Действительно, дон Мигель дель Кампо входил в гостиную доньи Мануэлы, протискиваясь сквозь толпу и расчищая себе дорогу руками, он подошел поздороваться с доньей Мануэлой и окружавшими ее дамами-федералистками. Дон Мигель был одет по самой строгой моде федералистов, то есть носил пунцовый жилет, широкие девизы и не имел перчаток.
Заметив его приближение, жена доктора Риверы освободила возле себя место на софе, но это место было настолько узко, что молодой человек должен был бы сесть почти на колени к сестре его превосходительства -- государственное преступление, которого он постарался избежать, предпочтя взять стул и сесть возле доньи Мануэлы.
Однако донья Мерседес не сочла себя побежденной: она встала, взяла стул и села по правую сторону от дона Мигеля, и ее первым приветствием был сильный щипок в руку молодого человека, которому она при этом сказала на ухо:
-- Вы притворились, что не видели меня, да?
-- Я видел, что вы всегда прелестны! -- отвечал Мигель, полагавший, что ей этого будет достаточно.
Но он ошибался: она хотела большего.
-- Я хочу вам сказать одну вещь!
-- Говорите, сеньора!
-- Я хочу, чтобы вы сопровождали меня, когда я выйду -- сегодня я желаю взбесить Риверу, разговаривая с красивым молодым человеком, ведь он ревнив, как турок, не позволяет мне вздохнуть свободно.
-- Это будет большая честь для меня, сеньора.
-- Хорошо, теперь будем говорить громко, чтобы не вызывать все подозрений.
Донья Мануэля положила свою руку на край софы вблизи дона Мигеля, который наклонившись к ней, сказал так, чтобы его не слышали другие.
-- Если бы кто-нибудь имел счастье внушить вам немножко интереса к себе, то этот дом был бы для него опасным соперником!
-- Почему это, сеньор дон Мигель? -- тихо спросила она.
-- Потому что толпа, которую вы ежедневно принимаете, доставляет вам большое развлечение.
-- Нет! -- живо отвечала она.
-- Извините, сеньорита, если я осмелюсь усомниться в этом!
-- Однако я сказала правду!
-- В самом деле?
-- Да! Я стараюсь не видеть и не слышать этих людей.
-- В таком случае это неблагодарно! -- сказал улыбаясь молодой человек.
-- Нет, это плата!
-- Плата за что, сеньорита?
-- Ведь вы знаете, что мое молчание и мое неудовольствие могут их рассердить?
-- Как же может быть иначе?
-- Ну, я плачу им этими приемами за то неудовольствие, которое они возбуждают во мне, говоря постоянно об одном и том же, о чем я бы никогда не желала слышать.
-- Они говорят о сеньоре губернаторе и деле, общем для всех нас с большим воодушевлением.
-- Нет, сеньор дель Кампо, они говорят ради самих себя!
-- Вот как!
-- Вы сомневаетесь в этом?
-- Я удивлен по крайней мере!
-- Потому что вы не занимаете ежедневно моего скучного места.
-- Возможно, что это и так!
-- Посмотрите кругом. Из всех, кто находится здесь, исключая вас, нет ни одного, кто бы не явился сюда с целью представить доказательство своих федеративных убеждений, чтобы я затем рассказала об этом Татите.
-- Несмотря на то, они верно служат нашему общему делу!
-- Нет, сеньор дель Кампо, они вредят нам!
-- Вредят?
-- Да, потому что они говорят более того, что бы должны были говорить и, может быть, не действуют с такой добросовестностью, с какой я хотела бы, чтобы защищали дело моего отца. Вы думаете, я довольна этими господами и этими женщинами?
-- Конечно, у вас больше ума, чем у всех них вместе!
-- Я говорю не об уме, а о воспитании.
-- Я понимаю, что вам тяжело быть в этом обществе.
-- Да, все мои подруги покинули меня.
-- Может быть, вследствие такого времени, когда...
-- Нет, из-за этих людей, которых я обязана принимать, так как татита требует этого, я думаю, вы единственный порядочный человек, который посещает меня.
-- Однако я вижу здесь выдающихся людей!
-- Правда! Но они стараются сделаться хуже, чем они есть на самом деле, и они преуспели в этом.
-- Это ужасно.
-- Они утомляют меня, сеньор Кампо. Я веду самую скучную жизнь. Я только слышу, как эти люди, мужчины и женщины, говорят о крови, о смерти. Но ведь бесполезно повторять это каждую минуту, сопровождая свои слова такими проклятиями, от которых я становлюсь больна, и выражением крайней ненависти, в которую я не верю. Все это бессердечные люди! Зачем им приходить сюда мучить меня этими разговорами и мешать мне принимать молодых женщин моего возраста или подруг, которых я желала бы видеть?!
-- Правда, сеньорита, -- отвечал дон Мигель с притворным простодушием, -- вокруг вас нет молодых женщин вашего возраста и вашего круга, которые бы развлекали вас и могли заставить забыть, хоть на несколько минут, о страшных событиях, переживаемых нами.
-- О, как я была бы счастлива, если бы это было возможно!
-- Я знаю одну сеньору, характер которой совершенно гармонирует с вашим, и которая могла бы понять и полюбить вас!
-- Правда?
-- Сеньору, которая почувствовала к вам симпатию с того мгновения, как только увидела вас.
-- В самом деле?
-- Она ежедневно спрашивает меня о вас.
-- О! Кто же это?
-- Сеньора так же несчастна, а, может быть, и еще более, чем вы!
-- Так же несчастна?
-- Да.
-- Не существует женщины несчастнее меня! -- прошептала донья Мануэла с глазами полными слез.
-- На вас не клеветали, сеньорита!
-- На меня не клеветали? -- вскричала донья Мануэла, гордо подымая голову. -- Единственная вещь, которую я никогда не прощу врагам моего отца, это то, что они порочили мою репутацию из чувства политической мести!
-- Время рассеет эту клевету, мой друг, -- нежно отвечал тронутый ее словами дон Мигель, -- к несчастью для той особы, о которой я вам говорю, время, наоборот, является величайшим врагом.
-- Как! Объясните мне это!
-- Каждое мгновение ухудшается ее положение.
-- В чем дело? Что такое?
-- На нее наклеветали, выдав за унитарку, и теперь онаподвергается преследованиям.
-- Но кто это?
-- Эрмоса!
-- Ваша кузина?
-- Да!
-- Ее преследуют?
-- Да!
-- По приказанию татиты?
-- Нет!
-- Полиции?
-- Нет!
-- Кого же?
-- Того, кто преследует ее!
-- Но кто же может ее преследовать?
-- Тот, кто влюблен в нее и кого она не любит.
-- И?..
-- Извините меня... Он злоупотребляет своим положением в федерации и именем Ресторадора для целей своей низкой личной мести.
-- О, кто это, его имя?
-- Извините меня, сеньорита, я не могу пока сказать вам этого!
-- Я хочу это знать, чтобы передать татите.
-- Вы вскоре узнаете это, а пока я скажу только, что это очень влиятельная личность!
-- Тем преступнее она, сеньор дель Кампо!
-- Я это знаю.
-- У меня к вам просьба.
-- Говорите, сеньора.
-- Приведите ко мне Эрмосу.
-- Сюда?
-- Да!
-- Она не придет.
-- Она не придет ко мне?
-- Она боязлива и не будет знать, как держать себя в окружающей вас толпе.
-- Я ее приму одна... но нет, я не могу принимать одна.
-- Тем более, что с тех пор, как в ее доме был обыск, она боится быть оскорбленной.
-- Но это невероятно!
-- И еще я должен признаться вам, что она уже несколько дней назад покинула свою прелестную дачу, и все-таки ее постоянно мучают, беспокоят.
-- Несчастная!
-- Вы, однако, могли бы ей быть очень полезной и оказать большую услугу.
-- Я? Говорите, дель Кампо!
-- Если бы вы послали ей письмо, которое она могла бы показать в случае, если опять кто-нибудь явится к ней без приказания сеньора губернатора....
-- Разве кто-нибудь может осмелиться это сделать без приказания татиты?
-- Это уже делали!
-- Хорошо, завтра же я напишу ей!
--Я позволю себе просить вас напомнить в этом письме, что никто не должен осмеливаться произносить имя генерала Розаса или федерации для оправдания незаконного поступка.
-- Хорошо, хорошо, я понимаю, но, -- прибавила она, -- если мы будем продолжать наш разговор, то это может возбудить ревность всех этих людей, которым согласно приказанию татиты я должна улыбаться.
-- Ваши желания равносильны приказаниям, сеньорита. Вы обещаете мне не забыть о письме?
-- Да, завтра же вы получите его!
-- Тысячу раз благодарю вас за такую доброту.
Донья Мануэла не ошиблась: ее продолжительный разговор с молодым человеком уже начинал беспокоить достойных федералистов, поэтому, едва она повернулась к супруге Мариньо, а дон Мигель -- к донье Мерседес, как они поспешили к молодой девушке. Каждый из них спешил обратиться к ней своеобразным комплиментом: одни уверяли ее, что умрут за ее отца, другие предлагали голову унитария, ожерелье из ушей их противников, а некоторые -- даже косы вражеских женщин, когда пробьет час мщения федералистов.
Одно мгновение дону Мигелю показалось, что он присутствует в собрании демонов, когда он слушал эти клятвы, предложения и поношения противников, произносимые людьми, которых принимала по приказанию отца дочь Розаса.
Вскоре, однако, гостиная почти опустела, и сеньора донья Мерседес Розас де Ривера встала, чтобы удалиться, с характерной для нее откровенностью, она сказала донье Мануэле, обнимая ее:
-- Доброго вечера, девочка! Я ухожу и увожу дель Кампо, чтобы взбесить Риверу.
Донья Мануэла слабо улыбнулась.
-- Он не дает мне покоя, дитя мое, -- продолжала она, -- таким он еще никогда не был! Но я хочу взбесить его так, чтобы он более не ревновал.
-- Итак, вы уходите, тетя?
-- Да, девочка! До завтра!
-- Прощайте, донья Мануэла, отдохните! -- сказал девушке дон Мигель,, пожимая почтительно ее руку.
Мерседес взяла под руку своего кавалера, и оба они, пройдя двор, вышли на улицу Ресторадора.
Стояла светлая ночь, а дон Мигель был без плаща, но гнев, испытываемый им, был так силен, что он совсем забыл об этом неудобстве.
-- Пойдемте медленнее! -- сказала ему донья Мерседес.
-- Как угодно, сеньора! -- отвечал ей дон Мигель.
-- Да, пойдем медленнее и дай нам Бог встретить Риверу!
-- Как он взбесится!
-- Конечно!
-- И вы покинете меня тогда?
-- Che! [Эй! (исп.)] Я вам расскажу кое-что. Однажды ночью он встретил меня, когда я возвращалась от Августины в сопровождении слуги. Увидев меня, он перешел на противоположный тротуар. Я узнала его, но что выдумаете, я сделала?
-- Вы позвали его?
-- Que? [Что? (исп.)] Ничего подобного! Я притворилась, что совсем не видала его, и принялась ходить взад и вперед по улицам. Я едва не потеряла башмак, который развязался у меня, вот! Куда я ни шла, Ривера все время следовал за мной по противоположному тротуару. Я знала, что он зол, и делала все нарочно, я говорила тихо, вдруг останавливалась и принималась хохотать, наконец, вернулась домой, и все время Ривера шел сзади меня. Дома была сцена: он кричал, поднял целую бурю, но в конце концов должен был заключить мир, поцеловал мне руку и затем...
-- И затем мир был заключен так, как это водится между супругами! -- сказал Мигель, смеясь над этим оригинальным приключением.
-- Que? Совсем нет! Затем он пошел спать в свою комнату.
-- А, у вас отдельные комнаты!
-- Уже более двух лет!
-- Ага!
-- И это для того, чтобы его бесить. Я провожу время в ужасном одиночестве, но не уступаю, я, видите ли, женщина с сильными страстями, у меня вулканическое воображение и я еще не встречала сердца, которое бы понимало меня!
-- Но, сеньора, а ваш муж?
-- Мой муж?
-- Да, сеньор Ривера.
-- Муж! Муж! Есть ли на свете вещь, более невыносимая, чем муж?
-- Возможно ли?
-- Что-то прозаическое!
-- Ага!
-- Материальное!
-- Да?
-- Никогда он не может понять свою жену.
-- Ба!
-- Одним словом, Ривера -- идиот!
-- В самом деле?
-- Конечно, как все ученые!
-- Это правда!
-- О, если бы это былпоэт, артист, молодой человек с горячими страстями...
-- А, тогда...
-- Ах, я очень несчастна, очень несчастна! Я, у которой страстное сердце и которая понимает все прихоти любви!..
-- Действительно, это несчастье быть такой, как вы, донья Мерседес!
-- Каждый день я бросаю ему это в лицо.
-- Кому?
-- Да Ривере же!
-- А!
-- Я не только говорю ему об этом, но и кричу.
-- То, что вы мне сказали?
-- Гораздо больше!
-- А что же он отвечает вам, сеньора?
-- Ничего! Что он может сделать мне! '
-- Он ничего не желает вам?
-- Che! Он ничего не желает сделать!
-- Он, очевидно, очень добрый человек, ваш сеньор Ривера!
-- Да, он очень добр, но мне нет от этого никакой пользы! Я нуждаюсь в человеке с горячим воображением, талантом -- словом в таком, чтобы мы оба безумствовали вместе!
-- Санта-Барбара! Сеньора!
-- Да, чтобы мы оба безумствовали, чтобы на весь день запирались вместе, чтобы...
-- Чтобы... чего же больше, сеньора?
-- Чтобы мы запирались вместе, несмотря на гнев Риверы, писали стихи и читали их вслух!
-- А вы автор?
-- Почему же нет?
-- Прелестно!
-- Я пишу свои мемуары!
-- Великолепно!
-- С эпохи еще до моего рождения.
-- Как! Вы писали свои мемуары еще до рождения?
-- Нет, я рассказываю историю с той эпохи, о которой мне рассказывала моя мать, которая, будучи беременна мною на пятом месяце, не могла спать от моих движений. Я родилась покрытой волосами, в год я уже бегло говорила. Нет страсти, которой бы я не испытывала в течение своей жизни -- целый ящик в моем комоде наполнен письмами и локонами волос.
-- А сеньор Ривера видел его?
-- Тота! Когда я хочу его взбесить или если он смотрит на свою мертвую голову...
-- Что такое?
-- Да, да, старую голову мертвеца, которая находится в его комнате и перед которой он сидит, изучая не зная что.
-- Ага!
-- И знаете, что я делаю в том случае, когда он садится в своей комнате?
-- Ага, это любопытно!
-- Я приоткрываю дверь своей комнаты, так что он меня может видеть, открываю комод и начинаю брать из ящика письма и читать первую строчку каждого из них.
Дорогая моя Мерседес,
Идол моей жизни!
Обвенчаемся, Мерседес,
Мерседитас моей души!
Несравненная Мерседес!
Мерседес, звезда моей жизни!
Блондиночка всего моего сердца!
И наконец миллион писем того времени, когда я была молодой, перечислить которые нет возможности.
-- До какого же времени вы дошли в своих мемуарах?
-- Вчера я начала описывать тот день, когда родила первый раз.
-- Важная глава!
-- Это курьез в моей жизни.
-- Однако, он бывает со всеми сеньорами.
-- Que? Это было удивительно! Вообразите, я родила, составляя стихи и не подозревая той опасности, в которой находилась.
-- Какой удивительный организм!
-- Это был мой первый ребенок: половина -- стихи и половина -- проза.
-- Кто? Ребенок?
-- Нет, мой труд, мемуары.
-- Ага!
-- Только этот несносный Ривера не хочет признать их достоинств.
-- Должно быть, это холодный человек!
-- Как лед!
-- Материальный.
-- Как камень.
-- Без чувства.
-- Разумеется!
-- Прозаик.
-- Он и не думает читать стихи.
-- Человек без сердца.
-- Скажите, что он идиот, и вы скажете все!
-- Очень хорошо! Тогда я скажу, со всем уважением к вам, что он идиот!
-- Это правда, однако я люблю его таким. Каждое утро он сам ходит на рынок и приносит все, что я люблю, он нежно будит меня и бросает на мою постель все, что он купил. Кроме того, если бедняга и рассердится немножко, то тотчас же и раскаивается.
-- Это превосходная натура!
-- Ничего более того, что я вам говорю. Он мне ни к чему я нуждаюсь в человеке пылком, талантливом молодом, сильном, который не покидал бы меня ни на минуту.
-- Сеньора, пойдемте немного быстрее, уже близко до вашего дома! -- сказал Мигель, видя, что его дама все более и более замедляла свои шаги.
-- Да, идемте ко мне, я прочту вам кое-что из своих мемуаров!
-- Извините меня сеньора, но...
-- Нет, у вас нет никакой причины отказываться!
-- Но очень поздно, сеньора!
-- Нет, нет! Ривера еще не вернулся!
-- Извините меня, Мерседитас, но это невозможно!
-- Да, да, вы зайдете!
В этот момент они подошли к дверям дома.
-- В другой раз.
-- Нет, сейчас!
-- Меня ждут!
-- На свидание?
-- Нет, сеньора!
-- Не женщина?
-- Нет, сеньора!
-- Поклянитесь мне в этом!
-- Даю вам слово!
-- Тогда войдите!
-- Не могу, повторяю вам, сеньора, не могу!
-- Неблагодарный!
Дон Мигель неистово заколотил молотком, чтобы скорее пришел кто-нибудь избавить его от той опасности, в которой он находился.
-- Но неужели вы в самом деле не зайдете? Вы презираете мои мемуары?
-- В другой раз, сеньора!
-- Хорошо, но пусть это будет завтра!
-- Постараюсь.
-- Ну, у нас есть еще утка, которую Ривера оставил к ужину, зайдите поужинать ко мне!
-- Сеньора, я никогда не ужинаю!
-- Тогда до завтра!
-- Если будет возможно!
-- Хорошо, я приготовлю к чтению наиболее интересные главы моих мемуаров!
-- Спокойной ночи, Мерседитас!
-- До завтра! -- отвечала она.
Дон Мигель быстро пошел, почти побежал, как только закрылась дверь за сестрой его превосходительства Ресторадора, восстановителя законов, женщиной еще очень свежей, хорошо сложенной, с алебастровой белизной лица, но одаренной в высшей степени романтическим характером, -- употребляя это выражение для того, чтобы определить нечто из ряда вон выходящее.
В то время, как наш герой, смеясь, как сумасшедший, бежит по дороге к своему дому, мы ненадолго вернемся в прошлое, чтобы рассказать некоторые факты, необходимые для понимания этой истории.