АДАМЪ ПОСѢЩАЕТЪ БОЛЬШУЮ ФЕРМУ.
Адамъ возвратился съ работы въ пустой повозкѣ,-- вотъ почему было еще только четверть седьмого, а онъ уже успѣлъ переодѣться и былъ совсѣмъ готовъ идти въ гости.
-- Что это значитъ, что ты нарядился по воскресному? спросила его Лизбета жалобнымъ голосомъ, когда онъ сошелъ внизъ.-- Неужели это ты въ школу идешь въ своемъ праздничномъ платьѣ?
-- Нѣтъ, мама, отвѣчалъ спокойно Адамъ,-- я иду на Большую Ферму, но можетъ быть зайду потомъ и въ школу, такъ что ты не безпокойся, если я поздно вернусь. Сетъ черезъ полчаса будетъ дома; онъ хотѣлъ только въ деревню зайти, такъ что ты будешь не одна.
-- Зачѣмъ же было переодѣваться, чтобъ идти къ Пойзерамъ, ихъ этимъ не удивишь: они только вчера видѣли тебя въ твоемъ новомъ платьѣ. И съ какой стати обращать рабочій день въ праздникъ? Не понимаю я, что тебѣ за охота знаться съ людьми, которымъ можетъ быть непріятно видѣть тебя въ твоей рабочей курткѣ.
-- Прощай, мама, мнѣ надо идти, сказалъ Адамъ, надѣвая шляпу и выходя.
Но не успѣлъ онъ отойти и десяти шаговъ отъ дому, какъ Лизбета заволновалась, оттого что разсердила его. Само собою разумѣется, что въ основѣ всѣхъ ея возраженій противъ воскреснаго платья лежало подозрѣніе, что оно было надѣто для Гетти; но вся ея сварливость не могла устоять передъ желаніемъ загладить свой промахъ: потребность, чтобы сынъ любилъ ее, была въ ней сильнѣе всѣхъ другихъ чувствъ. Она побѣжала за нимъ, и прежде чѣмъ онъ успѣлъ пройти полъ дороги до ручья, она уже держала его за руку и говорила:
-- Постой, мой мальчикъ, не уходи такъ... не сердись на свою мать! Останется она одна, и все будетъ сидѣть да думать о тебѣ. О комъ ей больше думать?
-- Нѣтъ, мама, я не сержусь, проговорилъ Адамъ серьезно и, остановившись положилъ руку ей на плечо.-- Но я хотѣлъ-бы ради тебя-же самой, чтобы ты предоставила мнѣ дѣлать, что я хочу. Я всегда буду тебѣ добрымъ сыномъ, пока мы живы съ тобой, но у человѣка, кромѣ его обязанностей къ отцу и матери, есть и другія чувства, и ты не должна требовать, что бы я во всемъ подчинялся тебѣ. Для тебя-же самой будетъ лучше, если ты привыкнешь къ мысли, что я никогда не уступлю тебѣ тамъ, гдѣ считаю себя въ правѣ поступать по своему. Такъ-то, мама; не будемъ-же больше объ этомъ говорить.
-- Ну, хорошо, хорошо, сказала Лизбета, не желая показать, что она поняла настоящій смыслъ словъ сына.-- Да и кому-же, какъ не матери, всегда пріятно видѣть тебя принаряженнымъ? Когда ты умоешь лицо, такъ-что оно свѣтится у тебя, точно гладкій бѣлый камешекъ на пескѣ, да хорошенько пригладишь волосы, и когда глаза у тебя блестятъ -- вотъ какъ теперь,-- такъ для твоей старухи матери это лучше всякой картины. Я больше никогда ничего тебѣ не скажу, надѣвай свое новое платье, когда тебѣ вздумается,-- я никогда больше не буду тебя этимъ пилить.
-- Ну, вотъ и чудесно. До свиданья, мама, сказалъ Адамъ, цѣлуя ее, и быстро зашагалъ прочь.
Онъ но видѣлъ другого средства положить конецъ этому діалогу. Лизбета осталась стоять на мѣстѣ и, заслонивъ глаза рукой отъ свѣта, смотрѣла ему вслѣдъ, пока онъ не скрылся. Она вполнѣ поняла скрытое значеніе его словъ, и теперь, потерявъ его изъ вида, медленно повернула къ дому, бормоча вслухъ (она привыкла думать вслухъ въ тѣ долгіе дни, когда ея мужъ и сыновья уходили на работу и она оставалась одна): "Ну, вотъ, такъ я и знала! На дняхъ онъ придетъ мнѣ объявить, что женится на ней. Онъ приведетъ ее въ домъ, и она будетъ командовать мной,-- начнетъ распоряжаться въ домѣ, подавать на столъ лучшія наши тарелки -- съ синей каемкой, и перебьетъ ихъ, чего добраго; а на Троицу исполнится двадцать лѣта, какъ онѣ куплены,-- мой старикъ купилъ ихъ тогда на ярмаркѣ для меня,-- до сихъ поръ ни одной не разбилось... Ну, пусть!-- продолжала она еще громче, схвативъ со стола свое вязанье.-- А все таки, пока я жива, я не дамъ ей вязать чулки для моихъ мальчиковъ,-- ни вязать, ни надвязывать. А когда я умру, пусть-ка повяжетъ сама. Тогда небось Адамъ скажетъ, что никто не умѣлъ такъ хорошо потрафить на его ногу, какъ его старуха мать. Пусть-ка повяжетъ тогда! Я знаю, она ни пятки вывязывать, ни спускать не умѣетъ, а носки будутъ у нея выходить такіе длинные, что и сапога не одѣнешь. Вотъ что выходитъ, когда мужчина женится на молоденькой. Мнѣ было за тридцать, да и покойнику моему тоже, когда мы съ нимъ поженились, и никто не называлъ насъ стариками. А она въ тридцать лѣта будетъ старая кляча, и не мудрено: зубы не всѣ еще вырѣзались, а она вздумала замужъ идти".
Адамъ шелъ такъ скоро, что не было еще семи часовъ, когда онъ подходитъ къ воротамъ фермы. Мартинъ Пойзеръ съ отцомъ еще не возвращались съ луговъ. Бея семья до послѣдней души -- даже черная съ подпалинами такса -- была на лугу; дворъ охранялъ одинъ только бульдогъ, и когда Адамъ подошелъ къ кухонной двери, которая стояла настежъ, онъ увидѣлъ, что и въ свѣтлой, сверкавшей чистотою кухнѣ не было никого. Но онъ догадался, гдѣ была мистрисъ Пойзеръ, а, можетъ быть, и еще кое-кто: онѣ должны были услышать его, и онъ постучался въ дверь и спросилъ громкимъ голосомъ:
-- Дома мистрисъ Пойзеръ?
-- Входите, входите, мистеръ Бидъ,-- откликнулась мистрисъ Пойзеръ изъ молочной. Она всегда титуловала Адама мистеромъ Бидомъ, когда принимала его у себя.-- Входите прямо сюда, въ молочную,-- мнѣ нельзя отойти отъ сыровъ.
Адамъ прошелъ въ молочную, гдѣ мистрисъ Пойзеръ и Нанси прессовали сыры, и остановился въ дверяхъ.
-- Навѣрное вы подумали, что въ домѣ все вымерло,-- сказала ему мистрисъ Пойзеръ.-- Всѣ работаютъ на лугу; впрочемъ, картинъ скоро вернется: они только додѣлаютъ стогъ, а возить будемъ завтра, съ утра. Мнѣ пришлось оставить Нанси дома, потому что Готти собираетъ сегодня смородину. Эта смородина вѣчно поспѣетъ не во-время, когда всѣ руки заняты. А поручить собирать ее дѣтямъ никакъ нельзя; вы вѣдь знаете, какъ они это дѣлаютъ:-- одну ягодку положатъ въ корзину, а двѣ -- себѣ въ ротъ. Это все равно, что осъ на ягоды напустить.
Адаму очень хотѣлось сказать, что онъ побудетъ въ саду до возвращенія мистера Пойзера, но не хватило храбрости, и онъ сказалъ:
-- Ну, такъ я посмотрю пока вашу самопрялку. Гдѣ она у васъ стоитъ? На кухнѣ?-- я, можетъ быть, найду.
-- Нѣтъ, я вынесла ее въ гостиную; да это не къ спѣху, я вамъ сама ее потомъ покажу. А вы сходите лучше въ садъ и скажите Гетти, чтобъ она прислала мнѣ Тотти. Дѣвочка послушается, если ей строго сказать, а Гетти -- я знаю,-- даетъ ей тамъ объѣдаться смородиной. Пожалуйста, мистеръ Бидъ, пришлите ее, я буду вамъ очень обязана, а кстати посмотрите наши ланкастерскія и іоркскія розы: онѣ теперь такъ чудесно цвѣтутъ... Постойте! Не выпьете-ли сперва сыворотки? Я знаю, вы любите сыворотку, какъ, впрочемъ, почти всѣ, кому не приходится хлопотать около нея.
-- Благодарю васъ, мистрисъ Пойзеръ, не откажусь, сказалъ Адамъ,-- сыворотка для меня лакомство; я готовъ пить ее хоть каждый день вмѣсто пива.
-- Да, да, хлѣбъ сладко пахнетъ для всѣхъ, кромѣ пекаря,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, доставая съ полки небольшую бѣлую кружку и зачерпывяя сыворотки изъ кадушки.-- Миссъ Ирвайнъ мнѣ всегда говоритъ: "Ахъ, мистрисъ Пойзеръ, какъ я завидую вашей молочной и вашему птичнику! Какая это чудесная вещь -- хозяйство". А я ей отвѣчаю: "Да, хозяйство -- чудесная вещь для того, кто смотритъ на него со стороны и не знаетъ, сколько съ нимъ связано труда, хлопотъ и порчи крови".
-- Однако, мистрисъ Пойзеръ, ваше хозяйство такъ хорошо идетъ, что я думаю, вы не промѣняли-бы его ни на что другое,-- сказалъ Адамъ, принимая отъ нея кружку.-- Развѣ не пріятно вамъ видѣть хорошую молочную корову, когда она стоитъ но колѣна въ травѣ,-- теплое парное молоко, которое цѣнится въ подойникѣ,-- свѣжее масло, совсѣмъ готовое для рынка,-- телятъ и всякую домашнюю птицу? Мнѣ кажется, для хорошей хозяйки не можетъ быть лучшаго зрѣлища... Нью за ваше здоровье. Дай вамъ Богъ сохранить силы до старости, чтобъ вы могли всегда такъ же хорошо смотрѣть за вашей молочной, какъ вы дѣлаете это теперь, и быть образцомъ для всѣхъ хозяекъ въ округѣ.
Мистрисъ Пойзеръ не улыбнулась на этотъ комплиментъ,-- никто еще никогда не уличалъ ее въ такой слабости,-- но по лицу ея, какъ солнечный лучъ, разлилось спокойное удовольствіе и смягчило обыкновенно суровый взглядъ ея сѣро-голубыхъ глазъ, смотрѣвшихъ на Адама, пока онъ пилъ свою сыворотку. Ахъ, я, кажется, и теперь еще ощущаю вкусъ этой сыворотки, ея тонкій, нѣжный запахъ и пріятную теплоту, вызывающую въ моемъ воображеніи представленіе о тихой, блаженной дремотѣ. Въ моихъ ушахъ и теперь еще раздается слабое постукиванье объ полъ ея падающихъ капель, сливающееся съ щебетаньемъ птички, окномъ, затянутымъ проволочной сѣткой,-- за тѣмъ окномъ, что выходитъ въ садъ и затѣнено высокимъ кустомъ гельдернскихъ розъ.
-- Не хотите-ли еще, мистеръ Бидъ? спросила мистрисъ Пойзеръ, когда Адамъ поставилъ кружку.
-- Нѣтъ, благодарю васъ. Теперь я пойду въ садъ и пришлю вамъ дѣвочку.
-- Да, пожалуйста; скажите ей, чтобъ шла въ молочную, къ мамѣ.
Адамъ обогнулъ хлѣбный дворъ, въ настоящее время пустой, и черезъ маленькую деревянную калитку вошелъ въ садъ. Когда-то это былъ огородъ при помѣщичьемъ домѣ, содержавшійся въ образцовомъ порядкѣ, но теперь -- если бы не прекрасная кирпичная стѣна съ конькомъ изъ тесанаго камня, огибавшая его съ одной стороны,-- его можно было назвать настоящимъ фермерскимъ садомъ, съ высокими многолѣтними цвѣтами, съ неподчищенными плодовыми деревьями, и овощами, которыя росли какъ попало, почти безъ всякаго ухода, но за то въ изобиліи. Въ эту жаркую пору, когда вся зелень распустилась, какъ уже нельзя было больше, искать кого-нибудь въ этомъ саду значило играть въ прятки. Высокія мальвы уже зацвѣтали, ослѣпляя глава своей пестрой смѣсью розоваго, бѣлаго и желтаго цвѣтовъ; душистый чубучникъ и гельдернскія розы, которыхъ никогда не подрѣзывали, разрослись безпорядочно и до гигантскихъ размѣровъ. Тутъ были цѣлыя стѣны красныхъ бобовъ и поздняго горошка. Въ одну сторону тянулся непрерывнымъ рядомъ орѣшникъ, съ другой стояла огромная яблоня съ большимъ кружкомъ обнаженной земли подъ ея раскидистыми низкими вѣтвями. Но что значилъ здѣсь какой-нибудь клочекъ пустого пространства? Садъ былъ такъ великъ! Крупныхъ бобовъ здѣсь всегда росло больше, чѣмъ надо: Адамъ сдѣлалъ девять или десять полныхъ шаговъ, пока дошелъ до конца заросшей травою дорожки, которая была проложена подлѣ грядки, сплошь занятой ими. А о другихъ овощахъ и говорить нечего: мѣста для нихъ было такъ много, что всякій годъ здѣсь или тамъ, смотря по сѣвообороту, оставалось двѣ, три свободныхъ гряды, заросшихъ крестовникомъ. Даже кусты розъ, передъ однимъ изъ которыхъ. Адамъ теперь остановился, чтобы сорвать розу, росли здѣсь какъ-будто сами собой; это была сплошная масса кустовъ, щеголявшихъ теперь своими пиши о распустившимися цвѣтами, все больше пестрой породы -- бѣлыми съ розовымъ, которые, вѣроятно, вели свое лѣтосчисленіе съ эпохи соединенія Ланкастерскаго и Іоркскаго домоізъ. Адамъ былъ человѣкъ со вкусомъ: онъ выбралъ небольшую провансальскую ролу, которая чуть-чуть выглядывала изъ куста, затѣсненная своими пышными, не пахнущими сосѣдками, и теперь несъ ее въ рукѣ (онъ будетъ чувствовать себя свободнѣе, держа въ рукахъ что-нибудь -- думалось ему). Онъ пробирался на дальній конецъ сада, къ большому тисовому дереву, гдѣ, какъ онъ помнилъ, было больше всего кустовъ красной смородины.
Но не отошелъ онъ и десяти шаговъ отъ розовыхъ кустовъ, какъ гдѣ-то надъ нимъ зашелестѣли вѣтки, и дѣтскій голосъ сказалъ:
-- Ну, Тотти, держи свой передникъ -- я буду бросать.
Голосъ раздавался съ высокаго вишневаго дерева, гдѣ Адамъ не замедлилъ разсмотрѣть небольшую фигурку въ синей блузочкѣ, очень удобно примостившуюся подъ вѣткой, унизанной вишнями. Тотти была, очевидно, внизу, скрытая шпалерой горошка. Такъ и есть -- вотъ она: шляпка виситъ на спинѣ, голова запрокинута назадъ, толстая мордашка вся перепачкана въ красномъ соку, круглый ротикъ открытъ. Тотти смотритъ на дерево и держитъ наготовѣ свой маленькій фартучекъ въ ожиданіи обѣщанной благостыни. Съ сожалѣніемъ долженъ замѣтить, что половина падавшихъ вишенъ были желты и тверды, какъ камень; но Тотти не теряла времени на безплодныя сожалѣнія и сосала уже третью вишню изъ тѣхъ, что были посочнѣе, когда Адамъ ей сказалъ:
-- Ну, Тотти, теперь ты получила свои вишни. Бѣги съ ними домой, къ мамѣ; она въ молочной и спрашиваетъ тебя. Бѣги поскорѣе -- будь добрая дѣвочка!
Онъ приподнялъ ее своими сильными руками и поцѣловали. Но Тотти приняла эту церемонію какъ скучный перерывъ въ своемъ пріятномъ занятіи -- уничтоженіи вишенъ, и какъ только ее поставили на землю, побѣжала къ дому, не переставая сосать на ходу свои вишни.
Томми, смотри, какъ бы тебя не приняли за вороватую птицу и не подстрѣлили, сказалъ Адамъ, проходя дальше, къ смородиннымъ кустамъ.
У послѣдняго куста онъ увидѣлъ большую корзину. Гетти не могла быть далеко, и онъ уже чувствовалъ себя такъ, какъ будто она смотрѣла на него. Но когда онъ обогнулъ кустъ, оказалось, что она стоитъ къ нему спиной и, слегка наклонившись, рветъ ягоды съ одной изъ нижнихъ вѣтокъ. Странно, что она не слыхала его шаговъ; можетъ быть, это оттого, что листья шуршали у нея подъ руками. Она вздрогнула, когда почувствовала, что кто-то стоитъ подлѣ нея,-- вздрогнула такъ сильно, что уронила корзинку со смородиной, висѣвшую у нея на рукѣ, а потомъ, когда увидѣла, что это Адамъ,-- густо покраснѣла. Отъ этого румянца сердце его забилось полымъ, неизвѣданнымъ счастьемъ. Гетти никогда еще не краснѣла, при видѣ его.
-- Я испугалъ васъ, проговорилъ онъ съ сладкимъ сознаніемъ, что теперь все равно, что бы онъ ни сказалъ, разъ Гетти раздѣляетъ его чувство.-- Дайте, я подберу ягоды.
Это было скоро сдѣлано, такъ какъ смородина упала на траву плотной кучкой, и Адамъ, приподымаясь и возвращая ей корзинку, поглядѣлъ ей прямо въ глаза съ тою сдержанной нѣжностью, которая всегда сопутствуетъ первымъ моментамъ надежды въ любви.
Гетти не отвела глазъ; румянецъ сбѣжалъ съ ея щекъ, и она встрѣтила его взглядъ съ выраженіемъ тихой грусти, обрадовавшимъ его, потому что оно было такъ непохоже на то, что онъ привыкъ видѣть въ ней.
-- Теперь смородины почти не осталось, сказала она; -- теперь я скоро кончу.
-- Я вамъ помогу,-- и Адамъ поднялъ съ земли большую корзину, почти полную ягодъ, и поставилъ подъ кустъ.
Больше ни слова не было сказано, пока они собирали смородину. Сердце Адама было переполнено: онъ не могъ говорить и думалъ, что Гетти знаетъ все, что онъ чувствуетъ. Во всякомъ случаѣ, она не была равнодушна къ его присутствію: она покраснѣла, увидѣвъ его, и потомъ въ ней было что-то особенное, грустное; можетъ быть, это значило, что она любитъ его, такъ какъ это совершенно противорѣчило ея обыкновенной манерѣ, часто производившей на него впечатлѣніе равнодушія. И, кромѣ того, онъ могъ безпрестанно смотрѣть на нее, когда она наклонялась надъ ягодами, и косые лучи вечерняго солнца, пробиваясь сквозь густую листву яблони, нѣжно играли на ея круглой щечкѣ и шейкѣ, какъ будто и они тоже были въ нее влюблены. Для Адама это были минуты, которыхъ человѣкъ не забываетъ до смерти,-- минуты, когда вамъ кажется, что въ женщинѣ, которую вы полюбили первою любовью,-- въ ея словахъ, тонѣ ея голоса, во взглядѣ, въ дрожаніи губъ и рѣсницъ вы подмѣчаете что-то новое,-- когда вамъ вѣрится, что она по крайней мѣрѣ начинаетъ отвѣчать на вашу любовь. Эти признаки почти неуловимы едва замѣтны для уха и глаза,-- вы не могли-бы описать ихъ словами,-- а между тѣмъ вы чувствуете, что въ вашей жизни все измѣнилось, и всѣ ваши тревоги, тоска, томленіе неизвѣстности уступили мѣсто восхитительному забвенію всего на свѣтѣ, кромѣ настоящей минуты. Большая часть нашихъ дѣтскихъ и отроческихъ радостей улетучивается изъ нашей памяти безъ слѣда: мы не можемъ припомнить того блаженнаго чувства, съ какимъ мы прижимались головой къ материнской груди или катались на отцовской спинѣ, когда были дѣтьми. Конечно, всѣ эти радости оставляютъ слѣдъ въ нашей душѣ; она пропитывается ими, пріобрѣтаетъ отъ нихъ свою зрѣлость, какъ пріобрѣтаетъ слива свой сладкій вкусъ и ароматъ отъ солнечнаго свѣта лѣтнихъ дней, давно улетѣвшихъ; но память наша утратила ихъ навѣки,-- мы можемъ только вѣрить въ радости дѣтства. Совсѣмъ не то первый счастливый мигъ первой любви: воспоминаніе о немъ посѣщаетъ насъ до послѣдняго нашего вздоха и всякій разъ приноситъ съ собой глубокій, сладкій трепетъ, въ родѣ того, какой мы ощущаемъ, вдыхая знакомый запахъ цвѣтка, напоминающій намъ счастливую минуту изъ далекаго прошлаго. Это одно изъ тѣхъ воспоминаній, которыя придаютъ особенную глубину нашей нѣжности, которыя питаютъ и поддерживаютъ бѣшенство ревности и доводятъ муки отчаянія до послѣдней степени боли.
Головка Гетти, склонившаяся надъ красными ягодами, косые лучи солнца, пронизывающіе густую завѣсу листвы, впереди длинная перспектива тѣнистаго сада, собственное его волненіе, когда онъ глядѣлъ на нее и вѣрилъ, что она думаетъ о немъ и что имъ незачѣмъ говорить,-- все это Адамъ помнилъ всегда, до послѣдней минуты своей жизни.
А Гетти?-- Вы уже знаете, что Адамъ ошибался: какъ и многіе другіе въ его положеніи, онъ принималъ признаки любви къ другому за любовь къ нему самому. Когда онъ подходилъ незамѣченный ею, она по обыкновенію была вся поглощена мыслью объ Артурѣ, о томъ, когда онъ можетъ вернуться; звукъ всякихъ мужскихъ шаговъ подѣйствовалъ-бы на нее точно такъ-же: она почувствовала-бы, прежде чѣмъ успѣла взглянуть, что это могъ быть Артуръ, и кровь, которая отлила отъ ея щекъ въ первомъ волненіи этого чувства, приxлынyли-бы къ нимъ опять при видѣ всякаго другого человѣка точно такъ-же, какъ при видѣ Адама. въ ней дѣйствительно произошла перемѣна -- въ этомъ Адамъ не ошибся. Тревоги и опасенія первой страсти пересилили въ ней тщеславіе, впервые наполнивъ ея душу тѣмъ чувствомъ безпомощной зависимости отъ другого, которое пробуждаетъ женственность даже въ самой мелкой женской натурѣ и дѣлаетъ ее чувствительной къ добротѣ, не находившей въ ней раньше никакого отклика. Впервые Гетти почувствовала что-то успокоительное для себя въ робкой, но мужественной привязанности къ ней Адама: ей нужно было, что бы къ ней относились съ любовью;-- отсутствіе Артура, эта пустота, безмолвіе, кажущееся равнодушіе были такъ нестерпимы послѣ тѣхъ мгновеній свѣтлаго счастья. Она не боялась, что Адамъ станетъ надоѣдать ей, какъ другіе ея обожатели, влюбленными взглядами и льстивыми рѣчами; онъ былъ всегда такъ сдержанъ съ нею. Она могла безъ всякихъ опасеній наслаждаться сознаніемъ его близости и того, что этотъ сильный, смѣлый человѣкъ любитъ ее. Ей ни на одну минуту не приходило въ голову, что и Адамъ достоинъ сожалѣнія, что и онъ тоже будетъ страдать.
Гетти, какъ мы съ вами знаемъ, была не первая женщина, смягчившаяся къ безнадежно любившему ее человѣку потому, что сама полюбила другого. Это очень старая исторія, но Адамъ ничего не подозрѣвалъ и жадно пилъ сладкую отраву самообмана.
-- Ну, вотъ и довольно, сказала Гетти черезъ нѣсколько минутъ.-- Тетя велѣла оставить немного ягодъ на кустахъ. Теперь я понесу корзинку въ домъ.
-- Какъ хорошо, что я пришелъ, сказалъ Адамъ:-- какъ разъ во-время, чтобъ донести ее за васъ; она слишкомъ тяжела для вашихъ маленькихъ ручекъ.
-- Нѣтъ, я понесла-бы ее обѣими руками.
-- Могу себѣ представить! проговорилъ Адамъ, улыбаясь. Вы ползли-бы до дому три часа, какъ муравей, когда онъ тащитъ гусеницу. Видали вы когда-нибудь, какъ эти крошечные звѣрьки тащутъ вещи вчетверо больше себя?
-- Нѣтъ, отвѣчала Гетти равнодушно, нисколько не интересуясь тяготами муравьиной жизни.
-- А я такъ часто наблюдалъ за ними, когда былъ мальчишкой... Ну вотъ, теперь я возьму корзину въ одну руку -- вѣдь для меня это все равно, что орѣховая скорлупа,-- а на другую вы можете опереться. Хотите? Такія огромныя руки, какъ у меня, какъ будто нарочно созданы для того, чтобъ на нихъ опирались.
Гетти улыбнулась слабой улыбкой и продѣла свою руку подъ его.
Адамъ посмотрѣлъ не нее, но глаза ея мечтательно глядѣли куда-то въ конецъ сада. Они медленно пошли по дорожкѣ.
-- Бывали вы въ Игльдэлѣ? спросила она вдругъ.
-- Былъ одинъ разъ, отвѣчалъ Адамъ, обрадованный тѣмъ, что она интересуется знать о немъ что-нибудь,-- десять лѣтъ тому назадъ, когда былъ подросткомъ. Мы ходили туда съ отцомъ на работу, Удивительныя тамъ мѣста -- все скалы да пещеры, какихъ вы навѣрно никогда не видали. Я не имѣлъ понятія, что такое скалы, пока не побывалъ тамъ.
-- А сколько времени вы туда шли?
-- Да почти двое сутокъ. Но на хорошей лошади доѣдешь въ одинъ день. А капитанъ часовъ черезъ десять былъ уже тамъ -- я увѣренъ; онъ вѣдь такой лихой наѣздникъ. И я не удивлюсь, если завтра онъ возвратится; онъ слишкомъ живого характера, чтобы долго усидѣть одному въ такомъ безлюдномъ мѣстѣ. Тамъ вѣдь страшная глушь; въ тѣхъ мѣстахъ, куда онъ поѣхалъ удить, нѣтъ никакого жилья, кромѣ маленькой гостиницы для пріѣзжихъ.. Я буду радъ, когда помѣстье перейдетъ въ его руки; ему будетъ-таки надъ чѣмъ поработать, и я знаю, онъ будетъ дѣлать дѣло какъ слѣдуетъ. Это ничего, что онъ молодъ; въ свои двадцать лѣтъ онъ такъ хорошо все понимаетъ, какъ дай Богъ другому и въ сорокъ. Я говорилъ съ нимъ намедни; онъ былъ очень ласковъ со мной, предлагалъ мнѣ денегъ въ займы, чтобъ начать самостоятельное дѣло. Что-жъ, если къ тому придетъ, я не откажусь,-- мнѣ легче быть обязаннымъ ему, чѣмъ всякому другому.
Бѣдняга Адамъ воображалъ, что Гетти будетъ пріятно узнать, что Артуръ расположенъ къ нему,-- вотъ почему онъ и говорилъ о немъ такъ охотно. Дружба молодого помѣщика благопріятствовала его планамъ на будущее, а ему хотѣлось представить ихъ ей въ выгодномъ свѣтѣ. И дѣйствительно Гетти слушала его съ такимъ интересомъ, что глазки ея зажглись новымъ блескомъ, и на губахъ заиграла улыбка.
-- Какъ хороши теперь розы! продолжалъ Адамъ, останавливаясь взглянуть на нихъ.-- Смотрите, я сорвалъ самую лучшую, но я не хочу оставлять ее у себя. Мнѣ кажется, что вотъ эти одноцвѣтныя розы красивѣе пестрыхъ, и листья у нихъ какъ-то ярче,-- не правда-ли?
Онъ поставилъ на землю корзину и вынулъ розу изъ петлички своего жилета.
-- Она чудесно пахнетъ, сказалъ онъ, а тѣ пестрыя, совсѣмъ безъ запаха. Приколите ее къ вашему платью, а потомъ поставьте въ воду: будетъ жаль, если она скоро завянетъ.
Гетти взяла розу, улыбаясь своимъ мыслямъ: она думала о томъ, что Артуръ можетъ завтра пріѣхать, если захочетъ. Въ ея душѣ промелькнулъ проблескъ надежды, и въ порывѣ внезапно нахлынувшаго веселья она сдѣлала то, что очень часто дѣлала и раньше: воткнула розу себѣ въ волосы немного повыше лѣваго уха. Выраженіе нѣжнаго восхищенья на лицѣ Адама омрачилось легкой тѣнью неудовольствія. Страсть Гетти къ щегольству -- это было именно то, что будетъ больше всего раздражать его мать; да и самому ему это не нравилось, насколько ему могло что-нибудь не нравиться въ ней.
-- А, это точно у знатныхъ дамъ на тѣхъ портретахъ, что висятъ въ замкѣ, сказалъ онъ:-- почти у всѣхъ у нихъ или цвѣты въ волосахъ, или золотыя украшенія, или перья. Но мнѣ почему-то всегда непріятно смотрѣть на эти портреты; они напоминаютъ мнѣ тѣ размалеванныя вывѣски, что вывѣшиваются надъ балаганами на Треддльстонской ярмаркѣ. Для женщины не можетъ быть лучшаго украшенія, какъ ея собственные волосы, особенно, когда они вьются, какъ ваши. Мнѣ кажется, что когда женщина молода и хороша, красота ея только выигрываетъ отъ простого наряда. Дина Моррисъ, напримѣръ, очень красива, а она одѣвается совсѣмъ просто. По-моему хорошенькое женское личико не нуждается въ цвѣтахъ; оно само какъ цвѣтокъ,-- по крайней мѣрѣ о вашемъ это можно смѣло сказать.
-- Ну, хорошо, проговорила Гетти съ капризной гримаской, вынимая розу изъ волосъ;-- когда мы придемъ, я надѣну Дининъ чепчикъ, и вы увидите, хороша-ли я въ немъ. Она забыла у насъ одинъ свой чепецъ, такъ-что я могу снять выкройку.
-- Нѣтъ, нѣтъ, я вовсе не хотѣлъ-бы, чтобъ вы носили методистскіе чепцы, какъ у Дины. Это пребезобразный уборъ, и когда она была здѣсь, я часто думалъ, глядя на нее, что она глупо дѣлаетъ, одѣваясь не такъ, какъ всѣ люди. Но я какъ-то не замѣчалъ ее хорошенько, пока она не пришла къ моей матери на прошлой недѣлѣ, а тогда я подумалъ, что къ ея лицу этотъ чепецъ, очень идетъ, и что, пожалуй, безъ него она была-бы хуже. Но у васъ совсѣмъ другое лицо, и я всегда хотѣлъ-бы видѣть васъ такою, какъ вы теперь,-- безъ всякихъ украшеній. Нарядъ васъ долженъ только портить; это все равно, какъ когда слышишь хорошее пѣніе, бываетъ непріятно, если зазвонятъ колоколами и помѣшаютъ слушать.
Онъ взялъ ея руку и снова продѣлъ подъ свою, глядя на нее ласковымъ взглядомъ. Онъ испугался, какъ-бы она не приняла его словъ за нравоученіе, воображая, какъ всякій изъ насъ склоненъ воображать, что она поняла всѣ его недосказанныя мысли. А онъ больше всего боялся, чтобы какая-нибудь темная тучка не омрачила счастья этого вечера. Ни за какія сокровища въ мірѣ онъ не заговоритъ съ ней о своей любви, пока ея зарождающаяся нѣжность къ нему не выростетъ въ настоящую любовь. Въ своемъ воображеніи онъ видѣлъ долгіе годы своей будущей жизни,-- счастливые годы, когда онъ будетъ имѣть право называть Гетти своею. А пока онъ могъ довольствоваться очень немногимъ. И онъ опять поднялъ корзину со смородиной, и они пошли къ дому.
Въ тѣ полчаса, что Адамъ пробылъ въ саду, видъ двора фермы совершенно измѣнился. Теперь онъ былъ полонъ жизни. Марти пропускалъ въ калитку гогочущихъ гусей и злорадно дразнилъ гусака, шипя ему вслѣдъ; дверь амбара визжала на петляхъ, пока Аликъ затворялъ ее, отсыпавъ зерна, сколько было надо; лошадей вели поить подъ аккомпаниментъ неистоваго лая всѣхъ трехъ собакъ и безпрерывнаго "тпруканья" работника Тима, очевидно воображавшаго, что лошади вотъ-вотъ помчатся вскачь и разбѣгутся въ разныя стороны, какъ-будто этимъ смирнымъ, отяжелѣвшимъ отъ работы животнымъ могло придти въ голову не послушаться и направиться не туда, куда ихъ погоняли. Мужчины вернулись съ луговъ, и когда Гетти съ Адамомъ вошли въ кухню, мистеръ Пойзеръ уже сидѣлъ на своемъ трехугольномъ табуретѣ, а дѣдъ -- въ большомъ креслѣ насупротивъ, поглядывая въ пріятномъ ожиданіи на дубовый столъ, на которомъ накрывали ужинать. Мистрисъ Пойзеръ сама постлала скатерть изъ домашняго холста, съ блестящимъ клѣтчатымъ узоромъ и того пріятнаго свѣтло-сѣраго оттѣнка, который такъ радуетъ глазъ всякой разсудительной хозяйки,-- чудесную скатерть изъ тѣхъ, что служатъ двумъ поколѣніямъ, не имѣющую ничего общаго съ "вашей лавочной дрянью", которая въ какой-нибудь годъ изнашивается до дырокъ. Неудивительно, что холодная телятина, свѣжій салатъ и фаршированный гусь казались соблазнительными голоднымъ людямъ, пообѣдавшимъ въ половинѣ перваго. На другомъ, сосновомъ столѣ у стѣны, были разставлены оловянныя тарелки и кружки, и лежали оловянныя ложки для Алика и компаніи: хозяева и слуги ужинали въ одной комнатѣ, что было очень удобно, такъ какъ хозяинъ могъ, не вставая изъ за стола, обращаться къ Алику, когда ему было нужно отдать какое-нибудь распоряженіе на завтрашній день.
-- Очень радъ васъ видѣть, Адамъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ. Вы были въ саду? помогали Гетти собирать смородину?.. Ну, садитесь, садитесь. Скоро три недѣли какъ вы у насъ не были. Это хорошо, что вы пришли сегодня: хозяйка угоститъ васъ фаршированнымъ гусемъ,-- они у нея выходятъ удивительно вкусны.
-- Гетти,-- сказала мистрисъ Пойзеръ, заглядывая въ корзину, чтобъ удостовѣриться, хороша-ли смородина,-- сбѣгай наверхъ и пришли сюда Молли. Она тамъ укладываетъ Тотти, а мнѣ она нужна: я пошлю ее нацѣдить пива, потому-что Нанси еще занята въ молочной. А ты пока побудь съ дѣвочкой. Зачѣмъ ты позволила ей уйти отъ тебя съ Томми?-- она такъ наѣлась вишенъ, что потомъ ничего не могла ѣсть.
Это было сказано тише обыкновеннаго -- такъ, чтобъ не могъ услышать Адамъ, разговаривавшій съ мистеромъ Пойзеромъ. Мистрисъ Пойзеръ строго соблюдала тѣ правила приличія, основательность которыхъ признавала, а однимъ изъ такихъ правилъ было то, что никогда не слѣдуетъ дѣлать выговоръ молодой дѣвушкѣ въ присутствіи хорошаго человѣка, который ухаживаетъ за ней. Мистрисъ Пойзеръ находила, что это было просто нечестно: всякая женщина была когда-нибудь молода и имѣла шансы на замужество, и для всякой другой женщины было долгомъ чести не портить ей этихъ шансовъ,-- такимъ-же долгомъ чести, какъ для торговки на рынкѣ, которая успѣла продать свои яйца,-- не отбивать покупателей у товарки.
Гетти поспѣшила исполнить приказаніе, затрудняясь отвѣтить на вопросъ тетки, и побѣжала наверхъ, а мистрисъ Пойзеръ отправилась искать Марти и Томми, чтобы позвать ихъ ужинать.
Скоро вся семья сидѣла за столомъ -- два краснощекіе мальчугана рядомъ со своей блѣдной матерью; а для Гетти было оставлено мѣсто между Адамомъ и ея дядей. Аликъ тоже пришелъ и, усѣвшись въ своемъ углу, отправлялъ себѣ въ ротъ при помощи перочиннаго ножа холодные бобы изъ большого круглаго блюда, находя ихъ вкуснѣе самаго лучшаго ананаса.
-- Какъ, однако, эта дѣвчонка копается съ пивомъ, сказала мистрисъ Пойзеръ. раскладывая по тарелкамъ куски фаршированнаго гуся.-- Навѣрно она подставила кувшинъ подъ боченокъ, а кранъ забыла отвернуть: про этихъ полуумныхъ всему можно повѣрить; онѣ способны поставить на огонь пустой чайникъ, а черезъ часъ придти посмотрѣть, кипитѣли вода.
-- Должно быть она хочетъ нацѣдить для всѣхъ разомъ -- и для рабочихъ, и для насъ, сказалъ мистеръ Пойзеръ.-- Тебѣ слѣдовало ей сказать, чтобъ она подала намъ первымъ.
-- Сказать! повторила мистрисъ Пойзеръ.-- Да у меня и легкихъ не хватитъ, если я буду говорить этимъ дурамъ все то, о чемъ онѣ не могутъ сами догадаться... Мистеръ Бидъ, не хотитс-ли уксусу къ салату?-- хотя по моему уксусъ только портитъ вкусъ мяса. Ужъ это плохое кушанье, которое требуетъ приправы: это все равно что сдѣлать скверное масло, а потомъ посолить, чтобъ не слышно было горечи.
Тутъ вниманіе мистрисъ Пойзеръ было отвлечено появленіемъ Молли, которая несла въ рукахъ большой кувшинъ, два маленькихъ и четыре кружки -- все это полное пива,-- представляя такимъ образомъ любопытный примѣръ цѣпкости человѣческой руки. Роть бѣдной Молли былъ открытъ шире обыкновеннаго, и она подвигалась впередъ не спуская глазъ съ хитраго сооруженія изъ посуды, которое она несла, нимало не подозрѣвая въ невинности души, какимъ грознымъ взглядомъ смотрѣла на нее госпожа.
-- Молли, это ни на что не похоже! Въ жизнь свою не видала такой сумасшедшей... Хоть бы ты подумала о своей бѣдной матери ради которой я взяла тебя безъ всякаго аттестата... И сколько разъ я тебѣ говорила...
Молли не видала молніи, и за отсутствіемъ этого предостереженія, громъ тѣмъ сильнѣе потрясъ ея нервы. Въ испугѣ, съ смутнымъ сознаніемъ, что ей надо что-то такое сдѣлать, чтобы исправить оплошность, она прибавила шагу, направляясь къ дальнему столу, чтобы поставить тамъ свои кружки, зацѣпилась ногой за свой фартукъ, который у нея развязался и сползъ, и съ грохотомъ и звономъ упала въ лужу пива, что вызвало взрывъ смѣха со стороны Марти и Томми, и сокрушенное: "Вотъ те и на!" со стороны мистера Пойзера, огорчившагося тѣмъ, что ему придется опять ждать своего пива.
-- Ну, вотъ, дождалась! отрѣзала мистрисъ Пойзеръ уничтожающимъ тономъ, вставая и направляясь къ буфету, между тѣмъ какъ Молли принялась уныло подбирать осколки.-- Я тебѣ всегда предсказывала, что этимъ кончится. Вотъ теперь и простись со своимъ мѣсячнымъ жалованьемъ... Да какое! этотъ кувшинъ стоитъ гораздо больше. Десять лѣтъ онъ у меня въ домѣ, и никогда съ нимъ ничего не случалось, но съ тѣхъ поръ, какъ ты у насъ служишь, ты перебила столько посуды, что ангелъ -- и тотъ обругался бы, право,-- прости меня Господи за такія слова... Ну что еслибъ это былъ кипятокъ вмѣсто пива? Вѣдь ты бы вся обварилась и, чего добраго, осталась-бы калѣкой на всю жизнь. Да я не поручусь, что ты когда-нибудь и до этого не допрыгаешься. Можно подумать, что у тебя пляска Святого Витта,-- такъ ты обращаешься съ вещами. Жалко, что я не сохранила всѣхъ тѣхъ осколковъ, что ты у меня наколотила, чтобъ тебѣ показать. Да, впрочемъ, что тебѣ ни говори, какъ тебя не учи, ты и ухомъ не поведешь... какъ объ стѣну горохъ,-- другой подумаетъ, что ты деревянная.
У бѣдной Молли слезы лились въ три ручья, и, замѣтивъ, что струйка пива быстро подбирается къ ногамъ Алика, она, въ отчаяніи, принялась тереть полъ, обративъ въ тряпку свой фартукъ. Мистрисъ Пойзеръ, отпиравшая въ это время буфетъ, сверкнула на нее молніеноснымъ взглядомъ.
-- Нечего плакать! И безъ того тебѣ довольно мокроты подтирать,-- сказала она.-- А все твое упрямство -- я тебѣ всегда это скажу. Человѣкъ никогда ничего не разобьетъ, если принимается за дѣло какъ слѣдуетъ. Но деревяннымъ людямъ можно давать въ руки только деревянныя вещи. Теперь вотъ изъ за тебя мнѣ приходится брать пестрый фарфоровый кувшинъ, который и трехъ разъ въ году не употреблялся, и идти самой въ погребъ, гдѣ я можетъ быть схвачу воспаленіе и умру...
Не успѣла мистрисъ Пойзеръ отвернуться отъ буфета съ кувшиномъ въ рукѣ, какъ взглядъ ея приковался къ противуположному углу кухни. То, что она тамъ увидѣла, подѣйствовало на нее очень странно: оттого-ли, что она уже была въ нервномъ состояніи и дрожала, или можетъ быть оттого, что битье посуды, какъ и другія преступленія, дѣйствуетъ заразительно, только она вздрогнула, точно увидѣла духа и драгоцѣнный пестрый фарфоровый кувшинъ упалъ на полъ и навѣки распростился со своимъ носикомъ и ручкой.
-- Видывалъ-ли кто что-нибудь подобное! проговорила мистрисъ Пойзеръ, внезапно понижая тонъ и озираясь по комнатѣ оторопѣлыми глазами.-- У насъ кувшины заколдованы, честное слово! А все эти противныя полированныя ручки,-- такъ и выскальзываютъ изъ-подъ пальцевъ, точно улитка.
-- А вѣдь выходитъ, что ты сама себя побила, разбранивъ Молли, сказалъ мистеръ Пойзеръ, хохотавшій теперь вмѣстѣ съ молодежью.
-- Вамъ хорошо смѣяться, отозвалась мистрисъ Пойзеръ,-- но, право-же, бываютъ такія минуты, когда посуда вылетаетъ изъ рукъ, какъ живая. То-же самое со стаканами: вотъ, кажется никто до нихъ не дотрогивается, а они лопаются да и только. Чему надо разбиться, то разобьется, что ты такъ ни дѣлай. Я во всю свою жизнь не роняла вещей изъ-за того, что плохо держала, иначе развѣ сохранился бы у меня столько лѣтъ тотъ сервизъ, что былъ купленъ къ нашей свадьбѣ... А ты, Гетти, съ ума ты сошла? Съ чего тебѣ вздумалось явиться сюда въ такомъ видѣ? Глядя на тебя, можно подумать, что въ домѣ завелись привидѣнія.
Новый взрывъ смѣха, послѣдовавшій за этими словами мистрисъ Пойзеръ, былъ вызванъ не столько ея внезапнымъ переходомъ къ фаталистическому взгляду на битье посуды, сколько необыкновеннымъ нарядомъ Гетти, такъ испугавшимъ ея тетку. Маленькая плутовка разыскала гдѣ-то теткино черное платье, надѣла его, плотно подколовъ вокругъ горла, какъ носила Дина, причесала волосы какъ можно глаже и нацѣпила высокій Дининъ чепецъ безъ всякой отдѣлки. Воспоминаніе о серьезномъ блѣдномъ лицѣ и кроткихъ сѣрыхъ глазахъ Дины, само собой напрашивавшееся при видѣ этого платья и чепца, заставляло невольно смѣяться,-- такъ странно было видѣть ихъ на Гетти съ ея круглыми розовыми щечками и кокетливыми темными глазами. Мальчики вскочили со стульевъ и прыгали вокругъ нея, хлопая въ лодоши, и даже Аликъ смѣялся беззвучнымъ желудочнымъ смѣхомъ, выглядывая на эту сцену изъ-за своихъ бобовъ. Подъ прикрытіемъ этого шума мистрисъ Пойзеръ отправилась въ черную кухню и послала въ погребъ Нанси съ большой жестяной мѣркой, имѣвшей нѣкоторые шансы устоять противъ колдовства.
-- Что это значитъ, Гетти? Развѣ ты сдѣлалась методисткой? спросилъ мистеръ Пойзеръ съ тѣмъ задушевнымъ неторопливымъ смѣхомъ, какой можно услышать только у толстыхъ людей.-- Только нѣтъ, далеко тебѣ до нихъ!-- надо сперва, чтобы лицо у тебя сдѣлалось вдвое длиннѣй,-- не правда-ли, Адамъ? Съ чего это ты вздумала такъ нарядиться?
-- Адамъ сказалъ, что ему очень нравятся Дининъ чепчикъ и платье, отвѣчала Гетти, садясь съ жеманнымъ видомъ святоши.-- Онъ говоритъ, что чѣмъ костюмъ безобразнѣе, тѣмъ больше онъ идетъ къ лицу.
-- Неправда, неправда,-- подхватилъ Адамъ, глядя на нее восхищенными глазами:-- я только сказалъ, что этотъ костюмъ къ лицу Динѣ. Но еслибъ я сказалъ, что вы кажетесь въ немъ необыкновенно хорошенькой, я-бы сказалъ только правду.
-- А ты, кажется, приняла Гетти за привидѣніе? спросилъ мистеръ Пойзеръ жену, когда она возратилась и заняла за столомъ свое мѣсто.-- У тебя былъ такой испуганный видъ.
-- Дѣло не въ томъ, какой у меня видъ, отрѣзала мистрисъ Пойзеръ.-- Отъ моего вида кувшинъ не починится, да и отъ вашего смѣха тоже... Мистеръ Бидъ, мнѣ очень жаль, что вамъ приходится такъ долго ждать пива... сію минуту его подадутъ. Покушайте пока картофелю; я знаю, вы его любите... Томми, я сію минуту отошлю тебя спать, если ты не перестанешь смѣяться. Что тутъ смѣшного -- желала-бы я знать? Скорѣе плакать хочется, глядя, какъ издѣваются надъ бѣдной дѣвушкой, выставляя на посмѣшище ея вещи. Нѣкоторые люди сдѣлали-бы гораздо лучше, если бы подражали ей кое въ чемъ другомъ вмѣсто того, чтобы рядиться въ ея платья. Неприлично смѣяться въ моемъ домѣ надъ дочерью моей сестры, едва она у спѣла переступить за порогъ. Не даромъ мое сердце болѣло по ней, когда она уѣзжала. И я знаю одно: если придетъ къ намъ бѣда,-- если я слягу въ постель, или дѣти мои умрутъ (потомучто никто не можетъ сказать, что съ нимъ случится завтра), или будетъ опять падежъ на скотъ, и мы разоримся,-тогда, говорю я, всѣ мы будемъ рады опять увидѣть Дининъ чепецъ и ея лицо подъ этимъ чепцомъ,-ничего что онъ безобразный.потому что она изъ тѣхъ людей, которые всегда придутъ вамъ на помощь въ черную годину, и которые любятъ васъ тѣмъ крѣпче, чѣмъ больше вы въ этомъ нуждаетесь.
Мистрисъ Пойзеръ, какъ видите, очень хорошо знала, что страшное -- самый опасный врагъ смѣшного. Томми -- мальчикъ впечатлительнаго темперамента и очень любившій свою мать, да вдобавокъ еще съѣвшій столько вишенъ, что онъ былъ менѣе чѣмъ когда-либо способенъ управлять своими чувствами,-- такъ испугался ужасной картины возможнаго будущаго, которую ему нарисовали, что ударился въ слезы, а его добродушный отецъ, снисходительный ко всѣмъ человѣческимъ слабостямъ, кромѣ небрежности сельскихъ хозяевъ, сказалъ Гетти:
-- Сняла бы ты лучше это платье, моя милая,-- твоей теткѣ непріятно его видѣть.
Гетти ушла опять наверхъ, а тутъ кстати появленіе пива произвело пріятную диверсію, такъ какъ Адамъ долженъ былъ сказать свое мнѣніе о новомъ поставѣ, которое, само собою разумѣется, могло быть только лестнымъ для хозяйки. А тамъ углубились въ обсужденіе вопроса о томъ, въ чемъ состоитъ секретъ хорошаго пивоваренія, и о томъ, какъ безсмысленно скряжничать на хмѣлѣ, и что дѣлать солодъ дома -- весьма сомнительная экономія. И мистрисъ Пойзеръ имѣла столько случаевъ высказать свое вѣское мнѣніе но всѣмъ этимъ пунктамъ, что къ концу ужина, когда опустѣвшая мѣрка снова появилась на столѣ съ новой порціей пива, и мистеръ Пойзеръ закурилъ свою трубку, она была опять въ самомъ лучшемъ расположеніи духа и, по просьбѣ Адама, отправилась за сломанной самопрялкой, которую онъ предложилъ осмотрѣть.
-- Да, надъ ней придется-таки поработать, сказалъ Адамъ, производя свой осмотръ самымъ тщательнымъ образомъ.-- Хорошая самопрялка. Надо будетъ отвезти ее на деревню, въ токарную, потому что у меня дома нѣтъ всѣхъ нужныхъ инструментовъ. Если вы пришлете ее завтра къ мистеру Бурджу, она будетъ готова къ средѣ. Я это время все думаю о томъ,-- продолжалъ онъ, взглянувъ на мистера Пойзера,-- какъ бы мнѣ завести необходимыя приспособленія, чтобы работать на дому мебель и разныя мелкія вещи. Я постоянно этимъ занимался въ свободные часы, и это очень выгодно, такъ какъ матеріала идетъ немного, а вся суть въ работѣ. Мы съ Сетомъ могли бы тогда затѣять небольшое самостоятельное дѣло; я даже знаю въ Россетерѣ одного человѣка, которому мы можемъ сбывать всю нашу работу, да, кромѣ того, можно имѣть заказы и на сторонѣ.
Мистеръ Пойзеръ принялъ живое участіе въ этомъ проектѣ, такъ какъ осуществленіе его было-бы для Адама шагомъ впередъ на пути къ самостоятельному положенію "хозяина", а мистрисъ Пойзеръ изъявила свое одобреніе идеѣ буфета, въ которомъ можно будетъ хранить и всевозможныя домашнія соленья, и посуду, и столовое бѣлье, съ наибольшей экономіей мѣста и въ полномъ порядкѣ. Гетти -- уже въ своемъ собственномъ платьѣ, съ платочкомъ на шеѣ, откинутымъ немного назадъ по случаю жаркаго вечера, чистила смородину у окна, и Адамъ могъ смотрѣть на нее, сколько хотѣлъ. Такимъ образомъ вечеръ прошелъ очень пріятно. Наконецъ, Адамъ всталъ и началъ прощаться. Его просили приходить опять, но посидѣть еще -- не просили, ибо въ рабочую пору разсудительные люди любятъ выспаться къ пяти часамъ утра.
-- Я думаю пройти отъ васъ къ мистеру Масси, сказалъ Адамъ.-- Вчера его не было въ церкви, и я уже цѣлую недѣлю его не видалъ. Боюсь, не боленъ-ли онъ; я не помню, чтобъ онъ когда-нибудь пропускалъ вечерню.
-- Не знаю, мы ничего о немъ не слыхали,-- отвѣчалъ мистеръ Пойзеръ.-- У мальчиковъ теперь каникулы, они не ходятъ въ школу, и я ничего не могу вамъ о немъ сказать.
-- Неужто вы пойдете къ нему теперь?-- вѣдь ночь на дворѣ, сказала мистрисъ Пойзеръ, складывая свое вязанье.
-- О, мистеръ Масси поздно ложится, отвѣчалъ Адамъ.-- Да и вечерній классъ еще не кончился. Нѣкоторые изъ учениковъ, кому далеко ходить, приходятъ очень поздно. И самъ Бартль никогда не ложится раньше одиннадцати.
-- Ну, такъ я не хотѣла бы имѣть его жильцомъ въ моемъ домѣ, сказала мистрисъ Пойзеръ,-- чтобы по всѣмъ комнатамъ было накапано саломъ отъ свѣчки, такъ что, вставши поутру, всякій разъ рискуешь поскользнуться и разбить себѣ носъ.
-- Да, одиннадцать часовъ -- это поздно, очень поздно, проговорилъ старикъ Мартинъ.-- Сколько лѣтъ я на свѣтѣ живу, а никогда не ложился такъ поздно, развѣ только когда гулялъ на свадьбахъ, да на крестинахъ,-- ну, да то совсѣмъ другая статья. Одинадцать часовъ -- это очень поздно.
-- А я такъ часто сижу до двѣнадцати, сказалъ Адамъ, смѣясь,-- только не изъ-за гулянья, а изъ-за работы... Покойной ночи, мистрисъ Пойзеръ; покойной ночи, Гетти.
Гетти могла только улыбнуться, не подавая руки, такъ какъ у нея всѣ пальцы были перепачканы смородиннымъ сокомъ; но остальные отъ души пожали большую руку, протянутую имъ, и сказали:
-- Приходите же поскорѣй.
-- Нѣтъ, вы только подумайте! сказалъ мистеръ Пойзеръ, когда Адамъ вышелъ:-- не спать до половины перваго ночи ради того, чтобъ больше заработать... Немного найдется молодыхъ парней по двадцать седьмому году, которыхъ можно было-бы поставить съ нимъ на одну доску.-- Да, Гетти, если ты съумѣешь подцѣпить Адама, ты будешь когда-нибудь ѣздить въ собственной рессорной повозкѣ -- за это я тебѣ поручусь.
Гетти въ это время проходила по кухнѣ съ блюдомъ смородины, и дядя ея не могъ видѣть, съ какимъ презрѣніемъ она мотнула головой въ отвѣтъ на его слова. Ѣздить въ собственной рессорной повозкѣ!-- такая перспектива казалась ей теперь ничуть не завидной.