XI

СОЮЗ БРАТА И СЕСТРЫ

На другой день после описанной нами сцены между Дианой и графом дю Люком красавица, проснувшись в десятом часу утра, позвала своих горничных, велела отворить окна спальни и, лениво нежась в постели, улыбаясь солнцу, обливавшему золотыми ручьями ее лицо и нежно ласкавшему белую грудь, спросила, зевая, вышел ли граф из своих комнат.

Узнав, что он уже давно уехал к Барбантану, девушка сверкнула глазами и, быстро вскочив, мигом очутилась посреди комнаты, к величайшему изумлению горничных, не понимавших, что это значит. Она, однако, сейчас же спохватилась, накинула капот и подбитые мехом туфли и стала причесываться и умываться.

-- Я хочу выехать,-- сказала она.

Ей подали чудесный костюм для гулянья.

Никогда еще девушка так не спешила.

Она оделась меньше чем за полчаса, приведя в восхищение горничных, но не разговаривала с ними, как делала обыкновенно, и велев послать к себе в будуар Магома, прошла туда сама.

Магом, по-видимому, находился неподалеку, потому что почти тотчас явился и, поклонившись, скрестил руки на груди, ожидая приказаний.

Магом был двадцатишестилетний высокий, стройный мужчина, с красновато-смуглым лицом, слегка горбатым носом, хитрыми быстрыми черными глазами, большим ртом с чудесными зубами, редкой бородкой и иссиня-черными густыми волосами, которые, беспорядочно падая на широкие плечи, придавали ему дикий вид. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портило выражение злости и алчности.

Он был одет как все лакеи хороших домов. За кожаным поясом были заткнуты короткая прямая сабля и длинный нож в роговой оправе.

-- Здравствуй, Магом,-- Диана протянула ему руку.

-- Здравствуйте, госпожа,-- отвечал он, поклонившись и почтительно поцеловав белую аристократическую ручку девушки.

Глаза его при этом сверкнули радостью.

-- Слушай,-- сказала она,-- через десять минут мы едем в Париж. Оседлай мула.

-- Я оседлаю Мышь. Он лучше всех.

-- Хорошо! Если мажордом станет спрашивать, скажи, что я велела, но не говори, куда я еду, слышишь?

-- Он ничего не узнает, госпожа.

-- Ну, ступай же скорей!

-- Через десять минут мул будет у крыльца.-- Он поклонился и ушел.

Девушка завернулась в плащ, надела шляпку с большими полями, защищавшими от солнца, маску (ее тогда носили все), еще раз взглянула на себя в зеркало, тихонько проговорила:

-- Начнем! -- и вышла из комнаты.

В передней две горничные ждали ее приказаний.

-- Я поеду кататься, не ждите меня раньше обеда.

Но вместо того, чтобы спуститься вниз, она прошла в комнату графини и отперла стоявшую на тумбочке шкатулку, от которой у нее был свой ключ.

Тут Жанна держала деньги, которые муж давал ей "на булавки"; она требовала, чтобы Диана брала их тоже, когда вздумается, и девушка широко пользовалась этим, но подруга никогда не делала ей ни малейшего замечания за немножко крупные иной раз издержки для молодой девушки, которой даже в прихотях никогда не отказывалось.

-- Не надо забывать о существенном,-- сказала Диана, положив в кошелек несколько горстей золота.-- Бедный Жак! Давно я ему ничего не давала, он, наверное, нуждается.

Заперев шкатулку, она опустила кошелек в карман и ушла.

Магом дожидался у крыльца, по знаку госпожи он вскочил в седло. Диана встала на приготовленный для этого табурет, села позади Магома, и они поехали.

В то время в экипажах ездили только принцы и самые знатные вельможи королевства, а обычная поездка совершалась так, как мы сейчас описали. Даже члены парламента так ездили, и самые знатные придворные дамы, отправляясь в гости к знакомым, садились на лошадь позади конюха.

Выехав из ворот, Магом повернул направо.

-- Что ты делаешь? -- спросила девушка.

-- Вы ведь не хотите, госпожа, чтобы знали, куда мы едем? А мажордом хитер и любопытен, он подсматривает, но я хитрее его, я его проведу.

-- А! Ну хорошо, понимаю! -- сказала Диана, засмеявшись.

Скрывшись за деревьями, цыган, зная, что теперь уже никто их не увидит, повернул на одну из поперечных тропинок и через несколько минут выехал на Парижскую дорогу.

-- Мы нх провели, госпожа! -- сказал он.

-- Ну, теперь в галоп! Нам до двенадцати надо быть у брата!

-- Будем, госпожа! -- отвечал Магом и как-то особенно свистнул.

Мул насторожил уши и помчался как стрела. Не прошло часа, как они миновали Сен-Марсельские ворота.

Граф де Сент-Ирем жил на углу улицы Претор и Сен-Дени, в доме, к которому приделано было искусственное дерево с двенадцатью ветками; на каждой, в чашечке цветка, стояло по апостолу, а на вершине -- Божья Матерь. Дом с этим деревом и до сих пор существует.

Квартира графа, состоявшая из четырех комнат с окнами на обе улицы, была убрана с редкой в то время изысканностью, но везде носила следы оргий: мебель была поломана, изорвана, в пятнах.

Жак де Сент-Ирем слыл одним из самых страшных утонченных; его дуэлям и ссорам не было конца, но, несмотря на скверную репутацию, он имел много друзей или льстецов -- редко кто решался косо посмотреть на него.

Это был красивый мужчина лет тридцати двух с надменным взглядом, презрительными складками у рта и аристократическими манерами; женщины его любили, мужчины боялись. В ту минуту, как на соседней церкви пробило десять, у дверей графа постучались,

Молодой, здоровенный лакей, видимо исполняющий все должности в доме, лениво поднялся с подушек, на которых лежал, растянувшись во весь рост, и пошел отворять.

Вошел граф. Молча пройдя через все комнаты в спальню, он бросил на один стул шляпу, на другую -- шпагу и плащ и, самодовольно крякнув, опустился в кресло.

Спальня казалась немного попригляднее остальных комнат; главное, тут бросалось в глаза множество всевозможного оружия, развешанного по стенам; в целом, вид был престранный, но оригинальный, сразу характеризовавший хозяина.

-- Никто не приходил? -- спросил граф почтительно согнувшегося перед ним лакея.

-- Было очень много народу, господин граф.

-- А! Кто же?

-- Целая толпа кредиторов; точно сговорившись, они так гуськом и тянулись.

-- Э! Да разве я о них спрашивал, дуралей! Ведь для того ты и здесь, чтобы их выгонять!

-- Точно так, но осмелюсь доложить, что их становится уж слишком много, через несколько дней мне будет не под силу справляться.

-- Неужели? -- удивился граф, указывая на развешанное оружие.-- Разве у тебя тут мало средств, чтобы прогнать их?

-- Мне это не пришло в голову,-- сказал с восторгом лакей.

-- Тебе ничего в голову не приходит, ну да это в сторону... Кто еще у меня был?

-- Никого.

-- Как никого? Местра разве не приходил?

-- Я не имел чести видеть господина шевалье.

-- Странно. Уж не попал ли он в руки дозорных? -- сказал граф, как бы говоря с самим собой.

-- Господину графу пришлось, верно, участвовать в каком-нибудь деле?

-- Ты меня, кажется, спрашиваешь, плут?

-- Простите, господин граф. Моя преданность...

-- Да, а главное, твое любопытство. Ну, да я добрый человек, расскажу, что случилось.

-- Так много чести, господин граф...

-- Вчера после кутежа мне и еще нескольким людям из знатных вздумалось пойти из "Эпе-де-буа", где мы ужинали, на Новый Мост посдергивать шинели. И Местра был с нами. Отправились. Дело шло как по маслу, тьма была такая, что хоть глаз выколи, черт бы себе на хвост наступил. Напугали мы несколько зевак, не ожидавших такой благодати. К несчастью, подвернулся тут какой-то буржуа, величественно выступавший под руку с женой; впереди с фонарем шла служанка. Презабавная это была пара, брат Лабрюер! Местра хотел сдернуть шинель с буржуа, а я обнял служанку, потому что она была хорошенькая и молоденькая; она защищалась только для виду, но буржуа и его жена орали, как сумасшедшие, и подоспели дозорные в ту минуту, когда мы их меньше всего ожидали. Завязалась драка; буржуа, воспользовавшись этим, убежали; нам помогли tire-laine, и мы прогнали дозорных, наградив их порядочными тумаками. После драки я стал искать Местра, но не нашел, и никто не мог мне сказать, куда он делся. Однако нет худа без добра: я вдруг наступил на кошелек, поднял его, гляжу -- полный золота.

-- Ого! -- Лабрюер потер руки.-- Славно!

-- Не правда ли? А между тем это чуть не закончилось скверно.

-- Господин граф шутит?

-- Нисколько. Возвратясь в "Эпе-де-буа", мы стали играть. Я вынул кошелек, чтобы сделать ставку; вдруг маркиз де Велэ заявляет, что это его кошелек, и требует, чтобы я его отдал. Можешь себе представить! Разумеется, я сейчас же рассказываю, каким образом нашел его, и говорю, что это теперь моя законная собственность. Со мной не согласились.

-- Неужели, господин граф!.. О! -- озадаченно воскликнул Лабрюер.

-- Да. Все выступили против меня.

-- Какой недостойный поступок, и еще господа!..

-- Я, однако, не уступал; так как маркиз де Велэ кричал громче всех, я сказал ему, что кошелек привязан к рукоятке моей рапиры.

-- Ага!

-- Он понял, спор прекратился, и мы весело продолжали пить и играть всю ночь. На рассвете мы вышли из "Эпе-де-буа" и дрались. Славная была драка! Маркиз любил дуэли.

-- Любил, господин граф?

-- Да, я убил его,-- небрежно сказал Жак,-- но, падая, он сознался, что кошелек вовсе ему не принадлежал.

-- Он хотел украсть его у вас?

-- Ну да! Эта скверная мысль дорого ему стоила. Однако Местра я так и не видел, боюсь, что он попался дозорным.

-- Но господин шевалье ведь очень ловок.

-- Это правда, и я решительно не понимаю, куда он пропал, меня это очень беспокоит, он может каждую минуту понадобиться. Без него не знаю, как и вывернусь от этого проклятого Дефонкти. Черт бы побрал это дело!

-- Господин граф напрасно беспокоится... господин шевалье слишком ловок, чтобы попасться... вы забываете, верно...

-- Ах, Sang-Dieu! {Боже правый!} Ты мне напомнил!-- рассмеялся Жак.-- Нет конечно, его не взяли! Я вспоминаю, что мы ведь до прихода дозорных отдали ему на сохранение сдернутые шинели.

-- А господин шевалье,-- продолжал лакей,-- очень аккуратный, он в суматохе, наверно, думал только о том, как бы понадежнее спрятать их.

-- И снести сегодня утром к торговцу старым платьем на улицу Тир-Шак,-- сказал граф.-- Так, так, pardieu!

-- Приятель господина графа, наверно, вскоре придет сюда.

-- Мне бы хотелось этого. Признаюсь, Лабрюер, мне очень было бы жаль, если бы он не оправдал моего хорошего мнения о нем. Он хоть и не из знати, но все-таки дворянин, и в нем есть несколько капель хорошей крови.

В эту минуту у дверей постучались.

-- Вот и господин шевалье,-- сказал лакей.-- Я узнаю его по стуку.

-- Отвори скорей!

Лабрюер ушел.

Это действительно был Местра, тот самый человек, который тихо разговаривал с графом де Сент-Иремом перед балаганом Мондора.

-- Хозяин дома, дуралей? -- спросил он, покручивая усы.

-- Господин граф ждет господина шевалье у себя в спальне.

Шевалье пошел туда.

-- Pardieu! -- вскричал, увидев его, граф. -- Наконец-то ты пришел! Откуда? Я думал, что тебя схватили, и уже собирался служить за тебя молебны.

-- Спасибо за внимание, любезный друг, но пока это еще совершенно лишние издержки, -- отвечал тот, усаживаясь поудобнее в кресло.

-- Да говори же, что с тобой такое было! Где ты пропадал?.. Ах, Боже мой! Да ты весь в новом! Только от тебя можно ждать таких чудес. Что это значит?

-- Угадай! -- отвечал Местра, вытягивая ноги и лукаво улыбаясь.

-- Не могу! Лучше уж буду верить в чудо.

-- Ну, так я тебе скажу: я принес тебе денег!

-- Ты? Что это? Конец мира наступил?

-- Нет еще, надеюсь.

-- И кругленькая сумма?

-- Сорок пистолей!

-- Черт возьми! Стоит труда! Не взял ли ты приступом отель испанского посланника?

-- Нет, уверяю тебя, эти деньги твои по праву.

-- Неужели я получил наследство, сам того не подозревая?

-- Именно. Ты получил половину сдернутых сегодня ночью шинелей.

-- Sang-Dieu! Я почти догадывался. Сорок пистолей! Гм! Славная сумма!

-- Шинели были чудесные, по крайней мере двести пистолей стоили, но я торопился сбыть их и отдал за девяносто. Да вот и это платье, что ты видишь на мне, новое, мое старое уж давно просилось вон.

-- Ну и отлично! И платье очень хорошо на тебе сидит.

-- Не правда ли? Вот, возьми деньги.

-- Спасибо,-- отвечал граф, опустив их в кошелек.

-- Заметили, что меня не было?

-- Pardieu! Оплакивают тебя.

-- Ну, мы их утешим. А главное, ничего не рассказывай о нашем деле.

-- Конечно.

-- Что нового?

-- Да почти ничего, сегодня утром я убил маркиза де Велэ.

-- Бедный маркиз! Его брат будет очень этим доволен. Из-за чего вы дрались?

-- Да и сам не знаю, так себе, только чтобы подраться.

-- A propos {Кстати.}, не пойдем ли вместе завтракать?

-- С удовольствием.

-- Представь себе, я открыл чудесный ресторан в двух шагах отсюда, на улице Тикетон.

-- А! Знаю! Это "Шер-Ликорн". Там неплохо!

-- Да ты все хорошие места знаешь, кажется?

-- Dame! Это ведь немножко моя специальность. Ну, идем!

Они встали, взяли шляпы и надели плащи, как вдруг вошел Лабрюер и сказал шепотом несколько слов графу. Тот вздрогнул и не мог сдержать удивленного восклицания.

-- Что такое? -- спросил Местра.

-- Ничего или, вернее, очень много, я должен остаться. Завтракай один.

-- А! Понимаю, до свидания, сегодня вечером в "Эпе-де-буа".

-- Хорошо.

Шевалье ушел, заглядывая по дороге в каждый темный угол комнат, по которым проходил. Но Лабрюер был слишком осторожен. Шевалье ничего не увидел,

-- Наверное, женщина,-- подумал он, спускаясь с лестницы.-- Но которая?.. Вечером он сам мне скажет.

Не успел шевалье де Местра уйти, как в стене что-то слегка щелкнуло, отворилась тихонько потайная дверь, и вошла дама. В одну минуту скинув маску и плащ, она бросилась в объятия графа.

Это была Диана де Сент-Ирем.

Брат и сестра нежно любили друг друга. Они были сироты и не имели ни семьи, ни родных.

-- Ах, Диана, моя добрая Диана! -- вскричал граф, прижимая се к груди и отвечая горячими ласками на ее ласки.-- Какой прелестный сюрприз! Как я рад тебя видеть! Мы так давно не виделись!

-- Так ты доволен?

-- В восхищении. Тебе удалось вырваться из этого вороньего гнезда?

-- Не говори о них дурно, Жак, это ведь источник нашего будущего богатства.

-- Дай-то Бог! Впрочем, я знаю, они к тебе очень благосклонны. Долго ты у меня посидишь?

-- Часа три-четыре, я спешу, к обеду надо быть дома.

-- Гм! Мало!

-- Что делать! Нельзя больше, по я тебя, кажется, стесняю?

-- Меня? Нисколько.

-- Ты собирался куда-то?

-- Да, завтракать, но Sang-Dieu! Ты ко мне приехала, сестрица, и я остаюсь, мы позавтракаем здесь вдвоем.

-- Хорошо, тем более, мне надо с тобой поговорить.

-- Отлично! Лабрюер!

Лакей, вероятно, находился неподалеку, потому что сейчас же явился.

-- Самый лучший легкий завтрак и тонких вин! У меня завтракает сестра! -- сказал граф, бросив ему несколько пистолей.

Лакей подхватил их на лету и выбежал из комнаты.

-- Ого! Да ты богат? -- сказала, улыбаясь, девушка.

-- Счастливый случай, милочка! В карты выиграл.

-- Тем лучше! Во всяком случае, вот тебе на разные мелочи.

Она положила ему в руку кошелек с деньгами, которые взяла у графини.

-- Э! Что это такое? -- весело вскричал он.-- Никогда у меня не было столько денег. О! Да тут по крайней мере пятьсот пистолей?

-- Не знаю братец, я не считала.

-- Скажи пожалуйста! Милая, да ты, кажется, нашла клад? Ты ведь скажешь где, а?

-- Это зависит от тебя, братец.

-- В таком случае, дело в шляпе, Диана.

-- Тебе очень хочется быть богатым?

-- Душу бы отдал за это!

-- Ну, хорошо! Значит, мы с тобой сговоримся.

-- Да ведь между нами разногласий никогда, кажется, не бывает.

-- Правда, однако, Лабрюер идет, спрячь кошелек.

-- Да, ему не надо знать, что я богат.

Заперев деньги в комод, он положил ключ к себе в карман.

-- Ну, а что Магом? Ты им по-прежнему довольна?

-- Да, он очень предан мне,

-- Прекрасно.

Вошел Лабрюер, а за ним два мальчика с блюдами и бутылками.

Стол был моментально накрыт.

-- Остались еще у тебя деньги? -- спросил граф.

-- Нет, господин граф, я все издержал,-- поспешно отвечал Лабрюер.

-- Вот тебе два пистоля. Там внизу Магом, ступайте завтракать в трактир напротив, да сядьте так, чтобы я мог вас видеть из окна и позвать, если понадобится.

-- Слушаю, господин граф,-- лакей с радостью положил деньги в карман.

-- Вот еще два пистоля,-- сказала Диана,-- выпейте за мое здоровье, и, главное, скажите Магому, чтобы он покормил мула.

-- Графиня может быть спокойна,-- отвечал, почтительно кланяясь, лакей.

-- Ну, проваливай, дуралей, с глаз долой!

-- Сию минуту! -- воскликнул Лабрюер и веселым прыжком очутился за дверью.

-- А мм, сестрица, за стол! Sang-Dieu! Я умираю от голода, а ты?

-- И я тоже, дорога придала мне аппетита.

Они весело принялись за завтрак. Лабрюер добросовестно исполнил поручение: он истратил почти все деньги, завтрак был отличный, вина превосходные.

Сначала Диана и Жак больше молчали, изредка только похваливая блюда и вина, но когда они немножко утолили голод, разговор оживился.

Граф слишком хорошо знал сестру, чтобы подумать, что она, несмотря на всю свою дружбу к нему, проехала больше трех миль единственно ради удовольствия позавтракать с ним, поэтому нетерпеливо ждал, что она скажет.

И девушка не меньше хотела скорее приступить к цели визита.

-- Ну, Жак,-- сказала она, отодвигая тарелку,-- ты говорил, что душу бы отдал за богатство?

-- Да, сестрица, а ты сказала, что это от меня зависит.

-- И могу это повторить,

-- Объясни, пожалуйста, каким образом?

-- Жак, занимаешься ты иногда политикой?

-- Хм, а ты, сестричка?

-- На досуге.

-- Ну, а я так ни капли.

-- Говори откровенно. Я ведь предложу тебе союз.

-- Не скрывай ничего, Диана, я принимаю заранее твои условия. Все, что ты скажешь, я выполню беспрекословно.

-- Не будешь ни минуты колебаться?

-- Не буду!

-- Клянешься?

-- Клянусь своим именем и нашей дружбой, Диана.

-- Вот моя рука,

-- Вот моя.

-- Хорошо, я верю. Теперь я тебе клянусь, брат, что дело или удастся нам, или мы, проиграв его, лишимся и жизни.

-- Лишиться жизни -- пустяки, а удача -- все! Но что же это нам может удасться?

-- Стать богатыми, наслаждаться почестями, возбуждать общую зависть.

-- Отлично сказано, продолжай, сестрица, ты напоминаешь героиню древности.

-- И мне, признаюсь, надоела жалкая жизнь, которую я веду. Мне во что бы то ни стало хочется покончить с ней.

-- Я тебе помогу всеми силами, будь покойна.

-- Хорошо! Ты за кого? За короля или за королеву?

-- Я за графа Жака де Сент-Ирема и его сестру, а ты?

-- И я тоже. Так ты не сочувствуешь ни одной партии?

-- Ни одной.

-- Отлично! А относительно религии ты за кого -- за протестантов или за католиков?

-- И до тех я до других мне все равно. У меня один бог -- золото!

-- Превосходно! Слушай же теперь внимательно, я дошла до главного. Политическое положение у нас следующее: король, стоящий всей душой за Люиня, который терпеть не может королеву-мать, всеми силами старается выбиться из-под ее опеки и удалить ее от управления государством. Королева, в свою очередь, терпеть не может Люиня, презирает сына и всячески хочет сохранить власть. Следовательно, между партиями идет ожесточенная борьба, которая могла бы продлиться еще долго, если бы королева-мать не заручилась несколько месяцев тому назад сильным помощником.

-- О ком ты говоришь?

-- О епископе Люсонском, Армане Ришелье, которого она сделала членом совета.

-- Да, да, я слышал об этом человеке, о нем говорят мало хорошего, он из мелких, интриган и очень честолюбив.

-- Да, но все ошибочно о нем судят. Помни, Жак, что я тебе скажу: этот человек -- гигант; все, кто будет за него, неизмеримо высоко поднимутся, те же, кто попробует загородить ему дорогу, неминуемо погибнут!

-- Sang-Dieu! Это серьезно, сестрица, но откуда ты знаешь такие вещи?

-- Что тебе за дело, если я их знаю и говорю правду? -- с лукавой улыбкой сказала она.

-- Конечно, виноват; продолжай, Диана.

-- Арман Ришелье, который через полгода будет кардиналом, не стоит ни за Люиня, ни за короля, ни за королеву.

-- А за кого же?

-- Да как и мы -- за себя самого.

-- За себя самого?

-- Впрочем, я не так выразилась, он -- за Францию, ему хочется ее сделать богатой, великой, грозной -- такой, какой она была при Генрихе Четвертом; он хочет осуществить все проекты покойного короля, с пренебрежением отвергнутые людьми, захватившими в настоящее время власть в свои руки, его цель -- унизить дворянство, поднять народ и, главное, навсегда уничтожить протестантов, которые точно из-под земли вырастают и постоянно подвергают государство гибели.

-- Это широкие, благородные планы, сестра! Но они невозможны или, по крайней мере, очень трудно исполнимы.

-- Может быть, все-таки ему будет принадлежать честь попытки.

-- Конечно, но его раздавит такое бремя.

-- Увидим. Теперь скажи, за кого ты?

-- А ты?

-- За Ришелье.

-- Ну, и я также. Ведь я тебе дал слово!

-- Конечно, но, признаюсь, я была уверена в твоем согласии сразу и обещала за тебя, еще не переговорив с тобой.

-- Хорошо сделала. Теперь скажи, в чем же состоит твой план? Ведь он у тебя наверняка есть.

-- Разумеется.

-- У меня, честно говоря, от всего этого голова идет кругом, и я пытаюсь догадаться.

-- Сейчас все поймешь. План мой так же прост, как sce, что я тебе до сих пор говорила.

-- Мы увидим славные штуки, госпожа дипломатка! Еще немножко, мой ангел, и ты, право, будешь ловчее даже твоего хваленого Ришелье.

-- Ты надо мной смеешься, милый братец, но напрасно, мне так мало дела до политики...

-- Это и видно, что же было бы, sang-Dieu, займись ты ею серьезно?

-- Опять!

-- Не буду, милочка. Продолжай, я не шучу больше,

-- Слушай, вот наш план. Поссорить короля с королевой, внешне оставаясь в хороших отношениях с обеими партиями, ничего самим не вызывать и бить наверняка; поднять при этом войну с гугенотами, до такой степени подзадорить их, чтобы вожди перессорились между собой и солдаты не знали, кого слушаться.

-- Все это прекрасно, сестрица, но мы-то, ничтожные, что можем сделать?

-- Братец Жак, друг мой,-- сказала девушка, от души рассмеявшись,-- ты простодушно произнес самое главное слово!.. Да, мы ничтожны, но потому-то и страшны. Ну, кто нас станет остерегаться, не так ли?

-- Никто, конечно.

-- А в этом-то и заключается наша сила; наша работа никому не заметна и не слышна, и от того опасна.

-- Диана, честное слово, ты пугаешь меня!

-- Ребенок! -- отвечала она, презрительно улыбнувшись.-- И ты называешься мужчиной? Да ты ничего не знаешь.

-- Как ничего не знаю?

-- Конечно!

-- Пощади, сестрица, я не привык к таким головоломным задачам, у меня голова трещит, Sang-Dieu! Это-то называется политикой?

-- Напрасно пугаешься, милый Жак, я не злая женщина, если хочешь, можешь еще отступить.

-- Нет, ни за что! Я дал честное слово, но я ведь буду богат, да, голубчик?

-- Или умрешь... да, братец,

-- Что смерть! Богатство -- вот главное. Я весь в твоем распоряжении! Дело слишком соблазнительно.

-- Ну вот, теперь я тебя узнаю: как всегда любишь опасность.

-- И золото, милочка, золото, не забудь!

-- Видишь ли, кроме главы партии, герцога Рогана, есть еще другие, которые если и пользуются только второстепенным влиянием, зато играют большую роль своим именем, знатностью, а главное -- богатством,

-- Да, я многих из них знаю

-- Не о тех речь.

-- Да я еще их и не назвал.

-- Дай договорить, пожалуйста.

-- Слушаю, господин президент!

-- Гадкий шутник! Замолчишь ли ты? -- сказала она, погрозив ему пальцем.

-- Ну, говори, говори!

-- Между этими второстепенными вождями есть один, играющий значительную роль, хотя и против своего желания. Это граф дю Люк.

-- Граф дю Люк? -- с удивлением вскричал Жак.-- Влюбленный в свою жену и схоронившийся в своем замке, поклявшись не вмешиваться в политику?

-- Да.

-- Странно!

-- Теперь вокруг нас много странного делается, братец.

-- Это правда! Я и сам начинаю так думать.

-- Граф дю Люк выбран гугенотами идти с депутацией представить объяснения королеве-матери.

--- Так! Он хорошо начинает, как кажется?

-- Это тебя удивляет, брат? Граф дю Люк, как горячая лошадь, если уж примется за что-нибудь, так бьется не на жизнь, а на смерть, не щадя ни себя, ни других.

-- Ну, хорошо, что же дальше? Я кое-что начинаю смекать.

-- Что такое?

-- Сказать?

-- Если я сама тебя спрашиваю!

-- Его надо сделать шпионом Ришелье?

-- Не совсем, но врагом де Рогана; я берусь за это с твоей помощью.

-- В чем дело? Оно, кажется, нелегко.

-- Легче, нежели ты думаешь.

-- Гм! Роган -- кумир этих гугенотов.

-- Да, но ведь всякий удар можно парировать.

-- Конечно, только, не понимаю, каким образом?

-- Ты глупец, Жак.

-- Согласен, мой ангел, но это ведь не ответ.

-- Для парирования послужит Жанна дю Люк.

-- Не понимаю!

-- Ты сегодня очень непонятлив!

-- Что делать? Худо спал.

-- Оливье дю Люк до безумия влюблен в свою жену.

-- Sang-Dieu! Она стоит того!

-- Приторная блондинка!

-- Ты говоришь так, потому что сама -- роскошная брюнетка. Ревность, мой ангел!

-- Ты с ума сошел! Наконец, граф ревнив, как тигр.

-- Скажите! Бедняга! Но чего ему бояться?

-- Всего.

-- Полно! У него неприступный замок.

-- Не такой неприступный, как ты думаешь. Несколько дней тому назад, когда графа не было дома, явился какой-то господин, по всей вероятности бежавший от преследования, и просил убежища в Мовсрском замке. Его приняли.

-- А как его фамилия?

-- Какой-то барон де Серак.

-- Гм! Совершенно незнакомое имя.

-- Может быть, но дело вот в чем: барон передал графине письмо, рекомендательное, как он говорил; прочтя его, графиня, до тех пор холодная и сдержанная, вдруг сделалась мила и любезна до такой степени, что барон де Серак вместо одной ночи провел в замке пять дней.

-- Ого!

-- И уж не знаю, какими только любезностями его в это время не осыпали.

-- Они знакомы?

-- Я подумала это.

-- Что-то похоже на любовника,

-- Да, как будто.

- Одним словом...

-- Одним словом, барон де Серак отлично может помочь нам поссорить графа с женой.

-- Что же нам из этого?

-- Ну, и с протестантской партией вместе с тем.

-- Опять теряюсь.

-- Ах, какой ты бестолковый! Да ведь барон де Серак -- один из главных вождей партии, если не самый главный.

-- А! Как же его настоящее имя?

-- Это тебя пока не касается.

-- Ну, все равно, с меня и без того довольно, моя милочка. Итак, когда граф поссорится со своей партией...

-- Он будет наш.

-- Да, но я думал, что ты его любила.

-- Это, Жак, опять другое дело.

-- А!

-- Да, и касается меня одной.

-- Как хочешь. Но как же довести до ссоры?

-- Очень легко. Через несколько дней граф будет в Париже.

-- Ты знаешь, где останавливаются приезжие в городе?

-- На улице Тикетон, в гостинице "Шер-Ликорн",

-- Знаю.

-- Впрочем, он там и станет долго сидеть.

-- Очень может быть,

-- Есть такие места, где бы часто собиралась знать?

-- Таких очень много. "Эпе-де-буа", например.

-- Ну, так твое дело встретиться с ним и устроить все.

-- Не беспокойся, милочка, не пройдет десяти минут после того, как мы с ним увидимся, и граф так поссорится с женой, что они никогда больше не сойдутся, клянусь тебе!

-- Как же ты поступишь?

-- Это уж мое дело.

-- Ну, хорошо! Даю тебе carte blanche {Карт-бланш, неограниченные полномочия.}.

-- Merci {Спасибо.}, я этим воспользуюсь.

-- Сколько душе угодно!

-- Но ведь каждая война требует капитала. Когда разрыв совершится, кто будет платить?

-- Епископ Люсонский.

-- Сколько?

-- Семь тысяч экю даст в задаток.

-- Sang-Dieu! Вот почтенный человек! Но чем же я докажу свое право на получение?

-- Покажи вот эту половину венецианского цехина {Цехин -- старинная золотая венецианская монета.} и скажи свое имя.

-- Этого будет достаточно?

-- Совершенно.

-- Merci. Теперь дело в шляпе, будь покойна. Семь тысяч экю. Этот Ришелье -- положительно великий человек!

-- Ты скоро удостоверишься в этом на деле.

-- Надеюсь.

-- А теперь прощай!

--- Уже уезжаешь?

-- Надо.

-- Когда я опять тебя увижу?

-- Не знаю, в зависимости от обстоятельств.

-- Ну! Как Бог даст! Поцелуй меня, голубчик, и не забывай, что мы неизменны друг другу, что бы ни случилось.

-- Конечно, братец, прощай!

-- Прощай, моя дорогая Диана!

Пять минут спустя Диана де Сент-Ирем ехала, сидя за спиной Магома, обратно в Моверский замок. Было три часа пополудни.