Глава XI.

Как встретились "Задорный" и "Сан-Хуан-Батиста"

Мы оставили "Задорный" с убранными главными парусами, между тем как его раскачивало во все стороны разъяренными волнами, исполинские гребни которых то и дело перекатывались через палубу.

Ураган бушевал двое суток. Все усиливаясь, он наконец достиг таких размеров, что были вынуждены убрать все паруса до единого и закрепить все снасти, какие только можно, чтобы спасти их от действия бури. Случай весьма редкий в морском деле: корабль только и держался, что на руле, которым едва могли управлять четверо самых сильных моряков из всего экипажа.

"Задорный" так и подбрасывало; на палубе нельзя было держаться от волн, которые ежеминутно бешено устремлялись через нее. Измученные матросы стали глухо роптать, и офицерам стоило величайшего труда сдерживать их недовольство.

Экспедиция начиналась неудачно; уже поговаривали о роковом тринадцатом числе и благодаря суеверию матросов недовольство грозило принять очень серьезные размеры.

Один капитан Медвежонок Железная Голова и его помощники, Олоне, Польтэ и еще два-три человека оставались холодны и спокойны. Обратив взгляд на небосвод, они с уверенностью выжидали конца урагана.

На третьи сутки, в восемь часов утра, буря как будто стала стихать, ветер заметно спал, хотя море еще бешено выбрасывало свои волны на необъятную высоту и стремительно обрушивалось на корабль. В девять часов уже можно было воспользоваться ветром, а в поддень "Задорный" ходко шел вперед под несколькими парусами.

В первый раз по происшествии трех суток на "Задорном" могли делать наблюдения по солнцу и определить положение судна!

Оказалось, что оно находится совсем рядом с Сент-Кристофером, прямо на пути следования европейских кораблей, направляющихся к острову или возвращающихся от его берегов.

Экипаж снова повеселел. С обычной беспечностью моряков матросы сами подтрунивали над паникой, которая было овладела ими, между тем как готовили оружие к бою и вновь водворяли на корабле порядок и чистоту, разумеется упущенные из виду во время шторма. Теперь у этих людей только речи и было, что о доле добычи, на которую они рассчитывали, да о тех богатствах, которые они захватят.

Часам к четырем пополудни Пьер Легран стоял на вахте и расхаживал между ютом и грот-мачтой, то наблюдая за парусами, то глядя на море, которое стихало все более и более, и по временам бросая взгляд на нактоуз, когда вдруг дозорный на верхушке фок-мачты крикнул:

-- Корабль!

Пьер Легран кинулся на бак.

-- Эй, дозорный! -- крикнул он, образовав руками нечто вроде рупора.

-- Есть, -- ответил матрос.

-- Где видишь корабль?

-- От штирборта милях в четырех под ветром.

-- Судно трехмачтовое?

-- Нет, настоящий двухмачтовик с низкой кормой. Это бриг!

-- Предупреди-ка командира, малый, -- обратился старший капитан к Александру, стоявшему возле него с боцманским свистком в руках.

Александр передал приказание матросу, который тотчас исчез в люке на юте.

-- Куда направляется бриг? -- продолжал расспрашивать Пьер Легран.

-- Идет на нас, -- ответил дозорный, -- он уже заметил фрегат.

-- Ты уверен, что заметил?

-- Так точно; он взял к ветру на два румба.

-- Видно, "испанец".

В это мгновение на палубу поднялся командир с длинной подзорной трубой через плечо.

Он пристально поглядел на ту точку горизонта, где должен был находиться замеченный корабль, потом, не говоря ни слова, быстро влез на выбленки и вмиг очутился на грот-марселе, а с него поднялся на вершину брам-стеньги, поднял подзорную трубу и стал смотреть.

Весь экипаж стоял на палубе молча и неподвижно.

Волшебное слово "корабль", точно гальванический ток, оживило самых ленивых и беспечных. Корабль -- это означает добычу, поживу, быть может богатство, но уж наверняка бой с непримиримыми врагами. Разумеется, жадное нетерпение флибустьеров все разгоралось, пока командир хладнокровно рассматривал во всех подробностях замеченное судно.

Прошло несколько минут. Наконец Медвежонок Железная Голова медленно спустился назад на палубу.

-- Братья, -- сказал он, сняв шляпу, -- это судно -- испанский бриг; он сейчас повернул на другой галс, но с Божьей помощью мы догоним его до заката: он далеко не так легок на ходу, как мы. Господин лейтенант, распорядитесь, чтобы пуститься за ним в погоню.

Маневр был исполнен с необычайным усердием и похвальной быстротой.

В несколько минут "Задорный" покрылся парусами и вскоре рассекал носом волны со стремительностью морской чайки.

Удостоверившись, что приказание его было правильно понято и исполнено, командир вернулся в свою каюту в сопровождении Польтэ и Олоне.

"Задорный" был едва ли не лучшим ходоком из всех французских, английских, голландских и испанских судов, которые в ту эпоху бороздили Атлантический океан по всем направлениям.

И в этот раз он не ударил лицом в грязь. Как ни хитрил, как не менял галс, как ни вертелся и поворачивал несчастный бриг, за которым гнался фрегат Медвежонка, ничто не помогло; он был вынужден признать себя побежденным.

Вскоре он уже показался на небосклоне белым пятнышком с величину крыла чайки; потом пятно стало расти, стали различимы паруса, затем корпус, и часам к шести вечера бриг находился не более чем в полумиле от грозного корсара.

Впрочем, сознавая невозможность спастись от когтей хищника, бриг покорился своей участи с тем героическим спокойствие, которым во все времена отличались испанцы, фаталисты по природе, пропитанные восточным духом покорности судьбе вследствие восьмивекового рабства под игом мавров.

Бриг убрал почти все паруса, которые распустил было сначала, и храбро продолжал свой путь под малыми парусами.

Медвежонок опять появился на палубе и, поднявшись на шканцы, взял в руки рупор.

-- Все по местам! К бою! -- скомандовал он.

-- Все готовься к бою! -- повторил Олоне.

Немедленно на палубе и на батареях все пришло в движение, гренадеры и самые искусные стрелки взобрались на мачты; потом все стихло, и мертвое молчание водворилось на фрегате.

-- Командир! -- сказал Олоне. -- Все готово, каждый на своем месте.

Пьер Легран с фитилем в руках неподвижно стоял у пушки на баке, устремив взгляд на командира.

Тот подал знак. Пьер Легран поднес фитиль.

Грянул выстрел, и в то же мгновение флибустьерский флаг величественно взвился над фрегатом.

Флаг этот, как удостоверяют все сочинения о флибустьерстве, голубой, белый и красный, имел в точности такое же расположение полос, как на нынешнем национальном флаге Франции.

Только на белой полосе командир "Задорного" велел изобразить черную медвежью голову в натуральную величину, пользуясь преимуществом флибустьеров помещать, если им заблагорассудится, герб, разъясняющий их имя, на флаге собственного судна.

Пушечный выстрел был только угрозой, никакого ядра не пронеслось над волнами. Однако эту угрозу вполне правильно истолковали на бриге: большой испанский флаг мгновенно поднялся на корме, и радостное "ура!" экипажа "Задорного" погребальным звоном отдалось в ушах испанцев.

Между тем погоня все продолжалась; вскоре "Задорный" поймал в паруса свежий порыв ветра и очутился рядом с бригом, на расстоянии слышимости голоса.

-- Эй, на судне! -- крикнул Медвежонок в рупор.

-- Эй! -- тотчас отозвались с брига.

-- Ложись в дрейф или потоплю!

Приказание флибустьера на бриге исполнили с быстротой, похожей на волшебство.

Фрегат шел вперед еще несколько минут, потом также лег в дрейф.

Два судна находились на расстоянии неполного ружейного выстрела.

Тут Медвежонок приступил к продолжению на минуту прерванного разговора.

-- Название и водоизмещение брига? -- спросил он.

-- "Сан-Хуан-Батиста" в триста пятьдесят тонн.

-- С каким грузом?

-- Индиго, кофе, слитки серебра и сплющенная серебряная посуда.

При этом блистательном перечислении богатств, заключавшихся в трюмах брига, радостный трепет пробежал по рядам флибустьеров.

-- Откуда и куда идете? -- продолжал спрашивать Медвежонок.

-- Из Картахены в Кадис прямым путем.

При упоминании о Картахене командир едва удержался от удивленного жеста.

-- Сколько времени вы в пути?

-- Мы вышли из Картахены одиннадцать дней назад.

-- Пришлите лодку с капитаном.

Этот маневр был исполнен гораздо медленнее первого. Испанцы страшно боялись флибустьеров, которых буквально считали исчадиями ада; однако приходилось покоряться.

На воду спустили шлюпку, в нее сошли несколько человек, хотя и с очевидным неудовольствием, потом они отчалили от брига и направились к корсару, отдаляя всеми возможными мерами страшную минуту встречи с противниками.

Командир "Задорного" обратился к своему экипажу со словами:

-- Пусть каждый остается на своем месте. Ни криков, ни ропота: я хочу, чтобы величайший порядок и глубокая тишина царили на фрегате в течение всего времени, пока на нем будет оставаться испанский капитан. Боцман, -- продолжал Медвежонок, -- поставьте четырех человек у трапа на штирборте. Покажем этим гордым испанцам, что и мы знаем морские обычаи. Да быть наготове бросить канат, как только подойдет шлюпка.

Несмотря на преднамеренную медлительность, за которую всякий другой флибустьерский предводитель заставил бы дорого поплатиться, шлюпка с испанского брига в конце концов все-таки достигла фрегата.

Капитан, который правил рулем, был человек лет сорока, с мелкими и ничем особенным не приметными чертами лица, на котором было разлито выражение грусти и глубочайшего уныния.

Он один взошел на фрегат. Ему отдали воинские почести. Испанец ответил с улыбкой, исполненной горечи, и направился к командиру фрегата, который со своей стороны спустился со шканцев и шел к нему навстречу.

-- Э-э! -- вскричал Медвежонок с движением дружеского удивления. -- Да это, кажется, дон Рамон де Ла Крус, если не ошибаюсь.

-- Увы, благородный командир, -- ответил тот со смиренным поклоном, -- опять я.

-- Опять? Уж не укор ли это, капитан?

-- Он относится лично ко мне, командир. Видно, судьбой так определено, что я не могу совершить ни одного перехода, не будучи захваченным вами в плен. Я сетую на судьбу, а не на вас.

-- Действительно, мы встречались чуть ли не три раза.

-- Четыре, командир.

-- Вы думаете?

-- Увы! Уверен, -- со вздохом ответил дон Рамон.

-- Положим, четыре! Итак, в знак уважения к старому знакомому я прошу сказать мне, что могу сделать для вас.

-- Только одно, командир.

-- Вернуть вам ваше судно, не так ли?

-- Увы!

-- К несчастью, это невозможно. Но Бог мне свидетель, я желаю облегчить вашу участь... Постойте, кажется, я при-

думал средство. Есть ли на корабле что-нибудь, принадлежащее лично вам?

-- Увы! Все мое состояние.

-- Как так?

-- Индиго и кофе -- моя собственность.

-- Какая опрометчивость.

-- Теперь я и сам это вижу.

-- Впрочем, кто знает! Сколько стоила вам покупка этого индиго и кофе?

-- Пять тысяч пиастров, все мое состояние.

-- Гм! Сумма крупная... Все равно, что сказано, то сказано! Я покупаю у вас индиго за шесть тысяч пиастров от своего имени и от имени своих товарищей; сверх того я уполномочиваю вас взять две лодки, в которые вы сложите все ваши собственные вещи, равно как и те, что принадлежат членам вашего экипажа. Сколько их?

-- Четырнадцать, благородный командир, -- ответил капитан с растерянным видом, -- да еще два матроса, которых я взял пассажирами при выходе из Картахены.

-- Стало быть, шестнадцать человек. Возьмите еще пресной воды и съестных припасов на восемь дней, десять ружей, восемь пистолетов и сто пятьдесят зарядов пороха, чтобы иметь возможность защищаться в случае необходимости; вы находитесь поблизости от Антильских островов, стало быть, если не сумеете добраться до испанских владений, то уж решительно судьба против вас. Впрочем, для большей верности, на тот случай, если бы вы наткнулись на какого-нибудь корсара с Черепахи или из Пор-Марго, я снабжу вас пропуском. Довольны вы теперь?

-- О, командир! -- вскричал капитан со слезами в голосе, целуя руки флибустьера, несмотря на его сопротивление. -- Я навеки остаюсь у вас в долгу. Чем могу я отплатить вам?

-- Рассказывая вашим соотечественникам, любезный дон Рамон, что флибустьеры вовсе не такие дьяволы, какими кажутся, что и у них есть сердце, как у других людей. А теперь послушайтесь моего совета.

-- Я готов на все.

-- Постарайтесь больше мне не попадаться.

-- Говоря по правде, -- наивно воскликнул дон Рамон не то со смехом, не то со слезами, -- если уж суждено мне быть захваченным в плен в пятый или, вернее, в шестой раз, я скорее предпочел бы, чтобы это было проделано вами, нежели кем-нибудь другим.

-- Благодарю. Пока будут переносить в лодки вашу поклажу, пойдемте перекусить в мою каюту, капитан, и потолкуем.

-- К вашим услугам, командир.

-- Олоне, ты слышал? -- обратился Медвежонок к младшему капитану. -- Посмотри, чтобы все было исполнено, как я решил.

-- Будь спокоен, я беру это на себя.

Медвежонок Железная Голова и капитан испанского брига дон Рамон де Ла Крус спустились в каюту, где были приготовлены закуски.

Оба моряка сели за стол.

Флибустьер, как известно, не пил вина; но это не мешало ему быть любезным и приятным хозяином.

Когда дон Рамон выпил два-три стакана вина, Медвежонок вынул из небольшого кожаного мешочка, который висел у него на шее на стальной цепочке, довольно крупный алмаз и подал его капитану.

-- Разбираетесь ли вы в подобных вещах? -- спросил он.

-- Немного, -- ответил испанец, -- одно время я торговал ими.

-- Так взгляните на этот алмаз и оцените его. Капитан взял алмаз, очень внимательно осмотрел его, поворачивая во все стороны, и наконец сказал:

-- Он стоит по меньшей мере одиннадцать тысяч пиастров.

-- То есть пятьдесят пять тысяч франков, -- заметил Медвежонок, отстраняя руку испанца, который возвращал ему драгоценный камень, -- итак, оставьте его на память обо мне, любезный капитан. Теперь с денежными делами мы покончили; побеседуем, если вы ничего против этого не имеете?

-- Однако, -- возразил дон Рамон, -- этот алмаз...

-- Что ж, это плата за ваше индиго и за кофе, вы продали мне их с прибылью ста на сто, вот и все. Я же даю вам алмаз, потому что его удобнее иметь при себе, чем золото; уберите его и бросим разговор о нем. Скажите-ка лучше, кто теперь губернатор в Картахене?

-- Дон Хосе Ривас, граф де Фигароа, предостойный дворянин, у которого очаровательная дочь.

-- Ага! У него есть дочь. Ребенок, наверное?

-- Нет, любезный командир, донье Эльмине лет шестнадцать, насколько я мог судить по виду.

-- Дочь губернатора зовут Эльминой? -- воскликнул Медвежонок, слегка вздрогнув. -- Она очаровательна, по вашим словам. Наверное, за ней многие ухаживают?

-- Этого я, по правде, не сумею сказать. Только я знаю, что, когда я уезжал, речь шла о ее браке.

-- Донья Эльмина выходит замуж! -- вскричал Медвежонок, помертвев.

-- По крайней мере, так говорят, -- ответил спокойным тоном дон Рамон, который не подозревал, какое значение для собеседника имели его слова.

-- И кто сей счастливый смертный?

-- Признаться, любезный командир, мне этот счастливец кажется довольно гаденькой личностью, между нами будь сказано. Это мексиканец, который в один прекрасный день словно с неба свалился в колонию. Никто не знает, кто он и откуда. Он слывет страшно богатым, живет на широкую ногу и ведет игру по-крупному. Последнее качество, судя по всему, и открыло ему двери дома губернатора, с которым он теперь в самых коротких отношениях, уже настолько коротких, что на днях женится на его дочери, бедняжке!

-- Вы жалеете эту девушку?

-- От всего сердца жалею, командир. Я уверен, что ее приносят в жертву. Она не может любить этого человека, о котором ходят странные, даже гнусные слухи.

-- Расскажите-ка мне о них.

-- Я уже говорил вам, командир, что при выходе из Картахены я принял на борт брига в качестве пассажиров двух матросов.

-- Помню.

-- Ну так вот, эти два матроса были привезены мне самим доном Торибио Морено.

-- Доном Торибио Морено?

-- Да, так зовут мексиканца.

-- Ага! Очень хорошо! Продолжайте.

-- Представьте себе, этот дон Торибио Морено ждал своей шхуны "Санта-Каталина" из Веракруса. На шхуне было всего семь человек, включая и капитана. Так вот, мексиканец так ловко подстроил дело, что при подходе к картахенскому рейду потонули четыре матроса и сам капитан. Дон Торибио Морено сам приехал на шхуну с новым экипажем немного спустя после этого рокового случая, но два матроса, оставшиеся в живых, были охвачены жестоким ужасом от всего, что произошло на их глазах, и во что бы то ни стало хотели покинуть шхуну. В это самое время я выходил в море. Сеньор Морено, который, вероятно, ничего больше не желал, как только избавиться от нежелательных свидетелей, предложил мне взять их на бриг, на что я согласился.

-- И теперь они у вас?

-- А то как же! Им это темное дело известно во всех подробностях. Только одного я не пойму: какая выгода может быть дону Торибио Морено в этом потоплении?

-- Я дознаюсь, -- пробормотал себе под нос флибустьер. -- Хотите уступить мне этих двух людей, капитан, -- спросил он вслух, -- даю вам слово, что им не будет причинено вреда, напротив.

-- Как вам угодно, любезный командир. Но позвольте узнать?..

-- Любопытство, капитан, одно любопытство. Вот вам пропуск, -- прибавил он, подавая бумагу, на которой написал несколько слов и подписался внизу, -- теперь пойдемте.

-- Ах! Командир, -- вскричал капитан, пряча драгоценный листок, -- я, право, не сумею выразить...

-- Полноте, мы старые друзья, и я не хочу, чтобы с вами случилось несчастье. Идемте же.

Они вышли на палубу.

Олоне в точности исполнил приказание командира: две самые большие лодки с брига были нагружены сундуками и всем имуществом экипажа. Сами матросы разместились в лодках с запасом воды, съестных припасов и оружия. В лодку, которая была побольше и предназначалась для самого капитана, сложили его собственные вещи. Человек десять флибустьеров перешли на время на бриг, чтобы нести вахту.

Два испанских матроса с радостью приняли предложение Медвежонка и поспешно поднялись на борт фрегата.

Кроме личных сведений, которые командир экспедиции надеялся получить от них, эти двое своим знанием местности и порта, куда направлялся фрегат, могли быть весьма полезны для общего дела. Разумеется, флибустьеры поняли цель начальника и с удовольствием встретили это пополнение экипажа.

Капитан дон Рамон де Ла руус, простившись с капитаном Медвежонком Железная Голова и осыпав его благословениями, сошел в свою шлюпку, и две лодки помчались на всех парусах к острову Куба, берегов которого они могли достигнуть менее чем за трое суток, если бы все время дул свежий попутный ветер.

Медвежонок Железная Голова отобрал сто пятьдесят человек, которых перевел на бриг. Кроме того, он вооружил его дюжиной восемнадцатифунтовых орудий, которые находились в трюме фрегата, и переименовал свой приз в "Бунтаря", назначив Олоне капитаном. Вслед за тем на обоих флибустьерских кораблях подняли паруса, и они устремились к Картахене.