На башне церкви святого Франсиско только что пробило пять часов вечера, в воздухе висел густой сырой туман, столь обычный в зимнее время в Буэнос-Айресе.
Улица Торговли, на которой, несмотря на ее название, вовсе не было ни торговли, ни торговых людей, была почти совершенно безлюдна. В числе немногих прохожих было двое мужчин, поспешно направлявшихся к реке. Первый из них был одет в короткий синий плащ, подобный тем, какие некогда носили испанские кабальеро и благородные венецианцы; второй был укутан в длинный белый бурнус, доходивший ему до самых пят.
-- Поспешим, дорогой господин, поспешим, уже становится поздно! -- сказал первый из них второму.
-- Если б мы вышли раньше, нам не пришлось бы идти так быстро! -- отвечал тот, перехватив под мышку большую трость с золотым набалдашником, которую он нес в руке, стараясь поспевать за своим спутником.
-- Я не виноват, климат Ла-Платы капризнее ребенка, он меня подвел. Всего лишь два часа назад, все небо было ясно, и я рассчитывал на добрых полчаса хороших сумерек; вдруг все изменилось, небо затмилось, и все мои расчеты не оправдались. Но не беда, теперь мы уже близко.
-- Позволь мне сказать тебе два слова, мой милый Мигель.
-- Да, только не останавливайтесь, в чем же дело?
-- Знаешь, я очень боюсь, и не без основания, поверь мне...
-- Ах, сеньор, две вещи вечно неразлучны с вами.
-- Какие, милый Мигель?
-- Неистощимый запас всяких прилагательных и весьма крупная доза трусости, которую вам не переварить за всю вашу жизнь.
-- Да, да, что касается первого, то этим я горжусь, это доказывает мои обширные познания в нашем богатом оборотами наречии, что же касается второго, то это появилось у меня в ту пору, когда почти все мы были поражены этим недугом в Буэнос-Айресе, и...
-- Молчите! -- прервал дон Мигель, когда они приблизились к концу улицы Балькарсе. Затем они уж молча и покойно продолжали путь вплоть до реки, где в самом начале улицы Кочабамба остановились у дверей маленького дома.
-- Оглянитесь осторожно и посмотрите, не идет ли кто за нами! -- сказал дон Мигель.
Трость с драгоценным набалдашником немедленно упала на землю и покатилась назад, по обыкновению дона Кандидо Родригеса, когда он желал обозреть местность.
-- Никого, милый мой Мигель! -- сказал он, поднимая трость. Молодой человек вытащил из кармана ключ и, отворив им дверь, пропустил вперед своего спутника, а затем вошел и сам. Дверь он снова запер на ключ и положил его в карман.
Дон Кандидо вдруг стал бледнее своего белого шарфа.
-- Что это значит? -- прошептал он. -- Что это за таинственный дом, куда ты меня привел?
-- Да это дом, как все другие, мой добрый сеньор! -- сказал дон Мигель, проходя через сени в прихожую. Дон Кандидо следовал за ним по пятам.
-- Подождите здесь, дон Кандидо, -- сказал дон Мигель. Он прошел в смежную комнату, где стояла одна из тех кроватей, взобраться на которые можно с помощью лесенки, он приподнял перины, чтобы удостовериться, что там никто не спрятан; после этого он прошел и в другие комнаты и всюду повторил ту же операцию. Основательно осмотрев весь дом и не опасаясь теперь иметь непрошеного свидетеля, он вышел наконец на двор и с помощью лестницы забрался на крышу. До наступления ночи оставалось не более пятнадцати минут.
Дон Мигель окинул пристальным взглядом расстилавшуюся перед ним местность. Вокруг не было ни малейшей возвышенности, как раз напротив красовалась прекраснейшая вилла, а дальше раскинулся пустырь и кустарник, которым начиналась улица Сан-Хуан, направо виднелись развалины какого-то здания и старый заброшенный дом, смотревший на баранку [Барраика -- овраг, ложбина, промытая водой.], куда выходило небольшое кухонное окно, дон Мигель разглядел все это в один момент.
-- Мой уважаемый, любезный и любимый дон Кандидо! -- крикнул он.
-- Мигель! -- отозвался профессор дрожащим голосом.
-- Настало время работать и, главное, не трусить! -- продолжал молодой человек, видя, что дон Кандидо бледнее полотна.
-- Но, Мигель, весь этот дом... и это уединение! Эта таинственность! Ведь при таких условиях само положение мое как тайного чиновника его превосходительства, господина министра...
-- Сеньор дон Кандидо, ведь вы распространили весть о возвращении Ла Мадрида.
-- Ах, Мигель! Мигель!
-- То есть вы сообщили об этом мне, а такое передать одному или нескольким все равно.
-- Ты меня не погубишь, Мигель! -- воскликнул злополучный дон Кандидо, готовый броситься на колени перед Мигелем.
-- Конечно, нет, чтобы спасти вас, я выхлопотал вам должность, которую многие купили бы за сто тысяч пиастров.
-- Да, и за это я отдам тебе мою бурную, сиротскую, страдальческую жизнь! -- воскликнул он, целуя дона Мигеля.
-- Именно это я и хотел услышать от вас еще раз. А теперь за работу, всего на пять минут!
-- Хоть на год, хоть на два, мне все равно!
-- Ну, полезайте! -- сказал дон Мигель, указывая на лестницу.
-- Чтобы я лез на крышу?
-- Ну, да, на крышу.
-- Но что я там должен делать?
-- Да полезайте!
-- Но нас могут увидеть.
-- Фу, ты черт! Вы только полезайте!
-- Вот, я на крыше.
-- И я тоже, -- сказал молодой человек, в два прыжка очутившись подле своего бывшего учителя, -- ну, теперь сядем!
-- Но, друг мой...
-- Сеньор дон Кандидо!
-- Ну, ну, Мигель, я сел.
Молодой человек достал из кармана листок бумаги, компас и карандаш и, разложив бумагу на крыше, сказал голосом, не допускавшим возражения:
-- Ну, сеньор дон Кандидо, за десять минут вы нарисуете мне план окрестностей этого дома. За десять минут, слышите вы? Хотя бы крупными штрихами, деталей мне не нужно, только расстояние и границы. Через десять минут спуститесь в прихожую, я буду там.
Холодный пот вдруг выступил на лбу дона Кандидо: по мере того как эта сцена становилась более и более таинственной, ему казалось, что все кинжалы Мас-Орки направлены на его горло, в то же время он чувствовал себя смущенным при мысли, что своим необдуманным признанием предал себя в руки Мигеля.
Хотя дон Кандидо был весьма посредственным чертежником, но то, что требовалось от него, было так просто и не трудно, что менее чем за десять минут все было готово.
Он спустился вниз как раз в то время, когда все погрузилось во мрак.
-- Готово? -- спросил дон Мигель, выйдя к нему на встречу.
-- Да, готово, надо только перевести все начисто и сверить.
-- Я попрошу вас закончить все этой ночью, чтобы я получил план до десяти часов утра.
-- Хорошо, Мигель, а теперь, конечно, мы уйдем из этого дома, не правда ли?
-- Да, нам здесь больше делать нечего! -- сказал дон Мигель, выходя в совершенно темную прихожую.
Но в тот момент, когда он собирался сунуть ключ в замок, кто-то снаружи вставил в него ключ, дверь отворилась так быстро, что дон Кандидо едва успел прижаться к стене, а дон Мигель отступить на шаг и засунуть руку в карман своего камзола.
Впрочем, это движение было скорее инстинктивное, так как он знал, что с минуты на минуту дверь отвориться и в нее войдет одна, а может быть и несколько нарядных женщин, но увидеть мужчину он никак не ожидал.
А между тем пришел именно мужчина.
Дон Мигель вооружился тем своеобразным оружием, описать которое мы не можем, так как сами его не видали, но с помощью которого он так удачно уложил на месте двоих солдат, спасая жизнь дону Луису.
Мужчина, заперев за собой дверь, спрятал ключ в карман.
Дон Кандидо дрожал всем телом, в передней было темно, как в бездне.
Поворачиваясь, чтобы пройти в комнату, вновь мужчина задел плечом грудь дона Кандидо и отскочил в другой угол сеней.
-- Кто тут? -- воскликнул он грозным и сильным голосом, выхватывая нож, острый конец которого почти коснулся груди дона Кандидо.
Гробовое молчание было ответом.
-- Кто тут? -- повторил он. -- Отвечайте сейчас же, не то я вас убью, как унитария, лишь они расставляют сети защитникам святого дела федерации!
Ответа не было.
-- Кто вы такой? Отвечайте скорее, не то я убью вас, -- продолжал он, не делая, однако, ни шагу вперед, а осторожно пробираясь к двери, вытянув перед собой руку с ножом.
-- Я ваш покорнейший слуга, мой уважаемый и дорогой сеньор, хотя и не имею чести знать вас, но все же глубоко вас уважаю! -- вымолвил дон Кандидо таким тоненьким и дрожащим голоском, что сразу внушил Пришедшему смелость, которой тому явно не доставало.
-- Кто вы такой?
-- Я ваш покорнейший слуга.
-- Как ваше имя?
-- Будьте добры, прекраснейший сеньор, отоприте дверь и позвольте мне уйти.
-- А, вы не называете вашего имени, значит вы унитарий, шпион!
-- Нет, уважаемый сеньор, я был бы рад, если бы меня повесили за славного восстановителя закона, губернатора и генерала провинции Буэнос-Айрес, уполномоченного во всех внешних сношениях федерации, дона Хуана Мануэля Росаса, славной сеньоры доньи Энкарнасьои Эскурра, которая покоится теперь на кладбище, отца федеральной сеньориты, доньи Мануэлиты дель Росас и Эскурра, отца славного федерального сеньора дона Пруденсио, дона Эрвасио, дона...
-- Да скоро вы кончите, черт вас побрал?! Я спрашиваю ваше имя.
-- Я рад бы также умереть за вас и вашу уважаемую семью. Есть у вас семья, мой дорогой сеньор?
-- Вот я вам дам сейчас семью! Увидите!
-- Что я увижу? -- спросил дон Кандидо, едва живой от страха, с трудом держась на ногах.
-- Ну, хлопайте в ладоши.
-- Мне хлопать в ладоши?
-- Ну живо, живо, не то я убью вас!
Дон Кандидо не заставил дважды повторять угрозу и принялся хлопать в ладоши, не понимая смысла этой пантомимы.
Как только мужчина убедился в том, что его противник безоружен, он тотчас же наскочил на него и, приставив нож к его груди, сказал:
-- Признавайтесь мне сейчас же, ради которой из них вы ходите сюда, не то я пригвозжу вас к этой стене!
-- Ради которой из них?
-- Ну, да, ради Андреа?
-- Ради Андреиты?..
-- Да перестаньте! Может, вы ходите сюда ради Хертрудис?
-- Но, сеньор, я не знаю ни Андреа, ни их уважаемой семьи, ни...
-- Ну, признавайтесь, не то я убью вас!
-- Нет, признавайтесь сами, ради которой вы пришли сюда, не то я размозжу вам череп! -- произнес над самым его ухом звучный мужской голос, в то же мгновение чья-то сильная рука
схватила правую руку незнакомца, и он почувствовал легонький удар в голову каким-то очень тяжелым оружием.
Человек, так неожиданно явившийся из мрака, был не кто иной, как дон Мигель, который оставался безмолвным свидетелем этой комичной сцены до тех пор, пока он счел нужным положить конец этому представлению.
-- Караул!
-- Молчать, или я тотчас отправлю вас ко всем чертям! -- повелительно произнес молодой человек, нанося своим оружием удар более сильный.
-- Ах, пощадите! Пощадите! Ведь я священник, я лучший федералист, священник Гаэте! Не совершайте святотатства, не проливайте мою кровь!
-- Ваше преподобие, бросьте ваш нож!
-- Отдайте его мне! -- воскликнул дон Кандидо, отыскивая ощупью нож, который так напугал его.
-- Отдайте нож!
-- Я его отдал, -- отвечал Гаэте, -- пустите же меня, я вам сказал, что я священник!
-- Так для которой же из них вы ходите сюда, преподобный отец? -- передразнил его слова дон Мигель.
-- Я?
-- Да, вы! Дурной священник, поганый федералист и подлый человек, которого мне следовало бы сейчас же раздавить, как гада, но чью кровь я не хочу пролить, чтобы не почувствовать ее гнусного запаха. Дрожишь, подлец, а завтра ты, как змея, подымешь свою голову, чтобы узнать лицо того человека, который заставил тебя дрожать сегодня, ты в своей церкви Святого Духа проповедуешь лишь зло, призывая народ к убийству унитариев!
-- О, пощадите! Пощадите! Пустите! -- вопил монах, обезумев от страха.
-- На колени, мерзавец! -- крикнул дон Мигель, застав священника стать на колени.
-- Стой так! -- приказал он. -- Апостол нового культа крови и убийства, которым вы теперь так нагло оскверняете священные слова -- братолюбие, свободу и справедливость! Стой так, священник-убийца! Стой на коленях и кайся!
И он с силой потряс почти бесчувственного от испуга священника.
-- Теперь ты можешь встать! -- сказал дон Мигель.
-- Нет, нет, пощадите меня!
-- Пощадить?! Да разве вы признаете пощаду, вы, проповедники кровавой политической ереси, называемой святой федерацией?
-- Пощадите!
-- Вставай, мерзавец!
-- Сеньор!
-- Отдай мне ключ от двери.
-- Вот он! Только не убивайте меня.
Не отвечая, дон Мигель втолкнул его в комнату и запер за ним дверь.
-- Ну, скорее теперь! Где вы, дон Кандидо?
-- Здесь! -- отозвался со двора старик.
-- Пойдемте!
-- Уйдем, уйдем скорей из этого дома! -- воскликнул профессор чистописания, хватая под руку дона Мигеля.
Но опять в тот момент, когда он собирался вставить ключ в замок, кто-то опередил его снаружи.
-- Силы небесные! -- испуганно воскликнул дон Кандидо.
-- Оставайтесь на улице и не входите в дом! -- шепнул дон Мигель почти что на ухо той, которая только что открыла дверь и которую он сразу же узнал, как, впрочем, и троих других следовавших за ней.
Вытащив на улицу бедного дона Кандидо, который едва держался на ногах от страха, он запер дверь и, вручив ключ той особе, с которой говорил, прибавил:
-- Для меня очень важно, чтобы вы не возвращались раньше чем через четверть часа: священник Гаэте в доме.
-- Священник Гаэте! О Боже! Какой ужас!
-- Не бойтесь, вам ничто не угрожает, но если вы теперь отворите дверь, то он последует за мной, а это нежелательно для меня. Вернувшись, убедите его в том, что совершенно не знаете кто я такой. Поняли меня?
-- Да, да, я понимаю, сеньор...
-- Ни слова! -- поспешно прервал он. -- Знайте, что одно неосторожное слово обо мне будет дорого стоить вам, донья Марселина. Я уверен, что вы будете молчаливы, как могила, и мы всегда будем с вами друзьями, а потому, пока священник Гаэте отдыхает от волнений, вы с вашими племянницами вернитесь в лавки и купите там что-нибудь. С этими словами он сунул в руку донье Марселине сверточек банковых билетов. Перейдя через улицу, дон Мигель отыскал дона Кандидо, который дрожа всем телом ожидал его, прислонившись к стене красивой дачи, взяв под руку, он поспешно потащил его за собой -- вскоре оба скрылись во мраке безлюдной улицы Кочабамба.