Исторія Деронды была не совсѣмъ обыкновенной. Главную роль въ ней игралъ одинъ свѣтлый, теплый іюльскій день, полный солнечнаго блеска и благоуханія розъ, лепестки которыхъ усѣивали лужокъ, окруженный съ трехъ сторонъ стѣнами древняго готическаго монастыря. Даніель, мальчикъ лѣтъ тринадцати, лежалъ на травѣ подъ тѣнью дерева и, поддерживая обѣими руками свою курчавую голову, читалъ книгу; подлѣ него на складномъ стулѣ сидѣлъ его наставникъ, также занятый чтеніемъ. Книга, лежавшая передъ мальчикомъ, была "Исторія италіянскихъ республикъ" Сисмонди: онъ страстно любилъ исторію и жаждалъ знать, чѣмъ заполнено было время, протекшее отъ самаго потопа, и что происходило въ отдаленнѣйшія времена. Неожиданно онъ поднялъ голову, посмотрѣлъ на своего наставника и беззаботнымъ, дѣтскимъ голосомъ сказалъ:
-- М-ръ Фрезеръ, отчего у папъ и кардиналовъ было всегда такъ много племянниковъ?
Наставникъ, способный молодой шотландецъ, исполнявшій должность секретаря Гюго Малинджера, неохотно оторвался отъ своей Политической Экономіи и яснымъ, рѣшительнымъ тономъ, придававшимъ особенную силу высказываемой имъ истинѣ, отвѣтилъ:
-- Ихъ дѣтей называли племянниками.
-- Зачѣмъ?
-- Для приличія; вы знаете, что католическіе патеры не могутъ жениться и потому ихъ дѣти незаконныя.
Промолвивъ эти слова съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, м-ръ Фрезеръ снова углубился въ свое чтеніе, а Деронда, быстро вскочилъ какъ ужаленный.
Онъ всегда называлъ сэра Гюго Малинджера дядей, и когда однажды спросилъ его о своихъ родителяхъ, то баронетъ отвѣтилъ: "Ты лишился отца и матери въ младенчествѣ: вотъ почему я принялъ тебя на свое попеченіе". Напрягая тогда свою память, онъ смутно сталъ припоминать, какъ его кто-то очень много цѣловалъ, какъ его со всѣхъ сторонъ окружала тонкая, благоухающая ткань, какъ его пальцы неожиданно попали на что-то твердое -- и онъ расплакался. Всѣ другія его воспоминанія сосредочивались на томъ маленькомъ міркѣ, среди котораго онъ продолжалъ жить. Впрочемъ, въ то время онъ и не старался узнать больше; онъ такъ любилъ сэра Гюго, что не имѣлъ повода жалѣть о потерѣ невѣдомыхъ ему родителей. Ему жилось очень хорошо у дяди, веселаго, снисходительнаго, красиваго человѣка, только-что достигшаго блестящаго полудня жизни, Даніель считалъ его совершенствомъ. Помѣстье, гдѣ протекала эта мирная, веселая жизнь, было однимъ изъ лучшихъ въ Англіи, какъ ни смотрѣть на него: съ исторической, романтической или-же практической точекъ зрѣнія. Самый домъ былъ очень живописенъ и своимъ архитектурнымъ стилемъ походилъ на старинное аббатство. Другое имѣніе находилось въ другомъ графствѣ и было сравнительно бѣднымъ. Малинджеры вели свое происхожденіе отъ Гюго Малингра, прибывшаго въ Англію съ Вильгельмомъ Завоевателемъ и бывшаго, подобно своему вождю, болѣзненнаго тѣлосложенія, чѣмъ, по счастію, вовсе не отличались его потомки. Два ряда этихъ потомковъ, прямыхъ и побочныхъ, смотрѣло на маленькаго Даніеля въ портретной галлереѣ: тутъ были рыцари въ блестящихъ броняхъ, съ острыми бородами, и красавицы въ фижмахъ и брыжжахъ; серіозные государственные люди въ черныхъ бархатныхъ кафтанахъ и прелестныя женщины съ маленькими дѣтьми на рукахъ; улыбающіеся политики въ громадныхъ парикахъ и полныя, краснощекія дѣвушки и т. д., и т. д. до самаго сэра Гюго и его младшаго брата Генлея включительно. Этотъ, послѣдній женился на миссъ Грандкортъ и принялъ ея имя вмѣстѣ съ помѣстьями, соединивъ такимъ образомъ два старинные рода и два древніе герба. Его сынъ Генлей Малинджеръ Грандкортъ въ настоящее время болѣе знакомъ читателямъ, чѣмъ сэръ Гюго и его племянникъ Даніель Деронда.
Въ портретѣ юнаго сэра Гюго, въ стоячихъ воротничкахъ и высокомъ галстухѣ, сэръ Томасъ Лоренсъ вѣрно представилъ живое выраженіе его лица и сангвиническій темпераментъ, дѣйствительно сохранявшіеся еще въ оригиналѣ, но нѣсколько польстилъ очертаніямъ его лица, удлинивъ носъ, который въ дѣйствительности былъ гораздо короче, чѣмъ у Малинджера. По счастью для фамиліи, носъ сохранился въ младшемъ его братѣ и во всей своей красѣ перешелъ къ Малинджеру Грандкорту. Но въ Даніелѣ Дерондѣ семейный типъ во всѣхъ его разнообразныхъ видоизмѣненіяхъ нисколько не отразился. Это, однако, не мѣшало ему быть красивѣе всѣхъ предковъ сэра Гюго, и въ тринадцатилѣтнемъ возрастѣ онъ могъ-бы служить образцомъ для живописца, который пожелалъ-бы написать отрока поразительной красоты; смотря на него, вы не могли не подумать, что его предки творили великія дѣла въ прошломъ, а потомки ознаменуютъ себя большими подвигами въ будущемъ. Подобныя прелестныя дѣтскія личики всегда возбуждаютъ въ насъ тревожное опасеніе, чтобъ ихъ не осквернили и не изуродовали грубыя униженія и гнетущія печали, столь неизбѣжныя на жизненномъ пути.
Въ настоящую минуту, на зеленомъ лужкѣ, среди благоухающихъ розъ, Даніель Деронда впервые познакомился съ подобной печалью. Новая мысль пришла ему въ голову, и подъ ея вліяніемъ стали измѣняться его обычныя чувства, подобно тому, какъ мысль объ опасности или грозовыя тучи измѣняютъ настроеніе веселыхъ, беззаботныхъ путешественниковъ. Онъ сидѣлъ неподвижно, обернувшись спиною къ наставнику, и на лицѣ его ясно обнаруживалась внутренняя борьба. Багровый румянецъ, покрывшій сначала его щеки, мало-по-малу исчезъ, но черты его сохранили то странное выраженіе, которое часто сопровождаетъ умственный обзоръ давно знакомыхъ событій. Онъ не жилъ съ мальчиками своего возраста, и его умъ представлялъ строгое сочетаніе дѣтскаго невѣдѣнія съ необыкновеннымъ для возраста знаніемъ, что гораздо чаще случается съ дѣвочками, выходящими изъ ряда обыкновенныхъ. Начитавшись Шекспира и многихъ историческихъ сочиненій, онъ могъ разсуждать съ благоразуміемъ ребенка-скороспѣлки о людяхъ, рожденныхъ внѣ брака и, вслѣдствіе этого, несчастныхъ въ жизни, такъ-какъ они должны были сдѣлаться героями, чтобъ стать на одинаковую доску съ ихъ законнорожденными братьями. Но онъ никогда не примѣнялъ къ себѣ эти почерпнутыя свѣдѣнія, потому что его жизнь текла слишкомъ спокойно и счастливо, чтобъ ему приходили въ голову подобныя мысли до настоящей минуты, когда вдругъ въ головѣ его блеснуло роковое подозрѣніе, что его судьба могла быть одинаковой съ судьбою племянниковъ папъ и что человѣкъ, котораго онъ называлъ дядей, въ дѣйствительности могъ быть его отцомъ.
Многія дѣти, даже моложе Даніеля, узнаютъ впервые горе въ видѣ неожиданнаго открытія, что ихъ родители не только не могли покупать все, что имъ вздумается, какъ они воображали, но были бѣдны или, по крайней мѣрѣ, въ затруднительныхъ денежныхъ обстоятельствахъ; Даніелю-же горе представилось въ видѣ таинственнаго незнакомца съ маской на лицѣ, отъ котораго можно было ожидать обнаруженія страшной истины. Пламенный интересъ, съ которымъ Даніель относился къ дѣйствительнымъ или воображаемымъ событіямъ, о которыхъ повѣствуется въ книгахъ, теперь неожиданно сосредоточился на его собственной исторіи, и онъ старался объяснить себѣ все, что ему было извѣстно, и отгадать все ему неизвѣстное. Горячо любимый дядя принялъ образъ отца, который скрывалъ отъ него страшную тайну и совершилъ противъ него великое преступленіе. А что сталось съ его матерью? Объ этихъ роковыхъ тайнахъ Даніель не могъ ни у кого спросить, такъ-какъ одна мысль о нихъ была для него жгучимъ страданіемъ. Люди, дѣтство которыхъ протекло мирно, счастливо, поймутъ этотъ страхъ услышать что-нибудь позорное о своихъ родителяхъ. Новыя представленія такъ овладѣли имъ, что не позволяли ему и сомнѣваться въ дѣйствительности воображаемыхъ имъ фактовъ. Тяжелое сознаніе борьбы между бурнымъ потокомъ чувства и страхомъ обнаруженія чего-нибудь тяжелаго, наконецъ, нашло себѣ облегченіе въ крупныхъ слезахъ, медленно покатившихся по его щекамъ.
-- Даніель, вы не замѣчаете, что сидите на измятыхъ листахъ вашей книги?-- неожиданно произнесъ м-ръ Фрезеръ, и слова эти заставили Даніеля очнуться.
Онъ медленно вынулъ изъ-подъ себя книгу, всталъ и, не поворачивая головы, отошелъ въ сторону отъ своего наставника, чтобы незамѣтно для него отереть слезы. Теперь, когда прошло первое невыносимое впечатлѣніе разразившагося надъ нимъ удара, онъ почувствовалъ, что не имѣлъ никакихъ достовѣрныхъ фактовъ, сколько-нибудь оправдывающихъ его печаль, а только пополнялъ помощью своей фантазіи пробѣлы въ своей исторіи, какъ онъ это продѣлывалъ съ біографіями Перикла и Колумба въ отношеніи ихъ жизни до достиженія ими знаменитости. Однако, все-же было нѣсколько обстоятельствъ, дѣйствительность которыхъ была очевидна. Но черезъ минуту всѣ его предположенія приняли въ его глазахъ преступный характеръ религіознаго сомнѣнія и низкаго подслушиванья у дверей тайны, долженствовавшей оставаться для него сокровенной; эта реакція была тѣмъ сильнѣе, что всѣ чувства юнаго Даніеля были чрезвычайно утончены и благородны. Всѣ эти колебанія въ мысляхъ и чувствахъ привели его въ концѣ концовъ къ новому взгляду на всѣ событія его жизни. Мысль, что другіе знали и скрывали многое объ его происхожденіи, что онъ самъ ни за что не желалъ-бы обнародованія ими этой тайны, развила въ немъ преждевременную сосредоточность и чуткость. Онъ теперь обращалъ вниманіе на такія слова, которыя до рокового іюльскаго дня прошли-бы незамѣченными мимо его ушей; каждая мелочь, которая могла-бы быть связана съ подозрѣваемой имъ истиной, возбуждала въ немъ новыя, неизвѣстныя ему до сихъ поръ чувства.
Одно изъ подобныхъ обстоятельствъ, случившееся мѣсяцъ спустя, произвело на юношу глубокое впечатлѣніе. Даніель обладалъ не только серебристымъ дѣтскимъ голоскомъ, но и замѣчательнымъ музыкальнымъ чутьемъ, и съ ранняго дѣтства пѣлъ романсы, самъ себѣ акомпанируя на фортепьяно. Впослѣдствіи, сэръ Гюго нанялъ ему учителей и часто заставлялъ его пѣть при гостяхъ. Однажды утромъ въ ненастную погоду, баронетъ прибѣгнулъ къ этому способу развлеченія своихъ друзей, и послѣ того, какъ мальчикъ очень искусно спѣлъ извѣстный романсъ "Нѣжное эхо", съ улыбкой сказалъ:
-- Подойди сюда, Данъ.
Мальчикъ подошелъ къ нему съ неохотой. На немъ была вышитая полотняная блуза, рельефно выставлявшая его красивую головку, а серьезное выраженіе лица среди общихъ похвалъ придавало ему необыкновенную прелесть.
-- Хотѣлъ-бы ты быть великимъ пѣвцомъ,-- спросилъ сэръ Гюго,-- и, подобна Маріо, собирать ежедневную дань всеобщаго восторга?
Даніель вспыхнулъ и послѣ минутнаго молчанія отвѣтилъ гнѣвнымъ рѣшительнымъ тономъ:
-- Нѣтъ, ни за что!
-- Ну, ну, хорошо,-- отвѣтилъ сэръ Гюго съ удивленіемъ глядя на его раскраснѣвшееся лицо и нѣжно потрепалъ его по щекѣ.
Но Даніель отвернулся и поспѣшно вышелъ изъ гостинной. Придя въ свою комнату, онъ легъ на широкій подоконникъ, гдѣ любилъ проводить свободныя минуты, смотря на старинные дубы парка, отдаленный лѣсъ и зеленую просѣку, соединявпіуюся на горизонтѣ съ голубымъ небомъ. Онъ хорошо зналъ жизнь джентльмена, наслѣдственнаго землевладѣльца, и, не думая много о себѣ (отличаясь впечатлительностью и живымъ воображеніемъ, онъ легко забывалъ себя и увлекался какимъ-нибудь извѣстнымъ историческимъ героемъ), онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, никогда не предполагалъ, чтобы его судьба могла измѣниться и чтобъ его положеніе въ свѣтѣ могло разниться отъ того положенія, которое занималъ его дядя, такъ горячо его любившій. Поэтому его поразило въ само сердце неожиданное открытіе, что дядя, быть можетъ, отецъ, помышлялъ о такой карьерѣ для него, которая не только не походила на его собственную, но считалась недостойной для сына англійскаго джентльмена. Онъ часто бывалъ въ Лондонѣ съ сэромъ Гюго и посѣщалъ оперу для развитія своего музыкальнаго таланта, такъ что ему были знакомы тріумфы знаменитыхъ пѣвцовъ; но, несмотря на свой музыкальный талантъ, онъ съ негодованіемъ отворачивался отъ мысли, что онъ, Даніель Деронда, сталъ-бы разодѣвшись какъ кукла, пѣть для потѣхи людей, искавшихъ въ немъ только одного развлеченія. Одного факта, что сэръ Гюго допускалъ возможность его появленія на сценѣ, казалось Даніелю достаточнымъ доказательствомъ того, что онъ по происхожденію не принадлежалъ къ классу джентльменовъ, подобныхъ баронету. Узнаетъ-ли онъ когда-нибудь горькую тайну о своемъ происхожденіи? Придетъ-ли время, когда дядя откроетъ ему все? Его пугала эта перспектива, и онъ предпочиталъ невѣдѣніе страшной дѣйствительности. Если его отецъ совершилъ какое нибудь преступленіе, то онъ лучше желалъ-бы никогда этого не знать; уже одна мысль, что о немъ было извѣстно кому-нибудь, его сильно терзала. Онъ спрашивалъ себя, кто именно изъ домашнихъ зналъ тайну его происхожденія, и смутно припоминалъ, что однажды, за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, управляющій сэра Гюго, Банксъ, во время прогулки, завелъ его себѣ въ домъ и сказалъ женѣ со странной улыбкой: "Двѣ капли воды -- мать". Въ то время онъ не обратилъ вниманія на это мелочное обстоятельство, но теперь оно пріобрѣтало для него важное значеніе. Почему онъ могъ походить на мать, а не на отца? была-ли его мать сестрою сэра Гюго или, можетъ быть, вовсе и не родня; наконецъ, его отецъ могъ быть братомъ сэра Гюго, перемѣнившимъ свою фамилію, какъ м-ръ Генлей.
Малинджеръ женился на миссъ Грандкортъ, но въ такомъ случаѣ, отчего сэръ Гюго никогда не говорилъ о своемъ братѣ Дерондѣ, хотя часто упоминалъ о братѣ Грандкортѣ?
До сихъ поръ Даніель не интересовался семейнымъ генеалогическимъ деревомъ, которое висѣло въ кабинетѣ дяди; но теперь онъ почувствовалъ неудержимое стремленіе къ этому пергаменту; однако, его удерживала мысль, что его могутъ застать за разсматриваніемъ этого документа, а онъ ни за что не хотѣлъ, чтобъ кто-нибудь даже заподозрилъ въ немъ мучившее его сомнѣніе.
Подобная внутренняя борьба часто развиваетъ характеръ ребенка, въ то время, какъ родители спорятъ между собою, въ чемъ болѣе воспитательнаго элемента: въ точныхъ наукахъ или въ классической литературѣ? Если-бъ Даніель не былъ одаренъ такой пламенной, любящей натурой, то неизвѣстная ему тайна его происхожденія и безпокойное предположеніе, что другимъ она извѣстна, могли бы возбудить въ немъ ожесточеніе и презрѣніе къ людямъ. Но врожденная мягкость характера не дозволяла негодованію взять надъ нимъ верхъ. Даніель любилъ почти всѣхъ окружавшихъ его лицъ, хотя подчасъ не прочь былъ ихъ и подразнить, конечно, за исключеніемъ дяди. Къ нему Даніель чувствовалъ ту глубокую сыновнюю привязанность, въ силу которой сынъ чувствуетъ себя счастливымъ уже при одномъ присутствіи родителей, хотя-бы они и не занимались имъ въ данную минуту. Печать сэра Гюго, его часы съ золотой цѣпочкой, привычка разговаривать съ собаками и лошадьми, манера курить сигары,-- все это имѣло особую прелесть въ глазахъ мальчика. Сэръ Гюго былъ стойкимъ вигомъ -- и потому Даніель считалъ торіевъ и радикаловъ одинаковыми противниками истины, а сочиненія дяди, отъ описанія путешествій до журнальныхъ статей и политическихъ памфлетовъ включительно казались ему такими совершенствами, которыя могли-бы служить образцомъ для всѣхъ людей.
Понятно теперь, какую горечь почувствовалъ Даніель, когда въ его умѣ зародилось подозрѣніе, что предметъ его пламенной, преданной любви небезукоризненъ. Дѣти требуютъ, чтобъ ихъ герои не. имѣли на себѣ ни малѣйшаго пятнышка; первое открытіе несостоятельности своихъ героевъ наноситъ впечатлительному ребенку такой-же всесокрушающій ударъ, какъ взрослому человѣку неожиданное разочарованіе въ своемъ идеалѣ.
Однако вскорѣ послѣ сцены, возбудившей такое тревожное волненіе въ душѣ Даніеля, оказалось, что, по всей вѣроятности, сэръ Гюго, предлагая Даніелю карьеру артиста только шутилъ. Однажды онъ послалъ за Даніелемъ и, когда мальчикъ подошелъ къ нему, онъ откинулся на спинку кресла и ласково сказалъ:
-- Подойди сюда, Данъ, и сядь рядомъ со мною.
Мальчикъ повиновался, и сэръ Гюго съ любовью положилъ свой" руку на его плечо.
-- Что съ тобой, дитя мое?-- спросилъ онъ;-- въ послѣднее время ты какъ-будто грустишь.
Даніель не хотѣлъ выказать своей слабости и черезъ силу удержался отъ слезъ, но не могъ произнести ни слова.
-- Конечно, всякая перемѣна въ жизни тяжела для людей, живущихъ счастливо,-- прибавилъ сэръ Гюго, нѣжно проводя рукою по чернымъ кудрямъ мальчика;-- но ты не можешь получить такого воспитанія, какъ я желаю, не разставшись со мною. Къ тому-же въ школѣ тебя ожидаетъ много удовольствій.
Даніель думалъ совершенно о другомъ и, нѣсколько успокоившись, спросилъ:
-- Такъ я поступлю въ школу?
-- Да, я хочу отправить тебя въ Итонъ. Ты долженъ получить воспитаніе англійскаго джентльмена, а для этого необходимо поступить въ народную школу, а оттуда въ университетъ, конечно, въ Кембриджъ, гдѣ и я самъ воспитывался.
Румянецъ показался на щекахъ Даніеля и мгновенно изчезъ.
-- Что ты на это скажешь, Даніель?-- спросилъ Гюго съ улыбкой.
-- Я желалъ-бы быть джентльменомъ -- рѣшительно промолвилъ Даніель,-- и поступить въ школу, если это необходимо для сына джентльмена.
Впродолженіи нѣсколькихъ минутъ сэръ Гюго молча смотрѣлъ на него, понимая теперь, почему его разсердило предложеніе сдѣлаться опернымъ пѣвцомъ.
-- Тебѣ не будетъ жалко разстаться со старымъ дядей?-- нѣжно спросилъ онъ.
-- Очень, очень жалко,-- отвѣтилъ Даніель, схвативъ руку сэра Гюго,-- но развѣ я не буду пріѣзжать домой на праздники?
-- Конечно, будешь; а теперь я желалъ-бы тебя опредѣлить къ новому наставнику, чтобы исподволь подготовить тебя къ школьной жизни.
Этотъ разговоръ успокоилъ Даніеля. Изъ него хотѣли сдѣлать джентльмена, слѣдовательно, его предположенія могли быть невѣрны. Онъ пересталъ задумываться, повидимому, безъ всякой причины надъ своимъ прошлымъ, въ немъ проснулось сильное влеченіе къ школѣ; онъ теперь весело пѣлъ цѣлый день, плясалъ со старыми слугами, раздавалъ имъ подарки на прощаньи и нѣсколько разъ давалъ наставленіе грумму, какъ обходиться съ его маленькой лошадкой.
-- Какъ вы думаете, м-ръ Фрезеръ, я знаю, меньше всѣхъ мальчиковъ въ школѣ?-- спрашивалъ Даніель.
-- Вездѣ есть дураки -- глубокомысленно отвѣтилъ Фрезеръ;-- вы, конечно, не будете хуже другихъ, но будьте спокойны: въ васъ нѣтъ задатковъ ни Порсона ни Лейбница.
-- Я и не хочу быть ни Порсономъ, ни Лейбницемъ,-- отвѣтилъ Даніель;-- я скорѣе желалъ-бы быть великимъ государственнымъ мужемъ, какъ Периклъ или Вашингтонъ.
-- А! не думаете-ли вы, что они обходились безъ грамматики и безъ алгебры?-- спросилъ Фрезеръ. Въ сущности онъ считалъ своего ученика способнымъ на все, если только онъ захочетъ серьезно приняться за работу.
Въ школѣ все шло прекрасно, и Даніель былъ очень доволенъ своей новой жизнью; но ему пришлось перенести одно разочарованіе. Онъ вступилъ съ самаго начала въ дружескія сношенія съ однимъ изъ товарищей, но когда тотъ, разсказавъ ему подробно о своихъ родителяхъ, ожидалъ отъ него такой-же откровенности, то Даніель отшатнулся отъ него, хотя любящая натура сильно влекла его къ заключенію прочныхъ дружескихъ узъ. Всѣ, въ томъ числѣ и наставникъ, считали его очень скрытнымъ, сосредоточеннымъ мальчикомъ, но никто не ставилъ ему этого въ вину, такъ-какъ онъ былъ очень добръ, простъ и отличался быстротою соображенія, какъ въ ученьѣ, такъ и въ играхъ. Конечно, и его наружность имѣла не малое вліяніе на благопріятное мнѣніе о немъ всей школы; въ настоящемъ случаѣ, его обаятельная красота не лгала.
Однакожъ, передъ первыми каникулами онъ получилъ изъ дома неожиданную вѣсть, увеличившую въ немъ грустное настроеніе. Сэръ Гюго писалъ ему, что онъ женился на миссъ Раймондъ, прелестной молодой дѣвушкѣ, которую Даніель, вѣроятно, помнитъ. Въ письмѣ, между прочимъ, было сказано, что это обстоятельство нисколько не помѣшаетъ ему провести праздники дома и что онъ найдетъ въ леди Малинджеръ новаго друга, вполнѣ заслуживающаго его любви. Сэръ Гюго поступилъ въ этомъ случаѣ, какъ всякій человѣкъ, который, сдѣлавъ для себя что-либо пріятное, поздравляетъ всѣхъ со своимъ счастьемъ. Но не будемъ винить его за это, пока мы не узнаемъ вполнѣ побуждавшихъ его причинъ. Ошибку въ его поведеніи относительно Деронды можно объяснить равнодушіемъ къ ощущеніямъ другихъ, особенно дѣтей, которое часто встрѣчается въ самыхъ добродушныхъ людяхъ, спокойно и счастливо живущихъ на землѣ. Никто лучше его не зналъ, что вообще Даніеля считали его сыномъ, но его тѣшило это подозрѣніе, и онъ никогда не думалъ, что самъ ребенокъ могъ придти въ смущеніе теперь или впослѣдствіи отъ своего таинственнаго происхожденія. Онъ любилъ его, на-сколько умѣлъ, и желалъ ему всевозможнаго блага.
Въ виду легкомысленнаго отношенія даже почтенныхъ людей къ воспитанію, едва-ли можно подвергнуть большому упреку сэра Гюго Малинджера. Онъ оставался холостякомъ до сорока пяти лѣтъ и всегда считался очаровательнымъ, изящнымъ мужчиной; поэтому неудивительно, что онъ имѣлъ такого хорошенькаго сына, какъ Даніель. Мать ребенка, быть можетъ, принадлежала къ большому свѣту или была случайно встрѣчена сэромъ Гюго въ его заграничныхъ путешествіяхъ. Единственное лицо, которое могло выразить неудовольствіе попеченіемъ сэра Гюго, не могло быть спрошено объ этомъ по малолѣтству, а впослѣдствіи никто и не подумалъ объ его чувствахъ.
Къ тому времени, когда Деронда долженъ былъ поступить въ университетъ, леди Малинджеръ подарила уже своему мужу трехъ прелестныхъ дѣвушекъ, къ величайшему разочарованію сэра Гюго, состояніе котораго, за неимѣніемъ наслѣдника мужескаго пола, должно было перейти къ его племяннику Малинджеру Грандкорту. Теперь Даніель уже болѣе не сомнѣвался насчетъ своего происхожденія. Болѣе подробныя изысканія убѣдили его, наконецъ, что сэръ Гюго былъ его отцомъ, но такъ-какъ онъ никогда не говорилъ съ нимъ объ этомъ предметѣ, то, вѣроятно, желалъ, чтобъ Даніель ни о чемъ не справляясь, безмолвно принималъ-бы его попеченіе. Бракъ сэра Гюго могъ усилить озлобленіе Деронды и возбудить въ немъ ненависть къ леди Малинджеръ и ея дѣтямъ, которыя угрожали лишить его любви сэра, Гюго; но ненавидѣть невинныя человѣческія существа -- такая нравственная нелѣпость, что Деронда не былъ на нее способенъ, и даже негодованіе, примѣшивавшееся къ его любви къ сэру Гюго, принимало форму страданія, а не страсти. Съ развитіемъ въ его умѣ идеи терпимости ко всѣмъ заблужденіямъ, онъ обыкновенно примѣнялъ эту идею и къ настоящему случаю. Сознаніе несправедливаго матеріальнаго лишенія или физическаго недостатка можетъ ожесточить себялюбивую, сосредоточенную натуру. Но болѣе возвышенная личность, видя, что ея горе тонетъ въ миріадѣ другихъ горестей, только развиваетъ въ себѣ гуманность и сочувствіе ко всѣмъ несчастнымъ. Рано пробудившаяся въ Даніелѣ чуткость къ извѣстнымъ впечатлѣніямъ навела его на размышленія о различныхъ вопросахъ жизни, придала новое направленіе его совѣсти, возбудила въ немъ сочувствіе ко многому и стремленіе къ опредѣленной цѣли, которыя отличали его отъ всѣхъ другихъ юношей его возвраста.
Однажды, въ концѣ лѣтнихъ каникулъ, послѣ экскурсіи съ наставникомъ по Рейну и непродолжительнаго пребыванія въ аббатствѣ, Даніель, наканунѣ поступленія въ Кембриджъ, сказалъ сэру Гюго:
-- Чѣмъ вы хотите меня сдѣлать, сэръ?
-- Чѣмъ хочешь, мой милый мальчикъ,-- отвѣтилъ баронетъ;-- я предлагалъ уже тебѣ поступить въ армію, но ты къ моему удовольствію, отказался. Ты можешь самъ выбрать то поприще, къ которому ты чувствуешь большее влеченіе, но теперь еще рано дѣлать выборъ: прежде надо осмотрѣться и узнать свѣтъ. Университетъ представляетъ прекрасную дверь для вступленія въ жизнь. Онъ даетъ молодому человѣку случай одержать первые успѣхи, а часто успѣхъ даетъ опредѣленную форму его неяснымъ стремленіямъ. На-сколько мнѣ извѣстно, ты со своими способностями можешь посвятить себя любому занятію. Ты уже теперь такъ углубился въ классическіе языки, что перещеголялъ меня, и если они тебѣ надоѣли, ты можешь въ Кембриджѣ заняться математикой, какъ я дѣлалъ въ твои годы.
-- Я полагаю, сэръ,-- отвѣтилъ, покраснѣвъ, Даніель,-- что въ выборѣ занятій я долженъ руководствоваться и финансовыми соображеніями. Вѣдь мнѣ придется жить своимъ трудомъ?..
-- Не совсѣмъ. Конечно, я тебѣ совѣтую не быть расточительнымъ, да ты и не имѣешь къ этому расположенія, но нѣтъ причины отказывать себѣ въ необходимомъ. Ты будешь получать достаточное для холостяка содержаніе: ты можешь всегда разсчитывать на 700 ф. ст. въ годъ. Ты можешь пойти въ адвокаты, сдѣлаться литераторомъ или избрать для себя политическую карьеру. Признаюсь, послѣднее всего болѣе было-бы мнѣ по сердцу. Я очень желалъ-бы имѣть тебя всегда подъ рукою и грести въ одномъ челнокѣ съ тобой.
Деронда былъ сильно смущенъ. Онъ сознавалъ необходимость поблагодарить дядю, но другія чувства волновали его въ эту минуту. Естественнѣе всего было теперь-же задать вопросъ объ его происхожденіи, но ему казалось, что въ эту минуту было невозможно упоминать объ этомъ или подвергнуть сэра Гюго унизительному признанію. Его щедрость къ Даніелю была тѣмъ замѣчательнѣе, что въ послѣднее время онъ выказывалъ особую экономію и всячески старался отложить побольше денегъ изъ пожизненныхъ доходовъ съ помѣстій на приданное дочерей; поэтому въ головѣ Даніеля блеснула мысль, что назначаемыми ему деньгами онъ не былъ-ли обязанъ своей матери? Конечно, это смутное предположеніе такъ-же скоро исчезло, какъ и появилось.
Сэръ Гюго, повидимому, не замѣтилъ ничего страннаго въ выраженіи лица Даніеля и продолжалъ со своей обычной словоохотливостью:
-- Я очень радъ, что ты, кромѣ классическихъ языковъ, занимался французскимъ и нѣмецкимъ. Дѣло въ томъ, что сдѣлать изъ себя греческо-латинскую машину и умѣть цитировать цѣлыя страницы классическихъ драматурговъ по одной данной строфѣ -- не можетъ принести никакой практической пользы, если не посвятить себя ученой карьерѣ. Вѣдь въ жизни никто не играетъ въ такія загадки и никогда не бываетъ запроса на греческую премудрость. Вообще замѣть, что слишкомъ много цитатъ въ рѣчи лишаютъ ее самостоятельности. Впрочемъ, настоящіе ученые занимаютъ въ обществѣ видное мѣсто и часто играютъ даже роль въ политикѣ. Это люди нужные, и если ты имѣешь влеченіе къ ученымъ степенямъ, то я ничего не имѣю противъ этого.
-- Нѣтъ, кажется, опасеній, чтобъ я сдѣлался ученымъ, и надѣюсь, что вы не почувствуете слишкомъ большого разочарованія, если я не достигну первыхъ ученыхъ степеней.
-- О, нѣтъ; я желалъ-бы, только чтобъ ты не осрамился, но Бога-ради не доходи до ученаго тупоумія, какъ, напримѣръ, молодой Бреканъ, который вышелъ изъ университета съ двумя учеными степенями, и съ тѣхъ поръ ни на что неспособенъ, кромѣ вышиванія подтяжекъ. Мнѣ хотѣлось-бы только, чтобъ ты вступилъ въ практическую жизнь съ хорошимъ дипломомъ. Я не возстаю противъ нашей университетской системы; мы, дѣйствительно, нуждаемся въ общемъ умственномъ развитіи, какъ въ спасительномъ противовѣсѣ противъ грошей и хлопчатки, особенно въ парламентѣ. Конечно, я совершенно забылъ греческій языкъ, но классическія занятія развили во мнѣ литературный вкусъ и, безъ сомнѣнія, благодѣтельно отразились на моихъ собственныхъ сочиненіяхъ.
Даніель сохранилъ почтительное молчаніе насчетъ этого вопроса. Восторженная увѣренность въ превосходствѣ сочиненій сэра Гюго и въ безусловномъ преимуществѣ виговъ среди политическихъ партій мало-по-малу въ немъ разсѣялась. Онъ не принадлежалъ къ лучшимъ ученикамъ въ Итонѣ и хотя нѣкоторыя науки давались ему такъ-же легко, какъ искусство грести, но онъ не обладалъ тѣми способностями, которыя требуются отъ юношей, желающихъ блестѣть въ такихъ школахъ, какъ Итонъ. Въ немъ развилось сосредоточенное стремленіе къ широкому, всестороннему знанію, которое не соотвѣтствуетъ терпѣливой работѣ на узкомъ пути, ведущемъ къ научнымъ степенямъ. Къ счастью, онъ былъ скроменъ и смотрѣлъ на свои посредственные успѣхи просто, какъ на обыкновенное явленіе, а не какъ на доказательство его геніальности. Все-же Даніель не совершенно измѣнилъ высокому о немъ мнѣнію Фрезера: онъ отличался пылкимъ, хотя и сосредоточеннымъ характеромъ и яркимъ воображеніемъ. Эти качества не рѣзали глазъ при первомъ взглядѣ, но постоянно выражались въ его отношеніяхъ къ другимъ, что давало поводъ его товарищамъ упрекать его въ нравственной эксцентричности.
-- Деронда былъ-бы первымъ среди насъ, если-бы имѣлъ въ себѣ нѣсколько больше самолюбія,-- говорили они.
Но какъ могъ онъ проложить себѣ дорогу, когда чувствовалъ отвращеніе къ борьбѣ съ другими за первенство и останавливался по собственной волѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ цѣли, предпочитая, вопреки знаменитому изрѣченію Кляйва, быть ягненкомъ, а не мясникомъ? Однакожъ, ошибочно было-бы полагать, что Деронда былъ лишенъ своего рода самолюбія; мы знаемъ, какъ глубоко страдалъ онъ при мысли, что его происхожденіе было омрачено позорнымъ пятномъ; но бываютъ случаи, когда сознаніе наносимаго вреда развиваетъ въ человѣкѣ не жестокую рѣшимость наносить другимъ вредъ и пользоваться чужими несчастьями, какъ ступенями для своего возвышенія, а, напротивъ,-- ненависть ко всякому злу. Онъ также подвергался вспышкамъ гнѣва, также готовъ былъ наносить удары, но не въ такихъ случаяхъ, когда можно было-бы этого ожидать. Во всемъ, что касалось его самого, инстинктъ возмездія у него съ самаго дѣтства былъ подчиненъ всепримиряющему чувству любви. Любовь удерживаетъ эгоистичное, гнѣвное я въ подчиненномъ положеніи, такъ-что, оно, наконецъ, привыкаетъ къ самоуничиженію и не возвышаетъ голоса. Такимъ образомъ, съ годами, чувства Деронды къ сэру Гюго хотя и видоизмѣнялись подъ вліяніемъ критическаго анализа, но отличались той гуманной терпимостью, которая примиряетъ подозрительность съ любовью. Старинный, дорогой сердцу домашній очагъ, со всѣмъ, что въ немъ заключалось, не исключая леди Малинджеръ и ея дочерей, былъ для него такъ-же святъ, какъ и въ дѣтствѣ: только теперь онъ смотрѣлъ на него подъ другимъ угломъ зрѣнія. Святыня не представлялась ему уже сверхъестественной совершенной, но человѣческая рука, создавшая эту святыню, возбуждала въ немъ такое теплое почтительное чувство, котораго не могло поколебать никакое неожиданное открытіе. Конечно, самолюбіе Деронды, даже въ самые ранніе, весенніе дни его жизни, не ставило себѣ цѣлью грубое торжество физической силы или пошлые, обыденные тріумфы учащейся молодежи; быть можетъ, это происходило оттого, что онъ еще въ дѣтствѣ сжегъ въ себѣ всѣ зачатки подобнаго мелочнаго эгоизма на пламени возвышенныхъ идей. Удерживать себя отъ того, къ чему другіе стремятся, требуетъ неменьшей энергіи, и юноша, питающій неудержимое влеченіе къ ящику съ карандашами товарища, нисколько не энергичнѣе другого, который чувствуетъ столь-же неудержимое влеченіе отдать товарищу свой ящикъ съ карандашами. Однакоже, Деронда вовсе не избѣгалъ уродливыхъ, съ его точки зрѣнія, сценъ школьной жизни; напротивъ, онъ охотно присутствовалъ при нихъ, нѣжно заботясь о томъ изъ товарищей, который самъ не умѣлъ заботиться о себѣ; Это видимое, часто компрометировавшее его, чувство товарищества дѣлала его популярнымъ, такъ-какъ гуманное влеченіе къ изслѣдованію причинъ человѣческихъ страданій, развившееся въ немъ такъ-же рано, какъ другого рода геніальная способность въ поэтѣ, написавшемъ "Королеву Мабъ", въ девятнадцать лѣтъ,-- отличалось такой добротой, что его невольно приписывали чувству товарищества. Но довольно; въ человѣкѣ много скрытаго не только зла, но и добра, которое нельзя описать ни словомъ, ни перомъ, а можно только отгадать каждому изъ насъ, соразмѣрно съ нашей внутренней прозорливостью.
Въ Кембриджѣ Даніель производилъ такое-же впечатлѣніе на всѣхъ окружавшихъ его, какъ и въ Итонѣ. Всѣ интересовавшіеся имъ единогласно говорили, что онъ могъ-бы достигнуть перваго мѣста, если-бъ онъ смотрѣлъ на ученіе только какъ на средство къ достиженію успѣха, а не какъ на орудіе для развитія мыслей и мнѣній, такъ-какъ, придерживаясь этого послѣдняго взгляда, онъ критиковалъ методы и подвергалъ оцѣнкѣ тотъ грузъ, который онъ долженъ былъ нести на себѣ, напрягая всѣ свои силы. Сначала университетскія занятія имѣли для него большую прелесть: относясь равнодушно къ классическимъ языкамъ, онъ энергично принялся за математику, къ которой еще въ дѣтствѣ выказывалъ необыкновенную способность, и съ удовольствіемъ почувствовалъ свою силу въ сравнительно новой отрасли знанія. Это чувство довольства собою, а также похвалы наставника побудили его держать экзаменъ на первую ученую степень по математикѣ; онъ желалъ сдѣлать пріятное сэру Гюго своими успѣхами; занятіе высшей математикой, вліяя на него тѣмъ чарующимъ образомъ, которымъ дѣйствуетъ на душу всякая серьезная умственная работа, развивало въ немъ новую охоту къ труду.
Но вскорѣ на его пути опять появилась преграда. Въ немъ все болѣе и болѣе стало развиваться стремленіе къ основательнымъ, раціональнымъ научнымъ занятіямъ, ненмѣвишмъ ничего общаго съ поверхностнымъ, узкимъ зубреніемъ, требуемымъ для экзамена. (Дѣло происходило пятнадцать лѣтъ тому назадъ, когда англійская университетская система не представляла безусловнаго совершенства.) Въ минуты сильнаго неудовольствія къ тѣмъ несовершеннымъ методамъ, которые не обращаютъ вниманія на изслѣдованіе принциповъ, составляющихъ жизненную суть всѣхъ знаній, онъ упрекалъ себя въ самолюбивомъ стремленія къ пріобрѣтенію тѣхъ преимуществъ, которыя даетъ ученая степень англійскаго университета, и въ немъ просыпалось желаніе просить сэра Гюго, чтобы онъ позволилъ ему выйдти изъ Кембриджа и продолжать независимое занятіе наукой заграницей. Зародышъ этого стремленія уже замѣтенъ былъ въ его дѣтскомъ пристрастіи къ всеобщей исторіи и желаніи близко ознакомиться съ жизнью иностранныхъ государствъ, подобно странствующимъ студентамъ среднихъ вѣковъ. Теперь онъ жаждалъ такой подготовки къ жизни, которая не ограничивалабы его опредѣленной рамкой и не лишила-бы его возможности послѣдующаго выбора, основаннаго на свободномъ умственномъ развитіи. Такимъ образомъ ясно, что главный недостатокъ Деронды заключался въ нерѣшительности и колебаніи его мыслей, что поддерживалось его положеніемъ: ему не было необходимости немедленно зарабатывать кусокъ, хлѣба или поспѣшно вступить на какое-нибудь опредѣленное поприще, а его чуткость къ полутаинственному своему происхожденію заставляла его желать какъ можно долѣе оставаться въ нейтральномъ положеніи относительно общества. Другіе люди,-- думалъ онъ,-- имѣли опредѣленныя занятія, и мѣсто въ жизни, а ему нечего было торопиться. Но планъ Даніеля о продолженіи научныхъ занятій заграницею; по всей вѣроятности, остался-бы въ области мечтаній, если-бъ одно неожиданное обстоятельство не помогло ему его осуществить.
Обстоятельство это заключалось въ пламенной дружбѣ, къ товарищу, которая, начавшись въ университетѣ, продолжалась и во всю послѣдующую жизнь. Въ одно время съ Даніелемъ поступилъ въ Кембриджъ и занималъ комнату рядомъ съ нимъ юноша, отличавшійся своей необыкновенной эксцентричностью. Его строгія черты лица и бѣлокурые волосы, ниспадавшіе на плечи, напоминали старинныя работы первыхъ германскихъ живописцевъ, а когда веселая шутка оживляла его блѣдное лицо, то въ его глазахъ и улыбкѣ обнаруживался юморъ зрѣлаго человѣка. Отецъ его, замѣчательный граверъ, умеръ одиннадцать лѣтъ тому назадъ, и его мать должна была воспитывать на свои, очень скудныя средства, трехъ дочерей. Гансъ Мейрикъ чувствовалъ себя столбомъ или, вѣрнѣе сказать, сучковатымъ пнемъ, служащимъ поддержкой этимъ слабымъ вьющимся растеніямъ. Въ немъ не было недостатка въ способности и честномъ намѣреніи сдѣлаться дѣйствительно надежной поддержкой своей семьи; легкость и быстрота соображенія, которыя онъ обнаруживалъ въ научныхъ занятіяхъ, могли обезпечить ему такіе-же успѣхи въ Кембриджѣ, какъ въ школѣ, въ которой онъ получилъ первоначальное воспитаніе. Единственная опасность, грозившая преградить ему путь къ достиженію ученой степени, заключалась въ легкомысленныхъ вспышкахъ, которыя происходили не отъ дурныхъ привычекъ, а отъ неумѣнья сдерживать себя, причемъ онъ готовъ былъ на такіе поступки, которые мало-по-малу могли развить въ немъ самые предосудительные недостатки.
Гансъ въ хорошія минуты былъ добрымъ, любящимъ существомъ и въ Дерондѣ нашелъ себѣ друга, тѣмъ болѣе преданнаго, что случайныя уклоненія юноши отъ истиннаго пути возбуждали въ немъ искреннее сожалѣніе. Дѣйствительно, Гансъ жилъ болѣе въ комнатахъ Деронды, чѣмъ въ своей, откровенно бесѣдовалъ съ нимъ о своихъ семейныхъ дѣлахъ, занятіяхъ и надеждахъ, разсказывалъ ему о бѣдности его домашней обстановки о своей любви къ матери и сестрамъ, о своей страсти къ живописи, которую онъ, однакожъ, рѣшился побороть, въ себѣ, чтобы имѣть возможность лучше обезпечить жизнь дорогихъ для него существъ. Онъ не требовалъ ничего взамѣнъ своего довѣрія и смотрѣлъ на Деронду, какъ на олимпійца, ни въ чемъ ненуждавшагося; подобный эгоизмъ въ дружбѣ довольно часто встрѣчается въ общительныхъ, живыхъ натурахъ. Даніель былъ этимъ очень доволенъ и мало-по-малу привыкъ заботиться о немъ какъ о родномъ братѣ, удерживать его въ минуты его слабости и разными ловкими ухищреніями не только пополнять недостатокъ его денежныхъ средствъ, но и спасать его отъ угрожавшихъ ему лишеній. Подобная дружба легко принимаетъ характеръ нѣжной любви; одинъ расправляетъ свои могучія крылья, находя отраду въ покровительствѣ слабаго, а другой съ наслажденіемъ ищетъ пріюта подъ ихъ сѣнью. Мейрикъ готовился къ экзамену для полученія ученой степени по классическимъ языкамъ, и успѣхъ, имѣвшій для него во многихъ отношеніяхъ громадное значеніе, былъ тѣмъ вѣроятнѣе, что его трудолюбіе поддерживалось стойкой дружбой Деронды.
Но неосторожность Мейрика въ началѣ осенняго семестра едва не уничтожила всѣхъ его надеждъ. Съ обычнымъ рѣзкимъ переходомъ отъ ненужныхъ расходовъ къ излишнимъ лишеніямъ, онъ употребилъ почти всѣ свои деньги на покупку старой гравюры и возвратился въ Кембриджъ изъ Лондона въ третьемъ классѣ вагона, гдѣ онъ до того засорилъ себѣ глаза, что у него сдѣлалось серьезное воспаленіе, грозившее на вѣки испортить его зрѣніе. Этотъ неожиданный несчастный случай побудилъ Деронду пожертвовать собою и своими занятіями для друга; онъ энергично принялся помогать Гансу въ его занятіяхъ, надѣясь такимъ образомъ замѣнить ему глаза и доставить возможность выдержать экзаменъ. Желая скрыть отъ семьи свою болѣзнь, Мейрикъ остался въ Кембриджѣ на рождественскіе праздники подъ предлогомъ усиленныхъ занятій, и Даніель также не поѣхалъ домой.
Видя, что ради него Деронда пренебрегаетъ своими собственными занятіями, Гансъ часто ему говорилъ:
-- Ой, дружище, ты меня выручаешь, а себя губишь. Съ вашей математикой въ одинъ день можно перезабыть все, что вызубрилъ въ сорокъ.
Деронда не соглашался, чтобъ онъ чѣмъ-нибудь рисковалъ, и поддался вполнѣ чарующему вліянію дружбы и отчасти вновь проснувшемуся въ немъ интересу къ прежнимъ классическимъ занятіямъ. Но все-же, когда Гансъ, оправившись, могъ уже читать самъ. Деронда съ новой энергіей принялся за работу. Всѣ его усилія, однакожъ, ни къ чему не привели; за то Мейрикъ одержилъ полную побѣду, что доставило ему большое удовольствіе.
Успѣхъ, быть можетъ, примирилъ-бы Деронду съ университетскими занятіями, но пустота всего, начиная отъ политики до мелочныхъ забавъ, никогда насъ такъ не поражаетъ, какъ въ минуту неудачи. Понесенное имъ пораженіе, въ сущности, не имѣло для него серьезнаго значенія, но потеря времени на занятіе, несоотвѣтствовавшее его желаніямъ, возбудила въ немъ совершенное отвращеніе къ нимъ, и смутное намѣреніе покинуть Кембриджъ приняло теперь опредѣленную форму. Раскрывая этотъ планъ Мейрику, онъ объяснилъ, что очень радъ неожиданному обороту дѣлъ, уничтожавшему въ немъ всякое колебаніе, но, конечно, призналъ, что, въ случаѣ серьезнаго сопротивленія сэра Гюго, ему поневолѣ придется уступить.
Счастье и благодарность Мейрика были парализованы безпокойствомъ о другѣ. Онъ вѣрилъ въ искренность желанія Деронды заниматься за-границей, но онъ чувствовалъ что ради него Даніель поставилъ себя въ невыгодное положеніе относительно сэра Гюго.
-- Если-бъ ты получилъ ученую степень,-- сказалъ онъ, мрачно насупивъ брови,-- то въ глазахъ сэра Гюго могъ-бы съ честью выйдти изъ университета, но теперь ради меня ты испортилъ свою будущность, и я не могу ничего сдѣлать для тебя.
-- Нѣтъ, можешь; ты долженъ выйдти первымъ изъ Кембриджа и это будетъ лучшимъ результатомъ всѣхъ моихъ занятій.
-- Чортъ возьми! ты спасъ изъ воды дворняжку и хочешь, чтобъ она была красивой левреткой. Многіе поэты изображали въ трагедіяхъ страданія человѣка, продавшаго свою душу чорту изъ личныхъ интересовъ, а я напишу трагедію, въ которой герой продалъ свою душу Богу и разстроилъ тѣмъ всю свою жизнь.
Мейрикъ не довольствовался выраженіемъ на словахъ своего сожалѣнія о понесенной Даніелемъ, по его милости, потерѣ. Онъ написалъ сэру Гюго и объяснилъ въ пламенныхъ выраженіяхъ, что Деронда непремѣнно получилъ-бы ученую степень, если-бъ не пожертвовалъ ему всѣмъ своимъ временемъ передъ экзаменомъ.
Оба друга отправились въ Лондонъ вмѣстѣ: Мейрикъ съ радостной вѣстью къ матери и сестрамъ, жившимъ въ маленькомъ домикѣ въ Чельси, а Деронда съ твердой рѣшимостью сообщить свой планъ сэру Гюго. Онъ болѣе всего надѣялся на пристрастіе баронета ко всякаго рода эксцентричностямъ, но не ожидалъ встрѣтить такъ мало сопротивленія съ его стороны. Сэръ Гюго принялъ его нѣжнѣе обыкновеннаго, не упрекнулъ за неудачу и выслушалъ его просьбу о поѣздкѣ за-границу скорѣе съ серьезнымъ вниманіемъ, чѣмъ съ удивленіемъ.
-- Такъ ты не хочешь быть англичаниномъ до мозга костей?-- сказалъ онъ, наконецъ, пристально смотря на Даніеля.
-- Я хочу быть англичаниномъ, но желаю познакомиться съ точками зрѣнія другихъ и отдѣлаться отъ исключительныхъ, узкихъ англійскихъ методовъ въ научныхъ занятіяхъ.
-- Понимаю, ты не хочешь быть обыкновеннымъ, пошлымъ юношей, и я не имѣю ничего противъ твоего желанія сбросить съ себя нѣкоторые изъ національныхъ предразсудковъ. Мнѣ самому принесло большую пользу долгое пребываніе за-границей. Но, Бога ради, продолжай одѣваться по-англійски и не привыкай къ дурнымъ сигарамъ. Да вотъ еще, милое дитя мое... доброта и самопожертвованіе вещи хорошія, но не надо ими злоупотреблять. Какъ-бы то ни было, я согласенъ на твой отъѣздъ, только подожди немного: я кончу дѣла въ комитетѣ, и мы поѣдемъ вмѣстѣ.
Такимъ образомъ, желаніе Деронды исполнилось. Но прежде, чѣмъ уѣхать за-границу онъ провелъ нѣсколько часовъ въ домѣ Ганса Мейрика, гдѣ онъ познакомился съ его матерью и сестрами. Застѣнчивыя молодыя дѣвушки съ любопытствомъ разглядывали каждую черточку на лицѣ друга и благодѣтеля ихъ брата. Онъ казался имъ полнымъ совершенствъ идеаломъ, и послѣ его ухода меньшая изъ нихъ тотчасъ-же принялась, подъ руководствомъ старшихъ; за его портретъ въ видѣ Карамальзамана.