КАК МАГОМ СТАЛ СЛУГОЙ ДИАНЫ
Предоставим пока графу Оливье дю Люку спокойно ехать в Париж, где мы еще с ним увидимся, и расскажем в нескольких словах, что делала мадемуазель Диана де Сент-Ирем в те четыре дня, которые граф провел с женой у Барбантана.
Она не теряла времени.
У нее был паж и доверенный слуга, предоставленный ей братом; вялость, хитрость и дьявольские проделки этого молодого человека приводили в отчаяние всю прислугу замка.
О нем надо непременно сказать несколько слов.
Несколько лет перед тем граф Жак де Сент-Ирем (Сент-Иремы принадлежали к старинному роду) возврашался из путешествия в Италию, куда он уехал, спасаясь от последствий не совсем честного поступка в карточной игре.
Уличенный партнером в плутовстве, он не нашел ничего лучшего, как ответить ему:
-- Очень может быть, но я нахожу очень скверным с вашей стороны, что вы мне это заметили.
И с этими словами он бросил ему в лицо карты. Партнер вызвал его па дуэль. Граф убил его одним выстрелом наповал. Но, так как он был хорошо известен при дворе, дуэль наделал много шуму, и графу оставалось одно -- уехать в Италию, чтобы дать время замять дел.
Это происходило спустя два-три месяца после убийства Генриха IV.
Графу было в то время около двадцати двух лет. Пробыв с год в Италии, он возвращался во Францию. В тот вечер он проезжал по какой-то дрянной деревушке, милях в двух от Пиньероля.
Жаку де Сент-Ирему приятнее было бы добраться до города, но уже наступила ночь, дождь начинал накрапывать, и измученная лошадь едва ступала. Поневоле пришлось остановиться в скверном трактире, походившем скорее на притон разбойников.
Но граф, отнюдь не из трусливого десятка, храбро вошел туда и против всякого ожидания встретил отличный прием и предупредительную внимательность, Это порадовало его, но, как человека опытного, заставило насторожиться.
И как оказалось после, он сделал хорошо.
Трактир был полон путешественниками всякого сорта, большей частью подозрительными на вид личностями. В сарае и на дороге, вокруг больших костров, расположился табор цыган, мало обращавших внимание на дождь и холод.
Они искоса поглядывали на графа, когда он проезжал среди них к трактиру, но граф притворился, что ничего не замечает.
Часа два прошло спокойно.
Проголодавшийся граф с аппетитом пообедал, тем более, что обед ему подали отличный, и, казалось, не обращал никакого внимания на беспрестанно слонявшихся возле его стола подозрительных личностей; так как эти люди не заговаривали с ним и не искали ссоры, он наконец и в самом деле позабыл о них в полной уверенности, что все обойдется благополучно.
Он ошибался.
Хозяйка, проворная молодая женщина с быстрыми глазами, услужливо подавала ему все, что он спрашивал, и в то же время хлопотала около другого путешественника, прибывшего несколькими минутами позже графа, расположившегося за другим столом, напротив него. Это был атлет с энергичным лицом и решительным видом, евший за четверых.
Оба путешественника не обменялись ни одним словом, но обменялись выразительными взглядами, словно говоря друг другу: "Мы в вертепе; в случае нужды, я рассчитываю на вас, как и вы можете рассчитывать на меня".
Хозяйка, поставив перед путешественником-атлетом бутылку Монте-Фальконе, шепнула ему несколько слов; потом, подойдя к столу графа и убирая тарелки, сказала вполголоса, как будто не к нему обращаясь:
-- Осторожнее!
Граф искоса взглянул на незнакомого путешественника. Тот, словно без всякого умысла, затянул покрепче портупею рапиры, которую вначале отстегнул, что-бы расслабиться. Граф сделал то же.
Вдруг, точно по данному знаку, в комнату ворвались цыгане: женщины, мужчины, старики, дети -- грязные, оборванные, отвратительные.
Граф и другой путешественник, точно сговорившись, схватили свои столы и придвинули к прилавку; потом с быстротой, которая возникает только в минуты неминуемой опасности, нагромоздили на них все, что попадало под руку: скамейки, стулья, табуреты,-- образовав таким образом высокую баррикаду, занявшую целый угол комнаты; дверь позади них вела во внутреннюю часть трактира и давала возможность отступить в случае надобности.
У графа была рапира, нож и два длинных пистолета за поясом, а у другого путешественника, кроме того, короткий карабин. К ним присоединился хозяин со своими пятью слугами, тоже хорошо вооруженными и сбежавшимися на крики хозяйки.
Хозяин, старый контрабандист, живший главным образом своей контрабандой, привык к разным схваткам.
-- Славно! -- весело крикнул он, прибежав.-- Потешимся же, если только вы с нами, господа, не правда ли?
-- Cordieu! -- сказал атлет.-- Да ведь дело идет о нашей шкуре.
-- И о моей тоже, но бандитов много!
-- Тем лучше,-- промолвил граф,-- больше убьем!
-- Отлично, сказано, господин, Но, corpo di Bacco {Клянусь Бахусом.}, нам не так плохо, как эти негодяи думают. Терезина,-- прибавил хозяин, обращаясь к жене,-- тебя не заметят в свалке, сбегай-ка, да скажи Бомба о том, что здесь происходит.
-- О, это правда! -- весело вскричала она.
-- Ну, то-то! Беги, моя газель, беги что есть духу.
Молодая женщина мигом исчезла.
-- Ну, господа,-- прибавил он,-- будем смотреть в оба; нас восемь, мы все храбры; веселую сарабанду спляшут у нас эти молодцы!
Время, интересные стороны которого мы здесь описываем, было эрой общего разрушения.
Средние века погружались в бездну прошедшего, новые только зарождались, обещая блестящее будущее; но то были надежды, к сожалению мало осуществившиеся до сих пор.
Смерть Генриха IV и наступившая затем смута открыли наши границы всякого рода отщепенцам старой Европы, которые, точно сговорившись, кинулись на несчастную Францию, как на верную добычу. Оттого и появилось в то время столько разбойников, грабивших и резавших без милосердия.
Напавшие в настоящую минуту на путешественников были цыгане, целое племя которых появилось неизвестно откуда и направилось во Францию.
Длинный кровавый след оставили они за собой, пройдя большую часть Европы, ускользая от преследований -- отчасти благодаря смелости, отчасти численности, а также страху, который наводили на мирных жителей.
Племя состояло человек из двухсот пятидесяти, считая женщин, детей и стариков, да почти столько же осталось на дороге, потому что по мере приближения к Франции им встречались жители, уже смелее защищавшие свою собственность; приходилось драться, и цыгане большей частью искали при этом спасения в бегстве.
Тогда они избрали другой образ действия: представились мирными людьми -- ремесленниками, кузнецами, ледниками, гадальщиками. Придя в деревню, они не собирались грабить, а просто расположились лагерем; не обошлось, конечно, без украденных куриц и зарезанных баранов, но это были пустяки в сравнении с тем, что они обыкновенно вытворяли и что оставалось безнаказанным.
Мысль о нападении пришла им в голову только тогда, когда они увидели неосторожно подъехавших к трактиру двух путешественников с большими чемоданами.
В цыганах мигом проснулась природная алчность. Посоветовавшись, они быстро решили привести в исполнение план, тем более, что путешественников было всего двое.
Но, по правде говоря, они не ожидали, что хозяин и трактирная прислуга бросятся на помощь -- а это были отчаянные контрабандисты, для которых лишняя драка казалась праздником.
Хотя восемь человек против целого племени не представляли большой угрозы, но цыгане, однако, призадумались.
Эти воры, до тонкостей обладающие умением воровать, всегда отступают перед дракой; они знают, что им при этом достанется немало тумаков, да еще и добыча ускользнет.
Поэтому сначала они решили вступить в переговоры.
Парламентером выступил высокий, немножко сгорбленный старик, с хитрой физиономией, хоботообразпым носом, круглыми глазами, бородой клином и серебристо-белыми волосами. Видимо, это был один из патриархов племени.
Он сделал несколько шагов вперед и хитро улыбнулся. В комнате сейчас же все смолкло.
-- Что вам нужно? -- спросил трактирщик, в качестве хозяина дома взявший на себя командование импровизированной крепостью.
-- Переговорить,-- отвечал тот, низко поклонившись.
-- Разве так поступают с мирными людьми? -- иронично произнес хозяин.-- И вы разве в дикой стране, что нападаете на мой дом?
-- Мы обращаемся не к вам, почтенный хозяин,-- медовым голосом отвечал цыган.-- Вас мы любим и уважаем, и не хотим делать вам вреда.
-- Так почему же вы врываетесь, как бешеные волки?
-- Ошибаетесь, почтенный хозяин; право, у нас нет худых намерений, относительно вас по крайней мере. Удалитесь вместе с прислугой, и вы не раскаетесь.
-- Что вам, наконец, нужно? -- повторил хозяин, желая, главным образом, выиграть время.
-- Мы хотим поговорить вот с этими знатными приезжими.
-- Эти господа, знатные они или нет, в моем доме и под моим покровительством.
-- Вы нехорошо рассудили, почтенный хозяин; так вы и себя погубите, и их не спасете; посмотрите, сколько нас и сколько вас, и поймите, что я говорю правду.
-- Нечего тут толковать, повторяю вам, убирайтесь отсюда!
-- Берегитесь сами. Не сердите меня, иначе вам не сдобровать!
-- Ваша угроза не ответ. Говорите прямо, вы согласны выдать нам этих приезжих?
-- Нет, говорят вам. Да и что вы будете с ними делать?
-- Это уже дело их и наше.
-- Ну, довольно болтать, дуралей! -- крикнул граф.-- Проваливай, или я убью тебя, как собаку!
Парламентер робко взглянул на баррикаду.
-- Это ваше последнее слово? -- спросил он.
-- Да!
-- Ну, так да прольется ваша кровь на вашу же голову! -- вскричал он, отклонившись в сторону.
-- И на твою, corbicux! -- вскричал путешественник-атлет и выстрелил.
Седой цыган упал мертвым.
Племя с бешеными криками бросилось к баррикаде.
Их встретили новыми выстрелами.
Цыгане, толпясь, вредили сами себе, кроме того они все были словно на ладони, тогда как противники их, почти совершенно скрытые баррикадой, стреляли наверняка.
Прошло несколько минут в страшной суматохе, затем цыгане вдруг в бессильной ярости отступили.
Они потеряли больше двадцати человек. Стыд и злоба придали им мужества; врагов было всего восемь, а их целая толпа.
Они опять бросились в бой уже в большем порядке, с большей силой, и началась рукопашная, в которой осаждающие и осажденные действовали с одинаковым мужеством. Однако цыганам пришлось отступить.
Путешественник-атлет одним взмахом руки открыл проход в баррикаде и бросился на цыган, потрясая рапирой и громко крича:
-- Вперед!
Остальные храбро последовали за ним. Тут началась страшная, отвратительная резня. Негодяи, испугавшись такой силы и смелости, бросились бежать, почти не пытаясь защищаться и думая бегством спастись от сыпавшихся на них ударов; но и бегство сделалось невозможным. Окна и двери совершенно загородили женщины, дети и старики, толкавшие друг друга,-- каждый старался выбежать.
Вдруг и па улице раздались выстрелы. Цыгане очутились между двух огней.
Разбойники обезумели от отчаяния, опасность пробудила в них последний проблеск мужества; снова началась борьба -- еще ужаснее, еще ожесточеннее.
-- Смелей! -- крикнул хозяин.-- Ко мне, Бомба, сюда.
-- Иду, иду, друг,-- отвечал с улицы насмешливый голос.
Битва длилась еще несколько минут и затем прекратилась.
Цыгане были перебиты. Некоторые из уцелевших бежали, другие лежали вперемешку с убитыми на дороге и в трактире.
Бомба торжественно вошел в комнату во главе тридцати контрабандистов. Победители, не желая затруднять себя пленниками, пристреливали тех, кто подавал еще признаки жизни.
Граф, хотя и не отличавшийся нежным сердцем, не мог без возмущения смотреть на это и поспешил выйтп. В ту минуту, как он шагал через трупы, кто-то вдруг уцепился за полу его платья. Он обернулся.
Это был мальчик лет шестнадцати, бледный как смерть, с полными слез глазами.
-- Спасите меня, добрый господин! -- умолял он испуганным голосом.-- Спасите меня, ради всего святого!
-- Спасти тебя!-- машинально прошептал граф.
-- Я вас буду любить, служить вам, буду вашим рабом, вашей собакой... только спасите!
Граф улыбнулся. Ему невольно стало жаль мальчика.
-- Пожалуй,-- отвечал он,-- но будешь ли ты благодарен?
-- Моя жизнь принадлежит вам, монсеньор; я отдам ее за вас, когда только вы потребуете.
-- Хорошо! Встань. Опасна твоя рана?
-- Нет, монсеньор; пуля только оцарапала голову.
-- Ну, так через два дня ты выздоровеешь.
-- А! -- крикнул Бомба, увидев, что цыган вылезает из под груды трупов.-- Еще один! Постой, постой, чертенок!
Он зарядил пистолет.
-- Сударь, я беру мальчика под свое покровительство! -- вскричал граф.
-- Напрасно, граф! -- отвечал контрабандист.-- Это разбойничье отродье! Их всех надо уничтожать!
-- Пожалуйста, оставьте мне его!
-- Как угодно, сеньор, это ваше дело.
Он хладнокровно разрядил пистолет, пристрелив другого цыгана, поднявшего голову.
На другой день граф собрался ехать дальше, он сел на лошадь, а его новый лакей -- на мула, принадлежавшего кому-то из убитых цыган.
-- Как тебя зовут, мальчик? -- спросил граф.
-- Си-эль-Эддинь, монсеньор,-- отвечал цыганенок.
-- Ну, это слишком длинно, теперь ты будешь называться Магомом.
-- Как угодно, монсеиьор,-- отвечал тот, опустив голову.
Вот каким образом Магом поступил в услуженье к графу.
Путешественник-атлет тоже вышел из трактира.
-- Прощайте! -- сказал он графу.
-- Куда вы едете? -- спросил Жак.
-- В Венгрию. А вы?
-- Во Францию.
-- Счастливого пути! Может быть, увидимся. Позвольте узнать вашу фамилию?
-- Граф Жак де Сент-Ирем; а ваша?
-- Капитан Ватан. До скорого свидания.
Они пожали друг другу руки и направились в разные стороны.
Магом сдержал слово, он сделался безгранично предан своему господину. Когда Диана вышла из монастыря и стала жить с графиней дю Люк, граф счел самым лучшим подарком сестре -- уступить ей Магома.
Цыган и к девушке относился с такой же преданностью, часто не имеющей границ.
Это был драгоценный слуга для такой женщины.