Граф де Болье даже не подозревал, беспечно готовясь закурить сигару, что зажженная им спичка мгновенно превратит его в предмет ужаса для индейцев.
Но едва граф понял могущество того оружия, которое случай вложил ему в руки, он решил немедленно воспользоваться суеверным невежеством краснокожих.
Наслаждаясь в душе своим торжеством, граф нахмурил брови и, увидев, что краснокожие пришли в себя настолько, чтобы слушать его, заговорил повелительным тоном, который всегда действует на толпу людей, подражая напыщенным оборотам речи и выразительным телодвижениям краснокожих:
-- Пусть мои братья откроют уши! Слова, исходящие из моей груди, должны быть услышаны и поняты всеми вами. Мои братья люди простые, способные заблуждаться. Истина должна входить в их сердца, как железный клин. Моя благость велика, потому что я могуч. Я не покарал моих братьев, когда они осмелились дотронуться до меня руками, я только показал им свое могущество. Я -- великий врачеватель бледнолицых. Мне известны все тайны самого искусного врачевания. Стоит мне захотеть, и птицы небесные вместе с рыбами из реки придут воздать мне поклонение, потому что во мне -- сам Повелитель Жизни, и это он дал мне свой жезл врачевания... Слушайте, что я скажу, краснокожие, и запоминайте! Когда родился первый человек, он гулял по берегам Меша-Шебе и повстречал Повелителя Жизни. Повелитель Жизни приветствовал его словами: "Ты мой сын". -- "Нет, -- ответил первый человек, -- мой сын -- ты, и я докажу это, если ты мне не веришь. Мы сядем рядом и воткнем в землю наши жезлы врачевания; кто первый встанет, тот будет младший и сын другого". Они сели и долго смотрели друг на друга. Наконец Повелитель Жизни побледнел, упал, и его тело отпало от костей. Тут первый человек радостно вскричал: "Наконец-то он действительно умер!" Так они оставались десять раз по десять лун и еще вдесятеро более того, а так как по истечении этого времени даже кости Повелителя Жизни совсем побелели, то первый человек встал со словами: "Теперь нет никаких сомнений -- он действительно умер". Он взялся за жезл врачевания Повелителя Жизни и вынул его из земли. Но Повелитель Жизни мгновенно поднялся, отнял у первого человека свой жезл и сказал: "Стой! Я тут, я твой отец, и ты мой сын!" И тогда первый человек признал его за отца. Но Повелитель Жизни тогда прибавил: "Ты мой сын, первый человек, ты умереть не можешь. Возьми мой жезл врачевания. Когда я захочу говорить с моими краснокожими детьми, я пошлю к ним тебя"... Вот этот жезл врачевания. Готовы ли вы исполнять то, что я прикажу?
Эти слова, сказанные тоном глубокого убеждения, при том, что легенда, приведенная графом, считалась непреложной, всем известной истиной, были приняты с полнейшей верой индейцами, которых чудо с горящей спичкой уже рас-
положило к легковерию. Ониответили с глубокой почтительностью:
-- Пусть наш отец говорит. То, чего он хочет, хотим и мы. Не его ли мы дети?
-- Отойдите, -- сказал граф. -- Я буду говорить только с вашим вождем.
Серый Медведь выслушал речь графа с величайшим вниманием. Проницательный наблюдатель порой мог бы уловить на его лице мимолетную тень недоверия, но тотчас опять отгоняемую удовольствием, которое блистало в его глазах с тонким и умным взором. Он рукоплескал не меньше, а даже, скорее, больше своих воинов, когда граф наконец замолчал. Услышав, что он хочет говорить только с вождем, индеец слегка улыбнулся, движением руки отстранил краснокожих и подошел к графу с непринужденностью и внутренней свободой, которые невольно бросались в глаза.
В молодом вожде сказывалось врожденное благородство, которое нравилось с первого взгляда, влекло к нему и внушало невольное уважение.
Черноногие, почтительно склонив головы, спустились с холма и уселись на землю в ста ярдах от стана охотников.
Импровизированное красноречие графа де Болье изумило его спутников ничуть не меньше, чем индейцев. Меткая Пуля и Ивон Керголе ничего не понимали. Индейская мудрость молодого человека окончательно сбила их с толку. С живейшим нетерпением они ждали развязки сцены, ни цели, ни значения которой не могли угадать.
Оставшись с глазу на глаз -- охотник и бретонец также отошли в сторону -- француз и индеец с минуту пристально и несколько озабоченно всматривались друг в друга.
Но при всех усилиях белого угадать чувства человека, который находился перед ним, ему пришлось сознаться, что он имел дело с одной из тех сильных натур, которые не дают возможности прочесть что-либо в их наружности и во всех случаях жизни вполне владеют собой; более того, пристальный взгляд и металлический блеск в глазах индейца заставили графа втайне почувствовать некоторую неловкость, и он поспешил положить ей конец, заговорив, чтобы таким образом противодействовать обаянию, которому поддавался против своей воли.
-- Вождь, -- сказал он, -- теперь ваши воины удалились...
Серый Медведь остановил его движением руки и, изящно поклонившись, сказал по-французски с таким чистым произношением, что уроженец берегов Сены мог бы позавидовать ему:
-- Виноват, что перебиваю вас, граф, просто я подумал, что с непривычки вам утомительно говорить на нашем наречии. Не предпочитаете ли вы говорить по-французски? Кажется, я достаточно неплохо владею этим языком, чтобы понять вас вполне.
-- Что такое?! -- вскричал граф с невольным жестом изумления.
Земля, внезапно разверзшись у его ног, не поразила бы его большим ужасом, чем этот дикарь в костюме черноногих, с лицом, расписанным четырьмя разными красками, который вдруг заговорил на его родном языке без малейшего акцента.
Серый Медведь как будто не замечал остолбенения собеседника и хладнокровно продолжал:
-- Простите меня, граф; быть может, я употребил выражения, которые произвели на вас неприятное впечатление своей пошлостью, но мне служит извинением то, что в наших краях так редко выпадает случай говорить по-французски.
Изумление графа де Болье все возрастало. Он не знал, наяву все это с ним происходит или ему снится кошмарный сон. То, что он слышал, казалось ему до такой степени невероятным и непостижимым, что он не находил слов, чтобы выразить свои впечатления.
-- Да кто же вы, наконец? -- вскричал он, когда овладел собой настолько, чтобы отвечать.
-- Я? -- небрежно переспросил Серый Медведь. -- Как видите, граф, я бедный индеец, и ничего больше.
-- Но это невозможно! -- возразил молодой человек.
-- Уверяю вас, я говорю чистую правду... Ну, -- прибавил он с пленительной непринужденностью, -- если вы находите меня немного менее... как бы это выразиться?.. невежественным, не ставьте же мне это в вину, граф; так уж получилось в связи с некоторыми обстоятельствами, независимыми от моей воли. Когда-нибудь я расскажу вам о них, если вы найдете в том удовольствие.
Граф де Болье, как мы уже говорили, был человек сильной воли; мало находилось вещей, способных его взволновать. Итак, после первого сильного впечатления он вооружился мужеством и, уже вполне владея собой, принял как должное то положение, в которое случай поставил его таким странным образом.
-- Ей-Богу! Встреча прелюбопытная и даже озадачила меня! -- воскликнул он со смехом. -- Простите мне мое недостойное изумление, когда я услышал, что вы говорите по-французски. Я был далек от мысли, что в шестистах милях от цивилизованных земель встречу человека с такими приятными манерами, и признаться, в первую минуту я совсем растерялся.
-- Вы мне льстите, граф, верьте моей признательности за ваше доброе мнение обо мне; но позвольте теперь вернуться к нашему делу.
-- Ей-Богу! Я так поражен тем, что со мной случилось, что совсем забыл, на чем мы остановились.
-- Не беда, я вам напомню. После прекрасной речи, которую вы держали перед нами, вы изъявили желание переговорить со мной с глазу на глаз.
-- Гм! -- с улыбкой заметил граф. -- Должно быть, я казался вам чрезвычайно смешон со своей легендой, и особенно со своим чудом зажженной спички, но мне даже в голову не приходило, что я имею подобного вам слушателя.
Серый Медведь грустно покачал головой, легкое облако печали на мгновение омрачило его лицо.
-- Нет, -- сказал он, -- вы поступили, как и следовало поступить в подобном случае; но пока вы говорили, граф, я думал о бедных индейцах, погруженных в глубокую невежественность, и спрашивал себя, есть ли надежда поднять их нравственный и культурный уровень, прежде чем белые успеют окончательно истребить их.
Вождь произнес эти слова с такой сердечной скорбью и вместе с тем с такой ненавистью, что граф был невольно тронут при мысли, как жестоко должен страдать этот человек с пламенной душой, видя упадок своего племени.
-- Не унывайте! -- с участием произнес граф, протягивая вождю руку.
-- Не унывать! -- с горечью повторил индеец, тем не менее пожимая поданную ему руку. -- Эти слова я слышу после каждой своей неудачи из уст того, кто заменил мне отца и, к несчастью, сделал меня тем, кто я есть.
Воцарилось минутное молчание. Каждый из собеседников размышлял про себя.
Наконец индеец поднял голову.
-- Послушайте, граф, -- сказал он, -- между некоторыми людьми иногда возникает некое неуловимое чувство, против воли связывающее их друг с другом. За те шесть месяцев, что вы путешествуете по прериям, я ни на минуту не терял вас из вида. Вы давно уже поплатились бы жизнью, если бы я не взял вас под свое тайное покровительство... О! Не стоит меня благодарить! -- вскричал он с живостью, заметив, что граф пытается что-то сказать. -- Я делал это скорее для собственной пользы, чем для вашей. Мое признание изумляет вас, не правда ли? Однако это правда. Позвольте сказать еще, что я имею на вас виды, которые открою вам через несколько дней, когда мы ближе узнаем друг друга. Теперь же я буду повиноваться вам во всем, что вы пожелаете; в глазах моих соплеменников я сохраню вам чудесное сияние, которым увенчано ваше чело. Вы хотите, чтобы американских переселенцев оставили в покое? Очень хорошо! Ради вас я пощажу эту породу ехидн, а взамен попрошу вас об одной услуге.
-- Говорите.
-- Когда вы удостоверитесь, что люди, которых вы хотите спасти, находятся в безопасности, мы с вами отправимся в мое селение -- это мое самое горячее желание. И большого труда вам это не будет стоить, так как мое племя раскинуло свой стан на расстоянии суток езды отсюда.
-- Согласен, я принимаю ваше предложение, вождь, и поеду с вами куда пожелаете, но только тогда, когда буду уверен, что белые люди больше не нуждаются в моей помощи.
-- Решено... Да! Еще одно слово.
-- Говорите.
-- Для всех, даже для ваших товарищей, я должен быть таким же индейцем, как и все другие.
-- Вы требуете этого?
-- Для нашей общей пользы. Нечаянно оброненное слово, малейшая неосторожность могут погубить нас обоих. Ах! Вы еще не знаете краснокожих, -- прибавил вождь с печальной улыбкой, которая однажды уже заставила графа сильно задуматься.
-- Очень хорошо, -- ответил он, -- будьте спокойны, я не забуду вашего предостережения.
-- Теперь я призову назад своих воинов, если вы не имеете ничего против. Слишком продолжительное совещание может возбудить их зависть.
-- Распоряжайтесь, как считаете нужным, я предоставляю это вам и сам отдаюсь в вашу власть.
-- Вы не раскаетесь в этом, -- любезно ответил индеец. Пока вождь отправился к индейцам, граф подошел к двум
своим товарищам.
-- Ну что? -- спросил Меткая Пуля. -- Удалось вам чего-нибудь добиться от этого человека?
-- Стоило мне только сказать несколько слов. Охотник взглянул на него насмешливо.
-- Что-то я не считал его таким уж податливым, -- заметил он.
-- Почему же, приятель?
-- Гм! Он известен в прерии, я-то знаю его очень давно.
-- И какая же о нем идет слава? -- невзначай спросил граф, который был не прочь услышать отзывы о человеке, в высшей мере возбуждавшем его любопытство.
Меткая Пуля как будто колебался.
-- Разве вы боитесь говорить прямо на эту тему?
-- С какой стати мне бояться? Напротив, не считая того дня, когда он хотел сжечь меня живьем -- а это легкое недоразумение между нами я прощаю ему от всего сердца, -- наши отношения всегда были самыми лучшими.
-- Тем более, -- со смехом вставил граф, -- что, кроме того случая, вы никогда и не встречались, насколько мне известно, за исключением нынешней встречи.
-- Именно это я и хотел сказать. Видите ли, между нами говоря, Серый Медведь из числа тех индейцев, которым лучше никогда не попадаться на пути; он точно сова: встреча с ним предвещает несчастье.
-- Черт возьми! Вы меня пугаете, Меткая Пуля!
-- Тогда договоримся, что я вам ничего не говорил, -- быстро возразил тот, -- я предпочитаю молчать.
-- Быть может, но то немногое, что у вас вырвалось, признаться, сильно возбудило мое любопытство, и я не прочь узнать кое-что в придачу.
-- К сожалению, больше я ничего не знаю.
-- Однако вы сказали, что он известен. Разве о нем идет нехорошая молва?
-- Я не говорил этого, -- возразил Меткая Пуля с некоторой сдержанностью. -- Ведь вы знаете, господин Эдуард, индейские нравы не то, что наши, -- что дурно у нас, то индейцы видят совсем в ином свете и...
-- Серый Медведь пользуется самой дурной славой, не правда ли? -- перебил его граф.
-- Да нет же, уверяю вас! Это зависит, впрочем, от точки зрения, на которую становишься, чтобы судить о нем.
-- Прекрасно! А ваше личное мнение на его счет?
-- О! Ведь я человек маленький и простой... только мне сдается, что этот дьявол-индеец один хитрее всего своего племени, вместе взятого. Между нами будет сказано, он слывет колдуном, и соплеменники ужасно его боятся.
-- И только-то?
-- Почти.
-- Впрочем, -- небрежно продолжал граф, -- мы еще успеем изучить его как следует, поскольку он просил меня посетить его селение и провести там несколько дней.
Охотник даже подпрыгнул от изумления.
-- Разумеется, вы не сделаете этого, граф?!
-- Не вижу к тому препятствий.
-- Надеюсь, вы сами воспрепятствуете этому и не сунетесь добровольно в волчью пасть.
-- Да объяснитесь вы, наконец, или нет? -- вскричал граф с некоторым раздражением.
-- Боже мой! К чему мне объясняться? Разве вас чем-нибудь удержишь? Я уверен, что все мои слова будут напрасны. Да и поздно теперь, вождь уже возвращается.
Граф не смог сдержать досадливый жест, который не ускользнул от внимания краснокожего, в эту минуту действительно показавшегося на вершине холма.
Граф пошел к нему навстречу.
-- Ну что? -- с живостью спросил он.
-- Мои воины согласны исполнить желание нашего бледнолицего отца. Если он сядет на лошадь и последует за нами, то лично убедится в честности наших намерений.
-- Я следую за вами, вождь, -- ответил граф, сделав знак Ивону подвести ему лошадь.
Черноногие встретили трех охотников с очевидными изъявлениями радости.
-- Вперед! -- приказал молодой человек. Серый Медведь поднял руку.
При этом сигнале индейцы сжали коленями бока лошадей, и те понеслись вихрем. Кто не видел собственными глазами, тот не может вообразить, что такое скачка индейцев. Ничто не может остановить краснокожих, никакое препятствие не заставит их свернуть с пути, они несутся по равнине подобно урагану, минуя рытвины, овраги и скалы с головокружительной быстротой.
Серый Медведь, граф де Болье и два его спутника скакали впереди, краснокожие воины следовали за ними. Вдруг вождь круто осадил своего коня и крикнул:
-- Стой!
Все повиновались; точно по волшебству, лошади встали как вкопанные и стояли неподвижно.
-- Почему мы остановились? -- спросил граф. -- Нам надо торопиться!
-- Не за чем, -- спокойно ответил вождь, -- пусть мой бледнолицый брат посмотрит вперед.
Граф наклонился и стал всматриваться вдаль.
-- Ничего не вижу... -- пробормотал он.
-- Правда, я забыл, что у моего брата глаза бледнолицых, -- заметил индеец, -- через несколько минут он увидит.
Черноногие в тревоге толпились вокруг вождя, кидая на него вопросительные взгляды.
Но Серый Медведь оставался бесстрастен и упорно глядел вдаль, как будто отличал во мраке предметы, невидимые для всех, кроме него.
Ожидание индейцев длилось недолго. Вскоре на равнине показались всадники, мчавшиеся во весь опор.
Доскакав до отряда Серого Медведя, они остановились.
-- Что это такое? -- спросил вождь строго. -- Отчего мои сыновья бегут таким образом? Я вижу не воинов, а трусливых женщин!
При этом упреке индейцы смиренно склонили головы, но не отвечали.
-- Разве никто мне не скажет, что случилось? -- продолжал Серый Медведь. -- Отчего мои лучшие воины спасаются, как перепуганные лани? Где Длинный Рог?
Один воин выступил из тесных рядов товарищей.
-- Длинный Рог умер, -- сказал он грустным голосом.
-- Он был мудрый и знаменитый воин и переселился в блаженные луга Повелителя Жизни охотиться с праведными воинами. Но когда он пал, почему же Черная Птица не взял в руки знамя вместо него?
-- Черная Птица тоже умер, -- ответил воин печально. Серый Медведь нахмурил брови, и лоб его покрылся глубокими морщинами от усилия побороть свои чувства.
-- О-о-а! -- вскричал он с горечью. -- Бледнолицые дрались хорошо, их винтовки целили метко; пали два лучших вождя, но оставался еще Красный Волк, отчего же он не отомстил за товарищей?
-- Потому что он также пал, -- мрачно произнес воин. Содрогание гнева пробежало по рядам краснокожих.
-- О-о-а! -- с прискорбием воскликнул Серый Медведь. -- И он тоже умер?
-- Нет, но он тяжело ранен. Наступило долгое молчание. Вождь осмотрелся вокруг.
-- Итак, -- сказал он наконец, -- четверо бледнолицых одержали верх над двумя сотнями черноногих, убили и ранили их храбрейших вождей, и краснокожие воины даже не подумали им отомстить!.. Что скажет Белый Бизон, когда услышит это? Он даст своим сыновьям юбки и заставит их готовить пищу для храбрых воинов, вместо того чтобы посылать их на поле брани.
-- Стан Длинных Ножей был уже в нашей власти, -- ответил индеец, говоривший до тех пор от имени своих товарищей. -- Мы заставили их отступить и уже хотели поставить им колено на грудь, часть скота была угнана, и волосы бледнолицых были бы теперь прицеплены к нашим поясам, когда злой гений внезапно предстал перед нами и одним своим присутствием изменил весь ход битвы.
Лицо вождя стало еще суровее при этом сообщении, которое его воины выслушали с явными признаками страха.
-- Злой гений? -- повторил он. -- О каком злом гении говорит мой сын?
-- О ком я могу говорить моему отцу, если не о Лживой Степной Волчице? -- ответил индеец тихим, прерывающимся голосом.
-- Вот что! -- вскричал Серый Медведь. -- Так мои сыновья видели Волчицу?!
-- Да, мы видели ее, отец! -- вскричали в один голос черноногие., радуясь возможности оправдать себя в глазах вождя.
Серый Медведь задумался.
-- Где находится скот, который вы угнали у Длинных Ножей? -- спросил он минуту спустя.
-- Мы привели его с собой, -- ответил индеец, -- он здесь.
-- Хорошо, -- продолжал Серый Медведь, -- откройте уши, дети мои, чтобы услышать слова, внушенные мне Великим Духом. Длинные Ножи находятся под покровительством Волчицы; наши усилия будут бесполезны, мои воины не одолеют их. По возвращении в наше селение я совершу великое врачевание, которое уничтожит чары, составляющие могущество Волчицы. Но до тех пор надо поступать хитро, чтобы обмануть Волчицу, иначе она заподозрит о наших намерениях и будет настороже. Хотят ли мои сыновья следовать совету опытного вождя?
-- Пусть наш отец объяснит свою мысль, -- ответил один воин от имени всех индейцев, -- он очень мудр, что он захочет, то мы и сделаем, обмануть Волчицу он сумеет лучше нас.
-- Мои сыновья хорошо сказали. Вот что мы сделаем: мы вернемся к стану бледнолицых, чтобы отдать им скот. Обманутые этой дружеской услугой, они больше не станут остерегаться нас. Когда же будет совершено великое врачевание, мы захватим их стан со всем, что в нем находится, и тогда Лживая Волчица уже не защитит их... Я все сказал. Что думают об этом мои воины?
-- Наш отец очень хитер, -- ответил индеец, -- он говорил хорошо, и мы исполним его волю.
Серый Медведь взглянул на графа с торжеством, а тот в душе удивлялся ловкости, с какой вождь, укоряя индейцев в неудаче их предприятия и выказывая сильный гнев на американцев, в несколько мгновений заставил краснокожих исполнить свою тайную волю без малейшего сопротивления с их стороны.
"Ого! -- подумал про себя молодой человек. -- Этот индеец -- человек необыкновенный; его стоит изучить получше".
Вслед за речью вождя черноногие, которые вынуждены были мчаться с быстротой газели, чтобы как можно скорее удалиться от проклятого лагеря, где они понесли такие жестокие потери, спешились и занялись кто перевязкой своих ран жеваными листьями орегано, а кто -- сбором разбредшихся лошадей и быков, украденных ими у бледнолицых.
-- Кто эта Лживая Степная Волчица, которая внушает такой страх краснокожим? -- спросил граф у Меткой Пули.
-- Никто этого не знает, -- ответил охотник тихо. -- Это женщина, о загадочной жизни которой до сих пор никому ничего не известно. Она наносит вред только индейцам и, по-видимому, является их неумолимым врагом. Краснокожие уверяют, будто она неуязвима, что от нее отскакивают пули и стрелы. Я часто видел ее, но не имел случая с ней заговорить. Я думаю, что она помешана. Насколько я мог судить по ее порой странным телодвижениям, она лишена рассудка, но иногда мне казалось, что она в здравом уме. Словом, это существо непостижимое, живущее в прерии и окруженное непроницаемой тайной.
-- Она появляется одна?
-- Всегда одна.
-- Вы до крайности возбудили мое любопытство, -- сказал граф. -- Думаете, никто не может сообщить мне более подробные сведения об этой женщине?
-- Только один человек, пожалуй, если захочет высказаться.
-- Кто же?
-- Серый Медведь, -- ответил охотник, понизив голос.
-- Странно, -- пробормотал граф, -- что общего между ним и этой женщиной?
Меткая Пуля ответил выразительным движением руки. Разговор прекратился. По приказанию вождя черноногие опять сели на лошадей.
-- В путь! -- воскликнул Серый Медведь, снова встав вместе с графом и его спутниками во главе отряда.
И опять индейцы пустились вскачь по направлению к лагерю американцев, увлекая за собой скот, который находился в центре отряда.