ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ГЛАВА XX.

Изидора и мистриссъ Фальклендъ шли между тѣмъ къ берегу рѣки, гдѣ мальчикъ видѣлъ слѣды. Мистриссъ Фальклендъ слишкомъ долго жила въ свѣтѣ, этой школѣ разочарованія, и не ожидала ничего особеннаго; но Изидора, не испытавшая еще глубокаго горя, увлекалась легче; сердце ея забилось надеждой, когда она вышла въ поле и приняла дѣятельное участіе въ отыскиваніи Эдварда. Тропинка извивалась по парку, слѣдя прихоти его устроителя или, можетъ быть, просто, обыкновенной людской наклонности ходить не прямымъ путемъ. Изидора, какъ всѣ пылкіе люди, пошла прямо черезъ лугъ; но мистриссъ Фальклендъ подумала, что ради одной минуты не стоитъ мочить ногъ на росѣ, и пошла по песку. Изидора наткнулась на болото, принуждена была обойти его, и онѣ прибыли на мѣсто въ одно время.

Мѣстность требуетъ описанія. Мы уже говорили объ этомъ мѣстѣ и просили читателя удержать въ памяти всѣ подробности; но память могла измѣнить ему, и потому мы постараемся описать его еще разъ. Изидора и мистриссъ Фальклендъ глядѣли на сѣверо-западъ; передъ ними росъ низкій кустарникъ, едва прикрывавшій ограду и не препятствовавшій изъ оконъ виду на высокую береговую скалу по ту сторону ограды. Эта скала образовала одну сторону лѣсистаго мыса, или, лучше сказать, полуострова, соединявшагося съ остальною цѣпью горъ узкимъ перешейкомъ, чрезъ который шла дорога. Рѣка обтекала этотъ мысъ съ трехъ сторонъ. Вершина его была покрыта роскошнымъ лѣсомъ; тысячи деревъ и кустовъ росли и по скатамъ его; вездѣ, гдѣ только скала не возносилась отвѣсною стѣною, они выглядывали изъ каждой трещины, вѣнчали зубчатыми башнями каждый выступъ, и склонялись надъ тихою рѣкою, отражавшею въ себѣ окрестный видъ. Заходящее солнце только-что коснулось западныхъ вершинъ; мягкій свѣтъ разливался по бассейну рѣки, и пурпурные лучи, упираюсь прямо въ скалу, находившуюся влѣвѣ отъ Изидоры и мистриссъ Фальклендъ, обливали алымъ пламенемъ каждый каменный отрогъ, каждое, выступившее впередъ деревцо.

Тропинка вела къ калиткѣ въ оградѣ и потомъ сворачивала на другую тропинку, ведущую отъ большой дороги къ рѣкѣ между паркомъ и скалою. Тутъ ясно были видны слѣды, о которыхъ говорилъ мальчикъ. Они вели, казалось, отъ берега рѣки, поросшаго травою, къ песчаной тропинкѣ, поворачивали вдругъ къ калиткѣ и исчезали, какъ-будто путникъ вошелъ въ ограду. Слѣды были, какъ замѣтилъ мальчикъ, узкіе, но не женскіе; впрочемъ, Изидора и мистриссъ Фальклендъ слишкомъ мало знали форму ноги Эдварда и не могли заключить ничего вѣрнаго. Слабая надежда пробудилась, однако же, въ ихъ сердцахъ. Если бы кто-нибудь спросилъ ихъ, что ожидаютъ онѣ найти? онѣ отвѣчали бы: "Эдварда", но не съ умѣли бы сказать, почему онѣ этого ожидаютъ, и почему думаютъ, что Эдвардъ скрывается отъ нихъ такъ близко. Но надежда тогда-то и сильна, когда она торжествуетъ надъ разсудкомъ, и ожиданіе всего живѣе въ ту минуту, когда не знаешь, чего ждешь. Дошедши по слѣдамъ до самой калитки, мистриссъ Фальклендъ сказала:

-- Какъ глупо, что я не взяла съ собою ключа.

-- У меня есть ключъ, отвѣчалъ мальчикъ, опуская руку въ карманъ.

Онъ досталъ ключъ и отомкнулъ калитку. Мистриссъ Фальклендъ начала искать слѣдовъ по ту сторону ограды; но у калитки ихъ не оказалось, хотя они непремѣнно должны бы были остаться на красноватомъ песку. Футовъ за пять отъ калитки увидѣли онѣ пару слѣдовъ того же размѣра, съ пятками, врѣзавшимися въ землю глубже носковъ. Кто-то очевидно спрыгнулъ тутъ съ ограды. Мистриссъ Фальклендъ убѣдилась въ этомъ еще больше, когда, возвратившись назадъ и осмотрѣвши замокъ, нашла на немъ свѣжую кучку песку; оставленную, вѣроятно, ногою, которая на него опиралась. Изидора шла между тѣмъ по слѣдамъ, ведущимъ дальше къ берегу; на одномъ изъ большихъ камней у самой рѣки она нашла слѣдъ краснаго песку, отпечатавшійся на мелкой зеленой травѣ, которая росла на камнѣ.

-- Здѣсь, здѣсь! закричала она.-- Онъ непремѣнно прошелъ здѣсь, и притомъ послѣ дождя, бывшаго вчера съ вечера. Слѣды очень ясны; другіе, идущіе къ рѣкѣ, постарше, и почти совсѣмъ смыты. Ничего мудренаго, что мы найдемъ его здѣсь.

-- Слышишь? сказала мистриссъ Фальклендъ: -- тамъ на верху что-то шумитъ, кажется.

Онѣ начали прислушиваться, но все было тихо. Наконецъ мистриссъ Фальклендъ сказала:

-- Напрасно мы не взяли съ собою еще кого-нибудь, хоть изъ женщинъ. Лѣсокъ такъ невеликъ, что его нетрудно бы было обыскать.

-- Пошлите мальчика, отвѣчала Изидора: -- пусть онъ позоветъ дворецкаго; да и прочіе, я думаю, уже возвратились. Мы подождемъ ихъ здѣсь.

-- Однакоже, Изидора, замѣтила мистриссъ Фальклендъ: -- теперь становится уже темно, а мѣсто это такое мрачное и уединенное. Я думаю, двумъ женщинамъ нехорошо тутъ оставаться.

-- О, Гарри воротится въ одну минуту, возразила Изидора.-- Насъ никто не тронетъ. Каждый крикъ слышенъ съ большой дороги.

Мистриссъ Фальклендъ все еще не рѣшалась; но Изидора продолжала:

-- Такъ мы распорядимся, во избѣжаніи опасности, вотъ какъ: пошлите его за людьми, а сами идите въ паркъ на пригорокъ, откуда видна большая дорога.

-- Я не оставлю тебя здѣсь одну, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ, удивленная этимъ предложеніемъ.

-- Да вѣдь я сто разъ ходила сюда одна, сказала Изидора. Я хочу только войти вонъ на тотъ выступъ, гдѣ мы такъ часто сиживали съ Маріанной. Вы будете меня и видѣть и слышать. Если встрѣтится какая-нибудь опасность, такъ я могу кликнуть пастуховъ, что вонъ тамъ, на лугу; имъ видно будетъ оттуда и васъ. Кромѣ того, Шарлотта стоитъ у окна и не спускаетъ съ насъ глазъ.

Мистриссъ Фальклендъ все еще не рѣшалась. Изидора продолжала:

-- Бѣги, Гарри, поскорѣе въ домъ и приведи сюда Джибсона и кого найдешь. Не теряй ни минуты.

-- Право, мнѣ кажется, это неблагоразумно, сказала мистрисъ Фальклендъ, глядя вслѣдъ мальчику, улетѣвшему стрѣлой.-- Впрочемъ, теперь дѣло сдѣлано; надо послѣдовать твоему совѣту. Пойду на пригорокъ. Только если Гарри не возвратится скоро, иди назадъ.

-- Я ворочусь, какъ только вы меня кликнете, отвѣчала Изидора.-- Оттуда все слышно.

Мистриссъ Фальклендъ пошла къ пригорку въ паркъ, откуда была видна не только вся дорога, тянувшаяся по мысу, но и уголъ скалы, возвышавшейся надъ рѣкою.

Изидора шла между тѣмъ по крутой и каменистой тропинкѣ, проложенной нѣсколько лѣтъ тому назадъ по ея просьбѣ къ выступу скалы, откуда видно было все теченіе рѣки и великолѣпная окрестность.

Это мѣсто возвышалось надъ рѣкою футовъ на десять или двѣнадцать, и до пригорка въ паркѣ было отсюда шаговъ сто. Всходъ былъ крутой; сердце Изидоры билось, когда она достигла вершины, и, можетъ быть, не отъ одного тѣлеснаго движенія. Она не выказала боязни, но частица страха закралась въ ея душу, или, вѣрнѣе, она чувствовала тревожное раздраженіе, которое нельзя собственно назвать страхомъ, но которое часто пораждаетъ тѣже послѣдствія. Взошедши на скалу, она оглянулась; но мистриссъ Фальклендъ не было еще на пригоркѣ. Черезъ минуту она, однако же, показалась, и Изидора спросила: "вы видите большую дорогу?"

Мистриссъ Фальклендъ не разслушала ея вопроса, и она должна была повторить его. Вопросъ былъ, однако же, сдѣланъ не изъ робости. Мысль послать мальчика за людьми, а самой остаться на-сторожѣ основывалась на стратегическомъ соображеніи, довольно удачномъ, если принять въ расчетъ, что оно родилось въ головѣ женщины.

Изидора была убѣждена, что въ лѣсу кто-то скрывается, и знала, какъ важно узнать, кто это именно. Она тотчасъ же сообразила, что если онѣ раздѣлятъ свои силы: если одна станетъ на пригоркѣ въ паркѣ, откуда видна вся дорога и большая часть равнины подъ горою, а другая на выступѣ скалы, откуда взоръ обнимаетъ двѣ другія стороны мыса, то кто-нибудь изъ нихъ непремѣнно увидитъ человѣка, выходящаго изъ лѣсу. Она забыла только, что если это не Эдвардъ де Во, то ни она, ни мать ея не остановятъ его. Возможность неудачи смутно представилась ея уму во время восхожденія на гору; но первою заботою ея было все-таки увѣриться, что она и мать ея обнимаютъ взоромъ надлежащее пространство.

Она повторила свой вопросъ громче, и мистриссъ Фальклендъ отвѣчала:

-- Я вижу все вплоть до рѣки. Однако, становится темно, Изидора; я едва могу разглядѣть домъ.

Изидора оставалась на мѣстѣ; выступъ, на которомъ она стояла, былъ обращенъ на западъ и освѣщенъ больше другихъ мѣстъ. Ей показалось, что надъ ней раздался въ лѣсу шелестъ, какъ-будто кто-то пробирается сквозь кусты,-- и сердце ея сильно забилось. Она начала побаиваться; но любопытсво и мысль о судьбѣ Эдварда удерживали ее на мѣстѣ. Черезъ минуту она замѣтила чей-то неясный образъ, пробиравшійся по закраинѣ скалы надъ нею, и воображеніе дорисовало ей эту фигуру.

-- Вотъ онъ, вотъ онъ! закричала она; но неизвѣстный въ ту же минуту скрылся за деревьями. Онъ, очевидно, шелъ на востокъ, какъ-будто желая ускользнуть въ ту сторону; шумъ раздвигаемыхъ вѣтвей указывалъ его путь. Изидора отступила шага на два, стараясь увидѣть его еще разъ, и стала на самой закраинѣ голой скалы. Вдругъ листья зашумѣли еще сильнѣе. Не успѣвши разсмотрѣть, что шумъ этотъ произошелъ отъ камня, покатившагося изъ-подъ ногъ неизвѣстнаго человѣка, шедшаго гораздо выше, она отскочила прочь, оступилась -- и съ крикомъ упала въ рѣку.

Мистриссъ Фальклендъ тоже вскрикнула и бросилась къ рѣкѣ. Упавши съ высоты, Изидора мгновенно скрылась подъ водою, и глазъ матери видѣлъ только равнину влажнаго зеркала, отражавшаго въ себѣ берегъ съ его камнями и деревьями, да круги, разбѣгавшіеся отъ того мѣста, куда упала дочь ея. Съ крикомъ и ловкостью серны ринулась она по камнямъ и отросткамъ скалы, и въ это же самое время показался изъ лѣсу неизвѣстный. Онъ остановился на минуту на томъ мѣстѣ, откуда упала Изидора, и крикнулъ мистриссъ Фальклендъ: гдѣ она? гдѣ?

-- Тамъ, тамъ! отвѣчала ему мистриссъ Фальклендъ, указывая рукою на рѣку.

Въ эту минуту бѣлое платье показалось надъ водою нѣсколько ниже по теченію рѣки. Фарольдъ бросился со скалы, нырнувъ и тотчасъ же опять показался надъ водою; голова Изидоры покоилась на его плечѣ; лѣвою рукою онъ поддерживалъ станъ ея, а правою разсѣкалъ волны, быстро приближаясь къ берегу близь парка, гдѣ берегъ былъ отложе. Тутъ онъ сложилъ свою ношу на траву; она была блѣдна и недвижна. Мистриссъ Фальклендъ всплеснула руками и воскликнула: "Изидора! Изидора! О, она умерла!"

-- Нѣтъ, возразилъ Фарольдъ, ставши на колѣни и пристально посмотрѣвши въ лицо Изидорѣ: -- нѣтъ, она жива. У утопленниковъ не такія лица. Она въ обморокѣ отъ испуга и скоро очнется.

-- Ради Бога, помогите мнѣ отнести ее въ домъ, сказала мистриссъ Фальклендъ.-- Довершите ваше благодѣяніе; отнести ее туда, гдѣ ее можно будетъ возвратить къ жизни.

-- Какъ? сказалъ цыганъ.-- Быть взятымъ и попасть въ тюрьму? Знаете ли вы, что меня преслѣдуютъ какъ обвиненнаго въ убійствѣ,-- преслѣдуютъ какъ дикаго звѣря? Не сами ли вы выслали людей для поимки убійцы Фарольда.

Страхъ за жизнь дочери заставилъ мистриссъ Фальклендъ забыть о всемъ прочемъ. Фарольдъ пробудилъ ея память; она невольно отступила на шагъ и посмотрѣла на него съ ужасомъ, но въ ту же минуту вспомнила, что онъ спасъ Изидору, рискуя собственною жизнью.

-- Нѣтъ! нѣтъ! Я никогда этому не повѣрю! сказала она.-- Вы не виновны, вы не можете быть виновны въ такомъ преступленіи. Но мы теряемъ время; ради Бога, помогите мнѣ отнести ее домой. Я послала за людьми, но ихъ нѣтъ еще; они придутъ, можетъ быть, нескоро, а она можетъ между тѣмъ умереть. Если вы ее отнесете, прибавила она, замѣтивши, что цыганъ колеблется: -- я даю вамъ честное слово, что васъ у меня не задержатъ, и что вы будете у меня въ домѣ какъ у себя.

-- У себя въ домѣ? воскликнулъ цыганъ.-- У меня нѣтъ дома; но я вамъ вѣрю.

Онъ поднялъ Изидору и быстрыми шагами пошелъ къ дому, только не по полянѣ, гдѣ могъ встрѣтить людей мистриссъ Фальклендъ, а сквозь кусты. Было уже довольно темно, но онъ шелъ не задумываясь, какъ-будто мѣстность знакома ему съ самого дѣтства. Вдругъ онъ остановился и сказалъ мистриссъ Фальклендъ тихимъ голосомъ:

-- Она очнулась. Я чувствую ея дыханіе.

-- Слава Богу, слава Богу! отвѣчала мистриссъ Фальклендъ такимъ же тихимъ голосомъ.

Цыганъ снова тронулся съ мѣста и сказалъ:

-- Такъ вы считаете меня невиннымъ?

-- Да. отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- я не могу повѣрить, чтобы человѣкъ, великодушно рискующій своею жизнію для спасенія чужой, могъ хладнокровно и обдуманно совершить убійство; это не въ природѣ человѣка.

-- Конечно, такъ, сказалъ Фарольдъ, продолжая итти:-- по зачѣмъ же послали вы людей ловить меня какъ волка?

-- Я ихъ не высылала. Но когда они ушли, признаюсь вамъ, я считала васъ виновнымъ.

-- Память о вашемъ братѣ, о человѣкѣ, который любилъ меня, и котораго я любилъ, какъ никого въ мірѣ, должна бы навести васъ на другія мысли. Могъ ли онъ любить человѣка, способнаго на кровавое дѣло?

-- Нѣтъ; но васъ обвиняютъ и въ его смерти.

-- А! воскликнулъ Фарольдъ съ непритворнымъ изумленіемъ.-- Такъ вотъ она, тщательно подготовленная, давно задуманная ложь! Что они обвинятъ меня въ смерти сторожа, этого я ожидалъ: это было естественно, хоть я Богъ знаетъ чѣмъ готовъ бы спасти его; что меня подозрѣваютъ въ убіеніи де Во, и это меня не удивило: люди всегла судятъ по внѣшнимъ признакамъ, а обстоятельства были противъ меня; но чтобы по истеченіи двадцати лѣтъ меня обвинили въ убіеніи человѣка, котораго я любилъ больше всего въ мірѣ,-- нѣтъ, я не думалъ, чтобы безстыдство и подлость могли простираться до такой степени. А вы повѣрили имъ?

-- Нѣтъ, отвѣчала мистиссъ Фальклендъ: -- я этому не повѣрила и высказала имъ мое сомнѣніе ясно и прямо.

-- Такъ на свѣтѣ есть еще хоть немного правосудія! сказалъ цыганъ.-- Когда вамъ было четыре года, я носилъ васъ на рукахъ, какъ несу теперь вашу дочь. Благодарю васъ за то, что вы справедливы къ человѣку, котораго любили любившіе васъ. Нѣтъ, нѣтъ, я не убійца. Не вѣрьте имъ, что бы они ни говорили.

Они подходили къ дому. Мистриссъ Фальклендъ, успокоившись нѣсколько на-счетъ Изидоры, хотѣла спросить Фарольда объ Эдвардѣ. Но цыганъ заговорилъ въ это время снова. Тѣнь отъ деревъ не позволяла ей разглядѣть, въ какую сторону обращены глаза его, но по голосу и словамъ она догадалась, что онъ говоритъ Изидорѣ.

-- Не бойтесь, не бойтесь, говорилъ онъ. Вы въ безопасности, хотя и на рукахъ незнакомаго вамъ человѣка. Матушка ваша здѣсь, съ нами. Прилягте ко мнѣ на плечо и будьте спокойны.

-- Здѣсь вы, маменька? произнесъ слабый голосъ, отозвавшійся въ нѣдрахъ души матери.

-- Здѣсь, здѣсь, душа моя, отвѣчала она.-- Слава Богу, ты въ безопасности.

-- Тс! проговорилъ цыганъ.-- Не забудьте, что еслименя увидятъ, я погибъ. Молчите, если вы сознаете, что я оказалъ вамъ услугу.

-- Величайшую, прошептала мистриссъ Фальклендъ.

Цыганъ, вышедши изъ кустовъ, перешелъ поляну, между опушкой рощи и домомъ.

Въ сумракѣ вечера можно было еще разсмотрѣть три или четыре человѣческія фигуры, шедшія въ глубинѣ парка по дорогѣ къ скалѣ. Цыганъ взглянулъ въ ту сторону и пошелъ къ стеклянной двери дома. Мистриссъ Фальклендъ отворила ее; Фарольдъ внесъ Изидору въ комнату и осторожно опустилъ на софу.

Изидора протянула руки къ матери, с,ъ чувствомъ радости, свойственнымъ существу, возвращенному "сладкой и тревожной привычкѣ бытія". Мать бросилась къ ней въ объятія, и онѣ залились слезами, какъ-будто лишились друга.

Философы правы, говоря, что человѣкъ не знаетъ, что такое радость, пока не испыталъ горя. Любовь Изидоры и ея матери не была возмущаема ни мелкимъ совмѣстничествомъ, ни столкновеніемъ противоположныхъ желаній или образа мыслей, нарушающихъ иногда согласіе родителей съ дѣтьми. Но онѣ не знали, какъ сильно любятъ онѣ другъ друга, пока случай едва не поставилъ между ними преграды могилы. Спасенная Изидора плакала въ объятіяхъ матери,-- кто объяснитъ эти слезы? кто скажетъ, почему однѣ и тѣже перлы являются на глазахъ отъ горя и отъ радости? кто прослѣдитъ движенія безсмертной души? кто объяснитъ, какъ и почему дѣйствуетъ она на свою бренную оболочку?

Онѣ плакали, плакали молча; сердца ихъ были переполнены чувствомъ и неслышно возносили благодаренія къ Богу за невыразимый восторгъ этой минуты.

Спаситель Изидоры сочувствовалъ ихъ счастью. Онъ смотрѣлъ на нихъ, сложа руки на груди, и глаза его свѣтились внутреннимъ удовольствіемъ. Эта сцена и эти лица напоминали ему прошедшее и пробуждали въ немъ тысячу давно уснувшихъ чувствъ. Но онъ не имѣлъ ни времени, ни желанія бродить мысленно по хаосу удовольствій, сожалѣній, желаній, надеждъ и огорченій, выступающихъ въ памяти всякаго, кто жилъ энергически и бурно. Минуты двѣ онъ молчалъ и смотрѣлъ на мистриссъ Фальклендъ и ея дочь, давая волю своему человѣческому чувству и блуждая воображеніемъ въ давноминувшихъ годахъ; но потомъ, очнувшись отъ своей думы, онъ вспомнилъ, что ему пора итти.

-- Я иду, сказалъ онъ: -- да благословитъ васъ Богъ, и да посылаетъ Онъ вамъ всегда въ минуту нужды помощника, столько же готоваго на услугу, какъ я.

-- Постойте, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- вы не должны выйти изъ моего дома безъ награды.

-- Я уже награжденъ, возразилъ цыганъ: -- награжденъ тѣмъ, что встрѣтилъ хотя одно сердце, справедливое даже къ цыгану. Я долженъ итти,-- оставаться мнѣ опасно,-- прощайте.

Но въ эту минуту чья-то мощная рука коснулась плеча его; онъ оглянулся и увидѣлъ передъ собою полковника Маннерса, который все еще держалъ его за воротъ.

-- Вы мой плѣнникъ, сказалъ Маннерсъ мрачно: -- сопротивленіе не поможетъ; сдавайтесь.

-- Конечно, конечно, отвѣчалъ цыганъ съ горечью: -- я попалъ въ ловушку, и теперь биться въ ней безполезно. Боже! сколько разъ клялся я не оказывать никакихъ услугъ! Если не они сами отплатятъ неблагодарностью, такъ какое-нибудь несчастье да случится.

-- На этотъ разъ вы не пострадаете за оказанную мнѣ услугу, сказала мистриссъ Фальклендъ, подходя къ Фарольду: -- я дала вамъ слово и сдержу его. Полковникъ Маннерсъ! выслушайте меня: этотъ человѣкъ, четверть часа тому назадъ, спасъ жизнь моей дочери, рискнувъ своей собственной.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ! воскликнулъ Маннерсъ: -- позвольте узнать, какимъ это образомъ? миссъ Фальклендъ, надѣюсь, здорова?

-- Здорова, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- она упала съ берега въ рѣку и пошла ко дну въ моихъ глазахъ, полковникъ Маннерсъ; если бы онъ не бросился за нею въ ту же минуту, ея не было бы теперь въ-живыхъ.

-- Очень радуюсь ея спасенію, возразилъ Маннерсъ: -- и жалѣю только, что не мнѣ суждено было оказать ей помощь: -- это избавило бы меня отъ тягостной обязанности. Повѣрьте....

-- Нѣтъ, нѣтъ, ни слова больше, полковникъ Маннерсъ, прервала его мистриссъ Фальклендъ: -- выслушайте: онъ бросился въ рѣку, спасъ дочь мою, вынесъ ее на берегъ; она была безъ чувствъ; при насъ никого не было; я умоляла его отнести ее въ домъ. Тогда онъ сказалъ мнѣ свое имя, прибавивъ, что его подстерегаютъ какъ дикаго звѣря, и спросилъ, могу ли я ожидать, чтобы онъ самъ пришелъ къ врагамъ своимъ? Я поручилась ему за его безопасность моимъ честнымъ словомъ, я поклялась ему всѣмъ священнымъ, что его не задержатъ у меня въ домѣ; и онъ пришелъ.

-- Очень жалѣю, отвѣчалъ Маннерсъ спокойно: -- что обѣщаніе это обязываетъ только вась. Если бы дѣло шло о какой-нибудь дружеской услугѣ, я съ величайшимъ удовольствіемъ сдѣлалъ бы вамъ угодное; но теперь я долженъ повиноваться голосу высшаго долга. Я долженъ исполнить предписываемое закономъ; этого требуетъ отъ меня память моего друга, и я исполню мою обязанность. Отъ всего сердца желалъ бы лучше встрѣтить этого человѣка въ другомъ мѣстѣ; но я имѣю право и даже обязанъ арестовать его гдѣ бы то ни было.

-- Какой же это законъ предписываетъ арестовать невинныхъ? спросилъ мрачнымъ голосомъ цыганъ.

-- Виноваты вы или нѣтъ, это рѣшитъ судъ, возразилъ Маннерсъ: -- васъ обвинили въ ужасномъ преступленіи, и обстоятельства говорятъ противъ васъ. Если вы виноваты, вы заслужили казнь; если нѣтъ, вы, безъ сомнѣнія, будете оправданы.

-- Я этого отъ васъ не ожидала, полковникъ Маннерсъ, сказала мистриссъ Фальклендъ: -- неужели вы не уважите моего слова? неужели вы ставите ни во что мою честь? я просила васъ; теперь я требую, чтобы вы его отпустили; я даже кликну, если надо, слугъ, и прикажу его освободить. Онъ спасъ жизнь моей дочери, полковникъ Маннерсъ, онъ пришелъ сюда по моей просьбѣ, надѣясь на мое честное слово, и будь онъ убійцей моего брата, онъ все-таки уйдетъ отсюда свободно.

-- Кажется, вы не подозрѣваете, что онъ дѣйствительно можетъ быть этимъ убійцей, сказалъ Маннерсъ: -- я долженъ извѣстить васъ, что одно изъ главныхъ противъ него обвиненій состоитъ именно въ томъ, что онъ убилъ вашего брата.

-- И обвиненіе это несправедливо, полковникъ Маннерсъ, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ съ жаромъ: -- чѣмъ бы онъ ни былъ теперь, чѣмъ бы онъ ни сдѣлался съ тѣхъ поръ, тогда онъ не былъ способенъ проливать кровь, особенно кровь друга и благодѣтеля. Его могла побудить къ этому только корысть, а эта причина была невозможна: онъ могъ получить отъ брата сколько ему угодно, по первому слову. Я помню, братъ даже говорилъ часто, что онъ отказывается отъ предлагаемаго. Однако же, полковникъ Маннерсъ, повторяю вамъ: какъ бы то ни было, я дала свое слово, и онъ будетъ отпущенъ свободно.

-- Благородная душа! благородная душа! проговорилъ цыганъ.-- На рукѣ моей нѣтъ ни капли невинной крови, свидѣтель Богъ! Я не боюсь ни смерти, ни допроса; но я не могу прожить мѣсяца въ каменной тюрьмѣ. Куда-какъ смѣло объявляетъ онъ мнѣ, что я его арестантъ, когда засталъ меня здѣсь самъ-десятъ; но пусть возьметъ онъ меня за пять сотъ шаговъ отсюда, гдѣ я стоялъ, вытащивши вашу дочь изъ воды; пусть возьметъ меня въ лѣсу или на голомъ скатѣ горы!

Мистриссъ Фальклендъ хотѣла что-то сказать; но въ это время послышался слабый голосъ Изидоры.

-- Полковникъ Маннерсъ, сказала она: -- на пару словъ!

Маннерсъ оглянулся и увидѣлъ, что она лежитъ на софѣ въ другомъ концѣ комнаты; чтобы разслушать хорошенько ея слова, онъ долженъ былъ подойти ближе и выпустить изъ рукъ цыгана. Онъ чувствовалъ также, что, можетъ быть, и для Изидоры не было тайною что ея голосъ подѣйствуетъ на него сильнѣе всякаго другого. Желая исполнить долгъ свой во всей строгости, онъ боялся разговора съ Изидорой, но не могъ не подойти къ ней. Онъ замкнулъ, для вѣрности, двери, и потомъ, видя, что цыганъ стоитъ спокойно, сложивши на груди руки, подошелъ къ Изидорѣ, наклонилъ голову и сказалъ:

-- Слава Богу, что вы не ушиблись.

-- А хотите погубить моего спасителя, отвѣчала Изидора.-- Не спорьте, я не въ состояніи теперь спорить. Я прошу васъ, а не убѣждаю.

-- Этого-то я и боюсь больше всего, отвѣчалъ Маннерсъ, улыбаясь.

-- Не бойтесь, но выслушайте, продолжала Изидора.-- Какъ вы думаете: убійца Эдварда де Во рѣшился бы спасти его кузину, рискуя собственною жизнью?

-- Конечно, это странно, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но....

-- Какъ вы думаете, прервала его опять Изидора: -- человѣкъ, сознающій свою вину, пошелъ бы добровольно въ домъ родственниковъ своей жертвы, затѣмъ только, чтобы отнести туда спасенную имъ дѣвушку? Ваши убійцы, Маннерсъ, странный народъ.

Если бы Изидора могла довольно ясно разсмотрѣть лицо Маннерса, она замѣтила бы на немъ что-то въ родѣ легкаго румянца стыда. Но онъ отвѣчалъ ей:

-- Я не утверждаю, что онъ виновенъ. Я утверждаю только, что законъ повелѣваетъ мнѣ арестовать его и предоставить рѣшеніе суду.

-- Если вы не считаете его виновнымъ, возразила Изидора: -- если все доказываетъ его невинность, если матушка дала ему свое честное слово, если онъ спасъ мнѣ жизнь, если пришелъ сюда единственно ради меня,-- вы должны отпустить его, должны.

Маннерсъ, въ нерѣшимости, взглянулъ на цыгана, мрачно стоявшаго съ сложенными на груди руками и потупленными взорами. Изидора увидѣла, что еще одно слово, и Маннерсъ сдастся; сердце и голосъ ея дрогнули при мысли, что это слово можетъ сдѣлаться впослѣдствіи времени очень важнымъ, но она собралась съ духомъ и произнесла его такъ тихо, что ее могъ разслушать только Маннерсъ:

-- Маннерсъ, вы должны его пустить,-- для меня.

Маннерсъ былъ въ страшномъ замѣшательствѣ. Кто могъ сказать, что сдѣлаетъ и чего не сдѣлаетъ онъ для Изидоры? И если бы онъ еще дѣйствительно считалъ цыгана виновнымъ, онъ не поколебался бы; но онъ вѣрилъ его невинности. Горячность, съ которою мистриссъ Фальклендъ отвергала возможность смерти своего брата отъ руки Фарольда, пробудила въ Маннерсѣ новыя сомнѣнія на-счетъ преступленія, въ которомъ онъ никогда не былъ вполнѣ убѣжденъ. Спасеніе Изидоры и приходъ цыгана въ домъ мистриссъ Фальклендъ такъ сильно говорили въ его пользу, что Маннерсъ началъ сомнѣваться даже и въ убійствѣ де Во. Онъ зналъ, что онъ не судья въ этомъ дѣлѣ, но убѣжденіе его въ виновности или невинности Фарольда должно было рѣшить степень его участія въ его поимкѣ.

Едва только зародилось въ немъ сомнѣніе, какъ явились и другія причины нерѣшительности. Онъ почувствовалъ, что мистриссъ Фальклендъ въ-правѣ требовать ненарушимости даннаго ею слова, а цыганъ въ-правѣ ожидать его исполненія. Если она позоветъ слугъ и прикажетъ освободить цыгана, то ему нельзя будетъ удержать его, и онъ разыграетъ жалкую роль. Это, однако же, не остановило бы его, еслибы онъ не сомнѣвался въ виновности цыгана. Но если много побудительныхъ причинъ заставляютъ человѣка измѣнить свой образъ мыслей, онѣ какъ молотки, кующіе раскаленное желѣзо, ниспадаютъ на него одинъ за другимъ, пока металлъ не приметъ надлежащей формы. Маннерсъ не могъ, однакоже, совершенно отказаться отъ своего долга, и потому обратился къ средству, которое было опасно лично для него, но позволяло ему исполнить просьбу Изидоры, и не нарушить слова, даннаго мистриссъ Фальклендъ.

-- Это очень непріятно, сказалъ онъ послѣ краткаго размышленія:-- что я встрѣтилъ здѣсь человѣка, котораго обязанъ арестовать, и свобода котораго обезпечена вашимъ словамъ. Я не могу не исполнить моей обязанности, мистриссъ Фадьмендъ, но постараюсь согласить ее съ вашимъ обѣщаніемъ. Вы сказали, прибавилъ онъ, обращаясь къ Фарольду: -- что въ лѣсу или на голомъ скатѣ горы я могу взять васъ, если мнѣ удастся, не такъ ли?

-- Да, я сказалъ это и повторяю, отвѣчалъ Фарольдъ.

-- Такъ дѣло кончено, продолжалъ Маннерсъ.-- Я согласенъ, хоть я и усталъ.

-- Кто изъ насъ имѣетъ больше права жаловаться на усталость? возразилъ Фарольдъ.-- За мной съ самого утра гнались изъ лѣсу въ лѣсъ; я долженъ былъ бѣжать отъ преслѣдователей какъ заяцъ отъ собакъ; два раза переплылъ я рѣку, не имѣлъ отдыха ни минуты.

-- Все-равно, отвѣчалъ Маннерсъ: -- я принимаю предложеніе, которое вы сами сдѣлали. Вотъ мои условія: вы пойдете отсюда со мною въ какую сторону вамъ угодно; черезъ четверть часа вы будете такъ далеко, что вамъ нечего бояться посторонняго нападенія,-- и тогда я васъ арестую.

-- Если это вамъ удастся, прибавилъ цыганъ.

-- Разумѣется, отвѣчалъ Маннерсъ.

-- Маннерсъ! сказала Изидора, подзывая его къ себѣ: -- ради Бога, не ходите. Вы не знаете, что можетъ, случиться. Вы рискуете драгоцѣнною жизнью. Не ходите.

Сердце Маннерса сильно забилось при этихъ словахъ. Голосъ прекрасной дѣвушки, просящей его не рисковать своею жизнью, сдѣлалъ на него впечатлѣніе сильнѣе грома пушекъ или топота несущейся въ атаку кавалеріи. Изидора проговорила эти слова очень тихо, и потому въ голосѣ ея слышалось больше нѣжности, нежели сколько она хотѣла выказать.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- я уступилъ вамъ сколько могъ. Я долженъ арестовать его здѣсь, или пойти съ нимъ куда-нибудь, гдѣ мы будемъ одинъ на одинъ, и постараться схватить его тамъ.

-- Отпустите его совсѣмъ, сказала мистриссъ Фальклендъ. Одно обвиненіе совершенно ложно, повѣрьте мнѣ; а что касается до бѣднаго Эдварда, то поступокъ Фарольда съ Изидорою доказываетъ, что онъ и тутъ ни въ чемъ не виноватъ. Зачѣмъ вамъ рисковать жизнью? вы не знаете, сколько человѣкъ могутъ на васъ напасть.

-- Вы справедливы и несправедливы ко мнѣ, сказалъ цыганъ.-- Я не приму ничьей помощи, хоть бы весь міръ захотѣлъ за меня вступиться. Повторяю, что руки мои не обагрены ни каплею невинной крови; онѣ также чисты, какъ руки полковника Маннерса.

-- Кажется, пора кончить этотъ споръ, сказалъ Маннерсъ, обращаясь къ мистриссъ Фальклендъ.-- Я готовъ исполнить мой долгъ. Опасность касается лично меня и никогда не заставитъ меня отступить назадъ. Я не сомнѣваюсь въ успѣхѣ.

-- Не будьте слишкомъ въ немъ увѣрены, замѣтилъ цыганъ.

-- Но послушайте, полковникъ Маннерсъ, сказала Изидора.-- Если онъ согласенъ сказать намъ, что сталось съ Эдвардомъ, такъ не лучше ли выслушать его и отпустить, нежели ставить все на одну карту, не будучи увѣрену въ результатѣ?

-- Да захочетъ ли онъ разсказывать? возразилъ Маннерсъ.

Цыганъ молчалъ. Мистриссъ Фальклендъ отвѣчала за него:

-- Конечно, если вы даете слово отпустить его.

-- Да, если онъ можетъ доказать, что Эдвардъ живъ, сказалъ Маннерсъ.-- Слова тутъ ничего не значатъ: я долженъ имѣть доказательства; иначе я не могу его отпустить. Онъ долженъ не только разсказать мнѣ, что сталось съ Эдвардомъ, но и доказать, что говоритъ правду.

-- Не знаю, имѣю ли я право говорить, что знаю, отвѣчалъ цыганъ.-- И какъ докажу я вамъ, что говорю правду, не оставаясь въ стѣнахъ, гдѣ мнѣ дышать тѣсно, и не рискуя попасть въ тюрьму, гдѣ одинъ мѣсяцъ жизни хуже тысячи смертей? Нѣтъ, нѣтъ, я не стану говорить, когда знаю, что мнѣ не повѣрятъ; я не хочу оставаться взаперти, когда могу освободить себя въ битвѣ одинъ на одинъ, съ такимъ же человѣкомъ, какъ я. Если вы хотите сдержать ваше слово, такъ сдержите его сейчасъ. Пойдемте со мной на вольный воздухъ, въ чистое поле, и тамъ увидимъ, можетъ ли меня остановить чья-нибудь рука, если я хочу итти.

Въ то время, когда онъ говорилъ, двѣ-три неясныя тѣни мелькнули въ окнахъ, озаренныхъ еще вечернимъ свѣтомъ, и цыганъ, опустивши руки, началъ прислушиваться.

-- Теперь поздно, сказалъ онъ.-- Вы продержали меня, пока не воротились злые псы; вы будете имѣть удовольствіе видѣть, какъ задушатъ они свою жертву въ вашихъ глазахъ.

-- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Маннерсъ: -- что за псы?

-- Его догадка, кажется, вѣрна, сказала мистриссъ Фальклендъ: -- мистеръ Арденъ возвратился съ обыска. Несмотря на мое слово и ваше предложеніе, Фарольдъ будетъ арестованъ, за то, что спасъ мою дочь.

-- Не бойтесь, отвѣчалъ Маннерсъ: -- я найду средства сдержать слово. Надо только прежде увѣриться, справедливы ли ваши опасенія. А! кажется, въ передней шумятъ.

Всѣ замолчали. Въ сѣняхъ послышались голоса и шаги. Черезъ минуту нѣсколько человѣкъ подошли къ дверямъ комнаты, въ которой находился Маннерсъ и прочіе.

Шаги прошли, однако же, дальше, въ библіотеку и останолись у ея дверей. Голосъ дворецкаго произнесъ: "здѣсь ея нѣтъ", и они пошли назадъ. Потомъ отворилась дверь въ концертный залъ, и дворецкій сказалъ опять: "и здѣсь ея нѣтъ". Потомъ чья-то рука взялась за ручку дверей, у которыхъ стоялъ Маннерсъ; Маннерсъ поднесъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія. Старикъ попробовалъ-было отворить дверь и сказалъ: "и здѣсь нѣтъ. Эта дверь на ночь замыкается. Странно только, что служанкѣ вздумалось замкнуть ее безъ меня. Не знаю же, сэръ, гдѣ мистриссъ и миссъ Фальклендъ; ужь не исчезли ли, какъ мистеръ Эдвардъ? На-верху ихъ вѣрно нѣтъ; да и тамъ нѣтъ, гдѣ оставилъ ихъ мальчикъ. Ахъ, Боже мой! вѣрно онѣ въ комнатѣ миссъ Маріанны. Не угодно ли вамъ взойти на-верхъ. Я сейчасъ узнаю".

-- Да, пожалуста, отвѣчалъ голосъ Ардена: -- странно, что онѣ послали за тобой, а сами ушли. Почему ты не пошелъ искать ихъ въ лѣсу? лѣсокъ невеликъ.

-- Я послалъ туда мальчика и еще двухъ другихъ, отвѣчалъ дворецкій: -- а самъ воротился, потому-что обыскивать лѣсъ не мое дѣло, и, кромѣ того, у меня было предчувствіе, что вы пожалуете сюда.

Отвѣта мистера Ардена нельзя было раслышать: разговаривающіе шли уже по лѣстницѣ въ верхній этажъ.

-- Теперь, шепнулъ Маннерсъ мистриссъ Фальклендъ: -- позвольте попросить васъ пойти къ мистеру Ардену и занять его, пока я выйду съ Фарольдомъ изъ дому. А вы, миссъ Фальклеидъ, пожалуйста позаботьтесь о себѣ: не оставайтесь въ мокромъ платьѣ. Я не дамскій докторъ, но посовѣтовалъ бы вамъ лечь и выпить глинтвейну.

-- Я послѣдую вашему совѣту, отвѣчала Изидора: -- но берегитесь, ради Бога, и вы. Идите, мы отворимъ двери.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Маннерсъ:-- выходите вы прежде; я не могу тронуться съ мѣста, не узнавши, все ли вокругъ благополучно.

Онъ повернулъ въ замкѣ ключъ и отворилъ дверь какъ можно тише; мистриссъ Фальклендъ и дочь ея вышли въ коридоръ. Изидора остановилась, какъ-будто хотѣла что-то сказать Маннерсу или цыгану; но Маннерсъ сдѣлалъ ей знакъ, чтобы она молчала, и заперъ дверь изъ столовой во внутренніе покои.

-- Теперь, шепнулъ онъ цыгану:-- я осмотрю, свободна ли дорога.

Онъ отворилъ стеклянную дверь и обвелъ глазами поляну. Сумерки облекали землю, и въ темнотѣ нельзя было разглядѣть ничего ясно. Вблизи дома не было, однако же, никого. Маннерсъ оборотился, махнулъ рукою цыгану и сказалъ: "пойдемъ".

Фарольдъ пошелъ.

-- Покамѣстъ мы въ паркѣ, продолжалъ Маннерсъ:-- вы подъ моимъ покровительствомъ и слѣдуете за мною. За оградой вы можете итти, куда угодно.

Фарольдъ кивнулъ головой, и Маннерсъ пошелъ ближайшей дорогой къ опушкѣ. Оттуда онъ повернулъ по аллеѣ къ маленькой лѣстницѣ и калиткѣ, ведущей въ садъ, и вскорѣ они очутились между оградой фруктоваго сада и высокимъ плетнемъ изъ хмѣля. Этимъ дефилеемъ дошли они до половины пути отъ дома къ воротамъ. Тутъ цыганъ вдругъ остановился, но тотчасъ же пошелъ дальше, не сдѣлавши никакого замѣчанія. Тогда и Манцерсъ услышалъ шелестъ въ кустахъ, и не успѣли они сдѣлать двугъ шаговъ, какъ передъ ними стоялъ человѣкъ.

-- Ты садовникъ? спросилъ Маннерсъ, продолжая итти впередъ.

-- Да, отвѣчалъ тотъ: -- ктожь, какъ не садовникъ?

-- Такъ ступай вѣ домъ, продолжалъ Маннерсъ: -- и скажи мистеру Ардену, что полковникъ Маннерсъ проситъ его обождать полчаса; черезъ полчаса я буду назадъ: мнѣ надо переговорить съ нимъ о важномъ дѣлѣ. Мнѣ только надо сходить прежде вотъ съ этимъ добрымъ человѣкомъ.

-- Вы меня извините, отвѣчалъ садовникъ: -- я въ потьмахъ васъ не узналъ. Только вѣдь калитка тутъ заперта; я замкнулъ ее.

-- Такъ отомкни и потомъ ступай въ домъ.

-- Слушаюсь. А этотъ, вы изволите говорить, съ вами? Онъ смотритъ....

-- Оставь его, прервалъ его Маннерсъ, довольно строгимъ голосомъ: -- у меня съ нимъ важное дѣло; иначе онъ не былъ бы здѣсь. Отворяй поскорѣе.

Садовникъ отворилъ калитку и спросилъ, оставить ли ключъ въ замкѣ.

-- Нѣтъ, я ворочусь другой дорогой, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Выходите, прибавилъ онъ, обращаясь къ Фарольду: -- и ведите меня, куда вы говорили.

Фарольдъ вышелъ; Маннерсъ еще разъ повторилъ приказаніе садовнику и пошелъ за нимъ.

ГЛАВА XXI.

-- Странное приключеніе! думалъ Маннерсъ, идя по дорогѣ вслѣдъ за цыганомъ. Я поступилъ, кажется, не совсѣмъ благоразумно; впрочемъ, другого средства не было. Можетъ быть, мнѣ слѣдовало арестовать его, когда еще было можно; чтожь! сдѣлаю теперь, что могу.

Такъ думалъ рѣшительный, дѣятельный Маннерсъ, всему свѣту извѣстный своею храбростью и счастьемъ; но другой Маннерсъ, чувствительный, великодушный и даже нѣсколько мечтательный, извѣстный только себѣ да немногимъ друзьямъ, думалъ иначе. Я уже старался показать сліяніе этихъ двухъ натуръ въ его личности, и, вѣроятно, это явленіе не осталось для читателя загадкою, потому-что оно не выдумка.

Второй Маннерсъ, главнымъ правиломъ котораго было не выказываться, и который говорилъ такъ тихо, что хотя рано или поздно онъ обыкновенно настаивалъ на своемъ, но голоса его не слышалъ сначала даже его двойникъ, судилъ о своемъ положеніи совершенно съ иной точки зрѣнія. Онъ сознавался, что странно и даже глупо поддаваться сомнительнымъ догадкамъ, когда есть положительные факты, но что-то говорило ему, что цыганъ невиненъ въ приписываемыхъ ему преступленіяхъ.

Онъ очень желалъ убѣдиться въ невинности Фарольда или по-крайней-мѣрѣ найти такія причины вѣрить ей, которыя оправдали бы передъ разсудкомъ его чувства. Онъ не видѣлъ никакого средства достигнуть этой цѣли, если самъ цыганъ не объяснитъ ему всѣхъ подозрительныхъ обстоятельствъ этой исторіи. Но какъ завести разговоръ, который привелъ бы къ этому результату? какъ предложить вопросы, не встревоживши цыгана, незнакомаго съ ихъ цѣлью? Это надо было обдумать, а думать было некогда.

Маннерсъ шелъ въ молчаніи за цыганомъ къ горѣ. На поворотѣ дороги оба они оглянулись, желая увѣриться, не слѣдитъ-ли за ними садовникъ. Дневной свѣтъ почти совсѣмъ померкъ на небѣ, но ограда парка была такъ близко, что они ясно увидѣли замкнутую калитку. Тамъ никого не было. Нѣсколько дальше стояла хижина, и въ окнѣ ея свѣтился слабый огонекъ. Маннерсъ остановился и взглянулъ на часы,-- потомъ, продолжая итти за цыганомъ, сказалъ довольно небрежно:

-- Какъ привѣтливо смотритъ англійская хижина!

Ему хотѣлось только завязать какъ-нибудь разговоръ; но цыганъ, кажется, не былъ расположенъ къ бесѣдѣ.

-- Норы для крысъ, мышей и лисицъ! сказалъ онъ: -- Божье небо для тварей,-- вотъ кровля!

Онъ говорилъ сурово, но все-таки заговорилъ, а Маннерсу только этого и хотѣлось. Онъ отвѣчалъ:

-- Такъ вы думаете, что Господь надѣлилъ человѣка дарованіями и умомъ не затѣмъ, чтобы онъ извлекалъ изъ нихъ пользу?

-- Не затѣмъ, чтобы строить муравейники изъ праха, отвѣчалъ цыганъ.

-- Какже иначе защищаться ему отъ бури и непогоды, отъ лѣтняго зноя и зимняго холода? спросилъ Маннерсъ.

-- Въ этой защитѣ нѣтъ нужды! Не превратись онъ изъ творенія Божія въ твореніе нѣги и роскоши, перемѣна временъ года дѣйствовала бы на него также благотворно, какъ на звѣрей и землю, изъ которой они созданы. А что до бурь и непогодъ, такъ молнія сражаетъ его въ палатахъ точно также, какъ на горѣ и въ болотѣ; вихрь, пролетающій въ открытомъ полѣ мимо путника, обрушиваетъ размалеванныя стѣны на головы ихъ жильцовъ.

Маннерсъ увидѣлъ, что понятія ихъ расходятся діаметрально въ разныя стороны, и что имъ никогда не сойтись. Онъ вдругъ поворотилъ разговоръ къ занимавшему его предмету.

-- Мы разногласимъ, сказалъ онъ: -- и, разумѣется, должны разногласить на-счетъ всего; но въ одномъ, я думаю, мы съ вами согласны.

-- Не знаю, отвѣчалъ цыганъ коротко.-- Въ чемъ это?

-- Въ томъ, что творенія одного Бога должны помогать другъ другу.

-- Если вы такъ думаете, возразилъ цыганъ, оборачиваясь къ нему: -- зачѣмъ же вы стараетесь меня мучить? Или вы думаете, что цыганъ не такое же твореніе Божіе, какъ и вы?

-- Я не стараюсь васъ мучить, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Напротивъ того, если бы кто-нибудь вздумалъ васъ мучить, я первый за васъ бы вступился. Ни теперешняя, ни прошедшая наша встрѣча не даетъ вамъ права предполагать, чтобы я захотѣлъ васъ мучить, если бы даже могъ.

-- Говорю вамъ, отвѣчалъ цыганъ: -- что прожить одинъ день въ великолѣпнѣйшей палатѣ было бы для меня пыткой. Каково же сидѣть въ тюрьмѣ?

-- Это зависитъ отъ вашего чувства, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Я же, препровождая васъ въ тюрьму, хотѣлъ только исполнить предписываемое законами моей родины: представить виновнаго на судъ; а не мучить васъ. Вы не можете сказать, чтобы я не считалъ васъ такимъ же человѣкомъ, какъ я; я со всякимъ поступилъ бы точно также, и ваши особенныя понятія даже заставили бы меня арестовать васъ съ большею осмотрительностью, нежели всякаго другого.

-- И чтожь, были вы въ этомъ случаѣ осмотрительны? спросилъ цыганъ съ горькимъ упрекомъ.-- Обдумали вы, имѣете ли вы право подозрѣвать меня? разсмотрѣли вы, не ложны и не обманчивы ли обстоятельства, на которыхъ основываютъ обвиненіе? развѣдали вы, не питаютъ ли ко мнѣ страха или ненависти тѣ, которые противъ меня свидѣтельствуютъ? розъискали вы все это, когда рѣшились предать меня въ руки людей, которыхъ злоба не знаетъ правосудія?

-- Я не судья, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Только судья можетъ дѣлать подобныя изслѣдованія.

-- А развѣ вы полицейскій или тюремщикъ? спросилъ цыганъ.-- Вы преслѣдовали меня, какъ-будто предписаніе арестовать меня у васъ въ карманѣ.

-- Я не полицейскій, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но каждый подданный этой страны имѣетъ право и даже обязанъ арестовать человѣка, обвиненнаго въ убійствѣ. Возвращаюсь къ тому, что я хотѣлъ сказать: исполняя долгъ подобнаго рода, я всегда поступилъ бы осмотрительнѣе противъ человѣка вашего класса, или, если хотите, націи. Имѣй я положительныя доказательства, что васъ обвиняютъ ложно, я, конечно, не старался бы арестовать васъ.

-- Да въ чемъ же состоитъ это обвиненіе? спросилъ цыганъ, оборотившись къ Маннерсу.

-- Васъ обвиняютъ во многомъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но арестовать васъ велѣно собственно по поводу убійства Эдварда де Во.

Цыганъ захохоталъ.

-- О, въ этомъ мнѣ нетрудно было бы оправдаться. Руки мои не обагрены его кровью.

-- Такъ оправдайтесь! сказалъ Маннерсъ, съ каждымъ словомъ все болѣе и болѣе убѣждаясь въ невинности цыгана.-- Послѣ того васъ обвинили и въ двухъ другихъ преступленіяхъ; но объ этомъ я ничего не знаю, кромѣ того, что одно изъ этихъ обвиненій ложно. Если вы мнѣ докажете, что не виноваты въ убіеніи де Во, такъ я предоставляю вамъ полную свободу итти куда угодно; если же нѣтъ, такъ вотъ мы на голомъ скатѣ горы, гдѣ никто не можетъ явиться на-помощь ни къ вамъ, ни ко мнѣ, и я не пущу васъ дальше.

Можно быть очень умнымъ человѣкомъ, и все-таки не понимать всѣхъ извилинъ чужой души. Маннерсъ, почти доведя цыгана до желаемаго признанія, вдругъ испортилъ все дѣло угрозой. Ему стало досадно на свои слова; но онъ никакъ не предполагалъ, чтобы они произвели на цыгана такое дѣйствіе.

Цыганъ сдѣлалъ два шага впередъ, оборотился и сталъ лицомъ къ лицу передъ Маннерсомъ.

-- Полковникъ Маннерсъ! сказалъ онъ.-- Рука моя не замарана ни каплею крови вашего друга. Клянусь вамъ въ этомъ небесами и Творцемъ небесъ! Я могъ бы доказать вамъ мою невинность, но ничьи угрозы не заставятъ меня говорить. Вы говорите, что не пустите меня дальше, если можете остановить; но я еще не связанъ и не въ тюрьмѣ. Я не скажу вамъ, что я знаю, не представлю вамъ никакихъ доказательствъ; возьмите меня, если можете.

Маннерсъ ждалъ, что онъ воспользуется проворствомъ своихъ ногъ, и не сомнѣвался, что успѣетъ еще схватить цыгана, хотя онъ былъ двумя шагами впереди. Они стояли на маленькой площадкѣ на скатѣ горы; съ одной стороны, шагахъ въ пяти отъ нихъ, тянулась крутая дорога, съ другой -- возвышалась стѣна горы. Если бы цыганъ вздумалъ бѣжать по дорогѣ, то долженъ бы былъ оборотиться, и это замедлило бы его бѣгство; бросившись же въ другую сторону, онъ встрѣтилъ бы Маннерса.

Но, къ удивленію Маннерса, онъ не трогался съ мѣста; онъ стоялъ, сложивши руки на груди, и, очевидно, хотѣлъ рѣшить споръ борьбою. Маннерсъ улыбнулся, понявши его намѣреніе и будучи увѣренъ, что легко осилитъ и двухъ такихъ противниковъ.

-- Это глупо, сказавъ онъ цыгану: -- если вы думаете, что вы сильнѣе меня, такъ вѣдь я могъ бы васъ уничтожить саблей. Но такъ-какъ вы хотите непремѣнно поединка, такъ я готовъ драться равнымъ оружіемъ, и сниму саблю, которую не стану обнажать противъ безоружнаго; помните только...

-- Оставьте вашу саблю при себѣ! сказалъ цыганъ.-- Обнажайте ее! Я не такъ безоруженъ, Какъ вамъ кажется.

И онъ досталъ изъ-подъ широкаго кафтана оружіе, которымъ запасся, какъ мы видѣли, уходя изъ табора.

Было уже довольно темно и солнце зашло; сѣрый свѣтъ вечерней зари, не угасшій еще на западѣ долины, отражался отъ извилинъ рѣки и падалъ на мѣсто, гдѣ стояли Маннерсъ и цыганъ; двѣ или три звѣздочки уже выглядывали изъ-за тучь, и свѣтъ мѣсяца уже серебрилъ горизонтъ; но нужно было имѣть зоркіе глаза, Чтобы слѣдить за движеніемъ клинка въ непріятельской рукѣ. Маннерсъ не колебался. Его раздражилъ нѣсколько надменный вызовъ цыгана. Подобныя вещи вообще не дѣлали на него особеннаго впечатлѣнія, но теперь онъ подумалъ: "хорошо же! пусть онъ убѣдится, что цыганъ не всеобъемлющій геній. Странная судьба! Меня вызвалъ отецъ моего друга, и я дерусь съ цыганомъ!" "Вы сами будете виноваты въ послѣдствіяхъ, сказалъ онъ, обнажая свою саблю. Я не хотѣлъ этого, но вы меня принуждаете."

-- Да, я буду виноватъ въ послѣдствіяхъ, отвѣчалъ цыганъ, -- и клинки ихъ скрестились.

Есть два рода храбрыхъ людей: одни бросаются въ опасность горячо и порывисто, другіе встрѣчаютъ ее спокойно и равнодушно. Маннерсъ принадлежалъ къ послѣднимъ. Можетъ быть, не было на свѣтѣ человѣка, который меньше его поддавался бы мысли о личной опасности, и потому онъ всегда дѣйствовалъ какъ зритель. Въ настоящемъ, случаѣ онъ скоро увидѣлъ, что составилъ себѣ слишкомъ низкое понятіе объ искуствѣ цыгана: Фарольдъ умѣлъ владѣть оружіемъ; онъ былъ хорошій практикъ, хотя и не зналъ теоріи этого искусства; дѣятельность и гибкость мускуловъ давали ему много преимущества. Это огорчило Маннерса,-- не потому, чтобы онѣ опасался за себя, но потому, что онъ желалъ обезоружитъ противника, не нанося ему раны; а это было очень трудно, если не невозможно. Нѣсколько времени онъ упорно старался достигнуть этой цѣли и даже рисковалъ для нея собственною безопасностью. Наконецъ, однако же, это его утомило, и онъ увидѣлъ, что надо покончитъ поединокъ такъ или иначе, хотя и не хотѣлъ сдѣлать нападенія, которое могло бы стоить жизни его противнику. Онъ рѣшился повести игру, опасную для него, но спасительную для цыгана; пользуясь своею силою и ростомъ, онъ оттѣснилъ его къ крутому скачу горы. Въ-торопяхъ онъ дурно отпарировалъ ударъ цыгана, и клинокъ Фарольда прошелъ сквозь его платье; но цѣль была достигнута: онъ обезоружилъ цыгана, схватился съ нимъ, повалилъ его на землю и поставилъ колѣно ему на грудь.

Это было сдѣлано въ одну минуту; Фарольдъ не успѣлъ опомниться, какъ лежалъ уже на землѣ и увидѣлъ саблю британскаго офицера у своего горла. Онъ лежалъ тихо и безмолвно, не дѣлая даже инстинктивнаго движенія защититься отъ котораго не удержался бы человѣкъ менѣе рѣшительный.

-- Теперь вы дадите мнѣ объясненіе, сказалъ Маннерсъ.

-- Никогда! отвѣчалъ цыганъ тихимъ, но твердымъ голосомъ.

Маннерсъ колебался съ минуту, потомъ всталъ и вложилъ саблю въ ножны.

-- Испытаю другія средства, подумалъ онъ.

Въ продолженіи всего этого времени Маннерсъ началъ лучше понимать и цѣнить цыгана; но ему надо было многое обдумать; много мыслей и чувствъ сталкивались у него въ душѣ; онъ не забылъ обстоятельствъ, наведшихъ его на догадку, что де Во убитъ цыганомъ, и оставшихся необъясненными; но не забылъ и того, что такіе признаки часто бываютъ обманчивы; противъ нихъ говорили положительные факты: спасеніе Изидоры и приходъ цыгана въ домъ мистриссъ Фальклендъ. Добрая слава, которою пользовался онъ, по словамъ мистрисъ Фальклендъ, въ молодости, уваженіе, которое оказывалъ ему ея покойный братъ,-- все говорило, что онъ не дюжинный человѣкъ. Безъ всего этого Маннерсъ приписалъ бы его упорное молчаніе сознанію вины; но теперь, видя, что онъ во всемъ поступаетъ не такъ, какъ другіе, подумалъ, что, можетъ быть, и въ этомъ случаѣ онъ имѣетъ свои побудительныя причины молчать.

-- Попробую съ нимъ необыкновенныя средства, подумалъ Маннерсъ: -- можетъ быть, это будетъ полезнѣе.

-- Отчего вы не хотите объясниться? спросилъ онъ его.-- Это избавило бы насъ обоихъ отъ многихъ непріятностей.

-- По-неволѣ я не сдѣлаю ничего въ мірѣ, отвѣчалъ цыганъ, приподымаясь на локоть.

-- Такъ я не хочу васъ принуждать, возразилъ Маннерсъ, понявшій изъ этого отвѣта причину его упорства.-- Встаньте, Фарольдъ, и выслушайте меня; я не раздѣляю тѣхъ чувствъ, которыя, по вашему мнѣнію, питаютъ къ вашему племени мои одноземцы. Вы видѣли, какъ я съ вами поступалъ и поступаю. Вы должны думать обо мнѣ лучше.

Цыганъ опустилъ голову.

-- Вы сдержали ваше слово, отвѣчалъ онъ: -- вы привели меня на такое мѣсто, гдѣ мы могли помѣряться равнымъ оружіемъ, и вы одержали верхъ. Что еще?

-- Я щадилъ васъ, когда могъ васъ ранить, возразилъ Маннерсъ: -- и теперь отпускаю васъ, когда могъ бы васъ арестовать.

-- Вы отпускаете меня? спросилъ цыганъ голосомъ удивленія: -- и безъ условій?

-- Безъ всякихъ условій, кромѣ тѣхъ, которыя предпишетъ вамъ ваше собственное сердце, когда вы выслушаете, что я вамъ скажу.

-- Такъ и вы одинъ изъ немногихъ благородныхъ? сказалъ цыганъ, вставая.-- Я былъ къ вамъ несправедливъ.

-- На свѣтѣ больше благородныхъ людей, нежели вы думаете, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Но выслушайте меня, и увидимъ, каково-то ваше сердце. Эдвардъ де Во мнѣ другъ и товарищъ. Мы сражались въ однихъ рядахъ, ходили другъ за другомъ въ болѣзни, спасали другъ друга отъ опасностей, и будь онъ мнѣ братъ, я не могъ бы любить его больше. Вчерашней ночью онъ вышелъ изъ дому, пошелъ къ человѣку, съ которымъ, сколько извѣстно, у него нѣтъ никакихъ дѣлъ, и съ тѣхъ поръ не возвращался. Не естественно ли было съ моей стороны постараться отыскать его какъ можно скорѣе?

-- Да, да, конечно! отвѣчалъ цыганъ.

-- Я отправился искать его,-- продолжалъ Маннерсъ: -- и узналъ по слѣдамъ, что онъ ушелъ съ неизвѣстнымъ въ отдаленное мѣсто, гдѣ слѣды его вдругъ исчезали. Это уже пробудило во мнѣ подозрѣнія; но что долженъ былъ я подумать, замѣтивши, что это мѣсто залито кровью? Что долженъ быль я дѣлать?

-- Вы должны были предположить, что онъ убитъ, и преслѣдовать убіицу, смѣло отвѣчалъ Фарольдъ.-- Я осудилъ васъ слишкомъ поспѣшно; но мы такъ привыкли къ несправедливостямъ, что всегда готовы смотрѣть на васъ съ дурной стороны; въ настоящемъ же случаѣ сознаніе невинности скрывало отъ меня половину обстоятельствъ, бросающихъ на меня подозрѣніе.

-- Да, обстоятельства говорили сильно противъ васъ, сказалъ Маннерсъ: -- къ нимъ присоединились разные мелкіе факты и возвысили ихъ на степень доказательствъ смерти Эдварда и вашей вины; я былъ бы не достоинъ имени его друга, не достоинъ названія человѣка, если бы не преслѣдовалъ васъ такъ, какъ я это сдѣлалъ.

-- Это правда, сказалъ цыганъ.

-- И несмотря на все это, продолжалъ Маннерсъ: -- говорю вамъ, что я считаю васъ невиннымъ. Можетъ статься, это съ моей стороны глупо,-- я могу ошибаться,-- вѣра моя основана Богъ вѣсть на чемъ,-- а между тѣмъ я этому вѣрю. Все говоритъ противъ васъ, но я чувствую, что вы невинны; я могу арестовать васъ -- и оставляю вамъ свободу.

Маннерсъ замолчалъ. Цыганъ, сложивши руки и потупивши глаза, былъ, казалось, погруженъ въ глубокую думу.

-- Я обратился къ вашему разсудку, продолжалъ Маннерсъ, давши ему время обдумать сказанное: -- доказалъ вамъ, что преслѣдованіе было съ моей стороны дѣломъ справедливымъ, и что я не изъ числа несправедливыхъ, питающихъ предубѣжденіе противъ всего вашего племени. Я поступилъ съ вами великодушно, я даже отступилъ отъ строгаго смысла закона; я предоставилъ вамъ полную волю, и обращаюсь теперь къ вашему сердцу.

-- Говорите, говорите! сказалъ цыганъ:-- я люблю слушать такія рѣчи.

-- Я уже сказалъ вамъ, какъ сильно привязанъ я къ Эдварду де Во, продолжалъ Маннерсъ: -- и какія тѣсныя узы дружбы насъ связываютъ. Судите же, что долженъ чувствовать я въ эту минуту, не зная, живъ онъ или мертвъ, здоровъ или болѣнъ. Но выслушайте дальше. Есть причины думать, что онъ погибъ; и въ этомъ убѣжденіи остаюсь не только я, другъ его, но и всѣ ему близкіе, всѣ, съ которыми онъ связанъ нѣжнѣйшими узами. Можете вообразить себѣ ихъ мученіе. Мистриссъ Фальклендъ, дочь ея, которой вы спасли жизнь,-- отецъ де Во, лордъ Дьюри....

Цыганъ вскочилъ, заскрежеталъ зубами и, съ яростью поднявши руку къ небу, воскликнулъ:

-- Да поразитъ его мщеніе небесное!

-- Хорошо, продолжалъ Маннерсъ; замѣтивши, что сдѣлалъ ошибку:-- оставимъ его; есть еще другіе, которые принимаютъ въ судьбѣ Эдварда участіе больше его и насъ. Есть молодая дѣвушка, прекрасная, чувствительная, всѣми любимая, благословляемая бѣдными и страждущими,-- дѣвушка, которою гордятся всѣ друзья ея, дочь родителя, слишкомъ рано похищеннаго смертью, любимаго и уважаемаго и вами,-- дочь покойнаго лорда Дьюри, миссъ де Во....

-- Что же она? что? А, я догадываюсь, проговорилъ цыганъ торопливо.

-- Вы легко можете себѣ вообразить ея чувства, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Вѣроятно, вамъ извѣстно, что она уже нѣсколько лѣтъ какъ помолвлена за Эдварда, и что они другъ друга любятъ. Черезъ нѣсколько недѣль они должны были соединиться на-вѣки. Посудите же, что должна она теперь чувствовать! Разскажу вамъ только, въ какомъ положеніи я ее оставилъ. Медикъ сказалъ мнѣ, что страхъ и опасеніе за Эдварда серьёзно пошатнули ея здоровье, и что нельзя даже ручаться за ея жизнь, если эта нравственная агонія не будетъ прекращена какимъ бы то ни было вѣрнымъ извѣстіемъ.

-- Это дѣло другое, это дѣло другое!, сказалъ цыганъ.-- Дайте, однако же, подумать.

-- Да, подумайте, и подумайте объ этомъ хорошенько, сказалъ Маннерсъ.-- Подумайте, что должно чувствовать молодое, любящее сердце, рано лишившееся отца и матери и сосредоточившеевсю привязанность свою на человѣкѣ, вполнѣ заслуживающемъ такой любви. Подумайте, что должна она была почувствовать, когдя предметъ любви ея исчезъ вдругъ такъ странно и неожиданно: онъ пропадаетъ безъ слѣда, и все говоритъ, что причина его долгаго отсутствія кровавая насильственная смерть! Подумайте, что должна чувствовать невѣста его, что долженъ почувствовать я, товарищъ и другъ его, и, если у васъ не каменное сердце, вы сейчасъ же разсѣете, сколько это отъ васъ зависитъ, нашу томительную неизвѣстность и опасенія.

-- Ни слова больше, ни слова! сказалъ цыганъ.-- Я разрѣшу всѣ ваши сомнѣнія,-- съ легкимъ условіемъ... Я не предвидѣлъ всего этого.... Какъ глупецъ, я не обдумалъ, что событія, простыя и ясныя для меня, потому-что я былъ въ нихъ дѣйствующимъ лицомъ, встревожатъ тѣхъ, кто видитъ только результатъ; меня побуждали другія чувства, я былъ занятъ другимъ. Мои люди готовы были погубить себя и меня, слѣдуя своимъ прихотямъ и не слушая моихъ приказаніи; вѣтренный, но невинный юноша готовъ пасть жертвою за виновнаго упрямца. Я долженъ былъ наказать виновнаго и постараться спасти невиннаго, и меня преслѣдовали цѣлый день какъ дикаго звѣря. Мнѣ нетрудно было позабыть, что обстоятельства, очень простыя сами по себѣ, могутъ пробудить сильныя опасенія въ тѣхъ, кому они мало извѣстны. Но и кромѣ-того я имѣлъ еще другія причины не говорить того, что знаю. Теперь эти причины уничтожены другими, сильнѣйшими. Ради миссъ де Во я скажу, чего не сказалъ бы ради спасенія своей собственной жизни,-- только съ условіемъ.

-- Говорите, въ чемъ состоятъ эти условія, отвѣчалъ Маннерсъ: -- и если они не невозможны, такъ вы можете быть увѣрены въ моемъ согласіи.

Цыганъ подумалъ нѣсколько минутъ и сказалъ:

-- Я укажу вамъ средство увидѣть де Во, и вы найдете его если не здоровымъ, то въ хорошихъ рукахъ. Слушайте. Человѣкъ, у котораго онъ теперь находится, пріѣхалъ недавно изъ Америки по собственнымъ дѣламъ, но еще не рѣшился, приступить ли къ дѣлу, или нѣтъ. Если пребываніе его въ Англіи сдѣлается кому-нибудь извѣстнымъ, то это можетъ заставить его исполнить свое намѣреніе раньше, нежели онъ думалъ, или помѣшаетъ ему измѣнить его сообразно обстоятельствамъ, или....

-- Словомъ, прервалъ его Маннерсъ: -- онъ желаетъ оставаться въ неизвѣстности, и, разумѣется, имѣетъ на это полное право. До причинъ мнѣ нѣтъ дѣла. Вы забываете только, что я, вѣроятно, его не знаю, а если и знаю, то не выдамъ.

-- Вы ошибаетесь, возразилъ цыганъ.-- Вы, вѣроятно, его знаете. Я знаю, что вы его видѣли и уважаете. Я требую вотъ чего: если вы увидите де Во и узнаете человѣка, у котораго онъ находится, то ни подъ какимъ предлогомъ и никому не должны сказывать его настоящаго имени. Признайте его за того, за кого онъ себя выдастъ.

-- Разумѣется, разумѣется, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Пусть сохраняетъ свое инкогнито сколько ему угодно.

-- Еще одно, продолжалъ цыганъ.-- Вы ни подъ какимъ видомъ не должны приводить въ этотъ домъ отца Эдварда де Во и не давать ему адреса.

-- Это что-то необыкновенное, возразилъ Маннерсъ.-- Человѣкъ, о которомъ вы говорите, долженъ быть врагъ лорда Дьюри.

-- Онъ былъ когда-то это другомъ, отвѣчалъ цыганъ: -- и, можетъ быть, лордъ Дьюри и теперь еще называетъ его этимъ именемъ: нельзя угадать, какъ вздумаетъ честить онъ людей, которыхъ ненавидитъ. Нѣтъ еще и недѣли, какъ онъ предлагалъ мнѣ золото и увѣрялъ въ своей дружбѣ; но я знаю его насквозь.

Что бы ни думалъ Маннерсъ объ очевидной ненависти между лордомъ и Фарольдомъ, онъ счелъ за-лучшее не рисковать успѣхомъ своего предпріятія, защищая лорда, тѣмъ болѣе, что цыганъ могъ предписывать теперь какія ему угодно условія.

-- Я знаю лорда Дьюри слишкомъ недавно, сказалъ онъ: -- и не могу судить о его характерѣ.

-- Надо много, много лѣтъ, отвѣчалъ цыганъ: -- чтобы узнать его такъ, какъ я, или надо имѣть случай подмѣтить вспышку, какія невольно вырываются изъ груди человѣка и вдругъ озаряютъ тьму и тайну его души.

-- Во всякомъ случаѣ, сказалъ Маннерсъ: -- человѣколюбіе требуетъ извѣстить его, что сынъ его живъ, и вы, конечно, не запретите мнѣ этого.

-- Объ этомъ спросите у того, къ кому я васъ поведу, отвѣчалъ Фарольдъ.-- Съ меня довольно, что я не употреблю во зло его довѣрія, что я не рискну успѣхомъ его предпріятія, увлекаемый сожалѣніемъ къ несчастной дѣвушкѣ. Я знаю, что давши слово, вы его сдержите. Ваши поступки ручаются мнѣ въ этомъ. Согласны вы на мои условія?

-- Согласенъ, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Прошу только покончить это дѣло какъ можно скорѣе.

-- Видите, отвѣчалъ цыганъ, указывая на цѣпь отдаленныхъ горъ: -- мѣсяцъ только-что выходитъ изъ-за деревъ; когда онъ подымется въ небо на десять локтей, вы найдете меня на этомъ мѣстѣ, и я поведу васъ къ де Во.

-- Я думалъ, что вы поведете меня сейчасъ, сказалъ Маннерсъ.

-- Не сомнѣвайтесь во мнѣ, возразилъ цыганъ мрачно, тотчасъ же замѣтивши, что отсрочка пробудила въ Маннерсѣ легкое подозрѣніе. Клянусь вамъ Богомъ, которому покланяюсь, клянусь вамъ небесами и моею жизнью, я не обману васъ! Вы пощадили меня, когда могли засадить меня въ тюрьму, и я не обману васъ и мысленно.

-- Вѣрю, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Но мнѣ хотѣлось бы принести въ Морлей-гоузъ извѣстіе объ Эдвардѣ и утѣшить его родныхъ. Не могу ли я итти съ вами сейчасъ же?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ цыганъ.-- Я долженъ позаботиться и о своихъ. Несчастныя обстоятельства вчерашней ночи заставили, ихъ разсѣяться и скрыться; я остался посмотрѣть, нельзя ли освободить жертву, попавшую въ ловушку, поставленную другимъ. Товарищи мои не знаютъ, гдѣ я, и я самъ не знаю, все ли у насъ въ таборѣ благополучно. Я долженъ узнать, какъ провели этотъ день люди, которыхъ я обязанъ защищать и руководить.

-- Пусть такъ, сказалъ Маннерсъ: -- но позвольте мнѣ покрайней-мѣр.ѣ увѣдомить родственниковъ Эдварда, что онъ живъ и въ безопасности.

-- Если вы вѣрите моимъ словамъ, отвѣчалъ цыганъ.-- Онъ живъ и въ безопасности. Не говорите только, что онъ здоровъ:, онъ болѣнъ душою и тѣломъ, и выздоровѣетъ, вѣроятно, нескоро.

-- Это плохо, сказалъ Маннерст: -- но все-таки лучше, нежели мы надѣялись. Извѣстіе, что онъ въ безопасности, много утѣшитъ любящихъ его. Я вѣрю вамъ вполнѣ. Въ назначенный часъ я буду здѣсь, хотя и не привыкъ измѣрять время локтями по небу; кромѣ того, изъ Морлей-гоуза положеніе мѣсяца кажется иначе, нежели отсюда.

Цыганъ улыбнулся неумѣнью Маиперса считать время по способу, хорошо извѣстному ему.

-- Хорошо, сказалъ онъ: -- приходите сюда ровно черезъ два часа. Я буду васъ ждать. Между тѣмъ будьте спокойны насчетъ вашего друга и смѣло утѣшайте его родныхъ. Вы поступили благородно, и надъ нами есть благословляющій великодушныхъ.

Съ этими словами онъ прыгнулъ съ пригорка на то мѣсто, гдѣ подъ кустомъ лежалъ тесакъ, выбитый изъ руки его Маннерсомъ. Фарольдъ поднялъ его и хотѣлъ-было вложить въ ножны; но внезапная мысль блеснула у него въ головѣ; онъ поднялъ его и минуты двѣ смотрѣлъ на него молча.

Потомъ онъ переломилъ клинокъ на колѣнѣ, бросилъ его съ горы, и ушелъ, не думая, кажется, о томъ, что Маннерсъ стоитъ и смотритъ на его выходку.

Маннерсъ улыбнулся и пошелъ назадъ. Улыбка эта относилась вѣроятно, къ гнѣву Фарольда на бездушный предметъ, которымъ онъ не умѣлъ владѣть. Во всякомъ случаѣ, получивши извѣстіе о другѣ, Маннерсъ былъ расположенъ улыбаться больше, нежели когда шелъ сюда изъ Морлей-гоуза.

Припоминая, однако же, всѣ обстоятельства, онъ нашелъ, что положеніе его вовсе не завидно. Онъ не долженъ былъ забывать, что кромѣ убіенія Эдварда Фарольдъ обвиненъ еще въ двухъ другихъ преступленіяхъ. Что касается до смерти лорда Дьюри, то сомнѣнія Маннерса подтверждались только словами мистриссъ Фальклендъ, а что касается до воровства въ Димденъ-паркѣ и раны сэра Роджера, то Маннерсъ, простившись съ лордомъ въ Димденѣ,-- о чемъ мы скоро поговоримъ подробнѣе,-- посѣтилъ сторожа, раненаго при поимкѣ цыганъ, и узналъ отъ него, что Фарольдъ не принималъ никакого участія въ этомъ несчастномъ дѣлѣ. Въ этомъ отношеніи Маннерсъ былъ, слѣдовательно, спокоенъ; но на-счетъ смерти лорда Дьюри онъ еще не зналъ, не заслуживаетъ ли онъ порицанія за снисхожденіе, оказанное цыгану.

-- Я недовольно хорошо знаю наши законы, думалъ онъ: -- пожалуй, меня впутаютъ еще въ дѣло, какъ прикосновеннаго, если Фарольдъ окажется убійцею своего благодѣтеля. Во всякомъ случаѣ, если узнаютъ, что я ходилъ съ нимъ раза два при лунѣ и отпустилъ его, когда могъ схватить, изъ этого состряпаютъ удивительную исторію.

Впрочемъ, полковникъ Маннерсъ слишкомъ хорошо зналъ, почему онъ поступаетъ такъ, а не иначе, и столько довѣрялъ своему счастью, которое другіе называли его здравымъ умомъ, что не слишкомъ заботился о томъ, что станутъ о немъ говорить въ свѣтѣ. За это-то вѣроятно свѣтъ и осыпалъ его похвалами.

Возвращаясь въ Морлей-гоузъ, Маннерсъ думалъ:

-- Надо постараться усмирить гнѣвъ мистриссъ Фальклендъ на мое сегодняшнее поведеніе. Вѣсти мои, вѣроятно, помирятъ насъ.

Пришедши въ Морлей-гоузъ, онъ прежде всего спросилъ о мистерѣ Арденѣ; дворецкій, съ важнымъ видомъ, объявилъ ему, что судья уѣхалъ съ полчаса тому назадъ и приказалъ сообщить полковнику Маннерсу, что, имѣя дѣла чрезвычайной важности, онъ не могъ его дождаться, но будетъ сюда завтра по-утру.

-- Хорошо, отвѣчалъ Маннерсъ, и, замѣтивши, что дворецкій еще не совсѣмъ разрѣшился, ждалъ, что будетъ дальше.

-- Миссъ Маріанна, продолжалъ дворецкій: -- то есть миссъ де Во,-- мы называемъ ее миссъ Маріанной въ отличіе отъ миссъ Изидоры,-- миссъ Маріанна только-что высылала свою горничную сказать, что когда вы возвратитесь, такъ она желаетъ васъ видѣть.

Онъ говорилъ таинственно, какъ-будто сообщаетъ, государственную тайну. Но Маннерсъ, ненавидѣвшій тайны, отвѣчалъ ему довольно рѣзко:

-- Ну, чтожь? Ты видишь, что я воротился, такъ и пошелъ бы позвать горничную, чтобы она проводила меня къ миссъ де Во.

-- Миссъ Маріанна въ диванной, отвѣчалъ дворецкій: -- она минутъ десять какъ тамъ; мистриссъ Фальклендъ этого не знаетъ; она съ Изидорой, которая упала, говорятъ, въ рѣку, чуть не утонула и....

Маннерсъ не дослушалъ разсказа о знакомомъ ему происшествіи; онъ вошелъ на лѣстницу и отправился къ диванной. Маріанна сидѣла на софѣ; прекрасныя полныя щечки ея поблѣднѣли съ тѣхъ поръ, какъ Маннерсъ видѣлъ ее въ послѣдній разъ; она облокотилась на столъ и подперла голову рукою. Глаза ея были опущены, и на рѣсницѣ дрожала слеза. Свѣтъ падалъ сверху; лицо ея было почти все въ тѣни, освѣщены были только лобъ да темные волосы, гладко зачесанные за уши, но выказывавшіе природное стремленіе виться. На столѣ лежала передъ ней раскрытая книга; но Маріанна, кажется, не читала: книга лежала въ такомъ положеніи, что глаза Маріанны не могли разобрать ни строчки.

Она не слышала, какъ отворилась дверь. Но звукъ шаговъ привлекъ ея вниманіе, и она подняла глаза.

-- А, полковникъ Маннерсъ! сказала она: -- очень рада, что вы пришли; мнѣ хотѣлось съ вами поговорить. Но вы, можетъ быть, устали, можетъ быть, вамъ некогда?

-- Нисколько, отвѣчалъ Маннерсъ съ улыбкою:-- и самъ хотѣлъ просить у васъ аудіенціи.,,

-- Дѣло въ томъ, что я желаю знать истину, продолжала Маріанна.-- Тетушка и кузина не говорятъ мнѣ правды; по-крайней-мѣрѣ такъ могу я заключать изъ словъ моей горничной. А лучше бы сказать мнѣ все вдругъ; я надѣюсь, что вы мнѣ все разскажете; самая ужасная дѣйствительность легче этой неизвѣстности.

Маннерсъ взялъ ее за руку и посмотрѣлъ ей въ глаза съ улыбкою, полною надеждъ; онъ опасался слишкомъ быстраго перехода отъ горя къ радости и не хотѣлъ вдругъ сообщить ей пріятное извѣстіе. Но и этого было много: сердце Маріанны разгадало смыслъ улыбки и страшно забилось; она поблѣднѣла и упала обратно на софу, съ которой приподнялась-было, говоря съ Маннерсомъ.

-- Я вижу, что твердость ваша не очень, велика, сказалъ Маннерсъ, садясь возлѣ нея.-- Но выслушайте меня спокойно.

-- Да, да, я выслушаю васъ очень спокойно, только, ради Бога, говорите! сказала Маріанна: -- вы улыбаетесь; я знаю: вы не улыбались бы, если бы не могли ободрить меня надеждой. Не такъ ли?

-- Да, отвѣчалъ Маннерсъ: -- очень радъ, что наконецъ могу сообщить вамъ утѣшительное извѣстіе. Будьте только, ради Бога, спокойны; то, что я узналъ, уничтожаетъ наши опасенія; но слишкомъ радоваться еще нечему.

-- Этого уже довольно! сказала Маріанна: -- лишь бы онъ не былъ убитъ; а остальное я вынесу. Говорите же, ради Бога! Вы видите, я спокойна.

-- Во-первыхъ, позвольте мнѣ вступиться за мистриссъ Фальклендъ и вашу кузину, отвѣчалъ Маннерсъ, желая дать ей время освоиться съ переходомъ отъ горя къ радости. Онѣ дѣйствительно не могли сообщить вамъ ничего вѣрнаго, потому-что ничего не знали.

-- О, онѣ знали больше, нежели говорили, возразила Маріанна: -- если горничная сказала мнѣ правду,-- я думаю, однако же, что это не правда,-- такъ съ Эдвардомъ случилось несчастіе. Она сказала, что вы нашли его слѣды и кровь на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ, вѣроятно, палъ.

Лицо ея выразило при этихъ словахъ ужасъ, и она закрыла глаза руками, какъ-будто желая избавиться отъ страшнаго зрѣлища.

Маннерсъ подумалъ, что чѣмъ скорѣе отпустятъ такую горничную, тѣмъ лучше; но онъ не могъ сказать, что она солгала, и отвѣчалъ:

-- Не думайте объ этомъ. Увѣряю васъ, что нѣтъ никакого основанія предполагать, чтобы съ Эдвардомъ случилось что-нибудь подобное. Я узналъ еще немного, а до завтра вы не должны даже спрашивать, какъ я это узналъ; но я знаю, что Эдвардъ живъ, хотя и нездоровъ.

-- Слава Богу! сказала Маріанна: -- но увѣрены ли вы въ этомъ? Я не хочу дѣлать вамъ вопросовъ, на которые вы не расположены отвѣчать,-- только скажите мнѣ, увѣрены ли вы въ томъ, что онъ живъ?

-- Совершенно увѣренъ и убѣжденъ, отвѣчалъ Маннерсъ:-- почему бы онъ ни исчезъ на-время, онъ находится въ безопасности, среди преданныхъ ему людей. Я не сказалъ бы вамъ этого, если бы не былъ въ томъ увѣренъ.

-- Благодарю васъ, благодарю васъ, отвѣчала Маріанна, давъ волю своимъ слезамъ: -- такъ вы его не видѣли? сказала она наконецъ, устремивши на Маннерса взглядъ, въ которомъ страхъ боролся еще съ надеждой.

-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но мнѣ дано слово, что меня проводятъ сегодня же ночью.

-- О, возьмите меня съ собой!

-- Нѣтъ, нѣтъ, этого нельзя, сказалъ Маннерсъ, улыбаясь:-- подумайте, что скажутъ люди, если вы пойдете неизвѣстно куда, осенней ночью, вдвоемъ съ драгунскимъ полковникомъ.

Маріанна не могла не улыбнуться на это замѣчаніе, и улыбка не успѣла еще исчезнуть съ ея губъ, какъ вошла мистриссъ Фальклендъ, незнавшая, есть ли кто въ этой комнатѣ.

-- Маріанна! полковникъ Маннерсъ! сказала она: -- и смѣются! Значитъ, дѣла приняли хорошій оборотъ?

-- Прекрасный, подхватила Маріанна: -- полковникѣ Маннерсъ,-- не знаю, какъ и благодарить его,-- узналъ, гдѣ находится Эдвардъ. Онъ живъ.

-- Слава Богу! отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- разскажите же мнѣ все подробно.

-- Во-первыхъ, сказалъ Маннерсъ, желая избавиться отъ допроса, пока не можетъ говорить объ Эдвардѣ положительнѣе:-- во-первыхъ, позвольте мнѣ извиниться передъ вами за мой неучтивый поступокъ; примите въ уваженіе, что я солдатъ, привыкшій обращать больше вниманіе на исполненіе своего долга, нежели на угожденіе дамамъ; я увѣренъ, что добрая вѣсть, которую я принесъ, заслужитъ мнѣ прощеніе.

-- Если, благодаря вашей настойчивости, вы получили вѣрныя свѣдѣнія объ Эдвардѣ, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ; -- то прощеніе мое слабая за то награда.

-- Надѣюсь, миссъ Фальклендъ здорова? продолжалъ Маннерсъ.

-- Здорова, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- но вы не отдѣлаетесь отъ вопроса. Вы должны подѣлиться со мною новостью, какъ подѣлились съ Маріанной. Что вы узнали?

-- Я скажу вамъ все, отвѣчалъ Маннерсъ: -- я узналъ только, что Эдвардъ живъ, хотя и болѣнъ, и вы не должны спрашивать меня ни о чемъ больше, пока я не въ состояніи отвѣчать вамъ удовлетворительно. Меня проводятъ къ нему сегодня же ночью, черезъ часъ. Миссъ де Во вздумала-было пойти со мною, и мы засмѣялись, подумавши, какія исторіи станутъ разсказывать о прогулкѣ ея ночью, въ лѣсу, съ самымъ безобразнымъ полковникомъ въ британскомъ войскѣ.

-- А вы обязаны итти одни? спросила мистриссъ Фадьклеидъ.

-- Кажется, и при томъ пѣшкомъ, отвѣчалъ Маннерсъ.

-- А вы уже часъ тому назадъ были уставши, замѣтила мистриссъ Фальклендъ: -- я не стану просить васъ отложить эту прогулку, но позвольте приказать подать вамъ чего-нибудь.

Она позвонила и продолжала:

-- Нечего и спрашивать, отъ кого вы все это узнали, и я увѣрена, что извѣстіе справедливо. Вы получили его отъ него и сами въ немъ не сомнѣваетесь.

-- Не понимаю, о комъ вы говорите, и что случилось съ Изидорой, сказала Маріанна: -- отчего выспросили, здорова ли она.

-- Теперь разсказывать вамъ все это слишкомъ долго, отвѣчалъ Маннерсъ.

Вошелъ слуга, и мистриссъ Фальклендъ велѣла подать закуску.

-- Вы видите, продолжалъ онъ: -- что мнѣ надо поужинать, собираясь въ походъ, и, правду сказать, я отъ этого очень не-прочь, потому-что не обѣдалъ. Мистриссъ Фальклендъ сообщитъ вамъ все, когда я уйду; она разскажетъ вамъ, какъ ваша кузина чуть не утонула, какъ полковникъ Маннерсъ велъ себя грубо и неприлично, и какъ заключилъ онъ, наконецъ, условіе, дѣлающее больше чести его упрямству, нежели вѣжливости.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразила мистриссъ Фальклендъ: -- этого я ей не скажу. Я разскажу ей, что долгъ полковника Маннерса столкнулся съ долгомъ ея тетки, чувство мужчины съ чувствомъ женщины, что тетка ея,-- что случается съ ней рѣдко,-- вышла изъ себя, и что полковникъ Маннерсъ покончилъ споръ ловко и умно, и получилъ такимъ образомъ хорошія извѣстія, не нарушая чести и честнаго слова.

-- Вы оба говорите, какими-то загадками, сказала Маріанна, вставая: -- пойду къ Изидорѣ, она разскажетъ мнѣ это проще. Гдѣ она?

-- Въ постели, отвѣчала мистриссъ Фальклендъ: -- но ей не спится.

-- Въ постели! повторила Маріанна: -- такъ надо къ ней сходить! Я не помню, чтобы когда-нибудь Изидора лежала уже въ девять часовъ. Тутъ что-нибудь да не такъ.

Съ этими словами она вышла изъ комнаты. Маннерсъ принялся ужинать и расказалъ мистриссъ Фальклендъ свое похожденіе съ цыганомъ.

-- Я не опасаюсь ничего, сказалъ онъ въ заключеніе, взглянувши на часы: -- я вполнѣ довѣряю необыкновенному человѣку, который будетъ моимъ проводникомъ. Но, во всякомъ случаѣ, лучше быть готовымъ на все. Я сниму ботфорты и надѣну что-нибудь по-легче, да возьму съ собою, кромѣ сабли, пару пистолетовъ.

Онъ простился съ мистриссъ Фальклендъ, собрался въ путь и вышелъ въ походъ какъ ламанчскій рыцарь, одушевленный такимъ же рыцарскимъ духомъ, но руководимый умомъ, недававшимъ воли его фантазіи. Тутъ мы должны прервать на минуту нить нашего разсказа и пополнить пробѣлъ между той минутой, когда мы оставили Маннерса въ бесѣдѣ съ лордомъ Дьюри и его внезапнымъ появленіемъ въ Морлей-гоузѣ.

ГЛАВА XXII.

Въ концѣ семнадцатой главы мы оставили Маннерса разговаривающимъ съ лордомъ Дьюри въ Дьюри-галлѣ. Занялась уже заря, когда изъ Димдена пришло, наконецъ, извѣстіе, что хитрый планъ не удался, что взятъ только молодой цыганъ, а сэръ Роджеръ и одинъ сторожъ ранены, первый тяжело, второй слегка. Маннерсъ ожидалъ, что это извѣстіе взбѣситъ лорда; но оно, естественно, пробудило въ немъ столько разнородныхъ чувствъ, что непосвященный въ тайну его души не могъ понять загадки. Лордъ выказалъ, правда, досаду, что Фарольдъ не пойманъ, но думалъ, что послѣ принятыхъ имъ мѣръ онъ не можетъ ускользнуть.

Его не озадачило и не огорчило, однако же, что въ стычкѣ пролита кровь, и что дѣло можетъ стоить кому-нибудь жизни. Онъ понималъ, что это дастъ ему возможность еще больше опутать цыгана, хотя и жалѣлъ, что печальная участь постигла не кого-нибудь другого, а сэра Роджера, отъ котораго онъ ожидалъ важныхъ услугъ. Эти чувства оказались, разумѣется, не безъ вліянія на его обращеніе, тѣмъ болѣе, что радушная помощь Маннерса заставила его забыть до извѣстной степени свою осторожность. Все это не бросалось, конечно, въ глаза такъ сильно, чтобы пробудить въ Маннерсѣ подозрѣніе, но обратило на себя его вниманіе, и онъ подумалъ: "вотъ сынъ роскоши, чувствительный только къ своей бѣдѣ. Что ради него ранены другіе, это ему все равно, какъ-будто они изъ дерева".

Посовѣтовавшись въ немногихъ словахъ о дальнѣйшихъ мѣрахъ, Маннерсъ удалился въ приготовленную для него комнату и легъ отдохнуть. Онъ всталъ рано, но лордъ долго не являлся. Утомленный дѣятельностью и душевною борьбою, лордъ заснулъ крѣпко, какъ давно уже не спалъ. Наконецъ онъ вышелъ, и поздно уѣхали они въ Димденъ. Чувства его къ Маннерсу успѣли уже измѣниться. Наканунѣ, жертва ужаса и страха, онъ радъ былъ обществу кого бы то ни было, а тѣмъ болѣе человѣка, внушавшаго довѣріе своею личностью. Теперь онъ собирался выслушать донесеніе своихъ агентовъ о хитромъ планѣ, о которомъ Маннерсу ничего не было извѣстно, и охотно избавился бы отъ присутствія человѣка, здравый умъ котораго могъ проникнуть въ дѣло глубже, нежели ему хотѣлось.

Отъ этого измѣнилось и обращеніе его съ полковникомъ. Онъ не могъ сдѣлаться вдругъ грубъ съ тѣмъ, кого ласкалъ такъ недавно, и кто совершенно отъ него независимъ, но былъ съ нимъ дорогою такъ холоденъ, что Маннерсъ рѣшился по-скорѣе съ нимъ разстаться. Когда они пріѣхали въ Димденъ, призвали молодого цыгана; лордъ сдѣлалъ ему нѣсколько вопросовъ, на которые тотъ отвѣчалъ или односложными словами, или упорнымъ молчаніемъ. Этого-то и желалъ лордъ; но Маннерсъ рѣшился выпытать, если можно, больше, и осыпалъ его вопросами, которые могли бы ему доставить свѣдѣнія о де Во. Онъ узналъ вообще очень мало, и на большую часть вопросовъ цыганъ молчалъ. Но изъ двухъ или трехъ словъ, вырвавшихся у арестанта, Маннерсъ заключилъ, что онъ ничего не знаетъ о смерти де Во, и тутъ-то въ душѣ Маннерса пробудилась надежда, что пріятель его, можетъ быть, живъ.

Черезъ часъ цыгана удалили. Лордъ, не дѣлая никакихъ замѣчаній, выглянулъ въ окно, кликнулъ слугу и спросилъ о сэрѣ Роджерѣ. Ему отвѣчали, что онъ очень страдаетъ, и что медикъ при немъ.

-- Вы меня извините на полчаса, полковникъ, сказалъ онъ Маннерсу съ холоднымъ поклономъ.-- Я долженъ посѣтить моего несчастнаго друга. Потеря сына для меня тяжела, но я не долженъ забывать и раненаго друга. Я пробуду у него не больше получаса, и потомъ буду имѣть честь отвезти васъ, возвращаясь домой, въ Морлей-гоузъ.

-- Для меня не торопитесь, отвѣчалъ спокойно Маннерсъ:-- мнѣ надо еще распросить кое-что объ участи моего друга и успѣхѣ принятыхъ мною мѣръ. Я услалъ мою лошадь въ Морлей-гоузъ и пойду пѣшкомъ. Прощайте.

Лордъ Дьюри не хотѣлъ лишиться содѣйствія и помощи Маннерса, и потому, измѣнивши слегка тонъ, попросилъ его остаться, но постарался выставить такія причины, которыя, какъ ему было извѣстно, не подѣйствуютъ на Маннерса, именно: что до Морлей-гоуза цѣлыхъ пять миль и дорога утомительна.

Маннерсъ не измѣнилъ своего намѣренія; онъ простился и вышелъ въ паркъ, можду тѣмъ какъ лордъ Дьюри отправился, по-видимому, къ сэру Роджеру. Должно, однако же, замѣтить, что Маннерсъ не пошелъ прямо въ Морлей-гоузъ, но подумалъ: "лордъ заботится о сэрѣ Роджерѣ, а о сторожѣ забылъ, кажется, и думать", и остановился у воротъ, прося, чтобы его проводили къ раненому. Старуха указала ему куда итти, и Маннерсъ вошелъ въ хижину.

Раненый еще сильно страдалъ; оказалось, что докторъ, занятый исключительно сэромъ Роджеромъ, оставилъ его совершенно безъ вниманія. Послѣдствія раны сдѣлались отъ этого хуже, нежели слѣдовало ожидать, и Маннерсъ, зная по опыту, что если не принять надлежащихъ мѣръ, то легкая рана можетъ кончиться иногда смертью, тотчасъ же послалъ за медикомъ миссъ де Во и дождался его прибытія.

Изъ разговора со сторожемъ онъ узналъ, что Фарольда между цыганами не было, когда сдѣланы были выстрѣлы; легкая рана не помѣшала сторожу замѣтить все, что происходило вокругъ него во время схватки, и онъ разсказалъ этотъ случай Маннерсу во всей подробности. Этотъ разсказъ возвысилъ мнѣніе Маннерса о Фарольдѣ и укрѣпилъ въ немъ надежду, что Эдвардъ живъ. Онъ, однако же, рѣшился продолжать дѣйствовать какъ-будто ничто не подаетъ ему подобной надежды. Онъ проводилъ медика до деревни близь Морлей-гоуза. Что случилось послѣ, мы уже знаемъ.

Между тѣмъ лордъ Дьюри шелъ по длиннымъ и мрачнымъ коридорамъ Димденъ-гоуза въ отдаленную комнату, только не въ ту, гдѣ лежалъ раненый соучастникъ его замысловъ. Вошедши, онъ позвонилъ и приказалъ позвать къ себѣ Гарвея. Гарвей былъ уже въ домѣ, ожидая приказаній и гнѣва за неудачу предпріятія. Но пока Фарольдъ былъ живъ и свободенъ, демонъ страха сдерживалъ съ груди лорда всѣ прочія страсти въ присутствіи людей, которыхъ онъ намѣренъ былъ употребить какъ орудія для достиженія своихъ цѣлей. Въ душѣ онъ готовъ былъ уничтожить сторожа за то, что онъ упустилъ Фарольда, но заговорилъ съ нимъ довольно ласково.

-- Ну какъ же это, Гарвей? сказалъ онъ.-- Молодецъ-то ускользнулъ? Это неладно.

-- Помощники виноваты, отвѣчалъ Гарвей.-- Трусъ на трусѣ! Не отстань они отъ меня, такъ ужь мы его взяли бы. Двухъ или трехъ ранили бы, да это не бѣда; онъ былъ бы теперь здѣсь, пойди они только за много. А то отсталъ одинъ, потомъ другой, потомъ третій, и когда мы дошли до ограды, такъ при мнѣ осталось всего только двое; ну, а съ двумя что сдѣлаешь противъ дюжины?

-- Разскажи, какъ все было, сказалъ лордъ: -- мнѣ еще никго порядочно не разсказывалъ; надо постараться поправитъ неудачу.

Сторожъ, разумѣется, былъ радъ разсказать исторію въ томъ видѣ, какъ было для него выгоднѣе.-- "Первая ошибка, говорилъ онъ:-- состояла въ томъ, что нѣкоторые изъ нанятыхъ имъ людей пришли на мѣсто слишкомъ поздно, а иные и вовсе не явились. Это помѣшало ему воспользоваться тою минутою, когда ружья цыганъ были разряжены выстрѣлами по дичи; а такъ-какъ потерянное время никогда не наверстаешь, то это и повлекло за собою неудачу всего предпріятія. Онъ увѣрялъ, однако же, лорда, что Фарольдъ былъ въ числѣ ходившихъ за дичью, и участвовалъ въ схваткѣ, когда ранили сэра Роджера и сторожа.. Другіе, прибавилъ онъ: -- не увѣрены, такъ ли это было, или нѣтъ, но я готовъ хоть подъ присягу." Потомъ онъ разсказалъ, какъ молодой Вильямъ былъ схваченъ двумя сторожами, нарочно отряженными для его поимки, и какія мѣры, принялъ онъ для отъисканія слѣдовъ бѣжавшихъ цыганъ.

-- Что, сторожъ сильно раненъ? спросилъ лордъ задумчиво.

-- Нѣтъ; сначала, казалось, неопасно, отвѣчалъ Гарвей: -- а сегодня послѣ обѣда ему стало, говорятъ, хуже, и жена побаивается даже за его жизнь.

Лордъ пробормоталъ что-то сквозь зубы,-- можетъ быть: "тѣмъ лучше"; но Гарвей не разслушалъ его словъ, и лордъ продолжалъ громче: "бѣдняжка! Видѣлъ ты его?"

-- Нѣтъ, самъ я не видалъ, отвѣчалъ Гарвей.-- Жена его приходила спросить, не можетъ ли докторъ навѣстить его, и я разговаривалъ съ нею.

-- Бѣдняга! сказалъ лордъ.-- Надо принять мѣры, чтобы убійца не ушелъ, Гарвей. Не выдумалъ ли ты, какъ бы его поймать?

-- Этотъ Фарольдъ не-промахъ, отвѣчалъ сторожъ: -- но поймать его, я думаю, все-таки можно, если только вы хотите попытаться.

-- Попытаться! повторилъ лордъ.-- Я обогащу того, кто представитъ его суду, Гарвей. Какъ же, ты думаешь, можно его поймать?

-- Я еще и самъ этого хорошенько не знаю, отвѣчалъ сторожъ.-- Кое-кого изъ цыганъ я не выпустилъ изъ виду, и можно будетъ узнать, куда они скрылись; но Фарольдъ, вѣрно, не съ ними. Нѣсколько часовъ тому назадъ онъ былъ тутъ въ паркѣ, середи бѣла дня.

-- Дерзкій негодяй! воскликнулъ лордъ.-- Зачѣмъ бы ему тутъ шататься? Увѣренъ ли ты, что это былъ онъ?

-- Я видѣлъ его собственными глазами, отвѣчалъ сторожъ:-- даже чуть не поймалъ его собственными руками; насъ было семеро; мы окружили его и приперли къ рѣкѣ, но онъ бросился въ воду и выплылъ на другой берегъ.

Лордъ Дьюри молчалъ. Въ смѣлости Фарольда было что-то родственное отвагѣ, одушевлявшей самого его въ давно минувшіе годы. Вражда не могла подавить въ немъ удивленія. Наконецъ онъ повторилъ:

-- Да что же могло привести его сюда? Не дразнить же васъ онъ приходилъ.

-- Разумѣется, отвѣчалъ Гарвей.-- Онъ, вѣрно, приходилъ посмотрѣть, гдѣ плѣнный. Этотъ цыганъ должно быть ему родственникъ или другъ, и они не знали, что съ нимъ сталось, по тому-что онъ былъ взятъ на сторонѣ. Я думаю, что этимъ можно воспользоваться: употребить этого цыгана на... какъ бы это сказать?...

Лордъ Дьюри такъ привыкъ обдумывать хитрости и козни, что безъ труда разгадывалъ значеніе намековъ и недоговоренныхъ словъ, какими нерѣдко выражаются люди, опасающіеся высказывать свои мысли ясно. Онъ тотчасъ же понялъ главную мысль Гарвея, хотя и не могъ въ одну минуту сообразить подробностей, и отвѣчалъ:

-- Понимаю; то есть, я понимаю, что ты хочешь сказать. Не знаю только, какимъ же образомъ это исполнить. Если бы онъ нашелъ средство сообщенія съ своей шайкой, такъ можетъ быть заманилъ бы къ намъ главнаго; но мы не знаемъ, гдѣ они, а онъ не знаетъ этого и подавно.

-- Я знаю, гдѣ скрылась часть ихъ, сказалъ сторожъ. Одни пошли къ рѣкѣ, и я не могъ наслѣдить ихъ; другіе же, и это вѣрно, пошли полемъ къ Динглейскому лѣсу, гдѣ и до сихъ поръ скрываются. Впрочемъ, скоро, я думаю, и остальные къ нимъ пристанутъ; эти цыгане такъ и льнутъ одинъ къ другому, особенно въ бѣдѣ. Ничего мудренаго, что они будутъ тутъ шататься до тѣхъ поръ, пока не узнаютъ, что сталось съ плѣннымъ. Можетъ быть, это сынъ Фарольда.

-- Если бы это было такъ! сказалъ лордъ съ жаромъ.-- Я нашелъ бы средство истерзать его сердце! Но этотъ молодой человѣкъ отрѣзанъ отъ всякаго сообщенія съ своими товарищами.

-- Чтожь, этому горю можно помочь, если угодно, замѣтилъ Гарвей.-- Вы помните, я вамъ говорилъ о Гарри Сэксонѣ, который въ постоянныхъ сношеніяхъ съ браконьерами. Онъ-то ихъ и навелъ на мысль отправиться въ паркъ за дичью. Можно бы подослать его къ нашему плѣннику. Если кто-нибудь это замѣтитъ, такъ можно будетъ сказать, что его посылали взглянуть на цыгана,-- не признаетъ ли онъ его въ лицо? а ужь тотъ, вѣрно, дастъ ему порученіе въ таборъ.

-- Да возьмется ли онъ за это? и можно ли на него положиться? спросилъ лордъ.

-- Я, думаю можно; отвѣчалъ съ разстановкою Гарвей: -- онъ добрый малый; кромѣ того, я могъ бы, если бы хотѣлъ, заставить его проѣздиться за-море, въ Ботанибей; я былъ свидѣтелемъ кое-чего, и онъ это знаетъ. Онъ всегда готовъ къ моимъ услугамъ.

-- Можетъ быть, отвѣчалъ лордъ: -- а скоро ли можно его съискать? времени терять некогда.

-- Отъискать его можно сію минуту, отвѣчалъ сторожъ: -- онъ не дальше какъ часъ тому назадъ былъ у меня. Онъ за всю эту исторію побаивается; я и сказалъ, ему, чтобы онъ здѣсь дождался, пока я не увижусь съ вами, и не скажу ему, въ какомъ положеніи это дѣло.

-- Ступай же, ступай, сказалъ лордъ поспѣшно: -- нѣтъ, однако же, постой на минуту. Дай прежде подумать, что съ нимъ дѣлать, когда онъ придетъ? ну, мы его пустимъ поговорить съ цыганомъ; а потомъ?

-- Цыгана, я думаю, можно настращать, такъ, чтобы онъ послалъ къ Фарольду съ просьбой постараться помочь ему.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ лордъ: -- это надо устроить какъ-нибудь лучше. Дай подумать -- окно арестантской выходитъ въ лѣсъ, и снаружи можно подпилить въ немъ рѣшетку. Да, именно; только арестанта надо научить. Ступай же, Гарвей, зови сюда твоего пріятеля; я между тѣмъ повидаюсь съ цыганомъ. Ты не входи, покамѣстъ я не позову тебя....

Сторожъ вышелъ. Лордъ позвонилъ и велѣлъ привести къ себѣ цыгана. Приказаніе было исполнено въ ту же минуту: двое сильныхъ молодцовъ привели арестанта.

-- Оставьте насъ, сказалъ имъ лордъ.

Сторожа, уже расположившіеся насладиться допросомъ, остановились въ недоумѣніи, какъ-будто не рѣшаясь отказать себѣ въ удовольствіи присутствовать при допросѣ; лордъ Дьюри замѣтилъ это по выраженію ихъ лицъ и повторилъ свое приказаніе, прибавивши, чтобы они стали въ концѣ галлереи и дождались тамъ Гарвея. Дѣлать было нечего: они вышли поставили лорда лицомъ-къ-лицу съ цыганомъ.

Цыгану было лѣтъ осьмнадцать или девятнадцать,-- пора жизни, когда весь міръ улыбается человѣку яснымъ лѣтнимъ утромъ, когда воображеніе и страсти только-что выступаютъ рука-объ-руку въ путь, который скоро утомитъ ихъ,-- незнакомые еще съ заботами, скорбью и разочарованіемъ,-- словомъ, когда жизнь всего милѣе. Фигура цыгана говорила о развивающихся еще силахъ; лицо его было живо и выразительно; въ чертахъ его были замѣтны признаки воображенія и предпріимчивости, но вмѣстѣ съ тѣмъ и что-то неопредѣленное, чего никогда незамѣтно на лицѣ человѣка твердаго и рѣшительнаго. Лордъ смотрѣлъ на него съ минуту, желая подѣйствовать на него сообразно обстоятельствамъ и его характеру.

-- Ты еще очень молодъ, сказалъ онъ наконецъ серьёзнымъ тономъ: -- а уже замѣшанъ въ такое преступленіе; который тебѣ годъ?

Тупое упорство,-- полузастѣнчивость и полуненависть,-- было единственнымъ источникомъ сопротивленія въ характерѣ цыгана, отъ природы нерѣшительнаго и недожившаго еще до зрѣлаго образа мыслей. Онъ молчалъ и стоялъ, потупивши взоры и опустивши руки, какъ-будто лордъ спрашиваетъ его на непонятномъ для него языкѣ.

-- Ты очень молодъ, повторилъ лордъ, нѣсколько времени напрасно дожидаясь отвѣта: -- ты еще очень молодъ для такихъ преступленіи. Жизнь должна быть тебѣ мила; есть тысячи удовольствій, которыми ты только-что началъ наслаждаться, и тысячи надеждъ на наслажденія еще болѣе полныя; у тебя должны быть друзья, съ которыми тебѣ жаль разстаться, есть, конечно, существо -- прибавилъ онъ, замѣтивши, что губы цыгана дрогнули -- которое тебѣ дороже всего на свѣтѣ.

Слеза скатилась по смуглой щекѣ цыгана и доказала, что онъ не только понимаетъ, но и глубоко чувствуетъ слова лорда.

-- А! продолжалъ лордъ: -- невесело, ужасно подумать, что въ то самое время, когда человѣкъ такъ счастливъ, когда онъ любитъ друзей, когда всѣ его надежды готовы, можетъ быть, сбыться, вдругъ все рушится среди мучительной смерти! Вотъ твоя участь, твоя неизбѣжная участь, награда за убійство, случившееся вчера у меня въ паркѣ.

-- Я никого не убилъ, отвѣчалъ цыганъ въ такомъ волненіи, что слова его едва можно было понять.

-- Такъ товарищи твои совершили убійство, продолжалъ лордъ, обрадовавшись, что вызвалъ его на разговоръ. Тебя не было при томъ, это правда; но ты пришелъ ко мнѣ въ паркъ съ дурнымъ умысломъ, съ убійцами, и, слѣдовательно, ты соучастникъ ихъ преступленія. Мнѣ жаль тебя, жаль подумать, что ты уже не увидишь тѣхъ, кого любишь, и погибнешь въ ранней молодости!

-- Такъ зачѣмъ же вы не выпустите меня? сказалъ цыганъ: -- если вамъ жаль меня, дайте мнѣ убѣжать.

-- Это невозможно, возразилъ лордъ: -- впрочемъ, можетъ быть, мнѣ можно будетъ облегчить твою участь. Умереть ты долженъ, но я могу приказать, чтобы до тѣхъ поръ въ тюрьмѣ тебѣ было посвободнѣе: не желаешь ли ты съ кѣмъ-нибудь повидаться?

-- Что мнѣ въ томъ, если я долженъ умереть? сказалъ мрачно цыганъ, опустивши взоры въ землю.

Но лордъ Дьюри замѣтилъ, что въ душѣ его происходитъ борьба, и хранилъ молчаніе.

-- Мнѣ никого не хотѣлось бы видѣть, кромѣ Лены, произнесъ наконецъ цыганъ съ глубокимъ вздохомъ: -- да Фарольдъ не отпуститъ ея, если я и попрошу.

-- А почему? спросилъ лордъ съ возможнымъ равнодушіемъ: -- зачѣмъ ему не пустить ея, если это доставитъ тебѣ удовольствіе? онъ жестокъ, если откажетъ въ этомъ человѣку, близкому къ смерти.

-- Нѣтъ, онъ не жестокъ, отвѣчалъ юноша: -- онъ строгъ, но не жестокъ; онъ не пуститъ ея потому, что годъ тому назадъ я долженъ былъ на ней жениться,-- такъ, по-крайней-мѣрѣ, говорила мнѣ тетка Грей,-- но Фарольдъ полюбилъ ее; она не отвѣчала его любви, но мать, умирая, отдала ее ему, потому-что онъ могъ заботиться о ней лучше всякаго другого. Онъ не любитъ, когда я говорю съ Леной.

-- Такъ онъ отнялъ у тебя невѣсту? сказалъ лордъ, обрадованный извѣстіемъ, обѣщавшимъ успѣхъ его замыслу: -- а теперь ревнуетъ ее къ тебѣ? Такъ слушай же, что я тебѣ скажу: судьба твоя въ твоихъ рукахъ. Ты можешь выбирать между жизнью и смертью.

Цыганъ посмотрѣлъ ему въ лицо, какъ-будто не понималъ, что онъ говоритъ, но тотчасъ же воскликнулъ:

-- Жить, жить! я хочу жить!

-- На это есть только одно средство, сказалъ лордъ: -- Фарольдъ,-- тотъ самый, который отнялъ у тебя невѣсту,-- убилъ моего брата и сына.

-- Такъ вотъ откуда достаетъ онъ деньги! воскликнулъ цыганъ.

-- Очень вѣроятно, отвѣчалъ лордъ: -- но, слушай! если ты найдешь средство заманить его въ мои руки, я не только возвращу тебѣ свободу, но еще и дамъ награду. Вотъ единственное средство спасти твою жизнь.

Веселость вдругъ исчезла съ лица цыгана.

-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ онъ: -- я ненавижу Фарольда, но не выдамъ его.

-- Такъ ты умрешь, мрачно возразилъ лордъ.

Мысль предать начальника табора ужаснула юношу. Долгъ, внушенный ему съ дѣтства, заставилъ его забыть о сладости жизни и ужасѣ смерти, и онъ отвѣчалъ тихимъ голосомъ:

-- Такъ я умру.

-- Подумай, однако же, продолжалъ лордъ, предвидѣвшій, что предложеніе его сдѣлаетъ сначала неблагопріятное впечатлѣніе на цыгана, и потому приберегшій сильнѣйшіе доводы на-послѣ. Подумай, что ты избираешь: долгое заключеніе, судъ, приговоръ и наконецъ смерть на висѣлицѣ; и все это ты долженъ будешь вынести вдали отъ друзей, не слыша ни одного утѣшительнаго слова.

Юноша вздрогнулъ, и лордъ продолжалъ:

-- Вотъ что ты выбираешь. Отъ чего же ты отказываешься? отъ жизни, отъ счастья, отъ обладанія женщиной, которая тебѣ дороже всего въ мірѣ.

Лордъ умѣлъ искушать. Онъ зналъ, по собственному опыту, какъ и чѣмъ лукавый подталкиваетъ людей на дѣла, отъ которыхъ въ дни невинности они отпрянули бы въ ужасѣ.

Цыганъ слушалъ, колебался и чувствовалъ, что твердость его оставляетъ; внутренняя борьба его была такъ сильна, что члены его дрожали и зубы стучали какъ въ лихорадкѣ. Наблюдавшій за нимъ глазъ замѣтилъ это. Лордъ Дьюри продолжалъ:

-- Лена въ-правѣ подумать, что ты ея не любишь, если не хочешь произнести двухъ словъ, которыя освободятъ ее отъ убійцы Фарольда, и отказываешься отъ обладанія ею.

-- Но Лена никогда не согласится, сказалъ горячо цыганъ: -- она даже проклянетъ меня, если узнаетъ, что я покусился на такое дѣло; меня выгонятъ изъ табора, и я никогда ея не увижу.

-- Зачѣмъ же ей или кому-нибудь знать объ этомъ? возразилъ лордъ.-- Если ты согласенъ, я научу тебя, какъ это устроить такъ, чтобы никто не зналъ этого кромѣ насъ двоихъ.

-- Но если Фарольдъ невиненъ, сказалъ цыганъ: -- кровь ею падетъ на мою голову.

-- Если Фарольдъ невиненъ, кровь его не будетъ пролита, отвѣчалъ лордъ.-- Пусть докажетъ свою невинность, и онъ будетъ свободенъ также, какъ и ты. Но онъ не можетъ доказать ее, потому-что онъ виновенъ. Выдавая его, ты поступаешь справедливо: ты мстишь за пролитую имъ кровь, и самъ пріобрѣтаешь счастье, жизнь и любимую женщину.

-- Хорошо, сказалъ цыганъ: -- скажите же, что долженъ и сдѣлать?

-- Ты согласенъ? спросилъ лордъ.

-- Если если вы поклянетесь, что Фарольдъ будетъ освобожденъ, когда докажетъ свою невинность.

Лордъ Дьюри помолчалъ съ минуту. Странно, однако же правда, что душа привыкаетъ не только вообще ко злу, но и къ особенному роду зла, такъ-что человѣкъ, который не задумается совершить привычное для него преступленіе, отступитъ отъ дѣла гораздо легчайшаго, но для него новаго. Такъ и лордъ Дьюри не могъ вдругъ произнести клятвы съ умысломъ нарушить ее; скоро, однако же, онъ разсудилъ, что ему нельзя останавливаться надъ подобными вещами, и отвѣчалъ:

-- Клянусь тебѣ всѣмъ священнымъ: онъ получитъ свободу, если докажетъ свою невинность.

-- Хорошо, я исполню ваше желаніе, сказалъ цыганъ: -- но если вы меня обманете!

-- Въ чемъ? спросилъ лордъ.-- Я обѣщаю, что если онъ докажетъ свою невинность, такъ будетъ освобожденъ. Этого требуетъ справедливость.

-- Я говорю не о томъ, возразилъ цыганъ.-- Что, если вы заманите Фарольда, а меня не выпустите?

-- Увѣряю тебя моею честью! сказалъ лордъ съ жаромъ, тотчасъ же внушившимъ цыгану довѣріе.

-- Хорошо, я сдѣлаю по-ващему, сказалъ онъ.-- Разскажите, какъ.

-- Скажи мнѣ прежде: этотъ Фарольдъ, кажется, къ тебѣ ревнуетъ?

Цыганъ улыбнулся.

-- Такъ захочетъ ли онъ итти освобождать тебя? продолжалъ лордъ.

-- Захочетъ, отвѣчалъ цыганъ.-- Да и Лена уговоритъ его, если бы только мнѣ съ нею повидаться. Только какъ это сдѣлать? Она сюда не придетъ, а я къ ней итти не могу.

-- А какъ ты думаешь, сказалъ лордъ: -- если послать къ ней отъ тебя кого-нибудь, попробуетъ она уговорить Фарольда притти освободить тебя? Довольно ли имѣетъ она на него вліянія?

-- Довольно, довольно, отвѣчалъ цыганъ.-- Фарольдъ часто ее бранитъ, но она все-таки поставитъ, если захочетъ, на своемъ. Только какже пошлю я ей сказать объ этомъ? Я не знаю, нигдѣ она, нигдѣ Фарольдъ. Сегодня по-утру, впрочемъ, мнѣ показалось, что онъ стоитъ въ туманѣ вонъ тамъ, подъ тѣми деревьями, и смотритъ на домъ. Если вы меня выпустите на нѣсколько часовъ, такъ я ихъ найду.

-- Мы найдемъ лучшія средства, отвѣчалъ лордъ, не удостоивая вниманія дѣтскую хитрость цыгана.-- Сторожа говорили мнѣ, что тебя спрашивалъ кто-то изъ сосѣдей; онъ знаетъ, вѣроятно, гдѣ твои товарищи. Если ты согласенъ на мое предложеніе, такъ я велю пустить его къ тебѣ, а ты вели черезъ него сказать Ленѣ, что хочешь, лишь бы только она уговорила Фарбльда притти освободить тебя.

-- Да, отвѣчалъ цыганъ: -- только прежде я долженъ узнать, какимъ же образомъ можетъ онъ освободить меня. Фарольдъ не пойдетъ на авось. Надо выдумать что-нибудь по-складнѣе; онъ чуетъ подвохъ за милю, и его нескоро проведешь.

-- Это ужь твоя забота, отвѣчалъ лордъ.-- Вели сказать Ленѣ, что если онъ придетъ съ пилой или молотомъ, такъ ему нетрудно будетъ вынуть желѣзную рѣшетку изъ окна. Можешь прибавить, что ночью съ этой стороны дома никогда нѣтъ сторожей, и, слѣдовательно, онъ можетъ подойти къ окну безопасно.

Цыганъ опустилъ голову; стонъ вытѣснилъ кровь его изъ сердца въ лицо. Еще съ минуту онъ колебался, но зло взяло верхъ; мысль о жизни, о Ленѣ, о счастьи, объ освобожденіи изъ темницы заставила умолкнуть все прочее, и онъ отвѣчалъ:

-- Но что мнѣ дѣлать, если мнѣ бросятъ пилу и молоть въ окно и скажутъ, чтобы я самъ принялся за работу?

Лордъ Дьюри понялъ всю основательность этого замѣчанія.

-- Вели сказать имъ, произнесъ онъ, послѣ минутнаго молчанія: -- что ты связанъ и не можешь ничего сдѣлать самъ.

-- Да вѣдь тотъ, который пойдетъ къ нимъ отъ меня, будетъ видѣть, что я не связанъ, возразилъ цыганъ и потомъ прибавилъ: -- нѣтъ, лучше не вдаваться ни въ какія подробности, а просто поручить ему сказать Ленѣ и теткѣ Грей, чтобы они уговорили Фарольда постараться освободить меня, да чтобы одна изъ нихъ непремѣнно пришла сегодня ночью поговорить со мной въ окно. Тогда я все имъ растолкую. Только вы не должны ихъ трогать; не велите ихъ останавливать.

-- Никого не тронутъ, кромѣ Фарольда, отвѣчалъ лордъ.-- Всѣ прочіе могутъ приходить и уходить сколько имъ угодно. Только ты, смотри, не шути со мною. Если Фарольдъ не будетъ у меня въ рукахъ завтра ночью, я отошлю тебя въ городскую тюрьму и предамъ суду.

-- А какъ же я получу свободу, когда Фарольдъ будетъ у васъ въ рукахъ? спросилъ цыганъ.

-- Двери отворятъ, и ты выйдешь, отвѣчалъ лордъ.

-- А что-мнѣ въ этомъ порукою? возразилъ цыганъ.-- Вы можете задержать насъ обоихъ. Хотите вы дать мнѣ письменное обязательство? Я слышалъ, что вы лучше исполняете написанное, нежели сказанное.

Лордъ Дьюри смѣшался и не зналъ сначала, что ему дѣлать, но, сообразивши вѣроятныя послѣдствія, отвѣчалъ:

-- Изволь, я дамъ тебѣ письменное обязательство.

-- Давайте же, сказалъ цыганъ.

Лордъ позвонилъ и велѣлъ принести перо и бумагу. Онъ сѣлъ и написалъ условіе въ такихъ выраженіяхъ, чтобы оно не могло повредить его дѣлу, если попадется въ чьи-нибудь руки.

"Такъ-какъ арестантъ -- писалъ онъ -- находящійся теперь въ Димденѣ, не главный виновникъ, но только соучастникъ преступленія, совершоннаго въ Димденъ-паркѣ, то, поставляя условіемъ, чтобы онъ предалъ въ руки правосудія извѣстнаго преступника Фарольда, я обѣщаю возвратить ему свободу, какъ-скоро онъ исполнитъ это условіе. Въ удостовѣреніе чего и даю ему", и пр. и пр.

Глаза цыгана засверкали, когда онъ прочелъ эти строки. Ожиданіе свободы и безопасности заставило его забыть всю низость своего поступка.

-- Хорошо, сказалъ онъ: -- я сдѣлаю, что вы требуете; только предоставьте мнѣ распорядиться по-своему. Никто въ мірѣ не долженъ знать, ч то это моя работа. Все это должно показаться дѣломъ случая. Я буду свободенъ, и Лена будетъ моя!

-- Хорошо, отвѣчалъ лордъ, не теряя изъ виду окончательной цѣли: -- человѣкъ, о которомъ я говорилъ, будетъ сейчасъ же къ тебѣ допущенъ. Помни, что нельзя терять времени; срокъ -- слѣдующая ночь.

-- Кто-нибудь изъ женщинъ придетъ ко мнѣ сегодня ночью, сказалъ цыганъ: -- а завтра ночью, будьте увѣрены, Фарольдъ будетъ подъ моимъ окномъ, между восходомъ мѣсяца и солнца. Велите только подстеречь его, и если онъ не будетъ взятъ, такъ не моя вина.

-- Хорошо, отвѣчалъ лордъ;-- теперь ступай назадъ, и я сейчасъ пришлю къ тебѣ этого человѣка.

Лордъ Дьюри кликнулъ людей, приведшихъ къ нему арестанта. Онъ приказалъ имъ отвести его назадъ и прибавилъ, чтобы онъ не терпѣлъ ни въ чемъ недостатка. Когда сторожа вошли, цыганъ принялъ свою прежнюю мрачную осанку и, повѣсивши голову, молча послѣдовалъ за ними.

Лордъ въ ту нее минуту велѣлъ позвать къ себѣ главнаго сторожа. Но Гарвей еще не возвращался, и лордъ принужденъ былъ провести нѣсколько времени въ нетерпѣливомъ ожиданіи. Наконецъ Гарвей явился въ сопровожденіи своего союзника Гарри Сэксона, лицомъ котораго, вполнѣ соотвѣтствовавшимъ его занятію, могъ бы полюбоваться Лафатеръ.

Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока пяти, водный собою: съ свѣжимъ лицомъ, большимъ носомъ и ртомъ, съ бѣлыми правильными зубами, маленькими черными глазами, осѣненными нависнувшими бровями, съ низкимъ, но широкимъ лбомъ, покрытымъ черными какъ смоль волосами, тщательно приглаженными. Одѣтъ онъ былъ не совсѣмъ какъ егерь, но очень близко: зеленый кафтанъ, съ изображеніями разныхъ животныхъ на пуговицахъ, кожаные штаны, защищавшіе его ноги отъ колючихъ кустовъ, и на рукахъ пара крѣпкихъ перчатокъ.

Лордъ посмотрѣлъ на него зоркимъ глазомъ опытнаго человѣка и заключилъ, что на него можно положиться, если заплатить хорошія деньги. Сдѣлавши ему два-три незначительныхъ вопроса, лордъ изложилъ ему, въ чемъ дѣло: именно, что надо поймать извѣстнаго преступника Фарольда, съ помощью цыгана, взятаго вчера въ паркѣ, и спросилъ его, согласенъ ли онъ взяться за это дѣло?

-- Ты, слышу я, прибавилъ онъ съ легкою ироніею: -- знакомъ съ этими цыганами, такъ, можетъ-быть, не захочешь представить кого-нибудь изъ нихъ въ судъ. Если такъ, такъ скажи: мы найдемъ другого.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Сэксонъ.-- Цыганъ! Да я ненавижу этихъ цыганъ! они только мѣшаютъ правильной торговлѣ. По-мнѣ хоть всѣхъ ихъ перевѣшать.

Лордъ не спросилъ его, что разумѣетъ онъ подъ правильною торговлею, но отвѣчалъ:

-- Такъ ступай, поговори съ арестантомъ. Не давай ему замѣтить, что ты говорилъ объ этомъ со мной, но предложи ему свои услуги. Потомъ приди ко мнѣ и скажи, чѣмъ вы рѣшили.

Гарвей повелъ Гарри Сэксона въ арестантскую къ цыгану. Комната эта была бы очень хороша и удобна, если бы двери и окна не были снабжены вещами, уничтожающими всякій комфортъ, именно: рѣшетками и засовами. Домъ былъ выстроенъ въ эпоху, когда народонаселеніе было гораздо рѣже теперешняго; при жилищѣ судьи, удаленномъ отъ города, требовалась тогда комната, въ которой можно бы было продержать нѣсколько времени арестанта. Комната, въ которой сидѣлъ цыганъ, была избрана для этой цѣли потому, что удалена отъ жилой части зданія и находилась вблизи большой старой залы, занимавшей край дома и возвышавшейся надъ берегомъ рѣки. Въ этой залѣ не разъ засѣдалъ въ старые годы судъ; въ ней уже давно не рѣшалось важныхъ дѣлъ, но все еще собирались судьи при съѣздѣ своемъ въ этой части графства.

Впрочемъ, арестантская была устроена только для временного содержанія преступниковъ; сильный и рѣшительный человѣкъ не просидѣлъ бы въ ней долго, потому-что рѣшетку окна можно было выпилить изнутри или выломать снаружи.

Цыганъ, возвратившись въ свою комнату, тщательно осмотрѣлъ окно и окрестность, желая расчесть, до какой степени долженъ планъ его показаться Фарольду удобоисполнимымъ. Купа дубовъ и орѣховъ росла у самого окна, такъ-что въ тѣни ихъ легко могъ укрыться человѣкъ. Но зрѣлище вольнаго міра за окномъ скоро отвлекло мысли арестанта отъ плана, составленнаго лордомъ. Сквозь деревья виднѣлись обширныя поляны парка, вечерняя заря играла на вершинахъ горъ и зеркалѣ рѣки; олени спокойно гуляли по осенней травѣ, и далеко въ полѣ слышался крикъ куропатокъ; все говорило о счастьи. Эта сцена произвела глубокое впечатлѣніе на сердце узника, разлученнаго съ своими единоплеменниками и въ первый разъ въ жизни попавшаго въ тѣсную атмосферу четырехъ стѣнъ. Но всѣ, даже прекраснѣйшія вещи міра порождаютъ, какъ волшебная чаша нашего поэта, добро или зло, смотря но тому, какія уста пьютъ изъ этой чаши. Цыганъ смотрѣлъ, и любовь къ свободѣ разгаралась въ немъ все больше и больше; очутиться за этой рѣшеткой, пробѣжать по этимъ-полямъ сдѣлалось его страстнымъ желаніемъ, и онъ не отступилъ бы для его исполненія даже передъ смертоубійствомъ. Онъ ухватился за желѣзную рѣшетку и хотѣлъ ее вырвать; но усиліе его было тщетно, и онъ заплакалъ отъ досады, что долженъ просидѣть здѣсь еще одинъ день.

Глаза его были еще влажны, когда дверь отворилась и въ комнату вошелъ Сэксонъ. Узникъ, также какъ и прочіе цыгане, не зналъ, что Сэксонъ съ умысломъ навелъ ихъ на воровство дичи, и принялъ его какъ добраго знакомаго. Разговоръ ихъ продолжался минутъ десять, послѣ чего Сэксонъ пошелъ къ лорду съ докладомъ.

-- Ну, что онъ тебѣ поручилъ? спросилъ его лордъ.

-- Поручилъ отыскать тетку Грей, отвѣчалъ Сэксонъ: -- или кого-нибудь изъ женщинъ, и сказать имъ, чтобы сегодня ночью пришли поговорить съ нимъ сквозь окно. Изъ этого, я думаю, вамъ мало пользы.

-- Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ лордъ.-- Черезъ женщинъ онъ постарается, вѣроятно, уговорить мужчинъ.

-- Можемъ быть, сказалъ Сэксонъ: -- но я и самъ, если прикажете, могу навести ихъ куда слѣдуетъ. Я отвѣчаю, что заставлю ихъ уговорить Фарольда итти самому.

-- Тому, отвѣчалъ лордъ сухо: -- кто предастъ Фарольда въ руки правосудія, обѣщана значительная награда. Надѣешься ты отыскать этихъ цыганъ?

-- Изъ того, что говоритъ Гарвей, отвѣчалъ Сэксонъ: -- можно заключить, что женщинъ отыскать будетъ нетрудно. Мужчины спрягались вѣрно гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Оно и кстати: они, можетъ, думаютъ, что я участвовалъ во вчерашней продѣлкѣ. Мнѣ лишь бы найти женщинъ, а ужь онѣ уговорятъ мужчинъ на что угодно. Прикажите поставить у арестантской хорошій караулъ, и Фарольдъ, я думаю, не ускользнетъ.

-- Въ такомъ случаѣ и награда отъ тебя не ускользнетъ, сказалъ лордъ.-- Ступай же, не теряй времени; солнце скоро зайдетъ.

-- О, я пойду все равно и ночью, отвѣчалъ Сэксонъ съ низкимъ поклономъ и значительною улыбкою.

Онъ удалился. Лордъ Дьюри тотчасъ же приказалъ поставить вблизи арестантской сильный караулъ, такъ, чтобы никто изъ подходящихъ къ окну не могъ ускользнутъ. Женщинъ онъ запретилъ трогать и распорядился такъ, чтобы онѣ даже и не замѣтили караула.

Окончивши это дѣло, онъ пошелъ къ сэру Роджеру, жизнь котораго была, по словамъ доктора, въ сильной опасности.

ГЛАВА XXIII.

Человѣкъ, противъ котораго принимались всѣ эти мѣры, пошелъ, разставшись съ Маннерсомъ, къ лѣсу, куда скрылись его товарищи послѣ несчастнаго дѣла предъидущей ночи. Взглянувши на карту графства, читатель увидитъ, что, желая миновать Морлей-доунъ, находившійся на вершинѣ горы, Фарольдъ долженъ былъ обогнуть гору и потомъ, прошедши нѣсколько по дорогѣ, тянувшейся черезъ перешеекъ, близь котораго онъ спасъ Изидору, углубиться въ лѣсъ на-право. Такъ-какъ онъ вступилъ въ этотъ лѣсъ не съ той стороны, съ которой вышли его товарищи, то отъискать ихъ было довольно трудно. Удивительно, однако же, какими ничтожными указаніями умѣютъ пользоваться люди, привыкшіе къ подобнымъ поискамъ. Пригнутая вѣтка, придавленный къ землѣ цвѣтокъ, видъ и даже запахъ дыма, малѣйшій звукъ человѣческаго голоса указываютъ имъ путь. И такія-то примѣты скоро довели Фарольда до поляны, гдѣ расположились цыгане.

Не будь онъ занятъ посторонними мыслями, онъ непремѣнно замѣтилъ бы, что въ таборѣ царствовало какое-то волненіе, вдругъ прекратившееся въ минуту его прихода. Всѣ, однако же, были по-видимому ему рады, всѣ окружили его и начали разспрашивать, гдѣ и какъ провелъ онъ день. Лена приникла къ его рукѣ съ видимою радостью; но радость эта походила больше на чувство дочери при возвращеніи отца, нежели на чувство жены при возвращеніи мужа.

Фарольдъ сѣлъ, спросилъ чего-нибудь съѣсть и разсказалъ вкратцѣ все, что касалось лично его. О Маннерсѣ онъ упомянулъ какъ о человѣкѣ ему неизвѣстномъ и ни слова не сказалъ о поединкѣ и обѣщаніи сойтись съ нимъ опять сегодня ночью, хотя и объявилъ, что черезъ часъ долженъ уйти по важному дѣлу.

-- Ты, вѣрно, идешь освободить бѣднаго Вилля, сказала извѣстная намъ старуха.-- Бѣдняжка! горькая его участь!

-- Я надѣюсь, сказала Лена, видя, что Фарольдъ не отвѣчаетъ: -- я надѣюсь.... она остановилась, какъ-будто опасаясь огорчить его.

-- Чего же ты надѣешься, Лена? спросилъ Фарольдъ довольно серьёзно, но не очень мрачно.

-- Я надѣюсь, сказала она сильнѣе, но покраснѣвши:-- что можно найти средства освободить его.-- Вѣдь онъ, я увѣрена, не виноватъ.

Фарольдъ смотрѣлъ на нее такъ сурово, что послѣднія слова почти замерли у нея на губахъ. Она замолчала; но Фарольдъ продолжалъ смотрѣть на нее, пока одинъ изъ цыганъ, ходившій съ Диккономъ на оленей, не подтвердилъ ея словъ.

-- Да, да, сказалъ онъ: -- онъ виноватъ меньше насъ. Дикконъ уговорилъ насъ, а мы его; но онъ согласился нескоро и не стрѣлялъ.

-- Я сдѣлалъ, что могъ, для его спасенія, сказалъ Фарольдъ: -- но онъ въ рукахъ нашихъ враговъ; ихъ много, и всѣ они на-сторожѣ; спасти его можно бы только силою; но къ этому средству я не прибѣгну, во-первыхъ потому, что оно не удастся, а во-вторыхъ потому, что это значило бы жертвовать многими невинными для спасенія одного виновнаго, хотя и не въ такой степени, какъ другіе, но все-таки виновнаго.

-- Есть еще другое средство, Фарольдъ, сказала старуха: -- онъ, говорятъ, сидитъ въ такъ называемой арестанской;

-- Говорятъ! прервалъ ее Фарольдъ: -- кто-нибудь здѣсь былъ. Говорите: кто здѣсь былъ? Или ходилъ кто-нибудь изъ васъ, когда я вамъ запретилъ?

Старуха засмѣялась своему промаху, но Лена припала къ груди Фарольда и сказала:

-- Скажите ему правду! скажите ему правду! Это всего лучше. Если вы не хотите, такъ я скажу. Да, Фарольдъ, сюда приходилъ человѣкъ, видѣвшій Вилля въ темницѣ; его прислалъ къ намъ самъ Вильямъ и велѣлъ сказать, что если кто-нибудь изъ насъ придетъ сегодня или завтра ночью къ его окну, такъ снаружи легко выломать желѣзную рѣшетку и освободить его.

-- Кого же это онъ присылалъ? спросилъ Фарольдъ.

-- Гарри Сэксона, отвѣчала старуха: -- кого же больше?

-- Негодяй, готовый всѣхъ насъ продать, проговорилъ Фарольдъ: -- я знаю его давно и не довѣрилъ бы ему ребенка, изъ смерти котораго можно извлечь выгоду.

-- Но тутъ онъ, кажется, не лукавитъ, замѣтилъ цыганъ, по имени Броунъ: -- онъ разсказавъ намъ, какъ удалось ему повидаться съ Виллемъ, и какъ отыскалъ онъ насъ здѣсь. Онъ говоритъ, что виноватъ отчасти въ исторіи, случившейся въ паркѣ, потому-что обѣщалъ купить у Диккона оленей, и поэтому-то и пробрался къ Виллю, желая сдѣлать все возможное для его освобожденія. Я не обѣщаю ничего, не выслушавъ твоего мнѣнія, Фарольдъ; если ты согласенъ, такъ я пойду сегодня же ночью Измѣны, мнѣ кажется, спасаться нечего: вѣдь онъ могъ бы если бы хотѣлъ, привести сюда цѣлую сотню сторожей. Пойду, посмотрю, что можно сдѣлать.

-- Однако, сказала старуха, Вилль приказалъ, вѣдь именно сказать, что притти къ нему долженъ кто-нибудь знакомый съ мѣстностью, а нето какъ разъ попадетъ въ просакъ. Ты, Броунъ, только самъ попадешь въ петлю и испортишь весь планъ. Это мѣсто знакомо только Фарольду да мнѣ. Фарольдъ боится; я пошла бы охотно, да у меня не хватитъ силы сломать рѣшетку. Въ старые годы я исполнила бы это дѣло не хуже кого другого,-- ну, а теперь лѣта ужь не тѣ. Впрочемъ, Фарольдъ и мѣсто-то лучше меня знаетъ, онъ жилъ въ этомъ домѣ нѣсколько мѣсяцевъ, и....

-- Молчи, прервалъ ее Фарольдъ: -- Вилль сказалъ: сегодня или завтра ночью?

-- Да, отвѣчалъ Броунъ: -- но лучше сегодня. Кто знаетъ, что случится до завтра?

-- Сегодня мнѣ нельзя, сказалъ Фарольдъ: -- я обѣщалъ быть въ другомъ мѣстѣ, и не нарушу моего слова; но завтра я пойду. Можетъ быть, мнѣ и удастся освободить его. Между тѣмъ ты, тетка Грей, въ награду за твое участіе, сходишь къ нему сегодня ночью. Ты знаешь окно арестанской, угловое, близь большой залы. Ступай туда въ полночь и скажи Виллю, что я приду завтра ночью. Скажи ему, чтобы онъ не зѣвалъ и если замѣтитъ, что кто-нибудь бродитъ вокругъ и выглядываетъ, пусть запоетъ пѣсню. Ты сама замѣть все хорошенько и потомъ разскажешь мнѣ. Ты никогда не отличалась добротою, но не думаю же я, чтобы ты захотѣла выдать кого-нибудь умышленно.

Онъ посмотрѣлъ на нее угрюмо и пристально, но она отвѣчала шутя:

-- Нѣтъ, нѣтъ, Фарольдъ! я люблю тебя, какъ воробей кукушку, но все-таки не выдамъ.

-- Такъ ступай же ровно въ полночь, сказалъ Фарольдъ: -- осмотри все хорошенько и скажи Виллю, что хотя онъ и заслужилъ свое наказаніе, однако мы постараемся освободить его, молодости ради.

Подчиненный высшему уму находитъ утѣшеніе въ насмѣшкахъ надъ человѣкомъ, которому не смѣетъ отказать въ повиновеніи; старуха, слушая Фарольда, дѣлала гримасы и разные жесты, стараясь загладить ими въ глазахъ окружающей толпы свое униженіе. Но онъ пропустилъ это безъ вниманія, обратился къ прочимъ и отдалъ приказаніе перейти немедленно на другое мѣсто.

-- За четверть мили отсюда, сказалъ онъ: -- вы найдете широкую, но неглубокую рѣку; она течетъ изъ самой глубины лѣса по песку и камнямъ. Вы поѣдете въ водѣ до того мѣста, гдѣ берега становятся отлоги; тамъ, подъ дубами, есть гдѣ раскинуть палатки. Постарайся, Броунъ, уничтожить за собою слѣды; идите въ водѣ: она неглубока; раздѣлитесь на нѣсколько кучекъ и ступайте разными дорогами. Одинъ изъ насъ убилъ двухъ оленей, и теперь весь міръ считаетъ себя вправѣ охотиться за нами какъ за лисицами. Я не могу оставаться съ вами дольше; мнѣ пора итти; я усталъ, и мнѣ неловко что-то на душѣ, Какъ-будто близокъ конецъ. Но я долженъ сдержать данное слово.

Нѣсколько слезъ, вызванныхъ чувствомъ, въ которомъ трудно было бы дать отчетъ, блеснули на глазахъ жены. Фарольдъ замѣтилъ ихъ. Онъ взялъ ее за руку и сказалъ:

-- Пойдемъ со мной, Лена; я хочу поговорить съ тобою.

Шаговъ сто прошли они молча. Потомъ онъ обернулся и поцаловалъ ее.

-- Не забудь меня, когда я умру, Лена, сказалъ онъ: -- что бы съ тобою ни случилось, какъ бы ни измѣнилась судьба твоя, вспоминай меня въ этотъ часъ. Говорю тебѣ: каковы бы ни были твои чувства теперь, ты будешь жалѣть о Фарольдѣ все больше и больше, пока, наконецъ, въ минуту смерти, не почувствуешь къ нему такой же любви, какую чувствуетъ теперь онъ къ тебѣ. Не забывай же меня, Лена!

И онъ оставилъ ее, проливающую непривычныя слезы.

Но, увы! непостоянна молодость. Чувства и намѣренія смѣняются въ одну минуту другими, столько же мимолетными. Разставшись съ Фарольдомъ, Лена думала, что ни за какія блага въ мірѣ не рѣшится она огорчить его; но не прошло и десяти минутъ, какъ она уже внимала старухѣ, уговаривавшей ее отправиться съ нею ночью къ Вильяму. Лена слушала и не соглашалась; но она слушала до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, согласилась, и полночь застала ее стоящею съ старухой подъ окномъ арестанской въ Димденъ-паркѣ.

Фарольдъ шелъ между тѣмъ на свиданіе съ Маннерсомъ. Сердце его было полно горькаго, тяжелаго чувства. Поступь его сдѣлалась медленна, глаза были опущены въ землю, изъ груди вырвался не одинъ глубокій вздохъ. Можетъ быть, онъ замѣтилъ, что Лена его не любитъ; можетъ быть, онъ сознавалъ, что поставилъ все свое счастье на одну карту. Но такъ-какъ мы не говорили подробно о его любви, то не будемъ останавливаться и на разочарованіи. Другія чувства, знакомыя всякому пылкому воображенію и усиленныя суевѣріемъ его племени, осадили его сердце. Примѣты и предзнаменованія, которымъ вѣрятъ цыгане, смѣшались съ ревностью и предсказывали, какъ казалось ему, его судьбу.

-- Я дошелъ до перекрестка жизни, думалъ онъ: -- и конецъ не далекъ. Люди, повиновавшіеся мнѣ до сихъ поръ, возстали противъ моей воли; меня преслѣдуютъ за чужую вину; меня побѣдилъ, въ равной борьбѣ, такой же человѣкъ, какъ я; я сомнѣваюсь въ тѣхъ, кого люблю. И она -- думаетъ о другомъ! Женщина, женщина! попеченіе, наставленіе, сердечный выговоръ оскорбляютъ тебя! любовь только уничтожаетъ тебя! честь для тебя ничего! въ минуту опасности ты хватаешься за насъ, среди мира и тишины ты забываешь насъ! тебя привлекаетъ только пустое и мимолетное! тобою овладѣваетъ только равнодушіе и безпечность, и ты ихъ заслуживаешь!

Таковы были первыя изліянія ревнующаго сердца. Но разсудокъ взялъ верхъ, и Фарольдъ подумалъ, что онъ былъ къ Ленѣ несправедливъ. Онъ вспомнилъ слезы и много другихъ признаковъ ея дѣтской къ нему привязанности; онъ вспомнилъ многія благородныя черты ея сердца, которыя привлекли его къ ней, и которыя онъ старался развить, и снова началъ вѣрить, что она оттолкнетъ отъ себя мысль измѣнить мужу. Но онъ не могъ забыть разности ихъ лѣтъ, и это цораждало въ немъ новыя сомнѣнія. "Чтожь, тѣмъ скорѣе будетъ она свободна,-- подумалъ онъ -- и, Богъ знаетъ, можетъ быть, очень скоро! Я чувствую: меня что-то давитъ, какъ-будто ко мнѣ приблизилась судьба и тѣнь ея пала на мои мысли. Лена будетъ свободна, и забудетъ меня, пока не настанутъ дни бѣдствія, пока не прочувствуетъ она отсутствія руки, которая ее защищала. Тогда она вспомнитъ Фарольда, тогда она пожалѣетъ, что онъ лежитъ подъ могильнымъ холмомъ, откуда не вызовутъ его ни мольбы, ни слезы. Тогда она вспомнитъ его и подаритъ ему, можетъ быть, нѣсколько слезъ.

Съ такими мрачными мыслями шелъ Фарольдъ на свиданіе съ Маннерсомъ. Фарольдъ былъ не эгоистъ и думалъ о себѣ и своихъ личныхъ выгодахъ, можетъ-быть, меньше всякаго другого. Онъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которые, при другихъ обстоятельствахъ и въ другомъ вѣкѣ, охотно принесли бы себя въ жертву дружбѣ или отечеству, не хуже древнихъ грековъ или римлянъ. Но онъ былъ цыганъ и жилъ въ такое время, когда на дружбу и патріотизмъ смотрѣли какъ на товаръ, когда люди, отрекшись отъ героизма Греціи и Рима и отъ рыцарскаго духа старой Франціи и Англіи, начали погружаться въ холодные, эгоистическіе расчеты, которые, подобно карійскому источнику, ослабляютъ все благородное и энергическое. А невозможно не испытывать на себѣ вліяніе своего вѣка. Въ Фарольдѣ это вліяніе выказывалось, впрочемъ, не такъ, какъ на другихъ. Его національность, жизнь и привычки выдвигали его изъ круга идей, общихъ всѣмъ прочимъ. Онъ чувствовалъ, что живетъ и дѣйствуетъ среди людей холодныхъ, преданныхъ только себѣ; онъ сознавалъ, что поступки его основываются на другихъ началахъ; онъ презиралъ людей и ненавидѣлъ ихъ тѣмъ болѣе, что принадлежалъ къ презираемому ими племени. Но при встрѣчѣ съ человѣкомъ, родственнымъ ему по уму и сердцу, съ человѣкомъ, внушающимъ ему любовь и довѣріе, всѣ благородныя чувства его натуры прорывались скозь условія времени, обстоятельствъ, національности и обычаевъ; изъ цыгана, ненавидящаго все чуждое его племени, онъ превращался въ твореніе, одушевленное всѣми благородными свойствами души, одаренное теплымъ сердцемъ, которое сдѣлало бы честь кому угодно.

Скоро онъ забылъ думать о себѣ, и вниманіе его привлекли посторонніе предметы. Желаніе оказать услугу другимъ заставило его забыть собственное горе. Дошедши до мѣста неудачнаго поединка съ Маннерсомъ, онъ почувствовалъ, правда, досаду на свое пораженіе. Тщеславіе беретъ свою дань, и хорошо еще, если наносимыя ему раны не пораждаютъ въ человѣкѣ ненависти.

Маннерсъ былъ уже на мѣстѣ, и первыя слова Фарольда были:

-- Ну, что она? Вы ей сказали, что все благополучно?

-- Да, отвѣчалъ Маннерсъ:-- и она нѣсколько успокоилась. Безпокойство не исчезнетъ, однакоже, вполнѣ до тѣхъ поръ, пока я не увижу Эдварда собственными глазами и не скажу ей, въ какомъ состояніи находится его здоровье.

-- Не безпокойтесь, сказалъ цыганъ: -- я обѣщалъ провести васъ къ нему, и ничто въ мірѣ не заставитъ меня нарушить даннаго слова.

-- Я нисколько въ этомъ не сомнѣваюсь, отвѣчалъ Маннерсъ: -- и сказалъ въ Морлей-гоузѣ, что вы проводите меня къ де Во сегодня ночью. Нечего и говорить, какъ это ихъ утѣшило, и какъ они вамъ за это благодарны.

-- Не говорите о благодарности, сказалъ цыганъ.-- Мнѣ досадно, что я съ самого начала не предвидѣлъ, какъ огорчитъ ихъ все это. Если бы вы знали, что испыталъ я за эти три дня, вы простили бы мнѣ мою забывчивость. Мы приходимъ середи бѣла дня, раскидываемъ палатки свои, не зная никакихъ заботъ,-- и вдругъ насъ начинаютъ преслѣдовать, заставляютъ насъ переносить нашъ таборъ съ мѣста на мѣсто; чтобы скрыть слѣды, мы принуждены крестить и бросаться въ разныя стороны, какъ зайцы отъ собакъ, въ каждомъ шелестѣ вѣтвей слыша засаду. Преслѣдованіе еще не кончилось; но пойдемте, вотъ наша дорога.

-- Я надѣюсь, сказалъ Маннерсъ, идя за нимъ: -- что всѣ обвиненія противъ васъ окажутся также несправедливы, какъ обвиненіе въ убійствѣ де Во, и васъ вставятъ въ-покоѣ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Фарольдъ: -- онъ будетъ преслѣдовать меня до конца. Онъ сдѣлалъ ложное обвиненіе и не оставитъ меня въ-покоѣ, пока живъ. Я знаю его слишкомъ хорошо.

-- Я не совсѣмъ понимаю, о комъ вы говорите, сказалъ Маннерсъ.-- Кого вы разумѣете?

-- Кого же, отвѣчалъ Фарольдъ: -- если не его, надменнаго и страстнаго, изучившаго законы, чтобы хитрость и лукавство помогали смѣлости и уму? Я говорю о лордѣ Дьюри; онъ никогда не перестанетъ меня преслѣдовать. Не держитъ ли онъ и теперь въ неволѣ одного изъ нашихъ, зная, что онъ ни въ чемъ не виноватъ?

-- Да, отвѣчалъ Маннерсъ: -- въ Димденъ-паркѣ сидитъ цыганъ; я видѣлъ его сегодня по-утру; но лордъ Дьюри и другіе говорили мнѣ, что онъ былъ пойманъ на воровствѣ дичи.

-- Онъ не былъ при томъ, возразилъ цыганъ.-- Онъ не видалъ, какъ сумасшедшіе стрѣляли оленей. Лордъ держитъ его потому, что онъ цыганъ, а не потому, что онъ виноватъ. Такъ вы его видѣли? прибавилъ Фарольдъ, желая узнать что-нибудь о его положеніи.-- Конечно, его скоро отошлютъ въ городскую тюрьму, гдѣ онъ умретъ съ отчаянья и тоски?

-- Объ этомъ я ничего не слышалъ, сказалъ Маннерсъ.-- Всѣ обвиняютъ его; самъ онъ молчитъ такъ упорно, что нѣтъ никакой возможности добиться отъ него слова.

-- И вы называете это упорствомъ, когда человѣкъ не хочетъ отвѣчать на лукавые или пустые вопросы? спросилъ цыганъ.

-- Вотъ ошибка, въ которую вы, цыгане, впадаете слишкомъ часто, возразилъ Маннерсъ.-- Вы всегда смотрите на насъ какъ на враговъ и поступаете съ нами какъ съ врагами, вмѣсто того, чтобы постараться обратить насъ въ друзей; а это удавалось бы вамъ почти всегда. Я самъ распрашивалъ арестанта. Я имѣлъ въ виду только узнать что-нибудь о де Во, и отвѣчай онъ мнѣ откровенно, онъ пріобрѣлъ бы друга, который могъ бы оказать ему услугу.

-- Онъ не хотѣлъ ничего отвѣчать? спросилъ Фарольдъ,

-- Онъ отвѣчалъ только ничего не говорящими звуками или молчалъ.

-- Онъ правъ, онъ правъ! сказалъ Фарольдъ.-- Онъ умнѣе, нежели я ожидалъ. Надо для него постараться.

-- Мы судимъ объ этомъ разно, сказалъ Маннерсъ.-- По моему мнѣнію, онъ поступилъ неблагоразумно. Если бы онъ сообщилъ мнѣ желаемыя извѣстія, я встрѣтился бы съ вами у мистриссъ Фальклендъ съ иными чувствами.

-- Онъ правъ, онъ правъ! повторилъ Фарольдъ.-- Неужели, по-вашему, онъ долженъ былъ измѣнить ввѣренной ему тайнѣ? Могъ ли онъ знать, сколько найду я нужнымъ открыть? Нѣтъ; молчаніе было лучшимъ средствомъ не раскрывать дѣла, важность котораго ему неизвѣстна. Онъ выказалъ больше ума и твердости, нежели я ожидалъ. Впрочемъ, онъ не могъ сказать вамъ ничего особеннаго, потому-что почти ничего не знаетъ.

-- Но откровенность могла подать намъ лучшее мнѣніе о немъ самомъ, не нарушая вашей тайны, сказалъ Маннерсъ.

-- Какъ можете вы это говорить? возразилъ цыганъ.-- Развѣ вы не могли завести его вопросами Богъ вѣсть куда? развѣ вы не могли выпытать у него, слово по слову, все, что хотѣли? Противъ этого у насъ есть одно средство -- молчаніе.

Маннерсъ видѣлъ, что споръ безполезенъ между людьми, признающими различныя начала и придерживающимися разныхъ методъ умствованія. Онъ не отвѣчалъ на выходку цыгана. Фарольдъ, напротивъ того, желалъ продолжать разговоръ объ этомъ предметѣ; несмотря на простоту и великодушіе его натуры, привычки и образъ жизни цыгана оказывали свое вліяніе на его сердце: какъ человѣкъ, онъ былъ простъ и откровененъ; какъ цыганъ, онъ былъ, смотря по обстоятельствамъ, иногда мраченъ и скрытенъ, иногда даже лукавъ и лицемѣренъ. Онъ очень желалъ получить черезъ полковника, человѣка прямодушнаго и независимаго, точныя свѣдѣнія о Вильямѣ, чтобы вѣрнѣе приступить къ его освобожденію и имѣть возможность повѣрить слова старухи, которой довѣрялъ немного.

-- Бѣдняжка, сказалъ онъ, замѣтивши, что Маннерсъ не отвѣчаетъ: -- жаль мнѣ его! до сихъ поръ онъ зналъ только наслажденіе прекраснымъ, вольнымъ, широкимъ міромъ. Онъ не зналъ еще, что значитъ носить на рукахъ цѣпи и сидѣть за стѣною мрачной башни.

-- Вы напрасно рисуете себѣ такія картины, сказалъ Маннерсъ: -- онъ не можетъ быть въ такомъ положеніи, цѣпей на немъ нѣтъ, и, вѣроятно, съ нимъ обходятся очень хорошо.

-- Я плохо знаю эту сторону и Димденъ-галль, продолжалъ Маннерсъ:-- и не умѣю сказать вамъ ничего вѣрнаго о мѣстѣ его заключенія. Но что онъ не въ башнѣ, это вѣрно; теперь это, слава Бргу, вывелось. Не замѣтилъ я и двора, и полагаю, что, гдѣ бы онъ ни сидѣлъ, видъ изъ окна открытый. Да вы сами, сколько я могу предполагать изъ разсказовъ, должны знать Димденъ-галль гораздо лучше моего, и знаете, можетъ быть, гдѣ находится арестантская; лордъ Дьюри при мнѣ приказалъ отвести его туда.

-- Тамъ еще сносно, отвѣчалъ цыганъ: -- но его, вѣроятно, переведутъ въ тюрьму, и тамъ онъ изсохнетъ съ горя.

-- Не думаю, чтобы его отвели въ городскую тюрьму, сказалъ Маннерсъ: -- если онъ дѣйствительно такъ невиненъ въ воровствѣ дичи, какъ вы говорите. Сперва, разумѣется, произведутъ слѣдствіе, а потомъ уже потребуютъ его къ суду или заключатъ въ тюрьму. Вѣроятно, онъ останется въ Димденъ-галлѣ.

Цыганъ видѣлъ, что Маннерсъ говоритъ откровенно и не можетъ сказать ему о Вильямѣ ничего больше. Теперь онъ зналъ, что Вилль сидитъ въ знакомой ему арестантской, не отягощенъ цѣпями и будетъ переведенъ оттуда нескоро. Фарольду хотѣлось еще узнать объ участи раненыхъ, и въ чемъ собственно обвиняютъ его по димденскому дѣлу.

Маннерсъ отвѣчалъ ему на первые вопросы такъ откровенно, что онъ рѣшился распросить его о себѣ просто и прямо.

-- Хотѣлось бы мнѣ знать, сказалъ онъ, прошедши шаговъ двѣсти молча: -- какъ и въ чемъ обвиняютъ меня касательно этого жалкаго воровства въ паркѣ. Сегодня по-утру я получилъ кое-какія свѣдѣнія, а ночью, когда мы встрѣтились съ вами въ первый разъ, вы сказали, что если я и виноватъ въ другихъ преступленіяхъ, то въ этомъ вы считаете меня совершенно невиннымъ. Вы справедливы и человѣколюбивы: скажите же, почему вы увѣрены въ ложности этого обвиненія; вы доставите мнѣ этимъ возможность доказать передъ судомъ мою невинность чѣмъ-нибудь позначительнѣе клятвъ моихъ товарищей.

-- Я не имѣю никакихъ причинъ скрывать это отъ васъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- въ этомъ несчастномъ дѣлѣ раненны двое: одинъ -- джентльменъ, лежитъ теперь въ Димденъ-галлѣ, а другой, сторожъ, отнесенъ въ свою хижину. Докторъ былъ занятъ исключительно джентльменомъ, который раненъ гораздо опаснѣе, и я пошелъ къ сторожу, посмотрѣть, въ какомъ онъ положеніи. Тутъ....

-- Благородный поступокъ! прервалъ его цыганъ съ одушевленіемъ, понимаю! лекарь оставался при томъ, кто въ состояніи заплатить ему за его искусство, и предоставилъ бѣдняка на произволъ судьбы. Вы же пошли утѣшить его.

-- Это не совсѣмъ справедливо, отвѣчалъ Маннерсъ: -- одинъ раненъ гораздо опаснѣе, и лекарь остался тамъ, гдѣ его помощь была нужнѣе. Я просидѣлъ у сторожа нѣсколько времени, и онъ сказалъ мнѣ, что васъ не только не было въ паркѣ въ то время, когда сдѣланы выстрѣлы по дичи, но что, подоспѣвши потомъ, вы запретили вашимъ людямъ стрѣлять. Онъ прибавилъ, что безъ вашего вмѣшательства было бы пролито гораздо больше крови, и я совѣтую вамъ, въ случаѣ допроса, сослаться на свидѣтельство сторожа Джонса.

-- Покамѣстъ я свободенъ, отвѣчалъ цыганъ: -- имъ не поймать меня въ свои когти; впрочемъ, онъ не пожалѣетъ половины своего имѣнія, чтобы нанять противъ меня сотни свидѣтелей.-- А что, раненые умрутъ?

-- Едва ли, отвѣчалъ Маннерсъ: -- рана сторожа даже неопасна, если не запустить ея. Другого я не видѣлъ, но говорятъ, что онъ раненъ гораздо тяжеле.

-- Какъ его зовутъ? спросилъ цыганъ.

-- Кажется, сэръ Роджеръ Миллингтонъ, отвѣчалъ Манрерсъ: -- впрочемъ, я не обратилъ на это особеннаго вниманія.

-- Сэръ Роджеръ Миллингтонъ, повторилъ цыганъ въ раздумья.-- Сэръ Роджеръ Миллингтонъ? не знаю; а что-то какъ-будто знакомое. Ахъ, да! помню: ему были они должны эти деньги.

-- Какія деньги? спросилъ Маннерсъ съ удивленіемъ.

-- Оставимъ это, отвѣчалъ цыганъ: -- но будьте увѣрены, что если сэръ Роджеръ умретъ, то врагъ мой найдетъ средства выдать меня за его убійцу. Не забудьте, что я говорю вамъ теперь.

-- Это вещь невозможная, возразилъ Маннерсъ, гораздо больше цыгана вѣрившій въ непогрѣшительность британскаго судопроизводства: -- при томъ было человѣкъ восемь или девять. Одинъ, сильно пострадавшій, далъ уже отзывъ въ вашу пользу, и вы можете быть увѣрены, что и прочіе сдѣлаютъ тоже. Однако, мнѣ странно, что вы гораздо больше боитесь дѣла, въ которомъ можете оправдаться такъ легко, нежели обвиненія, которое касается до событія давнопрошедшаго, свидѣтелями котораго были немногіе, и въ которомъ, слѣдовательно, вамъ гораздо труднѣе оправдаться. Я говорю о смерти лорда Дьюри.

-- Я объясню вамъ это, сказалъ цыганъ: -- что касается до происшествія въ паркѣ, лордъ Дьюри можетъ опереться на разныя обстоятельства, говорящія противъ меня: я вошелъ въ его паркъ, не имѣя на то никакого права, ночью, когда другіе, мои товарищи и соплеменники, были заняты тамъ противозаконнымъ дѣломъ. Изъ этого можно сложить правдоподобную сказку, а ложныя клятвы довершать дѣло. Но что касается до смерти его брата, я смѣюсь его угрозамъ. А почему? потому-что я однимъ дуновеніемъ могу разсѣять всѣ эти грозныя тучи и доказать мою невинность самымъ неопровержимымъ образомъ,-- доказавши, кто былъ убійца.!

-- Такъ сдѣлайте это, подхватилъ горячо Маннерсъ: -- и лордъ Дьюри, конечно, прекратитъ свое преслѣдованіе.

-- Прекратитъ? сказалъ цыганъ съ презрительнымъ смѣхомъ: -- прекратитъ преслѣдованіе!-- Впрочемъ, да, очень можетъ статься. Только, знаете ли, еслибы я это сдѣлалъ, такъ не нуждался бы въ его снисхожденіи. Нѣтъ, я этого не сдѣлаю! никогда!

-- Странно, сказалъ Маннерсъ: -- впрочемъ, вы во всемъ дѣйствуете такъ отлично отъ другихъ, что безполезно было бы спрашивать, почему такія легкія, по-видимому, причины побуждаютъ васъ подвергаться такой большой опасности.

-- Я поступаю такъ потому, что такъ написано въ книгѣ моихъ поступковъ, отвѣчалъ цыганъ. Вы справедливо замѣтили, что мы думаемъ и дѣйствуетъ по различнымъ началамъ, и не для чего распрашивать меня о побудительныхъ причинахъ, потому-что вы ихъ не поймете. Это мнѣ не мѣшаетъ, однако же, считать васъ за благороднаго, храбраго, умнаго человѣка, выше многихъ изъ вашихъ собратій. Иначе я никогда не повелъ бы васъ туда, куда веду.

-- Я думаю, этой тайнѣ недолго оставаться тайной, отвѣчалъ Маннерсъ:-- мы прошли уже нѣсколько миль, и вашъ пріятель, мѣсяцъ, удаляется на покой, какъ-будто усталъ не меньше моего.

-- И кто же, видящій его захожденіе, замѣтилъ цыганъ: -- можетъ сказать, что увидитъ его восходъ? Мѣсяцъ идетъ, неизвѣстно куда, по пустынному, вѣковому пути своему, безстрастно взирая на горе и радость нашего племени. Но вамъ это все равно; вы смотрите на насъ, какъ на блуждающее отродіе неизвѣстной націи.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- вы ошибаетесь. Я всегди смотрѣлъ на васъ съ участіемъ и любопытствомъ. Въ исторіи вашего народа есть что-то таинственное, къ чему не можетъ быть равнодушенъ человѣкъ съ умомъ и сердцемъ.

-- Да, въ ней есть тайна! отвѣчалъ цыганъ.-- Но теперь не время ее разгадывать.

И, какъ это замѣтили вѣроятно всѣ, разговаривавшіе съ знающими цыганами, когда рѣчь заходила о их.ъ языкѣ или исторіи,-- онъ вдругъ перемѣнилъ разговоръ. Маннерсъ нѣсколько разъ пытался навести его опять на тотъ же предметъ, но тщетно. Точно также не хотѣлъ Фарольдъ говорить и о де Во, наотрѣзъ отказавшись отвѣчать на вопросы Маннерса.

-- Вы скоро узнаете все, что можете объ этомъ узнать, отвѣчалъ онъ: -- и я не хочу говорить, когда могу проговориться.

Маннерсъ замолчалъ. Прошло довольно времени, пока они перешли черезъ гребень горы и опустились въ долину по другую сторону хребта, не столько глубокую, какъ та, въ которой происходили разсказываемыя нами происшествія, но все-таки довольно низменную. Они были уже на противоположномъ скаутѣ, когда мѣсяцъ, какъ замѣтилъ Маннерсъ, опускался за темную линію горизонта.

Здѣсь характеръ мѣстности былъ совершенно другой. Заходящій мѣсяцъ освѣщалъ предметы довольно слабо; но длинныя полосы свѣта и тѣни говорили о мягко волнистой почвѣ, на нѣсколько миль разстилавшейся безъ значительныхъ возвышенностей. Отъ мѣста, на которомъ они стояли, дорога сбѣгала между молодыхъ садовъ въ долину. Но прежде, нежели они по ней спустились, мѣсяцъ зашелъ, и въ темнотѣ можно было разглядѣть только ближайшіе предметы. Маннерсъ замѣтилъ, однако же, что сады были огорожены красивымъ плетнемъ, съ бѣлыми воротами. Сухая, возвышенная дорожка облегчала ходьбу; скоро миновали они одинъ изъ камней, которые образованное правительство разставляетъ по дорогѣ для усталыхъ путниковъ, желающихъ узнать, далеко ли еще до мѣста отдохновенія. Въ это же самое время въ ближней деревнѣ пробили часы, и Маннерсъ машинально остановился разобрать цыфру, обозначавшую сто съ чѣмъ-то миль отъ Лондона, и сосчитать удары колокола.

Была полночь.

-- Не поздно ли теперь безпокоить Эдварда, если онъ дѣйствительно болѣнъ душою и тѣломъ? спросилъ Маннерсъ.

-- Увидимъ, отвѣчалъ цыганъ.-- Если онъ спитъ, тѣмъ лучше. Вы можете подождать до завтра. Мое дѣло должно быть сдѣлано сегодня или никогда. Что-то говоритъ мнѣ, что мнѣ недолго осталось блуждать по міру.

Маннерсъ, твердо рѣшившись итти, куда бы то ни было, разговаривалъ съ цыганомъ также спокойно, какъ-будто они сидятъ въ гостиной, но тѣмъ не менѣе старался разгадать, куда доведетъ его это приключеніе, и, желая быть готовымъ на все, далъ волю своему воображенію, пока оно оставалось подъ руководствомъ разсудка. Когда они были еще на вершигіѣ хребта, Маннерсъ думалъ, что найдетъ своего друга на рукахъ какой-нибудь отдѣльной партіи цыганъ; но, сошедши на обработанный и населенный участокъ земли, онъ подумалъ, что цыгане не изберутъ его для своего лагеря, и что де Во слѣдовательно не въ цыганскомъ таборѣ. Тутъ поле предположеній оказалось очень обширно; и удивленіе Маннерса увеличилось, когда они начали проходить мимо домовъ и заборовъ, возвѣщавшихъ близость англійскаго города.

Наконецъ цыганъ остановился у воротъ, отворилъ ихъ и попросилъ Маннерса войти. Маннерсъ вошелъ и очутился на чистой, усыпанной пескомъ дорожкѣ, огороженной съ обѣихъ сторонъ плетнемъ и обсаженной вѣчнозелеными растеніями. Цыганъ шелъ за нимъ. Дорожка, огибая шаговъ на двѣсти крутую, гладкую, дерновую поляну, привела ихъ къ каменному, очевидно новому дому. Зеркальныя стекла не украшали въ то время даже вельможескихъ палатъ; жилище, передъ которымъ остановились наши путники, свидѣтельствовало о довольствѣ, но безъ всякихъ притязаній на что-нибудь по-важнѣе дома средней руки. Это былъ или недавно выстроенный приходскій домъ, или жилище купца, удалившагося отъ дѣлъ, достигши границы довольства съ роскошью. Спереди было каменное крыльцо, по сторонамъ -- низкіе флигели. Въ окнахъ свѣтился огонь. Было очевидно, что если де Во здѣсь, то, несмотря на поздній часъ ночи, въ домѣ найдутся люди, еще не ложившіеся спать.

Цыганъ подошелъ къ дверямъ и позвонилъ. Нѣсколько минутъ не было отвѣта; онъ хотѣлъ позвонить во второй разъ, но въ эту самую минуту дверь отворилась, и сквозной вѣтеръ погасилъ свѣчу въ рукѣ слуги. Слуга успѣлъ, однако же, узнать Фарольда и попросилъ его войти, какъ-будто его посѣщеніе дѣло самое обыкновенное. Маннерсъ тоже успѣлъ взглянуть на слугу, и ему показалось, что лицо его ему знакомо.

-- Войдите, сказалъ Манйерсу Цыганъ.-- Есть кто-нибудь въ залѣ, Джонъ? спросилъ онъ слугу, вошедши съ Маннерсомъ въ домъ.

-- Никого нѣтъ, отвѣчалъ слуга,-- и голосъ его показался Маннереу еще знакомѣе лица.-- Господинъ мой въ маленькой комнаткѣ на верху.

-- Такъ войдите и подождите меня здѣсь, сказалъ Фарольдъ.

Маннерсъ, не спрашивая ни о чемъ, вошелъ въ темную комнату и сталъ терпѣливо дожидаться, чѣмъ все это кончится.

ГЛАВА XXIV.

Въ комнатѣ было совершенно темно; только изъ-подъ сосѣдней двери тянулась по полу узкая полоса свѣта. Минуты черезъ двѣ Маннерсъ услышалъ голоса за этой дверью. Разговоръ началъ Фарольдъ; но что онъ сказалъ, Маннерсъ не разслушалъ. Другой голосъ отвѣчалъ ему громче и внятнѣе:

-- Напрасно, напрасно, Фарольдъ. Я еще не рѣшился; а это заставитъ меня дѣйствовать по-неволѣ.

Фарольдъ отвѣчалъ что-то много, и еще говорилъ, когда другой прервалъ его словами:

-- Боже мой! да отчего же вы не дали ей знать? Отчего же вы не передали ей моего письма?

-- Какого письма? Я не получалъ никакого письма, отвѣчалъ Фарольдъ.

-- Я послалъ вамъ письмо, для передачи ей, съ тѣмъ, чтобы успокоить ее. Вы не могли не получить его. Я самъ вручилъ его Диккону вчера утромъ, когда онъ приходилъ ко мнѣ отъ васъ.

-- А, вотъ что! сказалъ Фарольдъ.-- Я послалъ его, а не кого-нибудь другого, затѣмъ, чтобы удалить его отъ зла. Но прежде, нежели я успѣлъ пройти къ своимъ, оказалось, что отрядъ верховыхъ сторожитъ меня въ полѣ, и я снова углубился въ лѣсъ. Они окружили его, и мнѣ нескоро удалось ускользнуть незамѣченнымъ.. Когда я пришелъ въ таборъ у Димдена, Дикконъ уговорилъ кое-кого итти стрѣлять въ паркѣ дичь. Олени были убиты, наши встрѣтились съ сторожами, завязалась драка, пролили кровь,-- и я выгналъ виновнаго изъ нашей среды, чтобы онъ опять не навелъ кого-нибудь на шалости и не навлекъ на насъ мщенія сильныхъ. Такимъ образомъ я видѣлъ его только мелькомъ, и онъ ушелъ, не отдавши мнѣ письма.

Маннерсъ по-неволѣ слушалъ ихъ разговоръ -- и совѣстился. Съ самого начала онъ принялся шумѣть, чтобы заглушить ихъ слова и дать имъ замѣтить, что ихъ слышно. Но они сгоряча ничего не замѣчали; потомъ уже голоса ихъ утихли, такъ-что до Маннерса долеталъ только неясный говоръ.

Наконецъ второй полосъ произнесъ опять сильнѣе:

-- Хорошо, пора это кончить! Что касается до остального, то полковника Маннерса опасаться нечего: я знаю его хорошо и скорѣе всѣхъ довѣрился бы ему. Отдохните, Фарольдъ, отдохните, покамѣстъ я пойду поговорить съ нимъ. Желалъ бы, чтобы вы оставили бродячую жизнь и благоразумно приняли отъ меня на старости то, отъ чего отказались въ молодости. Отдохните; черезъ нѣсколько минутъ я возвращусь дослушать вашъ разсказъ.

Отвѣта Фарольда Маннерсъ не разслушалъ; черезъ минуту дверь отворилась, и въ комнату вошелъ человѣкъ, съ которымъ мы уже встрѣтились разъ, въ началѣ романа,-- именно, тотъ бодрый, статный старикъ, который разговаривалъ въ Фарольдомъ во второй главѣ. Ему было года 63 или 64, но онъ былъ свѣжъ какъ сорокалѣтній мужчина; въ поступи его было что-то смѣлое и эластическое, говорившее объ энергіи души и тѣла. Его трудно было забыть, увидѣвши однажды. Свѣча, внесенная имъ въ комнату, ослѣпила на мгновеніе Маннерса; но онъ узналъ его и пошелъ къ нему на-встрѣчу съ словами:

-- Любезный сэръ Вильямъ Рейдеръ! Очень радъ встрѣтиться съ вами опять, и притомъ въ Англіи.

-- Также, какъ и я съ вами, отвѣчалъ Рейдеръ: -- хотя мы встрѣчаемся при странныхъ обстоятельствахъ, и я долженъ просить васъ забыть на-время, что я Вильямъ Рейдеръ, не забывая, однако же, нашей пріязни. Теперь меня зовутъ Гарлей. Сядемте и поговоримъ о старинѣ.

-- Прежде позвольте сказать слова два о новостяхъ, отвѣчалъ Маннерсъ. Я съ нетерпѣніемъ желаю узнать, что случилось съ Эдвардомъ, хотя уже и не безпокоюсь, зная, у кого онъ въ домѣ. Встрѣтивши у входа вашего слугу, я тотчасъ успокоился. Скажите же, каково Эдварду?

-- Ему лучше, отвѣчалъ Рейдеръ. Опасаться нечего: онъ оправится. Онъ не скальпированъ и не угощенъ томагаукомъ, и я ручаюсь за его здоровье. Вы удивляетесь, я думаю, что онъ здѣсь у меня; стеченіе обстоятельствъ, дѣйствительно, странное; но увѣряю васъ, что все это случилось безъ всякаго съ моей стороны умысла. Вотъ мы снова втроемъ подъ одной кровлей, какъ были у меня въ вигвамѣ на границѣ образованнаго міра.

-- Разскажите мнѣ прежде, что случилось съ Эдуардомъ, сказалъ Маннерсъ; -- а потомъ я задамъ вамъ множество вопросовъ, на которые вы можете отвѣчать или нѣтъ, какъ хотите.

-- Объ Эдвардѣ! отвѣчалъ Рейдеръ. Да развѣ Фарольдъ не говорилъ вамъ, что онъ раненъ изъ пистолета въ бокъ? пуля сломала ему два ребра.

-- Боже мой! нѣтъ! отвѣчалъ Маннерсъ.-- Жаль. Какъ же это случилось? на дуэли?

-- Нѣтъ, онъ ранилъ самъ себя, только не умыщленно; не думайте, чтобы онъ былъ столько глупъ. Впрочемъ, повторяю вамъ, онъ выздоровѣетъ. Пуля вынута; лихорадка у него легкая; важные органы не повреждены, и все идетъ ладно.

-- Но разскажите же подробно, какъ это случилось? Я видѣлъ много разныхъ случаевъ, цо тутъ ничего не понимаю.

-- Не знаю какъ бы вамъ это объяснить, не входа въ ненужныя подробности. Вотъ въ чемъ дѣло: онъ вышелъ ночью повидаться съ моимъ пріятелемъ Фарольдомъ, человѣкомъ, замѣчу мимоходомъ, необыкновеннымъ. Эдвардъ не зналъ его и взялъ съ собою пару пистолетовъ. Курокъ одного изъ нихъ былъ, вѣроятно, взведенъ, хоть онъ въ этомъ и не сознается. Кончилось тѣмъ, что онъ получилъ очень непріятное извѣстіе и бросился какъ безумный на землю. Курокъ спустился, и пуля прошла въ нѣсколькихъ дюймахъ отъ сердца. Фарольдъ не зналъ, что съ нимъ дѣлать. Онъ понесъ его, кликнулъ потомъ кое-кого изъ своихъ, перевязалъ, какъ могъ, его рану, и принесъ его сюда, зная, что въ старые годы я былъ друженъ съ его отцомъ и люблю его еще и до сихъ поръ, несмотря на кое-какія возникшія между нами недоразумѣнія.

Маннерсъ слушалъ молча и вспомнилъ, какъ отзывался о Рейдерѣ лордъ Дьюри. Но онъ не любилъ сѣять между людьми раздора и, зная, что личныя опасенія не заставятъ Рейдера смягчить своего мнѣнія о комъ бы то ни было, не сказалъ ни слова объ отзывѣ его бывшаго пріятеля. Кромѣ того, кроткій тонъ Рейдера доказывалъ, что не онъ виноватъ въ размолвкѣ. Вѣроятно, однако же, мысли Маннерса отразились на чертахъ его лица: Рейдеръ посмотрѣлъ на него съ улыбкою и прибавилъ:

-- Я знаю, что вы думаете: лордъ Дьюри отзывается о Рейдерѣ, вѣроятно, не такъ благосклонно, какъ Рейдеръ о немъ. Слышалъ. Но я не вызову его за это на дуэль и не потѣшу міръ зрѣлищемъ поединка между двумя шестидесяти-лѣтними старицами. Полковникъ Маннерсъ, я увѣренъ, не осудитъ меня за это, также какъ и вообще за мое эксцентрическое поведеніе. Не такъ ли?

-- Разумѣется. И вы можете быть увѣрены, что, убѣжденный лично въ благородствѣ вашего сердца, я никому не позволю безнаказанно говорить въ моемъ присутствія дурно о сэрѣ Вильямѣ Рейдерѣ.

-- Вѣрю, вѣрю вамъ отъ души. Но возвратимся къ Эдварду. Когда его принесли сюда, я немедленно послалъ за лучшимъ докторомъ. Пулю вынули, и теперь ему лучше. Онъ спитъ крѣпкимъ сномъ. Если вы останетесь у меня до завтра, то увидите его сами. Я сейчасъ прикажу приготовить вамъ комнату.

-- Да, я охотно прилягу отдохнуть; только прикажите меня разбудить, какъ-скоро проснется Эдвардъ. Кузина его, которая питаетъ къ нему болѣе нежели родственное чувство, съ нетерпѣніемъ ждетъ о немъ извѣстій. До сегодняшняго вечера мы думали, что онъ убитъ.

-- Бѣдняжка! Воображаю себѣ ея мученіе. Увѣряю васъ, однако же, что ни я, ни Эдвардъ въ этомъ не виноваты. Увидѣвши меня, онъ тотчасъ же попросилъ извѣстить ее обо всемъ случившемся и, несмотря на боль, прибавилъ нѣсколько словъ собственною рукою. Письмо было отослано къ Фарольду для доставленія ей; но онъ, кажется, не получилъ его.

-- Лучше бы было отправить письмо прямо къ ней. Вы должны бы вспомнить, что здѣсь вы не среди вашихъ дѣтей, индѣйцевъ, и встрѣтите иные пороки и добродѣтели. То, что поручили бы вы могавку, будучи увѣрены, что только смерть можетъ помѣшать ему исполнить свое обѣщаніе, нельзя поручить обыкновенному посланному въ Англіи, и.....

-- Знаю все это, прервалъ его Рейдеръ: -- но мнѣ нельзя было выбирать. Я не знаю еще, объявить ли о моемъ пріѣздѣ въ Англію, или нѣтъ, а послать письмо прямо въ Морлей-гоузъ значило нарушить инкогнито. Одинъ посланный могъ не исполнить своего дѣла точно также, какъ и другой, и это зависѣло отъ случая. Этого для оправданія моего довольно, прибавилъ онъ съ улыбкою;-- теперь скажите мнѣ, что миссъ де Во? Первый вопросъ Эдварда, когда онъ узнаетъ, что вы здѣсь, будетъ о ней.

-- Она заболѣла отъ страха и волненія, и даже серьёзно, отвѣчалъ Маннерсъ: -- докторъ нашелъ необходимымъ усыплять ее вчера и сегодня по-утру лауданомъ; это тоже рискъ, какъ онъ самъ признался; но пришлось выбирать изъ двухъ золъ меньшее.

-- Жаль, жаль, говорилъ Рейдеръ, вставши съ мѣста и ходя взадъ и впередъ по комнатѣ: -- ну, теперь ей, можетъ быть, лучше. Въ какомъ положеніи оставили вы ее?

-- О, тогда ей было гораздо лучше, отвѣчалъ Маннерсъ: -- пріятель вашъ Фарольдъ позволилъ мнѣ сказать ей, что Эдвардъ живъ; это извѣстіе, разумѣется, ободрило ее; но совершенно она успокоится только услышавши отъ меня о положеніи Эдварда. Завтра по-утру я надѣюсь сообщить ей эти свѣдѣнія.

-- Конечно, конечно, сказалъ Рейдеръ: -- если вы думаете, такъ можно послать къ ней кого-нибудь даже сегодня ночью.

-- Если ее нельзя пригласить сюда съ мистриссъ Фальклендъ, такъ я думаю подождать, пока мнѣ самому можно будетъ сообщить имъ все подробно.

-- Едвали это возможно, особенно теперь, сказалъ Рейдеръ въ раздумьи: -- она повѣритъ вашимъ словамъ, а вы, я надѣюсь, увѣрите ее, что Эдвардъ на рукахъ у людей, которые не упустятъ ничего, что можетъ ускорить его выздоровленіе.

-- Въ этомъ, разумѣется, я готовъ поручиться, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но что сказать ей на-счетъ того, что ея къ нему не пускаютъ, а меня пустили? Это покажется ей странно.

-- Какъ и вамъ, прибавилъ Рейдеръ, съ улыбкою: -- выслушайте: я сообщу вамъ нѣкоторые изъ причинъ, заставившихъ меня возвратиться въ Англію послѣ столькихъ лѣтъ отсутствія, и вы сами увидите, чѣмъ можно оправдать передъ миссъ де Во мое таинственное поведеніе. Во-первыхъ, у меня, какъ и у другихъ, есть друзья и родные, и во мнѣ пробудилось желаніе увидѣть ихъ и увѣриться собственными глазами въ ихъ счастьи, прежде нежели склоню мою голову на смертную подушку въ чужой землѣ. Это желаніе пробудилось уже во мнѣ однажды, лѣтъ двадцать тому назадъ, но тогда я устоялъ; за-долго передъ тѣмъ я испыталъ такой жестокій толчекъ въ жизни, что отрекся отъ родственныхъ узъ, сковывающихъ насъ только съ горемъ и досадой. Я во многомъ былъ не правъ и чувствовалъ, что добровольное изгнаніе искупитъ вину мою. Я уѣхалъ, рѣшившись никогда не возвращаться въ Англію, и когда двѣнадцать лѣтъ тому назадъ во мнѣ возникло, какъ я вамъ сказалъ, желаніе увидѣть друзей, родныхъ и родину, я устоялъ, зная, что возвращеніе мое въ Англію повредитъ людямъ, которымъ мнѣ не хотѣлось бы вредить, и пробудитъ во мнѣ чувства, которымъ лучше не пробуждаться. Этою весною желаніе побывать на родинѣ воскресло съ новою силою, и къ нему присоединились другія побудительныя причины. Мнѣ хотѣлось достать денегъ для покупки значительнаго участка земли, на которомъ я могъ бы поселить остатокъ одного почти истребленнаго индѣйскаго племени; этихъ людей рѣзали и притѣсняли всѣ бѣлые, и, наконецъ, приставши ко мнѣ, они жили вокругъ меня какъ мои дѣти. Вы сами это видѣли.

-- Да, сказалъ Маннерсъ: -- и надѣюсь, вы позволите мнѣ помочь вамъ въ этомъ дѣлѣ?

-- Не знаю, нужно ли это будетъ; я, вѣроятно, приму другія мѣры, сказалъ Рейдеръ: -- моихъ доходовъ было на это недостаточно, хотя я и приберегъ изъ тысячи фунтовъ годового дохода, это все мое состояніе,-- сумму, достаточную для начала; но кромѣ того я хотѣлъ еще просить британское правительство, чтобы оно приняло всѣхъ индѣйцевъ подъ свою защиту, и это одна изъ причинъ моего пріѣзда въ Англію. Друзей и родственниковъ моихъ желалъ я увидѣть инкогнито. Особенно о двоихъ хотѣлось бы мнѣ узнать больше, нежели сколько это можно, живя въ Америкѣ. За однимъ, надъ которымъ я имѣю, на основаніи давнишней сдѣлки, кое-какую власть, хотѣлось бы мнѣ наблюдать вблизи и потомъ поступить съ нимъ, какъ онъ того заслуживаетъ. Другого, который зависитъ отъ меня меньше, но котораго я все-таки могу возвысить или уничтожить, хотѣлъ я испытать вполнѣ, разсмотрѣть всѣ черты его характера, повѣрить всѣ чувства его сердца, и потомъ, если онъ окажется человѣкомъ благороднымъ, составить его счастье, но въ тоже время дать ему строгій урокъ, который задавилъ бы въ немъ кое-какія чувства, могущія довести его и другихъ до несчастія. Послѣ того случились происшествія, измѣнившія весь этотъ планъ. Мы игрушки обстоятельствъ, и вотъ я жду рѣшительнаго событія, которое указало бы мнѣ, какъ мнѣ дѣйствовать.

-- Знаете ли, отвѣчалъ Маннерсъ: -- если бы я передалъ все это миссъ де Во слово-въ-слово, то она осталась бы въ прежнемъ недоумѣніи; а я замѣчалъ не разъ, что робкіе люди находятъ во всемъ таинственномъ новыя причины опасеніи. Кромѣ того, согласно слову, данному Фарольду, и согласно вашему собственному желанію, я не могу даже сказать, что видѣлъ васъ.

Рейдеръ задумался, и Маннерсъ прибавилъ:

-- Лучше всего, можетъ быть, разсказать миссъ де Во подробно о состояніи здоровья Эдварда, сказать, что я его видѣлъ, но прибавить, что по нѣкоторымъ причинамъ, которыя я объясню ей впослѣдствіи, мѣсто его пребыванія должно остаться тайной. Я знаю, по собственному опыту, что въ такихъ случаяхъ лучше просто объявить, что не хочешь говорить, нежели пускаться въ полуобъясненія, которыя даютъ только воображенію матеріалъ для созиданія воздушныхъ замковъ.

-- Можетъ быть вы и правы, сказалъ Рейдеръ: -- постойте, однако же. Два слова съ пріятелемъ моимъ, что въ той комнатѣ, т. е. съ цыганомъ, рѣшатъ, какъ мнѣ поступить.

Маннерсъ улыбнулся, подумавши, какими совѣтниками окружаетъ себя Рейдеръ. Въ Америкѣ онъ ежедневно совѣщался съ начальниками индѣйцевъ, а здѣсь съ цыганами.

На этотъ разъ Рейлеру не удалось, однако же, посовѣтоваться съ Фарольдомъ. Онъ отворилъ дверь въ маленькій кабинетъ, посреди котораго стоялъ столъ съ бумагами, деньгами и свѣчами; но комната была пуста.

-- Я забылъ, сказалъ онъ, возвращаясь назадъ: -- что провести полчаса въ четырехъ стѣнахъ выше силъ Фарольда. Онъ ушелъ, и я долженъ послать за нимъ въ случаѣ надобности.

-- Вы довѣряете е.му больше, нежели сколько рѣшится довѣрить цыгану всякій другой англичанинъ, замѣтилъ Маннерсъ, указывая на бумаги и деньги.

-- Ему я довѣрю деньги не считая, возразилъ Рейдеръ: -- вы сдѣлали бы тоже, если бы знали его такъ, какъ я. Онъ двадцать лѣтъ велъ со мною переписку, и счастливъ тотъ, кто въ высшемъ кругу найдетъ такого же вѣрнаго и точнаго корреспондента.

Читатель, знающій обстоятельства, неизвѣстныя Маннерсу, легко догадается, о чемъ переписывались люди, принадлежащіе къ различнымъ сословіямъ. Маннерсъ зналъ уже, что они знакомы не со вчерашняго дня; но услышанное имъ теперь было для него такъ ново, что удивленіе выразилось у него на лицѣ.

Рейдеръ, однако же, не хотѣлъ вступать въ дальнѣйшія объясненія и заговорилъ о другомъ.

-- Возвратимся къ нашему разговору, Маннерсъ: -- скоро надо будетъ на что-нибудь рѣшиться, и дурно я, можетъ быть, дѣлаю, что до сихъ поръ еще не рѣшился. Чтожь! у всякаго есть свои слабости, на всякаго находитъ дурь. Надо положить себѣ срокъ. Возвратившись въ Морлей-гоузъ, скажите миссъ де Во, что завтра она не можетъ видѣть Эдварда; но что послѣ завтра по-утру старикъ, у котораго онъ находится,-- Гарлей, не забудьте,-- будетъ радъ принять ее и ея тетку, потому-что вѣдь не рѣшится же она ѣхать одна. Если будетъ необходимо измѣнить это предположеніе,-- чтожь, я прикинусь варваромъ и уйду отъ гостей со двора.

-- Это извѣстіе очень ихъ обрадуетъ, сказалъ Маннерсъ: -- надо мнѣ только посмотрѣть, гдѣ находится ваше жилище. Я пришелъ сюда ночью, и совершенно не знаю, гдѣ я,-- замѣтилъ только на камнѣ, что до Лондона отсюда больше ста миль.

-- Мы въ окрестностяхъ города ***, отвѣчалъ Рейдеръ: -- около семи миль отъ Морлей-гоуза. Проѣзжая, вскорѣ послѣ моего прибытія въ Англію, мимо этого дома, я узналъ, что онъ отдается въ наемъ, и тотчасъ же его нанялъ, не предчувствуя, какъ пригодится это для де Во. Ступайте, отдохните, Маннерсъ. Я ложусь, вы, знаете, поздно; но вы, я вижу, устали,

-- Да, нѣсколько, хотя, казалось бы, и не отъ чего, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но душа, какъ горячій ѣздокъ, скоро утомляетъ тѣло. Утро провелъ я съ лордомъ Дьюри, допрашивая молодого цыгана, пойманнаго въ Димденѣ на воровствѣ дичи, а потомъ преслѣдовалъ вашего пріятеля Фарольда, котораго велѣно арестовать, по случаю обвиненія въ трехъ преступленіяхъ.

-- Въ трехъ преступленіяхъ? сказалъ Рейдеръ: -- въ трехъ! онъ говорилъ только объ одномъ, именно объ убіеніи Эдварда.

-- Его обвиняютъ еще въ воровствѣ дичи, при чемъ, къ несчастію, не обошлось безъ кровопролитія; но я указалъ ему средства къ оправданію. Кромѣ того, много лѣтъ тому назадъ онъ, какъ говорятъ, былъ участникомъ въ убійствѣ или самъ убилъ лорда Дьюри, лишеннаго жизни недалеко отъ Морлей-гоуза.

Трудно разсказать, какое впечатлѣніе сдѣлали эти слова на Рейдера. Глаза его сверкнули, брови нахмурились, онъ закусилъ губу; чувство презрѣнія заглушило наконецъ все прочее, и онъ разразился смѣхомъ.

-- Скажите же, пожалуста, сказалъ онъ наконецъ: -- кто обвиняетъ его въ этомъ?

-- Братъ убитаго, лордъ Дьюри, отвѣчалъ Маннерсъ: -- онъ говоритъ, что у него есть на это доказательства.

-- Долго же ихъ изготовляли! отвѣчалъ Рейдеръ мрачно: -- скажу вамъ болѣе, Маннерсъ: цыганъ невиненъ; это также вѣрно, какъ то, что есть надъ нами Богъ. И Фарольдъ будетъ оправданъ, во чтобы то ни стало! Доказательства! Низкая, подлая ложь! Нѣтъ, никакія воспоминанія въ мірѣ не заставятъ меня равнодушно смотрѣть на угнетеніе невиннаго!

-- Я еще никогда не видалъ, чтобы вы такъ горячились, сказалъ Маннерсъ: -- вѣроятно, на это есть неизвѣстныя мнѣ причины, въ которыя я, впрочемъ, не намѣренъ проникать. Лордъ Дьюри, однако же, отецъ Эдварду, и вы должны сказать, какъ мнѣ вести себя въ отношеніи къ нему. Цыганъ поставилъ мнѣ условіемъ, чтобы я не говорилъ ему ничего объ Эдвардѣ безъ вашего согласія. Могу я ему сказать, гдѣ и у кого на рукахъ де Во?

Рейдеръ подумалъ съ минуту и сказалъ:

-- Да, вы можете сказать ему, гдѣ его сынъ. Пусть пріѣдетъ повидаться съ нимъ и со мной, когда захочетъ; только называйте меня Гарлеемъ: имя Вильяма Рейдера поразитъ, можетъ быть, непріятно его слухъ, и онъ не пріѣдетъ. Скажите ему, что мистеръ Гарлей, въ домъ котораго отнесенъ Эдвардъ, радъ принять его въ какое ему угодно время.

-- Очень радъ, что вы уполномочиваете меня на это, сказалъ Маннерсъ: -- запрещеніе извѣстить его о сынѣ поставило бы меня въ самое неловкое къ нему отношеніе.

-- Да и за это онъ вамъ будетъ не слишкомъ благодаренъ! сказалъ Рейдеръ: -- но все равно, пусть пріѣдетъ. Можетъ быть это самое лучшее средство покончить непріятное дѣло.

-- Дай Богъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- буду надѣяться, что скоро наступитъ минута, когда вы найдете возможнымъ разсѣять окружающій меня мракъ таинственности; я начинаю теряться и едва распознаю друзей отъ недруговъ.

-- Ключъ въ моихъ рукахъ, сказалъ Рейдеръ, слѣдуя больше за теченіемъ собственныхъ мыслей, нежели отвѣчая на слова Маннерса: -- и при всемъ томъ одно обстоятельство ставитъ меня самого въ-тупикъ неменьше вашего: именно, что у такого отца такой благородный сынъ; впрочемъ и у него, слава Богу, есть важные недостатки,-- иначе я усомнился бы въ ихъ родствѣ.

-- Часто случается, замѣтилъ Майнерсъ: -- что ошибки и заблужденія отца служатъ урокомъ сыну, если у него хорошее сердце; такъ мачты потонувшаго корабля указываютъ мореходамъ мѣсто отмѣли.

-- И у него было сначала доброе сердце, сказалъ Рейдеръ:-- то есть у отца. Онъ можетъ служить примѣромъ, до чего можно дойти шагъ за шагомъ, когда одинъ порокъ наталкиваетъ на другой.

Маннерсъ улыбнулся.

-- Нѣтъ, нѣтъ, сэръ Вильямъ, сказалъ онъ: -- вы, кажется, не совсѣмъ справедливы къ благородному лорду. Я, по-крайней-мѣрѣ, не слышалъ, чтобы ему приписывали такъ называемые пороки; онъ гордъ и вспыльчивъ,-- это правда,-- но не пороченъ. Сколько я его знаю, то мнѣ кажется, что онъ сдѣлался непріятнымъ старикомъ -- и только.

-- Только! воскликнулъ Рейдеръ, вставая и взявши Маннерса за руку. Только!

Вдругъ онъ перемѣнилъ тонъ и сказалъ гораздо спокойнѣе:

-- Однако же, сегодня уже поздно разбирать чужіе нравы. Я только задерживаю васъ. Идите отдохнуть.

Маннерсъ не старался продлить разговора; въ подобныхъ случаяхъ онъ всегда предоставлялъ на волю собесѣдника говорить не больше и неменьше, какъ сколько ему угодно. Отношенія Рейдера къ лорду возбудили въ немъ любопытство; но онъ очень хорошо понималъ, что единственное честное средство проникнуть въ эту тайну -- не заботиться о ней. Слуга, отворившій Фарольду двери, старый знакомый Маннерса, проводилъ его въ приготовленную для него комнату, и Маннерсъ, обладавшій великимъ сокровищемъ -- спокойнымъ сердцемъ, скоро погрузился въ благотворный сонъ.

На-зарѣ пришли сказать ему, что де Во проснулся и желаетъ его видѣть. Маннерсъ одѣлся по-солдатски, въ двѣ минуты, позвонилъ и приказалъ проводить себя къ Эдварду.

Входить въ комнату больного рано по-утру всегда грустно, если даже видишь, что здоровье возвращается на лицо его. Прекрасный свѣтъ молодого дня, проникающій сквозь щели ставней и сливающійся съ слабымъ мерцаніемъ лампы,-- блѣдная, сонная сидѣлка,-- книга, съ помощью которой разгоняла она сонъ и скуку,-- столикъ, заставленный стклянками и рюмками,-- теплая, душная атмосфера и опущенные занавѣсы, все говоритъ намъ о бренности и непрочности нашего существа, забываемыхъ нами среди дневного свѣта.

Въ туалетной, черезъ которую Маннерсъ проходилъ въ комнату своего пріятеля, встрѣтилъ онъ хирурга, призваннаго изъ Лондона и проведшаго всю ночь у постели больного. Къ счастью, это былъ одинъ изъ людей, могущихъ и готовыхъ произнести свое мнѣніе о положеніи больного. На вопросъ Маннерса онъ отвѣчалъ прямо и положительно:

-- Опасности нѣтъ. Онъ выздоровѣетъ. Совѣтую только говорить съ нимъ какъ можно меньше, и то о веселыхъ предметахъ; иначе вы замедлите его выздоровленіе.

Маннерсъ обѣщалъ послѣдовать его совѣту и вошелъ къ Эдварду. Де Во улыбнулся и протянулъ ему руку, хотя это, очевидно, стоило ему усилій.

-- Непріятный случай, де Во, сказалъ Маннерсъ, садясь возлѣ его постели.-- Но слава Богу! Докторъ говоритъ, что это не можетъ имѣть рѣшительно никакихъ дурныхъ послѣдствій.

-- Съ моей стороны было бы неблагодарно пожалѣть объ этомъ, отвѣчалъ де Во печальнымъ голосомъ: -- но я все-таки не могу радоваться.

-- Полноте, Эдвардъ, сказалъ Маннерсъ.-- Вы не въ такихъ обстоятельствахъ, чтобы забыть, что васъ окружаютъ, друзья, любящіе васъ ради васъ самихъ и достойные вашей любви,-- друзья, которые будутъ любить васъ при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ.-- Не должны вы забывать и того, что есть люди, которыхъ все счастье зависитъ отъ вашего.

-- Да, бѣдная Маріанна! сказалъ де Во.-- Я неблагодарный. Такое сокровище должно бы вознаградить меня за все въ мірѣ. Скажите, что она? Когда узнала она объ этомъ, случаѣ? какъ перенесла она это?

Маннерсъ не былъ собственно въ недоумѣніи, что ему отвѣчать на этотъ вопросъ, но чувствовалъ, что надо быть очень осторожнымъ съ такимъ человѣкомъ, какъ Эдвардъ, и что лучше не говорить ему, какъ сильно поразило это происшествіе Маріанну. Эдвардъ былъ слишкомъ чувствителенъ, и отъ него нельзя было вполнѣ скрыть, что Маріанна огорчена его несчастіемъ, а между тѣмъ нельзя было и сообщить всего въ подробности.

-- Отвѣчать на вашъ вопросъ -- длинная исторія, сказалъ Маннерсъ: -- и докторъ запрещаетъ говорить съ вами долго. Скажу вамъ только, что мы рѣшительно не знали, что съ вами случилось.

-- Боже мой! воскликнулъ Эдвардъ.-- А я собственною рукою написалъ Маріаннѣ сколько могъ. Слуги сотворены, кажется, именно съ тою цѣлью, чтобы терзать людей своей безпечностью.

-- Разные случаи помѣщали доставить ваше письмо по адресу, сказалъ Маннерсъ.-- Отсутствіе ваше и другія обстоятельства пробудили въ насъ подозрѣніе, что вы убиты. Я, разумѣется, тотчасъ же вооружился на месть и съ помощью предписаній и судейской власти все это время дѣлалъ розыски, такъ-что только мелькомъ видѣлся съ вашими родными въ Морлей-гоузѣ. Миссъ де Во заболѣла и почти не выходила изъ своей комнаты.

-- Боже мой! что за терзаніе! произнесъ Эдвардъ.-- Бѣдная Маріанна! Полетѣлъ бы къ ней; но едва ли я въ состояніи усидѣть на конѣ.

-- На конѣ! Объ этомъ нечего теперь и думать, сказалъ Маннерсъ.-- Успокойтесь, пожалуста, на-счетъ миссъ де Во. Вчера вечеромъ я узналъ, что вы въ безопасности, и это помогло ей лучше всякаго лекарства. Она даже отправилась бы со мною сюда ночью, если бы ее не остановили ея, или, лучше сказать, ваши понятія о приличіи.

Де Во улыбнулся.

-- Вы строги къ моей щекотливости, сказалъ онъ: -- это дурное качество, но я надѣюсь исправиться. Мнѣ данъ горькій урокъ, Маннерсъ,-- урокъ, который сломилъ бы гордость самого сатаны, и мнѣ предстоитъ, можетъ быть, еще труднѣйшее испытаніе. Зато щекотливость моя исчезла навсегда, и несчастье принесло хоть какую-нибудь пользу.

-- Какъ случается очень часто, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Что касается до меня, де Во, такъ я думаю, что она хорошо сдѣлала, оставшись дома. Она еще не совсѣмъ оправилась, а я самъ не зналъ, куда иду: пріятель мой цыганъ, проводившій меня сюда, человѣкъ таинственный. Вы обязаны ему еще одной услугой: онъ спасъ миссъ Фальклендъ, упавшую въ рѣку и едва не утонувшую.

Когда Маннерсъ упомянулъ о цыганѣ, де Во закрылъ глаза рукою; потомъ онъ принялъ ее, и взоръ его блеснулъ радостью. Впрочемъ, онъ не спросилъ о подробностяхъ.

-- Бѣдная Изидора! сказалъ онъ.-- Бѣдная Маріанна! Богъ знаетъ, что предстоитъ намъ еще испытать! Маннерсъ! голова моя идетъ кругомъ отъ разныхъ опасеній и догадокъ, которыя я не умѣю объяснить ни вамъ, ни себѣ. Я долженъ стараться не думать о моемъ положеніи, если хочу выздоровѣть.

-- Такъ отгоните же отъ себя всѣ подобныя мысли, сказалъ Маннерсъ.-- Я рѣдко подаю такіе совѣты; но отъ человѣка въ вашемъ положеніи надо удалять всѣ воспоминанія, всѣ мысли, которыя могутъ быть вредны для здоровья. Всемогущій устроитъ наши дѣла лучше насъ самихъ.

-- Я самъ такъ думаю, отвѣчалъ Эдвардъ.-- Сэръ Вильямъ Рейдеръ говоритъ, что все это кончится лучше, нежели я ожидаю. Однако же., мы говоримъ загадками. Пока мой умъ и тѣло не способны понимать вещи яснѣе, я долженъ довольствоваться увѣреніями, хотя и не вижу, на чемъ они основаны.

Маннерсъ, желая отклонить разговоръ отъ тягостнаго предмета, разсказалъ ему вкратцѣ о своихъ поискахъ и обо всемъ, что случилось въ Морлей-гоузѣ со времени ухода Эдварда. Но онъ не спускалъ глазъ съ своего друга и какъ только замѣчалъ, что слова его дѣлаютъ дурное впечатлѣніе, сворачивалъ разсказъ на другой предметъ. Его удивило, однако же, какъ многое трогаетъ Эдварда за-живое. Имя отца и имя цыгана равно приводили его въ волненіе; многія слова, по-видимому самыя простыя и незначащія, заставляли его вздрагивать, какъ прикосновеніе пальца къ живой ранѣ. Опасаясь, чтобы разговоръ не повредилъ Эдварду, Маннерсъ вышелъ и прибавилъ:

-- Я просидѣлъ у васъ довольно. Теперь я долженъ поспѣшить къ той, которая съ нетерпѣніемъ ждетъ услышать отъ меня, что я видѣлъ васъ собственными глазами живого, а не мертваго, выздаравливающаго, а не умирающаго. Хозяинъ вашъ не позволяетъ ей пріѣхать сюда сегодня, но завтра вы ее увидите.

-- Я не хочу васъ удерживать, Маннерсъ, сказалъ де Во.-- Я слишкомъ вѣрю любви Маріанны и знаю, что извѣстіе обо мнѣ будетъ для нея лучшимъ утѣшеніемъ. Скажите ей, что я только и жду хорошаго въ жизни, что увидѣться съ нею.

-- Я скажу, что свиданіе съ нею васъ порадуетъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- но не прибавлю никакихъ печальныхъ оговорокъ. Я не хочу разрушать благотворнаго дѣйствія доброй вѣсти. Прощайте.

-- Маннерсъ, Маннерсъ! сказалъ Эдвардъ, когда тотъ былъ уже въ дверяхъ.-- Я забылъ одно: увѣрьте Маріанну, что я ранилъ себя неумышленно. Скажите ей, что никакія обстоятельства не доведутъ меня до такой глупости. Разскажите ей все, какъ вамъ, вѣроятно, извѣстно: курокъ моего пистолета, былъ, говорятъ, взведенъ, но я этого рѣшительно не помню.

-- Я объясню ей все, отвѣчалъ Маннерсъ.-- Ей, я увѣренъ, и въ голову не придетъ подумать, чтобы вы сдѣлали это умышленно. Будь вы человѣкъ одинокій, какъ я, осужденный на одиночество до конца жизни, васъ можно бы было подозрѣвать въ такомъ поступкѣ. Но васъ ожидаетъ впереди счастье, и надо быть безумнымъ, чтобы отказаться не только отъ вѣнца жизни, но и отъ всѣхъ драгоцѣнныхъ камней, которыми украсила его судьба.

Де Во бросилъ на него печальный взглядъ, и сказалъ только:

-- Вы не знаете всего, Маннерсъ!

Маннерсъ ушелъ. Въ залѣ встрѣтилъ онъ Рейдера, въ сапогахъ со шпорами, какъ-будто онъ только-что сошелъ съ коня.

-- Вы не оставили старыхъ привычекъ, какъ я вижу, сказалъ ему Маннерсъ.-- Вы уже ѣздили со двора, сэръ Вильямъ?...

-- Гарлей.... я теперь Гарлей, не забывайте, пожалуста, возразилъ Рейдеръ.-- Я не ложусь раньше часу и не сплю дольше пяти: я привыкъ къ этому въ годину горести, но не откажусь отъ этой привычки ни за цѣлое королевство. Видѣли вы де Во?

-- Видѣлъ, отвѣчалъ Маннерсъ: -- и нашелъ его лучше, нежели ожидалъ. Духомъ только онъ очень палъ; я не хочу проникать въ тайну вашихъ съ нимъ отношеній; но, такъ-какъ вы, очевидно, состоите съ нимъ въ тѣсной связи, то позвольте мнѣ замѣтить, что спокойствіе душевное всего больше поможетъ его выздоровленію. Уныніе же, напротивъ того, можетъ имѣть самыя дурныя послѣдствія. Надѣюсь, вы простите мнѣ это замѣчаніе, сказанное по дружбѣ, прибавилъ онъ, замѣтивши, что Рейдеръ слегка нахмурился.

-- Разумѣется, разумѣется, отвѣчалъ Рейдеръ -- Я думалъ только, чѣмъ-бы ободрить его. Кажется, я составилъ себѣ о немъ въ Америкѣ не совсѣмъ правильное понятіе. Я не замѣтилъ благородныхъ свойствъ его души, скрывавшихся за его мелочною щекотливостью. Но я васъ увѣряю, что сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ, для его успокоенія,-- и сейчасъ же.

Маннерсъ остановилъ его еще на минуту, попросивши дать ему лошадь и объяснивши причину своего ранняго отъѣзда въ Морлей-гоузъ. Потомъ онъ уѣхалъ, обрадованный возможностью сообщить пріятныя извѣстія тѣмъ, которыя такъ въ нихъ нуждались.

Маріанна стояла у окна, когда онъ подъѣхалъ къ дому; быстрый бѣгъ лошади и легкость, съ которою всадникъ соскочилъ съ сѣдла, бросивши поводья слугѣ, предвѣщали много хорошаго. Маннерсъ вошелъ и разсказалъ все, что видѣлъ и узналъ о приключеніи и положеніи Эдварда.

Слезы и улыбка смѣнялись на лицѣ Маріанны во время его разсказа и отвѣтовъ на ея многочисленные вопросы. Она благодарила его'за его дѣятельное участіе и молила Бога, чтобы онъ доставилъ ей и Эдварду случай отблагодарить Маннерса за всѣ его услуги.

Маннерсъ прервалъ этотъ разговоръ вопросомъ о здоровьѣ Изидоры. Въ это время вошла она сама, нѣсколько блѣдная, но такая же веселая, какъ всегда, и хотя она объявила, что ей, по всѣмъ законамъ справедливости, слѣдуетъ влюбиться въ спасителя своего, цыгана, Маннерсъ порадовался въ душѣ, что помощь подана ей не кѣмъ-нибудь другимъ. Изидора, вспомнивши пару словъ, сказанныхъ ею Маннерсу наканунѣ, покраснѣла; но она, знала его за человѣка великодушнаго и рѣшилась вѣрить въ его великодушіе до конца.

Вскорѣ потомъ пришла и мистриссъ Фальклендъ, и домъ горя превратился въ домъ радости. Оставалось только извѣстить лорда Дьюри о его сынѣ; Маннерсъ взялся написать ему. Слуга былъ немедленно отосланъ съ этимъ письмомъ въ Дьюри-галль; но лордъ рано по-утру возвратился въ Димденъ. Слуга поѣхалъ въ Димденъ, но прибылъ туда уже такъ поздно, что лордъ не могъ навѣстить своего сына въ этотъ день.