НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ
Гурдон, в настоящее время маленький городишко, скорее даже большое село, лежит на живописном берегу Синей реки и представляет собой главный пункт одного из округов Лотского департамента. Но в XVII веке это был цветущий город, хотя тоже не особенно большой, в котором сосредоточивалась вся торговля провинции Лимузен, славившейся своим гордым и могущественным дворянством, своей святыней в Сент-Амадуре, куда стекались ежегодно тысячи паломников, и мечом Роланда {Роланд (?--778) -- французский маркграф. Участник похода Карла Великого в Испанию в 778 г.; погиб в битве с басками. Герой эпоса "Песнь о Роланде".}, висевшим на цепи в церкви Сент-Амадурского аббатства. Меч этот, как говорило предание, был тот самый, которым храбрый паладин {Паладин -- доблестный рыцарь, преданный своему государю или даме.} разил сарацинов {Сарацины -- в языке средневекового рыцарства и крестоносцев мусульмане.} и рассекал горы одним ударом: в Пиренеях и до сих пор еще есть места, называемые "роландовыми следами", например, близ Ронсеваля. Как бы то ни было -- подлинный ли это меч Роланда или поддельный, подобный многим другим старинным мечам,-- но факт тот, что он висит и до сего дня в той же церкви.
Прошло пять-шесть дней после рассказанных нами в предыдущих главах происшествий. Маленький городишко Гурдон, обыкновенно погруженный в непробудный сон и безмолвие, где редко-редко на одной и той же улице встречались два путника сразу, где до зари все было в должном порядке, вдруг оживился и заволновался самым странным образом.
Несмотря на то, что было уже около десяти часов вечера, улицы были запружены толпами народа, взволнованного, кричащего, бушующего и вообще голосящего на все лады. Окна были освещены. Площади и перекрестки заняты солдатами, расположившимися по-бивуачному. Их насчитывалось две-три тысячи, и все они были подняты тревогой, призывавшей к оружию. Были поставлены аванпосты; по городу разъезжали патрули. Эстафеты мчались из конца в конец, разнося известия из городской ратуши, где в чрезвычайном собрании заседали уже с раннего утра представители власти и городские депутаты; от них исходили все приказания войсковым начальникам. Ратуша походила скорее на крепость: так густо она была окружена солдатами и такой грозный вид имела в данную минуту.
Накануне утром маркиз де Кевр, королевский губернатор провинции Лимузен, въехал в город в сопровождении многочисленной и блестящей свиты. Уже неделю тому назад в его гурдонском доме были сделаны все необходимые приготовления. Немедленно после прибытия маркиз, наскоро закусив, верхом отправился в городскую ратушу, куда вошел с большою торжественностью. Он предъявил магистратам тайные приказы короля, которые получил не далее как сегодня утром. Письма эти, вероятно, имели весьма серьезное значение, ибо магистраты, услышав их содержание, скорчили весьма глубокомысленные и вытянутые физиономии. Но что решил городской совет -- осталось совершенно неизвестным.
Два часа спустя стали прибывать войска, сначала маленькими отрядами, но потом прогрессивно увеличиваясь, так что к трем часам пополудни более трех тысяч человек пехоты, кавалерии и артиллерии расположились на площадях и улицах на бивуаках, видимо, готовясь к продолжительной стоянке. Всюду раздавался шумный говор, команда, бой барабанов, бряцанье оружия и лошадиный топот.
Вслед за этим под надзором офицеров были сформированы небольшие отряды из крестьян и ремесленников, вооружены и снабжены лопатами и мотыгами. Их послали за город для устройства небольших траншей вокруг городской стены. Кавалерийские патрули разъезжали по окрестным селам и деревням и собирали, конечно насильственно, провиант в виде скота, хлеба, овощей и вообще все припасы, необходимые для прокормления войска и городского населения во время осады. Кроме того, была призвана городская полиция, и начальники ее получили приказ держаться наготове и явиться в полном вооружении на сборный пункт при первом ударе большого колокола.
Жители Гурдона, очень далекие от всякой политики, обыкновенно интересующиеся только своими торговыми делами, ничего не понимали в происходящем. Они страшно перепугались, тем более, что не знали, что делается вне стен города. Они только смутно догадывались: все эти приготовления возвещают нечто, очень похожее на осаду.
В таком положении находилось дело в тот момент, когда нам снова приходится обратиться к нашему повествованию. Резкий контраст со всем происходившим в городе являл собой дом маркиза де Кевра, окна которого были ярко освещены. Из комнат доносились на улицу звуки веселой музыки; по спущенным шторам мелькали тени танцующих пар.
Что это означало?
К чему эти нарядные, праздничные костюмы, лакеи в пышной ливрее, лестница, роскошно убранная тропическими растениями, и эта иллюминация в момент, когда городу, очевидно, угрожает неприятельское нападение, когда жители находятся в страшном ожидании грозных событий?
Вступим в салоны маркиза де Кевра. Миновав пышные апартаменты, залитые светом множества свечей и наполненные блестящим обществом, мы переходим в уединенную комнату, тускло освещенную лишь одной лампой. В комнате находились только трое людей: две дамы и один мужчина. Старшей даме можно было дать не более сорока пяти лет. Строгие и правильные черты ее лица, бледного и неподвижного, большие черные глаза, выразительные и пронизывающие,-- все это придавало ей чрезвычайно внушительный, почти величественный вид, особенно благодаря черной монашеской рясе, на которой висел большой алмазный крест. Это была настоятельница гурдонского монастыря святой Урсулы, младшая сестра маркиза де Кевра.
Находившийся в комнате мужчина был сам маркиз де Кевр -- высокий, бодрый старик лет под семьдесят, с мужественной осанкой, крайне надменным и в высшей степени самоуверенным взглядом опытного воина, участвовавшего во многих битвах и знающего, что такое опасность. Он в волнении прохаживался взад и вперед по комнате, опираясь левою рукою на бронзовую рукоятку длинной шпаги, правою же разглаживая свою седую окладистую бороду, подстриженную по образцу бороды короля Генриха IV, его старого друга и повелителя.
Рядом сидела молодая девушка лет шестнадцати-семнадцати. Тонкие, нежные черты ее лица поражали правильностью. Большие голубые глаза были наполнены слезами и обращены на небо с выражением глубокого горя; густые волны белокурых волос обрамляли бледное личико и ниспадали на плечи. Белые тонкие руки резко выступали из-под бархатной одежды и производили такое впечатление, словно то были руки покойницы. Эта девушка, еще почти ребенок, была мадемуазель де Кевр, единственная дочь и наследница маркиза, долженствующая, как говорили, постричься в монахини.
Музыка, шум и говор едва доносились в эту отдаленную комнату, отделенную густыми портьерами от соседней. Как сказано, маркиз в возбуждении шагал взад-вперед по комнате; обе женщины смотрели на него робким взглядом и молчали.
Вдруг маркиз остановился и, гневно топнув ногой, наморщил брови.
-- Если вы хотите,-- начал он,-- я вам объясню, в чем дело. После происшедшего лучше разом покончить со всем. У меня что сказано, то и сделано, и все, что я делаю, мне повелевает моя рыцарская честь. Господи!-- вдруг сказал он смягченным голосом.-- Разве я не люблю эту девочку, свое дитя, которое я вижу со дня ее рождения. Быть может, я бы ей и простил!
Он остановился.
-- Говорите, отец мой, ради Бога! -- воскликнула молодая девушка, складывая руки с умоляющим видом.
Монахиня остановила ее нежным и в то же время повелительным жестом. Она смотрела брату в глаза.
-- Мы ждем, сударь,-- произнесла она.
-- Хорошо же! Пусть будет по-вашему! -- продолжал маркиз.-- Узнайте, что этот несчастный молодой человек, совращенный дурными советами...
-- Или движимый безысходным отчаяньем,-- горестно прошептала молодая девушка.
Маркиз сделал вид, что не расслышал, и продолжал:
-- Стефан де Монбрен, сын моего лучшего друга! Сын храброго солдата, проливавшего свою кровь на всех полях битвы за нашего великого короля Генриха...
-- Ну что же? -- робко спросили обе женщины.
-- Что же?! А то, что этот недостойный сын -- теперь презренный бунтовщик. Он заодно с взбунтовавшимися мужиками!
-- Отец!
-- Он их предводитель!
-- Боже! -- вскрикнула девушка в полном отчаянии.
Силы ее покинули; она вся судорожно задрожала, сломилась, словно пораженная громом, и упала на руки своей тетки.
-- Что вы сделали, брат мой! --испугалась настоятельница.-- Вы убили вашу дочь!
-- Я! -- воскликнул маркиз, подбегая к ней, бледный и испуганный. Он обожал свою дочь.
-- Удалитесь! Мне нужно остаться с нею наедине.
-- Ради Бога, сестра! Умоляю вас!
-- Уходите, мой брат, уходите! Она может умереть!
Маркиз колебался. Он не знал, на что решиться. Но вдруг послышался страшный шум на улице, и в тот же миг несколько дворян с обнаженными шпагами ворвались в комнату.
-- Господа! -- обратился к ним маркиз, напрягая все силы, чтобы подавить волнение.-- Надеюсь, вы мне объясните...
-- Маркиз! -- перебил его граф де Фаржи.-- Нельзя терять ни минуты. Разрушители перерезали наши аванпосты и напали на город. Скорей -- или все погибло!
-- Что? Что такое?
-- Слышите?
Действительно, страшный шум был слышен отовсюду. Со всех церквей раздавался набат; глухие пушечные выстрелы все учащались и учащались. Крики отчаянья и бешенства перемешивались с мушкетными залпами, все приближавшимися.
Крики "Да здравствует король!" все больше и больше заглушались криками "Победа! Город наш!" Дажетпод окнами дома слышались эти угрожающие возгласы.
Действительно, как сказал граф де Фаржи, нельзя было терять ни минуты для спасения города. Быть может, уже и было слишком поздно.
Маркиз де Кевр это понял сразу. В нем проснулось чувство преданности королю, и солдат в нем моментально превозмог отца. Бросив долгий и горестный взгляд на свою все еще неподвижно распростертую дочь, он обнажил шпагу и высоко поднял ее над головой с грозным криком:
-- За мной, господа! Вперед! За короля!
Все, что сообщили маркизу, к ужасу, оказалось сущей правдой.
Разрушители, с искусством, которое нельзя было предположить в этом сброде разнороднейших людей не признающих никакой дисциплины и потому совсем не опасных при столкновении с организованной армией, соединили свои банды, не дав опомниться королевским войскам. Они бесшумно окружили город и вдруг, по данному сигналу, ворвались в него со всех сторон.
Войска ничего подобного не ожидали и были застигнуты врасплох. Аванпосты были мгновенно истреблены разрушителями еще задолго до тревоги, так что бунтовщики пробрались незамеченными почти что в самый центр города. Банды их концентрировались на главной площади, где возвышался оборонительный форт.
Положение королевских войск сделалось критическим; они потеряли почти всю артиллерию, которая теперь обдавала их целым смертоносным ураганом чугунных ядер, вылетавших из их же пушек. Солдаты, не будучи в состоянии выдержать убийственной канонады и предполагая, что они могут быть отрезанными, скоро перешли в отступление -- как раз в этот момент явился маркиз де Кевр и его спутники, и это подбодрило отступавших. Луч надежды блеснул в их сердцах. Бой завязался снова.
Стефан де Монбрен, верхом на великолепном вороном коне, со шпагою в ножнах, держа в руке лишь свой предводительский жезл, разъезжал перед рядами разрушителей в самых жарких местах боя. Вокруг его головы то и дело сверкали мушкетные выстрелы, окружая ее чем-то похожим на ореол. Он не обращал ни малейшего внимания на то, что служил мишенью для солдат, которые стреляли в него, хотя и безуспешно. Старые солдаты, раздосадованные своими промахами, в то же время испытывали какой-то тайный страх при созерцании этого человека, с таким равнодушием смотревшего в глаза смерти и, как казалось, заговоренного от нее. Они обращали свои мушкеты на других врагов, которые казались им менее странными. Со своей стороны, маркиз де Кевр проявлял чудеса храбрости: старый лев почуял кровь и опьянел от порохового дыма.
Несколько раз он бросался к Монбрену с целью одним ударом покончить с вожаком разрушителей и своим заклятым личным врагом. Но каждый раз ему навстречу бросались толпы бунтовщиков и мешали привести это намерение в исполнение.
Битва перешла в кровавую рукопашную схватку. Роялисты и бунтовщики смешались в одну ужасную кучу, и борьба превратилась в кровавую резню. Королевские войска, ослабленные на две трети, уже больше не заботились о победе; они чувствовали себя окруженными неразрывной железной цепью, которая их скручивала все теснее и теснее. Они хотели лишь как можно дороже продать жизнь своим свирепым и беспощадным врагам.
-- Граф де Фаржи!-- сказал маркиз де Кевр своему предполагаемому зятю.-- Через десять минут мы все погибнем. Эти демоны непобедимы. Я попытаюсь собрать разрозненные жалкие остатки войска и сделаю отчаянную попытку прорваться через железное кольцо. Поспешите ко мне в дом и приведите мою дочь и мою сестру сюда: мы поставим их в середину и будем защищать до последней капли крови. Если это нам не удастся, то погибнем все вместе.
-- Не бойтесь, маркиз! Я повинуюсь. Через две минуты я буду здесь.
-- Спешите же, граф! -- произнес маркиз и стал раздавать приказания тем громким, повелительным голосом, который свойствен лишь старым испытанным воинам.
Отряды при звуке этого голоса столпились вокруг маркиза а вскоре образовали плотную массу, расположившуюся перед домом маркиза и грозно направившую дула мушкетов на неприятелей.
В ту эпоху штыка еще не существовало. Штык был изобретен несколько лет спустя, в правление короля Людовика XIII.
Наступил зловещий двухминутный перерыв. Обе стороны собирались с силами, чтоб в последний раз кинуться друг на друга.
В это время появился граф де Фаржи. Он был бледен и имел крайне расстроенный, отчаянный вид.
-- Ну что? -- воскликнул маркиз, у которого при виде графа мелькнуло недоброе предчувствие.-- Где дочь? Где сестра?
-- Они исчезли! -- с отчаянием отвечал граф.-- Исчезли совершенно непостижимым образом!
--- О! Я погиб! Этот дьявол овладел ими и похитил мою дочь! -- в отчаянии кричал маркиз.
Вдруг он грозно засверкал очами.
-- С нами Бог! -- крикнул он.-- Этот негодяй не будет торжествовать! Вперед! За мной! Да здравствует король!
-- Да здравствует король! -- прогремели солдаты и устремились бегом на разрушителей.
Столкновение было ужасно; завязалась отчаянная схватка. В течение нескольких минут, которые казались вечностью, резня длилась безостановочно. Роялисты и бунтовщики дрались с отчаянным бешенством, и ни один не давался в руки живым.
Маркиз де Кевр в эту минуту забыл о своих личных страданиях и направил все заботы на войско, храброе и преданное, но слишком малочисленное и ослабленное. С холодным бешенством старого воина он сознавал, что ничего поделать нельзя против роковой неизбежности. Он ясно видел поголовное истребление всего войска.
Вдруг раздался продолжительный, резкий свист -- и разрушители мгновенно поворотили фронт, сделали маневр вправо и открыли таким образом широкий проход королевскому войску, куда оно и устремилось с радостными криками. Войско было спасено.
Разрушители, довольные своей победой и взятием города, добровольно дали отступить своим врагам: они подарили им жизнь.
Маркиз де Кевр и его свита, увлеченные толпой, вышли из Гурдона. Преследуемые мятежниками с тылу, они быстро отступили в ущелье, которое удобно было защитить, если бы враги вздумали его атаковать. Маркиз поручил начальство графу де Фаржи, и снова в его душе отец сменил воина. Его горе было безутешным. Сердце старика разрывалось на части от постигшего его удара. И храбрый, бесстрашный солдат вдруг разразился слезами. Но увы! Ни одного луча надежды не светило ему.
Восемь дней спустя королевские войска были изгнаны из всей провинции Лимузен, которою всецело завладели разрушители.
Итак, новый вождь сдержал свое обещание и оправдал самым блестящим образом ожидания разрушителей.