На Гросвеноръ-Плэсѣ, въ воскресенье днемъ, въ первыя недѣли сезона, м-съ Беррингтонъ обыкновенно бывала дома: то было единственное время, когда посѣтитель, не приглашенный заранѣе, могъ надѣяться застать ее у себя. Очень немного часовъ изъ двадцати-четырехъ проводила она въ своемъ собственномъ домѣ. Джентльмены, являвшіеся въ эти часы, рѣдко заставали ея сестру: м-съ Беррингтонъ оставляла за собой арену. Между обѣими женщинами было условлено, что Лаура воспользуется этимъ временемъ для визитовъ своимъ старухамъ: такъ Селина понимала независимые общественные рессурсы молодой дѣвушки. Старухи, однако, не насчитывались десятками; ихъ было всего двѣ: лэди Давенантъ и старшая м-съ Беррингтонъ, у которой былъ свой домъ въ Портлэндъ-Стритѣ. Лэди Давенантъ жила у Королевскихъ воротъ и тоже принимала въ воскресенье днемъ; посѣтители ея состояли не изъ однихъ мужчинъ, и Лаура не была фальшивой нотой въ ея салонѣ. Селина любила, конечно, пользоваться услугами сестры, но въ послѣднее время все рѣже и рѣже представлялось случаевъ для этихъ услугъ, и Лауру больше никогда не приглашали занимать толпу еженедѣльныхъ мужскихъ гостей. Селина какъ бы признала, что природа создала Лауру скорѣе на утѣху старымъ женщинамъ, нежели молодымъ мужчинамъ. Лаура же чувствовала, что мѣшаетъ вольнымъ разговорамъ и анекдотамъ, занимавшимъ общество сестры; анекдоты были по большей части такъ секретны, что совсѣмъ не могли разсказываться въ ея присутствіи. Но бывали и исключенія: когда Селина ожидала къ себѣ американцевъ, она просила сестру остаться дома, не столько потому, чтобы ихъ разговоръ былъ пріятенъ Лаурѣ, сколько потому, что имъ пріятенъ былъ разговоръ Лауры.
Разъ въ воскресенье, въ половинѣ мая, Лаура Уингъ приготовилась идти повидаться съ лэди Давенантъ, которая уѣзжала на святой изъ Лондона на довольно продолжительное время, но теперь вернулась. Погода была прекрасная; Лаура съ самаго начала отвоевала себѣ право гулять по лондонскимъ улицамъ безъ провожатыхъ (еслибъ она была бѣдной дѣвушкой, ей не пришлось бы отвоевывать это право; оно принадлежало бы ей безспорно и тяжелымъ бременемъ легло бы на ея плечи), и она радовалась прогулкѣ по парку, гдѣ свѣжая трава была очень красива.
Но за минуту передъ тѣмъ какъ она собиралась уйти, сестра прислала просить ее сойти въ гостиную. Слуга передалъ ей записочку, нацарапанную карандашомъ: "Господинъ изъ Нью-Іорка пріѣхалъ... Это -- м-ръ Уэндоверъ, который привевъ мнѣ намедни рекомендательное письмо отъ Скулингсовъ. Онъ снотворенъ... Приходи непремѣнно занимать его. Уведи его съ собой, если можно".
Характеристика была незаманчива, но Селинѣ стоило только попросить о чемъ-нибудь сестру, и та немедленно исполняла ея просьбу: ей казалось, что она обязана это дѣлать. Она сошла внизъ въ гостиную и увидѣла, что тамъ пять человѣкъ гостей, въ томъ числѣ и лэди Рингрозъ. Лэди Рингрозъ была всегда и вездѣ мимолетнымъ явленіемъ; она назвала сама себя Лаурѣ во время посѣщенія Меллоу "птичкой на вѣткѣ". Она не имѣла обыкновенія принимать по воскресеньямъ и была одна изъ немногихъ особъ своего пола, которыя не могли помѣшать веселью на Гросвеноръ-Плэсѣ въ вышеописанныя сборища. Изъ троихъ джентльменовъ двое были знакомы Лаурѣ; по крайней мѣрѣ она могла бы сообщить вамъ, что высокій, съ рыжими волосами, служилъ въ гвардіи, а другой -- въ стрѣлкахъ; послѣдній походилъ на розоваго младенца, которому пристало бы играть въ дѣтской съ Джорди и Ферди; его общественное прозвище и было: "bébé". Поклонники Селины были всѣхъ возрастовъ: отъ младенцевъ до восьмидесятилѣтнихъ старцевъ.
Она представила третьяго гостя сестрѣ: высокаго, бѣлокураго, худощаваго молодого человѣка, который какъ будто ошибся немножко въ выборѣ своего узкаго сюртука, заказавъ его небесно-голубого цвѣта. Но это только усиливало общую невинность его наружности, и если онъ былъ снотворенъ, по выраженію Селины, то усыпленіе должно было быть здоровое. Бывали моменты, когда сердце Лауры рвалось къ соотечественникамъ, и теперь, хотя она была озабочена и немного разочарована оттого, что ее задержали дома,-- попыталась, тѣмъ не менѣе, благосклонно отнестись къ м-ру Уэндоверу, котораго, какъ ей казалось, сестра унизила передъ другими гостями. Ей думалось по крайней мѣрѣ, что по наружности онъ не уступалъ остальнымъ. "Беб е ", котораго, какъ она помнила, ей отрекомендовали въ качествѣ опаснаго ловеласа, разговаривалъ съ лэди Рингрозъ, а гвардеецъ -- съ м-съ Беррингтонъ; поэтому она постаралась какъ только могла занять американскаго гостя; по его манерѣ держать себя видно было, что онъ пріѣхалъ съ рекомендательнымъ письмомъ и старался не уронить тѣхъ, кто его имъ ссудилъ.
Лаура почти совсѣмъ не знала этихъ людей,-- американскихъ знакомыхъ сестры, которые провели одинъ веселый сезонъ въ Лондонѣ и вернулись снова еще до ея пріѣзда къ сестрѣ. Но м-ръ Уэндоверъ сообщилъ ей всевозможныя свѣденія о нихъ. Онъ распространялся, поправлялъ прежнія свои показанія, разсуждалъ о нихъ пространно и всесторонне. Онъ какъ будто боялся разстаться съ ними, не надѣясь найти болѣе удачный сюжетъ для разговора, и проводилъ тонкую параллель между миссъ Фанни и миссъ Кэти. Селина говорила потомъ сестрѣ -- она слышала ихъ разговоръ,-- что онъ разсуждалъ о нихъ такъ, точно онъ былъ ихъ нянькой, при чемъ Лаура съ нелѣпой пылкостью вступилась за молодого человѣка. Она напомнила сестрѣ, что въ Лондонѣ всѣ всегда говорятъ: лэди Мэри, лэди Сусанна; почему же и американцамъ не употреблять собственныхъ именъ съ смиреннымъ титуломъ миссъ. Было время, когда м-съ Беррингтонъ была очень довольна, когда ее звали "миссъ Лина", хотя она и старшая сестра, и Лаурѣ пріятно думать, что есть старые друзья ихъ семейства, для которыхъ она. всегда будетъ -- хотя бы прожила шестьдесятъ лѣтъ старой дѣвой -- миссъ Лаура. Это ничѣмъ не хуже донны Анны или донны Эльвиры; англичане никогда и никого не зовутъ по-человѣчески изъ боязни уподобиться прислугѣ.
М-ръ Уэндоверъ былъ очень внимателенъ, также какъ и разговорчивъ; какъ бы ни смотрѣли на Гросвеноръ-Плэсѣ на его письмо, но самъ онъ очевидно относился къ нему очень серьезно; глаза его, тѣмъ не менѣе, очень часто устремлялись на противоположный конецъ комнаты, и Лаура чувствовала, что хотя онъ часто видѣлъ и прежде такихъ особъ, какъ она сама (хотя самъ онъ не выражалъ этого особенно рѣзко), но никогда не видывалъ никого похожаго на лэди Рингрозъ. Взглядъ его часто останавливался и на м-съ Беррингтонъ, которая, надо отдать ей справедливость, ничѣмъ не выказывала, что желала бы, чтобы сестра увела его вонъ изъ дому. Улыбка ея была особенно привѣтлива по воскресеньямъ, и онъ могъ наслаждаться ею какъ обязательной декораціей комнаты. Нельзя было еще сказать, интересенъ или нѣтъ самъ молодой человѣкъ, но что онъ уже заинтересованъ, это было видно, и Лаура услышала позднѣе отъ сестры, что ей особенно несносна въ немъ утомительная наблюдательность. Онъ, вѣроятно, одинъ изъ тѣхъ людей, которые замѣчаютъ малѣйшіе пустяки,-- пустяки, которыхъ она никогда не видѣла и не слышала,-- въ газетахъ или въ обществѣ, и навѣрное обратится къ ней (ужасная перспектива!) съ просьбой объяснять или даже защищать ихъ. Она пріѣхала сюда не затѣмъ, чтобы объяснять Англію американцамъ, тѣмъ болѣе, что первые годы замужества были отравлены ей необходимостью объяснять англичанамъ Америку. Что касается защиты Англіи передъ соотечественниками, то она бы охотнѣе защитила послѣднюю отъ нихъ: ихъ слишкомъ, слишкомъ много, черезъ-чуръ много набирается въ Англіи.
Когда м-ръ Уэндоверъ и Лаура покончили, наконецъ, съ Скулингсами, онъ конфиденціально сообщилъ ей, что пріѣхалъ затѣмъ, чтобы познакомиться съ Лондономъ какъ слѣдуетъ; у него есть время для этого нынѣшній годъ; онъ не знаетъ, повторится ли это и когда именно, а потому рѣшилъ какъ можно лучше воспользоваться четырьмя съ половиной мѣсяцами своего отпуска. Онъ много слышалъ про Лондонъ; въ наше время такъ много о немъ говорятъ; человѣку почти обязательно знать его. Лаура находила, что м-ръ Уэндоверъ самъ очень походилъ на англичанина; но онъ желалъ познакомиться со всѣмъ, что есть въ Лондонѣ оригинальнаго, и, понизивъ голосъ, спросилъ: не очень ли оригинальна, между прочимъ, лэди Рингрозъ? онъ часто слышалъ про нее и замѣтилъ, что очень интересно поглядѣть на нее. Еслибы онъ говорилъ про перваго министра или поэта-лауреата, то не могъ бы выражаться иначе. Лаура не знала, что именно онъ слышалъ про лэди Рингрозъ; она сомнѣвалась, чтобы это было нѣчто въ родѣ того, что говорилъ про нее зять; въ такомъ случаѣ м-ръ Уэндоверъ совсѣмъ бы не упомянулъ про нее.
Лаура нашла, что ея новый знакомый болѣе философски относится къ своимъ впечатлѣніямъ и разбираетъ ихъ, чѣмъ кто-либо изъ соотечественниковъ, которыхъ она встрѣчала до сихъ поръ въ домѣ сестры.
М-съ Беррингтонъ объявила, наконецъ, сестрѣ, чтобы она не церемонилась, если ей нужно идти, и дѣвушка, простившись со всѣми, особенно любезно поклонилась м-ру Уэндоверу и выразила, какъ это всегда дѣлаетъ въ подобномъ случаѣ американская дѣвушка, надежду снова увидѣться съ нимъ. Селина пригласила его пріѣхать отобѣдать дня черезъ три, что было равнозначаще приглашенію удалиться въ настоящую минуту. М-ръ Уэндоверъ это такъ и принялъ, и, поблагодаривъ за приглашеніе, ушелъ вмѣстѣ съ Лаурой. На улицѣ она спросила его, куда онъ идетъ. Онъ былъ слишкомъ мягокъ, но нравился ей; онъ не принадлежалъ, повидимому, къ фатамъ и болтунамъ, и она отдыхала въ его обществѣ отъ послѣднихъ. Она надѣялась, что онъ попроситъ позволенія идти вмѣстѣ съ нею. Это было бы въ духѣ американцевъ и напомнило бы ей старыя времена; ей хотѣлось бы, чтобы онъ велъ себя какъ американецъ.. М-ръ Уэндоверъ не разочаровалъ ее и сказалъ:-- Позвольте мнѣ идти туда, куда и вы идете?-- и, обойдя кругомъ, занялъ мѣсто между нею и тумбами.
Она никогда не гуляла въ Америкѣ съ молодыми людьми (она выросла въ новой школѣ съ гувернантками и подъ запрещеніемъ ходить по извѣстнымъ улицамъ), но часто дѣлала это въ Англіи, въ деревнѣ. Но когда она въ концѣ Гросвеноръ-Плэса предложила спутнику пойти въ паркъ, то ей въ лицо повѣяло воздухомъ родной страны. Только американка могла находить пріятнымъ общество м-ра Уэндовера; ея торжественная серьезность веселила его, тогда какъ спеціальное оживленіе, царствовавшее между гостями сестры, нагоняло скуку. Ей всего пріятнѣе было въ обращеніи м-ра Уэндовера его крайняя порядочность. Онъ спросилъ ее, когда они прошли нѣсколько шаговъ: не нарушилъ ли онъ англійскіе обычаи, предложивъ ей свое общество, имѣетъ ли право джентльменъ въ Англіи гулять съ молодой особой?
-- Какое мнѣ дѣло до того, въ обычаѣ это у англичанъ или нѣтъ? вѣдь я не англичанка,-- отвѣтила Лаура Уингъ.
Послѣ того ея спутникъ объяснилъ, что онъ желалъ только общаго указанія -- что съ нею (она такъ добра) онъ не считаетъ, что позволилъ себѣ вольность. Дѣло было просто, но онъ пространно и обстоятельно продолжалъ разъяснять его.
Лаура перебила его; она сказала, что ей все равно, и онъ почти разсердилъ ее, назвавъ доброй. Она была добра, но ей было непріятно, что это такъ скоро замѣчается. И онъ еще сильнѣе досадилъ ей, когда сталъ разспрашивать, живетъ ли она по-американски и не вынуждена ли покоряться во многомъ англійскимъ обычаямъ. Она устала отъ вѣчныхъ сравненій между Англіей и Америкой, потому что не только слышала ихъ отъ другихъ, но сама постоянно ихъ дѣлала.
М-ръ Уэндоверъ спросилъ ее: нравится ли ей англійское общество и выше ли оно американскаго, а также, очень ли высокъ тонъ въ Лондонѣ. Она нашла его вопросъ "академическимъ" -- выраженіе, которое читала въ "Times" въ примѣненіи къ нѣкоторымъ парламентскимъ рѣчамъ. Въ то время, какъ онъ наклонился надъ ней своей длинной, худой особой (она еще не видывала человѣка, матеріальное присутствіе котораго было бы такъ незамѣтно, такъ неотяготительно), онъ показался ей такимъ невиннымъ, что, конечно, не могъ и подозрѣвать о томъ горькомъ опытѣ, какой она пріобрѣла въ жизни. Они говорили о двухъ совсѣмъ разныхъ вещахъ: англійское общество, о которомъ онъ ее разспрашивалъ, и то, которое ей довелось узнать, было нѣчто такое, о чемъ онъ и понятія не имѣлъ. Если она выскажетъ ему свое мнѣніе о немъ, то онъ ровно ничего отъ того не выиграетъ, но она выскажетъ его, хотя бы только затѣмъ, чтобы облегчить душу. Она уже раньше, встрѣчаясь съ другими людьми, думала, какъ пріятно было бы высказать кому-нибудь свои чувства, все равно, поймутъ ее или не поймутъ.
"Я бы хотѣла избавиться отъ этого общества, уйти изъ того кружка, гдѣ я живу, куда я попала черезъ сестру, отъ тѣхъ людей, которыхъ вы сегодня видѣли. Въ Лондонѣ есть тысячи людей, которые на нихъ непохожи и гораздо ихъ лучше; но я ихъ не вижу и не знаю, какъ къ нимъ попасть; но, въ сущности, вѣдь вы не можете помочь мнѣ, такъ зачѣмъ же я съ вамъ говорю объ этомъ!"...-- вотъ сущность того, что она могла бы ему сказать.
М-ръ Уэндоверъ разспрашивалъ ее про Селину тономъ человѣка, который бы считалъ м-съ Беррингтонъ весьма важной персоной, и это уже само по себѣ раздражало Лауру Уингъ. Важная персона! скажите пожалуйста! Она могла держать языкъ за губами на ея счетъ, но не превозносить ее до небесъ. Хотя молодой человѣкъ изъ приличія и не называлъ Селину "профессіональной красавицей", однако Лаура видѣла, что таково его мнѣніе о ней, и догадывалась, что такъ какъ этотъ продуктъ еще не появился въ Америкѣ, то желаніе познакомиться съ нимъ, послѣ того какъ много читалъ о немъ, было однимъ изъ мотивовъ паломничества м-ра Уэндовера. М-съ Скулингсъ, которая была, должно быть, дура, разсказала ему, что м-съ Беррингтонъ, хотя и пересажена на иную почву, но развилась пышнымъ, роскошнымъ цвѣткомъ въ англійскомъ обществѣ, и такъ же добродѣтельна, какъ и прекрасна. Между тѣмъ Лаура знала, какого мнѣнія была Селина о Фанни Скулингсъ и объ ея неизлечимомъ провинціализмѣ.
-- Скажите, вѣрный ли это образчикъ лондонской бесѣды... тотъ разговоръ, который я слышалъ у вашей сестры (я слышалъ его только урывками, но разговоръ былъ болѣе общій до вашего прихода) въ гостиной. Я не говорю про литературную, интеллигентную бесѣду... я полагаю, что для этого есть особыя гостиныя; я хочу сказать... я хочу сказать...
М-ръ Уэндоверъ такъ долго искалъ выраженія, что далъ случай своей спутницѣ себя перебить. Они подошли къ двери лэди Давенантъ, и она коротко обрѣзала его разсужденія. Ей пришла тутъ же одна фантазія въ голову.
-- Если вы желаете слышать лондонскую бесѣду, то вотъ домъ, гдѣ вы можете услышать много интереснаго,-- сказала она.-- Хотите войти со мной вмѣстѣ?
-- О! вы очень добры... я буду въ восторгѣ,-- отвѣчалъ м-ръ Уэндоверъ, перещеголявъ ее въ готовности на все фантастическое.
Они остановились у подъѣзда, и молодой человѣкъ, предупреждая свою спутницу, приподнялъ молотокъ и ударилъ имъ, какъ это принято почтальонами. Она засмѣялась надъ нимъ, а онъ удивился: мысль, что она захватила его съ собой, казалась ей теперь довольно забавной. Ихъ знакомство съ этой минуты шибко подвинулось впередъ. Она объяснила ему, кто такая лэди Давенантъ, и что если онъ ищетъ оригинальныхъ людей, то было бы жаль, еслибы онъ съ ней не познакомился. Затѣмъ прибавила, предупреждая его вопросъ:
-- То, что я дѣлаю теперь, совсѣмъ не въ обычаѣ. Нѣтъ, здѣсь не принято, чтобы молодыя особы приводили въ гости къ своимъ знакомымъ джентльменовъ, которыхъ видятъ въ первый разъ.
-- Такъ что лэди Давенантъ сочтетъ это необыкновеннымъ?-- поспѣшно спросилъ м-ръ Уэндоверъ, не потому, чтобы мысль эта пугала его, но изъ любопытства. Онъ очень охотно и съ полной безмятежностью принялъ предложеніе Лауры.
-- О! совсѣмъ необыкновеннымъ!-- подтвердила Лаура.
Какъ бы то ни было, а старая лэди съумѣла скрыть свое удивленіе, если даже и испытала его, и встрѣтила м-ра Уэндовера такъ, какъ еслибы онъ былъ однимъ изъ ея короткихъ знакомыхъ. Она отнеслась къ его приходу какъ къ самой обыкновенной вещи, не разспрашивала, когда онъ пріѣхалъ, когда думаетъ уѣхать, въ какой гостинницѣ остановился, и что привлекло его въ Англію. Онъ замѣтилъ, какъ послѣ сознался Лаурѣ, отсутствіе этихъ разспросовъ, но не обидѣлся этимъ, а только отмѣтилъ какъ характерную разницу въ американскихъ и англійскихъ манерахъ: въ Нью-Іоркѣ люди прежде всего освѣдомляются у прибывшаго иностранца, съ какимъ пароходомъ онъ прибылъ и въ какой гостинницѣ остановился. М-ру Уэндоверу, очевидно, лэди Давенантъ показалась очень древней старухой, хотя впослѣдствіи онъ признавался своей спутницѣ, что нашелъ ее нѣсколько легкомысленной для своихъ лѣтъ.
-- О! да,-- отвѣчала дѣвушка:-- я не сомнѣваюсь, вы могли найти, что она слишкомъ много говоритъ для старухи. Въ Америкѣ старухи сидятъ молча и слушаютъ молодыхъ.
М-ръ Уэндоверъ немного удивился и замѣтилъ, что никакъ невозможно угадать, чью сторону она беретъ: американцевъ или англичанъ; иногда кажется, что однихъ, а порою -- другихъ.
-- Во всякомъ случаѣ,-- прибавилъ онъ, улыбаясь,-- что касается возраста, то внѣ всякаго сомнѣнія, что она на сторонѣ старыхъ людей.
-- Конечно,-- отвѣчала она:-- когда они стары и не молодятся.
Веселая гостиная лэди Давенантъ была полна сувенирами; главнымъ образомъ коллекціей портретовъ замѣчательныхъ людей, большею частью прекрасныхъ старинныхъ гравюръ съ собственноручными подписями, а это въ свою очередь представляло собраніе драгоцѣнныхъ автографовъ.
-- О! это кладбище,-- сказала она, когда молодой человѣкъ разспрашивалъ ее про нѣкоторыя изъ этихъ гравюръ:-- все это мои современники; они умерли, и это ихъ могильныя плиты съ надписями. Я -- кладбищенскій сторожъ и старалась содержать кладбище въ порядкѣ. Я вырыла и свою могилу,-- обратилась она къ Лаурѣ,-- и когда умру, вы должны будете положить меня въ нее.
Это замѣчаніе побудило м-ра Уэндовера спросить у нея, знавала ли она Чарльза Ламба?
При этомъ вопросѣ она уставила на него глаза и отвѣчала:
-- Боже мой, вовсе нѣтъ... какъ могла я его знать!
-- О! я хотѣлъ сказать про лорда Байрона,-- поправился м-ръ Уэндоверъ.
-- О! Боже мой, да; я была влюблена въ него. Но онъ, къ счастію, не обращалъ на меня вниманія... насъ было такъ много. Онъ былъ очень хорошъ собой, но очень вульгаренъ.
Лэди Давенантъ разговаривала съ Лаурой такъ, какъ еслибы м-ра Уэндовера при этомъ не было или какъ будто его интересы и знанія были тождественны съ ея. Прежде чѣмъ уйти, молодой человѣкъ спросилъ лэди Давенантъ, знавала ли она Гаррика, на что та отвѣчала:
-- О! Боже мой, нѣтъ! мы вовсе не приглашали его къ себѣ въ домъ.
-- Да онъ, должно быть, умеръ задолго прежде, нежели вы родились!-- вскричала Лаура.
-- Да, конечно; но я слыхала про него.
-- Ахъ, я хотѣлъ спросить про Эдмонда Кина,-- поправился м-ръ Уэндоверъ.
-- Вы дѣлаете маленькіе промахи въ одно или два столѣтія,-- замѣтила Лаура Уингъ, смѣясь.-- Ей казалось теперь, что она давно уже знакома съ м-ромъ Уэндоверомъ.
-- О! онъ былъ очень уменъ!-- сказала лэди Давенантъ.
-- Обладая магнетизмомъ?-- продолжалъ м-ръ Уэндоверъ.
-- Что вы хотите сказать? Онъ просто напивался пьянымъ.
-- Быть можетъ, вы не употребляете этого выраженія въ Англіи?-- освѣдомился спутникъ Лауры.
-- О! вѣроятно употребляемъ, если оно американское; мы теперь говоримъ по-американски. Вы, кажется, хорошіе люди, но на какомъ невозможномъ жаргонѣ вы говорите!
-- Мнѣ нравится вашъ разговоръ, лэди Давенантъ,-- свивалъ м-ръ Уэндоверъ, улыбаясь благосклонно.
-- Благодарствуйте!-- почти закричала старуха, затѣмъ прибавила:-- а теперь прощайте!
Они простились съ нею, но она удержала Лауру за руку, а молодому человѣку рѣшительно указала на дверь.
-- Ну, этотъ годится?-- спросила она Лауру, когда м-ръ Уэндоверъ прошелъ въ переднюю.
-- Куда годится?
-- Въ мужья, конечно.
-- Въ мужья... кому?
-- Мнѣ...-- сказала лэди Давенантъ.
-- Не знаю... Я думаю, что онъ вамъ бы надоѣлъ.
-- О! развѣ онъ скучный?-- продолжала разспрашивать старуха, улыбаясь и глядя на молодую дѣвушку.
-- Я думаю, что онъ добръ,-- сказала Лаура.
-- Если такъ, то онъ годится.
-- Да, можетъ быть, вы ему не годитесь!-- улыбнулась, въ свою очередь, Лаура и вышла изъ комнаты.