Незнакомец, просящий гостеприимства у начальников индейского племени и подсевший к огню совета, тотчас же становится священным для всех воинов этого племени. Никто не имеет права ни о чем его расспрашивать, и, если он не желает сказать, зачем именно он явился, он с полным сознанием своего права может не делать этого. Индейские начальники и на этот раз не изменили освященному веками обычая. Как только охотник расположился у костра, они снова взяли трубки, наполнили их священным табаком, смешанным с ароматными травами, и опять закурили молча, как бы забыв о присутствии гостя, хотя каждый из них с нетерпением ждал, когда же он, наконец, объяснит, зачем пожаловал.
Луи Морэн выкурил свою трубку, а потом, выбив из нее золу на ноготь большого пальца, передал трубку одолжившему ее индейцу и наконец заговорил:
-- Много лун прошло с тех пор, как я расстался с моими братьями в их зимней деревне, но Красные Бизоны меня не забыли, и это меня очень радует.
-- Красные Бизоны ничего не забывают, -- назидательно изрек один из начальников. -- Пантера охотился с моими молодыми воинами, он спал рядом с ними в пустыне во время великой охоты, он сражался бок о бок с нашими храбрецами и против наших врагов апачей... Мы любим Пантеру.
-- Благодарю вас, начальник. Значит, я не ошибся, когда у меня явилось желание приблизиться к огню совета Бизонов.
Чуть заметная улыбка скользнула по тонким губам начальника.
-- Пантера говорит в эту минуту не так, как следовало бы говорить честному охотнику, -- сказал он. -- Опоссум не старуха, которую можно обмануть ложными рассказами... Опоссум -- мудрый и знаменитый начальник своего племени. Бледнолицый охотник проник в лагерь Бизонов, как аллигатор... Он вовсе не собирался выкурить трубку мира у огня совета, а пришел затем, чтобы узнать, кто развел огонь, который ночью, как звезда... Мой брат решился выйти из укрытия только тогда, когда пение перепела, которое он слышал, доказало ему, что присутствие его известно начальникам... Хорошо ли я сказал? Что ответит Пантера?
Француз, крайне удивленный тем, что индеец так легко его разгадал, испытал поначалу сильное смущение, но тотчас же оправился.
-- Вы хорошо сказали, начальник. Разве кто-нибудь может обмануть такого мудрого вождя, как Опоссум? Я действительно пришел на разведку, но как только узнал Красных Бизонов, решил сейчас же себя обнаружить и сесть вместе с ними у огня совета, потому что мне больше уже нечего было бояться.
Начальники поклонились молча.
-- Я знаю, что теперь как раз наступает время, когда индейские племена имеют обыкновение охотиться.
-- Уже пять раз всходило солнце с тех пор, как Красные Бизоны покинули свою зимнюю деревню, -- отвечал Опоссум.
-- Я знаю, как мудры и осторожны мои братья, и вид их огня не мог не удивить меня.
-- Секира войны зарыта между команчами, пауни и апачами... Их воины будут охотиться вместе.
-- Эта новость наполняет радостью мое сердце, начальник, и дает мне смелость обратиться к вам с одной просьбой.
-- Уши начальника открыты, голос Пантеры им приятен, бледнолицый охотник может говорить.
-- Я служу проводником людям моего цвета, -- продолжал француз.
-- Их всего двадцать один человек, считая двух юных девушек с глазами газелей, прекрасных, как дева первой любви. Опоссум их видел.
-- Мои брат знает все, -- сказал француз, скрывая удивление.
-- Красные Бизоны -- полные хозяева саванны, никто не способен укрыться от их глаз.
-- Эти путешественники направляются в Сонору и хотят только перейти пустыню, не задерживаясь нигде надолго... Опоссум сам только что говорил, что племя Красных Бизонов считает меня своим другом.
-- Пантера всегда был хорошим другом и верным союзником команчей. Что ему теперь нужно от Красных Бизонов? Они все для него сделают.
-- Благодарю, начальник, -- отвечал француз, не скрывая удовольствия по поводу услышанного. -- Я был уверен, что именно такой ответ услышу от моих братьев команчей.
-- Неблагодарность -- порок бледнолицых, -- опять назидательно изрек начальник. -- Благодарность -- добродетель краснокожих.
-- Это верно, начальник, и мне особенно приятно это теперь но, клянусь Богом, если вам когда-нибудь понадобится помощь моего карабина, я к вашим услугам.
-- Карабин моего брата бьет далеко и метко, -- улыбаясь, продолжал начальник. -- Такой помощью нельзя пренебрегать и, если нам понадобится помощь Пантеры, мы позовем его... Пантера хочет, чтобы топор войны был зарыт между Бизонами и его бледнолицыми друзьями? Хорошо... Как только мои молодые воины сообщили мне о том, что Пантера путешествует вместе с караваном, я бросил топор так далеко, что никто не сумеет его найти... Мой брат желает еще чего-нибудь?
-- Да, начальник, я хотел бы, чтобы так же дружелюбно относились к нам и другие индейские племена.
-- Они уже предупреждены, проход свободен, мой брат не встретит на своем пути никаких врагов, кроме бледнолицых.
-- Как! Вы и это знаете? -- вскричал Луи, остолбенев от удивления.
-- Разве мы дети? -- возразил начальник. -- Мы наблюдали из засады за переправой через реку. Мой брат и его друзья храбро сражались.
-- Да, -- сказал француз, -- но только теперь бледнолицые, о которых говорит мой брат, больше не страшны нам. Они, как зайцы, бежали в большие деревни бледнолицых и, по всей вероятности, уже не рискнут появиться в пустыне, где на каждом шагу их может подстерегать встреча с храбрым и ловким противником.
Индейский начальник покачал головой:
-- Мудрый воин всегда должен быть готов сражаться, если он знает, что мокасины войны идут по одной с ним тропинке и идут по его следам... Пантера мудрый и опытный воин, и он как следует обдумает слова Опоссума.
Луи Морэн знал, что когда индейцы начинают говорить загадками, никакая сила в мире не в состоянии заставить их раскрыть свои карты, а потому и не стал ни о чем расспрашивать. Между тем, слова начальника он без труда истолковал, как предупреждение о том, что враги его, несмотря на неоднократные неудачи, все еще не считали игру проигранной, и поэтому ему следует удвоить бдительность для того, чтобы отразить внезапное нападение, по всей вероятности, в очень недалеком будущем.
-- Слова моего брата проникли в мои уши, -- сказал француз, -- я не забуду их.
Затем он поднялся, взял свое ружье и собрался уходить.
-- Мой брат уже уходит? -- спросил его Опоссум.
-- Да, мне пора, начальник, я уже давно покинул лагерь и теперь должен спешить к моим друзьям.
-- Гостя посылает Ваконда, он имеет право остаться или уйти, как ему будет угодно... Пусть мой брат возвращается в свой лагерь... Друзья должны уметь угадывать просьбу, которую храбрый человек не хочет высказать. Красные Бизоны снова увидятся с Пантерой прежде, чем он выйдет из саванны. Прощай.
-- Прощайте, -- ответил француз и, снова поклонившись индейским вождям, вскинул ружье на плечо и ушел.
Француз вышел из лагеря краснокожих часов около двух ночи и, так как ему теперь незачем было уже соблюдать предосторожность, отправился напрямик к лагерю. Но он шел не спеша, потому что расстояние, отделявшее его от своего лагеря, было сравнительно небольшое, а он хотел дорогой как следует обдумать разговор с команчскими начальниками.
Судьба и на сей раз, видимо, благоволила к нему, устроив случайную встречу с племенем Красных Бизонов, с которыми у него издавна сложились дружеские отношения и на поддержку которых теперь он в какой-то степени мог рассчитывать.
-- Пусть только они не трогают нас, -- шептал он. -- Больше мне от них ничего не нужно.
Вскоре он уже подходил к сторожевым огням своего бивуака.
Дон Мигуэль не ложился и с нетерпением ждал возвращения дона Луиса. Длительное отсутствие француза начинало всерьез его беспокоить, и потому, едва завидев его, он поспешил к нему навстречу.
-- Ну? Что нового, друг мой?
-- Новостей куча!
-- Неужто вы принесли нам. добрые вести?
-- Как вам сказать? Нет худа без добра, и в том, что мне удалось узнать, есть и плохое и хорошее, однако хорошего гораздо больше.
И француз подробно рассказал дону Мигуэлю обо всем, что с ним случилось с момента выхода из лагеря и кончая посещением лагеря Красных Бизонов.
-- В таком случае, мы спасены, -- резюмировал дон Мигуэль, выслушав рассказ Луи Морэна.
-- Не совсем так. У нас есть еще и другие враги.
-- Этих врагов больше нечего бояться, -- возразил дон Мигуэль. -- Как бы вы, друг мой, ни старались уверить меня в противном, я убежден, что дон Рамон слишком осторожен и ни за что не рискнет отправиться за нами в пустыню.
-- А я, наоборот, думаю, что дон Рамон здесь и скоро даст о себе знать... у меня есть основания для такого предположения... Двусмысленные намеки Опоссума заставили меня серьезно призадуматься. По всей вероятности, индейскому начальнику кое-что известно об этом, но он почему-то не захотел сказать мне этого.
-- Неужели вы думаете, что он...
-- Перейдет на сторону наших врагов? -- перебил его Луи. -- Нет, этого опасаться нечего. Он заверил меня в дружеском к нам отношении, а индейцы никогда не нарушают данного слова... Но я уверен, что дон Рамон поручил ему войти с нами в переговоры.
-- Почему же, в таком случае, начальник Красных Бизонов, считающий себя вашим другом, не нашел возможным поговорить с вами откровенно?
-- А-а! Вот это-то и составляет характерную черту всех индейцев -- они любят все свои речи, даже самые правдивые, окутывать туманом. Кроме того, начальник мог подумать, что нанесет мне оскорбление, если скажет, что боится, как бы на меня не напали враги... В представлении индейцев, с младых ногтей получающих чисто военное воспитание, война -- праздник, и Опоссум не хотел лишать меня удовольствия сразиться еще раз с моим врагом.
-- Странные, однако, у них понятия, признаюсь вам! -- проговорил дон Мигуэль недовольным тоном. -- Меня, конечно, не может пугать новая схватка с врагами и, не будь с нами моих кузин, я готов был бы сражаться целыми днями с утра до ночи, но при одной мысли, что может статься с Сакраментой и ее сестрой, у меня волосы становятся дыбом на голове... Куда это вы опять собрались? -- поспешно спросил молодой человек видя, что Луи Морэн уходит.
-- Мы теперь в саванне, -- отвечал француз, -- и должны на время забыть привычки цивилизованных людей и следовать обычаям трапперов и лесных бродяг. Я хочу воспользоваться отсутствием дядюшки и его дочерей, чтобы устроить на индейский манер совет с канадскими охотниками... Совет четверых таких опытных людей заслуживает большего доверия, чем мнение одного лица, особенно, когда приходится учитывать повадки некоторых из известных мне бандитов.
-- Вы позволите мне присутствовать на этом совете?
-- Сделайте одолжение. Ждите меня здесь, через минуту я вернусь.
Французу не понадобилось много времени, чтобы разбудить канадцев. Бравые охотники спали, что называется, с открытыми глазами и мгновенно вскочили на ноги; через минуту они уже подошли к костру, у которого сидел дон Мигуэль.
-- Друзья, -- сказал Луи Морэн, закуривая трубку, и все остальные последовали его примеру, -- я разбудил вас, чтобы посоветоваться с вами, что нам следует предпринять, чтобы целыми и невредимыми добраться до цели нашего путешествия.
-- Говорите, господин Луи, -- отвечали охотники, -- мы вас слушаем.
Француз сначала сообщил им, почему дон Гутьерре со своими дочерьми должен был непременно покинуть Веракрус, напомнил им обо всем, что случилось в продолжение долгого пути от Медельена до Рио-дель-Норте и о нападении дона Рамона и дона Ремиго.
-- Признаюсь, -- добавил он в заключение, -все это наводит меня на серьезные размышления... Опоссум -- мудрый и опытный воин, его двусмысленные намеки дают мне основание опасаться ловушки, но не со стороны индейцев, а со стороны белых. Краснокожие, как вы знаете, всегда радуются, когда возникает борьба между бледнолицыми. Мне кажется, что, несмотря на серьезный урон, нанесенный нами врагам, они попытаются еще раз заманить нас в ловушку, чего мы, конечно, должны всеми силами избежать.
Канадцы молча выслушали рассказ француза. Затем они обменялись взглядами, как бы мысленно советуясь между собой, и Сент-Аманд, вынув трубку изо рта, заговорил:
-- Господин Луи, то, что вы сейчас рассказали, слишком серьезно. Я совершенно согласен с вами и думаю, что дон Рамон не откажется от задуманного им плана захвата... Если бы у нас в лагере были только мужчины, тогда можно было и не придавать этому значения, но с нами дамы, и поэтому положение наше становится особенно серьезным. Я, правда, всего лишь простой охотник, но считал бы себя великим позором, если бы по моей вине случилось какое-нибудь несчастье с очаровательными девушками, и как от себя лично, так и от имени моих товарищей заявляю, что вы можете вполне на нас рассчитывать, мы будем защищать их до последней капли крови! Теперь потрудитесь изложить ваш план.
-- Итак, -- сказал француз, подчеркивая каждое слово, -- я могу на вас рассчитывать?
-- До последней капли крови, господин Луи, -- отвечали канадцы в один голос.
-- Благодарю вас, друзья мои, -- продолжал он с волнением, -- я нисколько не удивлен, именно такой ответ я и предвидел. Теперь я хотел только сказать вам, что за наградой дело не станет, и, что бы ни случилось, вы получите все сполна... В этом можете положиться на мое честное слово.
-- Виноват, господин Луи, -- серьезным тоном сказал Сент-Аманд, хмуря брови и пристально глядя на своего собеседника, -- мне кажется, что мы с вами начали говорить загадками и как будто не совсем понимаем один другого.
-- Что это значит, Сент-Аманд? Я вас не понимаю.
-- А очень просто, господин Луи. Мы честные охотники, и раз мы договорились о цене, какова бы она ни была, мы обязаны свято выполнить свое обязательство... Нам не нужно никакой дополнительной награды, мы исполняем свои долг. Правильно я говорю, братцы? -- спросил он, обращаясь к своим товарищам.
-- Да, -- дружно отозвались те.
-- Итак, -- продолжал Сент-Аманд, -- поверьте же нам, господин Луи, и не говорите с нами больше о награде, с нас достаточно и той платы, которую вы нам назначили... Если нам нравится служить вам и вашим друзьям, это уж наше дело, и вам нечего сюда мешаться.
-- Это верно, друг мой, -- отвечал француз. -- Вы честные, храбрые молодые. Простите меня.
-- Не станем больше и говорить об этом, господин Луи, -- добродушно сказал канадец. -- Теперь не будете ли вы любезны сообщить, что думаете вы делать?
-- Мне кажется, что прежде всего нам следует хорошенько исследовать саванну и постараться разузнать, нет ли где-нибудь поблизости шпионов. Затем, если окажется, что враги все еще продолжают преследовать нас, изменить тактику, то есть неожиданно напасть на них и всех истребить, если это окажется возможным...
-- А девушки? -- перебил француза дон Мигуэль.
-- Девушек мы оставим в лагере под охраной половины пеонов.
-- Этот план был бы хорош, если бы нам предстояло иметь дело с краснокожими, -- возразил Сент-Аманд, -- но нам придется сражаться с самыми отчаянными головорезами, превосходящими нас в численности, и они разобьют нас в пух и прах.
-- Будь у нас союзники, тогда другое дело, -- сказал Медвежонок.
-- Найти союзников здесь довольно трудно, -- отвечал Луи Морэн.
-- Вот что! -- возразил Медвежонок. -- По-моему, это совсем не так трудно, как вы думаете, господин Морэн... А что, если бы один из нас отправился в гасиенду брата дона Гутьерре и привел оттуда подмогу?
-- Что и говорить, это было бы очень кстати, но только на это потребуется слишком много времени.
-- Самое большее восемь дней на то, чтобы добраться туда и вернуться обратно.
-- Помощь можно найти гораздо ближе, -- неожиданно прозвучал нежный, приятный голос.
Охотники, как один, обернулись и увидели спокойную и улыбающуюся Сакраменту.
-- Извините меня, сеньоры, -- кротко сказала она, -- что я так бесцеремонно вмешиваюсь в ваш разговор. Но коль скоро вас в первую очередь заботит участь моя и моей сестры, то мне показалось, что я имею право вмешаться в разговор, и вы не сочтете это нескромным с моей стороны.
-- О! Сеньорита, почему вы пришли? -- грустно спросил француз.
-- Я пришла потому, что вы, храбрые и честные охотники, рискуете из-за меня жизнью, и я считаю себя обязанной сказать вам, что я стою вашей преданности.