ГЛАВА I. Варьяціи на тэму протестантизма, неизвѣстныя самому Боссюэту
Быть-можетъ, вамъ случалось путешествовать по Ронѣ въ жаркій лѣтній день, и вы, вѣрно тогда чувствовали какую-то невольную тоску при видѣ печальныхъ развалинъ деревенекъ, покрывающихъ ея берега. Развалины эти свидѣтельствуютъ, какъ однажды воды этой быстрой рѣки поднялись, клокоча и пѣнясь, выше береговъ и разлились далеко, далеко, уничтожая все на своей дорогѣ, превращая жилища человѣка въ голую пустыню. Странный контрастъ!-- думали вы, вѣрно -- между впечатлѣніемъ, производимымъ этими печальными остатками простенькихъ домиковъ нашей современной пошлой эпохи, и тѣмъ же впечатлѣніемъ, которое на насъ производятъ развалины замковъ, окаймляющихъ Рейнъ. Тамъ существуетъ такая гармонія между разсыпавшимися обломками и зелеными уступами скалъ, что, кажется, они такъ же свойственны этой горной странѣ, какъ, напримѣръ сосна. Скажу болѣе: и во дни ихъ постройки и славы они не могли быть въ разладѣ съ окружающей природой. Строившій ихъ народъ, кажется, наслѣдовалъ отъ его матери-земли великую тайну красоты формъ. И была то эпоха романтическая! Хотя эти бароны-разбойники и были отчасти угрюмые, пьяные людоѣды, но они отличались какимъ-то величіемъ дикихъ звѣрей. Они скорѣе были лѣсные кабаны съ клыками, чѣмъ обыкновенныя домашнія свиньи. Они были постояннымъ выраженіемъ борьбы демонской силы съ красотою, добродѣтелью и нѣжною стороною жизни. Они представляли прекрасный контрастъ съ странствующимъ трубадуромъ, нѣжной принцессой, набожнымъ монахомъ и робкимъ жидомъ. Это было время яркихъ цвѣтовъ, когда лучи солнца ярко отдавались въ свѣтящейся стали и освѣщали богатыя знамена. Это было время приключеній и жестокой борьбы -- нѣтъ, скорѣе оно было временемъ развитій религіознаго искусства и энтузіазма. Не тогда ли выстроены дивные соборы, и не тогда ли могущественные государи, оставивъ свои дворцы, отправлялись на Востокъ умереть при осадѣ какой-нибудь мусульманской твердыни? Видъ замковъ, на берегахъ Рейна возбуждаетъ во мнѣ поэтическое вдохновеніе, ибо они принадлежатъ къ великой исторической жизни человѣчества и являютъ предо мною цѣлую эпоху. Но эти мрачные, уродливые скелеты деревенекъ, покрывающихъ Рону, наводятъ меня на неутѣшительную мысль, что жизнь большею частью есть ничто иное, какъ узкое, уродливое, пресмыкающееся существованіе, которое само несчастіе не можетъ возвысить, но выказываетъ еще во всей его пошлой наготѣ. Я убѣжденъ, и не скрываю, что это злая мысль, что жизнь, которой слѣды теперь представляютъ эти обломки и развалины, была частью одной огромной суммы темнаго, никому неизвѣстнаго существованія, которое предано будетъ забвенію наравнѣ съ поколѣніями муравьевъ и бобровъ.
Быть-можетъ, и вами овладѣло подобное гнетущее чувство, слѣдуя за жизнью нашего старомоднаго семейства береговъ Флоса, котораго также несчастье едва, могло возвысить надъ уровнемъ Траги-комедіи. Вы говорите: это скаредная жизнь -- жизнь Тёливеровъ и Додсоновъ, жизнь, неозаряемая никакими великими принципами, романтическими приключеніями, или дѣятельною вѣрою, доходящею до самопожертвованія, не возмущаемая ни одною изъ тѣхъ дикихъ неукротимыхъ страстей, порождающихъ несчастія и преступленія. Нѣтъ! въ этой жизни и первобытной, грубой простотѣ потребностей нѣтъ того тяжелаго, покорнаго, плохо-уплачиваемаго труда, того дѣтскаго чтенія по складамъ великой книги природы, придающихъ столько поэзіи жизни простолюдина. Въ этой жизни существуютъ условныя понятія свѣта и манеръ, но совершенное отсутствіе знанія и образованія. Конечно, это самая прозаическая форма человѣческой жизни, это гордая, почтенная особа въ-старомодномъ чепцѣ: это свѣтскій обѣдъ безъ hors-d'oeuvres. При ближайшемъ наблюденіи за этими людьми, даже когда желѣзная рука несчастія потрясла ихъ существованіе, вы не видите въ нихъ ни малѣйшихъ слѣдовъ религіи, тѣмъ менѣе христіанской вѣры. Ихъ вѣра въ невидимаго, сколько она обнаруживается, кажется нѣсколько идолопоклоннической. Ихъ нравственныя понятія, хотя и содержатся съ непостижимымъ упрямствомъ, повидимому, не имѣютъ болѣе твердаго основанія, какъ наслѣдственную привычку и обычай. Невозможно жить въ обществѣ такихъ людей: вы задохнетесь отъ недостатка стремленія къ изящному, ко всему великому и благородному. Васъ раздражаютъ эти скучные люди, составляющіе какъ-бы населеніе, несоотвѣтствующее землѣ, на которой они живутъ; васъ сердитъ эта богатая равнина, по которой протекаетъ быстрая рѣка, связывающая пульсъ стараго англійскаго городка съ біеніемъ могучаго сердца всего міра. Самое страшное суевѣріе, бичующее своихъ боговъ, или свою собственную спину, кажется, болѣе соотвѣтствуетъ таинственности человѣческой судьбы, чѣмъ нравственное и умственное состояніе муравьеобразныхъ Додсоновъ и Тёливеровъ.
Я совершенно раздѣляю съ вами это мнѣніе; я постигаю всю гнетущую пошлость этой жизни; но надо самому испытать это чувство, чтобъ понять, какъ сильно оно дѣйствовало на жизнь Тома и Магги, какъ оно дѣйствовало на многія юныя натуры, которыя, во всеобщемъ стремленіи человѣчества впередъ, возвысились въ умственномъ отношеніи надъ предъидущимъ поколѣніемъ, съ которымъ они, однако, связаны сильнѣйшими узами, страданія мученика или жертвы, необходимое условіе историческаго развитія человѣчества, встрѣчается въ указанномъ видѣ во всякомъ городѣ, въ сотняхъ неизвѣстныхъ сердецъ. Мы не должны отшатнуться отъ этого сравненія великихъ вещей съ мелкими. Не говоритъ ли намъ наука, что высшая цѣль ея есть стремленіе къ всеобщему обобщенію и соединенію самыхъ мелкихъ вещей съ величайшими? Для занимающихся естественными науками, нѣтъ мелочей; малѣйшій фактъ возбуждаетъ въ немъ цѣлый рядъ вопросовъ объ отношеніяхъ и условіяхъ этого факта. Безъ-сомнѣнія, то же происходитъ при изученіи человѣческой жизни.
Конечно, религіозныя и нравственныя понятія Додсоновъ и Тёливеровъ были слишкомъ-особеннаго характера и слишкомъ-оригинальны, чтобъ указать на ихъ сущность однимъ опредѣленіемъ, что они составляли часть протестантскаго населенія Великобританіи. Ихъ жизненная теорія имѣла свою долю твердости и основанія, подобно тому, какъ должны же имѣть ее всѣ теоріи, на которыхъ основываютъ семейства свое процвѣтаніе. Но теорія эта имѣла самый слабый оттѣнокъ теологіи. Если въ дѣвственные дни сестеръ Додсонъ, ихъ Библіи открывались сами собою на иныхъ мѣстахъ, то это, просто, происходило отъ нѣкотораго числа сушеныхъ лепестковъ піоновъ, расположенныхъ совершенно-произвольно, безъ всякаго предпочтенія исторической, догматической или нравственной части Библіи. Религія ихъ была самая простая, частью идолопоклонническая, но въ ней не было и тѣни ереси, то-есть, если ересью мы называемъ выборъ вѣры, ибо они не знали о существованіи другой религіи, кромѣ религіи посѣщать церковь, которая переходила изъ рода въ родъ, какъ одышка или другая болѣзнь. Какъ, имъ было и знать о существованіи другихъ религій? Пасторъ ихъ сельскаго прихода не былъ жаркимъ спорщикомъ въ дѣлахъ религіи; онъ хорошо игралъ въ вистъ и всегда имѣлъ готовую шутку для всякой хорошенькой прихожанки. Религія Додсоновъ состояла въ томъ, чтобъ почитать все достойное уваженія и вошедшее въ обычай; нужно было быть крещенымъ, ибо иначе не похоронили бы на кладбищѣ; необходимо было и пріобщаться передъ смертью, чтобъ обезопасить себя отъ неясно-сознаваемыхъ опасностей. Но въ то же время столь же важно было имѣть приличныхъ факельщиковъ, сочные окорока на погребальномъ банкетѣ и оставить безспорную духовную. Никого изъ Додсоновъ нельзя было обвинять въ пренебреженіи чѣмъ-нибудь примѣтнымъ или имѣвшимъ связь со всеобщею соотвѣтственностью ихъ дѣйствій. Правила жизни они извлекали изъ примѣра почтенныхъ прихожанъ и изъ семейныхъ преданій. Главныя добродѣтели Додсоновъ состояли въ послушаніи родителямъ, въ вѣрности своему семейству, въ дѣятельной жизни, строгой чистотѣ, бережливости, въ содержаніи въ возможной чистотѣ мёбели и мѣдной посуды, собираніи старой монеты, приготовленіи отличныхъ продуктовъ для рынка и наконецъ въ предпочтеніи всего доморощеннаго. Додсоны очень гордый народъ; ихъ гордость заключается въ томъ, чтобъ никто не смѣлъ и подозрѣвать ихъ въ малѣйшемъ нарушеніи ихъ долга, основаннаго на семейныхъ преданіяхъ. Гордость ихъ во многихъ отношеніяхъ очень здравая, ибо она дѣлала тождественнымъ честь съ строгою честностью, дѣятельнымъ трудомъ и вѣрностью разъ-принятымъ правиламъ. Общество одолжено многими прекрасными качествами ея членомъ, именно матерямъ изъ додсоновской семьи, которыя отлично всегда приготовляли масло и сыръ и считали бы себя обезчещенными дѣлать иначе. Честность и бѣдность никогда не были девизомъ Додсоновъ, тѣмъ менѣе казаться богатымъ, когда въ-сущности бѣднякъ. Нѣтъ, скорѣе на ихъ фамильномъ знамени было написано: "будь честенъ и богатъ", и будь еще богаче, чѣмъ другіе предполагаютъ. Послѣдней задачей жизни было имѣть на похоронахъ приличное число факельщиковъ и носильщиковъ, но и этимъ не все кончалось; было еще огромное условіе жизни человѣка, и несоблюденіе этого условія уничтожало всѣ предъидущія доблести. Самая примѣрная жизнь, самыя великолѣпныя похороны теряли все свое значеніе, если, послѣ вскрытія вашего завѣщанія, оказывалось, что вы или бѣднѣе чѣмъ предполагали, или распредѣлили свое наслѣдство по произволу, по капризу между родственниками, а не обращая должнаго вниманія на степени родства. Съ родственниками должно поступать согласно справедливости и долга. Нашъ долгъ дѣлать имъ строгій выговоръ, если они ведутъ себя недостойно нашего имени; но мы не имѣемъ права лишать ихъ малѣйшей законной части въ семейныхъ бездѣлушкахъ.
Замѣчательная черта характера Додсоновъ -- его неподдѣльность: ихъ добродѣтели и пороки одинаково вытекаютъ изъ ихъ гордаго, честнаго эгоизма. Внимая его голосу они отъ души ненавидѣли все, что дѣйствовало противъ ихъ интереса, и готовы были порицать безъ всякаго милосердія неприлично-ведущихъ себя членовъ семейства. Но они никогда не забыли бы о нихъ, не покинули бы ихъ; они бы не дозволили имъ нуждаться въ хлѣбѣ; но хлѣбъ, который они бы давали, былъ бы очень-горекъ.
Та же самая вѣра въ преданія была главною чертою въ характерѣ и Тёливеровъ; но въ немъ еще были чуждые Додсонамъ элементы, именно, безразсудная щедрость, пылкая любовь и опрометчивая горячность. Дѣдъ мистера Тёливера говаривалъ, что ихъ родоначальникомъ былъ нѣкто Ральфъ Тёливеръ, удивительно-умный человѣкъ, но совершенно-разстроившій свое состояніе. Вѣроятно, умница Ральфъ велъ великосвѣтскую анізнь, имѣлъ на конюшнѣ дорогихъ рысаковъ и во всемъ держался упрямо своего собственнаго мнѣнія. За то никто не слыхивалъ, чтобъ кто-либо изъ Додсоновъ когда-нибудь разорился: это было не въ духѣ этого семейства.
Вотъ какъ смотрѣли на жизнь Додсоны и Тёливеры, и потому, зная ужь въ какомъ состояніи было общество города Сент-Оггса, вы легко можете вывести изъ всего сказаннаго, что никакія обстоятельства, ни время не могли значительно измѣнить ихъ правилъ и образа жизни. Таковы они были во времена Питта и высокихъ цѣнъ на хлѣбъ, таковы оставались и въ послѣднее время анти-католическихъ стремленій. Тогда многіе полагали себя хорошими христіанами и прихожанами, а въ то же время раздѣляли много совершенно-языческихъ идей. Потому неудивительно, что мистеръ Тёливеръ, хотя онъ и ходилъ регулярно по воскресеньямъ въ церковь, записывалъ слова злобы и мести на первомъ листѣ своей Библіи, но, конечно, при этомъ нельзя сказать ничего противъ пастора того деревенскаго прихода, къ которому принадлежала дорнкотская мельница: онъ былъ хорошей фамиліи, безупречный холостякъ, имѣлъ отличныя манеры и дипломъ изъ университета. Мистеръ Тёливеръ обходился съ нимъ съ почтительнымъ уваженіемъ; точно такъ же онъ смотрѣлъ и на все, принадлежащее церкви; но, по его мнѣнію, церковь была одно, а разсудокъ -- другое. Что жь такое разсудокъ -- онъ не позволялъ никому себѣ растолковать. Нѣкоторыя сѣмена растеній имѣютъ маленькіе усики, въ родѣ крючечковъ, которыми они цѣпляются и удерживаются на очень-неудобныхъ, открытыхъ мѣстахъ. Умственныя сѣмена, посѣянныя въ головѣ мистера Тёливера, повидимому, не имѣли такихъ спасительныхъ крючковъ и потому были совершенно разнесены вѣтромъ.