Рано утромъ по пустынной главной улицѣ, раздѣляющей мѣстечко Хальдорфъ на двѣ неравныя части, быстро подвигался высокій, худой мужчина, лѣтъ тридцати, съ узкимъ блѣднымъ лицомъ, въ потертомъ цилиндрѣ и смѣшномъ старомодномъ фракѣ. Сельскій учитель Карлъ Теодоръ Гейнціусъ получилъ этотъ праздничный нарядъ въ наслѣдство отъ дяди, бывшаго чуть не на четверть выше и почти вдвое толще его. Гейнціусъ, изъ экономіи и пренебреженія къ внѣшней сторонѣ жизни, удовольствовался тѣмъ, что собственноручно пересадилъ на нѣсколько дюймовъ дальше пуговицы наслѣдственнаго фрака и обрѣзалъ слишкомъ длинныя фалдочки. Въ такомъ видѣ онъ носилъ этотъ костюмъ уже седьмой годъ, и не только въ праздники и торжественные случаи, но и дома, и на службѣ. Было начало сентября -- каникулы Гейнціуса, но, несмотря на это, онъ шелъ еще быстрѣе, чѣмъ въ учебное время. Палка и дорожная сумка съ надписью "bon voyage" указывали на то, что онъ собрался въ дальній путь. Минутъ черезъ пять онъ остановился у одного изъ послѣднихъ домовъ Хальдорфа и постучалъ въ полуоткрытое окно нижняго этажа.
-- Здравствуй!-- весело крикнулъ онъ въ окно.-- Готовъ ты, Отто?
-- Здравствуйте, г. Гейнціусъ!-- отвѣтилъ женскій голосъ.-- Не угодно ли вамъ войти на минутку? Я еще укладываю, а г. Вельнеръ только что сѣлъ за завтракъ.
Съ этими словами г-жа Урсула Захаріасъ, вдова писаря, приблизилась къ окошку, между тѣмъ какъ Отто Вельнеръ, полтора года живущій у нея на квартирѣ, крикнулъ изъ-за стола:
-- Войди, Гейнціусъ! У насъ еще много времени.
-- Твоя правда!-- отвѣтилъ учитель, переступая черезъ порогъ.
-- Сядь, Теодоръ!-- сказалъ юноша лѣтъ двадцати четырехъ съ недовольнымъ выраженіемъ лица.-- Это знаетъ, сколько лѣтъ пройдетъ, прежде чѣмъ прихотливая судьба опять столкнетъ насъ вмѣстѣ.
-- Ну, вѣдь, не въ Америку ты ѣдешь, -- возразилъ учитель.-- Семь миль; развѣ это далеко, въ особенности, когда пройдетъ дорога? Правда, какъ-никакъ, путешествіе стоитъ денегъ, и если ты...
-- Опять то же! Знаешь ли, Гейнціусъ, меня иногда выводитъ изъ себя твоя неразсчетливость. Конечно, школьный учитель не Крезъ, но если бы ты не тратилъ каждый грошъ на книги и инструменты и, кромѣ того, драгоцѣнное время, которое ты могъ употребить бы съ гораздо большею выгодой, не приносилъ мнѣ въ жертву, именно въ жертву...
-- Да, совершенная правда, г. Гейнціусъ, -- вмѣшалась въ разговоръ объемистая вдова, поднося ему чашку кофе.-- Еще покойный папаша нашего г. Отто нерѣдко выходилъ изъ себя, что вы... что...
-- Ну, что такое?-- прервалъ Гейнціусъ.-- Развѣ преступленіе, что я передавалъ этому молодцу частичку того, что могъ дать безъ ущерба себѣ? Вѣдь, ученье -- мое дѣло, такъ сказать...
-- Конечно. Но напрасно покойникъ...самъ г. Отто...
-- Совершенно будто слышу его покойнаго отца!-- сказалъ Гейнціусъ.-- Знаете что, г-жа писарша? Заботьтесь больше о вашемъ кофе, между прочимъ, очень вкусномъ, и избавьте меня отъ вашихъ наставленій! Развѣ Отто навязался мнѣ? Или, можетъ быть, я заставилъ его? Это было мнѣ удовольствіемъ, добрѣйшая г-жа Захаріасъ, особеннымъ наслажденіемъ, deliciae meae, а за это честный человѣкъ не беретъ платы.
-- Удивительная теорія!-- сказалъ Отто.-- Но при твоемъ упрямствѣ...
-- И ты тоже начинаешь?-- проворчалъ Гейнціусъ.
Отто похлопалъ его по плечу.
-- О благодарности ты не хочешь слышать, -- началъ онъ, улыбаясь,-- такъ попробую о неблагодарности. Кто это сказалъ, что ты оказалъ мнѣ услугу? Не правда ли, тебя поражаетъ это? Но я объясню тебѣ. Безъ полученнаго мною отъ тебя образованія я остался, бы, вѣроятно, тѣмъ, чѣмъ я былъ: твоимъ школьнымъ коллегой, простымъ семинаристомъ, не думающимъ ни о чемъ высшемъ, съ благоговѣніемъ смотрящимъ на своего почтеннаго, хотя и ограниченнаго начальника. Но ты вбилъ мнѣ въ голову различный вздоръ... Сначала сумасбродную мысль, что у меня талантъ въ живописи, потому только, что я немного даровитѣе дюжины другихъ. Три года я вѣрилъ въ это, пока не наступило разочарованіе. Оно горько было, милый Гейнціусъ. А теперь твой дарвинизмъ унесъ меня за облака и надѣлалъ мнѣ столько хлопотъ. Какъ только въ Гернсхеймѣ узнали, чье я духовное дитя, то сейчасъ же прислали отказъ въ давно ожидаемомъ назначеніи, и теперь съ жалкими остатками моихъ капиталовъ я иду на встрѣчу неизвѣстному...
-- Ты хитрецъ!-- сказалъ Гейнціусъ.-- Клянусь Богомъ, я принялъ бы это въ сердцу, если бы не зналъ, что раньше ты говорилъ другое! Можетъ быть, ты былъ бы теперь школьнымъ учителемъ. Но что выигралъ бы ты? Я уже не говорю о несчастномъ жалованьи, хотя и это надо принять во вниманіе. Для меня оно, конечно, вполнѣ достаточно, но ты, милый Отто, созданъ изъ другаго тѣста. И, кромѣ того, что дѣлать орлу въ воробьиныхъ гнѣздахъ? Тебѣ надо вонъ отсюда, хоть въ неизвѣстность, но вонъ!
-- Да, ты правъ,-- отвѣчалъ Отто.-- Я не гожусь для этой жалкой обыденной жизни: Меня неудержимо влечетъ отсюда. Только изъ любви къ отцу и тебѣ выносилъ я тяжесть этого безотраднаго существованія; но теперь я не въ силахъ больше. Я ушелъ бы, Гейнціусъ, даже если бы меня не вынуждали обстоятельства. Я хочу завоевать себѣ мѣсто въ обществѣ, найти отраду этому неудовлетворенному сердцу, забвеніе всѣхъ испытанныхъ несчастій, новую, дѣйствительную жизнь, духовное возраженіе, объясненіе, безуміе...называй это какъ хочешь...
-- Это такъ, минуты!-- отвѣтилъ учитель.-- Я лучше знаю тебя. Наука и, можетъ быть, искусство, съ такимъ безуміемъ брошенныя тобою, въ концѣ-концовъ, одержутъ побѣду надъ бурною молодостью. Ты не изъ увлекающихся суетностью жизни, ты вѣчно будешь думать о томъ, что ожидаетъ насъ дѣйствительное счастіе и истинная радость не въ внѣшнемъ и чужомъ, а въ насъ самихъ.
Онъ быстро всталъ, надѣлъ на голову свой вытертый цилиндръ, взялъ изъ угла палку съ желѣзнымъ наконечникомъ съ рѣшительнымъ видомъ остановился передъ Отто, ожидая, пока хозяйка надѣнетъ своему уѣзжающему квартиранту сумку черезъ плечо.
-- Готово,-- сказалъ Отто, надѣвая свою соломенную шляпу.
-- И такъ, идемъ въ страну, гдѣ течетъ молоко и медъ!-- воскликнулъ Карлъ Гейнціусъ, стараясь казаться веселымъ.
Но, несмотря на это, видно было, что ему тяжело. Съ переселеніемъ Отто въ резиденцію Гейнціусъ терялъ самаго дорогаго друга. Между учителемъ и ученикомъ мало-по-малу установились отношенія, въ теченіе послѣднихъ лѣтъ скрѣпившіяся въ настоящую дружбу.
Друзья подъ руку направились въ каменнымъ воротамъ. Школьный учитель разсчитывалъ проводить своего друга до Гернсхейма, ближайшаго уѣзднаго города. Первыя пять минутъ они шли молча; каждому надо было справиться съ самимъ собой, такъ какъ оба сознавали значеніе этой минуты.
-- Прелестный день,-- сказалъ, наконецъ, школьный учитель, пересиливая свое горе.-- Небо такъ чисто, а лѣсъ такъ величественъ и цвѣтущъ, какъ будто не осень.
Онъ откинулъ немного назадъ голову и глубоко вдыхалъ свѣжій воздухъ. Впалыя щеки зарумянились, глаза расширились и заблестѣли.
-- Я завидую тебѣ,-- сказалъ Отто.
-- Чему?
-- Твоей способности чувствовать себя всегда счастливымъ, твоимъ радужнымъ мечтамъ.
-- Какъ будто самъ ты не восхищаешься всѣмъ окружающимъ? Самъ не мечтаешь?
-- Конечно, но я мечтаю иначе. Я смотрю на свѣтъ, какъ человѣкъ, восторгающійся великолѣпною картиной. Ты же воображаешь себя княземъ, любующимся своимъ неизмѣримымъ государствомъ и говорящимъ себѣ: эти сокровища мои!
Болтая такимъ образомъ, они незамѣтно подвигались по дорогѣ, идущей круто въ гору; послѣ часоваго подъема Карлъ Гейнціусъ пріостановился; онъ задыхался отъ быстрой ходьбы и разговоровъ. Проведя рукой по лбу, онъ сказалъ:
-- Мы страшно спѣшимъ. Сядемъ на минутку около моста.
Шаговъ на тридцать выше дорога шла черезъ полувысохшій ручей. Товарищи сѣли на каменныя перила моста.
-- Слава Богу!-- прошепталъ Гейнціусъ.
Отто Вельнеръ взглянулъ на него.
-- Прежде ты легко взбирался на горы,-- сказалъ онъ, снимая свою сумку.-- Но, не шутя, ты страшно поблѣднѣлъ! Вотъ попробуй этого.
Онъ открылъ сумку и подалъ утомленному другу обтянутую соломенною сѣткой бутылку.
-- Чудесно!-- сказалъ Карлъ Гейнціусъ, выпивъ и отдавая ему бутылку.-- Совсѣмъ не понимаю, отчего это со мной сдѣлалось...
Отто хотѣлъ поставить бутылку на прежнее мѣсто, но практичная хозяйка заняла всякій уголокъ какимъ-нибудь необходимымъ предметомъ, такъ что сдѣлать это было довольно трудно. Учитель, желая помочь, только испортилъ все дѣло. Ничего больше не оставалось, какъ вынуть все изъ сумки и уложитъ снова.
Гейнціусъ съ нескрываемымъ интересомъ слѣдилъ за этою трудною процедурой, удивляясь различнымъ предметамъ роскоши, на его философскій взглядъ, и лишь крайне необходимаго, на взглядъ всѣхъ остальныхъ.
-- Ну, а это что еще такое?-- спросилъ онъ, указывая на большой свертокъ въ желтой бумагѣ.
-- Это?-- отвѣчалъ Отто.-- Такъ, всякая всячина...
-- Хорошій отвѣтъ, нечего сказать! Но послушай, что жа у тебя тутъ такое? Ты смущаешься, какъ дѣвочка, пойманная отцомъ за чтеніемъ тайкомъ полученнаго письма.
-- Ты думаешь?
-- Убѣжденъ! Я не хочу думать, чтобы ты такъ, ни слова не говоря... Знаешь, Отто, меня бы это страшно оскорбило. Отъ меня у тебя не должно было бы быть тайнъ.
Отто взглянулъ на него; некрасивое, худое лицо учителя дышало добротой и любовью, его глаза смотрѣли на него съ трогательною нѣжностью.
Да, своему вѣрному другу Карлу Теодору Гейнціусу онъ можетъ довѣрить то, что до сихъ поръ скрывалъ, какъ магическое слово, которое, произнесенное раньше времени, приноситъ смерть. Гейнціусъ поможетъ ему разрѣшить загадку.
-- Прости меня,-- торжественно началъ онъ, развязывая свертокъ,-- если я только теперь открываю тебѣ это. Все время я скрывалъ, потому что отецъ постоянно предостерегалъ меня отъ откровенности. Но тебѣ, вѣрнѣйшему другу моей юности, давно бы слѣдовало знать это. Твоей проницательности, можетъ быть, удастся разгадать то непонятное, таинственное... Даже если это будетъ пустая догадка, и тогда я буду благодаренъ.
Онъ развернулъ свертокъ и въ немъ оказался большой пакетъ съ пятью печатями.
-- Видишь ли ты,-- сказалъ молодой человѣкъ,-- въ этомъ большомъ желтомъ пакетѣ разрѣшеніе загадки, изъ-за которой я много мучился и ломалъ себѣ голову.
-- Ломалъ себѣ голову? Почему же не печати?
-- Этого-то я и не могу! Вотъ посмотри, моею собственною рукой написано на конвертѣ. Прочти; это избавитъ меня отъ дальнѣйшихъ разсказовъ.
Гейнціусъ въ величайшемъ изумленіи взялъ пакетъ съ слѣдующею надписью:
"Когда мой отецъ Готфридъ Георгъ Францъ Вельнеръ, переплетчикъ въ Хальдорфѣ, передалъ мнѣ этотъ пакетъ и поклялся мнѣ Богомъ и честью, что въ немъ заключаются только письма, и не деньги или цѣнныя бумаги, я, Отто Вельнеръ, сынъ его, поклялся моему отцу бережно сохранить его и распечатать только тогда, когда, несмотря на всѣ старанія, буду находиться въ нуждѣ или, кромѣ того, чувствовать себя несчастнымъ въ избранной мною дѣятельности; въ послѣднемъ случаѣ, все-таки, не ранѣе двадцати-шестилѣтняго возраста; исключая этихъ двухъ случаевъ, печати этого пакета останутся нетронутыми. Нарушеніе моего торжественнаго обѣщанія будетъ не только клятвопреступленіемъ, но поруганіемъ и оскверненіемъ памяти моего отца. Я пишу это собственноручно и въ полномъ сознаніи святости моего ненарушимаго обѣщанія.
"Отто Вельнеръ".
Гейнціусъ прочелъ и, покачивая головой, возвратилъ другу таинственное завѣщаніе.
-- Удивительно!-- сказалъ онъ, немного взволнованный.-- Такъ это-то не давало тебѣ покоя цѣлыми недѣлями?
-- Это, и то, какъ отецъ мнѣ его передалъ. Никогда въ жизни я не забуду этого. Ты знаешь, вѣдь, онъ долго былъ болѣнъ, но я никакъ не предполагалъ, что конецъ такъ близокъ. Когда я въ тотъ, день вошелъ въ его комнату, когда онъ тихонько подозвалъ меня къ себѣ и горячо обнялъ, будто навѣки разставаясь со мной, тогда я понялъ только. Онъ самъ заговорилъ о близости смерти спокойно, равнодушно, какъ человѣкъ, давно примирившійся съ этимъ. Я готовъ былъ броситься передъ нимъ на колѣна, плакать и рыдать. Но я ослабѣлъ и духомъ, и тѣломъ. И среди этихъ страшныхъ мученій его торжественныя, загадочныя слова!... Впечатлѣніе осталось неизгладимое.
Отто Вельнеръ спряталъ таинственный пакетъ. Воспоминанія сильно взволновали его. Образъ человѣка, горячо любившаго его, совершенно ясно представился ему и пробудилъ страданія, заглушаемыя на время, но никогда не проходящія. О, какимъ нескончаемымъ горемъ наполняла его мысль о спокойной, разсудительной жизни отца! Они называли его чудакомъ, эти глупые люди, не понимавшіе, что скрывалось за завѣсой его странностей; но Отто сознавалъ теперь лучше, чѣмъ тогда, насколько покойный превосходилъ этихъ людей, насмѣхавшихся надъ нимъ. Онъ чувствовалъ что-то вродѣ зависти, удивляясь покойному, принимавшему всѣ испытанія какъ божеское посланіе, не чувствовавшему желанія къ далекому и недосягаемому, обладающему, спасительнымъ средствомъ отъ всѣхъ душевныхъ ранъ: терпѣніемъ и самоотверженіемъ.
Школьный учитель задумчиво сидѣлъ на перилахъ моста и чертилъ концомъ палки различныя фигуры на пыльномъ шоссе. Наконецъ, онъ вскочилъ.
-- Знаешь что?-- воскликнулъ онъ, хлопнувъ товарища по плечу.-- Какъ ты теперь письмо спряталъ въ сумку, такъ же долженъ ты и серьезныя размышленіи отложить ad acta. Дома я посмотрю, не придумаю ли чего. Теперь же давай наслаждаться путешествіемъ по роскошной долинѣ.
Медленнѣе чѣмъ прежде отправились они въ путь. При входѣ ихъ въ Гернсхеймъ на колокольнѣ церкви св. Софіи пробило половина перваго.