В продолжение целой недели, что я жил в Рио-де-Жанейро, у меня было столько дела, столько хлопот, что я положительно изнемогал от усталости. И вот однажды поутру, когда я чувствовал себя усталым и никуда не отправился, а присел привести в порядок свои записки и заметки, ко мне вошел господин Сойе и, смеясь, приветствовал меня словами:
-- Мне кажется, что вы у нас немножко разбаловались и разленились?
-- Нет, нисколько, -- возразил я, -- нисколько! Но признаюсь вам, эта жара и эти постоянные хлопоты очень утомили меня.
-- Нет, нет, -- сказал он, -- это совсем не то!
-- Не то?
-- Не то, не то!.. Скажите, сегодня пятница?
-- Да.
-- Ну, так слушайте же и принимайте к сведению то, что я вам скажу.
-- Слушаю.
-- Так вот, знайте, что по субботам от двух до пяти часов пополудни император еженедельно дает аудиенцию каждому, кто имеет до него надобность, просьбу или жалобу. Каждый, кто только желает видеть императора и имеет сказать ему что-нибудь, отправляется по субботам прямо во дворец Сан-Кристобаль без всяких испрошений аудиенции, все просто входят во дворец, поднимаются по большой парадной лестнице на первый этаж, проходят длинную галерею и входят в аудиенц-зал, причем никто не интересуется входящими.
-- Ба-а! Так просто? Но в таких случаях туда должна стекаться громадная толпа!
-- Да, народу бывает очень много!
-- Как же я в таком случае доберусь до императора?
-- Весьма просто, -- сказал господин Сойе, улыбаясь. -- Император знает наперечет всех, кто к нему имеет дело, и как только заметит в толпе новое лицо, тотчас же обращается к нему с вопросом. А вы мне, кажется, говорили, что знаете императора?
-- Да, я имел счастье быть ему представлен в бытность его в Париже, где мы обменялись с ним несколькими словами.
-- Вот видите! Император никогда ничего не забывает; раз он видел кого-нибудь, хотя бы только в продолжение нескольких минут, он во всякое время узнает его снова.
-- Право, все, что вы говорите, так необычайно, что у меня возгорается желание испытать и увидеть все это. Государь, который держит себя так просто и ведет себя так радушно, должен быть человеком недюжинным. И на его приемах мы не увидим ни солдат, ни штыков, ни придворных чинов вроде каких-нибудь гофмаршалов, церемониймейстеров и тому подобное?
-- Ни одной кошки! Там, во дворце, находится, правда, дворцовый караул, состоящий из двадцати солдат и одного или двух офицеров, но им решительно нет никакого дела до тех, кто входит во дворец или выходит оттуда.
-- Право, для того чтобы увидеть нечто подобное, надо ехать в Бразилию! У нас в Европе это показалось бы совсем невероятным!
-- Так, значит, вы поедете завтра в Сан-Кристобаль?
-- Конечно, конечно! Я ни за что на свете не решился бы упустить подобный случай присутствовать на приеме у императора, тем более, что буду особенно рад увидеть его величество.
-- Кстати, я чуть было не забыл вам сказать, что вам следует нанять коляску, запряженную парой мулов, что должно обойтись вам в две тысячи рейсов [ Около десяти франков, -- Примеч. автора ].
-- Эх, черт возьми! Да где же я найду эту коляску?
-- Не беспокойтесь, господин Лиден достанет ее для вас.
-- Прекрасно! А далеко туда добираться?
-- Не более трех четвертей часа.
-- О, это пустяки!
-- Так, значит, решено, вы завтра едете. А вечерком вы, конечно, расскажете мне, как вас принял император.
-- Непременно!
После этого господин Сойе пожал мне руку и удалился.
Хотя я был вполне убежден в его правдивости, но все, что он рассказал мне сегодня, казалось мне столь необычайным, что я хотел во чтобы то ни стало проверить его слова. Он был южанин, родом из окрестностей Нима и, как все южные французы, отличался пылким воображением. Мне уже не раз случалось видеть, как он в разговоре увлекался превыше всякой меры, и, что было всего забавнее, впоследствии он же сам первый ловил себя на этом и с добродушным смехом восклицал:
-- Ай, ай! Я уже опять увлекся! Занесся, Бог весть куда! И все смеялись вместе с ним.
Взглянув в окно, я увидел, что господин Лиден находится у себя в саду и внимательно наблюдает за двумя англичанами, играющими в мяч со свойственной этой почтенной нации флегмой и серьезностью.
-- А-а, вы не уходите сегодня со двора? -- спросил он меня, пожимая мне руку.
-- Нет, сегодня слишком уж жарко! Я подожду, пока не спадет жара, -- разве вы не находите, что теперь трудно дышать?
-- Не-ет! -- протянул он. -- Температура обычная.
-- Большое спасибо: я положительно растаял, как воск на огне!
-- Хм! Ведь мы же не во Франции!
-- Да, я это замечаю.
-- Вы имеете что-нибудь сказать мне?
-- Да, я хотел бы получить от вас одно сведение. Дело в том, что я хочу ехать в Сан-Кристобаль.
-- Прекрасно! И вам нужна коляска? Не беспокойтесь, я позабочусь об этом.
-- Благодарю, но это еще не все. Я желал бы знать, как мне следует явиться к императору?
-- Как? Неужели Сойе не сказал вам ничего об этом? Но ведь он же был у вас только что!
-- Да, но, признаюсь, он сообщил мне такие вещи, в которых я совершенно не могу разобраться.
-- Что же он мог сказать вам такого особенного?
Я пересказал ему почти слово в слово все то, что услышал от господина Сойе.
-- Ну что же, так оно и есть! -- подтвердил мой хозяин. -- Наш приятель не сказал вам ни слова лишнего.
-- Да это просто прелесть что такое! -- воскликнул я. -- Особенно приятно видеть монарха, который одновременно и простой смертный, как мы все, и император. У нас в Европе это нечто неслыханное... да вообще это редко где можно встретить!
-- Ну, а президент?
-- А-а, президент Соединенных Штатов! Да, вы правы, к нему в Белый Дом все входят, засунув руки в карманы.
-- Да, но я говорю не о нем, не об этом!
-- О ком же?
-- О президенте республики Франции!
-- А... да-да... но, добрейший господин Лиден, не будем говорить о политике.
-- Да разве это политика?!
-- О, конечно!
-- Но меня уверяли, что мсье Греви...
-- Строгий пуританин, питающий глубочайшую ненависть ко всякого рода церемониям и живущий в Елисейским дворце, как скромный буржуа, да?
-- Да.
-- Я, видите ли вы, очень люблю легенды, когда они интересны, но все же правда кажется мне превыше всего. Я только раз решился переступить порог Елисейского дворца и готов сейчас еще продолжать убегать оттуда. Прежде всего мне всюду попадались на глаза различные чиновники и должностные лица. Должен вам сказать, однако, что я предварительно испросил аудиенции у президента республики, так как у меня было крайне важное дело, в котором президент мог помочь мне одним своим словом. Спустя неделю после того, как я просил аудиенции, я получил уведомление за подписью какого-то секретаря о том, что аудиенция мне назначена на такой-то день и час. И вот я прохожу мимо солдат: и тут и там -- повсюду стражи, караулы и часовые, на каждом углу и у каждой двери. Наконец я обратился к швейцару, раззолоченному, как иконостас, с шитьем и галунами по всем швам. И этот важный господин покровительственным тоном указал мне путь, но так сбивчиво и бестолково, что мне пришлось снова расспрашивать у целого десятка слуг и сторожей в богатых ливреях, с серебряной цепью на шее, пока наконец я не дошел до запертой двери, в которую мне пришлось постучать. Ее отворил мне тоже какой-то служитель и осведомился о том, чего я желаю; затем, взяв у меня из рук письмо, в котором говорилось о том, что я удостоен аудиенции у президента республики, попросил меня обождать. Я прождал по меньшей мере час, и тогда только вспомнили обо мне. Явился опять тот же служитель и предложил мне следовать за ним. Я встал и пошел. Пройдя бесчисленное множество ходов и коридоров, мой проводник наконец распахнул дверь и, доложив обо мне, пропустил меня мимо себя в роскошно обставленный кабинет. Я был настолько наивен, что вообразил, будто теперь наконец-то увижу президента республики, но еще ни разу в жизни я так жестоко не ошибался. Нет! Тот господин, которого я увидел перед собой, был жалкий адвокатишка без дела, который несколько лет тому назад был чуть ли не нищим и которому мне случилось оказать громадную услугу. Теперь этот господин, с важностью развалясь в удобном кресле, курил "Регалию".
-- Милостивый государь, -- сказал он покровительственным тоном и как бы не узнавая меня, -- господин президент председательствует в настоящий момент на совете министров и потому не может принять вас; он поручил мне заменить себя, что я и исполняю. Будьте добры объяснить мне в нескольких словах ваше дело, потому что я очень занят. Что вы имеете сказать?
-- Ровно ничего, милостивый государь, -- сухо ответил я, -- я желал говорить исключительно с господином президентом и ни с кем более! -- Я встал. -- Кстати, милостивый государь, если опять представится такой случай, что вы будете иметь надобность в крупной услуге, то адрес мой вам известен, я всегда буду рад служить вам!
-- Но, милостивый государь, я... -- начал было он.
Я не дал ему закончить фразу, отвесил сухой поклон и вышел... Ну, как вам нравится подобная аудиенция?
-- Хм! -- промычал господин Лиден, покачав головой.
-- Мой рассказ -- это нечто более точное, чем даже фотографический снимок, могу вас в этом уверить. Надо вам сказать, что, кроме слова "республика", у нас нет ничего
республиканского, так что скорее можно поверить, что находишься в монархии, чем -- в свободной стране, где царит равенство и равноправность. Вот почему я был так удивлен тем, что услышал от вас и от господина Сойе. Очевидно, император и президент республики обменялись ролями. Впрочем, у них есть одна общая черта: президент -- честный и порядочный человек, а император Бразилии еще выше того; потомство назовет его великим!
-- Браво! -- радостно воскликнул господин Лиден. -- То, что вы сейчас сказали, все мы сознаем.
На другой день, поутру, в назначенный час, мне подали прекрасную коляску, и пара добрых мулов галопом помчала меня от дома.
Улицы, по которым приходилось ехать в Сан-Кристобаль, широкие, дорога отличная, но две вещи неприятно поразили меня. Первое -- то, что исправительное заведение -- так называются в Бразилии все тюрьмы -- находится на той самой улице, по которой император должен проезжать каждый раз, когда он отправляется во дворец или же возвращается оттуда. По моему мнению, эта тюрьма не должна была бы быть постоянно на глазах государя -- это должно только огорчать его. А второе, что неприятно поразило меня, так это свалочное место, куда сваливаются всякие нечистоты, падаль и тому подобное, устроенное на расстоянии всего какой-нибудь четверти мили от императорского дворца, на одной из лучших и красивейших улиц нового города. Мало того, что эта свалка отравляет воздух, но еще, кроме того, привлекает сотни и тысячи отвратительных черных коршунов, известных под названием галиназос, которые целыми стаями садятся на крыши домов и оглашают воздух резким, пронзительным криком. Император вынужден также каждый раз проезжать мимо этого места, зараженного ужаснейшим зловонием, крайне неприятным и вредным, что, по-моему, совершенно непростительно для такого большого и богатого города и при этом столицы государства, каким является Рио-де-Жанейро.
Общий вид дворца очень привлекателен; издали кажется, будто он прислонен к высоким горам, замыкающим горизонт позади его, подавляя своими громадными размерами все ближайшие здания, которые кажутся маленькими и жалкими в сравнении с темной громадой этих гор.
Перед входом идет род перистиля [ Перистиль -- окруженный с четырех сторон колоннадой прямоугольный двор ], не блистающего особой красотой, затем широкая раскрытая решетка.
Пройдя за решетку, у которой постоянно стоят двое солдат, приходится идти по длинной аллее, обсаженной двойным рядом деревьев, не дающих ни капли тени. Вправо, влево и позади дворца раскинулись чудесные сады, придающие чисто феерический вид всему зданию. Самый дворец -- одноэтажный и притом совершенно простой архитектуры.
В сущности, Сан-Кристобаль -- скорее коттедж, чем дворец. Мой кучер, миновав часового, подъехал прямо к маленькому боковому крылечку. Солдаты на посту сидели в самых непринужденных позах и, очевидно, нисколько не интересовались тем, что происходило перед их глазами. Тут же перед дворцом уже стояло несколько экипажей. Я вышел из своей коляски, мой кучер отъехал и встал подле других экипажей, а я спокойно вошел во дворец, двери которого были широко открыты.
Передо мной находилась широкая лестница, устланная ковром. Я поднялся по ней. Навстречу мне показался какой-то человек, которого я принял за служителя или лакея, но который на самом деле оказался камергером его величества. Я обратился к нему с вопросом, где могу увидеть императора.
-- Идите прямо, вторая дверь налево! -- ответил он, улыбаясь.
Я прошел через громадную залу, казавшуюся узкой вследствие своей необычайной длины. Зала эта была пуста, в ней даже не было мебели, ни одного стула, ни одной табуретки, но зато стены были сплошь увешаны картинами, которые, как мне показалось, почти все принадлежали кисти великих мастеров различных школ и эпох. Некоторые из этих картин положительно заставили меня остановиться; они до такой степени поглотили мое внимание, что я на некоторое -- кажется, даже довольно продолжительное время -- совершенно забыл о том, зачем я здесь. Какие-то двое людей, выйдя из двери в конце этой залы, разговаривая довольно громко между собой, заставили меня очнуться. Я вздрогнул, как бы внезапно пробужденный ото сна, и поспешно двинулся дальше. Дойдя до дверей в конце залы, я отворил их и очутился в прекрасно обставленной, довольно большой комнате, в которой, по-видимому, весьма удобно расположились человек двенадцать монахов капуцинов, усердно перешептывавшихся между собой. Они даже не обратили на меня внимания, когда я проходил мимо. Затем я очутился в длинной и узкой галерее, в которой находилось очень много народу.
В конце этой самой галереи стоял сам император: я узнал его с первого же взгляда по его высокому росту, большой белокурой с проседью бороде и улыбающемуся приветливому лицу.
Заметив меня, император без церемонии отстранил теснившихся вокруг него лиц и направился ко мне навстречу.
Его величество пожал мне руку и заметил, что я долго заставил его ожидать своего визита.
Я принялся извиняться, как мог, но император, улыбаясь, прервал меня на полуслове и сказал мне несколько таких милых, задушевных слов, которые невольно тронули мое сердце, несмотря на то, что в душе я ярый республиканец.
-- Посмотрите, -- сказал он с милой и ласковой улыбкой, -- я желаю подольше побеседовать с вами, но в данный момент вы сами видите, что это невозможно. У меня набралась здесь целая толпа этих добрых людей, которых мне следует постараться по возможности удовлетворить и утешить. Прошу вас, не откажите мне в удовольствии видеть вас у меня в будущий понедельник поутру. Мы тогда будем одни и поговорим о милом Париже. Решено?
Я почтительно поклонился, и затем император любезно проводил меня до самой картинной галереи, после чего крепко пожал мне руку на прощание. Час спустя я уже возвращался в Рио. Я был в восторге!