Как только разбили лагерь и расставили часовых, Луи Морэн приказал вести лошадей и мулов на водопой к реке вооруженным пеонам на случай нового нападения. Как устройство лагеря, так и водопой проводились под личным наблюдением начальника каравана, который считал своим долгом строго следить за всем, что могло способствовать, если не устранению, то хотя бы уменьшению опасности для его подопечных. И только покончив со всеми делами и поручив пеонам готовиться к ужину, француз решился, наконец, пойти к своим друзьям, собравшимся в палатке.
Он застал мужчин погруженными в глубокое раздумье, девушки тоже были непривычно грустны. Дерзкие нападения бандитов способны любого повергнуть в отчаяние, вот и у наших путешественников невольно возникли опасения, что им не удастся благополучно пройти через саванны. Из нанятых для конвоя пеонов одиннадцать были убиты, еще несколько человек настолько серьезно ранены, что еще очень не скоро смогут участвовать в сражениях. Поэтому и у пеонов был весьма удрученный вид. Они, по-видимому, догадывались, что так настойчиво преследующие их бандиты помимо ограбления замыслили еще что-то, и, по всей вероятности, будут снова и снова повторять налеты на караван. Страх невольно сковывал их сердца. Но, как известно, страх заразителен. Дон Гутьерре и его дочери помимо своей воли поддались настроению пеонов и тоже с замиранием сердца ждали грядущих бед. Только дон Мигуэль, Луи Морэн и четверо канадских охотников не теряли обычного присутствия духа. Дон Мигуэль и дон Луи потому, что знали своего противника, а канадцы -- в силу выработавшейся у них за долгую жизнь в пустыне привычки к постоянным сражениям, от которых единственно они и получали удовлетворение.
Ужин был готов, и в палатке только и ждали прихода Луи Морэна, чтобы сесть за стол.
-- Простите меня, я, кажется, заставил вас ждать, -- сказал француз, опускаясь на пень, заменявший собою стул, -- но я хотел сначала заняться делами, а потом уже отдохнуть. Теперь мы уже не в населенной местности, а в пустыне, -- добавил он улыбаясь, -- и поэтому должны строго соблюдать все необходимые в таких случаях предосторожности, иначе нас или перестреляют разбойники, или съедят хищные звери, ну, а ни то, ни другое мне, по крайней мере, вовсе не кажется соблазнительным.
Угнетенное настроение присутствующих, конечно, не могло укрыться от наблюдательного Луи Морэна, и он понял, что единственный способ вернуть им веру в благополучное завершение путешествия, это откровенно и честно объяснить им всю сложность их положения.
-- Ваши слова не особенно утетешительны, сеньор дон Луис, -- сказала Сакрамента, пытаясь улыбнуться.
-- Сеньорита, -- с беззаботным видом отвечал француз, -- зато я сказал вам правду... Если бы передо мной были робкие барышни, я, по всей вероятности, утаил бы от них истинное положение вещей или, по крайней мере, постарался бы его приукрасить. Я всячески стремился бы успокоить их, мол, бояться нечего, и переход через пустыню будет не более, как приятной прогулкой, хотя и довольно продолжительной, но с вами, столь же храбрыми, сколь и прекрасными, я должен быть откровенным, и вы вправе были бы даже сердиться на меня, если бы я поступил иначе. До сих пор нам приходилось иметь дело с бандитами, которые, если бы даже мы и попали к ним в руки, не подвергли бы нас жестокой расправе. Я в этом убежден. Сейчас совсем иное дело... Мы можем в любую минуту оказаться в ловушке, устроенной краснокожими... и какими краснокожими! -- добавил он. -- Команчи, пауни, апачи -- все они непримиримые враги белой расы, в особенности же апачи! Если мы попадем в руки этих индейцев, нас ждет не просто смерть, но еще и мучительная смерть со страшными пытками.
-- Но ведь это же сущий ужас! -- вскричала донна Жезюсита.
-- Неужели вы не понимаете, что дон Луис хочет просто-напросто вас напугать, -- сказал дон Гутьерре, делая французу знаки, которых последний упорно не хотел замечать.
-- Господи ты мой, Боже! И не думаю никого пугать! -- продолжал Морэн. -- Я говорю истинную правду и даже, если хотите, до некоторой степени смягчаю краски, потому что в действительности все обстоит значительно серьезнее.
-- Значит, мы пропали! -- воскликнула донна Сакрамента, всплеснув руками.
-- И да и нет. Все будет зависеть от нас самих, -- невозмутимо отвечал француз. -- Мы наверняка погибнем, если опустим руки и спасуем перед трудностями, но выйдем победителями, если станем мужественно противостоять всем опасностям.
-- Мне кажется, -- сказала Сакрамента, -- что до сих пор вам не в чем было нас упрекнуть.
-- Да, и это меня очень радует, но этого недостаточно, сеньорита. Для успешного завершения путешествия мы должны постараться внушить такую же надежду и вашим пеонам... Для этого надо, чтобы они всегда видели вас веселыми и беспечными... Ваше презрение к опасности заставит их устыдиться и заново обрести мужество.
-- Что и говорить, это было бы прекрасно, -- улыбаясь, возразила Сакрамента, -- но, несмотря на все ваше желание сделать из нас героинь, я должна с прискорбием признаться, что мы страшно боимся краснокожих дикарей, о которых вы нам только что рассказали столько ужасов.
-- Это вам только так кажется, сеньорита. Женщины по натуре гораздо более храбрые, нежели мужчины, хотя эта храбрость или, лучше сказать, волевые качества проявляются у них, главным образом, лишь в критические минуты.
-- Хорошо, пусть будет по-вашему, -- сказала Сакрамента. -- Но зачем вы все это говорите?
-- А вот зачем... Индейцам, при всей их храбрости и свирепости, почти никогда не удается выйти победителями, если они сталкиваются лицом к лицу с людьми отважными и решительными... Их тактика ведения войн сводится исключительно к внезапным нападениям да засадам. Поэтому для того, чтобы их победить, необходимо прежде всего проявлять бдительность и уметь разгадывать их хитроумные уловки.
-- Ну, вот, сначала вы нас напугали, а теперь принялись усердно успокаивать, дон Луис.
-- Нет, дона Сакрамента, я, как всегда, говорю только правду и называю вещи своими именами. Сакрамента лукаво улыбнулась.
-- Дон Луис, вы премилый спутник, и мы с сестрой очень вам благодарны за этот маленький урок. Теперь мы знаем, какая именно опасность грозит нам, и знаем, что способны, если не отвратить ее полностью, то, по крайней мере, уменьшить. Для этого мы должны всем своим поведением способствовать поднятию духа у наших пеонов. Надеюсь, я правильно истолковала ваши слова? Именно это вы хотели дать нам понять? Луи Морэн с улыбкой кивнул ей.
-- Тем лучше, -- продолжала Сакрамента, -- вы можете на нас положиться. Хотя мы отнюдь не такие героини, какими вы нас только что представили, но мы приложим все силы, чтобы достойно сыграть эту роль, так что вы, пожалуй, будете удивлены... Мы немедленно приступаем к отведенной нам роли и, поверьте, уже не наша будет вина, если пеоны не обратятся в львов и в тигров.
После этого разговор принял более веселое направление. Луи Морэн рассказал с присущим ему остроумием несколько охотничьих эпизодов, и, когда он покинул палатку, у дона Гутьерре и его дочерей не осталось и следа от уныния и страха, надежда снова возродилась в их сердцах.
Таким образом француз достиг своей цели: ему удалось поднять дух в своих подопечных и вернуть волю, необходимую для преодоления ожидающих их испытаний.
Темная ночь. На небе -- ни звездочки. Тяжелые свинцовые тучи медленно плывут над землей. По временам доносятся глухие раскаты грома.
Лагерь спит. Бодрствуют только часовые да Луи Морэн. Он стоит, прислонившись к фургону, и пристально вглядывается в саванну, растворяющуюся в ночном мраке. Внезапно он вздрогнул. Ему показалось, что вдали как будто блеснул огонек.
Что это могло быть? Недалеко от них разбили лагерь какие-нибудь другие путешественники? Или краснокожие?
Так или иначе оставаться в неведении нельзя.
Луи Морэн подошел к часовому, стоявшему всего в нескольких шагах от него. Это был один из канадских охотников.
-- Сент-Аманд, -- сказал ему француз, -- взгляните-ка в ту сторону!.. Мне кажется, что там виднеется костер, или, может быть, я ошибаюсь...
Канадец несколько минут внимательно смотрел в указанном ему направлении.
-- Вы не ошиблись, господин Луи, -- сказал он наконец, -- это действительно свет или, лучше сказать, отблеск костра.
-- Да, да, -- заговорил француз, -- я и сам так подумал, хотя был бы очень рад ошибиться... Смотрите, огонь разгорается все ярче... Несомненно, там лагерь краснокожих. Но как могло случиться, что они нас не заметили?
-- Наши огни не могут быть им видны благодаря деревьям, которые вы велели сохранить... Вы только обратите внимание, где виден огонь.
Француз неуверенно покачал головой.
-- А может быть, -- продолжал он, -- индейцы знают, сколько нас всего, и не считают нужным скрывать свое присутствие?
-- Что тут происходит? -- спросил вышедший из палатки дон Мигуэль.
-- Смотрите, -- отвечал француз, указывая на отдаленный свет костра.
-- Черт возьми! Только этого нам не хватало!.. Что вы намерены предпринять?
-- Выяснить для начала, кто это так близко от нас раскинул лагерь, -- отвечал Луи.
-- Если хотите, господин Морэн, -вмешался Сент-Аманд, -- я попробую узнать.
-- Нет, мой друг, вы не можете покинуть своего поста в настоящую минуту... Это должен сделать я сам.
-- Вы! -- вскричал дон Мигуэль.
-- А почему бы и нет? Разве я не начальник каравана? А раз так, значит, я более, чем кто-либо другой, должен заботиться о его безопасности.
-- Неужели вы пойдете туда?
-- Сию же минуту.
-- Подумайте о том, какой опасности вы себя подвергаете!
-- Опасность гораздо меньше, чем вы предполагаете, друг мой. Люди, находящиеся там, по причинам мне неизвестным, которые я, однако, вскоре выясню, не прячутся. В противном случае они не позволили бы нам так легко обнаружить их сторожевой огонь. Вполне возможно, что они даже и не охраняют свой лагерь, и тогда я смогу незаметно подойти к ним совсем близко.
-- На мой взгляд, вы затеяли слишком рискованное дело, но коль скоро иначе поступить нельзя, позвольте мне отправиться вместе с вами.
-- Ну, нет! Чтобы осуществить то, что я задумал, необходимо досконально знать все хитрости и уловки краснокожих. Если вы отправитесь со мной, то не только не поможете мне, но, скорее, повредите. Хрустнут ветка или сухие листья у вас под ногой, и нас тотчас обнаружат... Нет, нет, позвольте мне, пожалуйста, идти одному!.. Вы ничем не поможете мне... Кроме того, кто же заменит меня здесь, в лагере, если вы отправитесь со мной? Ваше присутствие здесь безусловно необходимо, и поэтому останьтесь, умоляю вас.
-- Хорошо, я останусь, раз вы того требуете, но предупреждаю вас: если к рассвету вы не вернетесь в лагерь, я непременно отправлюсь на ваши поиски.
-- Хорошо, дорогой дон Мигуэль, я согласен. Ну, а до той поры обещайте мне не покидать лагерь ни на минуту, и не позволяйте никому выходить за его пределы.
-- Я в точности исполню ваше приказание, друг мой.
-- Прощайте или, лучше сказать, до скорого свидания. Не знаю почему, но какое-то тайное предчувствие говорит мне, что я принесу вам хорошие вести.
-- Дай Бог! Постарайтесь только как можно скорее вернуться назад... Вы же понимаете, как будем мы беспокоиться.
Молодые люди пожали друг другу руки. Дон Луис вскинул на плечо ружье и, выбравшись из укрепленного лагеря, через минуту скрылся в высокой траве.
Оказавшись за пределами лагеря, француз прежде всего тщательно проверил свое оружие, чтобы лишний раз убедиться в его полной исправности, а потом, окинув проницательным взором утонувшие во мраке окрестности, смело двинулся вперед.
Луи Морэн был старый лесной бродяга, он провел в пустыне целых десять лет и отлично знал все повадки индейцев. К тому же свободно говорил на многих индейских наречиях и, кроме того, пользовался широкой известностью среди команчей и апачей, с которыми ему нередко случалось сражаться. Предпринятая сейчас авантюра таила в себе серьезную опасность для человека, недостаточно знакомого с жизнью в пустыне; для него же это была, пожалуй, скорее забава, и он ни на минуту не задумывался о ее последствиях. Он слишком хорошо умел ходить по саванне и мог быть уверенным, что благополучно доберется до вражеского лагеря. Он прибег в данном случае к индейскому способу, т. е. шел в обход, делая громадный крюк, с тем, чтобы подойти к лагерю с диаметрально противоположной стороны. У француза, надо заметить, были довольно-таки серьезные причины для беспокойства: продолжался так называемый сезон великих охот, когда различные индейские племена покидают свои селения и рассеиваются по пустыне, где при встрече с враждебными племенами затевают кровавые побоища. Отправляясь теперь на разведку, он в душе опасался, как бы неизвестные путешественники не оказались его смертельными врагами, способными объединиться с воинами из союзных племен, чтобы сообща обрушиться на их общего врага -- бледнолицых путешественников. Такое происходило не раз и прежде, и Луи Морэну были известны несколько подобных случаев. Вот почему он решил лично отправиться на разведку и, если возможно, избавить от этой ужасной беды своих спутников.
Он шел около часа быстрым спортивным шагом, привычным для людей, много походившим по пустыне, и, наконец, достиг подножия довольно крутой возвышенности, на вершине которой сквозь деревья виднелся тот самый сторожевой огонь, который он заметил из лагеря.
Здесь француз на минуту остановился, а потом опустился на землю и пополз, как змея, в высокой траве, останавливаясь по временам, чтобы прислушаться и осмотреться по сторонам. Однако вокруг по-прежнему стояла мертвая тишина.
Через полчаса охотник с осторожностью, возраставшей по мере приближения к лагерю, достиг, наконец, такой точки, откуда лагерь был виден как на ладони.
Француз слегка раздвинул ветви, укрылся в середине густого куста и стал наблюдать.
Он не ошибся. Это действительно был отблеск сторожевого костра в индейском лагере.
Около двухсот воинов-команчей, отличительными знаками которых было орлиное перо, красовавшееся у них на голове, чуть выше левого уха, спали, закутавшись в плащи из бизоньих шкур, на земле рядом с лошадьми, привязанными к кольям.
Тут же на деревьях висели несколько лосиных туш, наполовину съеденных.
Перед костром, зажженном в самом центре лагеря, сидели начальники, с важным видом курившие трубки.
Эти начальники, знаменитые воины, о чем свидетельствовали красовавшиеся у них на пятках волчьи хвосты, не были разрисованы по-военному, а значит, команчи отправляются не на войну, а, как и предполагал Луи Морэн, всего лишь на охоту.
Чуть правее костра на длинном шесте, вбитом в землю, развевалось знамя племени, на котором был изображен красный бизон.
-- Прекрасно, -- прошептал про себя Луи, -- это воины из племени Красных Бизонов, они когда-то были моими друзьями... Может быть, они еще помнят меня.
Между тем начальники продолжали по-прежнему курить, не обмениваясь ни единым словом и не глядя по сторонам.
Эта беспечность индейцев встревожила охотника, она показалась ему слишком уж неестественной, так сказать, напускной.
-- Я обнаружен, -- прошептал он. В эту минуту послышалось пение птицы. Начальники продолжали сидеть с непроницаемым выражением на лице.
-- Гм! -- продолжал охотник. -- Этот перепел поет сегодня слишком поздно -- в такое время эти птицы обычно давным-давно спят. Что это значит?
Он постоял еще с минуту, не шевелясь, а потом вылез из куста, в котором скрывался, закинул ружье за плечо и смело двинулся к сторожевому костру, протянув руку вперед ладонью вверх и плотно сжав четыре пальца.
Индейские начальники словно бы и не заметили его появления и все так же важно продолжали курить.
В нескольких шагах от костра француз остановился.
-- Да пошлет Ваконда удачную охоту моим братьям Красным Бизонам, -- сказал он спокойным и кротким голосом. -- Друг желает присесть у их огня и выкурить с ними трубку мира.
-- Добро пожаловать, Пантера, -- важно отвечал один из начальников. -- Зачем брат мой, бледнолицый воин, прокрадывался, как трусливый заяц, чтобы приблизиться к лагерю его друзей Красных Бизонов? Начальники ждали, чтобы он подошел и сел рядом с ними.
-- Я поступил нехорошо, начальник, -- сказал француз, -- но я вскоре понял это и смело вошел в лагерь моих братьев.
-- Пантера хорошо сделал.
Луи Морэн бросил свое ружье на землю, подсел к костру и, приняв предложенную ему трубку, начал курить, подражая гостеприимным хозяевам.