Однажды в субботу, в ноябре месяце 1858 года, то есть приблизительно десять месяцев ранее дня, с которого начался наш рассказ, двое мужчин, одетых в платье лесных бегунов, беспечно плыли по течению реки Арканзас в пироге, сделанной из древесной коры, вдыхая в себя свежий утренний воздух; они управляли лодкой одним только веслом, не давая ей уклоняться от течения, довольно быстрого в этом месте. Эти двое мужчин были Валентин Гиллуа и Курумилла.
Валентин мечтал; Курумилла же, казалось, спал, что, однако, не мешало им быть на страже.
Берега, между которыми они плыли, становились все более и более гористыми и в то же время живописными. То река пробегала между гранитными утесами с острыми верхушками, то зеленеющий, крутой берег свешивался почти на середину реки; иногда же берега постепенно спускались террасами, на которых рос дикий хлопчатник, береза и другие деревья.
Все это необыкновенно оживляло ландшафт.
К десяти часам утра путешественники сквозь деревья увидели вдали крыши с высокими трубами домов города, который, казалось, с этого места был незначителен.
-- Вот и Литл-Рок, -- прервал молчание Валентин, бросая вокруг себя задумчивые взгляды. -- Помните ли, вождь, когда двадцать лет тому назад мы прибыли сюда в первый раз с целью сбыть меха, -- он был тогда только жалким местечком, с деревянным фортом и с одной банкирской конторой. Ныне же, посмотрите -- дым мастерских и фабрик. Литл-Рок имеет теперь десять тысяч жителей, богат и промышлен. Через двадцать лет народонаселение его, вероятно, увеличится еще в пять раз. Он будет непосредственно торговать со всей Европой, -- прибавил охотник, качая головой. -- Так все в свете делается. Взгляните же теперь на эти возделанные поля, которые расстилаются на беспредельное пространство, а десять лет тому назад это был непроходимый лес. В нем мы не раз охотились на ланей и медведей; теперь же его заменяют поля, засеянные зерновым хлебом.
-- Хуг! -- пробормотал Курумилла.
Валентин, без сомнения, это восклицание индейца принял как знак поощрения и потому продолжал:
-- Топор янки неумолим: он ничего не щадит. Все, по их мнению, должно превращаться в золото.
Заглушая вздох сожаления, он опустил на руки голову.
Минуту спустя Курумилла слегка коснулся плеча своего товарища.
Тот поднял голову и, проводя рукою по лбу, как бы отгоняя тяжелую мысль, схватился за весла.
Оба мужчины начали сильно грести и через пять минут пробирались уже между бесчисленным множеством судов различной величины, снующих по всем направлениям. Они причалили к лестнице, к которой были привязаны несколько лодок, схожих с их пирогой.
Присоединив к ним и свою, оба охотника взвалили на свои плечи по большому тюку мехов и, выпрыгнув на набережную, углубились в город. Их твердая поступь доказывала, что местность, по которой они шли, была им хорошо знакома.
Испанцы со времени открытия Нового света были главными основателями городов.
Все без исключения выстроенные ими города расположены на местности, выбранной с замечательной предусмотрительностью, благодаря чему они в настоящее время приобрели важное значение как в военном отношении, так и в торговом.
Только такие гениальные авантюристы, как Фердинанд Кортес, Писарро, Вальдивиа, Альскагр, Кавеса-де-Вака и др. могли обладать такой проницательностью, чтобы одним взглядом заметить все выгоды страны не только в военном и торговом отношениях, но и в климатическом.
По следам их пошли американцы севера, потомки англосаксов, которые унаследовали энергию и честолюбие своих предков, еще увеличенное лихорадочной деятельностью и независимостью, -- чувством, которое ничто не может насытить. Часто они очертя голову принимали участие не только в опасных экспедициях, но даже в неосуществимых.
Американец севера считает Новый свет своей родиной; здесь он действует всегда и во всем только согласно своему убеждению. Жажда к завоеваниям так овладела им, что он постоянно стремится только расширить границы своего нового отечества; одним словом, все то, что он желает, ищет, добивается, с свойственной англосаксам настойчивостью не более, как полное господство над обеими Америками.
Осуществимо ли это или нет -- покажет время; в ряду основателей городов янки имеют преимущество основывать их необыкновенно скоро и просто. Вот как они это делают.
Например, человек двадцать авантюристов, проезжая лесом, останавливаются на какой-нибудь прогалине для ночлега; если эта местность соединяет в себе все необходимые условия для торговли, то на другой день, прежде чем продолжать путь, они поджигают двадцать или двадцать пять гектаров леса. Затем укрепляют столб с дощечкой, на которой пишут: Рим, Париж, Версаль или, словом, что взбредет им на ум. Сами же они удаляются.
Через два или три месяца какой-нибудь путешественник, как это и со мной случалось, попросит указать ему дорогу в какой-либо город, и он получает громкий ответ:
-- О, вам не миновать городов Рима, Парижа и других.
Путешественник продолжает свой путь, и что ж? Вместо городов ему встречаются только столбы с надписями.
Наконец через месяцев шесть какой-нибудь спекулянт останавливается для отдыха у столба. Местность ему понравилась, и он решается на ней поселиться. Строит из теса себе хижину и к дверям не преминет прибить вывеску яркого цвета, на которой написано крупными буквами: Большая вашингтонская гостиница или же какое другое название. Таким образом открывается гостиница. Хозяин же ее в ожидании будущих благ покуривает трубку, пашет землю и окружает оградой то место, которое предназначил для сада.
Спустя год вы видите уже Большую вашингтонскую гостиницу, в каменном или выстроенном из бревен здании. Ее окружает сотня домов, в которых живут тысячи полторы душ; мастерские и фабрики в полном ходу; широкие улицы, окаймленные тротуарами, освещаются газом, но не мощены, что представляет немалые затруднения для ходьбы, так как на каждом шагу наталкиваешься на корни деревьев. Город уже основан. Через два года он будет иметь десять тысяч жителей, а через десять лет по меньшей мере пятьдесят тысяч.
Так основывались и будут основываться, по крайней мере на индейской территории, города Северной Америки. Обыкновенно дело начинается деревянным или каменным фортом, рядом с которым помещается банкирская контора.
Таково было происхождение и Литл-Рока.
Теперь возвратимся к нашему рассказу.
Валентин Гиллуа и его друг Курумилла прошли несколько улиц, не возбуждая ни малейшего внимания в проходящих людях.
По обычаю североамериканцев, они шли быстрым шагом, как будто дело, по которому они спешили, шло о жизни и смерти, не обращая внимания на встреченных, не извиняясь перед лицами, которых они толкали на своем пути. Валентин и Курумилла остановились наконец перед красивым домом, дверь которого была настежь открыта и куда беспрестанно входили и выходили разные люди.
Дом этот была контора богатого негоцианта, ведшего меховую торговлю с индейцами и лесными охотниками.
Оба путешественника вошли в обширную комнату, где человек пятнадцать конторщиков, наклонясь над пюпитрами, усердно работали, ни на минуту не поднимая голову.
Человек средних лет, весь в черном, ходил взад и вперед по комнате.
Едва заметив охотников, он подошел к ним и, поклонившись, спросил Валентина:
-- Мне кажется, вы пришли сюда по делу?
-- Вы угадали, -- отвечал Валентин, показывая тяжелые тюки с мехом.
-- Прекрасно, вы спешите?
-- Очень, -- отвечал Валентин.
-- Так идите за мной.
-- Извините, -- сказал Валентин, -- я и сам знаю дом, но мне хотелось бы иметь дело с самим мистером Гроло.
-- Это невозможно, -- возразил человек в черном, -- мистер Гроло очень занят.
-- Черт возьми, мистер Клевермак, вы это мне говорите всякий раз, когда прихожу сюда.
-- Подождите же, -- отвечал тот, рассматривая Валентина. -- Я вас теперь узнал: вы французский охотник по имени Искатель следов. Полагаю, что мистер Гроло может принять вас.
-- Он должен принять меня, -- сказал коротко Валентин. Обращение человека в черном совершенно изменилось: грубые и резкие манеры обратились в изысканную вежливость.
Поклонившись охотнику, он отворил маленькую дверь и исчез.
Отсутствие его не продолжалось более пяти минут.
Он появился снова и сделал охотникам знак следовать за ним.
Они прошли несколько комнат, пока человек в черном не остановился перед одной дверью, возгласивши торжественно: "Мистер Валентин Гиллуа, мистер Курумилла!" Дав им пройти и затворив за ними дверь, он снова исчез.
Оба охотника очутились в комнате, меблированной с грубой роскошью и отсутствием вкуса, чем отличаются американцы.
Мистер Гроло был мужчина высокого роста и не старше тридцати пяти лет. Черты лица его были выразительны, насмешливы, а красный цвет кожи свидетельствовал о невоздержанной жизни.
Отец его был одним из первых колонистов Литл-Рока; в то время когда город был простым фортом, он составил себе состояние меховой торговлей, которая по наследству перешла к сыну, слывшему за первого богача в городе.
В то время когда путешественники вошли к мистеру Гроло, он сидел на кресле, задрав ноги на великолепное из палисандрового дерева бюро и держал в руках номер "Демократа".
Появление охотников не заставило его переменить положение. Он слегка поклонился в их сторону и, указав им рукой на кресла, сказал:
-- Вы позволите?
Валентин поклонился, положив тюк на пол; Курумилла сделал то же самое; они сели -- Валентин на кресло, Курумилла на ковер.
Прошло несколько минут молчания; мастер Гроло откинул свою газету, взял с бюро кусок дерева и нож и, поместившись снова на кресле, принялся с ожесточением строгать дерево; скоро от него остались только щепки, лежавшие по обеим сторонам кресла.
-- Однако ж вы редко посещаете Литл-Рок, мистер Валентин, -- прервал он молчание. -- Разве вы позабыли ваших друзей?
-- Нет, мистер Гроло, я слишком люблю своих друзей, чтобы забыть их: если вы так редко меня видите, то причиной тому вы сами.
-- О! Вы, кажется, шутите.
-- Ничуть, мистер Гроло.
-- Так я не понимаю.
-- А между тем ничего не может быть проще: вы так свирепствуете в окрестностях города, что испуганная дичь разбежалась во все стороны. А тридцать лет тому назад на этом месте, где мы с вами теперь сидим, охотились на великолепных медведей. Теперь же нужно сделать по крайней мере пятьдесят лье, чтобы их встретить.
-- Это правда, но что делать? Это в порядке вещей. Мир создан для человека. Цивилизация неумолима: она имеет свои законы, которые никто не может преступить; тем хуже для рас, которых она уничтожает: вина лежит только на них самих. Они не исполняют цели своего назначения и потому должны быть уничтожены.
-- Да, мистер Гроло, -- отвечал грустно Валентин, -- я сам знаю, что это так, и вы, американцы, стараетесь оправдать ваше варварство по отношению к первоначальным владельцам этой земли тем, что это не люди, а дикие животные; но меня, вы знаете, в этом не убедите. Итак, с вашего позволения мы переменим разговор.
-- Не сердитесь, не сердитесь, мистер Валентин: мы слишком дружны, чтобы из-за шутки поссориться. Я знаю, что вы очень любите индейцев.
-- Этого я не скрываю: я люблю индейцев за их доброту и благородство. На их слово можно всегда положиться.
-- Довольно... довольно, мистер Валентин. Напрасно я стал про это говорить с вами. Не сердитесь же на меня: мы с вами старые друзья.
-- Да, это правда, мистер Гроло, вы были еще очень молоды, когда я вас видел в первый раз.
-- Я часто об этом вспоминаю: наша первая встреча произошла при обстоятельствах, которые никогда не забываются. Без вашей помощи, я уверен, мне бы пришлось хлебнуть, против желания, воды Арканзаса; и потому вы можете рассчитывать на меня. Мое сердце и кошелек принадлежат вам -- в том порука слово американца.
-- Ваша дружба мне дорога: я не сомневаюсь, что она искренна.
-- В добрый час, -- сказал, смеясь, американец. -- Что же вы принесли там мне, -- продолжал он, указывая на тюки. -- Вероятно, что-нибудь ценное?
-- На этот раз -- да, -- отвечал, смеясь, Валентин. -- Мы охотились за Ванкувером.
-- Вот как! И для меня сохранили всю добычу вашей охоты?
-- Я сдерживаю всегда свое слово. Разве у нас нет договора?
-- А что это за меха?
-- Две дюжины синих лисиц, три дюжины горностая, пять дюжин бобров и девять шкур серого медведя.
-- Боже мой! Вы ничего не делаете вполовину и если появляетесь редко, то зато, когда приходите, приносите отличные меха. Не привести ли нам сегодня наши дела в порядок? Ведь у меня ваших денег сто сорок тысяч долларов.
-- Поберегите мои деньги и деньги моего друга, мистер Гроло. В ваших руках они более в безопасности, чем в наших. Нам нужны только снаряды. Порохом и пулями мы доставляем себе все необходимое.
-- Как вам угодно, мистер Валентин. Вам приготовят определенное количество снарядов. Довольно ли этого?
-- Совершенно.
Мистер Гроло нажал пуговку электрического звонка; почти в ту же минуту отворилась дверь и на пороге появился слуга.
-- Велите приготовить немедленно двадцать фунтов пороха, десять фунтов свинца и две переносные аптечки со всеми принадлежностями. Попросите еще мистера Дигваля прийти на минутку ко мне.
Когда затворилась дверь, мистер Гроло обратился к Валентину.
-- Вы сделаете честь отзавтракать со мной?
-- Благодарю, -- отвечал охотник, -- но нам невозможно остаться: важные дела требуют нашего присутствия до заката солнца за тридцать миль отсюда. В следующий раз, даю слово, воспользуюсь вашим приглашением.
-- Только с этим условием я вас отпускаю.
-- Положитесь на меня.
В этот момент дверь отворилась и появился мистер Дигваль, первый приказчик торгового дома.
-- Вы требовали меня, сэр? -- сказал он, почтительно кланяясь своему хозяину.
-- Да, сэр, потрудитесь сделать опись этого товара, находящегося в этих тюках. Стоимость же его вы припишете к капиталу мистера Валентина Гиллуа и мистера Курумиллы, его друга.
-- Хорошо, сэр, -- отвечал приказчик и, обратясь к охотнику, добавил: -- Извините, сэр, -- сказал он, -- но не вы ли мистер Валентин Гиллуа?
-- Да, сэр, -- отвечал охотник, -- к вашим услугам.
-- God bless me! Вот странный случай, -- возразил приказчик, -- три месяца тому назад получено письмо на ваше имя. Это письмо за несколькими штемпелями пришло из Нового Орлеана и поручено мистеру Гроло. Отдать вам это письмо?
-- Вы меня очень обяжете, сэр.
-- В таком случае, с позволения мистера Гроло и вашего, я принесу это письмо.
Через пять минут приказчик возвратился, держа в руке большой пакет за пятью печатями и испещренный разными штемпелями.
-- Вот, сэр, ваше письмо, -- сказал он, подавая его Валентину.
Охотник взял и хотел опустить в сумку, но банкир остановил его.
-- Мистер Валентин, -- сказал он, улыбаясь, -- советую вам сейчас прочитать письмо: оно дошло до вас таким странным образом, что, наверное, заключает в себе важные вести, и потом вы будете жалеть, что не прочли его ранее.
-- Я такого же мнения, сэр, и если вы позволите...
-- Не стесняйтесь, не стесняйтесь!
Охотник вскрыл письмо и пробежал его глазами, но в ту же минуту страшно переменился. Мертвая бледность покрыла его лицо; глубокая скорбь исказила черты, несмотря на усилия, чтобы овладеть ею; глаза приняли дикое выражение; судорожная дрожь потрясла его члены, и холодный пот выступил на висках.
-- Боже мой, что с вами! -- воскликнул мистер Гроло, бросаясь к Валентину.
Заметя, что Валентин покачнулся, приказчик тоже сделал шаг, чтобы поддержать его.
Курумилла стал позади своего друга и, тихо положив ему руку на плечо, сказал:
-- Мужайся.
Валентин согнулся под бременем скорби, но скоро выпрямился; он провел глазами вокруг и прошептал слабым голосом, стараясь улыбнуться:
-- Я думал, что умру! Богу не угодно было! Теперь мне лучше, гораздо лучше! -- В ту же минуту раздирающий вопль вырвался из его груди, и он залился слезами. -- О, как я страдаю! Боже, как я страдаю! -- вскричал он надорванным голосом.
Курумилла встал на колени подле своего друга и с выражением неописанной нежности сказал:
-- Плачь, друг: слезы облегчают. Выплачешь свое горе, станешь мужчиной опять.
Оба американца были растроганы более, чем хотели показать: зрелище этой сильной скорби вызывало слезы на их глазах. Они любили и уважали Валентина, считая его благородным, с возвышенными чувствами и вместе с тем простодушным.
Мало-помалу Валентин пришел в себя; нервы успокоились, глаза высохли, и, обратясь к банкиру, он сказал:
-- Извините, что я вас сделал свидетелем глупой сцены; теперь я осилил себя.
-- Стало быть, содержание письма самое грустное? -- спросил с участием банкир.
-- Ужасное несчастье постигло меня!
-- Не принять ли вам чего-нибудь для успокоения нервов?
-- Нет, благодарю; да и мне спешить надо; если бы было возможно, то я бы сию минуту уехал.
-- Куда вы хотите отправиться?
-- В Новый Орлеан.
-- "Миссури" дымит; теперь одиннадцать часов, и через полчаса пароход отправляется в Новый Орлеан.
-- Превосходно! Мистер Дигваль, прикажите, пожалуйста, взять мне и другу моему места.
-- Сию секунду, сэр; прикажете перенести на пароход ваши закупки?
-- Нет, сэр, только лекарства.
-- Очень хорошо, сэр. Он вышел.
-- Минуту назад вы меня спрашивали, любезный мистер Гроло, не нужны ли мне деньги; я отказался. В настоящее время обстоятельства изменились; мне деньги нужны, и много.
-- Не беспокойтесь, мистер Валентин, я вам дам доверенность на получение пятидесяти тысяч долларов из банка.
-- Мне такой суммы не надо.
-- Ну, так вы возьмите, что вам понадобится; лучше взять более, чем менее.
-- Вы правы.
Банкир взял бумагу и начал быстро писать.
-- Вот, -- сказал он, окончив и подавая Валентину четыре или пять писем, сложенных, но не запечатанных, -- это доверенность на торговый дом Артура Вильсона, Рокетта и Блондо; вам выдадут пятьдесят тысяч долларов, а это рекомендательные письма к пяти высокопоставленным людям в Новом Орлеане; может случится, что вам понадобится прибегнуть под покровительство влиятельного лица. Не отказывайтесь от этих писем; они вам откроют двери в дома тех, к кому я пишу.
-- Благодарю вас, -- сказал горячо Валентин, -- я не решился бы вас беспокоить, а между тем они могут быть мне полезны.
-- Теперь, -- прибавил банкир, -- вы, вероятно, не носите с собою денег, то вот сто долларов; этого вам будет достаточно до тех пор, пока представите ваше верительное письмо. Не могу ли я еще что для вас сделать?
-- Нет, благодарю вас, вы и так для меня много сделали; я надеюсь на будущее.
Банкир взглянул на часы.
-- Четверть двенадцатого, -- сказал он, -- отправляемся; я вас провожу до парохода. Хочу вас лично познакомить с капитаном; он мне приятель и кое-чем обязан.
Банкир взял горсть сигар из ящика, предложил одну Валентину, другую Курумилле, третью взял себе, остальные положил в карман, и все трое вышли.
Валентин оправился и принял свое обычное спокойствие и невозмутимость. Взглянув на его беспечную развязность, с которой он курил свою регалию, никто бы не мог подозревать, что лютое горе терзало сердце этого человека.
Мистер Гроло знал всех в Литл-Роке; все ему кланялись и жали руки, но не с той низкой и обыкновенной услужливостью, которую выказывают богатым людям, но с улыбкою и приятным выражением лица, с которыми встречают друзей.
Набережная была запружена тюками и ящиками, около которых бродили, увивались маклеры, носильщики и покупатели, что придавало ей самый оживленный вид.
Великолепный пароход "Миссури" ста футов длины, в два этажа кают, был укреплен у набережной и величественно качался среди сотни других судов разного рода и разной величины.
Колокол на палубе звонил, призывая пассажиров. Они начали переправляться через узенький мостик, перекинутый с берега на борт парохода.
На палубе прогуливался капитан, заложив руки за спину; маленький человечек, толстый, приземистый и коренастый, с веселым лицом, но красным носом, носящий на себе признаки грозящей апоплексии.
Заметив мистера Гроло, он испустил радостное восклицание и поспешил к ним на набережную.
-- Ба! ба! Какой ветер вас занес к нам! -- вскричал он.
-- Чтобы пожать вам руку и пожелать доброго пути, капитан Вригт.
-- Взойдите на минутку, мистер Гроло, мы только через двадцать минут отчалим.
-- С большим удовольствием, тем более что хочу отрекомендовать вам лучших из моих друзей.
-- Этих джентльменов? -- спросил капитан, указывая на охотников, -- сейчас взяли для них места.
-- Да, капитан.
-- О! Если вы побеспокоились сами проводить их и познакомить меня с ними, то это, без сомнения, ваши друзья, -- будьте покойны, мистер Гроло, я буду их считать старыми знакомцами. Но пойдемте, я вам покажу дорогу.
Они четверо взошли на борт.
Капитан провел своих гостей в каюту под ютом. Большая, хорошо меблированная эта каюта была его.
По его приказанию стоящий, или, лучше сказать, висящий, стол среди каюты покрыли разными закусками и вином. По примеру своих праотцов американцы любят выпить.
Громадное количество вина, поглощаемое ими без неприятных последствий, покажется невероятным.
Валентин и Курумилла, оба чрезвычайно воздержанные, едва помочили свои губы в стаканы виски и бренди, которые им капитан налил.
Что до мистера Гроло, он не отставал от своего соотечественника, и когда настала минута разлуки, то они уже успели осушить, разговаривая, бутыль виски, около трех литров содержания, и встали, не почувствовав ни малейшего влияния этого одуряющего состава.
Мистер Гроло дружески простился с охотниками, поручив в последний раз своих друзей капитану, и после обычных пожатий рук сошел на берег; в ту же минуту раздался громовой голос кормчего:
-- Ослабь канат!
"Миссури" гордо отчалил и быстро пошел вдоль Арканзаса, оставив за собою Литл-Рок, высокие трубы которого скоро исчезли в отдалении.