II

НЕОЖИДАННАЯ ПОМОЩЬ

Через полчаса граф дю Люк верхом на Роланде покинул замок. Опущенный подъемный мост поднялся, как только он переехал через него.

Но вместо того, чтобы ехать по склону холма, где дорога прямо шла к замку Морзан, он направился по узкой и крутой тропинке, которая вела на площадь деревни Аблон.

Граф до такой степени погрузился в свои мысли, что не заметил белой фигуры, стоявшей между двумя деревьями и жадно следившей за ним взором.

Это была мадемуазель де Сент-Ирем.

С какой целью Диана следила за графом? На такой вопрос только она могла ответить. Этот обворожительный дьяволенок доверял свои тайны только себе.

Оливье ехал, задумчиво опустив поводья и предоставив лошади самой выбирать дорогу.

Графу дю Люку было тридцать с небольшим; предки его, коренные лиможские дворяне, всегда играли видную роль во время смут, которые уже целое столетие потрясали Францию.

Отец его, умерший два года тому назад, оставил ему колоссальное состояние. А между тем Оливье дю Люк не имел влияния ни в партии гугенотов, к которой он принадлежал, ни в партии католиков. Самолюбие его страдало, и, кроме того, им овладело еще какое-то неясное чувство, в чем он не отдавал себе отчета.

Оливье вырос под суровым взглядом отца, человека строгого, гордого, привыкшего повелевать и не терпящего ни рассуждений, ни возражений. Повзрослев и почувствовав самостоятельность, молодой граф дю Люк все же не мог побороть слабость характера, привитую ему воспитанием.

Чрезвычайно добрый по природе, честный, храбрый, он обладал, бесспорно, всеми качествами, необходимыми для того, чтобы играть видную роль; но привыкший с детства всегда подчиняться чужой воле, он отличался крайней нерешительностью, полным недоверием к самому себе, вследствие чего постоянно тревожился, стал подозрительным и слабым. Он по первому слову менял решения; если возражавший ему человек говорил громко и авторитетно, то граф сейчас же склонялся на его сторону, даже когда ему это вовсе не нравилось и дело касалось очень важного вопроса. В предыдущей главе мы видели пример слабохарактерности дю Люка.

В данный момент граф был в очень тревожном состоянии и чем более приближался к деревне, тем более тревога его усиливалась и он чувствовал нерешительность, тем хуже становилось его расположение духа.

Ему никогда и в голову не приходило ехать на охоту к графу Шермону, который никогда и не думал приглашать его. Бог знает, как бы он вывернулся из крайне неловкого положения без вмешательства мадемуазель Дианы де Сент-Ирем. Тем не менее теперь он мог распоряжаться собою как угодно, и все-таки он был очень недоволен: прежде всего самим собою, затем Дианою и, наконец, женою, которая так скоро склонилась к ее мнению. Он стал докапываться до причин столь быстрого согласия. По привычке во всем, даже в мелочах, усматривать какие-нибудь ловушки и задние мысли, ов заподозрил даже любовь жены -- эту чистую, беззаветную любовь. Он любил жену безумно.

Таков был граф дю Люк с его великими достоинствами и ужасными недостатками. Это был несчастный человек, несчастный тем более, что его несчастье заключалось в нем самом.

Достигнув подошвы холма, он не свернул ни направо, ни налево, но, пришпорив лошадь, направился рысью к гостинице, стоящей посреди площади. Окна гостиницы были ярко освещены.

При звуке удара копыт об острые камни дверь отворилась, и на пороге показался слуга. Луна светила ярко. Узнав графа, слуга почтительно снял колпак и поспешил взять лошадь под уздцы.

Оливье сошел с лошади.

-- Постереги мою лошадь, Бенжамен, -- ласково попросил граф,-- я пробуду в гостинице не дольше десяти минут.

Он вошел.

Большая комната, хотя и ярко освещенная, была почти пуста. Хозяйка сидела за конторкой; рядом стояла служанка. За одним из столов расположился солдат, тот самый, которого мы видели при въезде в деревню. На столе перед ним лежали его пистолеты, шляпа с большим пером и огромная шпага. Он ужинал с большим аппетитом и запивал еду кислым вином из огромной кружки с видимым наслаждением -- о вкусах не спорят.

Увидев графа, хозяйка встала и быстро приблизилась к нему с выражением глубочайшего почтения. Солдат поднял голову, равнодушно посмотрел на вошедшего дворянина и снова принялся усердно истреблять свой ужин.

-- Вы здесь, господин граф! -- воскликнула хозяйка.

-- Тс, Маделена! -- ответил граф, приложив палец к губам.-- Не произносите моего имени. Где ваш отец? Он хотел ожидать меня.

-- Он ждет, господин гр...

-- Опять?

-- Простите, сударь!

-- Хорошо, дитя мое! Подайте мне вина на этот стол, -- сказал граф, указывая на один из отдаленных от солдата столов. -- Пришлите мне отца!

-- Сюда, сударь?

-- Да.

-- Сию минуту!

Она выпорхнула, словно птичка.

Граф уселся; для виду он наполнил свою кружку.

-- Прехорошенькая канашка! -- проворчал солдат сквозь свои густые усы.-- Свежая, веселая, как весенний день! Смерть как люблю хорошеньких!

Так как слова эти он произнес, по-видимому, не обращаясь к графу, тот промолчал, но скуки ради принялся рассматривать эту странную личность, на которую до сих пор не обращал особого внимания.

Результат его наблюдений оказался следующий.

Солдат -- рослый детина и, по-видимому, храбрый рубака; хорошо сложен, широкоплеч и мускулист. Хотя это был человек средних лет, но судя по всему, он сохранил атлетическую силу. Лицо его выражало смесь дерзости, откровенности, отваги и беззаботности и носило на себе следы участия в боях. Смуглая загорелая кожа, быстрые серые глаза, загнутый клювом нос и густые усы -- все это придавало его физиономии оригинальный, по отнюдь не отталкивающий вид.

Костюм отличался необыкновенной простотой: он был одет в легкий панцирь, под которым виднелся поношенный кожаный камзол; широкие синие шаровары исчезали в громадных ботфортах с широкими раструбами и большими звенящими шпорами; на шляпе красовалось большое перо. Огромная шпага была прикреплена к портупее, на которой висел также небольшой кинжал. Все эти вещи сильно потерлись от времени и употребления. Широкий пояс в данную минуту был снят и лежал на столе рядом с пистолетом и шпагой.

Одним словом, граф вывел заключение, что субъект принадлежит к числу тех, с кем далеко не безопасно встретиться на большой дороге.

Солдат окончил ужин, залпом опустошив огромную кружку вина. Затем, крякнув, он вынул маленькую черную трубочку, постучал ею об стол, вытряхнул пепел, зарядил ее табаком и зажег трутом, причем проделал все это с чрезвычайно довольным видом человека, занятого перевариванием прекрасного ужина. Густое облако табачного дыма совершенно скрыло его голову.

Граф почувствовал какое-то инстинктивное влечение к этому человеку. Но только он хотел заговорить с ним, как явился хозяин, призванный дочерью; мысли графа сразу были отвлечены в совершенно иную сторону, и он мгновенно вспомнил о собственных делах.

Прелестная Маделена снова уселась за конторку; отец же ее направился к графу и снял колпак.

-- Ну? -- спросил граф.

-- Я исполнил ваши приказания,-- ответил хозяин.

-- Ты видел его?

-- Да, сударь, я его видел.

-- Что он сказал тебе?

-- Ничего особенного. Осмелюсь попросить вас, сударь, послушаться моего совета: найдите другого человека для подобных поручений.

-- Почему ты так думаешь?-- спросил граф, наморщив брови.

-- Потому что, с вашего позволения, я не верю ни одному слову из того, что он говорит. Этот человек -- тонкая бестия, пройдоха -- и больше ничего. Кроме того, он вращается в такой компании, которую лучше избегать.

-- Да ты разве не знаешь, старый дурак, что он это делает для своего господина!

-- Да, сударь. Но, по-моему, господин не лучше слуги.

Они говорили шепотом. Граф призадумался и затем произнес совершенно громко:

-- Возможно, ты и прав.

-- Будьте уверены, сударь.

-- Но во всяком случае я скоро узнаю, как мне быть.

-- Вы едете в Париж, сударь?

-- Сейчас же!

Лоб трактирщика покрылся складками. Лицо его приняло тревожное выражение.

-- Простите старому слуге вашего семейства, сударь, старику, который вас знает со дня рождения я всей душой вам предан!..

-- Я знаю это, Бернар,-- ласково произнес граф,-- говори без стеснений.

-- Сударь! Вернитесь лучше в Мовер. Как бы вам не раскаяться...

-- Довольно, Бернар, довольно! -- с живостью перебил его граф.-- Я еду в Париж -- это необходимо. Но успокойся: иные, более серьезные интересы требуют моего присутствия там. Я еду отнюдь не по тому делу, клянусь тебе, разве что случай наведет меня на него.

-- Да будет ваша воля, сударь! Вы наш повелитель, и моя обязанность вам повиноваться.

В эту минуту солдат, вероятно, докуривший свою трубочку, стал стучать по столу, чтобы вытрясти пепел.

-- Эй! -- закричал он в то же время. Маделена подошла к нему.

-- Дали вы моей лошади овса?

-- Двойную порцию, как вы приказали.

-- Ладно. Сколько с меня причитается?

-- Ровно три ливра.

-- И за меня, и за лошадь?

-- Да, сударь.

-- Право, совсем не дорого! -- произнес он смеясь.

Он вынул из шаровар большой кошелек с медным замком, положил на стол деньги и сказал:

-- Вот ваши деньги! А теперь велите оседлать моего Габора.

-- Оседлать? -- переспросила девушка.

-- Ну да, оседлать мою лошадь, немедленно! Терпеть не могу долго дожидаться.

-- Так вы, стало быть, не переночуете в Аблоне?

-- Боже сохрани, красавица! Ночь прелестна, луна светит, и я надеюсь скоро доскакать до Парижа.

-- Очень может быть, что вы и доскачете, капитан,-- сказал хозяин.-- Даже, наверное, доскачете, но попадете ли вы в город -- это большой вопрос.

-- Как так?

-- А вот так: городские ворота заперты.

-- Действительно, большое препятствие!

-- Так вы остаетесь?

-- Менее чем когда-либо.-- И затем, обращаясь к выходившему уже графу, он произнес:

-- На пару слов, сударь!

Граф удивленно повернулся к нему.

-- Вы ко мне обращаетесь, сударь? --спросил он.

-- Да, сударь. Только, пожалуйста, зовите меня не "сударь", а капитан, как назвал меня хозяин. Я имею право на этот титул.

-- Пусть будет так! Повторяю, что вам угодно, капитан?

-- Вот так-то лучше! Маленькая поправка,-- самодовольно произнес капитан.

-- Говорите, капитан. Я люблю военных людей. Чем могу служить?

-- Если хотите, то, вероятно, очень многим, милостивый государь.

-- Я жду.

-- Вы едете в Париж?

-- Прямым путем.

-- Значит, несмотря на то, что ворота заперты, вы все-таки считаете возможным попасть в город?

-- Да, я уверен, что попаду.

-- В таком случае,-- сказал капитан, закручивая портупею шпаги,-- услуга за услугу: я вас конвоирую до Парижа, а вы дадите мне возможность проникнуть в город. Идет?

-- Позвольте, капитан! -- возразил с улыбкой граф.-- Есть маленькое препятствие.

-- И какого же рода? -- спросил капитан, крутя усы.

-- Очень простое.

-- Да ведь все эти маленькие препятствия очень просты. Знаю!

-- По некоторым, весьма серьезным соображениям я должен совершить свой путь в одиночестве.

-- Другими словами, вы отказываетесь от моего общества?

-- С величайшим сожалением.

-- Ну и ладно. Поезжайте своей дорогой, а я поеду своей.

Он гордо поклонился графу; тот кивнул ему и вышел из комнаты.

Спустя две минуты раздался быстро удаляющийся топот копыт. Граф скакал во весь дух.

-- Не лучше ли будет вам, капитан, переночевать у нас? -- вкрадчиво спросил хозяин.

-- Вы так думаете?

-- Дорога небезопасна ночью.

-- Черт с нею!-- воскликнул капитан, затыкая за пояс пистолеты.

-- Не проходит дня, чтобы не нашли по дороге труп какого-нибудь несчастного путешественника. Ей-Богу!

-- А вы это видели?-- спросил капитан, поднеся к носу хозяина пистолет.-- Живо! Оседлали ли моего коня?

-- Он ожидает вас, сударь! Бедный конь!

-- Почему бедный?

-- Он тоже рискует жизнью!

-- Ваша правда! Но тем быстрее он побежит. Если я рискую жизнью, лошади сам Бог велел. Спокойной ночи, хозяин, а вам, молодая девица, приятных снов!

Капитан надел шляпу и, гремя шпорами, вышел из гостиницы.

Узнав своего господина, лошадь заржала от радости. Он погладил ее, потрепал за гриву, поцеловал в ноздри, затем вспрыгнул в седло и поскакал скорой рысью.

В это время граф скакал го дороге в Париж, желая прибыть туда раньше десяти часов, то есть до закрытия ворот. Времени было достаточно: едва пробило восемь часов, а до Парижа оставалось всего три лье, так что, собственно говоря, нечего было и спешить. Тем не менее граф не замедлял рыси своего коня. Было три четверти девятого, когда он подъехал к деревне Вильжю-иф. Проехав длинную, скучную улицу, он дал несколько отдохнуть лошади, пустив ее шагом.

-- Времени много!-- пробормотал граф.

Спускаясь по склону горы, он снова пришпорил Роланда. Дорога была пустынная. На всем пути от Аблона граф не встретил живой души. Луна светила почти так же ярко, как солнце. Вдали на горизонте уже начали мелькать огоньки -- это был Париж.

Граф продолжал путь, решительно ни на что не обращая внимания; он размышлял.

О чем?

Несомненно, размышления его были очень грустны; об этом свидетельствовали бледные щеки и морщины на лбу. Вдруг лошадь бросилась в сторону, так что граф еле удержался в стременах. Он быстро оглянулся и сразу понял причину.

Он находился у подножия горы; перед ним очутилось семь или восемь мужских фигур, укутанных в черные плащи и вооруженных с головы до пят. Вид этих людей был крайне подозрительный. Бой предстоял неравный, и граф прибег к переговорам.

-- Что вам угодно, господа? Зачем вы останавливаете меня на королевской земле? -- спросил он громким голосом, в то же время вынимая левою рукою пистолет из кобуры, а правою осторожно нащупывая под плащом рукоятку шпаги.

-- Нетрудно угадать, милостивый государь, чего нам от вас угодно! -- ответила смеясь одна из черных фигур.-- Нам угодно получить вашу лошадь, вашу одежду и ваш кошелек!

-- А, вот что! Так вы воры?

-- К вашим услугам, сударь! Наши собраты прогнали нас с Нового Моста в Париже, и потому мы упражняемся на большой дороге! -- продолжал все тот же, очевидно вожак банды.-- Так, пожалуйста, отдайте нам добровольно то, что мы от вас требуем: для вас это небольшой убыток, а нам вы принесете большую пользу. Клянусь, нам было бы очень жалко прибегнуть к крайним мерам: мне кажется, вы очень милый господин.

Граф поднял Роланда на дыбы и закричал громовым голосом:

-- Назад, дураки! Назад! Я растопчу вас!

Он устремился вперед с пистолетом в одной и шпагою в другой руке. Поводья он бросил на седло.

-- А, так вы вот как! -- яростно заорал бандит.-- Ребята! Смерть ему! Бей его!

Они бросились на графа.

Но граф не был легкой добычей. Двумя выстрелами он положил на месте двух разбойников, других же поражал меткими ударами шпаги.

Разбойники поняли, хотя и поздно, с кем имеют дело. Они переменили тактику. Столпившись вокруг графа, они пытались стащить его с лошади, тянули за плащ и за ноги, старались убить или ранить лошадь.

Положение графа становилось весьма критическим; он начал ослабевать; шпага была выбита из рук; все заряды потрачены. Граф считал минуты...

Как вдруг раздался шум, подобный громовому удару, и в то же время страшный голос закричал.

-- Смелее, сударь! Я здесь!

И в тот же миг какой-то человек, вернее, какой-то демон с обнаженной шпагой нагрянул на толпу и положил на месте трех разбойников. Остальных охватил такой ужас, что они мгновенно разбежались.

-- Кажется, я вовремя подоспел?--добродушно произнес незнакомый избавитель, вытирая шпагу и преспокойно вкладывая ее в ножны.

-- Как! Это вы, капитан?-- с радостью воскликнул граф, узнав старого знакомого из аблонской гостиницы.-- Вы спасли мне жизнь -- ни больше ни меньше!

-- Я очень счастлив, хотя это ваша вина!-- ответил капитан с упреком.

-- Не сердитесь на меня, капитан: я не знал, что вы за человек.

-- А теперь вы разве знаете? -- спросил шутливо капитан.

-- Я сознаюсь, что был не прав. Вот моя рука. Я граф дю Люк. Будем друзьями, капитан!

Капитан с некоторою нерешительностью пожал руку графа.

-- Принимаю вашу дружбу, граф дю Люк! -- произнес он.-- Меня зовут капитан Ватан. Но я подожду новой встречи с вами и тогда скажу вам, могу ли предложить вам свою дружбу взамен вашей. Честь имею кланяться, господин граф!

С этими словами он пришпорил коня и ускакал, оставив изумленного графа посреди дороги.

"Я разыщу этого человека во что бы то ни стало!" -- проворчал граф и продолжал путь.

Через полчаса он прибыл к стенам Парижа без новых приключений.