ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

ГЛАВА XXV.

Лордъ Дьюри, нелюбившій и никогда долго не остававшійся въ Димденъ-паркѣ, пріѣхалъ теперь туда съ частью своей прислуги, по-видимому съ намѣреніемъ прожить тамъ нѣсколько времени. Онъ не думалъ объ этомъ ни во время свиданія съ Маннерсомъ, ни во время разговора съ плѣннымъ цыганомъ: это было слѣдствіемъ разговора съ другою особою, въ комнату которой мы и приглашаемъ теперь читателя.

Главнѣйшею задачею лорда Дьюри было овладѣть Фарольдомъ; въ дальнѣйшемъ успѣхѣ своихъ замысловъ онъ не сомнѣвался. Распорядившись всѣмъ, чти было въ его власти, для поимки цыгана, онъ снова обратилъ свое вниманіе на средства уличить его въ преступленіи. Исполненіе этого плана много зависѣло отъ сэра Роджера Миллингтона, и прежде всего лордъ позаботился о сохраненіи его жизни.

Отпустивши Сэксона, онъ пошелъ въ комнату раненаго, искренно сожалѣя о постигшемъ его несчастіи и опасаясь послѣдствій. Помня, однако же, какъ раздражительны и себялюбивы всѣ больные, онъ не позволилъ безпокойству выразиться на лицѣ своемъ, но обдумалъ хорошенько, какую надо ему взять на себя роль, чтобы скрыть отъ сэра Роджера свои личные интересы и заставить его думать, что онъ движимъ только искреннимъ участіемъ къ страданіямъ друга.

У дверей комнаты больного лордъ остановился на минуту, потомъ повернулъ ручку замка и вошелъ какъ можно тише. Окна были закрыты, но въ комнатѣ было довольно еще свѣтло, чтобы разглядѣть столъ съ лежащими на немъ хирургическими инструментами, окровавленными перевязками и другими вещами, изобрѣтенными для спасенія жизни наравнѣ съ орудіями для ея прекращенія. Въ сторонѣ стояла кровать съ полу-задвинутымъ пологомъ; возлѣ нея сидѣлъ докторъ въ черномъ платьѣ; молодой помощникъ его суетился, выступая на цыпочкахъ.

Глухой стонъ послышался въ минуту прихода лорда. Лордъ былъ человѣкъ твердый, незнакомый со страхомъ смерти или физическаго страданія, но этотъ стонъ и видъ комнаты больного заставили его вздрогнуть. Трудно опредѣлить, какое чувство шевельнулось у него въ душѣ -- врожденное ли всякому живому существу отвращеніе отъ смерти и разрушенія, мысль ли о сынѣ, или, наконецъ, воспоминаніе о братѣ.

Онъ подошелъ тихонько къ кровати и сталъ возлѣ стула, съ котораго докторъ всталъ при его появленіи. Сэръ Роджеръ лежалъ на лѣвомъ боку, лицомъ къ стѣнѣ; по судорожному движенію правой руки и покачиванью головою можно было догадаться о его мученіи. Лордъ молчалъ и смотрѣлъ на него нѣсколько минутъ не безъ истиннаго участія. Никакія увѣщанія доктора не могли заставить сэра Роджера лежать смирно; мучимый болью, онъ повернулся и увидѣлъ передъ собою лорда съ непритворнымъ выраженіемъ печали на лицѣ.

Стонъ и конвульсивная дрожь были первымъ слѣдствіемъ перемѣны положенія больного; потомъ онъ, казалось, обрадовался присутствію лорда и сказалъ удивительно твердымъ и сильнымъ для раненаго голосомъ:

-- Вы очень любезны, лордъ; мнѣ, кажется, очень плохо; эти проклятые цыгане дали мѣткій выстрѣлъ; пуля, какъ раскаленная,-- невыносимое мученіе! Я не въ первый разъ раненъ, а никогда не испытывалъ ничего подобнаго.-- Какъ вы думаете, умру я?

-- Сохрани Боже, отвѣчалъ лордъ, садясь на стулъ.-- Напротивъ того, по боли я заключаю, что опасности нѣтъ. Смертельныя раны не мучительны. Не такъ ли, мистеръ Свенстонъ?

-- Точно такъ, отвѣчалъ докторъ, готовый подтвердить всякое слово, сказанное лордомъ.-- Я уже говорилъ это сэру Роджеру.

-- Никогда вы мнѣ этого не говорили, возразилъ сэръ Роджеръ сердито.

-- Нѣтъ, говорилъ, что надѣюсь поставить васъ на ноги, отвѣчалъ докторъ.-- А надѣюсь я именно потому, что рана васъ мучитъ. Лордъ Дьюри замѣтилъ очень справедливо, что раны, которыя....

-- Отчего же этотъ пасторъ сказалъ мнѣ, что я непремѣнно умру? зловѣщій воронъ! сказалъ сэръ Роджеръ.

-- Какой пасторъ? спросилъ лордъ, испуганный мыслью, что сэръ Роджеръ можетъ въ смертный часъ увидѣться съ человѣкомъ, которому сдѣлаетъ, пожалуй, опасное признаніе. О какомъ пасторѣ онъ говоритъ?

-- Объ ректорѣ Эдвардсѣ, отвѣчалъ докторъ.:-- Онъ приходилъ побесѣдовать съ сэромъ Роджеромъ, но не говорилъ, что онъ непремѣнно умретъ. Онъ сказалъ, что когда-нибудь непремѣнно надо будетъ умереть, и что если теперь онъ и выздоровѣетъ, то все-таки лучше подумать о душѣ...

-- Да, да, сказалъ сэръ Роджеръ.-- Но онъ хотѣлъ навести меня на мысль, что я не встану. Я знаю, что онъ думалъ; но я хочу жить, хоть бы только затѣмъ, чтобы отплатить этимъ проклятымъ цыганамъ. Извините, лордъ; я горячусь, но мученія невыносимое.

-- Душевно сочувствую вашему страданію, отвѣчалъ лордъ: -- и позабочусь, чтобы васъ впредь не безпокоили. Мистеръ Эдвардсъ, конечно, человѣкъ добрый и благонамѣренный, но я ни ради какого ректора въ мірѣ не позволю безпокоить;моего друга. Надѣюсь, страданія ваши не будутъ продолжительны. Какъ вы думаете, мистеръ Свеистонъ? Можно ихъ облегчить?

-- Я сдѣлалъ все, что могъ, отвѣчалъ докторъ: -- и надѣюсь, что черезъ нѣсколько часовъ боль начнетъ утихать.

-- Первая добрая вѣсть, произнесъ раненый.-- А пулю можно будетъ вынуть? Я не жду облегченія, пока она сидитъ у меня въ тѣлѣ какъ раскаленный уголь.

-- Облегченіе будетъ, возразилъ докторъ- -- Надо пережидать первое раздраженіе, а потомъ уже вынуть пулю. Теперь это только усилитъ и продлитъ ваши страданія.

-- Такъ не трогайте. И безъ того уже довольно мученія, сказалъ сэръ Роджеръ.

-- Теперь позвольте васъ спросить, сказалъ лордъ, обращаясь къ доктору: -- не повредитъ ли больному разговоръ? Я очень желалъ бы съ нимъ поговорить; но если вы думаете, что это не годится....

-- Нисколько, прервалъ его докторъ.-- Пріятный, занимательный разговоръ съ вами отвлечетъ его мысли отъ своего положенія и принесетъ даже пользу.

-- Такъ я смѣню васъ на полчаса, продолжалъ лордъ.-- Помощникъ вашъ пусть подождетъ въ сосѣдней комнатѣ, на случай, что понадобится. Только помните, прибавилъ онъ громче: -- я прошу васъ употребить всѣ ваши старанія; вы окажете величайшую услугу лично мнѣ, если выручите его изъ бѣды.

Докторъ поклонился, обѣщалъ постараться и вышелъ изъ комнаты съ своимъ помощникомъ. Лордъ, какъ-будто вдругъ что-то вспомнивши, вышелъ за ними и, закрывши за собою дверь, кликнулъ доктора назадъ.

-- Я желаю знать, сказалъ онъ тихонько: -- ваше настоящее мнѣніе о положеніи больного. Вы сказали, что черезъ нѣсколько часовъ боль утихнетъ; серьёзно это? Вы говорили какъ-то принужденно.

-- Боль, конечно, утихнетъ, отвѣчалъ докторъ: -- потому-что откроется антоновъ огонь.

-- Боже мой! такъ вы думаете, что онъ умретъ? сказалъ встревоженный лордъ.

-- Думаю, и не вижу средства спасти его, отвѣчалъ докторъ.-- Пуля попала ему въ правый бокъ, прошла сквозь мускулы спины и остановилась въ сочлененіи реберъ съ позвонками, разбивши ихъ такъ сильно, что ее нельзя ни вынуть, ни оставить, какъ это случается иногда при другихъ ранахъ.

-- Сколько же, вы думаете, осталось ему жить? спросилъ лордъ.

-- День въ день опредѣлить невозможно, отвѣчалъ докторъ.-- Онъ можетъ прожить еще недѣлю, можетъ прожить и двѣ.

-- Стало быть, не такъ скоро?

-- Да, Кровотеченіе давно прекратилось. Наступитъ антоновъ огонь, потомъ....

-- Избавьте меня отъ подробностей и скажите: если бы понадобилось устроить съ больнымъ важное дѣло, когда лучше всего къ этому приступить?

-- Я думаю, какъ только прекратится боль. Тогда его умственныя способности прояснятся.

-- Такъ вы, пожалуста, дайте мнѣ знать, мистеръ Свенстонъ, когда можно будетъ потребовать отъ него клятвеннаго показанія на-счетъ стычки, въ которой онъ раненъ. А до тѣхъ поръ не тревожьте его, да и другимъ не позволяйте тревожить разговорами о смерти; поддерживайте въ немъ надежду, покамѣстъ еще можно откладывать роковое извѣстіе.

Лордъ возвратился въ комнату больного, а докторъ ушелъ, удивляясь, кто бы могъ быть этотъ сэръ Роджеръ Миллингтонъ, о которомъ такъ нѣжно заботится холодный и гордый лордъ Дьюри?

Лордъ подошелъ къ постели раненаго съ веселымъ лицомъ и увѣрилъ его, что докторъ находитъ его положеніе лучше, нежели онъ ожидалъ.

-- Я отдалъ приказаніе, сказалъ онъ: -- Чтобы къ вамъ не пускали никого. Разные люди тутъ безпрестанно шатаются по больнымъ и наводятъ на нихъ такое уныніе, что иной и выздоровѣлъ бы, да умираетъ оттого, что палъ духомъ.

-- О, я не хочу умирать, сказалъ сэръ Роджеръ.-- Я хочу жить и отмстить цыганамъ. Они цѣлили именно въ меня. Дайте мнѣ только выздоровѣть: я имъ докажу, что и я не дамъ промаха, и что рана не помѣшала мнѣ видѣть, что вокругъ меня происходило.

-- Такъ вы видѣли между ними Фарольда? спросилъ лордъ.-- Онъ по васъ выстрѣлилъ?

-- Я видѣлъ Фарольда и могу присягнуть, что онъ былъ между ними, отвѣчалъ сэръ Роджеръ.-- Тоже покажетъ и сторожъ, приподнявшій меня съ земли; онъ-то и указалъ мнѣ его.

Радость блеснула въ глазахъ лорда. Онъ опасался, что показаніе сторожа не будетъ поддержано ничьимъ другимъ, и не оставилъ безъ вниманія замѣчанія Гарвея, что другіе разсказываютъ все это происшествіе не такъ, какъ онъ. Слова сэра Роджера рѣшали дѣло. Лордъ зналъ, какое вліяніе имѣютъ слова умирающаго на присяжныхъ.

Теперь онъ былъ готовъ да все. Сдѣлка съ сэромъ Роджеромъ давала ему возможность доказать, что онъ не могъ совершить преступленія, которое Фарольдъ, по всей вѣроятности, припишетъ ему; происшествія прошедшей ночи позволяли ему надѣяться, что если Фарольдъ будетъ оправданъ отъ убійства его брата и сына, то воровство и драка въ паркѣ на-вѣки замкнутъ его уста. Но торопясь оградить себя отъ всѣхъ возможныхъ случайностей, лордъ Дьюри переступилъ за черту осторожности. Не давши времени одуматься ни себѣ, ни сэру Роджеру, онъ сказалъ:

-- Не лучше ли сейчасъ же дагь клятвенное показаніе о происшествіи въ паркѣ?

Сэръ Роджеръ посмотрѣлъ на него подозрительно.

-- Считаете вы меня умирающимъ или нѣтъ? спросилъ онъ.-- Если я не умираю, такъ будетъ еще время сдѣлать это показаніе, когда мученія мои уменьшатся, или можно будетъ явиться въ судъ свидѣтелемъ, что еще лучше.

Лордъ Дьюри увидѣлъ, что онъ дастъ показаніе не иначе, какъ считая себя умирающимъ; лордъ зналъ человѣческую натуру и понималъ, какъ опасно объяснить сэру Роджеру, въ какомъ онъ положеніи. Онъ зналъ, что люди, тысячу разъ смѣло встрѣчавшіеся лицомъ къ лицу со смертью, бьются какъ испуганная птица, когда смерть становится дѣйствительно неизбѣжна. Онъ зналъ, что въ эти минуты всѣ мы дѣлаемся трусами, и боялся, какъ бы сознаніе преступленій, раскаянье и мысли о будущей жизни не внушили сэру Роджеру постараться загладить вину свою признаніемъ. Онъ видѣлъ, что пробудилъ уже его подозрѣніе, но вывернулся довольно ловко.

-- Боже сохрани, сказалъ онъ: -- чтобы что-нибудь помѣшало вамъ явиться свидѣтелемъ въ процессѣ этихъ цыганъ. Я упомянулъ о показаніи затѣмъ только, чтобы его можно было немедленно представить судьямъ, которыхъ я приглашу сюда завтра или послѣзавтра. Тогда надо будетъ принять мѣры къ поимкѣ виновныхъ, или, если они, какъ я надѣюсь, будутъ уже пойманы, произвести слѣдствіе. Мнѣ хотѣлось бы немедленно позвать къ суду Фарольда, а вы знаете, что когда съѣдутся нѣсколько судей, такъ между ними всегда отыщется какой-нибудь безпокойный человѣкъ, во всемъ находящій затрудненія. Не всѣ, бывшіе въ паркѣ, узнали Фарольда, и ваше показаніе чрезвычайно важно.

-- Пусть судьи придутъ ко мнѣ, сказалъ сэръ Роджеръ: -- и я сдѣлаю такое показаніе, что Фарольда можно будетъ двадцать разъ повѣсить. Я охотно провелъ бы съ нимъ четверть часа въ одной комнатѣ, съ добрыми шпагами въ рукахъ. Подумайте только,-- я пробуравилъ не одного молодца на своемъ вѣку, и вдругъ пасть отъ руки черномазаго цыгана, котораго стоитъ затравить собаками!

-- Онъ будетъ пойманъ, сказалъ лордъ Дьюри, видя, что нечего и говорить о клятвенномъ показаніи.

-- Пойманъ! воскликнулъ сэръ Роджеръ, горячась все больше и больше: -- пойманъ! Конечно, не уйдет ъ, если вы примете надлежащія мѣры. Клянусь Юпитеромъ, если вы дадите ему улизнуть, такъ я берусь поймать его за ничтожную сумму, когда выздоровѣю! Берусь переловить всѣхъ ихъ, потому-что будь я проклятъ, если я знаю, кто именно въ меня выстрѣлилъ!

-- Въ-самомъ-дѣлѣ? сказалъ лордъ Дьюри.-- Жаль! А я думалъ, что это Фарольдъ.

-- Я думаю, что онъ, продолжалъ сэръ Роджеръ.-- Онъ стоялъ впереди, когда меня подняли,-- онъ, или другой молодецъ, который стоялъ съ нимъ рядомъ и шумѣлъ больше всѣхъ. Но вѣдь крикуны только кричатъ,-- такъ выстрѣлилъ, стало быть, Фарольдъ.

-- Желательно, чтобы вы припомнили это хорошенько и показали подъ присягою, что стрѣлялъ дѣйствительно Фарольдъ, сказалъ лордъ тихимъ, но внятнымъ голосомъ.

-- Присягу дать я готовъ, отвѣчалъ сэръ Роджеръ, не забывшій, несмотря на всѣ свои страданія, что въ лордѣ онъ пріобрѣлъ друга, котораго невыгодно потерять.-- Вы, кажется, очень не жалуете этого Фарольда, прибавилъ онъ голосомъ, отзывавшимся тѣлесною болью.

Лордъ не желалъ, чтобы даже орудія его замысловъ замѣтили его личную ненависть къ Фарольду и размышляли объ отдаленныхъ ея причинахъ.

-- Я имѣю причины его ненавидѣть, сэръ Роджеръ, сказалъ онъ, наклоняясь къ больному.-- Судите сами: руки его обагрены кровью не только моего брата, но и сына.

Онъ говорилъ тихо, но сэръ Роджеръ разслушалъ слова его очень ясно. Съ невольнымъ ужасомъ приподнялся онъ на локоть и въ ту же минуту упалъ со стономъ обратно. Лордъ замолчалъ, видя, что это внезапное движеніе возобновило всѣ муки раненаго; но ему надо было договорить, и, когда сэръ Роджеръ нѣсколько успокоился, онъ продолжалъ:

-- Боже мой, какое мученіе! Что, легче вамъ теперь? А я было подумалъ, что боль уже утихаетъ, какъ предсказывалъ докторъ.

-- Она и начала-было утихать, отвѣчалъ сэръ Роджеръ: -- да это проклятое невольное движеніе при извѣстіи о вашемъ сынѣ воскресило всѣ мои мученія. Зачѣмъ говорить такія вещи вдругъ, безъ приготовленія!

-- Да если бы Фарольдъ и не проливалъ его крови, я преслѣдовалъ бы его до послѣдняго издыханія за васъ.

Никогда нельзя предугадать капризовъ больного. Сэръ Роджеръ пробормоталъ, довольно невнятно, такъ-что лордъ не разслышалъ его словъ:

-- Да, конечно, потому-что это тебѣ съ руки. Я не слѣпъ.

-- Благодарю васъ за участіе, продолжалъ онъ вслухъ.-- Надѣюсь, что вы не измѣнили вашихъ относительно меня намѣреній потому, что въ настоящую минуту я не могу быть вамъ полезенъ, какъ хотѣлъ бы.

Лордъ понялъ очень ясно, что, несмотря на раздражительность и неблагоразуміе,-- слѣдствіе физическихъ страданій,-- сэръ Роджеръ, съ свойственному ему жадностью, хочетъ заставить его исполнить данныя наканунѣ обѣщанія, опасаясь, чтобы благопріятная минута не улетѣла, и цыганъ не былъ уличенъ въ другихъ преступленіяхъ другими средствами. Но лордъ зналъ, что сэръ Роджеръ умретъ, и слѣдовательно могъ безопасно сулить ему золотыя горы.

-- Не безпокойтесь, не безпокойтесь, сэръ Роджеръ, сказалъ онъ.-- Я исполню все обѣщанное, и не моя будетъ вина, если я не найду средствъ сдѣлать больше. Успокойтесь на-счетъ этого и не думайте о будущемъ; это только замедлитъ ваше выздоровленіе. Но такъ-какъ вы сами объ этомъ заговорили, такъ кстати: мнѣ хотѣлось бы взглянуть на бумаги, которыя мы вчера съ вами разбирали. Съ вами онѣ?

Но сэра Роджера обмануть было нелегко. Теперь виды его не согласовались съ намѣреніями лорда. Сначала, когда переходъ отъ нищеты къ довольству поразилъ его слишкомъ сильно, когда онъ былъ увѣренъ, что лордъ не можетъ покончить этого дѣла безъ него, и что онъ всегда будетъ въ состояніи заставить его исполнить свои обѣщанія, угрожая открыть все дѣло,-- онъ отдалъ бы бумаги безъ всякаго опасенія. Лордъ же расчелъ тогда, что надъ лучше оставаться у сэра Роджера, чтобы находка была естественнѣе.

Теперь дѣло приняло другой оборотъ. Лордъ Дьюри смотрѣлъ на сэра Роджера какъ на умирающаго, который не доживетъ до исполненія всѣхъ его плановъ и подъ вліяніемъ страха перемѣнитъ можетъ быть свой образъ мыслей и взглядъ на. прошедшее. Сэръ Роджеръ, съ своей стороны, понималъ, что, будучи прикованъ къ одру страданія, онъ не можетъ ни наблюдать, ни распоряжаться всѣмъ этимъ дѣломъ, и что слѣдовательно талисманъ его власти надъ лордомъ заключается въ поддѣланной ими бумагѣ. Оба они желали имѣть ее въ своихъ рукахъ, Сэръ Роджеръ тотчасъ же догадался, зачѣмъ спрашиваетъ объ ней лордъ, и отвѣчалъ отрывисто:

-- Нѣтъ, не со мною. Я оставилъ бумаги въ Дьюри-галлѣ. Желательно, чтобы онѣ были здѣсь, при мнѣ.

Лорда поразилъ тонъ его отвѣта. Мошенники всегда другъ друга подозрѣваютъ.

-- Не могу ли я ихъ отъискать, спросилъ онъ.-- Дайте мнѣ ключъ: я привезу ихъ завтра по-утру съ собою.

Улыбка скривила уста страждущаго, и онъ отвѣчалъ:

-- Благодарю васъ за вниманіе; но въ чемоданѣ есть еще много другихъ вещей, которыя всѣ мнѣ нужны, и я попросилъ бы васъ приказать перенести сюда всѣ мои пожитки.

-- Хорошо, хорошо, отвѣчалъ лордъ, видя, что тутъ толковать нечего.-- Я прикажу, сегодня же.... А какъ вы думаете, прибавилъ онъ, опасаясь, чтобы сэръ Роджеръ не узналъ какъ-нибудь во время его отсутствія о предстоящей смерти и не сдѣлалъ признанія: -- не лучше ли васъ самихъ перевести въ Дьюри-галль? Этотъ домъ сыръ и старъ; въ немъ давно никто не жилъ, и тутъ вамъ, я думаю, не такъ удобно. Если движеніе для васъ не....

-- Невозможно, прервалъ его сэръ Роджеръ.-- Удивляюсь, какъ вы сами не видите, что мнѣ невозможно тронуться съ мѣста. Мнѣ и здѣсь хорошо; случалось лежать и въ худшихъ комнатахъ. Велите только доставить сюда мой чемоданъ. Сказать вамъ правду: я усталъ, и боюсь, чтобы разговоръ не повредилъ мнѣ.

-- Такъ перестанемте, отвѣчалъ лордъ: -- я распоряжусь, чтобы все было устроено по вашему желанію, и чтобы къ вамъ не пускали никого.

Едва только онъ вышелъ, какъ сэръ Роджеръ закрылъ рукою глаза и предался грустнымъ мыслямъ.

-- Его вниманіе и участіе притворны, думалъ онъ.-- Это ясно. Вздумать перевезти меня въ этомъ положеніи за пятнадцать миль! хотѣлось бы мнѣ знать, что у него за цѣль? Ужь не боится ли онъ, что я его выдамъ? Можетъ быть; его замыслы гнусны, это такъ; но вѣдь онъ знаетъ, что если я проболтаюсь, такъ лишусь ежегодной пенсіи и не получу ни отъ кого вознагражденія. Этого ему нечего бы опасаться.

И онъ пустился въ лабиринтъ догадокъ о побудительныхъ причинахъ дѣйствій лорда. Вдругъ ужасная мысль предстала его уму:

-- Ужь не думаетъ ли онъ, что я умру? не сказалъ ли ему этого докторъ? нѣтъ, не вѣрится. Я страдаю, но силы меня не оставили. И не умру! нѣтъ, нѣтъ, я останусь живъ и отомщу этимъ проклятымъ цыганамъ! Докторъ, сказалъ онъ, видя входящаго мистера Свенстона: -- не обманываете ли вы меня? опасности нѣтъ?

Докторъ былъ человѣкъ добрый, но легкомысленный, не равнодушный къ религіи, но не знавшій иногда, слѣдовать ли ея предписаніямъ, или нѣтъ. Онъ думалъ, что вообще не должно пугать больныхъ опасностью, но чувствовалъ, что ректоръ исполнилъ долгъ свой, сказавши ему, какъ духовная особа, о томъ, о чемъ слѣдовало умолчать ему, какъ доктору. Слова лорда укрѣпили въ немъ эту рѣшимость, и онъ отвѣчалъ сэру Роджеру, что хотя и нельзя предвидѣть всего и предсказать рѣшительный исходъ болѣзни раньше завтрашняго дня, однако же онъ не видитъ теперь никакой близкой опасности.

Сэръ Роджеръ удовольствовался этими словами и провелъ мучительную ночь, проклиная цыганъ и думая о цѣляхъ лорда. Иногда онъ начиналъ какъ-будто бредить, говорилъ о вещахъ, которыя должны бы были удивить врача и навесть его на мысль, что утѣшеніе религіи для него нужнѣе, нежели онъ думалъ сначала. Но какъ-скоро съ нимъ заговаривали, умъ его прояснялся, и онъ давалъ отвѣты, очень здравые и точные.

Лордъ, отдавши надлежащія приказанія, уѣхалъ въ Дьюри-галль, но рѣшился не оставлять раненаго въ Димденѣ безъ своего личнаго надзора.

-- Эти пасторы, думалъ онъ: -- считаютъ себя вправѣ всюду соваться. Если я самъ буду въ Димденѣ, ректоръ не рѣшится, я думаю, переступить за его порогъ безъ особеннаго позволенія, а если и рѣшится, такъ ему можно будетъ указать двери. Впрочемъ, вѣроятно, самъ сэръ Роджеръ угостилъ его такими рѣчами, что онъ нескоро воротится. Только этотъ Свенстонъ человѣкъ слабый; на него полагаться нельзя.

Лорду предстояло, однако же, еще одно дѣло, требовавшее особенной ловкости. Когда борьба на жизнь и смерть съ единственнымъ свидѣтелемъ его преступленія дѣйствительно началась, онъ превратился весь въ энергію. Весь страхъ, всѣ сомнѣнія, вся нерѣшительность его исчезли. Онъ положилъ, во что бы то ни стало, пробиться сквозь всѣ опасности. Месть за смерть сына присоединилась къ прочимъ побудительнымъ причинамъ его дѣйствій. Онъ колебался, пока не дѣлалъ еще перваго шагу; теперь, этотъ шагъ былъ сдѣланъ, и онъ не раскаявался.

Дорогою онъ обдумывалъ, какими бы средствами выманить у умирающаго такое показаніе на-счетъ происшествія въ паркѣ, которое предало бы Фарольда ему въ руки. Задача была трудная, но лордъ надѣялся разрѣшить ее, если только подольше просидитъ у постели больного. Вмѣстѣ съ тѣмъ ему пришла въ голову мысль, что онъ можетъ извлечь существенную выгоду для своего дѣла изъ отказа сэръ Роджера выдать ему бумаги.

Было уже поздно, и лордъ еще не обѣдалъ; но, несмотря на то, онъ заѣхалъ въ сосѣднюю деревню и приказалъ кучеру остановиться у приходскаго дома. Гордый, холодный лордъ рѣдко оказывалъ пастору такую честь. Ректоръ удивился, когда онъ вошелъ къ нему въ кабинетъ. Внутренняя борьба и эгоистическія цѣли низшаго разряда заставили умолкнуть гордость лорда и сдѣлали его очень ласковымъ и привѣтливымъ. Онъ хотѣлъ "стяжать себѣ золотое мнѣніе въ людяхъ", и обратился къ пастору съ особенною вѣжливостью.

-- Я пріѣхалъ къ вамъ съ просьбою, сказалъ онъ.

Пасторъ, не любившій и не уважавшій его, отвѣчалъ холодно, что онъ готовъ служить ему, и лордъ продолжалъ:

-- Вотъ въ чемъ дѣло: вчерашней ночью пріятель мой получилъ опасную рану въ стычкѣ съ браконьерами, и мы ежеминутно ожидаемъ его смерти. Онъ сказалъ мнѣ, что между его вещами, оставшимися въ Дьюри-галдѣ, есть важныя бумаги, и хотѣлъ, чтобы я привезъ ихъ къ нему. Но такъ-какъ онъ разстроенъ тѣлесно и умственно, то, я думаю, неблагоразумно давать ему въ руки важныя бумаги. Я не имѣю права разсматривать ихъ и желалъ бы запечатать ихъ въ вашемъ присутствіи. Не можете ли вы съѣздить со мной въ Дьюри-галль? Я нарочно за этимъ къ вамъ и пріѣхалъ.

Пасторъ подумалъ, что этимъ можно бы было распорядиться и проще; но такъ-какъ требованіе лорда не заключало въ себѣ ничего дурного, то онъ и согласился. Черезъ нѣсколько минутъ они были уже въ Дъюри-галлѣ.

Лордъ немедленно приказалъ принести сургучъ и свѣчу и пошелъ съ пасторомъ въ комнату сэра Роджера, гдѣ они нашли еще разбросанныя платья. Чемоданъ, замкнутый, стоялъ въ углу, а на столѣ лордъ увидѣлъ, къ своему великому удовольствію, небольшую шкатулку, въ которой, безъ сомнѣнія, лежала извѣстная росписка.

Лордъ Дьюри, приказавши слугѣ держать свѣчу, запечаталъ сперва шкатулку, потомъ чемоданъ, и попросилъ пастора приложить къ нимъ и свои печати.

-- Я принимаю эти предосторожности, сказалъ онъ: -- вслѣдствіе разговора, бывшаго у меня сегодня по-утру съ сэромъ Роджеромъ. Можетъ быть, онъ говорилъ въ бреду, а можетъ быть и нѣтъ; но такъ-какъ эта предосторожность стоитъ мнѣ только куска сургучу, а вамъ нѣсколькихъ, хотя и драгоцѣнныхъ для васъ, минутъ, то я и счелъ за-лучшее не пренебречь обстоятельствомъ, ко горое послѣ можетъ оказаться весьма важнымъ.

-- И вы поступили очень основательно, отвѣчалъ пасторъ, прикладывая свою печать. Если что-нибудь можетъ сдѣлать добро, навѣрно не дѣлая зла, то пренебречь имъ -- въ мірскомъ дѣлѣ глупо, а въ дѣлѣ религіи грѣшно.

Лордъ подавилъ насмѣшливую улыбку и даже почувствовалъ, можетъ быть, справедливость правила, которому никогда не слѣдовалъ въ жизни. Потомъ онъ приказалъ слугѣ замкнуть комнату, пока смерть сэра Роджера не предоставитъ вещей его во владѣніе другихъ лицъ. Сходя съ лѣстницы, онъ пригласилъ пастора отобѣдать съ нимъ, но пасторъ отвѣчалъ, что онъ уже давно пообѣдалъ, и не захотѣлъ даже уѣхать домой въ экипажѣ лорда, сказавши, что предпочитаетъ пройтись пѣшкомъ.

-- Онъ суровъ, подумалъ лордъ, простившись съ пасторомъ. Но лучшія чувства еще не совсѣмъ вымерли въ душѣ лорда, и онъ прибавилъ вслухъ: "его любятъ бѣдные; онъ добрый человѣкъ, и я охотнѣе сблизился бы съ нимъ, нежели съ пустымъ сластолюбцемъ."

-- Что прикажете? спросилъ слуга, стоявшій вблизи.

-- Ничего, отвѣчалъ лордъ и ушелъ въ кабинетъ.

На другой день рано по-утру онъ возвратился въ Димденъ, гдѣ и получилъ отъ полковника Маннерса извѣстіе объ Эдвардѣ. Оно его утѣшило, но не могло уже измѣнить его замысловъ противъ цыгана.

ГЛАВА XXVI.

-- Было время, думалъ Фарольдъ, взбираясь на горный хребетъ между жилищемъ Рейдера и Морлей-гоузомъ: -- было время, когда эти члены шутя вынесли бы вдвое больше труда, чѣмъ сегодня. А теперь они устали, какъ-будто принадлежатъ какому-нибудь горожанину. Время разрушаетъ меня, время -- уничтожитель силы и дѣятельности -- наложило на меня свою тяжелую руку, которая давитъ меня къ землѣ, въ могилу. Я прожилъ мой срокъ. Я измѣнился, и все вокругъ меня измѣнилось. Но мы не измѣнились. Я устарѣлъ, другіе возмужали; я между ними какъ жолтый листъ минувшаго года среди зеленыхъ листьевъ новой весны. Пора мнѣ съ вѣтви, пора очистить мѣсто другому.

Размышляя такимъ образомъ, онъ своротилъ съ большой дороги въ первую встрѣтившуюся рощу, бросился подъ дерево и старался заснуть. Но мрачныя мысли преслѣдовали его долго; суевѣріе навело его на мысль, что эта грусть предвѣстница его смерти. Смѣлый, умный, добрый, также какъ и равнодушный и скептикъ испытываютъ подобныя предчувствія и вѣрятъ имъ, и часто предчувствія эти исполняются отъ порожденнаго ими упадка духа или тревожнаго старанія доказать, что имъ не вѣрятъ.

Наконецъ Фарольдъ заснулъ. Онъ проснулся уже на зарѣ. Сонъ укрѣпилъ его, и мрачныя мысли исчезли бы, если бы онъ захотѣлъ удалить ихъ; но человѣкъ ни къ чему не прилѣпляется такъ сильно, какъ къ суевѣрію. Отречься отъ предчувствія, которому онъ вѣрилъ, было въ глазахъ Фарольда тоже, что отречься отъ вѣры отцовъ своихъ! Онъ всталъ и пошелъ лѣсомъ, избѣгая большой дороги, къ чащѣ, въ которой скрывались его единоплеменники.

Онъ засталъ цыганъ занятыхъ дѣлами насущнаго дня, съ безпечностью народа, для котораго горе прошедшей недѣли есть уже полузабытое преданіе. Старые разговаривали и смѣялись сидя у своихъ палатокъ, дѣти играли у рѣки, прочіе поправляли кое-что у повозокъ.

-- И точно также, подумалъ Фарольдъ:-- будутъ они суетиться, когда не пройдетъ еще и недѣли послѣ моей смерти. Но все равно, такъ надо. Зачѣмъ плакать обо мнѣ?

Онъ думалъ, что не желаетъ этихъ слезъ; но кто же столько закаленъ философіей, чтобы не пожелалъ этого, видя свою близкую кончину? Фарольдъ обманывалъ самъ себя. У входа его палатки сидѣла та, которой посвящены были всѣ лучшія чувства его сердца,-- та, которую онъ любилъ любовью отца и мужа.

Она была въ этотъ день милѣе, нежели когда-нибудь. Ярко красный платокъ былъ намотанъ на ея черные какъ смоль волосы, и часть его висѣла подъ его высокимъ лбомъ. Полныя, круглыя руки ея были обнажены до плечь. Алый плащъ, небрежно наброшенный, рѣзко оттѣнялъ синюю юбку. Голова Лены склонилась, какъ голова Агари на картинѣ Корреджіо; черные глаза были устремлены на ребенка, игравшаго серебрянымъ кольцомъ на ея смуглой рукѣ.

Лена не слышала прихода Фарольда, пока онъ не приблизился шаговъ на пятьдесятъ. Какъ-скоро знакомая походка коснулась ея слуха, она вскочила и побѣжала ему на-встрѣчу, съ улыбкою, тѣмъ болѣе привѣтливою, что сознавала вину свою передъ Фарольдомъ. Фарольдъ прижалъ ее къ груди и почувствовалъ, что на свѣтѣ есть хоть одно существо, въ памяти котораго онъ желаетъ быть долго.

-- Что новаго о Виллѣ? спросилъ онъ, обращаясь къ цыганамъ.

Старуху тотчасъ же вызвали изъ палатки.

-- Я исполнила твой приказъ, сказала она Фарольду: -- я видѣла Вилля. Жаль бѣдняжку; такой славный, красивый....

-- Что же онѣ тебѣ говорилъ? прервалъ ее Фарольдъ: -- побереги свои похвалы, пока онъ воротится, чтобы было кому поблагодарить тебя.-- Что онъ говорилъ?

-- Что говорилъ! отвѣчала старуха: -- да что же ему говорить? разумѣется, если его не освободятъ сегодня ночью, такъ онъ будетъ отосланъ въ городскую тюрьму и повѣшенъ какъ убійца. Вотъ что онъ говоритъ.

-- Но сказалъ ли онъ, какъ его освободить? спросилъ Фарольдъ. Вотъ въ чемъ вопросъ.

-- Разумѣется, отвѣчала старуха: -- развѣ я ни зачѣмъ ходила! Освободить его легко; стоитъ только захотѣть. Ты знаешь окно арестаиской, Фарольдъ; эта комната и мнѣ знакома: я просидѣла въ ней полдня, когда старый Дикъ Годжесъ обвинилъ меня въ кражѣ его куръ. Теперь его ужь и на свѣтѣ нѣтъ; это было еще при старомъ лордѣ. Ты знаешь это окно, Фарольдъ. Когда ты жилъ въ этомъ домѣ, и изъ тебя хотѣли сдѣлать джентельмена, да замѣтили, что....

Фарольдъ нахмурился какъ громовая туча.

-- Говори дѣло, сказалъ онъ: -- а не старыя сказки. Что намъ за дѣло до былого? Ты осталась тѣмъ, чѣмъ была, только-что пороки и глупости молодости смѣнились пороками и глупостью старости.

-- Ты знаешь это окно, продолжала старуха: -- сильному человѣку нетрудно выломать рѣшетку и освободить узника. Это всякій можетъ сдѣлать.

-- Но онъ сказалъ, что долженъ притти непремѣнно Фарольдъ, сказала неосторожно Лена, и покраснѣла.

-- А! произнесъ Фарольдъ, устремивши на нее свои черные глаза: -- онъ говорилъ это? А почему ты знаешь?

Лена покраснѣла еще больше и желала бы провалиться сквозь землю, между тѣмъ, какъ Фарольдъ не сводилъ съ нея глазъ и ждалъ отвѣта. Ее выручила старуха.

-- Да какже ей это знать, если не отъ меня? сказала она.

Ленѣ легче было выслушать ложь, нежели солгать самой.

-- Хорошо, хорошо, сказалъ Фарольдъ, съ горькой улыбкой: -- такъ онъ сказалъ, чтобы пришелъ именно Фарольдъ, а не кто другой? Скажи же мнѣ, старуха, если языкъ твой еще поворотится сказать правду, отчего же онъ требуетъ непремѣнно, чтобы я пришелъ, когда рѣшетку можетъ выломать и всякій другой?

-- Потому-что другой, незнакомый съ мѣстностью, можетъ ошибиться, отвѣчала старуха: -- и погубить и себя и его.

Фарольдъ помолчалъ съ минуту и потомъ спросилъ:

-- Все было тихо, когда ты приходила?

-- Какъ въ гробу, отвѣчала старуха.

-- Никакого шуму въ паркѣ и въ домѣ?

-- Въ паркѣ все было тихо; нигдѣ ни души; встрѣтилась только пара оленей да сова вылетѣла намъ на-встрѣчу изъ темной аллеи. Около дома тоже все было тихо. На-верху въ двухъ окнахъ свѣтились свѣчи; я хотѣла-было обождать, пока онѣ погаснутъ, но не могла дождаться, и, видя, что все спокойно, рѣшилась подойти. Подъ окномъ я кликнула Вилля, и онъ сказалъ мнѣ, что свѣчи эти горятъ въ комнатѣ умирающаго.

Фарольдъ задумался, но Броунъ, здоровый, сорокалѣтній цыганъ, подошелъ къ нему, взялъ его дружески за руку и сказалъ:

-- Знаешь ли что, Фарольдъ? Это дѣло что-то подозрительно. Я не думаю, чтобы Вилль умышленно хотѣлъ заманить кого-нибудь изъ насъ въ ловушку, но его самого могли обмануть. Все это какъ-то странно. Знаешь что? Я пойду, а старуха пусть покажетъ мнѣ дорогу.

-- Нѣтъ, Броунъ, нѣтъ, отвѣчалъ Фарольдъ: -- я никому не поручу дѣла, котораго бы побоялся самъ, если бы могъ чего-нибудь побояться. Если тутъ нѣтъ измѣны, такъ опасаться нечего; а если есть, такъ низко было бы съ моей стороны послать кого-нибудь въ ловушку, поставленную для меня. Нѣтъ, нѣтъ, я пойду самъ. Никто не уйдетъ отъ судьбы своей. Если тутъ есть измѣна, то да падетъ она на главу предателей. Я иду -- такъ мнѣ суждено.

-- Нѣтъ, пусти меня, возразилъ Броунъ: -- мнѣ они ничего не могутъ сдѣлать. Меня не могутъ они обвинить ни въ какомъ преступленіи; меня вовсе не было въ паркѣ. Ты же былъ, хотя и затѣмъ, чтобы предупредить бѣду. Тебя, если схватятъ, отошлютъ въ тюрьму, а мнѣ ничего не могутъ сдѣлать. Могутъ только сказать, что я приходилъ поговорить съ арестантомъ.

Фарольдъ не согласился. Онъ привыкъ брать всѣ трудныя дѣла на себя и смотрѣлъ на это, какъ на привиллегію, отъ которой въ настоящемъ случаѣ не хотѣлъ отказаться, тѣмъ болѣе, что вѣрилъ въ близость своего урочнаго часа и безполезность борьбы съ судьбою.

-- Впереди еще цѣлый день, а сдѣлать остается немногое, сказалъ онъ: созови всѣхъ, Броунъ; я поговорю съ ними, можетъ быть, въ послѣдній разъ.

Окружившіе его цыгане замѣтили, что предчувствіе близкой смерти осѣнило ихъ предводителя, и, должно имъ отдать справедливость, почти всѣ были этимъ глубоко огорчены. Никто, однакоже, не вздумалъ утѣшать его. Суевѣріе не позволяло имъ сомнѣваться въ истинѣ подобныхъ предчувствіи. Скоро всѣ улеглись вокругъ Фарольда разными группами; свѣтлый ручей шумѣлъ между деревъ, и яркое солнце проливало лучи свои сквозь вѣтви дубовъ и вязовъ. Всѣ молчали и ждали, что скажетъ Фарольдъ.

-- Друзья мои! сказалъ онъ: -- сегодня ночью я отправлюсь на дѣло, которое гораздо опаснѣе всѣхъ, какія случалось мнѣ предпринимать до сихъ поръ. Но-крайней-мѣрѣ я имѣю причины такъ думать. Меня могутъ схватить наши враги и утѣснители. Если это случится, не обольщайте себя пустой надеждой: я не ворочусь къ вамъ живой. И знаю это, я это чувствую; если завтра на зарѣ меня не будетъ здѣсь, считайте меня мертвымъ, снимите ваши палатки и уйдите какъ можно дальше. Когда вы будете такъ далеко, что преслѣдованіе прекратится, постарайтесь узнать, что сталось съ моими бренными остатками, и положите меня въ землю въ какомъ-нибудь зеленомъ лѣсу, гдѣ лѣтомъ освѣщало бы мою могилу солнце, а зимою покрывалъ бы ее снѣгъ. Положите меня не глубже четырехъ локтей въ землю, лицомъ къ востоку, одну руку на сердце. Потомъ -- забудьте меня; но не забудьте того, что я скажу вамъ. Помните, прежде всего, что вы отдѣльный народъ, и не смѣшивайтесь съ окружающими васъ племенами. Пусть идутъ они своею дорогою, вы идите вашей. Повинуйтесь ихъ законамъ; покоряйтесь ихъ власти, но блюдите обычаи вашихъ предковъ. Исключайте иноплеменниковъ изъ вашей среды, сколько можете; не разсказывайте имъ вашей исторіи, не научайте ихъ вашему языку, не дѣлитесь съ ними вашимъ знаніемъ. Никто изъ васъ не могъ бы выиграть больше моего, отрекшись отъ своего народа; но я не отрекся. Я отказался отъ богатства и почестей и избралъ бѣдность и безвѣстность. Я пріобрѣлъ ихъ знанія, не сообщивши имъ нашихъ, и возвратился къ вамъ такимъ же, какимъ и ушелъ. Поступайте и вы такъ, и если когда-нибудь между вами будете произнесено имя Фарольда, то да послужитъ оно вамъ примѣромъ вѣрности обычаямъ вашихъ предковъ.

Онъ замолчалъ. Легкій шумъ, слѣдствіе долго напряженнаго вниманія, пробѣжалъ въ толпѣ; но никто не произнесъ ни слова. Черезъ нѣсколько минутъ Фарольдъ продолжалъ:

-- Если я не возвращусь, вамъ надо будетъ избрать предводителя. Мой выборъ падаетъ на тебя, Броунъ, какъ на самаго благоразумнаго и смѣлаго, довольно опытнаго по лѣтамъ, но еще не пережившаго своей силы. Согласны ли вы?

Фарольдъ выразилъ общее желаніе, и всѣ изъявили свое согласіе. Были, можетъ быть, недовольны двое или трое, но они поневолѣ должны были согласиться съ прочими и тѣмъ шумнѣе изъявляли свое одобреніе.

-- Теперь, продолжалъ Фарольдъ, обращаясь къ Ленѣ, проливавшей все это время тихія слезы: -- я сказалъ вамъ все, кромѣ одного. Я оставляю съ вами жену мою. Будьте къ ней также справедливы и ласковы, какъ я былъ справедливъ и ласковъ къ вамъ. Будьте ей братья и сестры. Я замѣнялъ ей родителей; замѣните вы ей меня. Удѣляйте ей часть изъ добычи, пока она не изберетъ себѣ покровителя и супруга. Предоставьте выборъ ея волѣ, но да падетъ онъ на достойнаго,-- не на красоту и красныя слова, а на умъ и благородное сердце.-- Заключаю послѣднимъ увѣщаніемъ: будьте дружны. Не раздѣляйтесь, но живите вмѣстѣ.

Онъ всталъ, и всѣ поднялись съ земли. Слушатели разошлись и снова принялись за свое дѣло. Фарольдъ, сказавши нѣсколько словъ Ленѣ, взялъ за руку Броуна и пошелъ съ нимъ вдоль берега.

Бесѣда ихъ продолжалась долго. Фарольдъ далъ множество благоразумныхъ наставленій своему наслѣднику и вполнѣ изложилъ ему свою систему политической экономіи; но такъ-какъ она годна только для маленькаго міра таборовъ, то мы и не сообщимъ ея нашимъ читателямъ. Въ заключеніе онъ заговорилъ опять о себѣ.

-- Нечего и говорить тебѣ, Броунъ, сказалъ онъ: -- что пламя жизни моей догараетъ. Оно свѣтитъ не тусклѣе прежняго; но это предсмертная вспышка. Если не завтра и не такъ, какъ я предполагаю и какъ хотятъ того мои враги,-- смертный часъ все-таки наступитъ въ свое время. Смотри!

И онъ протянулъ ему свою руку. Броунъ посмотрѣлъ на нее со вниманіемъ, но не сказалъ ничего.

-- Невѣжды говорятъ, продолжалъ Фарольдъ: -- что люди часто сами заботятся объ исполненіи сдѣланнаго имъ предсказанія. Но я не пренебрегу ничѣмъ для отвращенія предстоящей мнѣ участи. И такъ, если завтра на зарѣ меня не будетъ съ вами, пошли немедленно въ деревню ***, къ мистеру Гарлею,-- многіе изъ нашихъ знаютъ его домъ,-- и вели сказать ему, что я арестованъ по несправедливому обвиненію, о которомъ онъ уже знаетъ, и что если онъ хочетъ спасти меня, то чтобы немедленно явился въ Димденъ. Смотри, чтобы это было исполнено въ точности. Если со мною что-нибудь случится, и онъ этого не будетъ знать, онъ скажетъ, что я не имѣю довѣрія къ его благородству.

-- Я самъ пойду къ нему, отвѣчалъ Броунъ.-- Возьму съ собой кого-нибудь изъ бывшихъ у него въ домѣ, чтобы несбиться съ пути, и увижусь съ нимъ самъ, если онъ захочетъ меня допустить къ себѣ.

-- Въ этомъ не сомнѣвайся, возразилъ Фарольдъ: -- онъ получилъ горькіе уроки въ жизни и знаетъ, что въ груди цыгана бьется иногда лучшее сердце, нежели подъ золотымъ кафтаномъ лорда. Теперь я все сказалъ. Прощай, другъ мой. Ты по-крайней мѣрѣ не забудешь меня.

-- Никогда! отвѣчалъ Броунъ,-- и они разстались.

Въ продолженій цѣлаго дня въ таборѣ было тихо и грустно. Глаза всѣхъ слѣдили за каждымъ движеніемъ Фарольда съ суевѣрнымъ страхомъ. Наконецъ насталъ вечеръ, и начало темнѣть. Цѣлый осенній туманъ поднялся съ долины и потянулся за вѣтромъ между деревъ и вдоль рѣки, на берегу которой стояли палатки цыганъ. Фарольдъ замѣтилъ это не безъ удовольствія и сказалъ:

-- Пусть густѣетъ. Во время такого тумана, темной ночью, нескоро удастся имъ поймать меня въ Димденъ-паркѣ,

Туманъ, дѣйствительно, сдѣлался вскорѣ такъ густъ, что даже лица цыганъ, сидѣвшихъ у огней, являлись за нѣсколько шаговъ какими-то неясными, фантастическими образами. Отъ заката солнца почти до полуночи Фарольдъ не выходилъ изъ своей палатки, а Лена не появлялась съ самого угра, послѣ рѣчи Фарольда. Наконецъ Фарольдъ вышелъ; цыгане, думая, что онъ посидитъ съ ними передъ уходомъ, раздвинулись, чтобы очистить ему у огня мѣсто" но онъ прошелъ мимо ихъ и только сказалъ Броуну въ полголоса: "я иду. Не забудь!"

Онъ пошелъ по лѣсу, потомъ черезъ поле у парка, перепрыгнулъ ограду и остановился оглядѣться и одуматься. Туманъ былъ еще гуще въ аллеяхъ Димденъ-парка, нежели въ полѣ;, но темнота была не помѣхой для человѣка, привыкшаго ходить по ночамъ. У этихъ людей рождается какъ-будто какое-то новое чувство, и они инстинктивно избѣгаютъ на пути препятствій, невидимыхъ для глаза.

Гакъ шелъ и Фарольдъ, ни разу не сбившись съ дороги, ни разу не наткнувшись на стволъ дерева. По временамъ онъ останавливался и слушалъ; но все было тихо: нигдѣ ни голоса, ни шаговъ, ни шороха. Онъ вошелъ въ одну изъ главныхъ аллей, ведущихъ къ дому, когда часы пробили четверть перваго и сова отвѣтила имъ своимъ печальнымъ воемъ, перелетѣвши Фарольду дорогу.

Фарольдъ услышалъ ея голосъ и шумъ крыльевъ и, изъясняя каждое явленіе согласно мрачному настроенію своего духа, проговорилъ: "молчи, зловѣщая птица! Я готовъ."

Аллея выходила на поляну, шаговъ за сто отъ дому. Но туманъ былъ такъ густъ, что на этомъ разстояніи не было видно даже и очерка зданія; единственнымъ признакомъ близости жилища были двѣ полосы свѣта, далеко тянувшіяся въ туманѣ и терявшіяся наконецъ во мракѣ ночи. Все было тихо; Фарольдъ считалъ себя въ безопасности среди тьмы; онъ пошелъ по опушкѣ парка и, не выходя изъ-подъ деревъ, приблизился къ той части дома, гдѣ находилась судейская комната, сосѣдняя съ арестантской. Съ тѣхъ поръ, однако же, какъ онъ былъ тутъ въ послѣдній разъ, рѣка подмыла берегъ, и только очень-ловкій человѣкъ могъ пробраться по сушѣ, между стѣною и рѣкою. Фарольдъ миновалъ это мѣсто благополучно, хотя и не безъ труда. Потомъ, повернувши за уголъ, онъ приблизился къ окну арестанской. Вскочивши на каменный орнаментъ, тянувшійся вдоль всего фундамента, онъ просунулъ руку въ рѣшетку, чтобы пощупать, отворено ли внутреннее окно. Оно было затворено, и онъ слегка стукнулъ въ стекло пальцемъ. Окно въ ту, же минуту растворилось, и голосъ Вилля спросилъ; "кто тамъ?"

-- Я, Вильямъ, отвѣчалъ Фарольдъ.-- Члены твои свободны?

-- Свободны отъ веревокъ, но я не могу выйти; отвѣчалъ Вильямъ, голосомъ, дрожащимъ отъ волненія и, можетъ быть угрызеній совѣсти.

-- Я очищу тебѣ дорогу, отвѣчалъ Фарольдъ.-- Я выломаю около рѣшетки камни, а ты помоги изнутри.

Вильямъ не отвѣчалъ ничего и слушалъ, не шевелятся ли сторожа. Въ немъ блеснула надежда, что, можетъ быть, они пренебрегли своею должностью, и Фарольдъ освободитъ его, не попавши самъ въ неволю. Надежда эта усилилась, когда Фарольдъ успѣлъ уже расшатать рѣшетку, надломивши камень маленькимъ ломомъ, а никто еще не показывался. Вилль, призвавши на помощь всѣ свои силы, высвободилъ нижнюю часть рѣшетки; но отверстіе было еще недовольно велико, чтобы онъ могъ пролѣзть въ него, и Фарольдъ принялся выламывать другой прутъ.

-- Скорѣе, скорѣе, говорилъ Вилль.-- Скорѣе, Фарольдъ!

-- Тс! прервалъ его Фарольдъ и сталъ прислушиваться.

Но въ эту минуту два человѣка уже бросились на него. Цыганъ хотѣлъ-было оттолкнуть ихъ, но поскользнулся, и всѣ трое упали на землю. Онъ еще не успѣлъ подняться, какъ къ нимъ подоспѣли еще двое. Видя, что сопротивленіе безполезно, Фарольдъ позволилъ связать себѣ руки и пошелъ за сторожами.

Въ дверяхъ встрѣтили ихъ нѣсколько человѣкъ со свѣчами; нѣсколько фонарей были поднесены къ его лицу, и нѣсколько глазъ устремлялись на него съ любопытствомъ, когда его вели по коридорамъ въ ту самую арестанскую, изъ которой онъ хотѣлъ освободить своего товарища. У дверей сторожа остановились, и одинъ изъ нихъ, доставши ключъ, началъ отмыкать замокъ и отдвигать засовы. Фарольдъ не произносилъ ни слова. Когда дверь отворилась и свѣтъ озарилъ комнату, онъ увидѣлъ несчастнаго юношу плачущимъ.

Едва только Фарольдъ успѣлъ задать себѣ вопросъ:

-- Виноватъ онъ или нѣтъ?

Какъ Вильямъ бросился мимо него и сторожей въ двери. Одинъ изъ сторожей остановилъ его за порогомъ съ словами:

-- Куда это такъ скоро?

Но другой, отомкнувшій дверь, обернулся и сказалъ:

-- Пусти его, пусти; теперь этотъ у насъ въ рукахъ, такъ до того мало нужды. Пусть себѣ бѣжитъ.

Сомнѣнія Фарольда разсѣялись. Онъ понялъ, что Вилль его выдалъ,-- выдалъ тотъ, кого онъ хотѣлъ освободить изъ неволи! выдалъ человѣкъ, ради спасенія котораго онъ рисковалъ столь многимъ! Его заманили въ западню, обратившись къ благороднѣйшимъ чувствамъ сердца! И она, которую онъ любилъ выше всего въ мірѣ, участвовала въ этомъ заговорѣ! О, какую ненависть почувствовалъ онъ ко всему людскому роду!

Душевная пытка была такъ ужасна, что онъ стоялъ безмолвный и неподвижный на одномъ мѣстѣ, устремивши черные глаза свои въ полъ и сжавши руки, какъ-будто онѣ стиснуты желѣзнымъ обручемъ. Всѣ смотрѣли на него, но онъ никого не видѣлъ; всѣ перемигивались и подсмѣивались, но онъ ничего не слышалъ. Онъ чувствовалъ только, что ему измѣнили, употребивши во зло его любовь и довѣрчивость. Остальное ничего не значило. Черезъ минуту Гарвей пришелъ увѣриться собственными глазами, справедливо ли полученное имъ извѣстіе о поимкѣ Фарольда. Но кромѣ ненависти цыганъ внушалъ ему какой-то страхъ,-- и онъ, увидѣвши Фарольда, какъ статуя стоящаго среди комнаты, почувствовалъ къ нему что-то въ родѣ участія.

Не сказавши ему ни слова, онъ приказалъ всѣмъ удалиться, вышелъ самъ и замкнулъ за собой дверь.

Часа въ три по-утру сторожа въ цыганскомъ таборѣ были пробуждены чьею-то торопливою походкою, и Вилль остановился, взволнованный и запыхавшійся, у огня.

-- Что новаго? спросилъ его одинъ изъ цыганъ.-- Гдѣ Фарольдъ?

-- Худыя вѣсти! отвѣчалъ Вилль, дико оглядываясь во всѣ стороны.-- Они схватили Фарольда, въ ту самую минуту, когда онъ хотѣлъ освободить меня изъ неволи.

-- Броунъ! сказалъ одинъ изъ цыганъ, подходя къ ближайшей палаткѣ: -- Броунъ! Фарольдъ взятъ; Вилль возвратился.

Броунъ въ ту же минуту вышелъ изъ палатки. Лена, неспавшая, тоже услышала новость и выбѣжала со многими другими, пробужденными шумомъ. Печаль и подозрѣніе виднѣлись въ ея взглядѣ. Но она молчала, и слушала только, какъ допрашиваетъ Вилля Броунъ. Голосъ его могъ дрожать отъ усталости, измѣненіе въ лицѣ могло происходить отъ мерцанія пламени; но въ разсказѣ его было что-то несвязное, пробуждавшее подозрѣніе.

-- Ты пробѣжалъ мимо сторожей, замѣтилъ Броунъ: -- и успѣлъ спастись, когда даже Фарольдъ былъ взятъ? Развѣ никто не старался остановить тебя?

-- Одинъ хотѣлъ-было схватить меня, отвѣчалъ Вилль: -- но я вырвался и побѣжалъ, сколько было силъ.-- Что ты на меня такъ смотришь, Лена? прибавилъ онъ, будучи не въ состояніи выносить дольше проницательнаго, гордаго взгляда Лены, не сводившей съ него глазъ ни на минуту.

-- Что я на тебя такъ смотрю? сказала она, выступая впередъ и отбрасывая назадъ свои черныя кудри.-- Ты низкій измѣнникъ! Ты выдалъ того, кто пришелъ спасти тебя! Ты уговорилъ меня замолвить ему слово въ твою пользу! Если тебя побудила безумная любовь ко мнѣ,-- а я смѣло говорю при всѣхъ: я думаю, что это причина твоего поступка,-- то да падетъ эта любовь проклятіемъ на твою голову! Я ненавижу тебя! я презираю тебя! я плюю на тебя! зову въ свидѣтели небо, что не будь на землѣ другого мужчины, кромѣ тебя, я скорѣе бы умерла, нежели согласилась быть твоею женою! Выгони его изъ нашего табора, Броунъ, выгони его! Дикконъ передъ нимъ невинный ребенокъ. Дикконъ былъ своенравенъ, но не подлъ, Дикконъ былъ мятежникъ, но не предатель. Выгони его, Броунъ! Онъ запятнанъ кровью моего мужа, и я не останусь подъ однѣми съ нимъ палатками. Онъ не можетъ отпереться, лицо его говоритъ за него; онъ солгалъ. О, чуяло мое сердце бѣду, когда онъ клялся прошедшей ночью, что ни за что въ мірѣ не согласился бы подвергнуть Фарольда опасности! Правда проще: она не разсыпается въ клятвахъ; онъ предатель, онъ предалъ своего брата!

Она произнесла это со всей энергіей негодованія; глаза ея сверкали, рука была поднята кверху; она, казалось, и ростомъ стала вдругъ выше. Несчастный юноша стоялъ передъ нею съ поникшею головою, какъ осужденный передъ судьею.

-- Ты виноватъ, Вильямъ, сказалъ Броунъ, глядя на него съ сожалѣніемъ.

Вильямъ не отвѣчалъ ничего; Броунъ продолжалъ черезъ минуту:

-- Ты долженъ насъ оставить. Мы не можемъ терпѣть у себя измѣнника. Жалѣю, что ты покусился на такое дѣло, но ты долженъ насъ оставить. Кому же довѣрять намъ, если мы не можемъ довѣрять другъ другу? Я не хочу, однакоже, вытолкнуть тебя въ міръ одного, не хочу, чтобы одинъ проступокъ повлекъ за собою сотни другихъ. Ступай на сѣверъ; у Чевіотскихъ горъ найдешь ты много нашихъ; тамъ есть у меня братъ; отъищи его и скажи, что ты присланъ мной.

-- Туда я не пойду, отвѣчалъ Вилль.-- Тамъ каждый часъ будутъ мнѣ попрекать этой исторіей. Лучше отъищу Диккона и будемъ бродитъ по міру вмѣстѣ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, Вилль, подхватила старуха.-- Иди къ іетгольмцамъ, куда посылаетъ Броунъ: это славный, веселый народъ. Я пойду съ тобою. Да и Дикконъ пошелъ, я думаю, туда же. Тамъ наберемъ мы молодцовъ, и будетъ у насъ своя шайка не хуже здѣшней. Я же приберегла на случай копейку и буду тебѣ матерью. И -- кто знаетъ,-- когда ты будешь лихимъ предводителемъ, о тебѣ пожалѣетъ, можетъ статься, эта красавица, которая бросилась на тебя дикой кошкой за Фарольда, о которомъ право не стоитъ жалѣть.

-- Досадно мнѣ будетъ услышать даже имя такого низкаго человѣка, сказала Лена.

-- Хорошо, посмотримъ; придется, можетъ быть, и пожалѣть, возразила старуха.-- Ну, что, Вилль, хочешь меня взять съ собой?

Сначала Вилль былъ какъ-будто не очень радъ ея обществу; но надежда, которою она польстила ему въ будущемъ, смѣлость, съ которою она за него вступилась, укоряющіе взгляды товарищей и предстоящая разлука со всѣми, къ кому онъ привыкъ съ самого дѣтства, измѣнили его чувство, и онъ радъ былъ остаться хоть съ кѣмъ-нибудь изъ близкихъ людей. Совѣсть упрекала его, одиночество было невыносимо. Онъ согласился на предложеніе старухи и хотѣлъ отвѣтить на презрѣніе товарищей гордою холодностью. Старуха пошла собраться въ дорогу. Но Вилль не могъ долго выносить взоровъ цыганъ, и, крикнувъ ей, чтобы она пошла за нимъ вдоль потеченію рѣки, поворотился и ушелъ, ни съ кѣмъ не простившись.

-- Броунъ, сказала Лена, взявши его за руку: -- я знаю, что просьба моя напрасна, потому-что Фарольдъ, уходя отъ насъ, чувствовалъ по себѣ тѣнь смерти; однако же, не говорилъ ли онъ тебѣ, какъ выручить его изъ неволи? Онъ разговаривалъ съ тобой долго и сказалъ мнѣ, хотя и не довольно ясно, что есть еще средство помочь ему. О, если такъ, то не теряй времени. Меня обманули рѣчи этого предателя; я думала, что мужу моему не угрожаетъ опасность, но при всемъ томъ у меня тяжело на сердцѣ, какъ-будто я виновна въ его смерти.

-- Нѣтъ, Лена, нѣтъ. Мы знаемъ, что ты невинна, отвѣчалъ ласково Броунъ.-- Ступай въ свою палатку и предоставь мнѣ позаботиться объ освобожденіи Фарольда. Сначала я испробую указанное имъ средство и послѣдую его совѣту буквально. Если не удастся, посмотримъ, что можно сдѣлать; а такъ я этого не оставлю. Онъ былъ хорошій, онъ былъ удивительный человѣкъ. Намъ не видать уже подобнаго.

Лена залилась слезами и удалилась къ себѣ въ палатку. Броунъ кликнулъ одного изъ молодыхъ цыганъ, который не разъ былъ посыланъ Фарольдомъ къ Эдварду де Во. Въ это время подошла къ нему проститься старуха, уже успѣвшая связать свои пожитки въ узелъ.

-- Прощай, Броунъ, сказала она.-- Надѣюсь, что ты будешь лучшимъ начальникомъ, нежели Фарольдъ. Въ хорошую трущобу завелъ онъ насъ! Можетъ быть, ты будешь умнѣе.-- да врядъ ли; вы всегда были друзьями и никогда не хотѣли меня слушать. Пойду же къ другимъ, которые умѣютъ вести дѣла свои лучше.

-- Ступай же, ступай, старая ссорщица, отвѣчалъ Броунъ: -- чѣмъ скорѣе ты насъ оставишь, тѣмъ лучше. Ни какое дѣло не приносило добраго плода, если ты въ немъ участвовала, и миръ бѣжитъ отъ тѣхъ, среди которыхъ ты живешь. Ступай, и да образумитъ тебя небо.-- Скажи мнѣ, Арраль, сказалъ онъ, обращаясь къ молодому цыгану: -- посылалъ тебя Фарольдъ въ домъ по ту сторону горъ, къ Гарлею?

-- Четыре раза, отвѣчалъ цыганъ.

-- Такъ веди меня туда кратчайшей дорогой. Мнѣ хотѣлось бы до зари возвратиться назадъ.

-- Это невозможно, сказалъ Арраль.-- До зари осталось не больше часу, а мы не можемъ проходить меньше двухъ съ половиной.

-- Все равно, надо спѣшить, сколько можно, отвѣчалъ Броунъ.-- Идемъ.-- Не расходитесь, пока я не ворочусь, прибавилъ онъ, обращаясь къ прочимъ: -- но будьте на-готовѣ сняться, если потребуютъ обстоятельства.

Онъ пошелъ за Арралемъ; часа черезъ два съ половиною они пришли къ дому Рейдера. Солнце уже давно взошло; у крыльца стоялъ экипажъ, запряженный дымящеюся четвернею, и двое слугъ въ ливреѣ мистриссъ Фальклендъ. Цыгане, однако же, смѣло подошли и позвонили. Къ нимъ вышелъ слуга, и вовремя ихъ разговора внутри дома раздался пронзительный женскій крикъ. Не успѣлъ еще слуга спросить, чего имъ надо, какъ дверь на-право распахнулась, и голосъ Рейдера произнесъ:

-- Подай воды! ей дурно!

Нѣсколько минутъ прошли въ суматохѣ. Наконецъ слуга возвратился къ цыганамъ, и первымъ вопросомъ Броуна было:

-- Что, раненому хуже?

-- Нѣтъ, гораздо лучше, отвѣчалъ слуга: и вы можете сказать Фарольду

-- Я ничего не могу ему сказать, прервалъ Броунъ: -- я пришелъ извѣстить, что онъ взятъ, и что если мистеръ Гарвей хочетъ спасти его, такъ не долженъ терять времени.

-- Плохія вѣсти! отвѣчалъ слуга.-- Подождите минуту, я доложу ему.

Слуга вошелъ въ комнату своего господина, въ которой раздавались голоса разговаривающихъ. Черезъ минуту дверь отворилась, и къ цыганамъ вышелъ Рейдеръ. Разсказъ ихъ былъ недологъ; слушатель ихъ хмурился.

-- Я спасу его, отвѣтилъ онъ Броуну: -- сію минуту. Будьте спокойны на-счетъ участи вашего товарища; я могу разорвать сѣть, которою они его опутали, также легко, какъ паутину. Не буду терять ни минуты. Генри, вели заложить экипажъ и скажи, когда будетъ готовъ.

ГЛАВА XXVII.

-- Пришелъ пасторъ? спросилъ сэръ Роджеръ слабымъ голосомъ, проснувшись послѣ короткаго и безпокойнаго сна, посѣтившаго его въ ночь поимки Фарольда.

-- Еще не приходилъ, отвѣчала ему сидѣлка. Нѣтъ еще и десяти минутъ, какъ вы приказали послать за нимъ.

При больномъ не было никого, кромѣ сидѣлки.

-- А мнѣ показалось, что съ тѣхъ поръ прошло гораздо больше, сказалъ умирающій.-- Что это за шумъ въ домѣ! Кажется, они хотятъ меня убить головною болью.

-- Это, я думаю, судьи пріѣхали, отвѣчала сидѣлка. Сегодня ночью, говорятъ, поймали цыгана Фарольда; когда я выходила послать кого-нибудь за Эдвардсомъ, лордъ былъ въ залѣ съ мистеромъ Арденомъ и ждалъ еще двухъ другихъ, чтобы приступить къ допросу. Иначе я не осмѣлилась бы послать за пасторомъ,-- то есть, если бы лордъ не былъ занятъ другимъ дѣломъ; онъ запретилъ пускать къ вамъ Эдвардса, захотите ли вы его видѣть, или не захотите, все равно.

-- А! въ-самомъ-дѣлѣ? произнесъ больной, и послѣ долгаго молчанія прибавилъ: -- теперь ему все равно. Я далъ ему вчера показаніе, а ему только этого и хотѣлось. Теперь онъ позволяетъ мнѣ умереть, съ помощью или безъ помощи религіи.-- Однако, какъ вы думаете, умру я? Боль совершенно прошла; но слабость страшная, не чувствую ни рукъ, ни ногъ. Скажите, умру я или нѣтъ? Что говоритъ докторъ?

-- Онъ говоритъ, что вамъ очень плохо; впрочемъ, надѣется, отвѣчала сидѣлка.

-- Гм! васъ тоже научили, какъ мнѣ отвѣчать, возразилъ сэръ Роджеръ. Пасторъ скажетъ мнѣ правду.

-- Онъ знаетъ лучше, что можно и чего нельзя вамъ сказать.

-- Понимаю, понимаю! Я долженъ умереть, и отъ меня скрывали это, пока не получили, чего хотѣлось.

Онъ оборотился къ стѣнѣ, и горькія слезы закапали у него изъ глазъ. Послѣ долгаго молчанія онъ снова повернулся къ сидѣлкѣ и сказалъ:

-- Какъ онъ медлитъ. Многое тяготитъ мою душу, и мнѣ хотѣлось бы услышать передъ смертью слово утѣшенія. Какъ вы думаете: не побоится ли онъ угрозъ лорда?

-- Нѣтъ, отвѣчала сидѣлка: -- Эдвардсъ не побоится никого, когда ему предстоитъ исполнить свою обязанность. Онъ не такой человѣкъ. Прошедшій годъ, когда заразительная горячка свирѣпствовала у насъ въ деревнѣ и всѣ отъ нея умирали, онъ день и ночь проводилъ у больныхъ, несмотря на то, что докторъ тысячу разъ говорилъ ему, что онъ рискуетъ своею жизнью. Онъ видѣлъ, что его присутствіе ихъ утѣшаетъ, и никому въ немъ не отказывалъ.

-- Чтожь онъ нейдетъ ко мнѣ?

Въ эту самую минуту въ сосѣдней комнатѣ послышались тихіе шаги, и ручка замка поворотилась подъ чьей-то осторожной рукой, очевидно привыкшей отворять двери въ комнаты больныхъ. Пасторъ вошелъ и приблизился къ постели медленными шагами, хотя по ускоренному дыханію его можно было догадаться, что онъ очень спѣшилъ явиться на зовъ. Это былъ человѣкъ лѣтъ подъ семдесять: рѣдкіе сѣдые волосы покрывали высокій лобъ, по которому заботы и горе, больше чужія, нежели его собственныя, провели двѣ-три морщины. Лицо его было важно, но кротко; глаза свѣтились умомъ и чувствомъ.

Сидѣлка встала со стула у изголовья больного, и Эдвардсъ сѣлъ на ея мѣсто, какъ-будто не замѣчая, что сэръ Роджеръ оглядываетъ его съ ногъ до головы. Сэръ Роджеръ сравнивалъ его съ тѣмъ пасторомъ, котораго рисовало ему прежде воображеніе, руководимое пороками.

-- Очень вамъ благодаренъ, что вы позволили мнѣ посѣтить васъ, сказалъ Эдвардсъ ласковымъ голосомъ. Какъ вы себя чувствуете? легче вамъ теперь?

-- Да, боль утихла, но едва ли это хорошій знакъ. По-крайней-мѣрѣ, когда рана меня мучила, мнѣ говорили, что боль подаетъ надежду на выздоровленіе. Теперь я не чувствую совершенно никакой боли: такъ стало быть мнѣ хуже.

-- Да, я не думаю, чтобы это было хорошій знакъ, отвѣчалъ пасторъ серьёзно. Но оно тѣмъ хорошо, что позволяетъ вамъ здраво обсудить ваше положеніе и принять всѣ надлежащія мѣры къ вашему успокоенію.

-- Объ этомъ-то я и хотѣлъ съ вами ногрворить, отвѣчалъ сэръ Роджеръ. Прежде всего скажите мнѣ,-- только, заклинаю васъ Богомъ, скажите правду: умру я или нѣтъ?

-- Я сказалъ бы вамъ правду и безъ заклятія, отвѣчалъ пасторъ. Никогда нельзя сказать, что смерть неизбѣжна; Господь Богъ каждый день доказываетъ намъ ошибочность нашихъ расчетовъ; но вы, я думаю, въ такомъ положеніи, что вамъ лучше бы приготовиться, не теряя времени, къ другой жизни,

-- Значитъ, я умру, сказалъ сэръ Роджеръ.

-- Я думаю. Обманывать васъ было бы преступленіемъ. Докторъ говорилъ мнѣ, что человѣческое искусство не можетъ васъ спасти.

Сэръ Роджеръ закрылъ глаза рукою и застоналъ, но черезъ минуту онъ принялъ свои блѣдные пальцы отъ лица и, устремивши пристальный взоръ на пастора, сказалъ:

-- Смерть ужасна,-- ужаснѣе, нежели я думалъ. Я былъ не въ одномъ сраженіи и часто дрался на поединкахъ, но до сихъ поръ не зналъ, какъ страшно умирать

-- Потому-что тогда вамъ некогда было размышлять, отвѣчалъ Эдвардсъ.-- Повѣрьте мнѣ: возможность обсудить ваше положеніе есть величайшее для васъ благодѣяніе. Немногіе, можетъ быть даже никто не въ состояніи всегда быть готовымъ къ переходу отъ временной жизни къ вѣчной и явиться передъ лицомъ всесовершеннаго, милосердаго, но и правосуднаго, который не оставитъ непокаявшагося грѣшника безъ наказанія. Никто не долженъ бы полагаться на раскаянье за минуту до смерти; кто знаетъ, будетъ ли дана ему эта минута? Но если жизнь уже проведена въ безразсудной безпечности и только нѣсколько часовъ отдѣляютъ человѣка отъ минуты суда, гдѣ не скроется ни одинъ изъ его поступковъ,-- онъ долженъ вспомнить, что раскаянье никогда не поздно, и что самъ Спаситель показалъ намъ на крестѣ, что въ послѣдній часъ, въ послѣднюю минуту жизни можно искупить все прошедшее искреннимъ расканьяемъ, основаннымъ на вѣрѣ.

-- Чѣмъ доказать мнѣ искренность раскаянья и вѣры? воскликнулъ умирающій.-- Я могу только сказать, что сожалѣю о моихъ проступкахъ и вѣрю въ истину религіи, въ которой воспитанъ, хотя и думалъ о ней очень мало съ тѣхъ поръ, какъ вышелъ изъ школы. Слова не помогутъ! продолжалъ онъ, замѣтивши, что пасторъ хочетъ говорить.-- Я сдѣлалъ много непростительнаго, особенно въ послѣднее время,-- много такого, за что я самъ себѣ никогда не прощу. Какже мнѣ ожидать прощенія отъ Бога?

-- Вы можете ожидать Его прощенія, возразилъ пасторъ.-- У престола Его есть заступникъ, испытавшій искушеніе подобно всѣмъ людямъ. Вы очень ошибаетесь на-счетъ милосердія Божія. Однако, не лучше ли намъ остаться наединѣ? прибавилъ онъ, сдѣлавши знакъ сидѣлкѣ.

Она тотчасъ же удалилась.

-- Я, сказалъ сэръ Роджеръ:-- искренно раскаиваюсь кое въ чемъ, сдѣланномъ мной на этой недѣлѣ, да и во всемъ, что сдѣлалъ дурного въ жизни. Теперь исправить это уже поздно, и я думаю, что если бы я поступалъ иначе, я былъ бы теперь спокойнѣе.

-- Не сомнѣвайтесь въ этомъ, сказалъ пасторъ.-- Не теряйте, однакоже, надежды. Сознаніе великости вашихъ проступковъ есть уже первый шагъ къ искреннему раскаянью.

-- Многое тяготитъ мою душу, продолжалъ сэръ Роджеръ.-- Скажите мнѣ: можетъ ли человѣкъ, сдѣлавшій показаніе, которое лишитъ жизни другого, надѣяться на свое спасеніе?

Пасторъ едва не вскочилъ съ своего мѣста. Сэръ Роджеръ, приподнявшійся-было на локоть, упалъ обратно на подушки, и воскликнулъ:

-- Понимаю! для меня нѣтъ спасенія! такъ умру же, какъ жилъ, безъ страха и трепета.

-- Вы поняли меня превратно, сказалъ пасторъ.-- Я вовсе этого не думаю.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не говорите, я прочелъ это у васъ на лицѣ. Могу себѣ вообразить, что человѣка простятъ за убійство, если онъ совершилъ его въ дракѣ; въ Библіи не разъ объ этомъ упоминается; понимаю, что онъ можетъ быть прощенъ и за другіе мелкіе грѣхи. Но лишить жизни человѣка, никому не сдѣлавшаго вреда, убитъ его холодною, низкою клеветою,-- этого не простятъ!

-- Богъ не дѣлаетъ такихъ различій, возразилъ пасторъ.-- Убійство, совершено ли оно оружіемъ, или ядомъ, или клеветою, въ его глазахъ все равно убійство. Меня удивило, что вы обвиняете себя въ такомъ преступленіи, но я повторяю вамъ, что искреннее раскаяніе можетъ искупить всѣ грѣхи.

Онъ замолчалъ. Сэръ Роджеръ не говорилъ ни слова въ отвѣтъ; привычная смѣлость, снова пробужденная отчаяньемъ, боролась въ немъ со страхомъ смерти и суда послѣ смерти.

-- Подумайте, продолжалъ пасторъ: -- каково состояніе человѣка, который, при такихъ обстоятельствахъ, пренебрегаетъ случаемъ къ раскаянью и не пользуется милосердо данною ему для этого минутою. Смерть не сонъ! едва закроются глаза для этого міра, какъ они откроются для другого. Вспомните, что душа, отдѣлившись, отъ тѣла, необходимо почувствуетъ во всей ихъ чернотѣ преступленія, которыя здѣсь мы можемъ смягчать сами передъ собою и скрывать отъ другихъ. Вспомните, что совершившій преступленіе, о которомъ вы говорите, и не покаявшійся въ немъ, долженъ будетъ предстать предъ Всевѣдущаго и встрѣтиться передъ лицомъ тысячи міровъ съ существомъ, погубленнымъ имъ на землѣ. Вспомните, что онъ долженъ будетъ выслушать вѣчное осужденіе и подвергнуться нескончаемому наказанію, испытывать вѣчное угрызеніе совѣсти не только за то, что совершилъ грѣхъ, но и за то, что пропустилъ возможность покаянія. Подумайте, какъ великъ будетъ его ужасъ, стыдъ, мученіе и сожалѣніе! Покайтесь, и будете спасены.

Умирающій дрогнулъ передъ картиной будущности, отъ которой отвращалъ глаза въ продолженіи всей своей жизни. Теперь, когда эта картина готова была сдѣлаться дѣйствительностью, когда его отдѣляли отъ вѣчности только нѣсколько часовъ, убѣжденіе въ истицѣ словъ пастора проникло въ самую глубь его сердца. Онъ всплеснулъ руками и воскликнулъ:

-- Что долженъ я сдѣлать для моего спасенія?

-- Раскаяться, отвѣчалъ пасторъ: -- и въ доказательство вашего раскаянья исправитъ, сколько это отъ васъ зависитъ, ужасное преступленіе, въ которомъ вы сами себя обвинили.

-- Я могу, я могу его исправить! воскликнулъ сэръ Роджеръ, приподымаясь на локоть.-- И я чувствую, что тогда умру спокойно. Я могу спасти невиннаго, наказать виновнаго, и я сдѣлаю это, если Богъ дастъ мнѣ еще два часа жизни.

-- Да, только при такихъ условіяхъ раскаянье можетъ почесться дѣйствительнымъ, сказалъ пасторъ.-- Я не желаю проникать въ тайны вашей души больше, нежели сколько это нужно для поданія вамъ помощи и утѣшенія. Но если я могу помочь вамъ въ исполненіи вашего намѣренія,-- скажите: я къ вашимъ услугамъ; и будьте увѣрены, что ни страхъ, ни личная выгода не заставятъ меня отступить отъ моего долга. Я говорю это потому, что люди, которымъ слѣдовало бы лучше понимать свои обязанности, старались отдалить отъ васъ единственное средство обрѣсти вѣчный миръ. Да проститъ мнѣ Богъ, если мои подозрѣнія несправедливы, но обращеніе со мной показалось мнѣ очень странно, а теперь, когда я услышалъ отъ васъ такія вещи, оно мнѣ кажется болѣе, нежели странно.

-- И вы не ошибаетесь, сказалъ сэръ Роджеръ.-- Это болѣе, нежели странно; это согласно съ главной цѣлью всего плана. Теперь я все понимаю. Онъ, лордъ Дьюри, скрывалъ отъ меня опасность моего положенія. Онъ не допускалъ до меня ни васъ, ни другихъ, которые сказали бы мнѣ, что я долженъ умереть: онъ боялся, чтобы я не проболтался. Онъ не прислалъ мнѣ изъ Дьюри-галля моихъ бумахъ и сказалъ, что забылъ о нихъ: онъ боялся, чтобы я не уничтожилъ росписки, которую мы поддѣлали съ нимъ вмѣстѣ; а прошедшую ночь, когда я былъ почти въ бреду и готовъ былъ отдать душу за часъ покоя, онъ мучилъ меня до тѣхъ поръ, пока я не сдѣлалъ при свидѣтеляхъ показанія, что получилъ банковый билетъ отъ человѣка, никогда мнѣ его не дававшаго, и что цыганъ Фарольдъ, который сидитъ теперь подъ арестомъ, былъ одинъ изъ стрѣлявшихъ въ паркѣ, когда меня ранили, хотя, правду сказать, я думаю, что онъ подоспѣлъ уже послѣ.

-- Это ужасно! сказалъ Эдвардсъ, встревоженный этимъ открытіемъ.-- Прошу васъ, если вы желаете получить прощеніе тамъ, куда скоро должны явиться, примите немедленно мѣры для исправленія этого проступка.

-- Я сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ, отвѣчалъ сэръ Роджеръ, разгнѣванный на искусителя, наведшаго его на преступленія, которыхъ онъ ужасался.-- А онъ еще притворился такимъ внимательнымъ, и принималъ во мнѣ такое участіе! Ему хотѣлось только выманить у меня показаніе; послѣ того онъ не являлся ко мнѣ цѣлые сутки. Онъ обѣщалъ мнѣ золотыя горы, потому-что зналъ, что я умру. Но онъ не будетъ торжествовать. Нѣтъ, нѣтъ!

-- Приступимъ же поскорѣе къ мѣрамъ, которыя должны оправдать невиннаго; но не забывайте притомъ вашего положенія. Не дѣйствуйте по внушенію гнѣва и ненависти. Да будетъ единственной цѣлью вашей доказать свое раскаянье.

-- Да, поспѣшимте! Я слабѣю; въ глазахъ у меня по-временамъ темнѣетъ, и въ ушахъ какъ-будто журчитъ вода. Какъ приступить намъ къ дѣлу?

-- Лучше всего призвать свидѣтелей и сдѣлать въ присутствіи ихъ полное показаніе всего того, что вы считаете необходимымъ открыть. Мы же засвидѣтельствуемъ, что показаніе сдѣлано вами въ полномъ умѣ и сознаніи, и самъ лицо должностное и составлю актъ по надлежащей формѣ.

-- Но свидѣтели, свидѣтели! Я того и жду, что онъ придетъ и разстроитъ все дѣло.

-- Этого, я думаю, опасаться нечего. Во-первыхъ, я не позволю ему помѣшать такому дѣлу, а во-вторыхъ, онъ занятъ теперь, говорятъ, съ другими судьями допросомъ какого-то арестанта.

-- Они допрашиваютъ Фарольда, предметъ его ненависти, отвѣчалъ сэръ Роджеръ.-- Они засадятъ его въ тюрьму на основаніи моего показанія.

-- Такъ нечего же терять время! сказалъ Эдвардсъ.-- Докторъ хотѣлъ притти сюда вслѣдъ за мной; я оставилъ его въ деревнѣ. Помощникъ его и сидѣлка въ сосѣдней комнатѣ. Этихъ свидѣтелей довольно, тѣмъ болѣе, что одинъ изъ нихъ можетъ засвидѣтельствовать, что вы въ полномъ умѣ и разсудкѣ. Позвать ихъ?

Сэръ Роджеръ сдѣлалъ знакъ согласія и со страхомъ устремилъ глаза на дверь, къ которой подошелъ Эдвардсъ,-- какъ-будто опасаясь, нѣтъ ли тамъ еще кого-нибудь. Тамъ не было, однако же, никого, кромѣ доктора, его помощника и сидѣлки; Эдвардсъ позвалъ ихъ къ больному и въ нѣсколькихъ словахъ объяснилъ имъ, въ чемъ дѣло. Они подошли къ кровати; помощникъ досталъ перо и бумагу и присѣлъ какъ можно ближе къ больному, записать его слова. Сэръ Роджеръ хотѣлъ начать, но пасторъ предупредилъ его:

-- Постойте, сказалъ онъ. Ничто не должно заставить насъ забыть о вѣчномъ спасеніи. Помолимся Богу, дабы показаніе ваше было внушено духомъ истины, чуждымъ людскихъ страстей, и дабы оно было плодомъ истиннаго и спасительнаго раскаянія.

Онъ сталъ на колѣни и произнесъ краткую, но теплую молитву, столь полную простого благочестія, что въ сердцѣ сэра Роджера зашевелились чувства, давно имъ забытыя и вызвавшія теперь на глаза его слезы.

Сэръ Роджеръ началъ говорить слабымъ, по очень внятнымъ среди царствовавшей вокругъ тишины голосомъ. Онъ началъ издалека: разсказалъ, какъ, будучи въ лучшихъ обстоятельствахъ, выигралъ онъ значительную сумму денегъ у сэра Вильяма Рейдера и мистера де Во. Первый изъ нихъ, сказалъ онъ: -- слылъ всегда за веселаго, открытаго, но вѣтреннаго юношу; второй -- за человѣка, который могъ бы по уму своему достигнуть многаго, если бы сильныя страсти не уничтожали его успѣховъ. День уплаты долга, продолжалъ онъ:-- былъ назначенъ, но достать денегъ было неоткуда. Наканунѣ назначеннаго срока братъ мистера де Во былъ убитъ. Де Во получилъ наслѣдство, и деньги были уплачены въ срокъ.

Потомъ сэръ Роджеръ вкратцѣ разсказалъ событія послѣдующихъ двадцати лѣтъ и дошелъ наконецъ въ своемъ разсказѣ до того дня, когда онъ пріѣхалъ къ лорду въ надеждѣ поправить свои обстоятельства съ его помощью.

Но все это уже извѣстно читателю, и слѣдовательно не зачѣмъ пересказывать его въ другой разъ. Докторъ и пасторъ не разъ мѣнялись взглядами, но не дѣлали никакихъ замѣчаній и не прерывали разсказа умирающаго. Когда онъ остановился и посмотрѣлъ на Эдвардса, какъ-будго спрашивая: "довольно ли?" пасторъ отвѣчалъ ему: "Позвольте мнѣ предложить вамъ два-три вопроса, на которые вы можете, разумѣется, отвѣчать или нѣтъ, какъ вамъ угодно. Объяснилъ ли вамъ лордъ причины своей ненависти къ Фарольду, побудившія его къ такой несправедливости?

-- Онъ говорилъ, что Фарольдъ истинный убійца его брата, отвѣчалъ сэръ Роджеръ.-- По я думаю объ этомъ иначе.

Онъ остановился, какъ-будто въ нерѣшимости, продолжать ли ему, или нѣтъ. Пасторъ тоже молчалъ. Во всѣхъ присутствовавшихъ пробудилось подозрѣніе, такое ужасное, что каждый изъ нихъ боялся услышать подтвержденіе его изъ устъ другого. Наконецъ сэръ Роджеръ приподнялся на локоть, какъ-будто сдѣлалъ надъ собою нравственное усиліе, и, устремивши глаза на пастора, сказалъ тихимъ и торжественнымъ голосомъ:

-- Такъ говорилъ онъ мнѣ. Но я, готовый предстать предъ Всемогущимъ, объявляю, что считаю его самого убійцею своего брата; Фарольдъ, вѣроятно, это знаетъ, и вотъ почему преслѣдуетъ онъ его такъ упорно. Запишите это; я не могу объяснить всѣхъ обстоятельствъ этого дѣла, но изслѣдовать его должно для спасенія невиннаго.

Помощникъ прочелъ все написанное; сэръ Роджеръ сдѣлалъ нетерпѣливый знакъ, чтобы ему подали перо и бумагу, и подписалъ на ней невѣрною рукою свое имя.

-- Теперь, докторъ, продолжалъ онъ: -- засвидѣтельствуйте, что показаніе это сдѣлано мною въ полномъ умѣ и сознаніи: а вы, Эдвардсъ, засвидѣтельствуйте, что, дѣлая его, я зналъ о предстоящей мнѣ смерти, и сдѣлалъ его въ доказательство моего истиннаго раскаянья въ грѣхахъ, въ числѣ которыхъ вчерашнее показаніе мое считаю я однимъ изъ самыхъ тяжкихъ. Вы можете сказать смѣло, что я чувствую близость моей смерти: она наступитъ, кажется, раньше, нежели вы ожидаете.

-- Выпейте вина съ водою, сэръ Роджеръ, сказалъ докторъ: -- это вамъ не повредитъ.

-- Знаю, отвѣчалъ сэръ Роджеръ угасающимъ голосомъ: -- теперь мнѣ ничто не повредитъ и не поможетъ.

Вино оживило его, однако же, на минуту, и онъ попросилъ пастора отнести его показаніе судьямъ, собравшимся въ залѣ.

-- Невинный не долженъ даже сидѣть въ тюрьмѣ, сказалъ онъ: -- я самъ сидѣлъ въ тюрьмѣ, и знаю, что это значитъ.

-- Здѣсь, я думаю, я буду полезнѣе, сказалъ пасторъ: -- мнѣ остается еще многое вамъ сказать,-- слова надежды и утѣшенія.

-- Да, да, останьтесь, отвѣчалъ раненый; -- не покидайте меня! бумагу можетъ отнести докторъ; онъ все равно не можетъ мнѣ помочь,

И онъ указалъ на сидѣлку, потому что въ глазахъ у него уже потемнѣло.

-- Не угодно ли вамъ объ этомъ позаботиться? сказалъ Эдвардсъ, обращаясь къ доктору. Только смотрите, не отдавайте бумаги кому-нибудь, кто захотѣлъ бы утаить ее. Мистеръ Симпсонъ, говорятъ, тоже здѣсь. Отдайте ее ему; онъ человѣкъ тихій, но твердый и здравомыслящій. Запечатаемте ее.

Докторъ, надо признаться, взялъ на себя это порученіе неохотно; онъ ни съ кѣмъ не любилъ ссориться. Нѣсколько времени посвятилъ онъ на распросы, гдѣ собрались судьи, и потомъ остановился у дверей залы потолковать съ констаблемъ, можно ли ему войти, или нѣтъ. Когда же наконецъ онъ рѣшился переступить за порогъ, и взялся уже за ручку замка, сидѣлка прибѣжала сказать ему, что сэръ Роджеръ кончается. Это былъ прекрасный предлогъ передать свое порученіе другому; онъ сунулъ бумагу въ руку констаблю и сказалъ ему, чтобы онъ вручилъ ее мистеру Симпсону. Констабль пошелъ исполнить это дѣло очень равнодушно, а докторъ воротился въ комнату больного. Когда онъ отворилъ дверь, все было тихо: помощникъ стоялъ у кровати, приподнявши пологъ рукою и неподвижно глядя на покойника, а пасторъ стоялъ на колѣняхъ, возведши глаза къ небу.

ГЛАВА XXVIII.

Въ то самое время, когда въ темной комнатѣ больного происходила печальная сцена кончины, въ залѣ, освѣщенной яркимъ солнцемъ, совершалось дѣло не менѣе печальное.

Шесть судей, созванные лордомъ Дьюри съ цѣлью придать своимъ замысламъ какъ можно больше благовидности, являлись одинъ за другимъ въ комнату лорда, нетерпѣливо ждавшаго ихъ съѣзда. Судьи, совершенно равнодушные къ предстоявшему дѣлу, мучили лорда пустою болтовнею о погодѣ, объ урожаѣ, о политикѣ, о новомъ фасонѣ модныхъ шпагъ, о превосходствѣ марешальской пудры, и заставляли его поддерживать разговоръ, когда душа его была занята ужасною думой. Нѣкоторые промолвили, однако же, словечко о его сынѣ; они изъявили свою радость, что онъ живъ и въ безопасности, и это доставило лорду случаи заговорить о предметѣ, близкомъ его сердцу. Гости желали узнать эту исторію подробнѣе и распрашивали объ Эдвардѣ де Во: какъ онъ раненъ, и кто бы могъ быть этотъ мистеръ Гарлей, недавно поселившійся въ ***. Но лордъ Дьюри ничего не могъ отвѣчать имъ на эти вопросы.. Письмо Маннерса было очень лаконическое, и лордъ могъ имъ только сказать, что сынъ его раненъ, по-видимому, случайно, и что онъ поѣдетъ навѣстить его, покончивши судъ въ Димденѣ.

Наконецъ судьи были всѣ на-лицо. Лордъ спросилъ слугу, введшаго послѣдняго судью, все ли готово, и пригласилъ ихъ въ старый судейскій залъ.

-- Старый залъ! сказалъ мистеръ Арденъ: -- давненько я въ немъ не былъ.

Всѣ весело пошли по коридорамъ; предшествуемые тремя констаблями, они достигли комнатки передъ судейскою залою, въ которой были уже собраны человѣкъ пятнадцать свидѣтелей. Свидѣтели были, однако же, набраны не безъ разбора: то были все мелкіе фермеры и люди, зависящіе отъ лорда. Маленькая толпа разступилась при приближеніи судей. Двери растворились настежъ, и судьи вступили въ старинный залъ, приготовленный для засѣданія. Онъ занималъ, какъ уже сказано, длинный четырехъ-угольникъ въ концѣ дома. Четыре высокія окна съ каждой стороны пропускали много свѣту; солнце, стоявшее на юго-западѣ, грѣло какъ-будто среди лѣта, и лучи его падали широкими полосами, поперекъ залы. Въ одномъ концѣ комнаты стоялъ столъ со всѣми принадлежностями для письма,-- за нимъ кресла для судей.-- по концамъ его стулья для писцовъ,-- у одного изъ оконъ на юго-западной сторонѣ маленькій столъ для секретаря. Окна были растворены, и теплый вѣтерокъ свободно вѣялъ въ залѣ.

Судьи заняли свои мѣста. Среднія кресла оставили для лорда. Но онъ отказался отъ этой чести и предложилъ предсѣдательство мистеру Ардену, какъ старшему изъ присутствующихъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ строгій Арденъ: -- по сану и должности вы должны быть нашимъ предсѣдателемъ.

-- Въ настоящемъ случаѣ, отвѣчалъ лордъ Дьюри: -- я здѣсь въ качествѣ частнаго лица, нѣкоторымъ образомъ въ качествѣ обвинителя, и если вы найдете необходимымъ позвать арестанта къ суду, я долженъ буду явиться истцомъ. И займу между вами мѣсто, но какъ лицо частное.

-- Арестантъ не можетъ пожаловаться на ваше безпристрастіе, сказалъ Арденъ, занимая пустое мѣсто:-- вы уже однажды отпустили его, когда я хотѣлъ его судить, а теперь не хотите быть его судьею. Прикажите его привести. Констабли, приведите арестанта!

Два констабля немедленно отправились исполнить это приказаніе, а судьи занялись между тѣмъ кое-какими формальностями. Двое или трое начали рыться въ новомъ сочиненіи Клакстона, томы котораго лежали на столѣ. Наконецъ послышались голоса и шаги идущихъ: двери растворились, и въ залу вошли констабли съ свидѣтелями, къ которымъ присоединились еще нѣкоторые изъ слугъ лорда и пріѣхавшихъ судей. Главнымъ лицомъ въ этой группѣ былъ, разумѣется, Фарольдъ, и глаза всѣхъ устремились на него. Онъ вошелъ между двухъ констаблей, остановился посреди залы и, слегка насупивъ брови, окинулъ взоромъ собраніе. Руки его были скованы; подошедши на нѣсколько шаговъ къ столу, за которымъ сидѣли судьи, онъ остановился и ждалъ, что будетъ дальше, сказавши только зрителямъ: "не тѣснитесь; вы и то довольно близко."

Мистеръ Арденъ надѣлъ очки, посмотрѣлъ на подсудимаго и сказалъ, обращаясь къ лорду:

-- Не угодно ли вамъ прочитать обвиненіе? что касается до убіенія вашего сына, то объ этомъ разумѣется нечего и толковать, потому-что онъ живъ. Но подсудимый обвиненъ еще въ двухъ другихъ преступленіяхъ, и, и думаю, лучше всего разсмотрѣть ихъ отдѣльно, то есть одно за другимъ. Мы съѣхались издалека, и намъ надо будетъ изслѣдовать все въ одно засѣданіе.

Нѣсколько минутъ лордъ молчалъ и разсматривалъ лежащія передъ нимъ бумаги. Нерѣшительность еще разъ, хотя и не надолго, овладѣла его душою. Онъ положилъ обвинить цыгана въ убіеніи своего брата; онъ устроилъ все для достиженія своей цѣли, обдумалъ всѣ шансы, обезпечилъ себѣ успѣхъ, сколько зависѣло отъ человѣческой предусмотрительности,-- и при всемъ томъ, въ критическую минуту, имъ овладѣла какая-то робость, что-то въ родѣ предчувствія. Онъ желалъ бы уклониться отъ обвиненія цыгана въ смерти брата и ограничиться обвиненіемъ его въ браконьерствѣ и убіеніи сэра Роджера, которое все равно доводило его до той же цѣли.

Но онъ почувствовалъ, что отступить отъ обвиненія, уже высказаннаго съ такою смѣлостью, значило пробудить подозрѣнія. Обратившись къ мистеру Ардену съ легкою улыбкою, онъ спросилъ:

-- Съ котораго обвиненія лучше начать? Всего легче доказать послѣднее изъ двухъ преступленій.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Ардепъ: -- надо держаться порядка времени. Покончимъ сперва старое и потомъ приступимъ къ новому.

-- Какъ вамъ угодно, отвѣчалъ лордъ, нѣсколько смущенный этимъ рѣшеніемъ, но рѣшившійся приступить къ дѣлу смѣло Обвиненіе мое состоитъ въ слѣдующемъ: 18-го мая 17** года. стоящій передъ вами Фарольдъ убилъ преднамѣренно брата моего, покойнаго лорда Дьюри, на дорогѣ изъ Морлейгоуза въ Гринъ-гамптонъ, близь Морлейскаго лѣса; и я готовъ представить достаточныя доказательства для заключенія его въ городскую тюрьму и преданія уголовному суду.

Цыганъ устремилъ да него такой острый, насквозь проницающій взглядъ, что, казалось, читаетъ въ душѣ лорда всѣ сокровенннѣйшія ея тайны. Лордъ смотрѣлъ на него какъ можно меньше, но взоръ цыгана давилъ его и смутилъ бы его, будь онъ не такъ крѣпокъ духомъ. Но онъ все-таки не могъ сохранить совершеннаго спокойствія, и сказалъ, обращаясь къ Ардену, довольно торопливо;

-- Надѣюсь, вы взяли съ собой бумаги, относящіяся къ прежнему допросу?

-- Разумѣется, отвѣчалъ Арденъ: -- я взялъ все, что можетъ понадобиться. Лучше всего, я думаю, приказать прочесть показаніе, сдѣланное подсудимымъ въ то время, а потомъ вы изложите Факты, дошедшіе до вашего свѣдѣнія въ пЬсяѣднее время.

Лордъ кивнулъ головою, и писецъ приступилъ, по указанію Ардена, къ чтенію бумагъ, относившихся къ извѣстному уже читателямъ событію. Лица, заинтересованныя въ этомъ дѣлѣ, не могли не привлечь къ себѣ вниманія нѣкоторыхъ изъ судей, которые, однако же, стараясь изъяснить себѣ побудительныя причины ихъ поступковъ, ошибались въ своихъ умозаключеніяхъ. Во время чтенія Формальной части бумагъ цыганъ стоялъ потупивши глаза въ землю, какъ человѣкъ, который не удостоиваетъ вниманія вещи, слишкомъ хорошо ему знакомыя. Но когда дошло до его показанія, когда писецъ прочелъ, что Фарольдъ былъ свидѣтелемъ убійства и можетъ, по его словамъ, указать убійцу, горькая улыбка искривила уста его, и, поднявши голову, онъ устремилъ на обвинителя взглядъ, который могъ, казалось, придавить его къ землѣ.

Лордъ Дьюри не смотрѣлъ на него; онъ чувствовалъ, что глаза цыгана устремлены на него, и поблѣднѣлъ какъ смерть.

-- Вотъ показаніе, сдѣланное тобой двадцать лѣтъ тому назадъ, сказалъ Арденъ, пристально глядя на цыгана сквозь очки.

-- Знаю, отвѣчалъ цыганъ:-- и это истина, которой не могутъ измѣнить двадцать лѣтъ, какъ измѣнили они меня и васъ, жестокій человѣкъ!

-- Что правда, то правда, замѣтилъ Арденъ. Двадцать лѣтъ не прошли даромъ для моихъ зубовъ и глазъ; но, благодаря Бога, я еще не хуже кого другого могу скакать за собаками черезъ плетни и рвы.

-- Имѣешь ты что-нибудь прибавить къ этому показанію? спросилъ Фарольда довольно кротко мистеръ Симпсонъ.

-- Ничего, отвѣчалъ Фарольдъ.

-- А встрѣчалъ ли ты послѣ того убійцу? продолжалъ мистеръ Симпсонъ.

-- Нѣсколько разъ.

-- Зачѣмъ же ты не указалъ его?

-- Никто меня объ этомъ не спрашивалъ. Я сказалъ что могу указать его, если мнѣ его представятъ. Но я никому изъ васъ не обѣщалъ поймать дичь для вашей потѣхи.

-- Такъ если бы тебѣ представили убійцу, ты указалъ бы его подъ присягой? спросилъ одинъ изъ судей.

Допросъ принималъ непріятный для лорда оборотъ; онъ зналъ, что рано или поздно Фарольдъ обвинитъ его, и готовъ былъ встрѣтить это обвиненіе смѣло и отважно; но ему, естественно, хотѣлось изложить сперва все дѣло по своему и поставить на видъ всѣ обстоятельства, которыя могутъ служить уликою противъ цыгана и пробудить въ судьяхъ къ нему недовѣрчивость и презрѣніе.

-- Я думаю, сказалъ онъ, не дожидаясь отвѣта цыгана: -- если вы позволите мнѣ прочесть сначала всѣ мои доводы, то дѣло очень упростится и допросъ пойдетъ скорѣе.

-- Это правда, подхватили нѣкоторые изъ судей. Но предложившій вопросъ не хотѣлъ уступить, и возразилъ:

-- Прежде всего позвольте подсудимому отвѣтить на мой вопросъ. У меня плохая память, и потомъ я, пожалуй, забуду его повторить. Скажи мнѣ, то есть, если хочешь,-- принуждать тебя мы не можемъ,-- если бы тебѣ представили убійцу, указалъ бы ты на него подъ присягою?

-- Я уже сказалъ вамъ, что могу указать, отвѣчалъ Фарольдъ: -- но укажу ли, не знаю. Это будетъ зависѣть отъ обстоятельствъ.

Лордъ Дьюри вдругъ поднялъ голову, и глаза ихъ встрѣтились. Но на лицѣ Фарольда нельзя было прочесть ничего, кромѣ холоднаго равнодушія, и замѣтившіе взглядъ, брошенный имъ, на лорда, увидѣли въ немъ только выраженіе чувства, которое обвиненный, естественно, долженъ питать къ своему обвинителю. Лордъ Дьюри молчалъ, и раскаянье шевельнулось у него въ душѣ, когда онъ увидѣлъ, что даже преслѣдованіе на-смерть не можетъ заставить цыгана нарушить данное слово. Но онъ зашелъ уже такъ далеко, что воротиться было невозможно, и подавилъ въ себѣ это чувство. Онъ призвалъ къ себѣ на-помощь образъ сэра Вильяма Рейдера, возвратившагося въ Англію и обвиняющаго его въ убійствѣ на основаніи свидѣтельства Фарольда, вспомнилъ мученія постояннаго страха, въ которомъ прожилъ двадцать лѣтъ, и рѣшился докончить начатое.

-- Теперь, сказалъ судья, предложившій цыгану вопросъ: -- прошу извинить меня, что я васъ задержалъ на минуту.

-- Итакъ, я начну, отвѣчалъ лордъ Дьюри.-- Я долженъ разсказать вкратцѣ давно прошедшее; пусть запишутъ мои слова. Вскорѣ послѣ смерти моего брата, я долженъ былъ покончить кое-какія денежныя дѣла съ пріятелемъ моимъ сэромъ Роджеромъ Миллингтономъ и отправился по этому случаю въ Лондонъ. Онъ только-что возвратился тогда изъ Ирландіи и разсказалъ мнѣ между прочимъ, что недалеко отъ Голигеда лошадь его сильно ушиблась, и что какой-то цыганъ ее вылечилъ. Я, разумѣется, не обратилъ тогда на это особеннаго вниманія. Но при окончаніи нашихъ счетовъ сэръ Роджеръ долженъ былъ сдать мнѣ нѣсколько мелкихъ банковыхъ билетовъ, которые и отмѣтилъ своею подписью. Я не взглянулъ хорошенько на эти билеты, но, возвратившись домой, замѣтилъ, къ моему удивленію, что одинъ изъ нихъ отмѣченъ собственноручною подписью моего брата. Это повело меня къ дальнѣйшему изслѣдованію, и вотъ по этой памятной книжкѣ, гдѣ записаны билеты съ числомъ мѣсяца и года, оказывается, что онъ получилъ ихъ отъ своего банкира за день до своей смерти. Первою заботою моею было спросить сэра Роджера, отъ кого достался ему этотъ билетъ; но такъ-какъ сэръ Роджеръ безпрестанно переѣзжалъ съ мѣста на мѣсто, то мнѣ нескоро удалось съ нимъ встрѣтиться. Наконецъ я его увидѣлъ, и тутъ оказалось, что онъ получилъ этотъ билетъ отъ цыгана Фарольда, въ Голигедѣ, въ видѣ сдачи на другой билетъ, заплаченный ему за открытіе секрета, которымъ онъ вылечилъ его лошадь.

-- Странное стеченіе обстоятельствъ! сказалъ Арденъ.-- Убійство просится на свѣтъ!

-- Долгое время нельзя было отъискать никакихъ слѣдовъ цыгана, продолжалъ лордъ.-- Вдругъ онъ появился въ здѣшнихъ окрестностяхъ, и одинъ изъ моихъ сторожей узналъ, что онъ и его товарищи собираются стрѣлять у меня въ паркѣ дичь. Я, узнавши объ этомъ, приказалъ взять мѣры къ ихъ поимкѣ, разумѣется имѣя больше въ виду схватить убійцу моего брата, нежели браконьеровъ. Случилось, что въ это самое время пріѣхалъ ко мнѣ въ гости сэръ Роджеръ. Услышавши о предстоящей поимкѣ цыганъ, онъ захотѣлъ отправиться въ Димденъ, чтобы распорядиться всѣмъ дѣломъ и удостовѣриться, что этотъ Фарольдъ тотъ самый, отъ котораго онъ получилъ банковый билетъ. Я старался отговорить его, но онъ, человѣкъ, привыкшій къ опасностямъ, не послушался. Вы знаете несчастную развязку. Онъ раненъ смертельно и лежитъ теперь въ бреду, если еще живъ. Вчера ввечеру, однако же, я воспользовался минутою, когда умственныя способности его прояснились, и получилъ отъ него вотъ это показаніе. Въ немъ онъ положительно утверждаетъ, что Фарольдъ, котораго онъ видѣлъ въ паркѣ съ браконьерами, тотъ самый, отъ котораго онъ получилъ банковый билетъ.

-- Это подлая, адская ложь! воскликнулъ Фарольдъ, вдругъ пробудившись изъ равнодушнаго раздумья.-- Онъ ничего неполучилъ отъ меня и ничего мнѣ не давалъ. Я вылечилъ его лошадь даромъ, и не ради него, а ради благороднаго животнаго. Онъ ничего мнѣ не давалъ, да я и не взялъ бы ничего.

-- Такъ ты сознаешься, подхватилъ Арденъ: -- что видѣлъ сэра Роджера въ Голигедѣ и вылечилъ его лошадь? Запишите его слова.

-- Да, и запишите также и то, прибавилъ цыганъ:-- что если онъ въ минуту смерти говоритъ, что давалъ мнѣ или получилъ отъ меня деньги, такъ онъ отправится прямо въ мѣсто, назначенное для лжецовъ и ложныхъ свидѣтелей.

-- Мнѣ кажется, сказалъ Арденъ, потирая руки и обводя глазами все собраніе: -- что теперь мы имѣемъ право предать его безъ дальнѣйшихъ околичностей уголовному суду.

-- Можетъ быть, возразилъ мистеръ Симпсонъ: -- но долгъ и совѣсть требуютъ отъ насъ, кажется, еще кое-чего. Мы должны разъяснить, сколько возможно, это дѣло, прежде нежели представимъ его на рѣшеніе высшей инстанціи, и я предлагаю приступить немедленно къ собранію всѣхъ свѣдѣній, какія только можно получить, и потомъ уже предать его суду, намъ предстоитъ еще...

Тутъ прервалъ его констабль, подошедшій къ нему съ запечатаннымъ пакетомъ. Мистеръ Симпсонъ вскрылъ пакетъ и началъ читать. Констабль между тѣмъ подошелъ къ лорду и сказалъ ему что-то вполголоса, а другой судья, пользуясь молчаніемъ Симпсона, предложилъ отправиться къ сэру Роджеру, чтобы снять съ него показаніе оффиціяльно.

-- Къ сожалѣнію, отвѣчалъ ему лордъ:-- мы не можемъ послѣдовать вашему благоразумному совѣту, потому-что вотъ констаблъ извѣстилъ меня, что сэръ Роджеръ уже не существуетъ. Онъ скончался нѣсколько минутъ тому назадъ.

-- Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ одинъ изъ судей: -- вчерашнее показаніе его имѣетъ законную силу. Позволите мнѣ на него взглянуть?

Онъ взялъ буману и началъ разсматривать ее, не дѣлая никакихъ замѣчаній. Мистеръ Симпсонъ былъ, очевидно, пораженъ содержаніемъ полученной имъ бумаги. Онъ нѣсколько разъ перечитывать въ ней нѣкоторыя выраженій, и потомъ рука его упала съ бумагой за ручку креселъ. Онъ былъ блѣденъ и нѣсколько минутъ смотрѣлъ въ пустое пространство.

Его пробудило вторичное предложеніъ мистера Ардена отослать подсудимаго въ тюрьму.

-- Нѣтъ, мистеръ Арденъ, сказалъ онъ: -- нѣтъ! Мы не добрались еще и до половины. Я получилъ бумагу, которая измѣняетъ видъ всего дѣла. Содержаніе этой бумаги, господа, очень непріятно, и она налагаетъ на меня тяжелую обязанность, но, какъ бы то ни было, я не отступлю отъ исполненія моего долга: Прошу васъ только замѣтить, прибавилъ онъ, обращаясь къ лорду:-- что я тутъ дѣйствую не по личному побужденію. Я питаю глубокое уваженіе ко многимъ членамъ вашей фамиліи и никакъ не желалъ бы оскорбить ихъ; но я долженъ исполнить мой долгъ.

Глаза цыгана снова засверкали. Лордъ смутился. Лицо его измѣнилось двадцать разъ въ минуту; но прежде, нежели Симпсонъ окончилъ рѣчь свою, онъ успѣлъ опомниться и рѣшилъ, какъ себя вести.

-- Позвольте спросить, сказалъ онъ надменнымъ голосомъ: -- къ чему всѣ эти пустыя слова? Изъяснитесь; я не могу себѣ представить, какимъ образомъ уваженіе ваше къ моей фамиліи можетъ столкнуться съ вашимъ долгомъ.

-- Вы узнаете это, отвѣчалъ мистеръ Симпсонъ.-- Констабли, очистите залу!

-- Прикажете вывести и арестанта? спросилъ одинъ изъ констаблей.

Судья подумалъ и отвѣчалъ:

-- Онъ имѣетъ право слушать все, что можетъ служить къ его оправданію. У него нѣтъ здѣсь законнаго помощника и совѣтника, и мы не должны скрывать отъ него вещей, которыя онъ можетъ сообщить потомъ своему адвокату. Ты, констабль, ступай за двери. Насъ, я думаю, здѣсь довольно для усмиренія человѣка съ скованными руками, еслибы онъ вздумалъ что-нибудь сдѣлать.

Никто ему не противоречилъ; посторонніе вышли изъ залы; Фарольдъ остался посрединѣ. Лордъ, подививши всѣ волновавшія его чувства, смотрѣлъ угрюмо на мистера Симпсона.

-- Эта бумага, продолжалъ мистеръ Симпсонъ: -- прислана отъ ректора здѣшняго прихода, доктора Эдвардса, и надписана: "предсмертное показаніе сэра Роджера Миллингтона." Вотъ ея содержаніе.

И онъ началъ читать признаніе, исторгнутое у умирающаго страхомъ и раскаяньемъ. Состояніе лорда было ужасно, но оно оставалось тайной для зрителей; на лицѣ его выражалось только негодованіе, естественное во всякомъ ложно обыкновенномъ человѣкѣ. Наконецъ, когда дошло до того мѣста, гдѣ сэръ Роджеръ смѣло указываетъ на него, какъ на братоубійцу, онъ вскочилъ и воскликнулъ:

-- Бредъ сумасшедшаго! Какъ можете вы, господа, слушать подобный вздоръ? Я сейчасъ докажу вамъ, въ какомъ состояніи находился умирающій, когда дѣлалъ показаніе этому Фанатику.

Онъ хотѣлъ выйти, но мистеръ Симпсонъ сказалъ ему: Садитесь. Я не могу позволить вамъ выйти.

-- Вы -- мнѣ? отвѣчалъ лордъ надменно -- Вы осмѣливаетесь говорить мнѣ такія вещи въ моемъ домѣ?

-- Гдѣ бы то ни было, возразилъ судья.-- Садитесь, или я долженъ буду кликнуть констаблей. Я покажу вамъ, господа, въ какомъ состояніи находился умирающій, дѣлая свое показаніе. Вотъ свидѣтельство доктора и его помощника, что сэръ Роджеръ Миллингтонъ былъ въ полномъ умѣ и сознаніи, что онъ зналъ о предстоящей ему смерти, и что все это въ точности списано съ его словъ. Господа! это должно быть немедленно изслѣдовано. Каждое слово этого показанія чрезвычайно важно для нашего подсудимаго.

Лордъ Дьюри бросился въ свои кресла. Гнѣвъ помогъ его лицемѣрію: расчетъ требовалъ, чтобы онъ притворился оскорбленнымъ и разгнѣваннымъ,-- и на этотъ разъ роль его гармонировала съ истиннымъ чувствомъ. Онъ сложилъ руки на груди, оглядывалъ судью съ ногъ до головы и до крови укусилъ себѣ губу. Судьи перешептывались и переговаривались; одни изъ нихъ встали, другіе остались на мѣстахъ. Наконецъ мистеръ Арденъ сказалъ громкимъ голосомъ, покрывшимъ общій говоръ:

-- Да, это дѣло требуетъ разсмотрѣнія. Оставимъ цыгана еще дней на пять подъ арестомъ, покамѣстъ будетъ производиться слѣдствіе. Его можно отослать въ Морлей.

-- Посадить меня подъ стражу? воскликнулъ цыганъ голосомъ, привлекшимъ общее вниманіе.-- Посадить человѣка, который, какъ вы сами знаете, ни въ чемъ не виноватъ? Такъ этого ваше правосудіе? Вы не знаете еще, виноватъ ваінъ собратъ или нѣтъ, а присуждаете его къ жесточайшей изъ казней, сажаете его въ тюрьму, заковываете erö въ цѣпи, лишаете его Божьяго солнца и воздуха, дѣлаете его товарищемъ дьяволовъ и враговъ, а потомъ, убѣдившись въ это невинности, отпускаете его въ міръ испорченнымъ и негоднымъ. Стыдитесь! Если бы правосудіе царствовало въ этой странѣ, вѣсть о томъ возмутила бы полъ-королевстса, и васъ казнили бы какъ нарушителей правъ, дарованныхъ человѣку Богомъ. Вы унижаете себя и вашихъ собратій, и хотите, чтобы оми поступали благородно; вы казните невиннаго жесточайшею изъ казней, и хотите, чтобы онъ не совершалъ преступленій. Если я невиненъ,-- а Богу и вамъ извѣстно, что я невиненъ,-- возвратите мнѣ свободу. Если я виноватъ, казните меня смертью, но не отнимайте у меня свободы. Смерть мнѣ не страшна, но прожить сутки въ темницѣ -- ужасно!

Въ голосѣ и взглядѣ цыгана было столько огня и энергіи, что судьи прослушали его въ невольномъ молчаніи.

-- Въ словахъ твоихъ есть частица правды, отвѣчалъ ему кротко мистеръ Симпсонъ: -- и, вѣроятно, если бы мы сами испытали на себѣ тюремное заключеніе, то не присуждали бы къ нему другихъ съ такимъ рвеніемъ. Отвѣчай мнѣ: ты говорилъ, что если убійца покойнаго лорда Дьюри будетъ передъ тобой, то ты можешь указать на него подѣ присягою. Я спрашиваю тебя: видишь ли ты его теперь?

Смущеніе, котораго не могъ осилить лордъ, заставило его отворотиться, когда судья сдѣлалъ этотъ вопросъ цыгану. Нѣсколько минутъ Фарольдъ хранилъ молчаніе; въ немъ, очевидно происходила борьба. Наконецъ онъ сказалъ тихимъ, но внятнымъ и торжественнымъ голосомъ:

-- Я сказалъ, что мору указать убійцу, но не говорилъ, что укажу его. Будь, что будетъ, я никого не хочу обвинять.

Судьи смотрѣли другъ на друга въ недоумѣніи и изумленіи. Въ это время послышался шумъ подъѣзжающаго экипажа, и суматоха и говоръ въ сосѣднихъ комнатахъ. Дверь растворилась, и въ залу вошелъ человѣкъ въ шляпѣ и шубѣ.

-- Я никому не могу позволить входить сюда, сказалъ мистеръ Симпсонъ.-- Мы здѣсь въ тайномъ засѣданіи.

Но незнакомецъ, не обращавши малѣйшаго вниманія на эти слова, подошелъ къ цыгану, взялъ его за руку и сказалъ:

-- Я пришелъ освободить невиннаго.

Потомъ онъ подошелъ къ столу, снялъ шляпу и обвелъ присутствующихъ глазами.

Нѣкоторые изъ судей были страшно поражены. Лордъ, блѣдный какъ полотно, вскочилъ съ своего мѣста, схватилъ пришедшаго за руку и устремилъ на него взоръ, полный ужаса и сомнѣнія. Мистеръ Арденъ протеръ свои очки и воскликнулъ:

-- Боже мой! возможно ли!

-- Это онъ, это онъ! сказалъ лордъ, упадая обратно въ кресло и закрывая глаза рукою.-- Это онъ! Боже, благодарю тебя!

Онъ застоналъ, съ души его свалилось ужасное бремя.

-- Да кто же вы, во имя Господа? спросилъ одинъ изъ молодыхъ судей.

-- Кто? отвѣчалъ ему цыганъ.-- Вильямъ, лордъ Дьюри. Его знаютъ почти всѣ здѣсь присутствующіе.

-- И никто лучше меня, прибавилъ мистеръ Арденъ.-- Живы вы или мертвы, милордъ?

-- Живъ, отвѣчалъ Вильямъ лордъ Дьюри, котораго мы знали до сихъ поръ подъ именемъ Вильяма Рейдера. Я не вошелъ бы сюда во время вашего засѣданія, если бы не считалъ себя въ-правѣ присутствовать въ этой залѣ на-равнѣ съ другими. Сегодня по-утру я узналъ, что другъ мой Фарольдъ, которому я обязанъ спасеніемъ моей жизни, обвиненъ въ моемъ убіеніи, и счелъ моею обязанностью явиться оправдать его. Вы позволите мнѣ, слѣдовательно, занять между вами мѣсто.-- Эдвардъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ своему брату:-- вамъ лучше-бы удалиться. Намъ надо будетъ переговорить о многомъ, только безъ свидѣтелей.

-- Но братъ вашъ обвиненъ въ томъ же преступленіи, что и цыганъ, сказалъ мистеръ Арденъ.

-- Кто его обвинилъ? спросилъ лордъ Дьюри, съ упрекомъ взглянувши на цыгана.

-- Не я, отвѣчалъ Фарольдъ.-- Я не дѣлмю ложныхъ обвиненій.

-- Во всякомъ случаѣ, продолжалъ лордъ, обращаясь къ мистеру Ардену: -- я думаю ясно, что братъ мой не можетъ быть моимъ убійцею, потому-что я живъ.-- Повторяю вамъ, Эдвардъ: уйдите и предоставьте мнѣ покончить это дѣло по моему усмотрѣнію,-- или, можетъ быть, вы намѣрены отрицать мою личность и права?

-- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ братъ его, быстро вставая съ мѣста.-- Я вижу, что вы живы, и не отдамъ этого знанія ни за всѣ сокровища въ мірѣ; возвратить вамъ все, чѣмъ владѣлъ я, не имѣя на то права, отказаться отъ сана и богатства и возвратиться къ бѣдности и неизвѣстности будетъ счастливѣйшимъ событіемъ въ моей жизни. Клянусь въ томъ небесами! Прощайте.

-- Прощайте на-время, отвѣчалъ лордъ.-- Мы скоро увидимся. Теперь, господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ судьямъ, когда братъ его медленными шагами вышелъ изъ залы: -- теперь поспѣшимъ отдать справедливость человѣку, ошибочно обвиненному, и возвратить ему свободу, которая для него дороже жизни.

-- Можно подумать, что вы сами сдѣлались цыганомъ, сказалъ мистеръ Арденъ: -- вы высказываете тѣже чувства, что и онъ.

-- Я долго жилъ среди людей, питающихъ горячую любовь къ жизни цыганъ, отвѣчалъ лордъ довольно сухо: -- и потому желаю немедленно освободить арестанта. Обвиненіе уничтожается теперь само собою,-- я думаю, это ясно?-- такъ прикажите снять съ него оковы.

-- Не торопитесь, милордъ, не торопитесь, возразилъ Арденъ, недовольный тономъ его отвѣта и всегда готовый сажать подъ, арестъ кого только можно.-- Ваше внезапное, чудесное появленіе разумѣется уничтожаетъ слѣдствіе объ убійствѣ, которое никогда не было совершено; но арестантъ обвиненъ еще въ другомъ преступленіи, не менѣе важномъ, и мы не можемъ освободить его. Онъ обвиненъ въ браконьерствѣ, при чемъ случилось и убійство; а также желательно мнѣ знать, выдумка или истина показаніе его, что по васъ выстрѣлилъ какой-то всадникъ.

-- Что касается до этого, я разрѣшу ваши сомнѣнія, то есть на сколько мнѣ угодно, возразилъ лордъ Дьюри.-- Я встрѣтился съ всадникомъ, который попросилъ у меня денегъ; я отказалъ ему, довольно сурово, и онъ въ меня выстрѣлилъ. Лошадь моя испугалась и бросилась въ рѣку. Я, въ безпамятствѣ, упалъ съ сѣдла; Фарольдъ бросился въ рѣку, вытащилъ меня и отдалъ на руки добрымъ людямъ. Безъ него участь моя была бы рѣшена. Что касается до моихъ дальнѣйшихъ поступковъ, то я дѣйствовалъ по моимъ личнымъ побудительнымъ причинамъ, въ которыя никто не имѣетъ права мѣшаться. Я такъ хотѣлъ, и этого довольно.

-- А вы знаете человѣка, который васъ ранилъ? спросилъ Арденъ.-- Можете вы указать на него подъ присягой?

-- Я не обвиняю никого, возразилъ лордъ Дьюри: -- и говорю съ вами не какъ съ судьею, а просто разсказываю вамъ, какъ старому знакомому, анекдотъ,-- и, позвольте вамъ замѣтить, разсказъ мой конченъ. Что касается до обвиненія Фарольда въ браконьерствѣ, такъ вонъ тамъ, за дверьми, довольно свидѣтелей, которые готовы показать, что онъ не участвовалъ въ этомъ дѣлѣ. Велите ихъ позвать и спросите.

-- Извините, отвѣчалъ мистеръ Симпсонъ: -- я очень радъ васъ видѣть живымъ и здоровымъ, но требованіе ваше не можетъ быть исполнено.

-- А почему? спросилъ лордъ Дьюри.-- Кажется, я имѣю удовольствіе говорить съ мистеромъ Симпсономъ? если такъ, то я говорю съ человѣкомъ благороднымъ и разсудительнымъ; почему же предложеніе мое не можетъ быть принято?

-- Оставьте ихъ, Вильямъ де Во! Пусть дѣлаютъ по своему! сказалъ цыганъ.-- Они положили быть несправедливыми; они затѣмъ сюда и собрались, чтобы сдѣлать несправедливость. Пусть дѣлаютъ по-своему! Они исполняютъ только неотразимую волю судьбы.

-- Если вы не позабыли во время долгаго отсутствія обычаевъ вашей родины, милордъ, сказалъ мистеръ Симпсонъ: -- то должны знать, что такъ-какъ одинъ изъ раненыхъ въ Димденъ-паркѣ умеръ здѣсь съ полчаса тому назадъ, то мы не имѣемъ права отпустить арестанта, обвиненнаго въ участіи въ этомъ дѣлѣ, покамѣстъ коронеръ {Чиновникъ, обязанный изслѣдовать случаи насильственной смерти.} не осмотрѣлъ тѣла и не далъ своего отзыва. Мнѣ очень жаль, что я не могу исполнятъ вашего желанія,-- жаль, что не могу возвратить свободы человѣку, въ невинности котораго совершенно увѣренъ; но главный сторожъ Гарвей показалъ подъ присягой, что арестантъ былъ въ числѣ браконьеровъ и участвовалъ въ дракѣ, стоившей жизни сэру Роджеру. Мы. не можемъ даже отпустить его на-поруки, пока не имѣемъ отзыва коронера.

Лордъ Дьюри закусилъ губу и молчалъ нѣсколько минутъ, а мистеръ Арденъ потиралъ руки, поднявъ брови, какъ человѣкъ, торжествующій побѣду надъ оппозиціей.

-- А скоро ли можетъ явиться коронеръ? спросилъ лордъ Дьюри.-- Вы не знаете, на что осуждаете человѣка, который не уступитъ въ честности никому изъ насъ. Мнѣ нетрудно было бы доказать вамъ, что мы не можемъ судить о заключеніи его по чувствамъ другихъ людей въ подобныхъ обстоятельствахъ.

-- Сегодня коронеръ не успѣетъ явиться,-- возразилъ мистеръ Арденъ:-- арестантъ можетъ быть освобожденъ не раньше какъ завтра или послѣ-завтра, если отзывъ будетъ въ его пользу. Но что значитъ провести дня два или три въ теплой комнатѣ для человѣка, жившаго только въ палаткахъ? Что тутъ жестокаго? Я, право, не вижу ничего такого.

-- Для него это тяжелое наказаніе, отвѣчалъ лордъ Дьюри: -- и, если возможно...

-- Перестаньте, Вильямъ, прервалъ его цыганъ:-- вы унижаете ваши благородныя уста, обращаясь съ просьбою къ людямъ, которые не въ состояніи понять ни васъ, ни меня. И не къ чему просить ихъ! Долгая линія жизни пришла къ концу. Все, что суждено мнѣ было сдѣлать, сдѣлано. Вы отказались отъ всѣхъ вашихъ плановъ для моего спасенія; вы возвратились домой, взяли, что принадлежитъ вамъ,-- и желаніе мое исполнено. Но я дожилъ и до другихъ событій. Слушайте, Вильямъ де Во! и разсудите, стоитъ ли мнѣ дорожить чѣмъ бы то ни было? Люди мои посмѣялись моимъ о нихъ попеченіямъ, пренебрегли моими совѣтами! Единоплеменникъ выдалъ меня, чтобы самому уйти изъ неволи! Жена участвовала въ этомъ умыслѣ! Долгую, осеннюю ночь провелъ я въ темницѣ,-- выведенъ на свѣтъ Божій съ скованными руками, и осужденъ, не будучи виноватъ ни въ чемъ, на заключеніе въ цѣпяхъ, за крѣпкою стѣною!

Онъ говорилъ все быстрѣе и быстрѣе, глаза его перебѣгали съ судья на судью.

-- Но не думайте, продолжалъ онъ съ яростью;-- чтобы замки, засовы и стѣны окружили меня еще на одну ночь! Нѣтъ! прочь, цѣпи!

И ловкимъ поворотомъ рукъ онъ высвободилъ ихъ изъ оковъ, съ громомъ брякнувшихъ на подъ.

-- Констабли! констабли! закричалъ мистеръ Арденъ.

-- Напрасенъ вашъ крикъ, жестокій человѣкъ! воскликнулъ Фарольдъ. Онъ бросился къ открытымъ окнамъ, сталъ ногой на столъ секретаря и въ одинъ скачекъ очутился на окнѣ. Тамъ онъ оборотился и сказалъ: "прощайте, Вильямъ де Во! прощайте, благородный Вильямъ де Во! прощайте на-всегда!"

И съ этими словами онъ выпрыгнулъ изъ окна. Черезъ секунду послышался шумъ упавшаго въ рѣку тяжелаго тѣла.

-- Бѣгите, бѣгите! закричалъ мистеръ Арденъ вошедшимъ констаблямъ. Онъ выскочилъ въ окно.

Двое тотчасъ же бросились вонъ; третій вскочилъ на окно, чтобы увидѣть, куда побѣжитъ цыганъ, и указать путь своимъ товарищамъ.

-- Онъ, вѣроятно, упалъ въ рѣку; тутъ на сушѣ негдѣ и крысѣ стать, сказалъ онъ, обращаясь къ судьямъ.

-- Да, мы слышали, какъ упалъ онъ въ воду, сказалъ мистеръ Арденъ. Смотри, гдѣ онъ выйдетъ на берегъ. Что вы закрыли лицо рукою, милордъ? Бѣгство арестанта огорчаетъ васъ, кажется, сильнѣе, нежели можно ожидать.

-- Потому-что я знаю его лучше, нежели вы, отвѣчалъ лордъ.-- Вы довели его до того, чего, вѣроятно, не ожидали.

-- На рѣкѣ ничего не видно, сказалъ констабль: -- только пузыри да круги на томъ мѣстѣ, куда онъ упалъ.-- А! вонъ плечо показалось, плечо! и черные волосы!-- Опять нѣтъ ничего,-- нырнулъ, должно быть,-- ничего не видно.

Лордъ Дьюри вскочилъ и выбѣжалъ вонъ. Всѣ старанія отыскать цыгана, живого или мертваго, остались тщетны. Констабли, ходившіе вдоль берега, не видѣли надъ водою ничего. Стоявшій, въ окнѣ тоже усомнился потомъ, не померещились ли ему плечи и волоса. Старикъ крестьянинъ, работавшій недалеко отъ этого мѣста въ полѣ, сказалъ, что видѣлъ паденіе какой-то массы изъ окна въ воду, но что на берегъ никто не выходилъ. Лордъ, собравшій, сколько могъ, людей, пошелъ вдоль по теченію рѣки; по тому же направленію пошли и констабли, только съ другою цѣлью. Судьи между тѣмъ продолжали совѣщаться; но разговоръ ихъ шелъ больше о чудесномъ возвращеніи лорда Дьюри, нежели о бѣгствѣ арестанта и распоряженіяхъ, какія слѣдуетъ имъ теперь сдѣлать.

Три четверти часа прошло незамѣтно. Явился слуга отъ лорда и сказалъ имъ, что такъ-какъ тѣло цыгана не могли отъискать, то лордъ не намѣренъ болѣе безпокоить ихъ своимъ присутствіемъ и проситъ ихъ извѣстить коронера о смерти сэра Роджера.

Судьи увидѣли въ этомъ намекъ (какъ дѣйствительно и было), что дальнѣйшее пребываніе ихъ въ Димденѣ ненужно. Мистеръ Арденъ улыбнулся и объявилъ, что постарается отплатить лорду за его невѣжливость, дѣлая ему при встрѣчѣ непріятные вопросы. Мистеръ Симпсонъ, напротивъ того, былъ мраченъ и задумчивъ и, прощаясь, съ товарищами сказалъ, что выйдетъ въ отставку.

-- Я никогда не забуду судьбы несчастнаго цыгана, сказалъ онъ: -- и боюсь, что этотъ случай будетъ имѣть вліяніе на исполненіе моихъ обязанностей, если я останусь судьею.

ГЛАВА XXIX.

День прошелъ, ночь уже нѣсколько часовъ осѣняла землю, и мистриссъ Фальклендъ уже давно уѣхала съ Маріанной изъ дома, гдѣ находился Эдвардъ де Во,-- а хозяинъ еще не возвращался. Взволнованный, нетерпѣливый, де Во ждалъ его и не спалъ. Наконецъ пробило десять, и подъ окномъ его комнаты прогремѣли колеса быстро катящагося экипажа.

Нѣсколько минутъ не являлся лордъ Дьюри къ больному. Нетерпѣливый де Во уже рѣшилъ, что "дурачье слуги сказали, что онъ спитъ", и хотѣлъ послать просить его къ себѣ, когда дверь отворилась, и лордъ подошелъ къ постели Эдварда.

-- Наконецъ-то вы пріѣхали! сказалъ де Во.-- Я не могу глазъ сомкнуть, пока вы мнѣ не отвѣтите, кого вижу я передъ собой?

-- А! ваша тетушка меня выдала, сказалъ лордъ Дьюри.-- Она узнала меня съ перваго взгляда; но я просилъ ее не говорить вамъ, кто я, покамѣстъ я не пріѣду назадъ. Впрочемъ, я требовалъ невозможнаго: хотѣлъ, чтобы женщина не проболталась.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ де Во.-- Она собственно васъ не выдала. Она проронила только нѣсколько словъ, возбудившихъ во мнѣ любопытство, и не хотѣла объяснить загадки.

-- А Маріанна что говорила? спросивъ лордъ, улыбаясь.

-- О, она объ этомъ ничего не говорила, но смотрѣла какъ-то особенно весело; выраженіе лица ея ладило съ словами тетушки, но мнѣ все что-то не вѣрится,-- можетъ ли это быть? я зналъ васъ за сэра Вильяма Рейдера въ Америкѣ, гдѣ знаютъ васъ всѣ,-- и не могу повѣрить, чтобы догадка моя была вѣрна.

-- Однако же это такъ, отвѣчалъ лордъ. Сэръ Вильямъ Рейдеръ уже больше двадцати лѣтъ покоится на деревенскомъ кладбищѣ въ Ирландіи, а я,-- какъ вы, вѣроятно, догадываетесь,-- вашъ дядя. Не тревожьтесь, однако же, прибавилъ онъ, пожимая его руку: -- я горжусь такимъ племянникомъ и признаю его моимъ сыномъ.

Эти слова были цѣлебнымъ бальзамомъ для сердца Эдварда.

-- Благодарю васъ, благодарю васъ, сказалъ онъ, не выпуская руки дяди: -- скажите мнѣ еще только одно: ужасная исторія, которую разсказывалъ мнѣ цыганъ, и которая чуть не свела меня съ ума,-- она вѣдь не можетъ быть справедлива? Отецъ мой не могъ....

-- Эдвардъ! прервалъ его дядя. Я ни въ какомъ случаѣ не могу быть несправедливъ къ памяти благороднаго человѣка. Цыганъ сказалъ вамъ правду, на сколько она была ему извѣстна. Но успокойтесь; есть много обстоятельствъ, которыхъ онъ не зналъ, и которыя очень смягчаютъ это дѣло. Я разскажу вамъ ихъ послѣ, а до тѣхъ поръ удовольствуйтесь увѣреніемъ, что все прошедшее будетъ мной предано полному забвенію. Я не разоблачилъ бы прошедшаго даже и передъ вами, если бы цыганъ не разсказалъ вамъ всей исторіи по моему приказанію. А приказалъ я это потому, что смотрѣлъ на вашъ характеръ съ ложной точки зрѣнія. Теперь я долженъ разсказать вамъ, для вашего успокоенія, всѣ подробности, что и сдѣлаю, когда вы оправитесь. Будьте только увѣрены, что вамъ остается выслушать хорошее, а не дурное.

Этимъ и принужденъ былъ Эдвардъ удовольствоваться на цѣлую недѣлю. Но любопытство другихъ было не такъ смирно. Сосѣди Димдена и Морлей-гоуза толковали, разумѣется, больше всѣхъ прочихъ; тутъ упалъ камень въ воду, и хотя круги отъ него разбѣгались далеко, однако же, чѣмъ дальше, тѣмъ слабѣе. Въ самомъ-же центрѣ толки не умолкали мѣсяцевъ девять сряду. Каждый разсказывалъ о возвращеніи лорда Дьюри по своему. И такъ-какъ лордъ и его родственники ни отрицали, ни подтверждали никакихъ разсказовъ, но хранили глубокое молчаніе, то каждый могъ свободно наслаждаться своимъ толкованіемъ, воображая себѣ, что его догадка справедливѣе всѣхъ прочихъ.

Нѣтъ ничего растяжимѣе истины; маленькимъ кусочкомъ золота можно позолотить проволоку въ десять тысячь верстъ, но еще меньшимъ количествомъ истины можно позолотить вдвое больше лжи. Такимъ образомъ, во всѣхъ разсказахъ заключалась частица правды, и нѣкоторые изъ нихъ даже довольно близко подходили къ истинѣ.

Всѣ ожидали непріятныхъ послѣдствій. Предсказывали безконечные процессы; лордъ Дьюри, говорили, потребуетъ отъ брата уплаты доходовъ за двадцать лѣтъ; братъ рѣшился, говорили, вовсе не признавать его правъ на помѣстье; сватьба Эдварда де Во и Маріанны, говорили, разстроится, и иные предсказывали даже, что женихъ застрѣлится, а невѣста умретъ отъ чахотки.

Ничего подобнаго, однако же, не случилось. Лордъ Дьюри вовсе ее спѣшилъ вступать во владѣніе Димденомъ и Дьюри-галлемъ, хотя никто не оспаривалъ у ьего его сана и правъ. Братъ его заболѣлъ, нѣсколько недѣль пролежалъ въ Димденъ-гоузѣ и по непонятному для постороннихъ чувству, просилъ брата не посѣщать его, пока онъ оправится или не будетъ близокъ къ смерти.

Эдвардъ де Во оставался въ домѣ дяди, въ маленькомъ городкѣ ***; онъ оправился не такъ скоро, какъ ожидали, и докторъ долго не позволялъ ему вставать съ постели. Потомъ, однако же, силы его начали возвращаться очень быстро, а ласковый тонъ дяди и надежда успокоили его сердце.

Наконецъ ему сказали, что онъ можетъ поѣхать въ Димденъ повидаться съ отцомъ. На-канунѣ этого дня лордъ Дьюри приказалъ запереть двери и никого не впускать; Эдвардъ лежалъ на софѣ; дядя началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ и приступилъ къ давно обѣщанному разскажу.

-- Не стану повторять того, что вамъ уже извѣстно, сказалъ онъ: -- не буду разсказывать, какъ тяжела была для меня утрата, которой я никогда не забуду. Я чуть не сошелъ тогда съ ума. По-крайней-мѣрѣ я на все въ мірѣ началъ смотрѣть съ ложной точки зрѣнія, возненавидѣлъ людей, отрекся отъ общества лучшихъ друзей моихъ и не утѣшался, а терзался при видѣ ребенка, оставленнаго мнѣ женою. Въ такомъ-то состояніи встрѣтился я нечаянно съ братомъ вблизи Морлей-гоуза; я ѣхалъ въ ближайшій городъ, съ цѣлью достать для него, сколько могъ, денегъ, хотя и не столько, сколько онъ требовалъ. Я и кромѣ его расточительности имѣлъ много причинъ быть имъ недовольнымъ. Но объ этомъ не для чего распространяться. Я сознаюсь; что обошелся съ нимъ круто, сурово; я отказалъ ему въ просьбѣ грубо и жостко; скорбь сдѣлала меня нечувствительнымъ къ нуждамъ другихъ. Онъ началъ просить меня усерднѣе и униженнѣе, нежели можно было ожидать отъ такого гордаго человѣка; но я не хотѣлъ ничего слышать и повторилъ мой отказъ. Мы обмѣнялись крупными словами; онъ досталъ пистолетъ, говоря, что ему остается или умереть, или оказаться безчестнымъ, и что онъ предпочитаетъ смерть. Не помню въ точности, что отвѣчалъ я ему на это, но помню, что отвѣтъ мой былъ ѣдокъ и не великодушенъ. Я пришпорилъ мою лошадь. Вслѣдъ за тѣмъ я услышалъ выстрѣлъ; въ глазахъ у меня потемнѣло, и я зашатался въ сѣдлѣ. Я не могъ управлять лошадью; она испугалась, прянула въ сторону, оступилась и упала въ рѣку. Не смотрите такъ дико, Эдвардъ; подумайте, что выстрѣлъ могъ быть сдѣланъ нечаянно: братъ мой ѣхалъ позади меня и держалъ въ рукѣ оружіе, которымъ самъ себя хотѣлъ лишить жизни; причиною выстрѣла могло быть какое-нибудь неожиданное движеніе его лошади. Я такъ и думаю; впрочемъ, я никогда не старался этого изслѣдовать и совѣтую и вамъ тоже. Сомнѣніе рѣдко бываетъ лучше достовѣрности; но въ этомъ случаѣ оно предпочтительнѣе. Каковы бы ни были намѣренія вашего отца, довольно того, что онъ былъ въ такомъ состояніи, когда человѣкъ едва ли знаетъ, что онъ дѣлаетъ. Я прощаю его отъ всего сердца за этотъ поступокъ, хотя недавно онъ сдѣлалъ кое-что другое, чего я не могу простить ему,-- по-крайней-мѣрѣ теперь еще не могу. Но не будемъ объ этомъ говорить; я не намѣренъ быть обвинителемъ вашего отца, а, напротивъ того, желалъ бы оправдать его, сколько это возможно.

Де Во вздохнулъ глубоко; онъ чувствовалъ, что дядя умышленно обманываетъ самого себя, чтобы смягчить вину брата.

-- Теперь, продолжалъ лордъ Дьюри: -- обращаюсь къ моей судьбѣ. Рана моя была неопасна: пуля только скользнула по затылочной кости; но я лишился чувствъ и, конечно, утонулъ бы, не случись тутъ Фарольда. Я очнулся на травѣ, въ глубинѣ Морлейскаго лѣса; возлѣ меня стояли двое цыганъ, въ томъ числѣ мой спаситель. Кровь текла еще очень сильно, и Фарольдъ только-что хотѣлъ послать за людьми, чтобы отнести меня домой. Я остановилъ его, попросилъ отнести меня въ таборъ и никому не говорить о моемъ спасеніи. Первою мыслью моею было исполнить планъ, который не разъ приходилъ мнѣ въ голову въ послѣднее время, именно: отказаться отъ сана и общества и провести остатокъ дней въ скорби и уединеніи. Будь я католикъ, я непремѣнно пошелъ бы, послѣ смерти жены, въ монахи; я давно уже уѣхалъ бы изъ Англіи, но меня останавливала мысль, что начнутся разспросы и толки, которые не дадутъ мнѣ покоя. Теперь представился мнѣ удобный случай скрыться. Я догадался, что о существованіи моемъ знаютъ только Фарольдъ и его товарищъ; я зналъ, что дочь моя, имѣя обезпеченное состояніе, останется подъ присмотромъ тетки, и рѣшился воспользоваться случаемъ удалиться тайкомъ изъ мѣстъ, наводившихъ на меня только грусть. Остальное легко было устроить. Я чувствовалъ, что раненъ только слегка. Фарольдъ готовъ былъ для меня на что угодно; меня отнесли въ таборъ и вылечили тамъ не хуже, чѣмъ гдѣ бы то ни было.

"Никто не зналъ меня, кромѣ Фарольда, который далъ мнѣ слово никому не говорить о моемъ существованіи. Мы условились, что таборъ его немедленно откочуетъ далеко отъ Морлей-гоуза, и что цыгане возьмутъ меня съ собою, а самъ онъ останется узнать, что будетъ дальше, и сообщитъ мнѣ надлежащія свѣдѣнія. Нѣсколько дней онъ пропадалъ, и когда наконецъ возвратился въ таборъ, то я узналъ, что онъ самъ сидѣлъ подъ арестомъ, и что его подозрѣвали въ моемъ убійствѣ. Онъ сказалъ мнѣ, впрочемъ, что братъ мой постарался освободить его, утверждая, что онъ невиненъ. Это мнѣ понравилось, и я рѣшился пробыть въ Англіи еще нѣсколько времени, съ цѣлью наблюдать за поведеніемъ вашего отца. Черезъ Фарольда я узнавалъ все, что происходило. Братъ мой поступалъ благородно съ моею дочерью. Тогда я рѣшился отправиться въ Ирландію, чтобы оттуда отплыть въ Америку. Въ Голигедѣ я оставилъ цыганскій таборъ, потому-что туда собирался пріѣхать мой старый знакомый сэръ Вильямъ Рейдеръ; ему нужно было повидаться съ Фарольдомъ, чтобы отъ имени моего брата обезпечить его молчаніе. Онъ пріѣхалъ; лошадь его испугалась; онъ упалъ и едва не убился. Его отнесли въ палатку, и тамъ онъ нѣсколько времени пролежалъ при смерти. Я видѣлъ его часто, не будучи видимъ имъ. Я не разъ стоялъ въ тѣни и слышалъ, какъ, въ разговорѣ съ Фарольдомъ, онъ горько раскаявался въ своихъ проступкахъ и живо описывалъ терзаніе благороднаго сердца, сознающаго свое паденіе и участіе въ преступленіи другого. Я принялъ въ немъ участіе и рѣшился открыться ему въ Америкѣ, куда онъ тоже намѣренъ былъ отправиться. Оправившись, онъ прибылъ въ Ирландію; но ему не суждено было увидѣть Америку: ему стало вдругъ опять хуже, и я засталъ его умирающимъ, въ маленькой гостинницѣ, близь одной ничтожной ирландской гавани. Появленіе мое едва его не убило, но онъ скоро опомнился, и я не отходилъ отъ него до его кончины.

"По его совѣту и съ его согласія, принялъ я его имя, а бумаги, врученныя мнѣ имъ передъ смертью, дали мнѣ право на ежегодную пенсію въ тысячу фунтовъ, которую обязался выплачивать ему мой братъ. Я не считалъ моего поступка несправедливымъ: я принималъ званіе ниже прежняго и право на деньги, принадлежавшія собственно мнѣ. Но такъ-какъ у сэра Вильяма Рейдера было большое знакомство, то мнѣ слѣдовало noceлиться въ такомъ мѣстѣ, гдѣ меня не вздумали бы разспрашивать о моемъ имени. Я и безъ того искалъ уединенія, и поселился тамъ, гдѣ вы нашли меня во время послѣдней воішы. Тамъ, среди дикой жизни, миръ и спокойствіе мало-по-малу возвратились въ мое сердце. Не для чего разсказывать вамъ о моемъ образѣ жизни въ Америкѣ: вы видѣли его сами. Мнѣ остается объяснить причины, побудившія меня возвратиться въ Англію.

"Всѣ люди непостоянны, и до нѣкоторой степени это къ лучшему; мы рѣшаемся на что-нибудь, смотря по обстоятельствамъ, и исполненіе намѣреній зависитъ тоже отъ обстоятельствъ. Какъ глупецъ, я вообразилъ себѣ, что въ матери Маріанны нашелъ вѣчное счастье, а лишившись ея такъ внезапно, впалъ въ отчаянье. Я рѣшился не любить никого въ мірѣ и разорвать всѣ связи съ людьми. Но время принесло съ собой утѣшеніе, и желаніе увидѣть родину и дочь не разъ овладѣвало моимъ сердцемъ. Я не желалъ возвращенія богатства и почестей, я не хотѣлъ снова вступить въ образованное общество, но трудно было мнѣ устоять противъ отцовскаго чувства. Что дочь моя здорова и счастлива, это я зналъ изъ писемъ Фарольда, находившагося со мной въ постоянной перепискѣ; и въ тоже время меня привязывало къ Америкѣ участіе, принимаемое мною въ индѣйцахъ, и ихъ дѣтская ко мнѣ любовь. Я колебался и боролся, пока наконецъ не познакомился съ Маннерсомъ, а черезъ него и съ вами. Уже одно ваше имя пробуждало во мнѣ участіе; но какъ должно было усилиться это участіе, когда я узналъ отъ Маннерса, что вы помолвлены на моей дочери! Всѣ недостатки вашего отца предстали моему воображенію; я вспомнилъ обращеніе его съ вашею матерью; я вообразилъ себѣ, что, можетъ быть, и Маріаннѣ грозитъ такая же участь, и предался опасенію и страху. Я началъ прислушиваться къ каждому вашему слову, слѣдить за всѣми вашими поступками, желая разгадать ваше сердце. Я разгадалъ его, Эдвардъ, но ошибочно. Я замѣтилъ въ васъ раздражительность, нетерпѣливость, щекотливость, гордость, сильно напоминавшія мнѣ вашего отца; я замѣчалъ въ васъ, правда, и хорошія качества, но это не могло меня успокоить, и я рѣшился, во что бы то ни стало, подвергнуть васъ сильному испытанію, прежде нежели ввѣрю вамъ судьбу моей дочери. Испытаніе было тяжкое; прошу у васъ извиненія за то, что составилъ себѣ о васъ превратное понятіе и заставилъ васъ испытать много огорченій. Въ то время, когда мы съ вами разстались, я торговалъ значительное пространство земли для нѣкоторыхъ индѣйскихъ племенъ; но у меня не было суммы, достаточной для покупки. Всѣ эти обстоятельства побудили меня отправиться въ Англію. Я пріѣхалъ сюда прежде васъ и встрѣтилъ тутъ тысячи непредвидѣнныхъ затрудненій; это раздражило меня, и я началъ дѣйствовать не такъ осторожно, какъ бы слѣдовало. Я не могъ довѣрять никому, кромѣ Фарольда; онъ во всемъ дѣйствовалъ по моему указанію; но тысячи независящихъ отъ насъ обстоятельствъ дали дѣламъ другое направленіе и привели къ развязкѣ, которой мы никакъ не предвидѣли. Я не хотѣлъ снова вступать въ мои права, если найду васъ достойнымъ быть мужемъ моей дочери; но шагъ за шагомъ судьба тѣснила меня впередъ, пока наконецъ я не долженъ былъ открыться для спасенія невиннаго. Одно меня утѣшаетъ: я смѣло могу ввѣрить вамъ счастье моей дочери. Не забудьте и того, Эдвардъ, что я вступилъ въ права мои, не лишая чести вашего отца....

-- Да, да, сказалъ Эдвардъ, схватывая руку дяди: -- благодарю васъ, благодарю васъ! Но не станутъ ли подозрѣвать....

-- Никто не имѣетъ на это основанія, прервалъ его дядя: -- тайна останется между нами и умретъ со мной.

-- А цыганъ? сказалъ де Во.

-- Цыгана уже нѣтъ, отвѣчалъ ему дядя: -- преслѣдованіе довело его до отчаянья и смерти. Завтра, Эдвардъ, вы увидитесь съ отцомъ; оставляю на вашъ произволъ, сказать ли ему, что вы знаете, или не говорить. Я на вашемъ мѣстѣ не сказалъ бы; но если вы скажете, то прибавьте, что я прощаю ему отъ всей души поступокъ его со мной, но не могу еще забыть поступка его съ Фарольдомъ; и поэтому намъ лучше не встрѣчаться, пока время не изгладитъ этого впечатлѣнія. Отдайте ему этотъ пакетъ. Онъ избавитъ его отъ непріятности внезапнаго перехода отъ богатства къ бѣдности.

Де Во покраснѣлъ, принимая пакетъ, и дядя его прибавилъ:

-- Не заставляйте меня думать, что вы еще не излечились отъ вашей гордости.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Эдвардъ: -- я не только выдержалъ испытаніе, я изцѣлился. Недостатки, замѣченные вами, дѣйствительно, во мнѣ были. Жалѣю только, что мы имѣемъ такъ мало права на.... на ваше великодушіе.

-- Не называйте этого великодушіемъ, возразилъ лордъ Дьюри: -- и не смѣшивайте себя съ другими, потому-что вы были во всемъ этомъ лицо совершенно постороннее.-- Наслѣдство, доставшееся Маріаннѣ отъ матери, обезпечитъ васъ на первое время; а послѣ моей смерти вы сдѣлаетесь богачемъ. Еще два слова: я принужденъ былъ долго говорить о вашемъ отцѣ, и говорилъ о недостаткахъ другого не потому, чтобы хотѣлъ молчать о своихъ; впредь я не упомяну о нихъ ни словомъ. Мнѣ было такъ же тяжело говорить о нихъ, какъ вамъ слушать. Покойной ночи.

На слѣдующее утро Эдваръ посѣтилъ отца и возвратился назадъ уже поздно. Онъ извѣстилъ дядю, что отецъ его, не взирая на свою болѣзнь, оставилъ Димденъ и отправился на жительство въ отдаленное графство.

-- Разумѣется, прибавилъ онъ: -- я остался бы здѣсь, гдѣ воспитанъ и гдѣ живетъ, та, которая мнѣ дороже всего въ мірѣ. Но онъ отецъ мой; я не могу оставить его въ минуты скорби и болѣзни, когда мое присутствіе можетъ утѣшить или развлечь его. Завтра я увижусь съ Маріанной и потомъ, если позволитъ докторъ, уѣду къ отцу. Когда же онъ выздоровѣетъ, я возвращусь и потребую исполненія обѣщанія, которымъ дорожу больше жизни.

Лордъ Дьюри не противорѣчилъ ему, и онъ исполнилъ свое предположеніе. Два мѣсяца прошли безъ особенныхъ событій. Лордъ Дьюри вступилъ въ свои права; толки мало-по-малу затихли и уступили мѣсто другимъ новостямъ. Тѣла Фарольда не отъискалось; шла темная молва, что онъ не утонулъ, а возвратился къ своимъ, и что его видѣли въ разныхъ мѣстахъ; но нельзя было добраться, на чемъ основаны эти слухи: вѣрно только то, что Фарольда не видѣлъ послѣ этого никто изъ семейства де Во. Таборъ его исчезъ; куда онъ укочевалъ, я не умѣю сказать, хотя Арденъ и преслѣдовалъ цыганъ съ свойственною ему дѣятельностью, по дѣлу о воровствѣ дичи и убійствѣ въ паркѣ.

Лордъ Дьюри поселился въ Димденѣ, а не въ Дьюри-галлѣ, во-первыхъ потому, что это мѣсто говорило много его памяти, а во-вторыхъ потому, что здѣсь онъ былъ ближе къ людямъ, дорогимъ его сердцу. Полковникъ Маннерсъ пробылъ еще нѣсколько времени въ Морлей-гоузѣ и потомъ уѣхалъ въ Лондонъ, давши слово пріѣхать на сватьбу Эдварда. Къ удивленію всѣхъ сослуживцевъ, онъ вышелъ въ отставку. Это приписывали разнымъ причинамъ, но истинная скрывалась въ груди его глубже, нежели онъ самъ себѣ сознавался.

Эдвардъ часто писалъ къ дядѣ, и еще чаще къ Маріаннѣ. Черезъ два мѣсяца лордъ Дьюри получилъ письмо отъ брата. Вотъ его содержаніе:

"Я умираю. Мнѣ осталось прожить только нѣсколько дней. Прошу васъ, повидайтесь со мной передъ вѣчной разлукой. Я желалъ бы услышать прощеніе изъ вашихъ устъ. Я желалъ бы разсказать вамъ, какъ душевная мука навела меня на новыя преступленія, и какъ, наконецъ, когда появленіе ваше сняло съ души моей страшное бремя, почувствовалъ я полное раскаянье. Съ скорбью и стыдомъ признаю я мою вину передъ вами и другими. Я не думаю смягчать моего преступленія. Ваша жизнь незапятнана, и вы не можете принять въ извиненіе того, что одно преступленіе влечетъ насъ иногда съ неодолимою силою къ другимъ. Жестокое, безумное преслѣдованіе невиннаго человѣка, котораго, какъ говорятъ, теперь нѣтъ уже въ-живыхъ, было слѣдствіемъ желанія скрыть мой поступокъ. Я знаю, однако же, что если горькое раскаянье мое не будетъ принято Всемогущимъ, то великое преступленіе не сдѣлается легче оттого, что оно было слѣдствіемъ другого. За проступокъ мой передъ вами я наказанъ двадцатью годами адскаго мученія. Но этого недовольно; если бы я не чувствовалъ, что глубокое раскаянье искупаетъ вину больше подобныхъ страданій, я умеръ бы безъ надежды на прощеніе. Надѣюсь на милосердіе Божіе. Укрѣпите во мнѣ эту вѣру; придите простить меня, пока я еще здѣсь."

Лордъ отправился въ ту же минуту и поспѣлъ къ брату еще во-время. Онъ почти не узналъ его; три мѣсяца тому назадъ внутреннее напряженіе и дѣятельность поддерживали еще его бодрость; но появленіе брата какъ-будто вырвало у него изъ рукъ костыль, и онъ вдругъ постарѣлъ и уничтожился.

Вскорѣ потомъ лордъ Дьюри и Эдвардъ возвратились въ Димденѣ въ глубокомъ траурѣ. Нескоро, и то не совсѣмъ, повеселѣлъ Эдвардъ де Во. Онъ сдѣлался задумчивѣе и серьёзнѣе, но остался по-прежнему милъ въ глазахъ тѣхъ, кто его любилъ. Раздражительность и щекотливость его исчезли; испытаніе задушило въ немъ гордость -- его главнѣйшій недостатокъ, и ея мѣсто заняло спокойное чувство собственнаго достоинства.

Маріанна всѣми силами старалась утѣшать его, и если онъ еще чѣмъ-нибудь гордился, такъ ея любовью. Назначенъ былъ день ихъ сватьбы. Маннерса немедленно объ этомъ извѣстили, и онъ явился въ Морлей-гоузъ за двѣ недѣли до торжественнаго дня. Семь-восемь мѣсяцевъ могутъ измѣнить всякаго: Изидора замѣтила, что Маннерсъ какъ-будто и не такъ здоровъ и не такъ веселъ. Но деревенскій воздухъ и пріятное общество скоро его излечили. Только по-временамъ онъ какъ-будто о чемъ-то задумывался.

Все шло благополучно; о сватьбѣ распространяться нечего: Эдвардъ и Маріанна соединились и были счастливы.

Въ заключеніе -- еще одну сцену.

На другой день послѣ сватьбы, въ Морлей-гоузѣ былъ, по обычаю того времени, парадный обѣдъ. Было лѣто. Мужчины любили тогда засиживаться за столомъ и бесѣдовать съ бутылкой; но рѣшавшіеся не обращать вниманія на ироническія улыбки могли вставать когда имъ угодно. Черезъ часъ послѣ того, какъ дамы вышли изъ-за стола, и въ ту минуту, когда нижній край солнца коснулся горизонта, полковникъ Маннерсъ всталъ и подошелъ къ окну. Мистеръ Арденъ, сидѣвшій съ нимъ рядомъ, поспѣшилъ схватить графинъ и сказалъ ему:

-- Куда, полковникъ, куда? стаканъ вамъ налитъ.

-- Благодарю васъ, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Я больше не буду пить.

-- Полноте, возразилъ судья: -- что за не буду! стаканъ вашъ заряженъ вплоть до краевъ, и такой храбрый воинъ, какъ вы, не откажется изъ него выпалить.

-- Я въ отставкѣ, отвѣчалъ съ улыбкой Маннерсъ и вышелъ изъ комнаты.

Въ гостиной онъ нашелъ дамъ. Мистриссъ Фальклендъ старалась занять гостей, но Изидора, казалось, забыла о нихъ и стояла у отдаленнаго окна, глядя на заходящее солнце и думая о...

Маннерсъ подошелъ къ ней потихоньку, шепнулъ ей что-то и получилъ отвѣтъ тоже вполголоса. Разговоръ ихъ продлился бы можетъ статься, долго, если бы имъ не помѣшали. Леди Барбара Симпсонъ, сидѣвшая въ другомъ концѣ комнаты, почувствовала непреодолимое желаніе вмѣшаться въ ихъ бесѣду.

-- За обѣдомъ я не успѣла сказать вамъ ни словечка, полковникъ Маннерсъ. Скажите, не правда ли, что все это прекрасно кончилось?

-- Какъ нельзя лучше, отвѣчать Маннерсъ, взглянувши на Изидору, лицо которой выражало досаду.-- Новобрачные, я думаю, совершенно согласны съ вашимъ мнѣніемъ.

-- О, разумѣется, сказала леди Барбара: -- бракъ прекрасное дѣло, если и состояніе, и званіе, и все прочее одно другому соотвѣтствуетъ.-- Вы какъ думаете, миссъ Фальклендъ?

-- Конечно, такъ, отвѣчала Изидора.-- Бракъ прекрасное дѣло.

-- Такъ скажите же, продолжала леди Барбара насмѣшливымъ тономъ: -- отчего же вы сами не выходите за-мужъ? А вѣдь я знаю: за васъ уже трое сватались. Скажите-ка правду.

-- Извольте, отвѣчала Изидора.-- Я не выхожу за-мужъ потому, что безъ любви, мнѣ кажется, не стоитъ выходить; а если тотъ, кого я могла бы полюбить, не дѣлаетъ мнѣ предложенія, такъ неужели мнѣ самой предложить ему свою руку?

Богъ знаетъ, откуда взялся румянецъ, вспыхнувшій на щекахъ Изидоры, изнутри или извнѣ, изъ теплаго ли чувства сердца, или изъ пурпурныхъ лучей солнца, только она почувствовала, что щеки ея горятъ, отворотилась и вышла подъ какимъ-то предлогомъ изъ комнаты. Маннерсъ послушалъ еще минуты двѣ милыя шутки леди Барбары и потомъ, сказавши, что никакъ не въ-силахъ отказать себѣ въ удовольствіи пройтись по саду, вышелъ въ прихожую. Но, тутъ онъ вспомнилъ о концертной залѣ, гдѣ Изидора очень любила проводить время, и пошелъ туда.

Миссъ Фальклендъ сидѣла у окна, съ платкомъ въ рукѣ и отирала имъ слезы.

-- Боже мой! Маннерсъ! воскликнула она, увидѣвши его,-- Оставьте меня, прошу васъ.

Но на этотъ разъ Маннерсъ не послушался ея. Онъ подошелъ къ ней, взялъ ее за руку и сказалъ:

-- Миссъ Фальклендъ! я или самый счастливый, или самый несчастный изъ людей. Я позволилъ себѣ полюбить, не имѣя права питать надежды; я полюбилъ въ первый разъ, глубоко, чистосердечно, горячо, и вы должны рѣшить, быть ли этой страсти для меня пыткою, или блаженствомъ.

Изидора не отвѣчала; только слезы ея полились обильнѣе, и рука ея, дрожа, осталась въ рукѣ Майнерса. Маннерсъ прижалъ ее къ своему сердцу, и послѣднія слезы Изидоры были пролиты на его груди.

Мѣсяца черезъ три послѣ этого Изидора опять встрѣтилась съ леди Барбарой Симпсонъ, первымъ восклицаніемъ которой было:

-- Боже мой! миссъ Фальклендъ! говорятъ, вы выходите за полковника Маннерса? какая жалость, что у такой красавицы будетъ такой безобразный мужъ!

-- Безобразный, леди Барбара? отвѣчала Изидора.-- Да онъ первый красавецъ въ мірѣ!

И въ этомъ убѣжденіи осталась она до конца своей жизни.

КОНЕЦЪ

"Современникъ", NoNo 9--12, 1849

^{Перевод Андрея Кронеберга (1849)}