Вечером того же дня, около половины десятого, атаман сидел напротив капитана Пьера Дюрана за столом, уставленном блюдами, тарелками и пустыми бутылками, доказывавшими аппетит собеседников и их мощное нападение на предложенные яства для утоления голода.
Оба курили отличные сигары, прихлебывая, как истые гастрономы, горячий кофе из японских чашек; перед ними было расставлено несколько бутылок с отборнейшими ликерами.
Они достигли того предела, который так высоко и справедливо ценится всеми первоклассными знатоками по желудочной части: когда дух на лету и мозг на раздолье от питательных соков и благородных возлияний витают в области чарующей мечты как ни попало, но с упоительным наслаждением.
Прошло около четверти часа, а собственники все молчали, не обмолвившись ни единым словом.
Наконец атаман первым прервал молчание:
-- Итак, любезный капитан, вам уже известно, что через полчаса я вам изменю: мне придется встать из-за стола и отправиться по своим делам.
-- И верить не хочу, -- отвечал тот рассеянно.
-- Однако это непреложная истина, к моему крайнему сожалению; но, вероятно, вы знаете лучше всякого другого, что дело превыше безделья.
-- Конечно; но я не имею намерения мешать вам в деле.
-- Так о чем же тогда вы говорите?
-- А о том, что вы не измените мне и не расстанетесь со мной.
-- Но, как мне кажется...
-- Вы ошибаетесь.
-- Однако, если я уезжаю отсюда...
-- Так что же? Вы уезжаете, а я с вами -- понятно ли?
-- Но скакать ночью сломя голову...
-- Ночью или днем, какая разница! Я моряк; как не передвигайся, мне все равно, только бы двигаться. Кроме того, мы с вами старые знакомые -- не так ли? Ведь я знаю, какого рода коммерцией вы занимаетесь, следовательно, меня ничем удивить нельзя. Признаюсь вам, я страшно скучаю здесь, не зная, за какое дело взяться; кроме того, мне будет очень приятно посмотреть, каким образом совершаются флибустьерские экспедиции.
Все это было сказано с такой добродушной шутливостью, что обижаться было никак нельзя. Атаман улыбнулся.
-- Только ваше предвидение обманет вас на этот раз.
-- Каким образом?
-- Я отправляюсь не похищать, а возвращать.
-- Вы?
-- Да. Один раз -- не вечный указ.
-- Правда, но этот раз, по-моему, еще забавнее, и вы возбуждаете во мне неумеренное желание присутствовать при таком благочестивом деянии.
-- Но...
-- Нет, пожалуйста, без "но". Помните, что я бретонец, следовательно, упрям за трех ослов. Раз я что забрал себе в голову, так уж нипочем не отстану, если только вы не откажете мне наотрез, сказав, что мое желание вам неприятно.
-- Мне и в голову этого не приходило.
-- Так за чем же дело стало? Вы согласны принять меня спутником?
-- Делать нечего. Как прикажете сопротивляться такому упрямцу?
-- Что за очаровательный человек! Итак, решено, я ни на шаг от вас.
-- Только с одним условием.
-- Посмотрим, что за условие?
-- Воспользуйтесь оставшимися минутами, чтобы загримироваться и совершенно преобразиться -- так, чтобы никто не мог вас узнать.
-- К чему это условие в такой глуши, где никто кроме вас меня не знает?
-- А уж это мой секрет. Согласны вы или нет?
-- Еще бы!
-- Ну, вон там вы найдете все необходимое.
-- Благодарю, -- сказал капитан, вставая.
-- Еще одно.
-- Как! И второе условие?
-- Да.
-- Ну, продолжайте, я не пропущу ни одного слова, -- ответил капитан с удивительным хладнокровием и, не теряя ни минуты, принялся за свое преобразование.
-- На случай, если судьба сведет вас со знакомыми, вы должны сохранять свое инкогнито даже и тогда, если бы среди них увидели вашего любезного друга, за которым и погнались сюда.
Капитан, окрасивший себе брови черной, как смола, краской, принялся было и за бороду, но при последних словах отшатнулся.
-- Как! И он там будет? -- спросил он с волнением.
-- Я не говорю, что это будет наверняка; вероятнее даже, что его не будет, но я хочу сам руководить этим делом.
-- Гм!
-- Что же, вы согласны?
-- Скажу по-вашему: делать нечего.
-- Даете слово?
-- Клянусь честью, я верю вам.
-- Благодарю и не обману вашего доверия... Поторопитесь, я жду вас.
-- Еще несколько минут, и все кончено.
Переделав свое лицо, так что оно сделалось неузнаваемым, капитан снял свою одежду и надел другую, которая придала ему вид колониста на мексиканских границах.
-- На каких языках вы говорите?
-- Почти на всех с одинаковой беглостью, как на французском, особенно же по-английски и по-испански.
-- Очень хорошо. Во время нашей экспедиции вас будут звать дон Хосе Ромеро.
-- Дон Хосе Ромеро -- не забуду.
-- Вы -- капитан испанского флота и удалились в эти края вследствие несчастной дуэли.
-- Прекрасно!
-- Не забудьте прилично вооружиться. Рекомендую вам это оружие -- отличная рапира. Захватите также длинный нож и спрячьте его в правый сапог. Верхом ездить умеете?
-- Как кентавр.
-- Вот и отлично! Не забудьте этих пистолетов и ружья.
-- О! Да у вас тут настоящий арсенал.
-- Действительно, но здесь нельзя иначе путешествовать.
-- На войну, так на войну! Ну, вот я и готов.
-- Покончили?
-- Как вы находите меня?
-- Невозможно узнать; любой обманется. Вы обладаете настоящим талантом! Преобразились во всем, даже голос иной.
-- Да ведь это и есть главное. Теперь позвольте еще одно слово.
-- Говорите.
-- В чем состоит совершаемый нами возврат?
-- Мы возвращаем молодую девушку, -- ответил атаман, улыбаясь.
-- Молодую девушку?
-- Да, очаровательную девушку, которую я захватил несколько дней тому назад, но не мог устоять против ее тоски.
-- Что это вы рассказываете? -- спросил капитан насмешливо.
-- Клянусь честью! С тех пор, как она в моих руках, я обращался с ней с глубочайшим уважением и окружал ее самым почтительным вниманием.
-- Это доказывает, что у вас благородное сердце, с чем я от души поздравляю вас, -- заметил молодой капитан с жаром, -- но с какой же целью вы ее похитили?
-- Боюсь, что цель мне не удалась... Но, любезный капитан, пользы не будет от пустых вопросов; скоро вы сами все узнаете. Присядьте-ка, девушка сама к нам придет.
-- Сюда?
-- Да, перед отъездом мне надо поговорить с ней.
-- Сколько угодно.
Том Митчелл ударил в гонг. Явился Камот.
-- Исполнены ли мои приказания?
-- Так точно, капитан; за приезжим установлен надзор, которого он не может заметить.
-- Где он?
-- В своей комнате.
-- Если завтра он захочет видеть меня, ты ответишь, как мы договорились.
-- Слушаю, капитан.
-- Что отряды?
-- Уже с час как отправлены три отряда; я поеду с последним, когда взойдет луна.
-- Завтра на рассвете, даже и раньше, если можно, ты должен вернуться.
-- Будьте спокойны, капитан, я и сам не желаю, чтобы остров оставался без надежного присмотра, особенно в такую минуту.
-- Гм! Разве произошло что-то новенькое?
-- Ничего с виду, но много по существу.
-- Говори, -- сказал капитан, видя его нерешительность, -- что случилось?
-- Час тому назад я встретил Версанкора на берегу, вон там у рогатки. Вода с него текла, словно он только что вышел из ручья. Увидев меня, он смутился; короче говоря, он давал преглупые объяснения, которым не поверил бы и пятилетний ребенок.
Капитан на минуту задумался.
-- Усиль надзор за ним; при первой улике я покончу счеты с ним по возвращении.
-- Для большей безопасности он назначен в мой отряд, так что я глаз с него не спущу.
-- Смотри, чтобы он не проскользнул между пальцами, как опоссум.
-- Добро! Партии-то равные.
-- Смотри сам. Прикажи оседлать вороного Атоля и Голиафа для меня и для этого господина, да и Мисс Лэр для пленницы -- ведь она, кажется, смирная?
-- Как ягненок; настоящая дамская лошадка.
-- Прикажи оседлать лошадей по-походному, со всей амуницией, заряженными пистолетами и арканом.
-- Я так и думал. Уж если седлать Вороного и Голиафа, так, значит, езда предстоит не на шутку. Надолго ли уезжаете?
-- Дня на три. До моего возвращения ты с острова ни ногой.
Камот покачал головой.
-- И вы едете один?
-- Говорят тебе: с этим господином.
-- Надо бы еще взять Птичью Голову.
-- Это зачем?
-- Да не равен час, а два все-таки больше одного.
-- Но мы вдвоем и поедем.
-- Может быть, только тогда вы будете втроем; все лучше.
-- Упрямец! Делай как знаешь.
-- Благодарю покорно, капитан, -- ответил Камот, весело улыбаясь.
-- Но, главное, смотри, чтобы никто не проведал о моем отсутствии.
-- Само собой разумеется.
-- Ступай же и пришли сюда пленницу. Кстати, не говорил ли ты ей чего?
-- Ничего, капитан; вам известно, что я не болтун.
-- Правда; ступай же. Камот поклонился и ушел.
-- Видно, молодец не имеет ко мне доверия, -- заметил Дюран, смеясь.
-- Камот по своей верности и преданности -- истая собака; но как и любая собака, он подозрителен и ревнив. За меня он пойдет на смерть.
-- Я не помяну злом его недоверия. Впрочем, я люблю людей такой породы.
-- Да, они драгоценны. Одна беда, иногда приходится чересчур покоряться их воле.
-- Ну вот! Когда покоряет самоотвержение, жаловаться не на что.
Тут дверь отворилась, и в комнату вошла девушка.
Это была Анжела, или Вечерняя Роса, -- предоставляем читателю называть ее как угодно.
Она поклонилась и остановилась, печальная, взволнованная, робко опустив глаза перед атаманом.
Мужчины встали и вежливым поклоном приветствовали ее.
-- Милости просим садиться, -- сказал ей атаман по-индейски, -- вот стул для моей сестры.
-- Вечерняя Роса невольница и не может сидеть перед своим господином, -- ответила она мелодичным голосом, точно пташка пропела, но с ясным и твердым выражением лица.
Вечерняя Роса была восхитительная семнадцатилетняя красавица; в ее личности соединялись красное и белое племена, и казалось, превзошли себя, произведя совершенство красоты.
Ее стройный, гибкий, грациозно выгнутый стан имел волнообразное движение американок; ее длинные, черные, как вороново крыло, волосы ниспадали почти до крошечных ног, а когда они были распущены, то она была ими окутана, как покрывалом. Цвет ее лица имел золотистый оттенок дщерей солнца, большие голубые глаза были оттенены длиннейшими ресницами, алые губы с грациозным изгибом на концах и два ряда ослепительной белизны зубов придавали ее лицу выражение, которое можно видеть только на некоторых изображениях мадонн Тициана.
Капитан Дюран был ослеплен дивной красотой индианки; ему и в голову не приходило, что американское племя могло произвести на свет такое чудо красоты.
Выслушав ее ответ, атаман кротко улыбнулся.
-- Вечерняя Роса не имеет здесь господина; у нее есть только друзья.
-- Друзья! Могу ли я этому верить, -- прошептала она в то время, как две алмазные капли задрожали на ее ресницах.
-- Клянусь честью, я просил мою сестру прийти сюда за тем, чтобы выслушать мои извинения за похищение, жертвой которого она стала.
-- Могу ли я верить вашим словам? -- спросила она по-французски.
-- Сомневаться значило бы незаслуженно оскорблять меня, -- ответил атаман на том же языке. -- Завтра же я возвращу вас вашим друзьям.
-- О, благодарю вас! -- воскликнула девушка рыдая, и, прежде чем он успел предвидеть, она упала перед ним на колени и, схватив его руку, покрыла ее поцелуями и слезами.
Том Митчелл поднял ее почтительно и опять усадил на стул.
-- Так вы были здесь очень несчастны? -- спросил он кротко.
-- О, да! -- ответила она прерывающимся от рыданий голосом.
-- Однако я отдал самые строгие приказания относительно вас.
-- Мне приятно засвидетельствовать перед вами, что со мной обращались самым почтительным образом и окружали меня нежнейшим вниманием, но я была в плену, вдали от тех, кого люблю и кого мое отсутствие повергло в жестокое отчаяние.
-- Простите же меня и верьте, что я надеюсь скоро загладить свою вину. Повторяю вам, что завтра вы будете возвращены вашей семье.
-- О, сделайте это, и я буду век любить вас, любить как друга, как брата!
-- Постараюсь заслужить эти лестные названия, мисс Анжела. Так вы не проклинаете меня?
-- О! Нет, всеми силами души я благословляю вас, и поверьте, Бог наградит вас.
-- Я и сам в том уверен. Бог внимает молитвам своих чистых ангелов.
Молодая девушка при столь неожиданном комплименте робко опустила голову.
Атаман улыбнулся в смущении и поспешил переменить тему разговора.
-- А вы очень сильны, мисс Анжела?
-- Почему вы обращаетесь ко мне с таким странным вопросом?
-- Потому что нам надо совершить трудный переезд для того, чтобы попасть к вашим друзьям.
-- Какая же тут может быть речь об усталости? Теперь я очень сильна, потому что вы внушили мне уверенность, что я скоро их увижу.
-- Нам надо ехать всю ночь по прериям и по почти непроходимым дорогам.
Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:
-- В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника -- канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.
-- Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.
-- Сию же минуту?
-- Да.
-- Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте...
-- Что вы хотите делать?
-- Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.
-- Я подожду, мисс, -- ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.
Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.
Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:
-- Едем, господа.
Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.
Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.
Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.
-- Покорно прошу садиться, -- сказал он вежливо. Они поехали.
Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.
Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.
Вскоре всадники выехали на твердую землю.
-- Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!
Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.