Сакрамента с улыбкой на устах шагнула в круг и, усевшись на траву между французом и доном Мигуэлем, сказала:
-- Продолжайте, прошу вас, сеньоры, я больше, чем когда-либо заинтересована в успешном осуществлении ваших планов, и потому справедливость требует, чтобы я была в них посвящена. Кроме того, хотя я всего лишь слабая женщина, я все-таки, может быть, смогу быть вам полезной.
-- Я в этом не сомневаюсь, сеньорита, -- отвечал Луи Морэн, -- но мне все-таки кажется, что было бы гораздо лучше, если бы вы не только не принимали участия в нашем совете, но даже и не знали о нем.
-- Не сердитесь на меня, дон Луи, -- сказала Сакрамента, протягивая ему с улыбкой свою маленькую руку. -- Так было угодно судьбе. Мне не спалось, почему -- вы сами отлично знаете. Повернувшись на другой бок, я увидела сквозь плетеную стену палатки, что вы собрались в кружок у огня. Вы совещались в полной уверенности, что никто из находящихся в лагере вас не слышит, и говорили с полной откровенностью... Но я не спала и невольно слушала ваш разговор. Только тут я впервые узнала, в каком ужасном положении мы находимся, какие опасности мы преодолели и какие нас еще ждут впереди.
-- Это-то меня и огорчает, сеньорита!.. У вас сложилось не вполне точное представление об этих опасностях, поэтому-то я и хотел, чтобы вы вовсе о них не знали.
-- Почему же это, дон Луи?
-- Клянусь честью, -- вмешался в разговор Сент-Аманд, -- по-моему, так даже стыдно скрывать все это от вас, прелестная барышня!.. Вы имеете полное право сесть у огня совета... Даже команчи, самые мудрые из всех индейцев, каких я только знаю, и те в особенно серьезных случаях охотно выслушивают советы женщин. Почему бы и нам не последовать их примеру? Кроме того, я убежден, что ваше участие принесет нам пользу, и вы дадите нам разумный совет.
-- Благодарю вас, сеньор. Я вовсе не претендую на что-нибудь подобное, но, если мне разрешат принять участие в совете, постараюсь по возможности быть полезной.
-- Вы обмолвились, кузина, -- заметил дон Мигуэль, -- что можно найти помощь поблизости отсюда.
-- Да, вы именно так и сказали, сеньорита, -- подтвердил Луи Морэн. -- Но я, откровенно признаться, даже и представить себе не могу, на чью именно помощь вы рассчитываете.
-- Вы заставляете меня говорить только затем, чтобы наказать меня за мое бахвальство... Что ж, я готова выслушать упрек и скажу вам, кого именно имела при этом в виду... Друзья или союзники, на помощь которых я рассчитываю, это -- команчи, у которых дон Луи побывал сегодня ночью.
-- Вы увлекаетесь несбыточной мечтой, сеньорита, -- возразил француз. -- Красные Бизоны не станут нам помогать... Их уклончивые ответы на мои вопросы не оставляют ни малейших сомнений на этот счет и не дают никакой надежды.
-- Вы в этом вполне уверены, дон Луис?
-- Настолько убежден, сеньорита, что даже не рискну снова появиться в их лагере, так как наверняка получу отказ.
-- А, между тем, они оказали вам весьма дружелюбный прием.
-- Все верно. Но это то дружелюбие, которое никогда не идет дальше слов.
-- При всем моем уважении к вашему опыту и к вашим знаниям пустыни и ее обитателей я осмеливаюсь сказать, что, по-моему, вы ошибаетесь... По вашим же собственным словам, когда-то вы оказали этим индейцам большую услугу, и я не могу поверить, чтобы они не испытывали к вам благодарности за это.
-- Благодарность индейца!.. -- воскликнул француз, качая головой.
-- Стоит, может быть, гораздо больше благодарности бледнолицего, -- живо перебила его Сакрамента. -- Я очень желала бы в этом убедиться.
-- Что значат ваши слова?
-- Ничего особенного. Я сказала это потому, что хочу отправиться просить у них помощи, против чего вы почему-то так решительно возражаете.
-- Неужели вы намерены сделать это, сеньорита? -- спросил француз с удивлением.
-- А почему бы и нет? Я пойду к ним в лагерь, дон Луис, если вы будете так любезны, не провожать меня туда, нет, а только показать дорогу.
-- Но ведь это безумие, кузина, -- горячо возразил дон Мигуэль, -- они вас убьют.
Луи Морэн положил ему руку на плечо.
-- Нет, бояться нечего. Индейцы не убивают женщин, они относятся к ним с уважением и, кроме того, гостеприимство считается у них священным долгом... А затем, как знать, может быть, дона Сакрамента добьется успеха, хотя эта затея и кажется нам чрезвычайно странной.
-- Вы так считаете? -- спросила Сакрамента.
-- Я, конечно, не стану утверждать этого, но, признаюсь, меня нисколько не удивит, если это вам удастся.
Сакрамента задумалась на минуту, а затем, обращаясь к французу, взволнованным голосом сказала:
-- Дон Луис, я готова идти в лагерь индейцев.
-- Неужели вы серьезно задумали идти к ним, сеньорита? -- спросил француз, пораженный такой непреклонной ее решимостью.
-- Да, да. Они и только они могут спасти нас!.. Если захотят... Я должна идти к ним.
Луи Морэн устремил проницательный взор на Сакраменту, а затем, грустно покачав головой, сказал:
-- Не делайте этого, сеньорита!.. Это чистое безумие!
-- Что вы называете безумием, дон Луис? -- спросила она, гордо вскинув голову.
-- То, что вы задумали.
Сакрамента презрительно пожала плечами.
-- Неужели вы боитесь даже проводить меня? -- с иронической улыбкой спросила она.
-- Я не заслуживаю подобных упреков, сеньорита!.. Я ничего не побоялся бы, если бы речь шла только о необходимости оказать вам услугу... Пока я жив, я буду неизменно защищать вас грудью, готовый принять на себя любой удар... Но я отговариваю вас только потому, что вы составили себе ложное представление о нашем положении... Оно, правда, плохо, даже очень плохо, я с этим согласен, но далеко не так безнадежно. Недостаток людей восполняют наши храбрость, опытность и хитрость... Предоставьте же нам прежде испробовать эти три средства... Если ничего не получится, тогда, сеньорита, я первый напомню вам о вашем желании попытать счастье у индейцев... Теперь же ваш шаг, кроме всего прочего, был бы и несвоевременным, потому что индейцы могут расценить его как проявление позорной трусости с нашей стороны. Однако несколько дней спустя он будет воспринят ими, как вполне естественный, и они отнесутся к нашей просьбе благосклонно. До тех пор, сеньорита, умоляю вас, предоставьте исключительно нам, мужчинам, охранять вашу безопасность, которая нам так дорога и которую мы, поверьте, сумеем вам гарантировать, не подвергая вас унижениям, а, возможно, и оскорблениям людей, характер и нравы которых вам совсем неизвестны.
-- Дорогая кузина, устами дона Луиса глаголет сама мудрость, и вы, по моему мнению, должны исполнить его в высшей степени разумное требование... Послушайте меня, предоставьте ему полную свободу действий, он лучше нас знает, как следует поступать в каждую конкретную минуту.
-- Хорошо! Пусть будет по-вашему. Но имейте в виду, что я отнюдь не отказываюсь от своего намерения, а только на время откладываю.
-- Это как раз то, чего я желал, сеньорита.
-- Ну, а теперь, коль скоро вы отказываетесь помочь мне в осуществлении задуманного мною плана, скажите, по крайней мере, что вы намерены предпринять?
-- Извольте. На рассвете мы покинем лагерь и продолжим наше путешествие. Медвежонок поедет вперед и сообщит вашему дядюшке о том, в каком мы оказались положении. Затем я поручу Марсо служить проводником каравану, который пойдет под командой дона Мигуэля, а сам вместе с Сент-Амандом отправлюсь на разведку и для наблюдения за нашими врагами.
-- Вы, значит, хотите привести в исполнение ваши прежние планы?
-- В общем и целом, да, сеньорита. Вполне возможно, что мне удастся напасть на след дона Рамона, и тогда я попытаюсь с помощью моего спутника расстроить его планы и заманить его в ту самую яму, которую он, без сомнения, роет для нас. Два смелых человека, хорошо знающих пустыню, могут сделать многое, если к тому же знакомы с уловками врага.
-- Но вы только что справедливо заметили, что нас слишком мало.
-- Да, я действительно говорил это, сеньорита, но я имел при этом в виду, что нас слишком мало для рукопашной схватки с отрядом дона Рамона, состоящим из бандитов, готовых на все ради того, чтобы завладеть такой завидной добычей... Но этого может и не случиться, и я надеюсь одолеть этого человека его же собственным оружием, то есть хитростью.
-- Теперь, как я понимаю, в моем присутствии нет никакой надобности, сеньоры, и я ухожу, хотя и очень сожалею, что не смогла уговорить вас последовать моему совету. Но я ухожу с убеждением, что, основательно взвесив мое предложение, вы убедитесь в моей правоте.
Луи и его товарищи почтительно поклонились девушке, ничего, однако, не ответив. Она, в свою очередь, грациозно поклонилась им и медленно направилась к палатке.
Когда дона Сакрамента, наконец, вошла в палатку, француз снова заговорил:
-- Теперь, друзья, воспользуемся двумя или тремя часами, остающимися нам для отдыха! С восходом солнца мы отправляемся в путь. Вы, Медвежонок, как мы уже договорились, покинете нас и постараетесь кратчайшей дорогой добраться до гасиенды Аквас Фрескас и привести оттуда нам подмогу. Старайтесь избежать встречи с индейцами или бродягами.
-- Клянусь честью, -- отвечал канадец, громко смеясь, забавная это была бы история, если бы такого привычного к пустыне человека, как я, вдруг похитили, как ребенка. Будьте покойны, господин Луи, вы скоро получите от меня известие.
Затем все пошли отдыхать.
Было уже больше трех часов пополуночи. Через два часа взойдет солнце. Однако канадцы, издавна привыкшие к этой полной опасностей жизни, не замечали разницы между ночью и днем.
Обменявшись еще несколькими словами, они завернулись в одеяла, протянули ноги к огню и почти тотчас же заснули.
Луи Морэн и дон Мигуэль легли у входа в палатку, чтобы быть готовыми в любую минуту защищать девушек.
Мы говорили уже, что после того, как великодушное предложение Сакраменты было, если и не совсем отвергнуто, то, по крайней мере, отклонено на неопределенное время, она ушла в палатку, сооруженную для нее и ее сестры.
Гордая девушка, храбрая и решительная, как истинная испанка, была явно оскорблена этим. Она слышала все, о чем говорилось на совете, и понимала, что их положение, если не совсем отчаянное, то, во всяком случае, весьма критическое, и поэтому решила действовать сама на свой личный страх.
Возражения Луи Морэна при всей их убедительности не только не поколебали ее решимости, но, наоборот, усилили желание попытать счастья в этом более чем рискованном предприятии. Если никто не соглашается проводить ее в лагерь краснокожих, она пойдет одна.
Чем она рискует? Лагерь, огни которого были отчетливо видны, должен быть недалеко. Если пойти напрямик, можно, самое большее, через час -- так, по крайней мере, ей казалось -- достигнуть лагеря Красных Бизонов. На рассвете она вернется в сопровождении индейских начальников и, таким образом, докажет своим друзьям, как глубоко они ошиблись, отвергнув ее предложение.
Чтобы понять и должным образом оценить решение отважной девушки, надо хорошо знать характер испанцев, основу которого составляют храбрость, гордость, упрямство и самоуверенность. Эти качества особенно отчетливо проявляются у женщин. Испанки -- настоящие львицы. История Испании изобилует фактами, свидетельствующими о том, что испанки в критический момент всегда отыскивали выход из, казалось бы, безвыходного положения и, увлекая за собой мужчин, нередко спасали порой даже само существование государства.
Дона Сакрамента была испанкой до кончиков волос. Кроткая, даже слабая и боязливая в обычное время, она становилась совершенно неузнаваемой, как только изменялась обстановка... Она, можно сказать, не знала себя. Ей нужен был сильный нравственный толчок, чтобы совершенно непроизвольно, а то и вопреки воле решиться на подобный отчаянный шаг. Но, коль скоро решение в ней созрело, уже ничто не могло ее остановить.
Вернувшись в палатку, вместо того, чтобы лечь возле сестры и заснуть, Сакрамента подошла к тонкой, сплетенной из ветвей стене, стала внимательно наблюдать за тем, что происходит снаружи, и, таким образом, незримо присутствовала на совете охотников до самого его окончания.
Она видела, как потом они устроились на ночлег у огня.
Так она неподвижно простояла почти целый час. Потом, окончательно убедившись, что все спят, закуталась в плащ, на всякий случай спрятала на груди кинжал, поцеловала спящую сестру, проскользнула мимо спящих кузена и Луи Морэна и поспешно покинула лагерь.
Дона Сакрамента пошла прямо на часового, решив, если тот не захочет ее выпускать, подкупить его золотом.
Часовой, по счастью, оказался пеоном дона Гутьерре. Бедняк, умирающий от усталости, спал стоя, опершись на ружье.
-- Хорошо же нас охраняют! -- прошептала Сакрамента улыбаясь.
И она прошла перед самым носом пеона, однако, не разбудив его.
Через несколько секунд она была уже за пределами лагеря.
Пробираясь среди высокой, густой травы, дона Сакрамента проворно спустилась вниз по крутому откосу и тут остановилась не только затем, чтобы осмотреться, но и немного перевести дух. Сердце ее, казалось, вот-вот вырвется из груди. При всей своей храбрости она со страхом думала о том, что находится одна ночью среди пустыни, вдали от людей, которые могли бы в случае необходимости ее защитить.
Но состояние страха продолжалось недолго, возможно, какую-нибудь минуту. Затем, гордо подняв голову, она пустилась почти бегом к лагерю команчей.
Больше получаса бежала она по высокой траве, не спуская глаз с огня на вершине холма, служившего ей маяком. По ее расчетам, она должна была достигнуть лагеря индейцев не позже, чем через полчаса. Внезапно в кустах, поблизости от нее, послышался треск, и вслед за тем два человека преградили ей путь.
Сакрамента непроизвольно крикнула и остановилась, дрожа от страха.