Но донья Эрмоса была женщиной в полном смысле этого слова: она быстро оправилась от пережитого волнения.
-- Поспешим, поспешим! -- сказала она. Луис понял угрожавшую им опасность -- подняв на руки молодую женщину, он бросился вперед.
-- Да, -- сказал он, -- нам нельзя терять ни минуты! Лиза побежала вперед, чтобы открыть дверь.
Почти тотчас же раздался второй залп в том же направлении.
Несмотря на опасность, нависшую над их головой, они остановились и с тревогой обернулись к реке. В этот момент легкий свет блеснул в волнах, и раздался еще залп.
-- Боже мой! -- вскричала донья Эрмоса.
-- Последний залп раздался со шлюпки в ответ на огонь неприятеля! -- сказал дон Луис, сжав губы, со смешанным выражением радости и ярости.
-- Они без сомнения, ранены, Луис!
-- Нет, нет, стрельба ночью очень трудна, но поспешим, нам угрожает еще и другая опасность.
-- Другая!
-- Идем, умоляю тебя, идем!
Они были уже в нескольких шагах от дачи, когда заметили Хосе, бежавшего навстречу к ним с своей терсеролью, коротким карабином, в одной руке и саблей под мышкой.
-- Ах, вот они! -- вскричал он, заметив их.
-- Хосе!
-- Да, сеньора, это я, но вам нельзя здесь оставаться теперь, уходите, ради неба! -- сказал он с горестным выражением.
-- Вы слышали, Хосе? -- спросил дон Луис.
-- Да, сеньор, я слышал все, но сеньора не должна...
-- Хорошо, хорошо, я иду, мой хороший Хосе, -- сказала ему ласково донья Эрмоса.
-- Я хотел вас спросить, Хосе -- начал дон Луис, когда они вошли в дом, -- вы не различили из какого оружия стреляли первые два раза и из какого отвечали?
-- Ба! -- произнес ветеран с улыбкой, занятый запиранием двери.
-- Ну, отвечайте мне, прошу вас!
-- Два первых залпа были из терсеролей, а третий из ружей.
-- Я так и предполагал.
-- Всякий, кто знает огнестрельное оружие, не может ошибиться в этом! -- сказал тот пожав плечами.
И, чтобы избежать дальнейших расспросов, он пошел зажечь свечу в той комнате, где спали дон Мигель и дон Луис, когда они проводили ночь на даче.
Когда молодой человек вошел в гостиную, он был испуган бледностью доньи Эрмосы.
Молодая женщина, сидя на стуле и опираясь локтями на стол, закрыла лицо руками и молча плакала.
Дон Луис, уважая ее скорбь, вошел в столовую, открыл окно и стал жадно прислушиваться к шуму извне.
Но он не слыхал ничего тревожного: кругом царила глубокая тишина.
Молодой человек, заперев окно, возвратился в гостиную. Донья Эрмоса сидела в прежнем положении.
-- Успокойтесь, дорогая Эрмоса, -- сказал он, садясь возле нее, -- все кончено. Я уверен, что теперь Мигель смеется, как сумасшедший.
-- Но столько выстрелов, мой друг! Невозможно, чтобы кто-нибудь из них не был ранен!
-- Наоборот, дорогая моя, невозможно, чтобы пуля из терсероли попала в шлюпку в пятидесяти шагах. Масоркерос заметили ее тень на воде и стреляли наугад.
-- Но они следят за всем берегом. Боже мой, как вернется Мигель!
-- На рассвете, когда патрули уйдут.
-- Тонильо приготовил ему лошадь?
-- Да, сеньора, -- отвечала Лиза, вошедшая в эту минуту с чашкой чаю для Эрмосы.
Луис встал и снова пошел прислушиваться к окну в столовой: невольно и он почувствовал какое-то смутное беспокойство.
Едва он успел простоять у окна три минуты, как со стороны Бахо послышался легкий шум.
Минуту спустя этот шум стал уже совершенно явственным, и дон Луис узнал в нем звук копыт нескольких лошадей.
Лошади остановились у подошвы холма, звук нескольких голосов достиг чуткого уха молодого человека, и затем лошади, по-видимому, возобновили свой бег.
-- Это, наверное, тот патруль, который стрелял, -- пробормотал про себя Луис, -- без сомнения они остановились у подошвы холма и говорили, вероятно, об этом доме. Они хотят сделать круг и вернуться по верхней дороге. Несчастье! -- прибавил он, кусая губы до крови.
Когда он вернулся в гостиную, донья Эрмоса прочла по его глазам, что случилось что-то необычное.
-- Говорите, Луис, -- произнесла она, -- не скрывайте ничего от меня, мой друг, вы знаете, что я храбра и всегда готова к несчастью.
-- Несчастье, нет! -- отвечал молодой человек, стараясь скрыть от нее правду.
-- Что же тогда?
-- Может быть... Может быть ничего... ерунда, мой друг, ничего более.
-- Нет, вы меня обманываете. Повторяю, хочу это знать!
-- Ну, если вы этого требуете, то я вам скажу: вероятно, тот патруль, который стрелял по шлюпке, только что прошел у подошвы холма, вот и все.
-- Это все? Хорошо, вы увидите, поняла ли я то, что вы хотели скрыть от меня. Лиза, позови Хосе!
-- Зачем? -- спросил дон Луис.
-- Вы это узнаете.
Старый солдат появился на пороге гостиной.
-- Хосе, -- сказала донья Эрмоса, -- возможно, что на дачу сегодня ночью нагрянут с обыском, поэтому заприте хорошенько двери и приготовьте оружие.
Дон Луис был поражен таким мужеством и таким спокойствием в опасности.
-- Это уже сделано, сеньора, -- отвечал ветеран, -- я могу дать двадцать выстрелов, да имею еще саблю.
-- Я -- четыре и рапиру! -- сказал Луис, внезапно поднимаясь со своего места.
Но еще более внезапно он снова сел.
-- Нет, -- сказал он, -- здесь не будет пролита кровь.
-- Как?
-- Я говорю, Эрмоса, что моя жизнь не стоит бесполезного сопротивления, которое неизбежно приведет к гибели всех.
-- Хосе, делайте то, что я вам приказала! -- сказала решительно молодая вдова.
-- Эрмоса! -- вскричал дон Луис, -- умоляю вас во имя нашей любви!
-- Луис, -- отвечала она с невыразимой нежностью в голосе, -- я живу только вами: если вы умрете, милый, то и я умру.
Едва молодая женщина успела произнести последние слова, как на верхней дороге послышался галоп нескольких лошадей.
Дон Луис встал, спокойный и решительный; пройдя через двор, где расхаживал Хосе, он вошел в свою комнату. Скинув свое пальто, он вынул из-за пояса двуствольные пистолеты, осмотрел курки, взял свою шпагу и, вытащив ее из ножен, отнес ее в угол двора.
В этот момент на дворе появилась донья Эрмоса, за нею шла испуганная Лиза.
-- Сеньора, -- прошептала Лиза, -- хотите, я прочту мою молитву?
-- Да, дорогая крошка, -- отвечала ее госпожа, целуя ее в лоб, -- ступай в гостиную и молись, Бог, без сомнения, услышит твою невинную молитву.
Ночь была темна; удушливый воздух предвещал близкое наступление грозы.
Едва донья Эрмоса успела обменяться несколькими словами с доном Луисом и своим старым, верным, слугой, как вблизи дверей послышались голоса и шум шпор и сабель нескольких всадников, соскакивавших со своих лошадей.
Дон Луис и донья Эрмоса вернулись в гостиную, выходившую под навес, и увидели Лизу, которая, скрестив руки, молилась на коленях перед распятием.
Словно для того чтобы ребенок успел закончить свою молитву, в дверь раз двенадцать грубо ударили сабельными рукоятками именно в тот момент, когда Лиза поднялась с колен.
-- Вот на чем мы с Хосе порешили, -- сказал дон Луис донье Эрмосе, -- мы не будем ни отвечать, ни открывать дверей. Если они попытаются взломать дверь, то потратят на это много времени, так как она очень толста и прочна. Если же, наконец, им удастся взломать ее, тогда у нас все-таки будет преимущество, потому что они к тому времени устанут.
Между тем удары в дверь возобновились.
-- Взломать дверь! -- раздался суровый голос.
Хосе рассмеялся и оперся плечом о косяк двери в гостиной.
-- Это невозможно! -- отвечало несколько голосов после тщетных усилий исполнить порученное приказание.
-- Стреляйте по запору! -- проговорил тот же человек, который отдал первое приказание.
Хосе сделал знак дону Луису и донье Эрмосе податься вправо и влево.
Одновременно раздались четыре выстрела из терсеролей -- и замок упал к ногам Хосе, спокойно повернувшегося к своей госпоже.
-- Сеньора, -- произнес он, -- эти пикарос [Пикаро -- плут, хитрец.] способны стрелять в окна -- вам здесь опасно!
-- Это правда, -- вскричал Луис. -- Пройдите с Лизой в вашу комнату, не теряйте ни минуты, умоляю вас!
-- Нет, нет, -- вскричала она с сверкающим взором, -- я останусь с вами!
-- Эрмоса!
-- Нет! Я вам говорю, мое место здесь -- подле вас!
-- Сеньора, если вы не уйдете, я унесу вас на руках и запру! -- возразил ей ветеран спокойным голосом и таким решительным тоном, что донья Эрмоса машинально повиновалась и увела Лизу с собой.
Дон Луис и Хосе встали между двумя окнами под защитой стен.
Эта предосторожность была не лишней, так как почти тотчас же стекла разлетелись в дребезги, и несколько пуль ударилось в противоположную стену гостиной.
Нападавшие также приняли меры предосторожности -- они хорошо понимали, что в доме есть люди, потому что дверь была заперта изнутри, и из отверстий, пробитых пулями был виден свет.
Пассивное сопротивление, встреченное ими, особенно раздражало их тем, что они были вооружены терсеролями и саблями и, следовательно, являлись представителями власти всемогущего Ресторадора.
Страшный удар, почти сокрушительный, согнувший болты и заставивший отскочить все крепления, вдруг потряс дверь, которая задрожала, как бы готовая упасть, потому что сотрясались сами стены.
-- Я знаю, что это такое, -- спокойно сказал ветеран, -- дольше она не устоит!
И он направился под навес, вооружившись своей терсеролью.
Дон Мигель последовал за ним с пистолетами в руках.
Донья Эрмоса сделала движение, чтобы бежать во двор, но Лиза, бросившись к ее ногам, умоляла ее остаться с нею.
Второй тяжелый удар вновь заставил задрожать весь дом. Сноп щепок полетел от двери.
-- Третьего удара она уже не выдержит! -- сказал невозмутимо ветеран.
-- Но чем бьют эти демоны? -- вскричал дон Луис, желая в безумном гневе, чтобы дверь скорее упала.
-- Крупами двух или трех лошадей сразу, -- отвечал Хосе, -- в мое время мы таким же образом взломали дверь в одной казарме в Перу.
В этот момент -- вся сцена происходила с быстротой мысли -- Лиза, все еще склоненная у ног доньи Эрмосы, чтобы помешать ей уйти, вскричала:
-- Сеньора, Бог нам поможет, я вспомнила: то письмо, я знаю, где оно, то письмо спасет нас, сеньора!
-- Какое письмо, Лиза?
-- То, которое...
-- Ах, да! Это действительно Божье внушение! Это единственное средство спасти его, дай письмо, дай его мне!
Лиза вынула письмо из ящика, стоявшего на одном из столов комнаты, и подала своей госпоже.
Донья Эрмоса побежала к дверям гостиной и обратилась к двум мужчинам, притаившимся под навесом:
-- Не шевелитесь, ради неба! Слушайте все, но не говорите ничего и ни в коем случае не входите в эту комнату.
Не ожидая ответа, она защелкнула дверную задвижку и, подбежав к окну, внезапно открыла его.
При шуме открывшегося окна десять или двенадцать человек, оставив дверь, бросились к нему и просунули дула своих терсеролей через отверстия железной решетки, защищавшей его.
Донья Эрмоса не отбежала, она даже не двинулась с места, а сказала спокойным и исполненным достоинства голосом:
-- Зачем вы нападаете на жилище женщины, сеньоры? здесь нет ни мужчин ни богатств!
-- Разве вы принимаете нас за воров? -- сказал грубого вида человек, выступивший впереди всех.
-- Кто же вы тогда? -- спросила она сухо.
-- Мы военный патруль!
-- Ах, если этот отряд военный патруль, то он не должен пытаться взломать двери этого дома.
-- А кому принадлежит этот дом, скажите, пожалуйста? -- отвечал тот, который казался начальником патруля, пародируя тон молодой женщины в словах "этот дом".
-- Прочтите и вы узнаете это, -- высокомерно сказала донья Эрмоса, -- Лиза, посвети!
Тон доньи Эрмосы, ее молодость, красота, загадочность того спокойствия и той угрозы, которые заключались в ее словах, сопровождаемых представлением бумаги, произвели должное впечатление на этих людей, начинающих бояться, что они были обмануты и могут таким образом подвергнуться гневу Розаса.
-- Но почему, сеньора, вы не открываете дверей? -- сказал почти учтиво начальник патруля, который был не кто иной, как сам Мартин Санта-Калома.
-- Читайте сначала, а затем я открою вам, если вы все еще будете требовать этого! -- отвечала донья Эрмоса, с еще большим упреком.
Лиза по знаку своей госпожи приблизила свечу. Санта-Калома развернул письмо, не спуская глаз с молодой женщины, представшей пред ним таким странным образом в этом мрачном пустынном месте.
Он посмотрел сначала на подпись, и удивление тотчас же отразилось в его энергичных чертах, которым не хватало только красоты.
-- Будьте добры прочесть вслух, чтобы все слышали! -- произнесла донья Эрмоса.
-- Сеньора, я начальник этого патруля, -- отвечал он, -- достаточно, если я один буду знать содержание этого письма. Впрочем....
И он прочел, что там было написано:
Сеньоре донье Эрмосе Сайенс де Салаберри. Моя прелестная соотечественница! С большим сожалением я узнала, что Ваше уединение имеют смелость нарушить без всякого повода и без приказания татиты. Это большое злоупотребление, которое он наказал бы, если бы узнал о нем. Тот образ жизни, который Вы ведете, не может внушать подозрения никому, исключая тех, кто злоупотребляет именем губернатора для достижения своих личных целей. Вы принадлежите к числу тех лиц, которых я люблю больше всего, и я прошу Вас, как Ваш друг, уведомить меня тотчас же, как только еще раз Вас будут беспокоить, так как, если это случится без приказа татиты, в чем я убеждена, то я его сейчас же уведомлю об этом, чтобы более не злоупотребляли его именем.
Поверьте, что я буду весьма счастлива, если смогу быть Вам полезной.
Ваша покорнейшая слуга и друг
Мануэли Розас
23 августа 1840 г,
-- Сеньора, -- проговорил Санта-Калома, снимая свою шляпу, -- я никоим образом не имел намерения причинять вам неприятность, я не знал, кто живет в этом доме, а предполагал, что несколько человек, уехавших час или два тому назад поблизости от этих мест, вышли из этой дачи, я только что имел перестрелку с неприятельской шлюпкой в нескольких шагах отсюда, и так как здесь вблизи нет другого дома, кроме этого...
-- То вы и явились взломать у меня двери, не правда ли? -- сухо прервала его донья Эрмоса, чтобы окончательно смутить его.
-- Сеньора, так как мне не открывали и так как я видел свет... Но простите меня, я не знал, что здесь живет друг доньи Мануэлиты.
--Хорошо. Теперь не хотите ли вы войти и осмотреть дом? -- Она сделала движение, как будто желая идти к дверям.
-- Нет, сеньора, нет! Я прошу у вас только одной милости -- позвольте мне завтра прислать человека, чтобы починить дверь, которая, очевидно, разбита.
-- Благодарю вас, сеньор! Завтра я рассчитываю вернуться в свой городской дом, здесь ничего нет.
-- Я отправлюсь сам, -- сказал Санта-Калома, -- извиниться перед доньей Мануэлитой, поверьте, что никакого дурного намерения с моей стороны не было.
-- Я убеждена в вашей правдивости, и вам бесполезно извиняться, так как я не скажу никому о том, что здесь произошло. Вы ошиблись, вот и все! -- ответила донья Эрмоса, смягчая свой голос насколько было возможно.
-- Сеньоры, на коней! Это федеральный дом, -- закричал Санта-Калома своим солдатам. -- Еще раз прошу у вас прощения, -- прибавил он, обращаясь к донье Эрмосе. -- Покойной ночи, сеньора!
-- Не хотите ли вы отдохнуть немного?
-- Нет, сеньора, тысячу раз благодарю вас. Это вы нуждаетесь в отдыхе от тех неприятных минут, которые я вам невольно причинил!
Санта-Калома поклонился и уехал со шляпой в руке. Минуту спустя в гостиной дон Луис обнаружил донью Эрмосу лежащую в обмороке на софе.
Галоп лошадей патруля вскоре затих вдали.