Рассказ леперо, верный по своей сути, был совершенно неверен и ложен по своей форме. Имел ли он намерение обмануть графа Лорайля, читатель узнает позже.
Ускользнув так чудесно из рук апачей под стенами асиенды, как это описано нами выше в одной из предыдущих глав, Кукарес нырнул и, насколько хватило у него сил, плыл под водой, направляясь к середине реки. Вынырнув на поверхность, чтобы перевести дух, он огляделся. Он был один.
Кукарес подавил в себе крик радости и, подумав с минуту, изо всех сил поплыл по направлению к тому месту, где его уже некоторое время должен был ждать дон Марсиаль, предупрежденный его сигналом.
Несколько взмахов -- и он достиг мелкого места, покрытого высокой травой. Здесь ждало его неожиданное счастье: его пирога, плывя по течению, пристала сюда вместе с несколькими корягами и вырванными деревьями.
Кукарес встал на ноги, без труда выплеснул из пироги набравшуюся воду и вывел ее на глубокое место. Пирога эта отличалась, как и вообще индейские пироги в той местности, чрезвычайной легкостью, она была сделана из березовой коры, снимаемой размачиванием срубленного березового ствола в теплой воде.
Едва пирога коснулась берега, как к его уху кто-то нагнулся и прошептал:
-- Ты запоздал.
Кукарес чуть было не подпрыгнул от неожиданности, но тотчас же узнал дона Марсиаля. В двух словах леперо объяснил, что с ним произошло.
-- Все идет к лучшему, теперь ты тут, -- ответил Тигреро. -- Спрячься в этих кустах и ни под каким видом не трогайся, пока я не приду.
С этими словами Тигреро быстро удалился.
Кукарес повиновался с большой охотой, тем более что неподалеку слышался шум ожесточенной битвы, происходившей в это время между апачами и французами.
Дон Марсиаль, как призрак, проскользнул к группе флорибондов, где его ожидала, вся дрожа, донья Анита.
Он был уже готов раздвинуть последние ветви, отделявшие его от девушки, как вдруг остановился: она была не одна.
Он услышал ее голос, прерывавшийся от волнения и гнева. Она говорила, обращаясь к кому-то короткими, резкими фразами.
Но к кому были обращены ее слова? Кто был этот человек, обнаруживший ее в таком месте, где она считала себя в полной безопасности? Человек этот, по-видимому, хотел заставить ее следовать за собою.
Тигреро весь превратился в слух.
Но он не мог тут же удержаться от гневного угрожающего движения. Он узнал по голосу того, кто говорил с доньей Анитой. Это был ее отец.
Все было потеряно.
Асиендадо пытался заставить свою дочь вернуться назад, приводя самые убедительные доводы, указывая ей на все опасности, которым она подвергла свою честь и жизнь. Относительно того, что заставило ее покинуть дом графа Лорайля и явиться сюда, он, по-видимому, не имел ни малейшего сомнения.
Донья Анита отказывалась следовать за отцом, ссылаясь на то, что они могут встретиться с каким-нибудь отошедшим в сторону индейцем и таким образом подвергнуться уже совсем нежелательной опасности.
Дон Марсиаль ударил себя по лбу, на губах его появилась усмешка, в глазах засветился огонь, и он быстро удалился по направлению к берегу.
Битва тем временем продолжалась. Иногда казалось, что она приближается, в ушах раздавались вопли и проклятия раненых. По временам, как гром, раздавался пушечный выстрел, и ядро, свистя и шипя, проносилось над головами сражающихся, по большей части не принося никому вреда, возбуждая лишь ужас в тех, кому впервые приходилось видеть настоящую битву.
-- Умоляю именем Бога, всеми святыми, моя дорогая дочь, -- уже ласково, но тем не менее настойчиво продолжал дон Сильва, -- идем, нельзя терять ни минуты, через несколько секунд, быть может, возвращение будет уже невозможным. Идем, умоляю тебя.
-- Нет, отец мой, -- отвечала она, отрицательно качая головой, -- я решилась. Что бы ни произошло, повторяю вам, я не тронусь с места.
-- Но ведь это безумие, -- с горечью воскликнул асиендадо. -- Значит, ты хочешь умереть?
-- Ну так что же, -- твердо отвечала она, -- так или иначе, а мне один конец. Бог свидетель -- я готова умереть, лишь бы не выходить замуж за того человека, которого вы мне выбрали в мужья!
-- Дочь моя, умоляю тебя всеми святыми!
-- Ну, что за важность, не все ли равно, отец, тут ли меня захватят дикари, или не сегодня-завтра вы сами своими руками отдадите меня во власть человека, которого я ненавижу.
-- Не говори так, дочь моя, к тому же здесь крайне неудобно говорить о таких вещах. Идем скорее. Слышишь, крики все ближе, через минуту будет уже поздно.
-- Так идите скорее, если вы считаете, что так лучше, а я останусь, что бы ни случилось, -- отвечала она решительно.
-- Поскольку ты упорствуешь, я буду вынужден заставить тебя повиноваться силой.
Девушка быстро обхватила левой рукой тонкий, прямой ствол росшей тут же мексиканской сосны и, бросив на отца взгляд, полный неукротимой воли, не проговорила, а скорее крикнула ему вызывающе:
-- Попробуйте, если вы осмелитесь сделать это. Только я предупреждаю вас, что при первом же вашем шаге ко мне произойдет именно то, чего вы так стремитесь избежать: закричу так сильно, что индейцы непременно услышат прибегут сюда.
Дон Сильва остановился в нерешительности, ему хорошо был знаком характер дочери. Он был уверен, что она приведет свою угрозу в исполнение.
Прошло несколько минут. Дочь и отец стояли безмолвно друг против друга, глядя друг на друга, но не произнося ни слова, не делая ни одного жеста.
Но тут неожиданно раздвинулись кусты, и появились два человека или скорее два демона. В мгновение ока они набросились на асиендадо и повалили его на землю. Прежде чем дон Сильва успел сообразить что-либо, он уже был связан, рот заткнут платком, руки скручены назад, ноги связаны, глаза завязаны шарфом, и он не мог видеть, что делается вокруг.
Донья Анита при неожиданном появлении этих людей испустила было крик ужаса, но тотчас же подавила его, узнав дона Марсиаля.
-- Тише! -- быстро прошептал Тигреро. -- У меня не было иного средства помочь вам выйти из затруднительного положения. Идите, идите скорее за мной. Будьте уверены, что жизнь и здоровье вашего отца для меня священны.
Молодая девушка не отвечала.
По знаку дона Марсиаля Кукарес не без труда взвалил себе на плечи тучного дона Сильву и направился к берегу, где в чаще корнепусков они оставили пирогу.
-- Куда мы идем? -- дрожащим голосом спросила донья Анита.
-- Туда, где мы будем вместе и счастливы, -- ласковым голосом тихо ответил ей Тигреро, нежно обняв и осторожно посадив ее в неустойчивую пирогу.
Донья Анита не сопротивлялась, она обняла за шею своего возлюбленного, помогая ему сохранять равновесие в то время, как он бесстрашно перепрыгивал по скользким воздушным корням, хватаясь за перепутанные лианы и взглядами ободряя свою дорогую ношу.
Кукарес достиг пироги раньше, положил на дно дона Сильву, поднял весло и нетерпеливо ожидал Тигреро, так как шум становился все сильнее, хотя по участившимся выстрелам можно было судить, что победа переходит на сторону французов.
-- Что же мы будем делать? -- спросил Кукарес.
-- Выгребай на середину реки и плыви вниз по течению.
-- А лошади? -- заметил леперо.
-- Спасемся сначала сами, а потом будем думать о лошадях. Уже ясно, что победят белые. Как только битва кончится, граф де Лорайль бросится во все стороны разыскивать свою невесту и дона Сильву. Необходимо, чтобы не осталось следов, иначе все будет потеряно. Французы -- черти, они нас непременно найдут.
-- Но я полагаю... -- робко заметил Кукарес.
-- Греби живо, -- перебил его Тигреро, нетерпеливо и сильно толкнув ногой пирогу по направлению к середине течения.
Они поплыли.
Сначала они плыли безмолвно, каждый про себя обдумывал, что произошло.
Дон Марсиаль взял на себя слишком много, поставив сразу, так сказать, на карту счастье любимой девушки вместе с безопасностью и спокойствием ее отца. Но раздумывать было некогда. Правда, он видел, что попал в очень затруднительное положение, выйти из которого было нелегко.
Донья Анита, опустив голову, рассеянным взглядом следила за струями воды, отстававшими от быстро спускавшейся вниз по течению пироги.
Кукарес изо всех сил работал веслом, раздумывая о трудностях и превратностях той жизни, которую ему пришлось вести в последнее время, с досадой вспоминая, как спокойно ему жилось в Гуаймасе, когда, положив голову в тень и протянув ноги под горячие лучи солнца, он сидел на соборной паперти, довольный своей скудной сиестой, освежаемый легким дуновением морского бриза и убаюкиваемый таинственным рокотом прибоя.
Что касается дона Сильвы, то он не раздумывал -- он метался в бессильной ярости, которая грозила перейти в полное безумие, грыз платок, засунутый ему в рот, тяжело ворочался, стараясь освободить хотя бы одну руку, а по временам, совсем изнемогая, словно успокаивался.
Шум битвы понемногу смолкал и, наконец, вовсе затих.
Путники, обуреваемые каждый своими чувствами, продолжали плыть в полном молчании. Они не могли не поддаться влиянию торжественной тишины и покоя, которые царили в пустыне и которые неизбежно передаются возбужденному уму нервно настроенных людей. А в пустыне царило такое величественное спокойствие, что никакое перо человеческое не в состоянии его описать.
Звезды на небе между тем стали бледнеть, на востоке неясно обозначилась розовая полоса. Грузные аллигаторы начали выползать из грязи и гоняться за утренней добычей, сова прокричала прощальный привет ночи, где-то далеко с лаем пронеслись шакалы, дикие звери, переступая тяжелым, сонливым шагом, направились в свои тайные убежища. Наконец совсем рассвело. Донья Анита любовно склонила голову на плечо дона Марсиаля.
-- Но куда же мы плывем? -- спросила она его после долгого молчания мягким доверчивым голосом.
-- Мы бежим, -- коротко ответил он.
-- Вот уже шесть часов, как мы все плывем по течению, да к тому же вы работаете в два весла. Неужели нас все еще могут догнать?
-- Едва ли, но сейчас я боюсь не французов.
-- А кого же?
Тигреро глазами показал ей на дона Сильву, который, вконец обессилев от волнения и досады, смирно лежал на дне пироги. Самой позой своей он молчаливо признавал, что побежден. Казалось, он погрузился в глубокий сон.
-- Увы! -- проговорила донья Анита. -- Вы правы. Но дальше так продолжаться не может, это невыносимо.
-- Если вы предоставите мне действовать по моему усмотрению, то, ручаюсь вам, и четверти часа не пройдет, как ваш отец будет благодарить меня.
-- Разве вы не знаете, что я ни в чем не стану противоречить вам?
-- Благодарю!
И дон Марсиаль обернулся к Кукаресу и шепотом сказал ему несколько слов.
-- Эге! Это мысль, -- отвечал, усмехаясь, леперо.
Через пять минут пирога пристала к берегу. Дон Марсиаль с Кукаресом осторожно подняли дона Сильву и перенесли его на берег. Тот не проснулся.
-- Теперь, -- обратился дон Марсиаль к молодой девушке, -- вам остается только позволить привязать себя к этой акации, чтобы наша хитрость увенчалась полным успехом.
-- Делайте со мной что хотите.
Тигреро взял ее своими сильными руками, перенес на землю и привязал поясом к стволу дерева.
-- Теперь, -- быстро проговорил он, -- помните: вас и вашего отца похитили из асиенды апачи. Случайно мы встретили вас в таком положении, и ...
-- Вы нас спасли, не правда ли? -- докончила, весело смеясь, донья Анита.
-- Совершенно верно! Только представьте, что вы еще не освободились от пережитого вами ужаса, плачьте, рыдайте погромче. Понимаете?
-- Очень хорошо.
Далее сцена разыгрывалась по этому быстро составленному сценарию. Молодая девушка стала пронзительно кричать, а оба искателя приключений выстрелили из карабина и револьверов и бросились к асиендадо, которого поспешили освободить от связывающих его пут, возвратили ему свободу движений, сняли повязку с глаз и освободили рот от платка.
Дон Сильва приподнялся и огляделся вокруг. Первое, что он увидел, была его дочь, растерзанная, в полубесчувственном состоянии, привязанная к дереву и истерично рыдавшая. Двое мужчин поспешно старались освободить ее. Асиендадо возвел глаза к небу и мысленно поблагодарил Всемогущего за Его милости.
Донья Анита была немедленно освобождена. Она подбежала к отцу, бросилась ему в объятия, обхватила руками его шею и спрятала на его груди свое лицо, невольно покрасневшее от стыда за ту недостойную проделку, в которой она согласилась участвовать, чтобы обмануть старика.
-- Бедное, дорогое дитя! -- проговорил он со слезами на глазах. -- Я за тебя, и только за тебя дрожал всю эту ночь, пока мы плыли по реке.
Донья Анита не нашлась, что ответить. Она почувствовала, что ласковые слова отца звучат для нее упреком.
Дон Марсиаль и Кукарес сочли этот момент благоприятным и приблизились, держа в руках свои еще дымящиеся карабины.
Увидев их, асиендадо сразу их узнал, тень набежала на его лицо. Неясное подозрение зародилось в его душе. Он окинул обоих проницательным взглядом, перевел взгляд на дочь и поднялся, нахмурившись, с дрожащими губами и не произнеся ни слова.
Тигреро смутился от этого молчания. Он совсем не ожидал подобного приема. Но после той услуги, которую, как считалось, он оказал асиендадо, он счел себя вправе первым обратиться к дону Сильве.
-- Я счастлив, -- начал он, запинаясь и подыскивая слова, -- что встретил вас здесь. Я, благодарение Богу, получил возможность вызволить вас из рук краснокожих.
-- Я вам благодарен, сеньор дон Марсиаль, -- сухо ответил асиендадо, -- при вашей храбрости этого и следовало ожидать. Вам предопределено спасти сначала дочь, а затем такую же услугу оказать и отцу. Судьба назначила вам, я вижу, быть освободителем всего моего семейства. Примите мою искреннейшую благодарность.
Эти слова были произнесены с такой иронией, что Тигреро почувствовал, будто его точно что-то ужалило, он не нашелся, что ответить, и только неловко поклонился, чтобы скрыть свое замешательство.
-- Отец, -- вкрадчиво вступила донья Анита, -- дон Марсиаль рисковал из-за нас своей жизнью.
-- Да я его и благодарю, -- отвечал дон Сильва. -- Должно быть, схватка была жаркая. Краснокожие что-то чересчур быстро удрали. Убитых не было?
Говоря это, асиендадо с притворным изумлением оглядывался вокруг себя.
Дон Марсиаль выпрямился и опять подошел к дону Сильве.
-- Сеньор дон Сильва де Торрес, -- начал он твердым голосом, -- судьба вновь свела нас, можно сказать, с глазу на глаз, позвольте же мне воспользоваться случаем и заявить вам, что едва ли среди ваших друзей найдется человек, столь преданный вам, как я.
-- Вы это и доказали, кабальеро.
-- Оставим это! -- перебил живо дон Марсиаль. -- Теперь вы свободны и можете действовать как вам угодно. Так говорите, приказывайте, чего вы желаете от меня. Я готов сделать для вас все, лишь бы показать, как я счастлив, как ценю ваше расположение.
-- Вот это я понимаю, кабальеро, и отвечу вам откровенно. Важные причины заставляют меня вернуться во французскую колонию Гетцали, в которой я находился в то время, когда индейцы так коварно похитили нас.
-- Когда вам угодно будет отправиться?
-- Сейчас же, если это возможно.
-- Все возможно, кабальеро. Но я должен предупредить вас, что мы находимся почти в ста двадцати милях от Гетцали, отделяет нас от нее дикая пустыня, лошадей достать здесь очень трудно, а пешком мы не можем пройти это расстояние, несмотря на все наше желание.
-- Особенно моя дочь, не правда ли? -- заметил дон Сильва с ядовитой усмешкой.
-- О! -- отвечал, не смущаясь Тигреро. -- Да, особенно сеньорита.
-- Ну, так как же быть? Мне непременно нужно вернуться туда вместе с дочерью, -- дон Сильва произнес последние слова с особым ударением, -- и притом как можно скорее.
Тигреро говорил неправду, уверяя дона Сильву, что они находились в ста двадцати милях от колонии. До нее было едва семьдесят пять миль, но в такой стране, как Сонора, и пятнадцать миль являлись бы непреодолимым препятствием для того человека, который не привык к жизни в пустыне и не научился переносить ее лишения. Хотя дон Сильва и путешествовал обычно с полнейшим комфортом, какой только можно обеспечить в этих местах, но все же он знал, если не по опыту, то понаслышке, обо всех трудностях, которые встречаются на подобном пути, о препятствиях, возникающих на каждом шагу. Решение свое он принял, не беря в расчет всего вышесказанного.
Дон Сильва, как и большее число его соотечественников, был одарен страшным упрямством. Раз он решил что-нибудь, то чем больше препятствий вставало на пути к исполнению задуманного, тем больше разгоралось у него желание во что бы то ни стало довести дело до успешного конца.
-- Слушайте, -- обратился он к дону Марсиалю, -- я буду откровенен с вами. Думаю, что не скажу вам новости, если сообщу, что готовится свадьба моей дочери с графом де Лорайлем. Свадьба эта состоится, клянусь вам, что бы там ни говорили и каких бы препятствий ни ставили нам разные лица. Теперь же я желаю испытать вашу преданность, о которой вы сейчас говорили.
-- Говорите, сеньор.
-- Вы пошлете своего товарища к графу де Лорайлю. Он успокоит его на наш счет и известит его о нашем скором прибытии.
-- Хорошо.
-- Вы распорядитесь?
-- Немедленно.
-- Благодарю. Теперь, что касается лично вас, то вы вольны покинуть нас или сопровождать, если вам будет угодно. Но, прежде всего, нам нужны лошади, оружие и особенно провожатые. Я нисколько не боюсь вновь попасть в руки краснокожих нехристей, хотя, быть может, нам и не удастся так легко отделаться от них, как сегодня.
-- Оставайтесь здесь. Через два часа я вернусь с лошадьми, что же касается провожатых, то я постараюсь достать вам их, но ручаться за успех не могу. Если вы позволите, я провожу вас до самого графа. Надеюсь, что пока я буду иметь счастье находиться в вашем присутствии, мне удастся доказать вам, что вы ошибались относительно меня.
Эти слова были произнесены так задушевно, что тронули асиендадо.
-- Что бы ни произошло, -- ответил он, -- я остаюсь вам благодарен. Вы окажете мне неоценимую услугу, за которую я вам вечно буду признателен.
Дон Сильва вырвал листок из своей записной книжки, написал на нем несколько слов карандашом, свернул его и вручил Тигреро.
-- Уверены ли вы в этом человеке? -- спросил он его.
-- Как в самом себе, -- отвечал уклончиво дон Марсиаль. -- Будьте уверены, он проникнет к самому графу.
Асиендадо наклонил голову в знак своего полного удовлетворения. Тигреро приблизился к Кукаресу.
-- Слушай, -- громко проговорил он, обращаясь к нему, -- требуется, чтобы ты в два дня передал это письмо начальнику гарнизона Гетцали... Понимаешь меня?
-- Вполне! -- подтвердил леперо.
-- Отправляйся, и да хранит тебя Бог... Через четверть часа за тем холмом, -- быстро прибавил он, понизив голос;
-- Понимаю, -- ответил тот, наклонив голову.
-- Возьми эту пирогу, -- продолжал Тигреро.
Если у асиендадо и шевельнулись какие-либо подозрения относительно намерений Тигреро, то они окончательно рассеялись, когда он увидел, что Кукарес прыгнул в пирогу, схватил весло и удалился, даже не обменявшись с Тигреро знаком, ни разу не обернувшись.
-- Ну вот, первая часть ваших распоряжений исполнена, -- начал Тигреро, возвратившись к дону Сильве. -- Теперь перейдем ко второй. Возьмите мои пистолеты и мой кинжал, в случае тревоги вы сможете защищаться. Я оставлю вас здесь. Прошу вас, не отходите далеко. Часа через два, не позже, я вернусь.
-- Так что, вы знаете, где найти лошадей?
-- Разве вы забыли, что в пустыне я как у себя дома? -- отвечал Тигреро с улыбкой. -- Скоро вы увидите, что я не хвастаюсь. До свидания.
И он удалился твердыми шагами в направлении, противоположном тому, куда поплыл Кукарес.
Но как только он скрылся из глаз дона Сильвы за густой группой прибрежных деревьев, то сразу круто повернул, обошел стороной и очутился опять на берегу, немного выше того места, где оставил дона Сильву с дочерью.
Кукарес, ожидая его, сидел, небрежно прислонившись к стволу дерева, и курил папиросу.
-- Ну, некогда болтать, надо делать дело, -- начал, приблизившись к нему, Тигреро. -- Время не ждет.
-- Я слушаю.
-- Видишь ты этот бриллиант? -- и он показал ему на массивное кольцо, стягивающее его галстук и украшенное бриллиантом чистейшей воды.
-- Он стоит тысяч шесть пиастров, -- оценил его леперо взглядом знатока.
Дон Марсиаль протянул ему бриллиант:
-- Дарю его тебе.
Леперо взял его и сжал в руке.
-- Что надо делать?
-- Прежде всего, возвратить мне записку.
-- Вот она.
Дон Марсиаль взял ее и разорвал на мелкие кусочки.
-- А теперь? -- вновь спросил Кукарес.
-- А теперь у меня для тебя есть другой такой же бриллиант. Ты меня понимаешь?
-- Что ж, я его возьму.
-- Но с одним условием.
-- Я знаю, с каким, -- ответил Кукарес, утвердительно кивая головой.
-- Ты принимаешь это условие?
-- Разумеется. Никогда уже он не будет становиться вам поперек дороги.
-- Хорошо, но ты знаешь, что я требую доказательств.
-- И вы получите их.
-- Тогда до свидания.
Оба товарища расстались, очень довольные тем, что поняли друг друга с полуслова.
Мы уже видели, каким образом Кукарес исполнил поручение, возложенное на него доном Сильвой де Торресом.
После описанного краткого разговора с Кукаресом дон Марсиаль принялся разыскивать лошадей.
Часа через два он уже возвращался и не только вел с собой двух великолепных коней, но откуда-то достал и двух пеонов, или выдававших себя за таковых, которые должны были служить провожатыми.
Асиендадо вполне оценил великодушие дона Марсиаля и, хотя манеры и вид его телохранителей не внушали особого доверия, он тепло благодарил Тигреро за участие и за старания сделать путешествие по возможности менее тяжелым. Он с большим аппетитом позавтракал задней лопаткой лани, орошенной пульке -- и то, и другое также достал откуда-то предусмотрительный дон Марсиаль. Когда завтрак кончился, небольшой отрад, довольно хорошо вооруженный, двинулся в путь по направлению к колонии Гетцали, куда дон Сильва при благоприятных обстоятельствах рассчитывал добраться за три дня.