репетировал в медном шлеме и стальной кольчуге, из-под которой выглядывали клетчатые панталоны, а другой актер, кажется изображающий короля каннибалов, в кольчужных штанах с медными запястьями и черном длинном сюртуке.
Переход от игры без костюмов на репетиции к самому представлению в костюмах и при полной обстановке настолько резок, что к нему обязательно надо подготовлять новичков актеров. Старым, конечно, совершенно безразлично, как играть -- в костюмах или без оных. Но войдите в положение молодого актера. На репетициях он объяснялся в любви бледнолицей, средних лет даме в простеньком черном гренадиновом платье и жакетке, опушенной мехом, и вдруг, во время представления, должен проделать то же самое при публике и объясняться в любви молодой красивой женщине с пышными формами, одетой в голубые шелковые чулки и коротенькую юбочку. Большая разница -- драться на репетиции с добродушным толстяком, мистером Джоном, или с дикарем, мечушим свирепые взгляды из-под нависших бровей, по виду своему представляющим нечто среднее между римским гладиатором и Биллем Сайксом, каким он (Джон) является на представлении. Естественно, молодой актер теряется и начинает опасаться, не спутал ли он пьесы и те ли это субъекты, какие ему нужны.
Я, по своей неопытности, все ждал репетиции с костюмами, но время все шло и шло, а о костюмах не было и помину; тогда я решился спросить режиссера или кого-нибудь из старых актеров, боясь, не забыли ли они случайно о такой важной вещи. Но меня за подобные глупые вопросы подняли на смех и назвали фантазером.
-- Какие тут репетиции с костюмами, милый друг,-- ответили мне,-- будьте счастливы, если вам удастся как следует одеться для самого спектакля.
Надо заметить, что таким покровительственным, если не фамильярным тоном говорили со мною и называли меня "милым" не потому, что считали очень молодым, хотя мне и было всего восемнадцать лет, но этого никто не мог знать. Среди актеров вообще принято называть друг друга "мой милый", а актрис -- "моя дорогая", "голубушка" или "душечка". Сначала такое обращение меня немного сердило, но когда я увидел, что точно так же называют почтенных знаменитостей, в волосах которых просвечивает седина, я понял, что никто не желал оскорблять мое достоинство, и успокоился.
Вообще, из мужчин никто не обращал никакого внимания на костюмы, кроме одного, игравшего роли вторых любовников, которого мы прозвали "шахматной доской" за его клетчатое пальто. Этот молодой человек ужасно любил одеваться и всегда являлся большим франтом, но у него были свои большие странности; например, какая бы ни шла пьеса, где бы и когда бы ни происходило действие, хотя бы несколько веков назад, он непременно являлся на сцену в своем новом щегольском пальто. На анахронизмы как он, так и вообще вся наша труппа не обращали никакого внимания. В лучших лондонских театрах о костюмах заботится и заготовляет их сама театральная дирекция, актер же только надевает то, что ему дают. Совсем иначе было поставлено дело в тех театрах и труппах, где я служил; выбор костюма у нас зависел вполне от личного вкуса самого актера. Когда давались обыкновенные современные пьесы, то мы должны были с ног до головы одеваться за свой собственный счет; вообще же для всех пьес у нас должны были быть свои собственные брюки и сапоги, не исключая и коротеньких средневековых панталон, чулок и штиблетов и туфель с пряжками всех веков и народов. Обо всех остальных частях туалета заботилась сама театральная дирекция.
В провинции особенно любят давать старинные классические трагедии и пантомимы; но так как обязанность доставать костюмы для них лежит на самих актерах, то гардеробные эффекты получаются поразительные. Всякая такая пьеса, конечно, своими костюмами вполне может конкурировать с любым костюмированным балом. Курьезы бывают замечательные: например, отец, судя по костюму, принадлежит ко времени Георга III, между тем сын его щеголяет в костюме царствования Карла II. Что касается статистов, то их одевали в первые попавшиеся под руку костюмы, но сапоги заставляли иметь свои собственные. Главное внимание обращалось на живописность. Это стремление к живописности очень часто даже в больших лондонских театрах до того пересаливалось, что расходилось со здравым смыслом и реальностью. Например, во всех театрах даже до сих пор держится мнение, будто крестьянские девушки всех стран обязательно носят итальянские костюмы, а земледельцы и хлебопашцы -- красные, расшитые желтыми узорами жилеты.
Все более или менее известные актеры предпочитают сами одеваться для сцены и шить себе костюмы и в очень редких случаях соглашаются с мнением и вкусом костюмера; такой обычай существует даже в тех театрах, где сама дирекция снабжает актеров надлежащим гардеробом.
Конечно, говоря это, я имею в виду одних только мужчин. Что же касается актрис, то все они, за весьма малыми исключениями, имеют свои собственные костюмы. По-моему, женщины в этом отношении очень счастливый народ, потому что все их платья, начиная со времен мадам Ной и по сию пору, остались одни и те же, только с весьма маленькими изменениями и вариациями. Может быть, я не прав, высказывая только свой личный взгляд на этот предмет. Я твердо убежден, что платье, которое носила мисс Эслейк в "Серебряном короле", точно так же хорошо бы подошло и Офелии. Какая разница между платьем, которое носила королева Елизавета, и платьем миссис Боунсер? Почти никакой, разве только в воротнике или в рукавах, но ведь совсем не трудно спороть одни узкие рукава и нашить другие, широкие с буфами. И зачем только эти актрисы шьют себе так много платьев! Ведь стоит нашить какую-нибудь оборку или сделать одну или две складки на юбке, чтобы изменить фасон женского платья и не отставать от моды.
Хотя кто знает, может быть, все, что я говорю, и неверно.
В течение недели мы несколько раз забегали к нашему театральному костюмеру для примерки, утешая себя надеждой (так делали те из нас, которые были еще мало знакомы с такими господами, как театральные костюмеры), что таким образом к спектаклю костюмы будут вполне готовы и притом будут хорошо сидеть. Но большинство актеров вели себя совершенно иначе. Наученные горьким опытом, они вовсе не заботились о том, как будут сидеть костюмы, и только в день представления или натягивали их на себя изо всей силы, если они были узки, или подкладывади со всех сторон огромное количество ваты и подушек, если они были слишком широки.
Наши уборные (два ряда деревянных чуланов, разделенные узким коридором) помещались над бутафорской комнатой; попасть туда можно было по приставной, сильно качающейся и довольно-таки ветхой лестнице, которую каждый актер старался пробежать как можно скорее, боясь, что она обрушится, прежде чем он успеет достичь цели своего путешествия. Эти апартаменты были тщательно отремонтированы к открытию театра. Все очень большие дыры и щели были заклеены сахарной бумагой, а стены были выбелены таким толстым слоем известки, который явно свидетельствовал, что антрепренер театра не пожалел денег на ремонт. Впрочем, эти комнаты недолго имели такой чистый, приветливый вид: не дальше чем через неделю все эти белила перешли на наши платья и костюмы. Говорили даже, будто одна из этих уборных была вымыта и подметена, хотя я не очень-то верю этому слуху, потому что с тех пор ни разу не видел, чтобы кто-нибудь занимался таким делом; я даже склонен думать, что, должно быть, такую утку нарочно пустил один из актеров по злобе на поденщицу. Услышав об этом, она ничего не ответила, хотя, очевидно, была сильно раздражена и взглянула на сообщившего ей этот слух с таким видом, который ясно говорил, что с порядочными людьми о подобных вещах говорить неприлично.
Две или три двери, ведущие в эти комнаты, еще висели на петлях и при небольшом усилии и некоторой сноровке могли быть закрываемы и открываемы, но в большинстве случаев двери бывали совершенно испорчены и стояли прислоненные к своим косякам, наподобие пьяниц, доставленных к своему дому извозчиком. Единственно возможный способ проникнуть в уборную -- отставить их прочь в сторону. Интересно бывает наблюдать, как толстый запыхавшийся актер маневрирует с подобной дверью, стараясь водрузить ее на прежнее место. После целого ряда нечеловеческих усилий, он наконец ставит ее поперек узкого коридора, но в это время снизу поднимается по лестнице какой-нибудь другой актер, которому что-то понадобилось в уборной. Однако попасть он туда не может, потому что коридор заставлен дверью; желая освободить проход, он хватает дверь и начинает тащить ее в свою сторону.
Первый актер никого не видит за дверью, но, очевидно, предполагает, что какой-нибудь дурак подшучивает и дразнит его, и потому с большой силой яростно начинает толкать дверь взад и вперед и, наконец, изо всей силы бросает ее на ноги своего товарища. Такой неблагородный поступок приводит, в свою очередь, в бешенство и второго актера; и здесь уже начинается борьба не на живот, а на смерть. Дверь летает от одной стены коридора к другой, наносит удары обоим соперникам по голове и куда попало до тех пор, пока оба в изнеможении не падают на пол, а дверь на них.
Обстановка в уборных была простая, но все-таки была заметна заботливость дирекции, чтобы артисты ни в чем не испытывали недостатка; так, в каждой комнате стояло по нескольку поломанных стульев. Что касается туалетных принадлежностей, то их было слишком мало для того, чтобы в каждой комнате поставить полный прибор; но театральная дирекция и тут нашла рациональный выход из затруднительного положения. В одни комнаты она поставила только кувшины, а в другие -- тазы. Где не было ни тех, ни других, там смело можно было рассчитывать найти мыльницу. Полотенца -- тоненькие, узенькие тряпочки с огромными дырами посредине -- выдавались по одному на шесть человек, причем раз в каждые две недели. Мыло мы приносили сами, по крайней мере некоторые из нас, а остальные бесцеремонно пользовались чужим.
Одна из комнат была обставлена лучше других и потому возбуждала зависть многих из нас. Дело в том, что там вместо рукомойника стоял старый венский стул с продавленным отверстием, куда вставлялся таз. Но очень скоро завидовать стало нечему; даже собственники этой комнаты и те перестали ею гордиться, а некоторое время спустя первый любовник изломал этот импровизированный рукомойник на мелкие кусочки. Причину такой грубой расправы мы впоследствии узнали от одного недоброжелателя этого актера, который рассказал нам всю историю по секрету. Дело в том, что у этого стула была сломана одна нога, вследствие чего он постоянно опрокидывался и однажды окатил грязной водой новые брюки первого любовника, так что он принужден был весь вечер играть в невообразимо мокрых.
По вечерам, во время представления, около этих комнат блуждал какой-то странный субъект с воспаленными, больными глазами. Он уверял всех, что на его обязанности лежит одевать актеров, хотя он так же был пригоден для этого дела, как и для поварского искусства. Один только раз мы услышали, что он помогал кому-то одеваться, когда Джим отколотил его за то, что тот вылил ему в ужин целую баночку грима. Впрочем, присутствие его иногда было нам с руки, именно тогда, когда требовалось кого-нибудь послать за пивом.
Вообще же убранство и обстановка уборных комнат немного удивили меня, но не разочаровали, потому что раньше, до поступления на сцену, я никогда не думал об этом и не строил относительно них никаких воздушных замков. Я не мечтал встретить там какую-нибудь небывалую роскошь; нет, я относился к ним совершенно равнодушно; зато все мои мысли и стремления были сосредоточены на мифической "зеленой" комнате. Здесь я должен был наслаждаться божественной красотой и преклоняться перед высоким умом и талантом. Моему воображению представлялась роскошно освещенная большая комната с начищенным до блеска дубовым полом, покрытым мягкими, пушистыми коврами; золоченые стены увешаны образцовыми высокохудожественными картинами; потолок расписан кистью великих художников. Во всех углах много мебели, кресел, табуреток и кушеток, на которых мы отдыхаем после нашего артистического труда; тут же стоит чудный рояль, из клавишей которого прелестные белоснежные пальцы извлекают чарующие, волшебные звуки, между тем как я стою, наклонившись, и переворачиваю ноты; всевозможные этажерки и полочки полны старинной фарфоровой посуды и разных безделушек, до которых дамы такие большие охотницы. Сквозь тяжелые, плотные портьеры едва доносится шум внешнего мира и не мешает нам вести мирную, тихую беседу; мерцающий фантастический свет камина освещает испанскую мебель из красного и розового дерева и, отражаясь в больших зеркалах и трюмо, как-то сглаживает и придает всей этой ослепительной роскоши приветливый, уютный вид.
Но в нашем театре не было такой "зеленой" комнаты; я даже никогда и не видал такой комнаты, хотя страстно желал этого. Однажды только я встретил актера, который уверял меня, что видел и даже был в такой комнате; я, конечно, пристал к нему, прося подробно рассказать про нее. Но даже воспоминания этого очевидца не удовлетворяли меня, потому что были крайне сбивчивы и смутны. Например, он не вполне был уверен, где видел ее: в Ньюкасле, Ливерпуле или в Эксетере; в одном только он был твердо убежден, что театр этот давным-давно уже сгорел.
Однажды я пошел в один из больших лондонских театров в полной уверенности, что там непременно должна существовать за кулисами подобная комната, и потому хотел хоть одним глазком взглянуть на нее. Это удовольствие обошлось мне в четыре шиллинга и семь пенсов, которые пришлось раздать на чай капельдинерам. Действительно, мои ожидания оправдались, и там существовала подобная "зеленая" комната, но капельдинер посоветовал мне не ходить туда, предостерегая, что я могу в темноте расквасить себе нос или, что еще того хуже, разбить башку о разные бутафорские принадлежности, которые разбросаны в беспорядке по всей комнате.
Правда, во многих театрах существует некоторое подобие такой "зеленой" комнаты, но обыкновенно ее захватывает в свою полную собственность или какая-нибудь театральная звезда, перед которой преклоняется антрепренер, или же сам режиссер, между тем как несчастные актеры должны сидеть в душных чуланах, называемых уборными, или торчать и дрожать от холода за кулисами, или же выслушивать ругань и брань сценариуса и плотников, которые уверяют, что актеры мешают им устанавливать декорации.