ЗВОН СТАКАНОВ И ШПАГ
В это утро солнце было скрыто за тучами, день проснулся холодным и туманным. Густые, свинцовые облака, покрывавшие небо, спускались так низко, что, казалось, задевали за вершины деревьев. Было очень скользко.
Извозчики выбивались из сил в напрасных стараниях, помогая подняться по крутому скату Бельвю своим измученным клячам.
Несчастные лошади падали, вставали, чтобы снова упасть, и напрягались до истощения, исполняя это титаническое дело, без всякой надежды достигнуть успеха.
Было около восьми часов утра.
Четыре всадника, ехавшие из Парижа, остановились перед трактиром, где знакомый хозяин встретил их с шумной радостью. Для избежания недоразумений, которые могут возникнуть впоследствии, мы теперь назовем этих всадников.
Это были граф де Люк, господин де Лектур, капитан Ватан и наш старый приятель Клер-де-Люнь.
Первые трое были мрачны и озабоченны, и, казалось, под влиянием смутного беспокойства это внутреннее волнение проглядывало во всех их движениях, несмотря на усилия притворяться спокойными и беспечными.
По той или другой причине, а возможно, и совсем без причины, один Клер-де Люнь сохранял свое великолепное хладнокровие. Он смеялся и шутил от чистого сердца.
Может быть, он был одарен счастливой организацией или, давно убедившись, что рано или поздно будет повешен, привык смотреть свысока на вещи этого мира и, раз начертав себе путь, не думал о том, как может его кончить. Фатализм -- религия воров; Клер-де-Люнь имел сто тысяч причин, одна другой серьезнее, быть фаталистом.
-- Ах, господа!-- сказал метр Гогелю.-- Какая радость вас видеть! И не надеялся на посещение ваше, особенно в такую страшную непогоду!
-- Да,-- отвечал капитан,-- погода действительно не совсем приятна.
-- Ах, господин барон!-- вскричал Гогелю.-- Если бы вы знали, как трудно нашему брату заработать в такую погоду кусок насущного хлеба! Но нет, господии барон, вам невозможно составить себе никакого понятия.
-- Друг мой,-- сказал капитан добродушно-ироническим тоном,-- помните, что так или иначе все всегда составляют о вещах какое-нибудь понятие; а теперь, если можно, подайте нам обедать.
-- Ах, какое счастье, господин барон! Именно сегодня я могу угостить вас по-королевски.
-- У вас, значит, гости?
-- Да, господин барон, несколько благородных господ, но я не знаю, кто они.
-- Но вам это, я думаю, все равно?
-- Не совсем, господин барон, всегда лучше знать, что за люди находятся в доме, хотя бы затем...
-- Чтобы не оставаться в неведении, не так ли?-- сказал, смеясь, капитан.
-- Вы угадали, господин барон,-- отвечал Гогелю,-- говоря откровенно, я ненавижу таинственность, а вы?
-- О!-- воскликнул капитан.-- Я ее просто не выношу. Предоставляю вам выбор того, что вы хотите нам подать, вполне полагаясь на ваш вкус.
-- Будьте спокойны, надеюсь удовлетворить вас.
-- Я в этом уверен.
-- Вот что, хозяин,-- сказал дю Люк,-- не правда ли; вы поместите нас в ту самую комнату, которую мы занимали, когда в первый раз приезжали в вашу гостиницу?
-- О! Какое несчастье, господин барон!-- возразил с отчаянием трактирщик.
-- О каком несчастий вы говорите, господии Гогелю? -- спросил Клер-де-Люнь.
-- Ах, господин барон, господин шевалье, господин маркиз и вы, сударь, которого я не имею чести знать,-- отвечал трактирщик, схватив себя за волосы,-- вы меня видите в совершенном отчаянии!
-- Господин граф де Ла Дусель,-- сказал с иронической вежливостью капитан, указывая на Лектура.-- Почему вы в отчаянии, мой друг, объясните, пожалуйста.
-- Ах, господин! Эта комната занята... не знаю кем, замаскированным человеческим существом, которое походит на женщину, а говорит, как мужчина.
-- А, хорошо! Так это и есть та самая таинственность, о которой вы мне толковали?
Трактирщик поклонился в знак согласия,
-- В таком случае,-- продолжал капитан,-- хотите, чтобы я вам сказал мое мнение, метр Гогелю?
-- Конечно, господин барон, вы мне доставите много чести и удовольствия,-- сказал с любопытством трактирщик.
-- Мне становится ясно,-- продолжал с невозмутимым хладнокровием капитан,-- что эта особа, кто бы она ни была, переоделась, не желая быть узнанной.
-- Если вам будет угодно мне верить, господин барон,-- лукаво сказал трактирщик,-- я признаюсь откровенно, что так и думал.
-- Значит, нам больше незачем ею интересоваться. Поместите нас, куда хотите, лишь бы наша комната окнами выходила на ту же сторону. Мы ожидаем двух-трех приятелей, которым назначили встречу в вашей гостинице, а так как они не знают этих мест, мне хотелось бы видеть, когда они подъедут.
-- Это возможно, господин барон; я отведу вам комнату покойной жены; она рядом с той, которую вы занимали в прошлый раз.
-- Пожалуй!
Пять минут спустя четыре авантюриста очень удобно расположились в отведенной им комнате.
Затем им принесли великолепнейший завтрак.
-- Браво, хозяин!-- восхитился Клер-де-Люнь.-- Вы угощаете нас грандиозно и с баснословной быстротой. Каким же чудом?
-- О, все объясняется просто, господин барон! Его величество король Людовик Тринадцатый, пробыв две недели в Версале, именно сегодня возвращается в Париж.
-- Мы увидим, когда он поедет? -- спросил Лектур.
-- Отлично, господин граф.
-- Но, может быть,-- сказал дю Люк,-- его величество проедет поздно вечером, когда мы будем далеко отсюда?
-- Напротив, господин барон, напротив!
-- Как так? -- спросил капитан, осушая огромную кружку.
-- Его величество выедет из Версаля ровно в десять часов и приедет не позже одиннадцати к перекрестку Трех Дорог, где изволит остановиться для завтрака.
-- Гм! Я боюсь, что вы ошибаетесь, хозяин.
-- Невозможно, господин барон, позвольте иметь честь вам заметить, что вчера я получил приказание приготовить завтрак на пятнадцать особ.
-- Как, его величество едет с таким ничтожным конвоем?
-- Чего же может король опасаться?
-- И правда, хозяин,-- согласился Ватан.
Четверо товарищей обменялись многозначительным взглядом, которого честный трактирщик, конечно, не заметил.
Он вскоре вышел, оставив авантюристов одних.
-- Говорите тише, господа,-- попросил капитан,-- вы знаете, мы здесь не одни,-- прибавил он, указывая глазами на дверь в соседнюю комнату.
-- Верно,-- спохватились другие.
Они стали перешептываться и для большей безопасности по-испански.
Однако время шло, и до одиннадцати оставалось немного.
Чем ближе становилась эта минута, тем более эти люди, обыкновенно отчаянно храбрые, обнаруживали терзавшее их беспокойство.
За десять минут до одиннадцати к ним вошел сержант Ла Прери.
-- Господа, король едет,-- сообщил он отрывисто.
-- Где он?
-- На два ружейных выстрела от места, где мы находимся.
-- Поспешим, господа,-- сказал граф дю Люк,-- чтобы запять позиции, нам нельзя терять времени. Ваши люди расставлены? -- продолжал он, обращаясь к сержанту.
-- Они уж более двух часов в засаде, монсеньор.
-- Хорошо, воротитесь к ним; через минуту мы подойдем. Вы знаете, что мы бежим через замок Росни, ворота которого, случайно или по нерадению, остались открытыми, разумеется, без ведома хозяина дома.
-- Не беспокойтесь, сударь, все это известно, и нам нельзя опасаться никаких недоразумений.
-- Хорошо, друг мой, если ваши люди исполнят свой долг, как мы свой, то на этот раз, отвечаю вам, победа будет за нами.
-- Дай-то Бог!
Сержант поклонился и вышел.
Едва он оставил гостиницу, как Дубль-Эпе вошел к товарищам.
Молодой человек был бледен как смерть и сильно взволнован.
-- Господа,-- крикнул он,-- берегитесь, нас предали!
-- Что вы хотите сказать? -- воскликнули все в один голос.
-- Лес наполнен войском.
-- Не может быть!-- возразил Лектур.
-- Я не такой человек,-- несколько сухо отвечал Дубль-Эпе,-- чтобы видеть в ветряных мельницах войска и трепетать перед собственной тенью. Господа, подтверждаю вам, что слова мои справедливы. Я видел солдат своими глазами. Больше шестисот человек пехоты и кавалерии сидит в засаде в лесу, окружив нас отовсюду.
-- Что делать? -- проговорили они.
-- Господа,-- сказал с жаром граф дю Люк,-- рассуждать теперь поздно; надобно действовать. Игра начата, надо довести ее до конца. Начальники, подобные нам, не покидают солдат. Мы не можем хладнокровно позволить резать преданных, честных людей, которые нам доверились...
Насмешливый хохот прервал его речь.
-- Клянусь честью, нас подслушивали!-- вскричал капитан, кидаясь с товарищами из комнаты.
Он толкнул ногой дверь в соседнюю комнату, но там не было и следов кого-нибудь.
Они выглянули в окно. Трое или четверо всадников в широких плащах летели, словно вихрь среди мрака, поднимаясь по крутому оврагу, ведущему к перекрестку Трех Дорог, куда ехал король со своей свитой.
-- Это наши враги,-- задумчиво произнес капитан,-- но кто они такие?
-- Э! Какое нам дело!-- воскликнул граф дю Люк.-- Спешите, господа, время не терпит. Не знаю, что вы будете делать! Что же касается меня, клянусь, если я попал в это дело, то буду действовать до конца!
-- Я с вами, граф,-- холодно сказал Лектур.
-- Кто в этом сомневается! Мы все от вас не отстанем, corbieux!-- раздраженно заметил капитан.-- Но дело все в том, что надо успеть, а если это не удастся, то не надо позволить себя захватить.
В эту минуту послышался стук колес экипажа и топот лошадей.
Король с конвоем приближался к перекрестку.
Капитан расплатился, и авантюристы вышли из скромной гостиницы.
Метр Гогелю впопыхах не мог сообразить, кого ему слушать.
Один из конвойных, отряженный вперед, пришел объявить ему о приезде его величества.
Вскоре из дверей трактира показались хозяин и пять поварят, нагруженные корзинами и бутылками; эта гастрономическая процессия медленным шагом потянулась в стройном порядке по направлению к тому месту, где королевский конвой остановился для завтрака.
В то время королю Людовику XIII едва ли исполнилось двадцать лет.
Он был в черном бархатном костюме с голубой лентой королевского ордена. Неподвижные черты безжизненного лица молодого монарха, казавшиеся еще бледнее от длинных темных волос, носили следы неизлечимой тоски, роковой меланхолии и той ранней, болезненной дряхлости, которая съедала этого бледного королевского призрака и должна была в сорок два года уложить его преждевременным старцем в могилу.
Щепетильно аккуратный во всех мелочах, король приехал ровно в одиннадцать часов пополудни к перекрестку Трех Дорог.
Конвой его составляли человек пятнадцать дворян первых французских фамилий, взвод мушкетеров и несколько конюхов.
Герцог де Люинь и епископ Люсонскнй, Арман Дюплесси Ришелье, сидели с королем в его экипаже и не выходили оттуда.
По приказанию короля, несмотря на пронзительный холод утра, молодые дворяне сошли с лошадей и сели отдельными группами, наслаждаясь вкусными кушаньями и тонкими винами, которые были в изобилии поданы честным трактирщиком.
Однако, несмотря на видимую веселость, оживляющую эти группы, внимательный наблюдатель легко бы заметил, что под их наружной беспечностью скрывались серьезные опасения.
Мушкетеры и молодые придворные ели и пили с большим аппетитом, перекидываясь остроумными шутками.
Король был оживленнее обыкновенного; легкая краска покрывала его щеки, брови его были нахмурены; он тихо и горячо говорил то с герцогом де Люинем, то с епископом Люсонским, но временами поднимал голову и оглядывался кругом сверкающими глазами.
Между тем, по приказанию короля, конвой не оставлял его до перекрестка Трех Дорог. В одиннадцать часов герцог де Люинь подал сигнал двигаться дальше.
Свита и приближенные быстро встали и сскочили на лошадей. Кучер пустил лошадей, и карета быстро покатилась.
Но едва она тронулась с места, как целая толпа вооруженных людей числом двести или триста человек, среди которых человек шестьдесят были верхом, бросилась из кустарников, окаймлявших дорогу, и окружила конвой с криками "Да здравствует король!".
-- Настала минута, ваше величество,-- сказал герцог де Люинь, кусая усы и скрывая хитрую улыбку.
-- Да,-- холодно отвечал король.
-- Как я советовал вашему величеству,-- продолжал герцог,-- вам бы следовало ехать верхом на лошади, чтобы скорее выбраться из этой толпы.
-- Король Франции не спасается бегством, господин герцог,-- невозмутимо и холодно отвечал Людовик XIII.-- Впрочем,-- прибавил он с сардонической улыбкой,-- послушайте, что кричат эти люди; мною ли они недовольны?
-- Нет, нами!-- проговорил сквозь зубы епископ Люсонский.
Герцог де Люинь побледнел, как полотно.
Время от времени мушкетеры и несколько человек, составлявшие ближайший конвой короля, подъезжали и окружали карету.
-- Стой!-- крикнул кучеру Людовик XIII и, обращаясь к сидевшим возле пего, сказал: -- Посмотрим, что из этого выйдет.
В нападающих, несмотря на их костюмы, легко было узнать большинство дворян; они плотно окружали конвой и все громче и громче кричали: "Да здравствует король!". В то же время слышались выстрелы.
Уж несколько человек пали жертвами как с той, так и с другой стороны.
Нападающие все приближались; положение конбоя становилось критическим.
Король различил несколько рассвирепевших лиц, но не сделал ни одного движения, ни одного жеста и оставался холодным, невозмутимым, будто дело совершенно его не касалось.
Шум был страшный, борьба становилась все серьезнее; уже половина конвоя была перебита и ранена, но ни один из этих храбрецов не показал отчаяния. Оставшиеся на ногах еще теснее сгруппировались вокруг кареты, образуя живую преграду для доступа к королю.
Осаждающие продолжали свое дело, но конвой не расступался, только ряды его редели.
Еще несколько минут, и король лишился бы последней защиты.
Людовик XIII сохранял, однако, все свое спокойствие; де Люинь понимал, что больше всего злы были на него; он бормотал про себя молитвы и поручал себя покровительству всех святых рая. Арман Дюплесси Ришелье, еще более спокойный, чем король, зло улыбался.
Он, может быть, лучше, чем другие, знал, что можно ожидать от этого нападения и каковы могли быть последствия в случае успеха со стороны нападавших.
Но в это время вдали послышался шум, похожий на гром, приближавшийся с неимоверной быстротой.
-- Вот и наши!-- сказал король.
-- Увы! Слишком поздно!-- проговорил де Люинь.
-- Никогда не поздно,-- отвечал Ришелье,-- когда решаются победить или умереть!
-- Благодарю вас, господин епископ Люсонский,-- с ударением сказал король.-- Вас хорошо известили, а дело было весьма серьезно.
-- Ваше величество, одно слово благодарности из королевских уст служит для меня достаточным доказательством милости и справедливости вашего величества.
-- Да, епископ Люсонский, я повторяю вам мою благодарность; я хотел только сам убедиться в значении этого дела. Я не забуду вашей услуги.
Лрмап Ришелье был слишком ловкий придворный и дипломат, чтобы продолжать разговор в таком тоне.
Он почтительно поклонился, бросив исподлобья взгляд на герцога де Люиня, который сильно призадумался бы, если бы заметил его.
Между тем вокруг кареты все изменилось. Теперь осаждающим приходилось иметь дело с силами, впятеро превосходящими их.
Пока Бассомпьер во главе двух швейцарских полков спускался с возвышенности, рота королевских мушкетеров под командой господина де Тревиля и эскадрон легкой кавалерии под предводительством графа де Шевреза напали на мятежников. Со всех сторон раздавались крики "Да здравствует король!".
Но мятежники храбро дрались, не отступая ни на шаг.
Ришелье хитро обратил внимание короля на ловкость и невозмутимое спокойствие бойцов в крестьянском платье, которые, без сомнения, все были когда-то участниками гражданских войн.
-- Ах, Бастейн! Бастейн!-- кричал король Бассомпьеру.-- Колоти их покрепче, друг мой! Нечего их жалеть.
-- Я и не щажу, ваше величество, как видите,-- отвечал Бассомпьер.-- Им хорошо попадет за то, что они осмелились коснуться вашего величества. Вперед! Вперед!
Драка становились ужасной. Обе стороны бились с беспримерной отвагой.
Тогда только заметили очень странное обстоятельство.
Между мятежниками восемь человек, вероятно, начальники, были в масках.
По приказанию короля, на них были обращены все удары.
Но замаскированные, дравшиеся лучше других, нелегко поддавались. Тот, кто добирался до них, тотчас же отходил, чувствуя невозможность справиться с ними.
Но, несмотря на геройскую храбрость мятежников, они не могли надеяться справиться со своими врагами.
Вдруг раздался крик, они быстро сбежались все вместе, плотной массой, вооруженные мушкетами и штыками, стали медленно, в порядке, отступать, все время стреляя.
Красивое зрелище представляли эти герои, знавшие, что спасения им нет, не просившие пощады, отступавшие лицом к неприятелю.
Сам король восторгался ими.
-- Pardieu!-- проговорил он.-- По чести скажу, ничего подобного не видал!
-- Не правда ли, ваше величество? -- тихо спросил Ришелье.
Отступавшим удалось достигнуть трактира Гогелю.
Там они остановились, часть их вошла в дом и из окон начала стрелять в королевские войска, другая рассыпалась в разные стороны.
Только маленькая группа, состоявшая из восьми всадников, не разделилась. Все ловкие ездоки, они направились вскачь к парку Сюлли.
Королевские войска поняли маневр мятежников, дававших время скрыться своим начальникам. Бассомпьер удвоил старания овладеть ими, но все было напрасно.
Мнимые крестьяне стояли твердо.
Восемь замаскированных уже почти достигли парка Сюлли, как вдруг совершенно неожиданно из-за группы деревьев выехали двенадцать всадников с женщиной в красной маске во главе.
-- Ах, черт возьми!-- вскричал один из замаскированных, в котором по голосу легко было узнать капитана Ватана.-- На этот раз я заставлю тебя вернуться в тот ад, откуда ты вышла. Вперед, господа!
Всадники повернулись и, обнажив шпаги, бросились на врагов, оказавших, несмотря на все старания замаскированной амазонки, весьма слабое сопротивление и открывших свободный путь, чем всадники были очень довольны.
Времени оставалось немного. Мятежники, рассчитывавшие, что начальники их уже спасены, бросили оружие и разбежались по кустарникам, куда солдаты с тяжелой амуницией с трудом могли за ними следовать.
К большой неудаче королевской армии, в ту минуту, как всадники подъехали к замку Сюлли, ворота вдруг распахнулись; они разом бросились туда и заперлись. В то же время из других ворот выехало верхом человек восемь, вооруженных с ног до головы, под предводительством женщины, одетой совершенно так же, как та, которая напала на всадников несколько минут тому назад. На ней была такая же красная маска.
Эти восемь человек как ураган налетели на отряд первой красной маски, с трудом убедившей свой отряд снова пуститься в погоню.
Тогда произошла странная сцена.
В ту самую минуту, как всадники наши бросились по двор замка, отряды двух женщин ринулись друг на друга со странной яростью.
На этот раз ни те, ни другие не отступили.
Увидев друг друга, женщины с криком бешенства кинулись одна на другую с пистолетами в руках.
Капитан Ватан и его товарищи увидели происходящее.
Забыв об опасности, они бросились вперед, надеясь помешать намерению амазонок.
Но опоздали.
Лошади амазонок, летевшие одна на другую, ударились грудью, и обе рухнули на землю.
Женщины старались вскочить на ноги, но у одной нога осталась в стремени; не теряя присутствия духа, она направила пистолет в другую и крикнула;
-- Умри!
Раздался выстрел, но замаскированная амазонка продолжала двигаться вперед.
-- Я не хочу тебя убивать,-- отвечала она глухим голосом,-- но хочу, чтобы ты помнила меня.
В ту же минуту раздался выстрел, и несчастная опрокинулась на спину с криком проклятия.
На дороге послышался шум.
Карета короля неслась во весь дух.
Выстрелив из пистолета, неизвестная задрожала и лишилась чувств.
Нельзя было терять ни минуты.
Капитан бросился вперед, схватил молодую женщину на руки, посадил к себе на лошадь и вместе с товарищами вернулся в замок.
Госпожа де Роган, стоя на балконе, присутствовала при этой сцене и казалась совершенно бесстрастной.
Доехав до замка, карета короля остановилась на одну секунду.
-- Благодарю вас, кузина,-- сказал король герцогине с сардонической улыбкой.-- Я не хочу приказывать выломать двери вашего замка, но буду помнить!
Герцогиня де Роган высокомерно и насмешливо поклонилась, но ничего не ответила.
"Я тоже буду помнить",-- подумал Ришелье, кидая змеиный взгляд на гордую молодую женщину.
Мы знаем из истории, как кардинал Ришелье сдержал обещание, данное епископом Люсонским.
...По приказанию короля дама в маске была перенесена в трактир Гогелю.
Гугенотам не удалось по какому-то странному стечению обстоятельств довести до конца свои ловкий замысел; но королевские войска не захватили ни одного пленника; в руках у них были только трупы.
Тотчас по отъезде короля герцогиня де Роган вошла к себе в комнату, куда капитан Ватан отнес молодую женщину в обмороке.
Тут были де Лектур, граф дю Люк, Клер-де-Люнь и сержант Ла Прери.
Граф напрасно старался сдержать волнение. Сердце подсказало ему, кто была женщина, жертвовавшая собою для его спасения и так храбро дравшаяся.
В ту минуту, как madame де Роган оставила балкон, молодая женщина стала приходить в чувство.
Герцогиня подошла к Оливье, почтительно и низко поклонившемуся ей.
-- Граф дю Люк де Мовер,-- высокомерно сказала она,-- вы можете засвидетельствовать герцогу де Рогану, моему супругу, что я точно выполнила все его приказания. Этот замок был верным кровом для вас, но дальнейшее пребывание здесь может вас погубить. Через два часа у всех выходов будут стоять караулы. Лошади оседланы, на станции вы найдете свежих; поезжайте не теряя ни минуты.
-- Я уеду, если так нужно, герцогиня, но прошу вас дать мне несколько секунд выразить мою благодарность той, кто так великодушно спасла меня.
-- Разве вы не узнали ее? -- спросила она.
-- О! Разумеется, узнал, герцогиня!-- вскричал он с чувством.-- Сердце подсказало мне, что это Жанна.
Молодая женщина встрепенулась, как под влиянием электрического тока, и быстрым движением сняла маску с бледного, заплаканного лица.
-- А! На этот раз вы не ошиблись? -- сказала она с иронией.
-- О Жанна! Жанна!-- воскликнул он.-- Вы плачете! Вы, наконец, прощаете меня?
Молодая женщина ничего не ответила; она закрыла лицо руками и зарыдала.
-- Жанна! Ради самого Бога! Эти слезы... не я ли причина их... наша любовь...
Она подняла голову и, презрительно взглянув на него, горько сказала:
-- Я плачу о моей прошлой любви и настоящем бесчестии! Прощайте, милостивый государь... я вас больше не знаю...
Она повернулась и медленно вышла из комнаты,
-- О, какой же я несчастный!-- пробормотал в отчаянии граф дю Люк.
Пять минут спустя граф, увлеченный друзьями, покинул замок Сюлли, который по приказанию герцога де Люиня был тотчас же осажден королевскими войсками.
Но гугенотов в нем уже не было.