ГЛАВА I
"Если я не могу дѣлать ничего хорошаго потому, что я женщина,
То стремлюсь постоянно къ чему-нибудь такому,
что близко къ нему подходитъ".
Дѣвичья трагедія. Бьюмонта и Флетчера.
Миссъ Брукъ обладала тѣхъ родомъ красоты, который какъ-бы еще рельефнѣе выдается при бѣдной одеждѣ. Кисти ея рукъ и самыя руки имѣли такое прекрасное очертаніе, что ей не зачѣмъ было заботиться о фасонѣ рукавовъ, и она безъ ущерба для своихъ красивыхъ рукъ могла-бы носить даже и такія рукава, которыя встрѣчаются на картинахъ итальянскихъ художниковъ XII и XIII столѣтій, изображавшихъ особенно-некрасивую женскую одежду. Профиль, станъ и вся осанка миссъ Брукъ какъ-бы получали еще большее достоинство отъ ея простого платья, которое, своею провинціальною отсталостью отъ моды, придавало ей характеръ прекрасной цитаты изъ библіи,-- или изъ какого-нибудь стариннаго поэта,-- приведенной въ статьѣ современной газеты. Всѣ знавшіе миссъ Брукъ отзывались о ней, какъ о замѣчательно-умной дѣвушкѣ, но обыкновенно прибавляли при томъ, что у сестры ея, Целіи, болѣе здраваго смысла. Но и Целія не любила украшать свои платья разными оборками и отдѣлками, и только слишкомъ внимательный наблюдатель могъ замѣтить нѣкоторое различіе между ея платьемъ и сестринымъ, и небольшую тѣнь кокетства въ его отдѣлкѣ. Обѣ сестры, повидимому, были одного мнѣнія насчетъ выбора фасона платьевъ. И дѣйствительно, простота наряда миссъ Брукъ была результатомъ глубокихъ соображеній, которыя находила вполнѣ основательными и миссъ Целія. Въ основѣ этихъ соображеній отчасти лежало желаніе не уронить достоинства истинныхъ леди: происхожденіе Бруковъ хотя и не было чисто-аристократическое, однакожъ, было несомнѣнно, что они изъ "хорошей" фамиліи. Пересматривая ихъ родословное дерево за поколѣніе или за два назадъ, можно было убѣдиться, что въ числѣ ихъ предковъ а это время не было ни одного аршинника или колотырника, а все народъ чиновный: адмиралы, да духовные сановники. Можно было дорыться даже до одного пращура, сражавшагося вмѣстѣ съ Кромвелемъ въ качествѣ пуританскаго джентльмена,-- впослѣдствіи, однакожъ, примирившагося съ Стюартами и съумѣвшаго выбраться здравымъ и невредимымъ изъ политическихъ бурь, при чемъ онъ сохранилъ свое значительное родовое помѣстье. Дѣвушки изъ такого рода, живя въ тихомъ деревенскомъ домѣ глухой провинціи и посѣщая сельскую церковь, едва превосходившую размѣрами небольшую гостиную, естественно смотрѣли на модныя тряпки, какъ на предметъ, достойный вниманія дочерей какого-нибудь лавочника. Онѣ сочувствовали той благовоспитанной экономіи, которая въ старые годы осуществлялась въ одеждѣ, хотя для расходовъ, служившихъ болѣе отличительнымъ признакомъ званія, не налагалось никакихъ границъ. Даже одной этой причины, помимо религіозныхъ побужденій, былобы достаточно для предпочтенія простоты въ одеждѣ, но миссъ Брукъ видѣла въ этой простотѣ также и точное исполненіе религіи; Целія, съ своей стороны, кротко покоряясь всѣмъ соображеніяхъ сестры, воспринимала ихъ съ тѣмъ здравымъ смысломъ, который помогаетъ усвоивать всѣ замѣчательныя ученія безъ всякаго умственнаго эксцентрическаго волненія. Доротея знала наизусть отрывки изъ "Мыслей" Паскаля и изъ твореніе Джереми Тэйлора, и для нея, смотрѣвшей на судьбы человѣчества черезъ призму строгаго пуританства, женскія стремленія одѣваться по модѣ казались крайне неестественными,-- болѣзнью, которую слѣдовало лечить въ домѣ умалишенныхъ. Она рѣшительно не могла понять, какъ можно согласовать требованія духовной жизни съ живымъ участіемъ въ фасону манишки или въ искусному расположенію складокъ на платьѣ. Складъ ума у нея былъ чисто-теоретическій и по своей природѣ она стремилась къ созданію себѣ возвышеннаго міра,-- который, впрочемъ, могъ ограничиваться однимъ типтонскимъ приходомъ,-- и правилъ для своего собственнаго руководства, какъ держаться въ немъ. Она была полна любви и преданности ко всему, что, по ея убѣжденію, носило на себѣ характеръ великаго и сильнаго; она готова была одинаково на мученичество, на отреченіе, на всякое страданіе за свои симпатіи и убѣжденія. Конечно, подобныя качества въ характерѣ дѣвушки-невѣсты не только не могли ускоритъ ея замужество, напротивъ, препятствовали ему совершиться по обычаю, ради пріятной наружности невѣсты, по тщеславію или по простой собачьей привязанности. Ко всему этому, ей, старшей изъ сестеръ, не было еще двадцати лѣтъ, и обѣ онѣ съ двѣнадцатилѣтняго возраста, оставшись сиротами, воспитывались по плану одновременно и узкому, и многостороннему, сначала въ одной англійской семьѣ, а затѣмъ въ швейцарской, въ Лозаннѣ; ихъ опекунъ, старый холостякъ, дядя, старался исправить такимъ образомъ недостатки ихъ сиротскаго положенія.
Едва прошелъ годъ съ той поры, какъ онѣ поселились въ Типтонъ-Грэнджѣ, у своего дяди, старика лѣтъ подъ шестьдесятъ, человѣка характера уживчиваго, но съ весьма неопредѣленными убѣжденіями. Онъ путешествовалъ въ своихъ молодыхъ годахъ; поэтому-то, говорили въ околодкѣ,-- онъ и усвоилъ себѣ слишкомъ блуждающее настроеніе духа. Предугадать рѣшеніе, какое приметъ мистеръ Брукъ въ извѣстномъ дѣлѣ, было не легче, чѣмъ предсказать погоду: можно было безошибочно сказать напередъ только одно, что онъ будетъ дѣйствовать съ благими намѣреніями и истратитъ, при этомъ, такъ мало денегъ, какъ только будетъ возможно. Но извѣстно, что въ самыхъ тягуче-неопредѣленныхъ умахъ кроются кой-какія твердыя сѣмяна привычки; были свои привычки и у м-ра Брука, и хотя онъ давно уже утратилъ опредѣленное понятіе даже о своихъ собственныхъ интересахъ, однакожъ, не выпускалъ изъ своихъ рукъ табакерки; онъ берегъ ее, какъ зѣницу ока и подозрительно смотрѣлъ на всякаго, кто, обращалъ на нее вниманіе.
Наслѣдственной пуританской энергіи, очевидно, не имѣлось у м-ра Брука, но, въ племянницѣ его, Доротеѣ, она просвѣчивала одинаково сквозь недостатки и добрыя качества, и заставляла иногда дѣвушку выходить изъ себя при толкахъ дяди или его образѣ дѣйствій, по которому дѣла въ имѣніи предоставлялись "собственному теченію". Въ виду этого послѣдняго обстоятельства, она съ особенной горячностью ждала своего совершеннолѣтія, т. е. того вожделѣннаго времени, когда ей можно будетъ дѣйствовать болѣе самостоятельно и употреблять часть своихъ денегъ на приведеніе въ исполненіе ея великодушныхъ замысловъ. На Доротею смотрѣли, какъ на дѣвушку съ приданымъ, потому-что, сверхъ семисотъ фунтовъ годового дохода, который обѣ сестры наслѣдовали отъ своихъ родителей, въ случаѣ брака Доротеи и рожденія ею сына, этотъ сынъ долженъ былъ наслѣдовать имѣніе м-ра Брука, приносившее до трехъ тысячѣ фунтовъ въ годъ; а такой доходъ казался огромнымъ богатствомъ для провинціальныхъ семействъ, все еще обсуждавшихъ образъ дѣйствій Роберта Пиля по вопросу о католикахъ, живущихъ въ Великобританіи,-- тѣхъ семействъ, которыя пребывали въ блаженномъ невѣденіи о золотыхъ жатвахъ той роскошной плутократіи, которая съ подобающимъ величіемъ расширила потребности свѣтской жизни.
Такой красивой дѣвушкѣ и съ такими блестящими надеждами, какъ Доротея, представлялись всѣ шансы выйдти замужъ безъ всякаго затрудненія. Повидимому, ничто не могло препятствовать ея замужеству, кромѣ крайностей ея характера и ея настойчивости устроить свою жизнь на такихъ началахъ, которыя могли заставить даже не слишкомъ осторожнаго человѣка задуматься при мысли дѣлать ей предложеніе, или, наконецъ, могли довести ее до отверженія всякаго сватовства. Молодая дѣвушка, довольно хорошаго происхожденія и съ порядочнымъ состояніемъ, напускающая на себя: причуды, которыя подъ стать развѣ какой-нибудь фанатичной католичкѣ, исповѣдующей убѣжденія средневѣковаго Рима,-- такая дѣвушка, будь она раскрасавица, способна охладить самаго пылкаго обожателя. Ему невольно приходитъ въ голову, что подобная супруга въ одно прекрасное утро можетъ напасть на него съ такимъ проектомъ на счетъ употребленія ея доходовъ, который, пожалуй, будетъ стоять въ полномъ противорѣчіи съ политической экономіей и содержаніемъ верховыхъ лошадей на конюшнѣ. Каждому претенденту на руку подобной дѣвушки натурально приходилось дважды подумать, прежде чѣмъ онъ рѣшится на вступленіе съ нею въ брачный союзъ. Отъ женщинъ обыкновенно не ждутъ другихъ мнѣній, кромѣ хилыхъ и ошибочныхъ; и большинство увѣрено, что общество и семейная жизнь охраняются именно тѣмъ, что эти мнѣнія никогда не приводятся въ исполненіе. Здоровые люди поступаютъ какъ всѣ, какъ ихъ сосѣди, если-же нѣкоторые сумасшедшіе находятся на свободѣ, то каждый можетъ узнать ихъ и избѣгать.
Общественное мнѣніе типтонскаго населенія, даже мнѣніе фермеровъ,-- высказывавшееся на счетъ обѣихъ сестеръ, склонялось въ пользу Целіи, какъ дѣвушки очень привѣтливой и съ невиннымъ личикомъ, между тѣмъ какъ большіе глаза миссъ Брукъ были, подобно ея мистическому настроенію, слишкомъ необыкновенны и поразительны. Бѣдная Доротея! при сравненіи съ нею, невинно-смотрящая Целія была опытною и свѣтски-мудрою.-- Умъ человѣческій несравненно утонченнѣе, чѣмъ наружныя ткани, составляющія для него родъ геральдики или циферблата,-- и понять умъ труднѣе, чѣмъ наружность.
Однакожъ всѣ, кому приходилось имѣть сношенія съ Доротеей, хотя и были предубѣждены противъ нея ходившими о ней тревожными слухами,-- находили въ ней особую прелесть, какъ-то непонятно совмѣщавшуюся со всѣми ея причудами, которыя отталкивали отъ нея общественное мнѣніе. Многіе мужчины находили ее восхитительной, когда они видѣли ее верхомъ на лошади. Она любила свѣжій воздухъ и разнообразіе сельскихъ картинъ, и когда ея глаза и щеки озарялись чувствомъ удовольствія, она вовсе не походила на поклонницу мистицизма. Она дозволяла себѣ верховую ѣзду какъ снисхожденіе, хотя и чувствовала угрызеніе совѣсти за допущеніе въ себѣ такой слабости; она сознавала, что получаемое ею удовольствіе отъ верховой ѣзды имѣетъ язычески-чувственный характеръ, но все откладывала свое воздержаніе отъ нея.
Доротея была прямодушна, горяча и нисколько не страдала недостаткомъ самопоклоненія. Напротивъ, въ своемъ воображеніи она постоянно украшала Целію всѣмы совершенствами и прелестями, далеко превышавшими ея собственныя достоинства; и если какой-нибудь джентльменъ пріѣзжалъ въ Гранджъ, повидимому, не съ однимъ только желаніемъ навѣстить м-ра Брука, Доротея тотчасъ-же заключала, что онъ влюбленъ въ Целію. Такъ, напримѣръ, на сэра Джемса Читама, она смотрѣла не иначе какъ на жениха Целіи, и не мало времени провела въ размышленіи о томъ, можно-ли Целіи принять его предложеніе. Но если-бя кто вздумалъ считать Читама ея собственнымъ женихомъ, такое предположеніе она сочла-бы смѣшною нелѣпостію. При всемъ своемъ стремленія въ познанію жизненныхъ истинъ, Доротея сохраняла самыя ребяческія понятія о супружествѣ. Она была увѣрена, что вышла-бы замужъ, напримѣръ, за разсудительнаго Гукера, еслибы родилась во время, чтобы спасти его отъ его печальной брачной ошибки; -- или-же за Джона Мильтона, въ то время, какъ онъ ослѣпъ, или за какого-нибудь другого великаго человѣка, переносить странности котораго было-бы достославнымъ подвигомъ; но какой-нибудь любезный, красивенькій баронетъ, который говорилъ: "Именно такъ", даже тогда, когда въ ея словахъ выражалось недоумѣніе,-- могъ-ли онъ быть въ ея глазахъ женихомъ? Изъ ея замѣчаній о бракѣ можно было заключить, что, по ея мнѣнію, настоящая сладость супружества могла осуществляться лишь въ томъ случаѣ, если мужъ былъ чѣмъ-то въ родѣ отца и могъ учить жену даже еврейскому языку, еслибы она этого пожелала.
Такія особенности въ характерѣ Доротеи не нравились сосѣдямъ и знакомымъ м-ра Брука и они строго осуждали его за то, что онъ не пригласилъ въ свой домъ какую-нибудь даму среднихъ лѣтъ въ руководительницы и компаньонки для своихъ племянницъ, но самъ м-ръ Брукъ до того страшился того высшаго сорта женщинъ, изъ которыхъ только и возможно было выбрать достойную подобнаго положенія особу, что легко склонился на отводы Доротеи, и въ этомъ случаѣ выказалъ достаточно мужества, чтобы противустоять всему свѣту,-- то есть, женѣ пастора, миссисъ Кэдуэлладеръ, и небольшому кружку джентри сѣверовосточнаго уголка Домшэйра, съ которыми онъ водилъ хлѣбъ-соль. Такихъ образомъ, миссъ Брукъ осталась хозяйкою въ домѣ своего дяди, нисколько не тяготясь своею новою властью и выраженіями почтенія, съ нею связанными.
Сэръ Джемсъ Читамъ долженъ былъ сегодня пріѣхать въ Грэнджъ къ обѣду съ другимъ джентльменомъ, незнакомымъ ни той, ни другой изъ сестеръ, котораго однакожъ Доротея ожидала съ нѣкоторымъ благоговѣніемъ. То былъ достопочтенный Эдуардъ Казобонъ, слывшій въ графствѣ за человѣка глубокой учености, посвятившаго уже многіе годы на большое сочиненіе по исторіи религіи. Казобонъ имѣлъ довольно значительное состояніе, что, конечно, придавало еще болѣе блеска его набожности; его мнѣнія славились самобытностью, которая должна была особенно высказаться при изданіи его сочиненія. Если и теперь его имя было притягательной силой, то что-же будетъ въ то время, когда это имя занесется въ лѣтописи учености.
Воротясь рано поутру изъ дѣтской школы, которую она завела въ деревнѣ, Доротея сѣла на свое обыкновенное мѣсто въ хорошенькомъ будуарѣ, раздѣлявшемъ спальни сестеръ, и нагнулась надъ оканчиваемымъ ею планомъ какой-то постройки (она очень любила этотъ родъ работы). Целія, съ нетерпѣніемъ поджидавшая ея возвращенія, поспѣшила прервать ея занятіе.
-- Душечка Доротея, сказала она съ волненіемъ,-- если тебѣ можно... если ты не слишкомъ занята... то не разобрать-ли намъ сегодня мамашины золотыя вещи, чтобы раздѣлить ихъ? Сегодня ровно шесть мѣсяцевъ, какъ дядя отдалъ ихъ тебѣ, а ты съ тѣхъ поръ на нихъ и не взглянула.
Въ физіономіи Целіи была тѣнь неудовольствія, полное его проявленіе задерживалось привычнымъ благоговѣніемъ въ Доротеѣ и по принципу -- двумя соединенными элементами, которые однакожъ при неосторожномъ прикосновенія къ нимъ могли выказать скрытую электрическую силу. Къ утѣшенію Целіи, глаза Доротеи засвѣтились веселостью, когда она подняла ихъ на сестру.
-- Какой ты отличный маленькій календарь, Целія! Шесть мѣсяцевъ солнечныхъ или лунныхъ?
-- Сегодня послѣднее число сентября, а дядя далъ ихъ тебѣ перваго апрѣля. Ты помнешь, онъ сказалъ еще, что постоянно забывалъ отдать ихъ. Я полагаю, ты и не вспоминала о нихъ съ того времени, какъ заперла ихъ въ этотъ комодъ.
-- Ты права моя милая, но вѣдь ты знаешь, что мы носить ихъ не будемъ.
Доротея говорила привѣтливымъ голосомъ, наполовину ласковымъ, наполовину наставительнымъ. Она не выпускала карандаша изъ рукъ и чертила мелкія детали плана на поляхъ.
Целія покраснѣла и ея лицо приняло серьезное выраженіе.
-- Я думаю, милочка, сказала она,-- что мы не докажемъ должнаго уваженія къ мамашиной памяти, если оставимъ эти вещи безъ всякаго вниманія. И къ тому-же, прибавила она съ нѣкоторою запинкою въ голосѣ, готовая заплакать съ досады,-- къ тому-же ожерелья теперь въ общемъ употребленіи... и мадамъ Пуансонъ, которая была даже строже тебя въ нѣкоторыхъ вещахъ, носила драгоцѣнныя украшенія. Да и вообще христіанки.. Я увѣрена, что спаслись многія изъ тѣхъ женщинъ, которыя носили здѣсь драгоцѣнныя вещи...
Целія признавала въ себѣ нѣкоторую душевную твердость, когда пускалась въ практическія разсужденія.
-- Тебѣ хотѣлось-бы носить ихъ? воскликнула Доротея, съ видомъ крайняго изумленія при такомъ открытіи, оживившемъ всю ея особу драматическимъ порывомъ, заимствованнымъ отъ той самой мадамъ Пуансонъ, которая носила драгоцѣнныя украшенія.-- Въ такомъ случаѣ, вынемъ ихъ. Зачѣмъ-же ты мнѣ ранѣе о томъ не сказала? Но ключи... гдѣ ключи?
Она сжала себѣ руками виски, отчаиваясь, повидимому, въ своей памяти.
-- Вотъ они, сказала Целія, которая долго обдумывала и подготовляла это объясненіе.
-- Такъ отвори комодъ, выдвинь большой ящикъ и вынь шкатулку съ драгоцѣнностями.
Шкатулка тотчасъ-же была отперта и различныя украшенія высыпались изъ нея, покрывая столъ блестящимъ цвѣтникомъ. Ихъ оказалось не особенно много, но нѣкоторыя изъ нихъ были дѣйствительно хороши. Первыми бросались въ глаза ожерелье изъ пурпуровыхъ аметистовъ, превосходно оправленныхъ въ золото, и жемчужный крестъ съ пятью брилліантами. Доротея тотчасъ-же взяла ожерелье и застегнула его вокругъ шеи сестра, которую оно обхватило почти какъ браслетъ; но такая кайма очень шла къ головѣ и шеѣ Целіи, въ чеіъ она сама могла убѣдиться, взглянувъ въ трюмо, стоявшее у ней за спиной.
-- Ожерелье, Целія, какъ разъ подойдетъ въ твоему платью изъ индѣйской кисеи. А крестъ пойдетъ лучше къ темнымъ платьямъ.
Целія старалась не улыбнуться отъ радости.
-- О, Додо, крестъ ты должна оставить себѣ!
-- Нѣтъ, моя милая, нѣтъ, отвѣчала Доротея, отклонялся руку.
-- Право, ты должна взять... Тебѣ будетъ очень къ лицу... при твоемъ черномъ платьѣ, говорила Целія, настаивая.-- Это ты можешь носить.
-- Ни за что на свѣтѣ, ни за что на свѣтѣ! Крестъ послѣдняя вещь, которую я согласилась-бы надѣть на себя, какъ украшеніе, возразила Доротея, слегка вздрогнувъ.
-- Такъ ты будешь считать нечестіемъ и съ моей стороны, если я его надѣну, сказала Целія съ смущеніемъ.
-- Нѣтъ, милая моя, нѣтъ, отвѣтила Доротея, поглаживая щеку сестра.-- Души тоже имѣютъ свой цвѣтъ лица: что идетъ къ одной, другой не пристало.
-- Но тебѣ пріятно будетъ сохранить этотъ крестъ, хотя въ память мамаши?
-- Нѣтъ, у меня много другихъ вещей, отъ мамаши. Ея шкатулка изъ сандальнаго дерева, которую я такъ люблю... множество другихъ вещей... А все это твое, моя милая. Намъ нечего и толковать объ этомъ болѣе. Уноси свое имущество.
Целія чувствовала себя нѣсколько оскорбленною. Въ этомъ пуританскомъ снисхожденіи было сильное сознаніе превосходства,-- и оно для нѣжной плоти невосторженной сестры, едвали не было тяжело, чѣмъ самое пуританское преслѣдованіе.
-- Какже я буду носить золотыя вещи, если ты, старшая сестра, никогда не надѣнешь ничего подобнаго!
-- Ну, Целія, было-бы уже слишкомъ требовать отъ меня, чтобы я носила бездѣлушки изъ-за того только, чтобы поддерживать тебя. Надѣть на себя подобное ожерелье, для меня все равно, что начать вертѣться; голова у меня закружится и я не буду знать, какъ и куда идти.
Целія отстегнула ожерелье и положила его въ сторону.
-- Къ тому-же оно было-бы узко для твоей шеи; тебѣ болѣе къ лицу такое украшеніе, которое виситъ, напримѣръ, серьги, или свободно обхватываетъ руку, какъ браслетъ, проговорила она съ удовольствіемъ. Полная непригодность ожерелья для Доротеи, со всѣхъ точекъ зрѣнія на него, утѣшила вполнѣ Целію, такъ-какъ они могла теперь безъ всякаго оскорбленія сестры овладѣть этой вещью. Затѣмъ она открыла одну за другой разныя коробочки съ кольцами, между которыми нашлось одно съ прекраснымъ изумрудомъ и брилліантами; въ эту-же самую минуту солнце, выглянувъ изъ-за облаковъ, освѣтило столъ радужными лучами.
-- Какъ прекрасны эти драгоцѣнные каменья, произнесла Доротея подъ наплывомъ новаго овладѣвшаго ею чувства, столь-же внезапнаго, какъ и сверкнувшій солнечный свѣтъ.-- Удивительно, какъ глубоко проникаютъ цвѣта въ человѣка, точно благовонія. Я думаю, что именно по этой причинѣ въ откровеніи св. Іоанна, драгоцѣнныя каменья употреблены въ смыслѣ духовныхъ эмблемъ. Они походятъ на частицы неба... А изумрудъ кажется мнѣ красивѣе всѣхъ прочихъ камней.
-- Вотъ и браслетъ парный къ кольцу, сказала Целія.-- Мы не замѣтили его сначала.
-- Они хороши! проговорила Доротея, надѣвая перстень и браслетъ на свою чудно-выточенную руку и держа ее передъ окномъ въ уровень съ своими глазами. Надѣвая на себя эти украшенія, она старалась объяснить свое наслажденіе красками путемъ мистически-религіознаго удовольствія.
-- Такъ эти вещи нравятся тебѣ, Доротея? сказала Целія нѣсколько сдержанно; она начинала подумывать съ удивленіемъ о нѣкоторой слабости, выказанной ея сестрою, а также и о томъ, что изумруды могли идти къ ея собственному цвѣту лица даже еще лучше, чѣмъ пурпуровые аметисты.-- Въ такомъ случаѣ, ты должна взять себѣ, по крайней мѣрѣ, этотъ браслетъ и кольцо... если уже не хочешь брать ничего другого. Но взгляни, какъ милы тоже эти агаты... и какъ скромны они.
-- Да! я возьму ихъ... этотъ браслетъ и перстень, сказала Доротея. Потомъ, опустивъ руку на столъ, она прибавила совсѣмъ другимъ голосомъ: -- Но какъ несчастны тѣ люди, которые отыскиваютъ эти каменья, работаютъ надъ ними и продаютъ ихъ!...
Она снова остановилась и Целія подумала, что ея сестра намѣрена отказаться отъ драгоцѣнностей, какъ того и требовала послѣдовательность.
-- Да, моя милая, я оставлю эти вещи себѣ, рѣшительно произнесла Доротея.-- Но убери все остальное вмѣстѣ съ шкатулкой.
Она снова взялась за свой карандашъ, не снимая драгоцѣнностей и не спуская съ нихъ глазъ. Она думала, что хорошо держать ихъ часто возлѣ себя, чтобы питать свой взоръ этими маленькими источниками чистаго цвѣта.
-- Ты будешь носить ихъ всегда? спросила Целія съ любопытствомъ, наблюдавшая за тѣмъ, что станетъ дѣлать ея сестра.
Доротея быстро взглянула на сестру. Какъ ни легко надѣляло ея воображеніе совершенствомъ любимыхъ ею лицъ, однакожъ, все-таки въ ней проглядывала иногда острая смѣтливость, не лишенная нѣкоторой ѣдкости. И если миссъ Брукъ упрекала себя иногда, что не можетъ достигнуть полнѣйшаго смиренія, то она отнюдь не могла жаловаться на недостатокъ въ себѣ внутренняго огня.
-- Можетъ быть, отвѣтила она довольно высокомѣрно.-- Я еще не могу опредѣлить теперь, до какой степени я упаду.
Целія покраснѣла и почувствовала себя несчастною: она видѣла, что оскорбила сестру и не смѣла даже сказать ей какую-нибудь любезность за великодушное предоставленіе почти всѣхъ драгоцѣнныхъ вещей. Целія сложила ихъ въ шкатулку и унесла въ свою комнату. Доротея была тоже неспокойна и, продолжая чертить свой планъ, допрашивала себя насчетъ чистоты своихъ собственникъ чувствъ и рѣчей во время сцены, закончившееся маленькой размолвкой между сестрами.
Совѣсть Целіи объяснила ей, что она была вовсе не виновата; съ ея стороны было естественно и простительно задать такой вопросъ Доротеѣ, и Целія повторяла, что ея сестра была непослѣдовательна, ей слѣдовало или принять всю свою долю драгоцѣнностей, или-же, послѣ своихъ рѣзкихъ словъ, отказаться совершенно отъ нихъ.
-- Я увѣрена... по крайней мѣрѣ, я надѣюсь, что мое ожерелье не будетъ служить помѣхою моимъ молитвамъ, думала Целія.-- И я не вижу причинъ связывать себя мнѣніями Доротеи теперь, когда мы стали выѣзжать... хотя, конечно, ее они должны-бы связывать. Но она не всегда послѣдовательна.
Такъ раздумывала Целія, сидя надъ своею вышивкою по канвѣ, пока сестра не кликнула ее.
-- Целія! поди сюда и посмотри на мой планъ. Мнѣ кажется, что я великій архитекторъ, если я только не сочинила невозможныхъ лѣстницъ и печей.
Когда Целія нагнулась надъ бумагой, Доротея ласково прижалась щекою къ ея рукѣ. Целія поняла это движеніе. Доротея сознавала свою вину, и Целія простила ей. Съ тѣхъ поръ, какъ онѣ могли себя запомнить, въ отношеніяхъ Целіи къ старшей сестрѣ была всегда смѣсь благоговѣнія и критики. Младшая сестра постоянно несла ярмо; а существуетъ-ли подъяремное существо, которое-бы не имѣло своихъ личныхъ мнѣній?