ВЪ ТЮРЬМѢ.
Въ тотъ-же вечеръ, передъ самымъ закатомъ, у дверей Стонитонской тюрьмы, прислонившись къ нимъ спиной, стоялъ пожилой джентльменъ и что-то говорилъ выходившему изъ тюрьмы капеллану. Капелланъ простился и ушелъ, а пожилой джентльменъ остался стоять, равнодушно поглядывая на мостовую и задумчиво поглаживая свой подбородокъ, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено нѣжнымъ и звучнымъ женскимъ голосомъ, обратившимся къ нему со словами:
-- Позвольте васъ спросить, сэръ: можно мнѣ войти въ тюрьму?
Джентльменъ обернулся, но прежде, чѣмъ отвѣтить, съ минуту пристально смотрѣлъ на говорившую.
-- Я видѣлъ васъ раньше,-- сказалъ онъ наконецъ.-- Помните, какъ вы говорили проповѣдь на лужайкѣ, въ деревнѣ Гейслопъ, въ Ломширѣ?
-- Да, сэръ, я помню. Не вы-ли тогда проѣзжали верхомъ и остановились меня послушать?
-- Да, я. Зачѣмъ вамъ въ тюрьму?
-- Мнѣ хотѣлось бы повидать Гетти Соррель, молодую женщину, которую сегодня приговорили къ смерти, и, если мнѣ разрѣшатъ, остаться при ней. Можете вы мнѣ разрѣшить это своею властью, сэръ?
-- Да, я -- судья и могу добыть вамъ пропускъ. Но развѣ вы знаете заключенную?
-- Да, мы съ ней родня: моя родная тетка замужемъ за ея дядей, Мартиномъ Пойзеромъ. Меня здѣсь не было; я была въ Лидсѣ, когда стряслась эта бѣда; я только сегодня пріѣхала въ Стонитонъ. Умоляю васъ, сэръ, ради Отца Нашего небеснаго, пропустите меня къ ней и позвольте мнѣ съ нею остаться.
-- Какъ-же вы узнали о приговорѣ, если вы только-что вернулись изъ Лидса?
-- Я видѣлась съ дядей послѣ суда. Онъ уже уѣхалъ домой, и бѣдная грѣшница всѣми покинута. Прошу у васъ, какъ милости, сэръ, достаньте мнѣ разрѣшеніе остаться при ней.
-- Какъ!? Неужели вы намѣрены остаться здѣсь на ночь? Знаете-ли вы, что осужденная выказала страшную нераскаянность: она даже почти не отвѣчаетъ, когда съ ней говорятъ.
-- Ахъ, сэръ, Господь еще можетъ найти путь къ ея сердцу. Не надо медлить.
-- Въ такомъ случаѣ, идите; я знаю, что у васъ есть ключъ къ человѣческимъ сердцамъ,-- сказалъ пожилой джентльменъ.
Онъ позвонилъ, и дверь отворилась. Очутившись въ тюремномъ дворѣ, Дина сняла шаль и шляпу,-- машинально, по привычкѣ, которую она пріобрѣла, когда проповѣдовала, молилась, или навѣщала больныхъ. Когда они вошли въ сторожку привратника, она такъ же машинально положила то и другое на стулъ. Въ ней не было замѣтно волненія, напротивъ,-- лицо ея дышало глубокимъ, сосредоточеннымъ спокойствіемъ, какъ будто она отрѣшилась отъ всего земнаго и положилась на помощь Того, Кто всюду невидимо между нами присутствуетъ.
Сказавъ нѣсколько словъ привратнику, судья повернулся къ ней и сказалъ:
-- Сторожъ проводитъ васъ въ камеру заключенной и, если вы пожелаете, оставитъ васъ съ нею на ночь; но вамъ не дадутъ свѣчи -- это противъ тюремныхъ правилъ. Мое имя полковникъ Тоунлей; если я чѣмъ-нибудь могу вамъ служить, спросите сторожа: онъ вамъ укажетъ, гдѣ я живу. Я тоже принимаю участіе въ Гетти Соррель ради этого славнаго парня, Адама Бида. Въ тотъ день, когда вы говорили проповѣдь въ Гейслопѣ, я случайно встрѣтилъ его и сегодня узналъ на судѣ, хотя онъ очень измѣнился.
-- Ахъ, сэръ, но можете-ли вы что-нибудь мнѣ о немъ разсказать? Не знаете-ли, гдѣ онъ живетъ? Горе совсѣмъ сломило моего бѣднаго дядю: онъ потерялъ голову -- не могъ даже припомнить, гдѣ живетъ Адамъ Бидъ.
-- Близехонько отсюда,-- я узналъ отъ мистера Ирвайна. Онъ нанимаетъ комнату надъ лавкой жестяника; первая улица направо, какъ выйдешь изъ тюрьмы. Съ нимъ вмѣстѣ живетъ старикъ -- школьный учитель. Однако, прощайте; желаю вамъ успѣха.
-- Прощайте, сэръ, благодарю васъ.
Въ то время, какъ Дина, въ сопровожденіи сторожа, проходила тюремнымъ дворомъ, послѣднія торжественный отблескъ заката, озарявшій тюремныя стѣны, дѣлалъ ихъ, казалось, еще мрачнѣе и выше, и на этомъ мрачномъ фонѣ нѣжное, блѣдное лицо подъ квакерскимъ чепцемъ больше чѣмъ когда-либо, походило на бѣлый цвѣтокъ. Сторожъ все время поглядывалъ на нее искоса, но молчалъ, какъ будто чувствовалъ, что его грубый голосъ прозвучитъ въ ея присутствіи слишкомъ рѣзкимъ диссонансомъ. Когда они вошли въ темный корридоръ, который велъ въ камеру осужденной, онъ высѣкъ огня и сказалъ самымъ вѣжливымъ тономъ:
-- Въ камерѣ теперь уже почти темно, но если хотите, я могу немного постоять и посвѣтить вамъ.
-- Нѣтъ, другъ, благодарю,-- отвѣтила Дина. Лучше я войду къ ней одна.
-- Какъ хотите,-- сказалъ сторожъ, поворачивая ключъ въ замкѣ и пріотворяя дверь ровно настолько, чтобы пропустить въ нее Дину. Лучъ свѣта отъ его фонаря упалъ въ противуположный уголъ камеры, гдѣ, на соломенномъ тюфякѣ тюремной койки, сидѣла Гетти, обхвативъ руками колѣна и спрятавъ въ нихъ лицо. Казалось, она спала, хотя скрипъ отворившейся двери долженъ былъ бы ее разбудить.
Дверь опять затворилась, и въ камерѣ стало темно, только сверху, сквозь маленькое рѣшетчатое окошко, проходилъ слабый свѣтъ догоравшаго дня; впрочемъ, этого свѣта было достаточно, чтобы различить очертанія предметовъ. Съ минуту Дина стояла, не шевелясь и не рѣшаясь заговорить (она думала, что Гетти, можетъ быть, спитъ) и съ глубокою жалостью смотрѣла на скорченную, неподвижную фигуру, которая была передъ нею. Наконецъ, она тихо окликнула:
-- Гетти!
Тѣло Гетти едва замѣтно содрогнулось, какъ отъ слабаго электрическаго толчка, но она не подняла головы. Дина опять заговорила, на этотъ разъ громче, съ едва сдерживаемый-!", глубокимъ волненіемъ:
-- Гетти!.. это я, Дина!
Опять все тѣло Гетти слабо затрепетало; не открывая лица, она приподняла голову, какъ будто прислушиваясь.
-- Гетти!.. Это я, Дина,-- пришла къ тебѣ.
Прошла минута. Робко и медленно Гетти подняла голову и глаза. Два блѣдныя лица смотрѣли одно на другое: одно -- съ выраженіемъ дикаго отчаянія, другое -- грустнымъ взглядомъ, полнымъ жалости и любви. Дина безсознательно протянула ей руки.
-- Развѣ ты не узнаешь меня, Гетти? Развѣ ты забыла меня? Неужели ты думала, что я не приду къ тебѣ... что я брошу тебя въ твоемъ горѣ?
Гетти, не отводя глазъ, смотрѣла ей въ лицо, какъ смотритъ насторожившійся загнанный звѣрь.
-- Я останусь съ тобой, Гетти,-- я не уйду; я буду съ тобой до конца.
Пока Дина говорила, Гетти медленно приподымалась, потомъ сдѣлала шагъ впередъ и упала ей на грудь.
Долго простояли онѣ такъ -- крѣпко обнявшись; ни та, ни другая не шевелилась. Гетти, безъ всякой опредѣленной мысли, цѣплялась за то, что какъ будто пришло ей на помощь въ ту минуту, когда она, всѣми покинутая, падала въ черную бездну. Дина испытывала глубокую радость, потому-что видѣла, что любовь ея будетъ принята съ благодарностью бѣдною погибающей грѣшницей.
Между тѣмъ, въ камерѣ становилось все темнѣй и темнѣй, и когда наконецъ онѣ сѣли на койку, все еще держась за руки, онѣ уже не видѣли другъ друга въ лицо.
Онѣ не обмѣнялись ни однимъ словомъ. Дина ждала, надѣясь, что Гетти заговоритъ сама; но Гетти сидѣла, какъ и раньше,-- въ оцѣпенѣніи безъисходнаго отчаянія, и только крѣпко стискивала руку Дины, да прижималась щекою къ ея лицу. Ей нужна была близость живого человѣческаго существа, но это не спасало ее; она все-таки падала въ темную бездну грѣха.
Дина начинала уже сомнѣваться, сознаетъ-ли Гетти, кто сидитъ рядомъ съ ней. Ей пришло въ голову, что, можетъ быть страхъ и страданія помутили разсудокъ бѣдной грѣшницы. Но въ то-же время внутренній голосъ говорилъ ей. какъ она сама разсказывала впослѣдствіи, что не слѣдуетъ упреждать дѣла рукъ Божіихъ. Всѣ мы всегда спѣшимъ говорить, какъ будто благость Господня не проявляетъ себя съ такою же силой и въ нашемъ молчаніи, какъ будто любовь Его не даетъ себя чувствовать черезъ нашу любовь. ТІина не знала, долго-ли онѣ просидѣли такимъ образомъ. Въ камерѣ все больше и больше темнѣло, и, наконецъ, все кругомъ погрузилось во мракъ, и только окно выдѣлялось свѣтлымъ пятномъ на противуположной стѣнѣ. Но Дина все сильнѣе, все глубже ощущала присутствіе Божіе; она чувствовала Бога въ себѣ: не человѣческая,-- Божественная жалость билась въ ея сердцѣ и жаждала спасенія этой заблудшей души. Наконецъ, она рѣшилась заговорить и удостовѣриться, насколько Гетти сознаетъ ея присутствіе.
-- Гетти,-- начала она мягко,-- знаешь ты, кто сидитъ подлѣ тебя?
-- Да,-- отвѣтила Гетти,-- это ты,-- Дина.
-- Помнишь ты то время, когда мы съ тобой жили на Большой Фермѣ? Помнишь тотъ вечеръ, когда я сказала тебѣ, что если тебя посѣтитъ горе, ты можешь разсчитывать на меня, какъ на вѣрнаго друга?
-- Помню,-- отвѣтила Гетти и прибавила, помолчавъ:-- но ты ничего не можешь для меня сдѣлать. Ты не можешь заставить ихъ помиловать меня. Они повѣсятъ меня въ понедѣльникъ,-- сегодня пятница...
И, проговоривъ это, Гетти крѣпче прижалась къ ней, содрогаясь всѣмъ тѣломъ.
-- Нѣтъ, Гетти, конечно я не могу спасти тебя отъ смерти на землѣ. Но развѣ не легче переносить страданіе, когда знаешь, что подлѣ тебя есть существо, которое жалѣетъ и любитъ тебя, съ которымъ ты можешь говорить, которому можешь открыть свое сердце?.. Да, Гетти, вотъ ты жмешься ко мнѣ, ты рада, что я съ тобой.
-- Ты не уйдешь, Дина?.. Ты не бросишь меня? Ты все время будешь со мной?
-- Да, Гетти, я буду съ тобой. Я останусь съ тобой до конца... Но, Гетти, кромѣ меня, здѣсь, подлѣ тебя, есть еще кто-то.
-- Кто?--спросила Гетти испуганнымъ голосомъ.
-- Тотъ, Кто былъ съ тобой всѣ эти долгіе дни и часы, когда ты грѣшила и страдала, Кому была извѣстна каждая твоя мысль, Кто видѣлъ, куда ты шла, гдѣ ты проводила ночи, и все, что ты дѣлала и что пыталась скрыть отъ всѣхъ глазъ. И въ понедѣльникъ, когда меня уже не будетъ съ тобой, когда мои протянутыя руки уже не достанутъ до тебя, когда насъ разлучитъ смерть,-- Тотъ, Кто теперь невидимо здѣсь присутствуетъ и Кому все извѣстно, будетъ съ тобой. Живыли мы, или умерли,-- для Него это не дѣлаетъ разницы: мы всегда въ присутствіи Бога.
-- О, Дина! неужели никто ничего не сдѣлаетъ для меня? Неужели они повѣсятъ меня въ понедѣльникъ... Все остальное пустяки, лишь-бы позволили жить.
-- Бѣдная Гетти! Да, смерть пугаетъ тебя. Я знаю, умирать страшно. Но еслибъ у тебя былъ другъ, который не покинулъ-бы тебя и послѣ смерти, который былъ бы съ тобой въ другомъ, лучшемъ мірѣ,-- если бы съ тобой былъ Тотъ, чья любовь неизмѣримо больше моей, для Кого нѣтъ невозможнаго? Если бы другомъ твоимъ былъ Отецъ нашъ Небесный хотѣлъ бы спасти тебя отъ грѣха и страданій,-- такъ, чтобы никогда ты не знала ни дурныхъ мыслей, ни горя? Если 6ы ты могла повѣрить, что Онъ любитъ тебя и хочетъ придти тебѣ на помощь, какъ ты вѣришь, что я тебя люблю и хочу тебѣ помочь,-- вѣдь тебя не такъ пугала-бы мысль о томъ, что ты должна умереть въ понедѣльникъ?
-- Но я не могу этому вѣрить,-- сказала Гетти съ мрачнымъ отчаяніемъ.
-- Оттого что ты закрыла для Него свое сердце, пытаясь скрыть правду. Любовь и милосердіе Божіе могутъ все разрѣшить и простить,-- и наше невѣжество и нашу слабость, и бремя нашихъ прежнихъ грѣховъ,-- все, кромѣ нераскаянности -- грѣха, отъ котораго мы сами не хотимъ отрѣшиться. Гетти, ты вѣришь, что я люблю и жалѣю тебя, но если-бы ты не пустила меня къ себѣ, если-бы ты не захотѣла ни смотрѣть на меня, ни говорить со мной, какъ-бы я могла тебѣ помочь? Какъ-бы я могла доказать тебѣ мою любовь и жалость? Не отталкивай-же отъ себя милосердія Божія,-- отрѣшись отъ грѣха! Онъ не можетъ простить тебя и благословить. пока въ душѣ твоей живетъ ложь; Его всепрощающая любовь не достигнетъ до тебя, пока ты не откроешь Ему своего сердца и не скажешь: "прости мнѣ, Господи, великій мой грѣхъ,-- спаси меня и помилуй!" Если ты не сознаешься въ твоей винѣ передъ Богомъ, если не отрѣшишься отъ грѣха, грѣхъ приведетъ тебя къ погибели на томъ свѣтѣ, какъ уже привелъ къ погибели здѣсь, на землѣ, моя бѣдная, бѣдная Гетти. Грѣхъ порождаетъ тьму, страхъ и отчаяніе. Отрѣшись отъ грѣха, и Богъ благословитъ тебя, и тебя осіяетъ свѣтъ небесный. Богъ войдетъ въ твою душу, научитъ тебя, дастъ тебѣ силу и ниспошлетъ миръ твоей душѣ. Отрѣшись-же отъ зла, Гетти, исповѣдуйся въ своемъ грѣхѣ передъ Отцомъ твоимъ Небеснымъ. Станемъ на колѣни, ибо здѣсь невидимо присутствуетъ Богъ.
-- Гетти невольно повторила движеніе Дины и опустилась рядомъ съ ней на колѣни. Такъ, все еще держась за руки, простояли онѣ долго въ глубокомъ молчаніи. Потомъ Дина сказала:
-- Гетти, мы въ присутствіи Бога: Онъ ждетъ, чтобы ты разсказала Ему всю правду.
Но Гетти молчала. Наконецъ, она заговорила голосомъ, полнымъ мольбы:
-- Дина, помоги мнѣ... Я не могу такъ чувствовать, какъ ты... Сердце мое ожесточилось.
Дина крѣпко сжала цѣплявшуюся за нее руку, и вся ея душа вылилась въ молитвѣ:
Іисусъ, Спаситель грѣшниковъ, незримо присутствующій здѣсь! Ты извѣдалъ всю глубину человѣческаго страданія, Ты опускался во мракъ ночи, гдѣ нѣтъ Бога, и изъ груди Твоей вырвался крикъ отчаянія, когда всѣ покинули Тебя. Приди же, Господи, пожать плоды трудовъ Твоихъ, Твоего предстательства за насъ предъ Отцомъ Твоимъ. Простри десницу Твою,-- Ты можешь спасти погибающаго даже въ послѣднюю минуту,-- и спаси эту бѣдную грѣшницу. Душа ея окутана тьмой; ее гнетутъ цѣпи грѣха, и она не можетъ двинуться на встрѣчу Тебѣ; она можетъ только чувствовать, что сердце ея ожесточено, и что Ты покинулъ ее. Она -- Твое Созданіе, Господи, и въ своей немощи она взываетъ къ тебѣ. Спаситель! это крикъ слѣпца,-- Тебя зоветъ этотъ крикъ! Услышь его! Разсѣй окружающій ее мракъ. Взгляни на нее тѣмъ взглядомъ невыразимой любви и печали, который Ты нѣкогда обратилъ на того, кто отрекся отъ Тебя, и сердце ея смягчится!
-- Взгляни, Боже вѣчный! Я привожу ее къ Тебѣ, какъ нѣкогда къ Тебѣ приводили недужныхъ и бѣсноватыхъ, и Ты исцѣлялъ ихъ. Вотъ она здѣсь, передъ Тобою. Ею овладѣли слабость и страхъ; но это только страхъ страданій и смерти тѣлесной. Вдохни въ нее Твой Животворныя Духъ и вложи ей въ душу иной страхъ -- страхъ передъ содѣяннымъ ею грѣхомъ. Отверзи ей очи, дай ей почувствовать присутствіе Бога Живаго, Который все видитъ и знаетъ, для Котораго нѣтъ ничего сокровеннаго и Который ждетъ, чтобы она обратилась къ Лему, чтобы она здѣсь, сейчасъ-же, исповѣдала Ему свой грѣхъ, моля Его о прощеніи, пока ое не настигъ еще мракъ смерти,-- пока минута искупленія не ушла навѣки, какъ вчерашній день, который никогда не вернется.
-- Спаситель! есть еще время вырвать эту бѣдную душу изъ вѣчной тьмы. Я вѣрю, вѣрю въ Твою безконечную любовь! Что значатъ моя любовь и моя молитва передъ Твоими? Я могу лишь поддерживать ее моими слабыми руками, указывать ей моимъ страданіемъ путь ко спасенію. Но Ты,-- Ты только дохнешь на мертвую душу, и она возстанетъ отъ безпробуднаго сна смерти.
-- Я вижу Тебя. Господи! Вотъ Ты идешь во тьмѣ,-- идешь, какъ ясное утро, и несешь съ Собой искупленіе. Я вижу на Твоемъ тѣлѣ знаки Твоихъ страданій, я знаю, знаю,-- Ты можешь и хочешь ее спасти! Ты не дашь ей погибнуть навѣки.
-- Приди-же, всемогущій Боже! Пусть мертвые услышатъ Твой голосъ! Пусть слѣпые прозрятъ! Пусть эта грѣшная душа почувствуетъ присутствіе Бога и пойметъ, что отъ Него ей никуда не уйти. Пусть она забудетъ всякій страхъ, кромѣ страха передъ грѣхомъ, разлучающимъ ее съ Тобой. Смягчи ожесточенное сердце, отверзи нѣмыя уста, заставь ее воззвать изъ глубины души: "Отецъ! я согрѣшила"!..
-- Дина!-- воскликнула Гетти съ рыданіемъ, бросаясь ей на шею,-- я буду говорить,-- я все скажу, ничего не скрывая.
Но она такъ рыдала, что не могла говорить. Дина нѣжно подняла ее съ колѣнъ, посадила на койку и сама сѣла рядомъ. Много прошло времени прежде, чѣмъ стихли рыданія Гетти, и даже послѣ того, какъ она успокоилась, онѣ долго еще просидѣли, не шевелясь и прижавшись другъ къ другу. Наконецъ, Гетти прошептала:
-- Я это сдѣлала, Дина... я его зарыла въ лѣсу... ребеночка... Онъ такъ кричалъ!-- Я слышала его крикъ даже тогда, когда была уже далеко... Слышала всю ночь... Я и вернулась оттого, что слышала, какъ онъ кричитъ.
Она замолчала; потомъ вдругъ заговорила громко и жалобно.
-- Я думала, что, можетъ быть, онъ не умретъ, что, можетъ быть, кто-нибудь его найдетъ. Я не убивала его -- я не могла убить сама, своими руками. Я положила его на землю и прикрыла, а когда я вернулась, его уже не было... Ахъ, Дина, я была такъ несчастна! Я не знала, куда мнѣ идти... Я пробовала утопиться, но не могла... Я такъ хотѣла утопиться... я старалась заставить себя, и -- не могла... Ты знаешь, я убѣжала изъ дому -- пошла въ Виндзоръ, къ нему, чтобы онъ позаботился обо мнѣ, но его тамъ уже не было; тогда я не знала, что мнѣ дѣлать. Я не смѣла вернуться домой, я не могла рѣшиться вернуться. Я не посмѣла бы взглянуть въ глаза людямъ,-- всѣ стали бы меня презирать. Нѣсколько разъ я вспоминала тебя, хотѣла идти къ тебѣ: мнѣ казалось, что ты не станешь меня презирать и не будешь жестока ко мнѣ. Мнѣ казалось, что тебѣ я могла бы все разсказать. Но вѣдь тогда и другіе-бы все узнали, а я не могла это перенести. Оттого я и пришла въ Стонитонъ, что думала о тебѣ, и притомъ я такъ боялась, что мнѣ придется просить милостыню, потому что денегъ у меня почти-что не осталось... А иногда мнѣ думалось, что лучше ужъ вернуться на ферму... Охъ, Дина, какъ все это было ужасно! Я была такъ несчастна! Сколько разъ я думала, что лучше-бы мнѣ не родиться на свѣтъ... Кажется, никогда больше я не захотѣла бы видѣть зеленыхъ полей,-- я возненавидѣла ихъ за это время.
Гетти опять замолчала; казалось, воспоминанія прошлаго осилили ее.
-- Когда я пришла въ Стонитонъ, мнѣ вдругъ стало страшно, оттого, что я была такъ близко отъ дома. И въ туже ночь родился ребенокъ, хотя я его еще и не ждала. Тутъ мнѣ пришло въ голову, что я могла бы избавиться отъ него и вернуться домой... Я чувствовала себя такой одинокой и такъ боялась, что мнѣ придется побираться. Это мнѣ придало силы: я одѣлась и встала. Я чувствовала, что должна это сдѣлать, только не знала -- какъ. И я подумала, что, можетъ быть, ночью я найду гдѣ-нибудь на лугу глубокую лужу, въ родѣ той... на Зеленой Пустоши. Когда хозяйка ушла, я почувствовала, что теперь у меня хватитъ силы это сдѣлать. Я думала, что избавлюсь отъ всѣхъ моихъ мученій, вернусь домой, и никто никогда не узнаетъ, отчего я убѣжала. Я надѣла шляпу и плащъ и вышла на улицу. Было совсѣмъ темно; ребенка я несла подъ плащемъ. Я шла очень скоро и, отойдя подальше, зашла въ одну таверну и поѣла горячаго съ хлѣбомъ. Я шла все дальше и дальше и не чувствовала земли подъ ногами. Ночь стала свѣтлѣе, потому что взошелъ мѣсяцъ. Ахъ, Дина, какъ я испугалась, когда онъ взглянулъ на меня изъ-за тучъ! Прежде онъ никогда на меня такъ не смотрѣлъ. Я свернула съ дороги и пошла по полямъ, потому-что боялась съ кѣмъ-нибудь встрѣтиться. Потомъ я увидѣла копну сѣна и подумала, что мнѣ будетъ здѣсь хорошо устроиться на ночь. Въ одномъ мѣстѣ сѣно было примято; я его немного поправила и легла. Ребенокъ лежалъ подлѣ меня, и ему было тепло. Должно-быть, я долго спала, потому что, когда я проснулась, уже свѣтало, и ребенокъ кричалъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня былъ лѣсъ, и я подумала, что вѣрно, я найду въ немъ лужу или канаву съ водой... Было еще очень рано, и я могла успѣть бросить ребенка и далеко уйдти прежде, чѣмъ люди проснутся. Я думала о томъ, что вотъ, можетъ-быть, скоро буду дома, что кто-нибудь подвезетъ меня по дорогѣ, а тамъ, дома, я имъ скажу, что я ушла искать мѣста, но нигдѣ не нашла. Мнѣ такъ хотѣлось. Дина, такъ хотѣлось быть дома и ничего не бояться! Не знаю, что я чувствовала къ ребенку. Мнѣ казалось, что я его ненавижу,-- онъ камнемъ висѣлъ у меня на шеѣ, а между тѣмъ его крикъ разрывалъ мое сердце, и я не смѣла взглянуть на его личико и на ручки... Я вошла въ лѣсъ, весь его обошла, но воды нигдѣ не было...
Гетти содрогнулась всѣмъ тѣломъ и замолчала. Минуту спустя, она опять заговорила, но теперь уже шепотомъ.
-- Я пришла къ одному мѣсту, гдѣ была куча мху и щепокъ... Я сѣла на пень и стала думать, что мнѣ дѣлать. Вдругъ я увидѣла подъ орѣшникомъ ямку и подумала: точно дѣтская могилка. И въ головѣ у меня блеснуло, какъ молнія, положить туда ребенка и прикрыть его мхомъ и щепками; убить его иначе я не могла. Въ одну минуту все было сдѣлано. Ахъ, Дина, какъ онъ кричалъ! я не могла совсѣмъ его зарыть... я думала: можетъ быть, кто-нибудь пройдетъ мимо, возьметъ его, и онъ не умретъ. Я бѣгомъ побѣжала изъ лѣсу, но его крикъ все время раздавался въ моихъ ушахъ, и когда я уже была на полѣ, я почувствовала, что ни шагу не сдѣлала дальше, точно меня кто держалъ... Я хотѣла уйти и не могла... Я присѣла у копны и стала ждать, не пройдетъ-ли кто-нибудь мимо. Мнѣ очень хотѣлось ѣсть; у меня не было съ собой ничего, кромѣ куска хлѣба, но я все-таки не могла рѣшиться уйти. Прошло очень много времени, я думаю нѣсколько часовъ; наконецъ, на дорогѣ показался человѣкъ въ рабочей курткѣ; онъ такъ пристально на меня посмотрѣлъ, что я испугалась и поскорѣе пошла въ другую сторону. Я подумала, что онъ, вѣрно, пойдетъ въ лѣсъ и найдетъ ребенка. Я шла прямо, пока не дошла до деревни,-- очень далеко отъ лѣса; я была страшно измучена и голодна. Здѣсь я поѣла и купила хлѣба, но останавливаться боялась. Я все слышала крикъ ребенка,-- мнѣ казалось, что всѣ его слышатъ, и я пошла дальше. Но я была такая усталая, а на дворѣ темнѣло... Наконецъ, у самой дороги я увидѣла ригу,-- кругомъ нигдѣ не было видно жилья,-- точно наша Гейслопская рига въ барской усадьбѣ... и я подумала: войду я туда, спрячусь въ солому, и никто меня не не найдетъ. Я вошла; въ ригѣ были снопы и много соломы, чуть не подъ самую крышу. Я забралась на солому какъ можно подальше и легла... Я была страшно измучена и думала -- вотъ я сейчасъ засну, но я все слышала крикъ ребенка... Ахъ, этотъ ужасный крикъ! Онъ не давалъ мнѣ забыться, и мнѣ все казалось, что сейчасъ придетъ тотъ человѣкъ, который видѣлъ меня на дорогѣ, и арестуетъ меня. Но подъ-конецъ я, должно быть, уснула и долго проспала, потому что, когда я встала и вышла изъ риги, я не могла понять, вечеръ ли на дворѣ, или утро. Но было утро, потому что становилось все свѣтлѣе, и я пошла назадъ, по дорогѣ, по которой пришла. Меня точно что-то тянуло въ ту сторону, Дина; въ ушахъ у меня все звенѣлъ крикъ ребенка, и я шла, хотя боялась до смерти. Я была увѣрена, что человѣкъ въ курткѣ опять увидитъ меня и догадается, кто закопала, ребенка. Но я все-таки шла. Я уже не думала возвратиться домой,-- въ головѣ у меня какъ будто помутилось. Я ничего не видѣла передъ собой; я видѣла только то мѣсто въ лѣсу, гдѣ закопала ребенка... Я вижу его теперь. О, Дина! неужели я его всегда буду видѣть?!
Гетти вся вздрогнула и крѣпче прижалась къ Динѣ. Долго длилось молчаніе; наконецъ, она заговорила опять:
-- Я никого не встрѣтила, потому-что было еще очень рано, и вошла въ лѣсъ... Я помнила дорогу къ тому мѣсту -- подъ орѣшиной... Съ каждымъ шагомъ я слышала, какъ онъ кричитъ, все громче и громче... Я думала -- онъ еще живъ... Не знаю, боялась-ли я этого, или была рада. Не знаю, что я чувствовала; знаю только, что я была въ лѣсу и слышала его крикъ. Не знаю, что со мной было, пока я не увидѣла, что ребенка тамъ уже нѣтъ. Когда я его туда положила, я думала, что буду рада, если его найдутъ, и онъ не умретъ; но когда я увидѣла, что его нѣтъ, я до смерти испугалась. Мнѣ даже въ голову не пришло убѣжать; я не могла сдвинуться съ мѣста, такая на меня напала слабость... Я поняла, что мнѣ никуда не уйти, и что всякій, кто увидитъ меня, узнаетъ все про ребенка. Все во мнѣ точно окаменѣло, въ головѣ не было ни мысли, ни желанія; мнѣ казалось, что я буду вѣчно сидѣть на этомъ мѣстѣ и что ничто никогда не измѣнится. Но они пришли и взяли меня.
Гетти умолкла, но она вся дрожала, какъ будто хотѣла сказать еще что-то и не рѣшалась. Дина ждала, да она и не могла еще говорить: сердце ея было слишкомъ полно, и слезы должны были придти прежде словъ. Наконецъ, Гетти вскрикнула съ рыданіемъ:
-- Дина, неужели и теперь, когда я все сказала, я буду все-таки слышать этотъ крикъ и видѣть это мѣсто въ лѣсу.
-- Помолимся, бѣдная грѣшница!-- станемъ на колѣни и помолимся милосердому Богу.
