Еще два-три поворота по извилистой и тѣсной сзади эс-Сикъ, и мы у воротъ города, изсѣченнаго въ этихъ кровавыхъ скалахъ. Надъ нашими головами какъ-то внезапно вдругъ повисаетъ въ воздухѣ легкая арка, какъ будто переброшенная черезъ дикое ущелье. Этою аркою, можно сказать, открывается рядъ остатковъ Петры набатеевъ и римлянъ. Не хитра архитектура этого воздушнаго строенія, но самый замыселъ его уже показываетъ смѣлость и искусство строителя. Соединяя на значительной высотѣ стѣны узкаго прохода, эта арка служитъ дѣйствительно какъ бы воротами, ведущими въ Петру, близость которой уже показываютъ многочисленные погребальные гроты, виднѣющіеся отсюда, по обѣимъ сторонамъ ущелья. Какъ черныя ямины, зіяютъ они на красно-кровяной поверхности каменныхъ массивовъ, освѣщаемыхъ яркими лучами солнца, и смотрятъ отовсюду на путника, пробирающагося по городу мертвыхъ, схороненному въ горахъ.
Погребальные гроты Петры составляютъ, правда, одну изъ величайшихъ достопримѣчательностей не только по своей многочисленности, но и по своей нерѣдко затѣйливой архитектурѣ. Петра дѣйствительно можетъ быть названа скорѣе городомъ мертвыхъ и могилъ, чѣмъ великихъ руинъ, свидѣтельствующихъ объ ея славномъ прошломъ, мало впрочемъ извѣстномъ исторіи. Первые могильные гроты мы видали, правда, еще ранѣе входа въ ущелье уади Муса; ими украшены даже отдѣльные массивы пустыни, идущей отъ Египта и Палестины; около Синая ихъ особенно много, также какъ и возлѣ Сербаля -- царя Синайскаго горнаго узла. Еще больше гротовъ въ Палестинѣ, которая можетъ быть названа вполнѣ страною могилъ, но гроты Петры превосходятъ погребальныя пещеры Египта, Синая и Палестины своею оригинальностью, разнообразіемъ и красотою.
Что ни шагъ теперь впередъ, то повсюду виднѣются эти каменныя могилы, которыя заполняютъ, можно сказать, всѣ обрывы скалъ, обставляющихъ Петру, и всѣ долины и проходы, существующіе въ окружающихъ горахъ. Много еще впереди намъ придется говорить объ этихъ погребальныхъ гротахъ Петры, но мы не можетъ не упомянуть о нихъ теперь потому, что они первые обращаютъ вниманіе путника, съ какой-бы стороны онъ ни подходилъ къ руинамъ, заполняющимъ уади Муса.
Разсматривая съ любопытствомъ безчисленныя могилы, глядѣвшія на насъ съ высоты скалъ и съ подножія каменныхъ массивовъ, мы и не замѣтили небольшой кучки людей, двигавшихся на встрѣчу нашему каравану. Длинные бѣлые бурнусы, широкіе кеффіэ -- платки, покрывающіе голову и лицо, повязанные верблюжьими канатами, длинные копья и кремневыя ружья -- все это было уже слишкомъ знакомо намъ для того, чтобы обратить особенное наше вниманіе. Тѣмъ не менѣе, когда приближавшіеся бедуины уже успѣли обмѣняться своими гортанными привѣтствіями съ нашими конвойными, ѣхавшими впереди, и когда до слуха нашего долетѣло слишкомъ знакомое слово "бакшишъ", мы невольно обратили взоры съ погребальныхъ гротовъ на кучку людей, повидимому, пытавшихся загородить намъ дорогу.
-- Нехаракъ мубарехъ я сиди -- да будетъ благословенъ день твоего прихода, господинъ, кричалъ издали, обращаясь ко мнѣ и прикладывая руку свою къ загорѣлому лбу, сѣдой старикашка, стоявшій, повидимому, во главѣ кучки встрѣчавшихъ насъ съ оружіемъ въ рукахъ людей.
-- Аллахъ йессабикумъ билбхеръ -- дай богъ и тебѣ всего хорошаго, отвѣчалъ я, прикладывая въ свою очередь руку ко лбу.
-- Мархаба, добро пожаловать, крикнули тогда разомъ всѣ арабы, махая ружьями и руками, но не сходя съ дороги, которую они совершенно загородили.
Послѣ обмѣна обычныхъ привѣтствій между моими конвойными и бедуинами деревеньки Эльджи, считающими себя хозяевами Петры, начался весьма оживленный разговоръ, изъ котораго я уловлялъ чаще всего многократно повторявшееся слово "бакшишъ". Дѣло разъяснялось однако просто, потому что всѣ разговоры и пререканія сводились главнымъ образомъ къ этому послѣднему слову и заключались съ одной стороны въ томъ, чтобы поболѣе запросить, а съ другой стороны -- дать какъ можно менѣе. Надо отдать справедливость -- мои конвойные и проводники торговались такъ усердно, что приводили въ изумленіе почтенныхъ самозванныхъ хозяевъ Петры, избалованныхъ европейскими путешественниками, обыкновенно сорящими золотомъ. Достоуважаемый шейхъ Эльджи и уади Муса, какъ самъ себя называлъ болѣе всѣхъ, торговавшійся старикашка, запросилъ съ насъ за посѣщеніе Петры всего двадцать турецкихъ золотыхъ, т. е. болѣе двухсотъ рублей на ваши деньги, тогда какъ мой молодецъ Юза предлагалъ ему всего двѣ съ половиной лиры, т. е. около двадцати-пяти рублей. Долго спорили и пререкались мои вожатые съ арабами Эльджи, ихъ споры, крики и руганье раздавались громко въ тѣсномъ ущельѣ и неслись такъ высоко вверхъ, что нарушали, казалось, самое безмолвіе и покой могилъ, нависшихъ надъ нашими головами. Во все время этихъ пререканій, продолжавшихся добрыхъ полчаса, я игралъ, разумѣется, весьма незавидную роль, находясь въ положеніи человѣка, котораго оцѣниваютъ на турецкія лиры. Въ то время-какъ бедуины Петры, считая меня за важную персону, требовали и бакшишъ, соотвѣтственный моему рангу, мои проводники, предлагая минимальную плату, старались увѣрить своихъ собесѣдниковъ, что господинъ ихъ простой не чиновный поклонникъ-хаджа. Долго продолжались эти пререканія; шейхъ Юзефъ соглашался на десяти золотыхъ, тогда какъ мой Юза стоялъ на своемъ. Видя съ нашей стороны неуступчивость, хитрый шейхъ Эльджи вздумалъ насъ попугать и объявилъ, что въ такомъ случаѣ не пропуститъ насъ къ "хараба Айнъ-Муса" -- развалинамъ Петры.
Бедуины въ самомъ дѣлѣ расположились такъ въ проходѣ, что дальнѣйшее наше слѣдованіе едва-ли было возможно; нѣкоторые изъ нихъ расположились даже между камнями, словно готовясь къ отпору, и положили свои длинныя ружья противъ себя на камни. Старый шейхъ Юзефъ стоялъ на самой дорогѣ и продолжалъ торгъ, спустивши свою цѣну до восьми золотыхъ. Когда и на эту уступку мои проводники не обратили никакого вниманія, одинъ изъ арабовъ, стоявшихъ возлѣ шейха, погрозилъ намъ даже копьемъ. Положеніе, повидимому, становилось серьезнымъ, по крайней мѣрѣ, для меня, но вспоминая еще недавнее свое приключеніе съ бедуинами пустыни, не доходя Акабы {См. этюдъ "На берегу Краснаго моря", "Вѣстн. Европы", 1884 г.}, я надѣялся на ловкость и мужество своихъ проводниковъ, повидимому понимавшихъ съ кѣмъ приходится имѣть дѣло.
Какъ и въ стычкѣ подъ Акабою, объявивъ свои послѣднія условія, мы пошли на проломъ; Рашидъ и оба конвойные араба, не обращая ни малѣйшаго вниманія на крики и протесты бедуиновъ, грозившихъ копьями и ружьями, пошли смѣло впередъ; за ними ѣхалъ я, а затѣмъ и грузовые верблюды, сопровождаемые Юзою и Ахмедомъ.
-- Хафъ Минни -- берегись, покрикивалъ только по временамъ Рашидъ, пробираясь черезъ кучку бедуиновъ, не пытавшихся даже удерживать верблюдовъ.
-- Ла тетехарракъ уйлля!-- не двигайся далѣе, упрашивалъ меня чуть не со слезами старый шейхъ, не то могутъ тебя застрѣлить...
Рѣшившись однажды идти на проломъ, мы уже не могли остановиться, чтобы не потерять престижа, который, повидимому, мы уже начинали внушать трусливымъ бедуинамъ, не любящимъ никакого серьезнаго сопротивленія, особенно если оно исходитъ отъ европейца, котораго повсюду боятся на Востокѣ. Бедуины въ самомъ дѣлѣ и не думали останавливать насъ и даже ружья, повидимому, наведенныя на насъ, кажется, вовсе не были заряжены. Пройдя мимо кучки арабовъ, надѣявшихся насъ запугать, не приготовляя даже оружія, мы торжествовали несомнѣнную побѣду, потому что чувствовали и безъ заключенія мира, что дѣло выиграно. Старый Юзефъ, повидимому, не ожидавшій такого оборота дѣла, перемѣнилъ свою тактику и приглашалъ насъ въ уади Муса на "караба" къ нему въ гости съ просьбою не забывать того, что у бѣдныхъ арабовъ нѣтъ ничего, чтобы угостить дорогихъ гостей. Зная хитрость старой лисицы и не особенно довѣряя ему, мы дали Юзефу полтора золотыхъ, обѣщая прибавить бакшишъ еще при отъѣздѣ. Условія мира были заключены, и почтенный шейхъ Эльджи и уади Муса удалился со своею свитою, оставивъ при насъ лишь своихъ двухъ черномазыхъ молодцовъ въ видѣ почетной стражи на все время нашего пребыванія въ Петрѣ и въ знакъ того, что мы находимся уже подъ покровительствомъ старѣйшаго изъ бедуиновъ окрестностей Неби Харуна. И такъ право посѣщенія Петры было куплено и пребываніе въ ней санкціонировано честнымъ словомъ шейха Эльджи и уади Муса.
Послѣ этого небольшого, но важнаго для насъ по послѣдствіямъ инцидента, мы могли уже безбоязненно двигаться далѣе въ область развалинъ Петры, что выступали уже повсюду по мѣрѣ расширенія узкой тѣснины эс-Сикъ.
Немного мы шли отъ воздушной арки, любуясь таинственными гротами, нависшими надъ нашими головами, какъ новое чудное видѣніе, какъ-то внезапно появившееся передъ глазами, заставило насъ забыть обо всемъ, даже объ арабахъ, еще недавно угрожавшихъ намъ своими кремневыми ружьями. Передъ нами весь облитый лучами солнца будто изъ коралла или яшмы стоялъ высѣченный изъ краснаго камня храмъ. Представьте себѣ мощную стѣну красноватаго камня, на которой, какъ огромный барельефъ, было изваяно цѣлое великолѣпное зданіе съ колоннами, куполами, фронтонами, статуями, нишами и тонкою рѣзьбою. Массивная скала, удѣлившая небольшую часть своей толщи подъ чудное произведеніе человѣческихъ рукъ, продолжала составлять съ нимъ одно цѣлое, она какъ бы надвинулась на него со всѣхъ сторонъ, нависла сверху и окружила своею дикою необработанною массою драгоцѣнный остатокъ античной скульптуры на монолитѣ. Эта защита самой матерной скалы и спасла чудную постройку, называемую ошибочно Хазнетъ Фираувъ, т. е. Сокровищницею Фараона, отъ вліянія времени и варварской руки бедуиновъ пустыни. Великолѣпный храмъ сохранился вполнѣ, и не осыпались даже орлы и статуи, изваянные на его простомъ, но изящномъ фронтонѣ. Глядя на эту чудную постройку, удивляешься невольно искусству и гигантскому терпѣнію древняго человѣка; тутъ, какъ и во всѣхъ античныхъ остаткахъ Петры, нѣтъ ни кирпичиковъ, ни отдѣльныхъ камней, тутъ одна общая матерная скала, на которой древній архитекторъ-скульпторъ изваялъ съ одинаковымъ искусствомъ и небольшую статую, и гигантскій фронтонъ.
Весь фасадъ храма, выдержаннаго въ строгомъ римскомъ стилѣ, въ вышину достигаетъ почти до десяти сажень. Нижняя часть постройки, съ красивымъ портикомъ, опирающимся на четыре или пять колоннъ съ изящными пилястрами, ведетъ въ глубину храма, вырубленнаго въ скалѣ, тогда какъ верхняя состоитъ изъ трехъ башенокъ, поддерживаемыхъ также колоннами, сохранившимися прекрасно до настоящей поры; средняя башенка совершенно свободна и прикрыта конусообразнымъ куполомъ, тогда какъ двѣ другія сливаются совершенно съ толщею скалы, которая обработана и далѣе гранитъ собственно храма; съ одной стороны этого послѣдняго на поверхности матерной скалы видны попытки расширить фронтонъ зданія, такъ что все это великолѣпное сооруженіе нельзя признать оконченнымъ вполнѣ. Все вмѣстѣ производитъ впечатлѣніе сильное даже на человѣка, видѣвшаго монолиты. Верхняго Египта, Сиріи и Палестины.
Мы не будемъ увлекаться детальнымъ описаніемъ этого чуднаго произведенія рукъ античнаго человѣка, какъ и разсмотрѣніемъ спорныхъ вопросовъ относительно его цѣли и назначенія. Пусть археологи спорятъ и трудятся надъ догадкою, которую представляетъ имъ великолѣпный Хазнетъ Фираунъ, но для насъ болѣе важно самое художественное выполненіе, чѣмъ его практическое назначеніе. Правда, одни путешественники считаютъ это сооруженіе римскимъ храмомъ, основываясь на архитектурѣ самаго строенія, но за то другіе, пораженные малою вмѣстимостью, представляемою внутренностью Хазнетъ Фираунъ, отказываютъ ему въ этомъ значеніи и считаютъ Сокровищницу Фараона только самою великолѣпною могилою Петры. Видя все разнообразіе могилъ и погребальныхъ гротовъ, которое представляетъ Петра, нельзя отрицать а priori и послѣдняго предположенія, но для насъ все-таки, какъ и для арабовъ пустыни, названіе Сокровищницы Фараона звучитъ гораздо лучше, чѣмъ названіе могилы. Правда, на Синаѣ, какъ и во всей Каменистой Аравіи и Петры, память объ египетскихъ фараонахъ очень жива до настоящаго времени и пріурочивается поэтому ко многимъ выдающимся останкамъ старины, но надо сознаться, что по отношенію къ Хазнеръ Фираунъ не можетъ быть и рѣчи о фараонахъ или объ Египтѣ. Архитектура всего сооруженія выражена такъ хорошо, что нельзя и сомнѣваться въ ея принадлежности къ грекоримскому стилю, а прекрасныя скульптурныя изображенія въ нишахъ и на порталѣ позволяютъ опредѣлить даже національность народа, изваявшаго этотъ монолитъ.
Пораженный чуднымъ зрѣлищемъ, вставшимъ внезапно передъ моими глазами въ дикой каменной пустынѣ, долго я стоялъ, не отрывая взора отъ величественной красной стѣны, на которой словно изъ дорогого камня былъ изваянъ великолѣпный храмъ. Онъ достоинъ имени великаго фараона, думалось мнѣ невольно, онъ можетъ вмѣщать сокровища Ливіи, Эѳіопіи и Египта; не даромъ же древняя легенда связала его назначеніе съ именемъ повелителя Кеми, сына солнца -- золотого Ра! Багрянецъ и золото пошли въ самомъ дѣлѣ, кажется, на постройку этого чуднаго фасада, который отливаетъ такими яркими красками на лучахъ полуденнаго солнца. Красный храмъ достоинъ великой пустыни и могъ бы смѣло быть посвященнымъ великимъ богамъ золотого солнца и красножелтой пустыни.
Радостный крикъ, раздавшійся надъ самою головою, перервалъ мое долгое созерцаніе и заставилъ взглянуть на верхъ на портикъ храма, гдѣ виднѣлся уже въ своемъ бѣломъ одѣяніи одинъ изъ арабовъ, данныхъ намъ шейхомъ Петры и уади Муса. Хитрецъ успѣлъ взобраться туда, пользуясь выбоннами въ камнѣ и обломками колоннъ и приглашалъ послѣдовать его примѣру всѣхъ желающихъ изъ каравана. Охотниковъ, однако, не нашлось, а я предпочелъ вмѣсто воздушной экскурсіи заглянуть во внутренность Хазнетъ Фирауна.
Внутреннее пространство его въ самомъ дѣлѣ не особенно велико, хотя и вполнѣ достаточно для храма. Большая зала, украшенная какъ будто остатками скульптурныхъ изображеній, ведетъ въ три другія небольшія комнатки, высѣченныя въ толщѣ скалы и лишенныя всякихъ орнаментовъ по стѣнамъ. Недолго я пробылъ внутри Сокровищницы Фараона; меня выгнали оттуда двѣ змѣи, которыя съ шипѣніемъ поползли между моими ногами, обутыми, къ счастью, въ высокіе русскіе сапоги. Хотя мой Рашидъ ударомъ ятагана и перерубилъ обѣихъ гадинъ пополамъ, но одна возможность новой подобной встрѣчи отняла у меня всякую охоту продолжать изслѣдованіе внутренности Хазнетъ Фирауна. Я удовольствовался видѣннымъ и повѣрилъ на-слово арабу, разсказывавшему, что нѣкоторымъ счастливцамъ удается видѣть внутри этого зданія заложенный ходъ, ведущій глубоко къ центру каменной скалы. Самое сокровище фараона, по словамъ мѣстныхъ арабовъ, хранится въ верхней башенкѣ, изъ которой похитить его едва ли кому нибудь удастся, такъ какъ древнія чары Фараона положили заклятіе на этотъ баснословный кладъ. Какъ ни жалко мнѣ было покидать, не осмотрѣвши въ деталяхъ, перваго изъ великолѣпныхъ зданій Петры, тѣмъ не менѣе, понуждаемый отчасти своими проводниками, я пошелъ далѣе по расширяющемуся съ каждымъ шагомъ ущелью эс-Сикъ. Отсюда уже начинается обширная область погребальныхъ гротовъ Петры, удивительныхъ не только по многочисленности, но и по разнообразію украшеній этихъ каменныхъ могилъ; они видны насупротивъ Сокровищницы Фараона и кажутся настоящими гнѣздами, продѣланными гигантскими стрижами въ этихъ известковыхъ скалахъ. Сейчасъ за Хазнетъ Фируанъ уади эс-Сикъ теряетъ совершенно характеръ ущелья и отдаетъ нѣсколько отроговъ направо и налѣво, продолжаясь сама вдоль теченія Айнъ Муса по направленію къ величавшему сооруженію Петры -- ея великолѣпному амфитеатру.
Къ этому послѣднему теперь и направился нашъ караванъ; мои проводники, слѣдуя совѣтамъ арабовъ Петры, нѣсколько торопились, такъ какъ по заведенному обычаю большинство европейскихъ путешественниковъ, посѣщающихъ Петру, на останкахъ древняго театра располагаетъ стоянку или ночлегъ своихъ каравановъ.
Немного намъ оставалось пройти до своей предположенной ночевки, а потому я, спустившись съ своего верблюда, отправилъ караванъ впередъ, а самъ съ Рашидомъ и однимъ изъ бедуиновъ Эльджи -- черномазымъ юркимъ Маметомъ, отправился пѣшкомъ къ амфитеатру, надѣясь на пути осмотрѣть и нѣсколько каменныхъ могилъ Петры. Верблюды скоро скрылись изъ нашихъ глазъ, а мы остались одни среди кустовъ терновника, тарфы и олеандра, которыми мѣстами густо заросла уади эс-Сикъ. За Сокровищницею Фараона дикая долина потеряла отчасти свой зловѣщій адскій колоритъ; красноватыя скалы нѣсколько понизились, разошлись по долинѣ, краски крови и огня потускнѣли, а веселая яркая зелень, наполнявшая самое ложе уади, придавала ей уже улыбающійся характеръ. Рѣзкій пряный ароматъ доцвѣтающихъ олеандровъ и веселое щебетаніе птицъ въ густой заросли говорили уже о жизни, хотя многочисленные погребальные гроты, глядѣвшіе отовсюду на насъ, напоминали болѣе о смерти, чѣмъ о радостяхъ жизни, уже отлетѣвшей изъ безмолвной каменной Петры.
Послѣ долгаго путешествія по пустынѣ и каменнымъ дебрямъ какъ то особенно отрадно было порою ступить ногами на мягкую травку, которая мѣстами пробивалась между камнями и оживляла своимъ ласкающимъ видомъ горячія плиты древней римской мостовой. Скоро уади эс-Сикъ раздѣлилась на нѣсколько рукавовъ, изъ которыхъ большій пошелъ по теченію ручейка Айнъ-Муса на поле развалинъ настоящей Петры. Какъ дитя, вырвавшееся на свободу, я не шелъ, а бѣжалъ впереди своихъ провожатыхъ, которые не торопились особенно поспѣвать за мною, зная, что скоро уляжется прыть ихъ господина о груды камней, заполняющихъ заросли олеандровъ и тарфъ. Солнце было уже близко къ полудню, и красноватыя скалы начали накаляться и пылать, какъ стѣны раскаленной печи. Не легко въ эти страдные часы двигаться медленнымъ шагомъ по горячимъ пескамъ пустыни, но еще труднѣе въ полуденное время пробираться между камнями раскаленнаго ущелья, которое пышетъ зноемъ и огнемъ и грозитъ изжарить всякое живое существо, осмѣливающееся проникать въ его горячія объятія. Только юркія ящерицы, по видимому, рады солнцу и зною; какъ быстрыя стрѣлы летаютъ онѣ по карнизамъ скалъ и красноватымъ поверхностямъ камней; любо имъ, видно, рѣзвиться на солнышкѣ, ни по чемъ имъ жаръ раскаленныхъ камней; изо всѣхъ щелей выглядываютъ крошечныя головки или длинные вертлявые хвостики этихъ веселыхъ пресмыкающихся, и проходящій путникъ невольно любуется этими живыми ловкими звѣрьками, составляющими такой контрастъ съ мертвыми раскаленными скалами и песками. Какъ въ знойной пустынѣ, не разъ мой утомленный взоръ съ радостью останавливался на юркой ящерицѣ, летящей съ быстротою стрѣлы но раскаленнымъ пескамъ, такъ и на безмолвныхъ скалахъ Петры, покрытыхъ безвѣстными могилами, я привѣтствовалъ отъ души этихъ милыхъ животныхъ, оживляющихъ мертвые камни отъ поверхности земли до самой вершины, ласкаемой лишь солнцемъ, да вѣтрами пустыни.
Пробираясь дальше по уади, пронизанной благовоніями распустившихся олеандровъ, дѣлающими еще болѣе удушливымъ перегрѣтый воздухъ ущелья, мы пробовали влѣзать въ нѣкоторые погребальные гроты, особенно удобные для посѣщенія. Мы ограничивались, разумѣется, гротами, находящимися почти у самой поверхности ущелья, такъ какъ осмотрѣть верхнія не было никакой возможности. Высѣченные мѣстами совершенно на отвѣсной словно сравненной стѣнѣ, они поднимаются такъ высоко, что потребны длинныя лѣстницы для того, чтобы достигнуть входа въ эти уединенныя отъ вѣка каменныя гробницы. Нѣкоторыя изъ нихъ расположены на такихъ гладкихъ словно отполированныхъ отвѣсахъ, что даже цѣпкія ящерицы не могутъ ихъ посѣщать. Только рѣдкія птицы, цо большей части горныя совы, бываютъ гостьями этихъ всѣми покинутыхъ могилъ.
Какъ ни многочисленны погребальные гроты уади эс-Сикъ, они не представляютъ особеннаго разнообразія и могутъ быть описаны нѣсколькими словами. Представьте себѣ четырехугольное отверстіе, прорубленное въ толщѣ мощной, хотя и достаточно мягкой скалы; входъ этотъ нерѣдко украшенъ снаружи обводами и узорами, иногда имѣетъ своего рода карнизы и выступы; нѣкоторые гроты съ внѣшней стороны обдѣланы очень изящно въ родѣ маленькихъ фасадовъ, но огромное большинство все-таки представляетъ входъ въ видѣ простого четырехъугольнаго съ округленными углами отверстія. Входъ этотъ ведетъ въ небольшую камеру чаще одиночную, чѣмъ двойную; стѣны этой камеры обдѣланы довольно гладко, но безъ всякихъ узоровъ и украшеній, только въ очень немногихъ гротахъ находятъ нѣчто похожее на ниши и обломки какихъ-то украшеній. Сложныхъ гротовъ не видно въ стѣнахъ уади эс-Сика, хотя нѣкоторые изслѣдователи, кажется, и находили ихъ въ Петрѣ.
Какое-то особенное, не скажу очень свѣтлое, но и не грустное ощущеніе испытываешь, когда входишь въ эти каменные погребальные гроты; изъ яркаго солнечнаго простора попадаешь внезапно въ мрачный каменный ящикъ, въ которомъ часто нельзя сдѣлать и нѣсколькихъ шаговъ. Хотя въ этихъ гротахъ и не вѣетъ могильною сыростью и холодомъ, какъ въ нашихъ искусственно сложенныхъ склепахъ, но все-таки и эти нерѣдко пышущія зноемъ каменныя стѣны вѣютъ могилою и смертью, словно напоминая забравшемуся въ нихъ путнику, что здѣсь уже мѣсто мертвыхъ, а не живыхъ. И какъ ни храбрится человѣкъ, забирающійся смѣло въ эти каменныя безмолвныя могилы, онъ чувствуетъ порою, не смотря на страшный зной, которымъ дышутъ самые камни, что легкое ощущеніе холода пробѣгаетъ по его тѣлу и что сердце нѣсколько щемитъ, хотя въ этихъ усыпальницахъ нѣтъ ничего кромѣ голыхъ каменныхъ стѣнъ, да обломковъ и пыли, скопившихся въ теченіи многихъ столѣтій. Кто они, и гдѣ теперь прахъ тѣхъ, для которыхъ созидались въ камнѣ эти прочныя могилы, для которыхъ прорубались мощныя скалы, которымъ понадобились усыпальницы на высотѣ, доступной лишь легкокрылой птицѣ, а не человѣку! Но какъ ни навязчиво лѣзутъ въ голову эти вопросы, какъ ни стараешься ихъ гнать отъ себя, какъ безплодныя умствованія, они снова съ прежнею силою возстаютъ въ разгоряченномъ мозгу. Были ли то римляне, греки или тѣ таинственные набатеи, что начертали свои неразобранныя письмена на скалахъ Синая,-- спрашиваешь себя невольно при видѣ тысячей каменныхъ могилъ, унизывающихъ горы Петры,-- но отвѣта нѣтъ, потому что не осталось даже праха отъ тѣхъ, которые созидали эти могилы и которые ложились въ нихъ на вѣчное успокоеніе.
Въ одной изъ нижнихъ пещеръ многоярусной скалы, лежащей недалеко отъ амфитеатра, проводникъ Маметъ, уже узнавшій отъ Рашида о моей страстишкѣ -- искать и собирать человѣческія кости, указалъ мнѣ на побѣлѣвшій почти разсыпающійся остовъ человѣка, далеко превосходившаго средній ростъ современнаго обитателя Петры. Когда на лицѣ моемъ просіяла радость, понятная только для антрополога, сдѣлавшаго рѣдкую находку, и Маметъ замѣтилъ это, онъ разсказалъ мнѣ цѣлую легенду относительно найденнаго нами въ одинокой пещерѣ скелета.
-- Человѣкъ то былъ, говорилъ между прочимъ Маметъ, древній, очень древній обитатель уади Муса и подножія Неби Харуна; то подтвердятъ тебѣ старые шейхи нашихъ горныхъ племенъ, о томъ скажутъ и древнія пѣсни, что сложились о немъ въ пустынѣ. Много лѣтъ тому назадъ, говорятъ старики, человѣкъ этотъ не лежалъ на полу своей каменной могилы; его кости были вкраплены въ камень, потому что онѣ лежали такъ давно, что скала обросла ихъ кругомъ и заключила въ свое сердце, чтобы ни люди, ни звѣри не дотронулись до нихъ. Долго были заключены кости древняго человѣка въ крѣпкомъ камнѣ, и тамъ оставались бы онѣ навсегда, но пришелъ въ горы Петры великій пророкъ, да будетъ благословленно его имя! Собрался народъ пустыни вокругъ небеснаго учителя, читавшаго слова священнаго корана, но они мало достигали до сердецъ грубыхъ людей, смѣявшихся надъ пророкомъ, и разгнѣвался на нихъ благословенный... Около этой пещеры, говорятъ, училъ Магометъ безсмысленный народъ пустыни, и кости древняго человѣка, заключенныя въ камнѣ, слушали болѣе священныя слова, чѣмъ разумные люди, ради которыхъ трудился пророкъ. И возопилъ тогда громкимъ голосомъ посланникъ Аллаха: "Пусть выпадутъ изъ камня заключенныя кости древняго человѣка и повторятъ сказанныя мною священныя зурэ корана". И совершилось великое чудо -- выпали кости изъ крѣпкаго камня, и изъ скалы послышался невѣдомый голосъ, произносившій "Нѣтъ Бога кромѣ Бога и Магометъ пророкъ Его!"...
Но какъ ни красива была легенда, разсказанная Маметомъ, трудно она вязалась съ фактическими данными, потому что "древній человѣкъ", очевидно, не только не выпалъ изъ камня, но едва-ли когда нибудь былъ даже погребенъ въ этой каменной могилѣ. Вѣрнѣе всего, найденныя нами кости принадлежали одному изъ путниковъ, убитыхъ на пути въ Петру, или отшельнику, спасавшемуся въ дикой дебри эс-Сика. Позднѣе, въ другой погребальной пещерѣ Петры я нашелъ человѣческія кости, которыя съ большею вѣроятностью можно было-бы отнести къ останкамъ древняго обитателя "города скалъ", но скелетъ "древняго человѣка" едва-ли принадлежалъ не только набатею, но и гражданину грекоримской Петры.