Узнавъ изъ газетъ о катастрофѣ, жертвою которой былъ Гранкуръ, Мирра Лапидотъ не знала ни минуты покоя; ей и прежде всегда вдалось, что прекрасная герцогиня, какъ въ семьѣ Мейрикъ въ шутку называли Гвендолину, любить Даніэля, и любима имъ; теперь же, когда судьба свела ихъ въ такую ужасную для миссиссъ Гранкуръ минуту, легко можно было предвидѣть, тѣмъ все его кончится. Бѣдная дѣвушка бродила по дому какъ тѣнь, досадуя на себя за какія-то безумныя надежды, которыя ревность обнаружила въ затаенныхъ изгибахъ ея сердца; но эта досада на самоё себя только усиливала ея и безъ того тяжкій страданія.
Въ тому же, судьбѣ угодно было, за это время, послать ей новое испытаніе: однажды, возвращаясь изъ частнаго концерта, въ которомъ пѣла, Мирра встрѣтила на улицѣ своего отца, она тотчасъ узнала его, хотя онъ сильно измѣнился и постарѣлъ. Онъ обошелся съ нею ласково, сообщилъ о своемъ крайне-затруднительномъ положеніи, и тотчасъ замѣтилъ, что дочь повидимому нашла богатыхъ друзей и вообще не дурно устроилась въ жизни. Мирра, подъ первымъ впечатлѣніемъ, дала ему немного денегъ, и сообщила, что точно Богъ ее не оставилъ, она имѣетъ кое-какія средства и живетъ съ братомъ; при имени Эзры отецъ смутился: слишкомъ ужъ онъ былъ передъ нимъ виноватъ.
Эзра же, узнавъ отъ сестры о встрѣчѣ ея съ отцомъ, сейчасъ рѣшилъ, что ихъ обязанность пріютить его, и старикъ Лапидоть поселился подъ кровомъ дѣтей своихъ.
Всѣ эти обстоятельства, вмѣстѣ взятыя, совершенно нарушили благодатный миръ, всегда царившій въ чистой душѣ молодой артистки; грустная, убитая сидѣла она однажды вечеромъ подлѣ брата. Въ комнатѣ царствовало глубокое молчаніе, нарушаемое лишь мѣрнымъ стукомъ часового маятника. Мордекай лежалъ въ креслѣ, откинувшись на подушки, съ закрытыми глазами, и тяжело дышалъ; исхудалая рука его покоилась въ рукахъ сестры.
Миррѣ было невыносимо тяжело. Вдругъ дверь отворилась и знакомый голосъ произнесъ:
-- Даніэль Деронда -- можно войти?
-- Можно, можно,-- воскликнулъ Мордекай, мгновенно приподнявшись съ сіяющимь лицомъ.
Онъ словно не удивился приходу Деронды.
Даніэль вошелъ въ комнату, правую руку протянулъ Миррѣ, лѣвую положилъ на плечо ея брата, и такъ простоялъ съ минуту, не спуская съ нихъ глазъ; потомъ, замѣтивъ грустное выраженіе лица Мирры, быстро спросилъ:
-- Случилось что-нибудь? Какое-нибудь горе?
-- Не станемъ упоминать о горѣ,-- отвѣтилъ Мордекай,-- на твоемъ лицѣ сіяетъ радость, пусть она будетъ и нашей радостью.
Всѣ трое сѣли.
-- Твоя правда, Мордекай,-- торжественно заговорилъ Деронда.-- У меня радость, которую намъ не утратить среди самаго тяжкаго горя. Я не говорилъ тебѣ, зачѣмъ я ѣздилъ за границу; я ѣздилъ, ну, да все равно; словомъ, я ѣздилъ, чтобы узнать нѣчто о своемъ происхожденіи. Ты былъ правъ. Я -- еврей.
Глаза Мордекая засверкали, онъ схватилъ и сжалъ въ своихъ рукахъ руку Деронды; послѣдній продолжалъ, не останавливаясь:
-- У насъ одинъ народъ, у нашихъ душъ одно призваніе, насъ не разлучить ни жизнь, ни смерть.
Вмѣсто отвѣта, Мордекай только произнесъ по-еврейски:
-- Нашъ Богъ -- Богъ отцовъ нашихъ!
Мирра упала на колѣни подлѣ брата, и съ восторгомъ смотрѣла на его преобразившееся лицо, казавшееся ей, за минуту передъ тѣмъ, лицомъ мертвеца.
-- Я не только еврей,-- продолжалъ Деронда,-- но потомокъ цѣлаго ряда дѣятелей на пользу народа нашего. У меня въ рукахъ нѣчто -- связующее меня съ ними. Дѣдъ мой, Даніэль Картой, собиралъ различные документы, семейныя бумаги, простирающіяся до временъ отдаленныхъ, въ надеждѣ, что онѣ попадутъ въ руки его внука. Эта надежда осуществилась. Ящикъ въ моихъ рукахъ, я привезъ его сюда, и намѣренъ оставить у тебя, Мордекай, чтобы ты помогъ мнѣ въ изученіи этихъ манускриптовъ. Нѣкоторые, написанные по-испански и по-итальянски, я читаю легко; остальные писаны по-еврейски и по-арабски; впрочемъ, кажется, имѣются переводы на латинскій языкъ. За время моего пребыванія въ Майнцѣ, я только бѣгло просмотрѣлъ ихъ, мы вмѣстѣ займемся ихъ изученіемъ.
-- Да,-- продолжалъ онъ, съ свѣтлой, радостной улыбкой, глядя на Мордекая,-- ты и Мирра, вы оба были моими учителями. Узнай я тайну моего рожденія до встрѣчи съ вами, я думаю, что я бы сказалъ: лучше бы мнѣ не быть евреемъ; а теперь вся душа моя радостно соглашается признать этотъ фактъ. Гармонія, постепенно установившаяся между нами, тому причиной.
Съ этого достопамятнаго вечера Деронда былъ неразлученъ съ Мордекаемъ; онъ продолжалъ брать у него уроки еврейскаго языка, и, кромѣ того, оба съ одинаковымъ рвеніемъ предавались лученію рукописей, наполнявшихъ завѣтный ящикъ Даніэля Карли. Казалось бы, Теперь, когда горячо любимый ею человѣкъ сталъ лучшимъ другомъ и сотрудникомъ ея брата, Мирра должна была наконецъ успокоиться и съ большей надеждой смотрѣть впередъ, а между тѣмъ она со дни на день становилась грустнѣе. Деронда наблюдалъ за нею и совершенно превратно объяснялъ себѣ причину томившей ее тоски; онъ воображалъ, что Мирра не любитъ его, и, замѣчая привязанность, какую онъ питаетъ къ ней, смущается, при мысли, что должна будетъ отравить жизнь того, кого всегда считала и теперь считаетъ своимъ благодѣтелемъ. Тягостное для обоихъ недоразумѣніе, можетъ быть, не скоро ба разъяснилось, если бы старый товарищъ Даніэля по университету, Гансъ Мейрикъ, не проболтался своему другу о ревности, какую Мирра питала къ Гвендолинѣ. Это открытіе бросила совершенно новый свѣтъ на грусть Мирры. Съ радостнымъ замираніемъ сердца Даніэль сказалъ себѣ: она любитъ меня, и твердо рѣшился открыть ей свою душу, при первомъ удобномъ случаѣ. Этотъ случай представился очень скоро, причемъ Мирра счастіемъ всей своей жизни оказалась обязанной тому, кто доселѣ только мучилъ ее, а именно: своему достойнѣйшему: отцу.
Старикъ Лапидотъ томился подъ гостепріимнымъ кровомъ родныхъ дѣтей своихъ, словно узникъ, и немудрено: онъ привыкъ къ веселой и праздной жмени вѣчнаго богемы, а тутъ его окружала атмосфера серьёзнаго труда, высокихъ нравственныхъ идеаловъ, вовсе ему несродная; къ тому же, онъ испытывалъ мучительное чувство, знакомое всѣмъ игрокамъ, вынужденнымъ отказаться отъ своего любимаго занятія. Мирра заботилась объ удовлетвореніи всѣхъ его потребностей, но денегъ въ руки не давала, а онъ безъ картъ положительно существовать не могъ. Отчаяніе его достигало крайнихъ предѣловъ, когда онъ, войди однажды утромъ въ комнату, гдѣ Деронда работалъ съ Мордекаемъ, замѣтилъ лежавшее на сосѣднемъ столикѣ брилліантовое кольцо Даніэля; въ ту же секунду ему пришла въ голову мысль стащить его и скрыться куда-нибудь подальше, гдѣ бы онъ могъ зажить той жизнью, какую любилъ. Правда, онъ прежде разсчитывалъ воспользоваться любовью Деронды къ дочери, заставивъ молодого человѣка откупиться отъ него, Лапидота, болѣе значительной суммой, чѣмъ та, которую можно было надѣяться выручить отъ продажи кольца; но этой благостыни пришлось бы ждать еще долго, а тутъ -- стоитъ руку протянуть, и опять свободнымъ человѣкомъ станешь. Какъ молнія промелькнули всѣ эти соображенія въ умѣ стараго негодяя; тихо, тихо подкрался онъ къ столу, взялъ кольцо въ руки, дошелъ до двери, отворилъ ее безъ шума, и -- выскользнулъ изъ комнаты.
Друзья мирно продолжали заниматься; Мирра вернулась съ урока; они спокойно разговаривали, какъ вдругъ Деронда, случайно бросивъ взглядъ на столикъ, на которомъ лежало кольцо, замѣтилъ, что его тамъ нѣтъ; принялись искать, перевернули всю комнату вверхъ дномъ,-- кольца какъ не бывало. Мирра волновалась больше другихъ, дѣятельно шарила во всѣхъ углахъ, но вдругъ остановилась посреди комнаты, вся блѣдная, съ крѣпко сжатыми руками: страшная мысль осѣнила ее.
-- Отецъ мой былъ здѣсь?-- спросила она у брата.
-- Кажется, входилъ,-- спокойно отвѣтилъ тотъ, и вдругъ замолчалъ: онъ только теперь понялъ сестру.
Деронда подошелъ къ молодой дѣвушкѣ:
-- Мирра,-- сказалъ онъ,-- позвольте мнѣ думать, что онъ и мой отецъ, что у насъ все общее, и горе, и позоръ, и радость; я готовъ гораздо охотнѣе дѣлить ваше горе, чѣмъ радость всякой другой женщины. Скажите: вы не отвергнете меня? Обѣщайте быть моей женой, обѣщайте сейчасъ же. Сомнѣнія такъ долго терзали меня, я такъ долго скрывалъ свою любовь.
Мирра постепенно перешла отъ мучительнаго состоянія, въ которомъ находилась за минуту предъ симъ, къ радостному сознанію, что любима тѣмъ, кто для нея -- все; сначала она приписала слова Деронди состраданію, какое внушалъ ему Эзра, на мало-помалу блаженная увѣренность овладѣла ея. душой, лица загорѣлось яркимъ румянцемъ, хотя но прежнему оставалось серьезнымъ. Когда онъ кончилъ, она ничего отвѣтить не могла, а только коснулась губами его губъ. Потомъ они молча простояли нѣсколько минутъ, глядя въ глаза другъ другу, не нарушая своего блаженства ни единымъ словомъ, ни единымъ движеньемъ; наконецъ Мирра прошептала:
-- Пойдемъ и успокоимъ Эзру. Деронда былъ счастливъ въ полномъ значеніи этого слова, одно его смущало -- мысль о Гвендолинѣ: онъ зналъ, что занимаетъ огромное мѣсто въ жизни этой женщины, къ которой никогда не питалъ иного чувства кромѣ состраданія, и того глубокаго сожалѣнія, которое внушаетъ человѣку съ сердцемъ видъ женщины, по природѣ своей способной на все доброе, но свернувшей съ прямого пути. Со времени возвращенія изъ Италіи, они видѣлись нѣсколько разъ, причемъ она продолжала спрашивать у него совѣтовъ, которое принимала съ чисто-дѣтской покорностью. Нелегко было Дерондѣ сознавать, что онъ готовится нанести ей тяжелой ударъ. Съ тяжкимъ чувствомъ на сердцѣ ѣхалъ онъ въ Оффендимъ, куда миссиссъ Гранкуръ переселилась съ матерью и сестрами тотчасъ по возвращеніи изъ Генуи.
При первомъ взглядѣ на Деронду, Гвендолина тотчасъ замѣтила, что онъ чѣмъ-то огорченъ, и заботливо спросила о причинѣ его грусти:
-- Мнѣ дѣйствительно нелегко,-- отвѣчалъ онъ, печально глядя на нее:-- мнѣ нужно сообщить вамъ многое о себѣ, о своемъ будущемъ; я боюсь какъ-бы вы не приняли мое долгое молчаніе касательно этихъ вопросовъ за знакъ недовѣрія, но согласитесь, что наши разговоры всегда касались предметовъ такой важности...
-- Вы всегда только и думали о томъ, какъ-бы помочь мнѣ,-- перебила его Гвендолина.
-- Васъ можетъ быть удивитъ,-- продолжалъ Даніилъ,-- Что я только недавно узналъ, кто мои родители. Я ѣздилъ на Геную, чтобы повидаться съ матерью, которая разсталась со мной, когда я былъ крошкой, вслѣдствіе желаніи скрыть отъ маня мое происхожденіе. Оказывается, что я -- еврей.
-- Еврей!-- съ изумленіемъ промолвила Гвендолина, но тотчасъ же прибавила:-- что-жъ изъ этого?
-- Для меня это открытіе очень важно; судьбѣ угодно было подготовить меня къ нему черезъ посредство одного замѣчательнаго еврея, съ которымъ я очень сошелся. Его идея -- стала моими идеями, я намѣренъ посвятить жизнь мою ихъ осуществленію. Эта цѣль заставитъ меня покинуть Англію на долго, на цѣлые годы. Я уѣду на востокъ.
Губы Гвендолины задрожали.
-- Но вы вернетесь? спросила она.
-- Если буду живъ, когда-нибудь.
Оба замолчали.
-- Что мы намѣрены предпринять?-- наконецъ, очень робко, спросила она.
-- Я отправляюсь на востокъ съ цѣлью ознакомиться съ состояніемъ моего племени въ различныхъ странахъ. Я жажду превратятъ ему политическую организацію, сдѣлать изъ него народъ. Эту задачу я почитаю своей обязанностью, я рѣшился взяться за нее, посвятить ей мою жизнь. Наименьшее, чего я надѣюсь достигнуть, это -- пробудитъ движеніе въ умахъ моихъ единоплеменниковъ.
Наступило продолжительное молчаніе. Гвендолинѣ казалось, что кругомъ нея пустыня. Въ жизни многихъ людей бываютъ такія минуты, когда великія, общечеловѣческія задачи, подобно землетрясенію, врываются въ ихъ личную жизнь.
Подобную минуту переживала теперь Гвендолина; впервые раскрывалось передъ ея умственнымъ взоромъ широкое поле, въ которомъ она, ея личная жизнь, была не болѣе какъ ничтожнымъ пятномъ. До сихъ поръ въ душѣ ея было живо убѣжденіе, что все окружающее создано для нея,-- вотъ почему она никогда не ревновала Деронду.
-- Еврей, о которомъ я говорилъ, вѣроятно вамъ извѣстенъ, продолжалъ Даніэль,-- онъ братъ миссъ Лапидотъ, моей невѣсты.
Гвендолина задрожала, глядя куда-то далеко впередъ широко-раскрытыми глазами, протянула руки, и глухимъ голосомъ воскликнула:
-- Я говорила, что меня всѣ покинутъ.
Деронда схватилъ ея протянутыя руки и опустился къ ея ногамъ. Онъ былъ внѣ себя. Передъ нимъ стояла жертва его счастія.
Гвендолина рыдала, и наконецъ промолвила:
-- Я... говорила... что буду благословлять.... день... когда...-- она не могла кончить.
-- Мы не совсѣмъ разстаемся,-- продолжалъ онъ: -- я буду писать къ вамъ; вы будете отвѣчать?
-- Постараюсь,-- прошептала она.
-- Мы тѣснѣе еще сблизимся; видайся мы чаще, мы бы живѣе почувствовали разницу въ нашихъ взглядахъ; теперь, можетъ быть, мы никогда не увидимся, но души наши сблизятся. Гвендолина молча поднялась съ мѣста.
-- Вы были очень добры во мнѣ,-- проговорила она,-- я постараюсь жить съ мыслью о васъ...
Она наклонилась и молча поцѣловала его; потомъ они съ минуту поглядѣли другъ на друга -- и онъ вышелъ.
Нѣсколько дней спустя друзья Мирры и Даніэля отпраздновали ихъ скромную свадьбу. Вѣнчали ихъ по іудейскому обряду.
Шалые глаза Мордекая любовались счастьемъ молодой чета съ ласковой благосклонностью духа, уже оторваннаго отъ земли, и сохранившаго изъ всѣхъ земныхъ чувствъ только сочувствіе къ радостямъ близкихъ. Мирра получила много роскошныхъ свадебныхъ подарковъ, а Деронда -- письмо, которое было для него дороже 80лота и драгоцѣнныхъ камней.
Вотъ оно:
"Не думайте обо мнѣ съ грустью въ день вашей свадьбы. Я припоминаю ваши слова -- вы говорили, что изъ меня можетъ еще выдти хорошая женщина. Я еще не вижу, какъ это случится, но вамъ лучше знать. Если этому суждено осуществиться -- я всѣмъ буду обязана вашей помощи. Я думала только о себѣ, и огорчила васъ. Мнѣ больно думать о вашей скорби. Не горюйте болѣе обо мнѣ. Я радуюсь тому, что угнала васъ.
Гвендолина Гранкуръ ".
Приготовленія въ отъѣзду начались тотчасъ послѣ свадьбы; Эзра собирался на востокъ вмѣстѣ съ молодыми. Но этому намѣренію не суждено было осуществиться; въ одно утро онъ сказалъ Дерондѣ:
-- Не оставляй меня сегодня, я чувствую, что умру до вечера.
Его одѣли и посадили въ кресло. Въ сумерки онъ взялъ въ свои руки руки молодыхъ и, глядя на Деронду, тихо произнесъ:
-- Смерть не разлучитъ насъ. Куда ты пойдешь, Даніэль, іуда и я пойду. Я вдохнулъ въ тебя мою душу, мы вмѣстѣ будемъ жить.
Съ этими словами онъ тяжело опустился въ кресла, началъ дышать все рѣже и рѣже, и спокойно испустилъ послѣдній вздохъ на рукахъ Мирры и Даніэля.
О. П--ская.
"Вѣстникъ Европы", No 5, 1887