Пятнадцать дней спустя послѣ Браданскаго пораженія, гладіаторская война была окончена. Нѣсколько тысячъ человѣкъ, спасшихся отъ всеобщей гибели, разсѣянные по горамъ, безъ вождей, безъ взаимной связи, были почти всѣ изрублены отрядами Красса и Помпея, подоспѣвшаго на мѣсто дѣйствія. Только шесть тысячъ человѣкъ были взяты живьемъ и повѣшены но дорогѣ отъ Капуи до Рима.
Осматривая тѣла убитыхъ въ Браданской битвы, напрасно искали между ними тѣло Спартака. Его не оказалось среди павшихъ гладіаторовъ, что возбудило множество самыхъ удивительныхъ толковъ и предположеній {Аппіанъ Александрійскій, Плутархъ.}.
Въ то время, какъ Крассъ и Помпей, полные взаимной зависти, подходили къ Риму и каждый изъ нихъ приписывалъ себѣ честь окончанія войны и потому каждый требовалъ себѣ консульства,-- въ то самое время Валерія Мессала, въ глубокомъ траурѣ, сидѣла въ конклавѣ своей тускуланской виллы.
Она была блѣдна; глаза ея были красны отъ слезъ; лицо хранило слѣды долгой и тяжкой печали. Передъ нею на подставкѣ изъ бѣлаго мрамора стояла бронзовая позолоченная погребальная урна превосходной работы. Дѣвой рукой Валерія подпирала склоненное чело; въ правой держала развернутый папирусъ.
Вся фигура несчастной женщины напоминала собой статую матери Ніобеи и, казалось, говорила: "Взгляните, можетъ-ли быть горе равное моему!"
У подножія мраморной подставки урны стояла бѣлокурая дѣвочка лѣтъ пяти, потрогивая своими маленькими ручками барельефы и рѣзныя гирлянды, украшавшія погребальную урну. Отъ времени до времени она вскидывала на мать свои большіе голубые глаза, какъ-будто желая упрекнуть ее за непонятное молчаніе.
Бѣдная женщина встрепенулась и, устремивъ взглядъ на папирусъ, который держала въ правой рукѣ, снова принялась читать его.
Вотъ что было на немъ написано:
"Божественной Валеріи Мессалѣ отъ Спартака привѣтъ".
"Изъ любви къ тебѣ, о, моя возлюбленная Валерія, я вступилъ въ переговоры съ Крассомъ. Но преторъ Сициліи предложилъ мнѣ купить жизнь и свободу цѣною измѣны.
"Я предпочелъ быть неблагодарнымъ къ тебѣ, безчеловѣчнымъ къ моей дочери, чѣмъ продать своихъ братьевъ и покрыть свое имя вѣчнымъ позоромъ.
"Когда ты получишь это письмо, меня, по всей вѣроятности, не будетъ ужо въ живыхъ. Мы наканунѣ страшной, послѣдней битвы, въ которой я долженъ погибнуть со всѣмъ своимъ войскомъ.
"Такова воля враждебнаго рока.
"Наканунѣ смерти чувствую необходимость просить у тебя, обожаемая Валерія, прощенія за всѣ муки, причиненныя мною тебѣ. Прости и будь счастлива. Умирая, я буду благословлять тебя.
"Будь тверда и живи,-- живи ради меня, ради нашей невинной дѣвочки. Вотъ мое завѣщаніе; вотъ послѣдняя просьба умирающаго.
"Слезы душатъ меня. Прощай. Тебѣ мой послѣдній поцѣлуй, моя послѣдняя мысль, послѣднее біеніе моего сердца.
Спартакъ".
Окончивъ чтеніе этого письма, она поднесла его къ губамъ и громко зарыдала.
-- О, мама! отчего ты такъ плачешь? спросила сквозь слезы дѣвочка.
-- Бѣдная, бѣдная моя дѣвочка! воскликнула Валерія прерывающимся отъ рыданія голосомъ.-- Это ничего, ничего... пройдетъ!
Она привлекла къ себѣ головку дѣвочки и прижалась губами къ ея розовымъ щечкамъ.
-- Ты говоришь "ничего" и плачешь? сказала Постумія съ упрекомъ въ голосѣ.-- Когда я плачу безъ причины, ты говоришь, что я скверная... Ну а теперь ты, мама, скверная!
-- О, моя дорогая дѣвочка, какъ ты мила и вмѣстѣ съ тѣмъ жестока! воскликнула Валерія, цѣлуя еще съ большей горячностью прелестную малютку.-- Если-бъ ты знала какъ мнѣ больно!
-- А мнѣ тоже больно, когда ты плачешь, мама!
-- Да, да, бѣдняжка, ты права, проговорила Валерія сквозь слезы,-- я была скверная... но больше не буду... Я буду любить тебя, тебя одну, моя радость... Ну а ты, будешь любить свою бѣдную маму?
-- Да, да, крѣпко, вотъ такъ! и она изъ всѣхъ силъ сжала своими маленькими ручками голову матери.
Но тотчасъ-же, съ перемѣнчивостью, свойственной всѣмъ дѣтямъ, она соскочила съ ея колѣнъ и снова принялась играть около урны.
Въ конклавѣ наступила долгая тишина.
Вдругъ Постумія спросила:
-- А скажи мнѣ, мама, что тамъ внутри?..
Глаза Валеріи подернулись влагой.
-- Бѣдная, бѣдная дѣвочка! воскликнула она.
Потомъ, съ трудомъ сдерживая душившія ее рыданія, она проговорила:
-- Въ этой урнѣ, бѣдняжка, лежитъ пепелъ твоего отца!
И она залилась горючими слезами.
Конецъ.