Уже год и два месяца Шарль Лебо был секретарем у господина Дореля; кригс-комиссар был им очень доволен; он оказывал молодому человеку большое уважение во всех обстоятельствах.
Чопорное общество Квебека приняло молодого человека в свою среду; все его хвалили, для него были открыты двери лучших домов; если бы он не был так робок и -- сказать по правде -- наивен, то он легко бы мог, как сделали бы многие другие на его месте, изобразить из себя важную фигуру в колонии, тем более что никто не знал о способе его прибытия в Канаду. Известно было, что ему сильно протежирует барон де Водрейль, брат генерал-губернатора, а сам он был так скромен, умен и образован, поведение его было так безупречно, что везде его принимали с большим удовольствием.
Но Шарль Лебо был чистокровный парижанин; он обладал в высокой степени всеми достоинствами и недостатками уроженца большого города. В то время, к которому относится наш рассказ, парижанин был совсем особенное существо, странный фантастический характер которого представлял смесь всевозможных контрастов: легковерия, хвастовства, гордости, тщеславия, презрения и неведения всего, что не относится к городу, наивности, граничившей с глупостью, и к довершению всего крайней насмешливостью или, скорее, балагурством.
Все, что было в Париже или из Парижа, было хорошо и прекрасно, остальное все было вздор; вне Парижа не было спасения, весь мир вращался около этого величайшего солнца, грелся его лучами; парижанин никогда не решался выехать далее Сен-Клу, да вдобавок еще, предпринимая этот дальний вояж, принимал такие предосторожности, словно ехал в Америку. Он не имел никакого понятия о дереве, о зелени; как только он выезжал за заставу, все казалось ему странным и нелогичным; словом, парижанин того времени был настоящим типом беотийца; его можно было уверить в какой угодно нелепости, причем он, несмотря на природную хитрость, и не подозревал, что над ним смеются. В настоящее время характер парижан изменился, но сущность осталась прежняя.
Повторяем, Шарль Лебо был чистокровный парижанин. Со времени своей высадки в Квебеке он пребывал в постоянном удивлении, не понимая ничего, что вокруг него делалось, считая туземцев, которые ему встречались на улицах города, существами, лишенными всех благ и наслаждений в жизни, принадлежащими к низшей расе, умственные способности которой были только инстинктом, более или менее развитым; он считал их несчастными и глубоко жалел их.
Но когда молодой человек попадал в привычную для него среду, то снова делался человеком избранным, предназначенным по своему уму и образованию занять высокое место в свете, как только с него спадет парижский налет, налет густой и упорный, иногда скрывавший его лучшие качества и низводивший его до уровня самых безнадежных простаков.
Положение нашего героя становилось все приятнее и приятнее, когда несчастный случай еще раз выбил его из колеи и разрушил все его надежды.
Однажды в губернаторском доме был большой бал в честь дня рождения его величества короля Людовика XV. Самые знатные семейства не только Квебека, но также Триречья и Монреаля были приглашены на этот бал. Аристократия колонии, морские и сухопутные офицеры толкались в блистательно освещенных залах, наполненных хорошенькими женщинами -- уроженки Канады очень красивы; франты -- офицеры и чиновники всех отраслей гражданского и военного управления -- так и летали от одной группы к другой.
Разумеется, граф де Меренвиль-Шалюс, графиня и ее прелестные дочери, а также и Марта де Прэль присутствовали на балу.
Шарль Лебо был немного знаком с графом, которому его представил господин Дорель; он несколько раз встречался с ним, и граф всегда относился к нему приветливо.
Бал был в самом разгаре, танцевали почти во всех залах; Шарль направился в ту, где находилась Марта де Прэль вместе с графиней и ее дочерьми, как вдруг услыхал, что она говорит какому-то офицеру, пригласившему ее на танец:
-- Извините, сударь, я приглашена, и вот мой кавалер.
Морской офицер выпрямился, кусая губы, презрительно взглянул на молодого человека и сказал сквозь зубы, уходя и даже не кланяясь:
-- Ну, конечно, рыбак рыбака видит издалека; маленькая бастардка непременно должна была предпочесть этого прощелыгу человеку с именем и гербом.
Как ни тихо было сказано это кровное и незаслуженное оскорбление, однако м-ль де Прэль услыхала и была поражена в самое сердце; она побледнела, глухо вскрикнула от стыда и гнева и без чувств упала на руки графини де Меренвиль.
К счастью, никто не догадался о причине обморока; его приписали жаре и духоте, царившей в залах; молодую девушку отнесли в комнату г-на де Водрейля, и бал продолжался.
Шарль Лебо тоже слышал слова, сказанные морским офицером, и, кроме того, заметил кинутый им на него презрительный взгляд. Убедившись, что Меренвили ушли и увели девицу де Прэль, он твердым шагом направился к офицеру, смеявшемуся и шутившему в группе молодых флотских и пехотных офицеров, и слегка дотронулся до его плеча.
-- Это что еще значит? -- спросил высокомерно офицер, оборачиваясь назад.
-- Это значит, сударь, -- отвечал Шарль, -- что я не прощелыга, а вы нечестный человек.
-- Что этот дурак говорит? -- сказал офицер. -- Хочет он, что ли, чтобы я велел его наказать своим лакеям?
-- Не кричите так громко, сударь, -- холодно и резко возразил молодой человек, -- меня нельзя велеть наказать слугам, а вот я так накажу вас сам, если вы не извинитесь за свой поступок; вы сейчас поступили, как негодяй, вы меня понимаете, конечно?
Офицер побледнел от злости и поднял было руку, но молодой человек схватил ее и сжал, как в тисках.
-- Считаю пощечину полученною, -- сказал он глухим, угрожающим голосом, -- теперь я к вашим услугам.
-- Пожалуй, хоть сейчас! -- вскричал офицер, вне себя от злости. -- Хоть сейчас!
-- Пойдемте, -- холодно сказал молодой человек. При этой сцене присутствовало несколько офицеров; они поспешили вмешаться и предложили обоим уйти с бала, чтобы избежать скандала в доме губернатора колонии.
Офицеры и оба противника вышли незамеченными.
Ночь была прекрасная, хотя и холодная; луна ярко освещала довольно прозаический вид города; улицы были пусты, только довольно густая толпа упрямо-любопытных лиц толпилась перед домом губернатора: жители Квебека обыкновенно возвращались домой к тушению огней и сейчас же ложились спать; одним словом, во всем городе не было ни одного освещенного окна.
Противники и свидетели прошли наудачу несколько шагов, повернули направо и по странному случаю остановились как раз перед домом, где была квартира Шарля Лебо.
-- Господа, -- сказал капитан Руссильонского полка, пытливо озираясь кругом, -- это место кажется мне удобным, как вы думаете?
Все остановились: их было человек двенадцать, сколько моряков, столько же и армейцев; выбрали место и беспристрастно сделали все приготовления к дуэли.
-- Господа, позвольте мне сказать одно слово, -- сказал морской офицер.
-- Говорите, сударь, -- отвечал за всех капитан.
-- Господа, вы, разумеется, не сомневаетесь, что я горю нетерпением отомстить за нанесенное мне оскорбление, но я, во всяком случае, не могу драться с первым встречным, которому вздумается меня оскорбить; вы знаете, что я -- граф Рене де Витре, капитан королевского фрегата "Слава", стоящего теперь на якоре в Монреале. Я должен знать, с кем предстоит мне скрестить шпагу и не унизит ли меня дуэль с человеком, который меня вызвал; привилегии дворянства на этот счет несомненны.
-- Это правда; таково право дворянства, -- довольно сухо отвечал старый капитан Шампанского полка, -- привилегии вам благоприятны, хотя, по-моему, вам бы не следовало быть слишком разборчивым, потому что ваша честь слишком серьезно задета.
-- Из-за этого дело остановиться не может, -- гордо сказал молодой человек, делая шаг вперед, -- хотя многие из вас меня знают отчасти, но я все-таки скажу, кто я. Меня зовут Шарль Лебо, я адвокат при парижском парламенте, состою секретарем при г-не Дореле, кригс-комиссаре Новой Франции; наконец, мой отец -- капитан швейцарской сотни его величества короля Людовика XV, да хранит его Господь!
-- Этих званий совершенно достаточно, -- сказал старый капитан, -- пусть господа флотские офицеры перейдут на сторону господина де Витре, а мы, армейцы, станем на сторону господина Шарля Лебо.
-- Благодарю вас, господа, за любезность, но у меня нет шпаги, -- сказал, улыбаясь, молодой человек.
-- Возьмите мою, я с удовольствием дам вам ее, -- сказал старый капитан, вынимая шпагу из ножен и подавая Шарлю. -- Это хороший испанский клинок, но вы, может быть, не умеете обращаться с такими игрушками? -- прибавил он, улыбаясь.
-- Будьте покойны, постараюсь биться как можно лучше, -- сказал молодой человек.
-- Подьячий! -- пробормотал насмешливо граф де Витре. -- Нет большой славы и убить-то его!
-- Может быть, сударь, -- отвечал Шарль Лебо, продолжая улыбаться, -- но ради вас самих советую вам быть внимательнее и осторожнее.
Граф презрительно пожал плечами.
Граф де Витре принадлежал к старинной и знатной бретонской фамилии, ему было тогда 35 лет, это был элегантный и гордый дворянин, молодость которого прошла бурно; хотя в Версале у него были сильные связи и большая протекция, но репутация его была нехорошая; товарищи его не любили, у него было множество дуэлей, из которых он всегда выходил победителем; про него говорили, что у него тяжелая рука; но на этот раз у него был сильный противник.
Противники сняли верхнее платье, и оба стали в позицию с удивительной ловкостью и изяществом.
-- Сходитесь, господа, -- сказал старый капитан Шампанского полка.
Шпаги скрестились со зловещим лязгом. Граф был вынужден отступить.
При втором ударе его шпага, выбитая у него из рук, отлетела шагов на двадцать; удар был блистательный.
-- Ловко! -- сказал старый капитан, который в молодости был большим дуэлистом. -- Этот адвокат владеет шпагой лучше многих знакомых мне учителей фехтования.
-- Вы согласны извиниться, сударь? -- холодно спросил молодой человек, когда его противник снова стал в позицию.
-- Извиниться... мне! -- вскричал граф, скрежеща зубами. И он сделал нападение.
-- Берегитесь, сударь, вы теряете хладнокровие, это опасно для вас.
Он отпарировал и напал в свою очередь.
-- Ранен! -- вскричали свидетели.
-- Пустяки, господа, царапина! -- вскричал граф. Шарль Лебо сделал шаг назад и спросил, опираясь шпагой о кончик сапога:
-- Согласны ли вы извиниться не передо мной, а перед особой, которую вы так низко оскорбили?
-- Никогда! Негодный подьячий! -- злобно вскричал граф.
И он неожиданно напал на своего противника, но тот отпарировал удар, не сходя с места и так ловко, что секунданты удивились.
-- Когда так, сударь, -- сказал молодой человек ледяным тоном, -- вы, значит, сами этого хотели; тем хуже для вас; я клянусь, что убью вас.
-- Попробуй, хвастун! Попробуй! -- вскричал граф, задыхаясь от бешенства.
И он снова завязал битву, слышен был только лязг оружия, удары сыпались с быстротой молнии; вдруг шпага графа выскользнула у него из рук, а шпага его противника до рукоятки вошла в его грудь.
-- Кончено, -- сказал молодой человек насмешливым голосом.
В ту же минуту граф упал навзничь с насквозь проколотой грудью; шпага Шарля осталась в ране.
-- Вот так удар! -- вскричал капитан. -- От души поздравляю вас! Вот это значит обработать человека. Теперь его брат -- богатый человек.
-- Господа, -- сказал Шарль, кланяясь свидетелям, -- по чести ли я действовал?
-- Лучше действовать нельзя, сударь, если понадобится, мы это засвидетельствуем, -- отвечали офицеры, кланяясь ему с уважением.
Граф де Витре упал, как чурбан, без слов, без крика; его лицо посинело, глаза померкли, и только нервная дрожь во всем теле говорила о присутствии жизни; двое из его товарищей пошли искать хирурга, другие подняли раненого на руки и перенесли в дом одного из них, находившийся неподалеку от места дуэли; там ему оказали первую помощь.
-- Милостивый государь, -- сказал старый капитан, с философским спокойствием вытирая шпагу и пряча в ножны, -- советую вам как можно скорей позаботиться о своей безопасности. Законы о дуэли очень строги, предупреждаю вас, граф де Витре имеет сильную протекцию и пользуется большим уважением у губернатора.
-- Я вам очень обязан, сударь, за совет, -- отвечал молодой человек, -- я воспользуюсь им нынешней же ночью.
-- И хорошо сделаете; граф -- человек гадкий; на его счет ходят нехорошие слухи; если он выздоровеет -- что очень возможно, хоть рана и тяжела, -- то вам нужно ждать от него всего дурного; до свиданья, желаю вам успеха.
Другие офицеры тоже простились с Шарлем и, дружески пожав ему руку, ушли по направлению к дому губернатора, намереваясь, без сомнения, снова вернуться на бал, чтобы отвлечь подозрение.
Шарль Лебо остался один со своими размышлениями, которые, должно быть, были не очень приятны; что ни говорите, а видеть собственноручно пролитую кровь человека нелегко, тем более в первый раз.
Дом, где жил Шарль, принадлежал старому бегуну по лесам, Мишелю Белюмеру, тяжелые раны которого и, главное, большое семейство заставило его отказаться от жизни на вольном воздухе; он неожиданно получил маленькое наследство из Нормандии, откуда был родом, и мог жить безбедно, охотясь только для собственного удовольствия.
Мишель Белюмер питал глубокое уважение к своему квартиранту, и вот по каким причинам. Во-первых, молодой человек был кроток, вежлив и невзыскателен, никогда не делал замечаний и всегда был всем доволен; во-вторых, молодой человек был адвокат, а какой же нормандец не уважает адвокатов? Наконец, у Шарля было великолепное оружие, и старый бегун любовался им каждый день по три раза.
Достойный муж ложился спать с курами, т.е. сразу после захода солнца. В этот день он спал очень крепко, как вдруг его разбудил стук оружия.
Белюмер сел на кровать, протер глаза и прислушался; вскоре он уже не сомневался в значении слышанного им стука; на улице, перед его домом, происходила дуэль.
Охотник наскоро оделся, зажег фонарь, приотворил ставень и выглянул на улицу: все оказалось так, как он предполагал; два человека дрались на шпагах; но он чуть не вывалился из окна от удивления, когда увидел, что один из сражающихся -- его жилец; впрочем, он пришел в восторг от искусства, с каким молодой человек владел шпагой.
-- Ишь ты как! -- бормотал он сквозь зубы. -- А ведь мой жилец -- молодчина, клянусь честью Белюмера; право я его ужасно люблю.
Сказавши это, нормандец затворил ставень, сошел тихонько вниз и тихо приотворил дверь.
Когда офицеры ушли и Шарль задумчиво остался посреди улицы, словно не зная, что делать, тогда канадец решительно подошел к нему.
-- А, сударь мой, что вы тут делаете? -- сказал он, ударяя Шарля по плечу. -- Дожидаетесь, что ли, конной стражи, чтобы она арестовала вас? Да ну же, пошевелитесь немного, ведь не вправду же вам хочется быть арестованным? Пойдемте-ка сюда.
И он тихо толкнул его к двери.
Молодой человек машинально повиновался, и, когда они переступили порог, канадец крепко запер дверь.
-- Так. Ну, поговорим? Что вы намерены делать?
-- Не знаю, -- отвечал Шарль, качая головой. Канадец пожал плечами.
Он был человек деятельный и не стал терять времени на бесполезные утешения. В нескольких словах он объяснил молодому человеку, что необходимо бежать и как можно скорее; убедив в этом своего квартиранта и удостоверившись, что тот не желает сидеть в тюрьме, канадец продолжал:
-- В добрый час, вы опять сделались мужчиной. Да, г-н Шарль, никогда не следует поддаваться аресту; вы лучше всего докажете свою невиновность, когда убежите, и это мы сделаем сию же минуту.
Когда бегство было решено, канадец разбудил свою хозяйку, как называл он свою жену; Шарль, заплатив за 4 года вперед за квартиру, поручил ей все свое имущество, потом написал письмо г-ну Дорелю с изложением всего происшедшего, но без упоминания о девице де Прэль; затем он переоделся, надел полный костюм канадского охотника, вооружился ружьем, парой пистолетов, охотничьим ножом и взял с собой сумку с провизией, с бумагой, перьями, карандашом и прочими мелочами, словом, совершенно снарядился в дальнюю дорогу.
Тогда Белюмер объявил, что желает его проводить; молодой человек хотел было отговорить его от этого, но напрасно. На все его замечания канадец отвечал коротким и сухим нет. Тогда Шарль, принимая в соображение пользу, которую мог ему принести такой опытный бегун по лесам, как Белюмер, согласился взять его с собой и, выразив ему свою благодарность, вооружил его своим швейцарским карабином, пистолетами и охотничьим ножом, чем несказанно обрадовал старого канадца.
-- Ну, сударь, -- сказал он, -- несдобровать тому, кто попытается нас схватить за шиворот!
И они ушли из дома по направлению к реке, где нашли индейскую пирогу, в которую и сели; они поплыли против течения, налегая на весла, направляясь к городу Трех Рек.
Было пять часов утра, бал в доме губернатора подходил к концу, блистательно освещенные окна сверкали в темноте, точно маяки. Проезжая мимо, молодой человек кинул на эти окна грустный взгляд и подавил вздох, который готов был вырваться у него из груди.
-- Прощай! -- прошептал он так тихо, что спутник его не слыхал.
Вскоре пирога исчезла в излучинах реки.
К девяти часам утра ночная дуэль сделалась известна; против Шарля Лебо были изданы строжайшие приказы; производились деятельные поиски.
Странная дуэль по неизвестному поводу наделала в городе много шуму, изобретались самые фантастические вариации, но истинная причина так и осталась тайной; никто не догадался -- дело было проведено так быстро и таинственно.
Граф де Витре несколько месяцев находился между жизнью и смертью; наконец крепость его телосложения взяла верх, и он стал выздоравливать, но поправился окончательно лишь через полтора года; несколько дней спустя после выздоровления он отплыл во Францию, потому что доктора предписали ему долечиваться климатом родины.
Странное дело -- все симпатии были на стороне Шарля Лебо, все негодование было обращено на графа. У общественного мнения всегда бывает очень верное чутье.
После отъезда графа г-н Дорель и граф де Меренвиль-Шалюс, принимавшие участие в несчастном беглеце, удвоили усилия, чтобы добиться для него помилования, представляя все дело в самом благоприятном для него свете, ручаясь за его честность, между тем как его противник оставил после себя в стране далеко не приятные воспоминания, не делающие особенно чести дворянину и офицеру.
Долго все попытки друзей Шарля были безрезультатны. Наконец они обратились к такой сильной протекции у всемогущей тогда госпожи Помпадур, что помилование было получено и королевская грамота о нем была привезена в Канаду не кем иным, как бароном де Водрейлем, командиром "Слона". Такова случайность.
Преследование немедленно прекратилось. Шарль Лебо мог без страха показываться всюду, но не показался; после бегства из Квебека никто не имел известий ни о нем, ни о Мишеле Белюмере, старом канадском охотнике, который отправился провожать беглеца.
В то время как друзья деятельно занимались его судьбой, молодой человек вел самую ненадежную жизнь среди краснокожих. Ему приходилось присутствовать при ужасных сценах и самому не раз подвергаться опасности быть замученным и убитым ирокезами; по своей наивности, он был предметом постоянных насмешек со стороны индейцев.
И действительно, вообразите себе парижанина того времени, никогда не выезжавшего из Парижа, вообразите его среди диких народов и дикой природы; есть от чего сойти с ума. Но Шарль не сошел с ума, хотя и был недалек от этого; все, что он тут видел, казалось ему верхом
бессмыслия и несообразности, прямым противоречием с природой человека и вообще общественным устройством.
Если бы не почти отеческая преданность Белюмера, то молодой человек умер бы от горя среди таких невыносимых для него условий; но, благодаря канадскому охотнику, в уме юноши произошла реакция; он забыл прошедшее, покорился настоящему и, сам того не замечая, стал входить во вкус свободной жизни на чистом воздухе. Парижский адвокат сделался ловким охотником и даже знаменитостью прерий; его стали уважать, потому что он был с этого времени в некотором роде сила.
Это лечение продолжалось около восьми месяцев, и Белюмер с удовольствием видел, что оно успешно. Метаморфоза в юноше была полная; он остался прежним Шарлем Лебо только в одном отношении: он сохранил прежнюю привычку марать листы бумаги, покрывая их рисунками и чертежами; Шарль Лебо считал это воспроизведением разных видов той местности, где они были, а Белюмер смотрел на это занятие, как на невинную забаву.
-- Пусть его забавляется, -- говорил старый охотник, -- это ничему не может мешать.
Рисуя, охотясь и сражаясь с ирокезами без всякой жалости, Шарль прошел почти всю Канаду, проник до Луизианы и даже познакомился с некоторыми охотниками на бизонов, причем с ним случилось несколько приключений, о которых мы расскажем.
В числе охотников был некто по имени Мрачный взгляд, называемый другими Серый Медведь, человек молчаливый, необщительный; краснокожие боялись его ужасно, боялись даже канадские бегуны по лесам, считая, что у него дурной глаз.
Однажды вечером, после долгого скитания, Шарль и Белюмер сделали привал на берегу озера Верхнего; оба деятельно занимались приготовлением ужина, как вдруг услыхали шум, словно от падения в воду тяжелого тела.
Оба встали; в пустыне нужно держаться всегда настороже; они схватили свои ружья и кинулись к воде. Спрятавшись в тростнике, они увидали с трудом плывущего по озеру бизона, по-видимому, раненого, а на нем -- связанного человека, неподвижного, как труп.
Белюмер и Шарль долго охотились на мексиканской границе; у них, как у настоящих ранчеро, были лассо,
которые они носили постоянно обернутыми вокруг пояса. Шарль смерил глазами расстояние, вынул лассо и так ловко закинул его в озеро, что поймал бизона за рога. Охотники без труда вытащили бизона на берег, где он сейчас же издох; животное было буквально покрыто ранами.
Охотники поспешили отвязать человека, который не подавал признаков жизни. Шарль понес его к костру. Белюмер, с практичностью старого бегуна, принялся вырезать мясо из хребта животного, чтобы сделать вкусное прибавление к их скудному ужину.
Неизвестный был жив, но у него были две, по-видимому, довольно сильные раны, обморок причинила потеря крови; охотники перевязали раны и привели его в чувство.
Это был человек атлетического сложения, с мрачной и надменной физиономией, обнаруживавшей необыкновенную силу.
Через несколько минут он открыл глаза и осмотрелся, словно желая узнать, где он и кто около него. Тогда взгляд его прояснился, он улыбнулся и сказал по-французски:
-- Спасибо.
Выпив добрую порцию рома, которую подал ему Шарль, он опять закрыл глаза и, казалось, заснул.
Охотники не расспрашивали его, понимая, что ему нужно отдохнуть, а так как им самим до смерти хотелось есть, то они принялись за свой ужин с осторожностью людей, привыкших к постоянной опасности.
Почти вся ночь прошла благополучно; кончив ужин и закурив трубки, охотники подложили в огонь сухих дров, чтобы не дать костру погаснуть, и, убедившись, что незнакомец спит, сами протянули ноги к огню и заснули.
Охотники крепко спали, когда на плечо Шарля легла вдруг чья-то рука и чей-то слабый голос проговорил ему на ухо:
-- Проворней!.. Краснокожие!..
Охотники в одну секунду вскочили и схватили ружья.
-- Тише! Слушайте! -- сказал неизвестный. Это он разбудил их.
Охотники прислушались и вскоре признали, что незнакомец был прав: краснокожие подкрадывались к привалу, их было восемь человек.
Индейцы подходили медленно и чрезвычайно осторожно, прислушиваясь и приглядываясь к кустам.
Место, где был привал, было совершенно открытое; дойдя до него, краснокожие неминуемо должны были обнаружить себя; охотники ждали этого момента, но индейцы тоже чуяли опасность и обдумывали, что им делать.
Так прошло более двадцати минут, в течение которых обе стороны, казалось, обнюхивали следы друг друга, словно гончие собаки на охоте.
Наконец охотники увидели, что четверо незаметно направились в их сторону.
Охотники не подавали признаков жизни, и приближающиеся остановились на некотором расстоянии.
В эту минуту Белюмер слегка толкнул Шарля локтем, незнакомец сделал то же самое, поскольку и он увидел.
Остальные четверо индейцев влезли на деревья и спрятались в листве, полагая, что их никто не видит. Их бы и не заметили, если бы им не пришлось немного выставиться, чтобы прицелиться из ружья.
То, что далее последовало, совершилось с ужасной быстротой: раздались четыре выстрела охотников, и затем охотники кинулись на индейцев, застывших в кустах. Произошла ужасная битва врукопашную, после которой на земле осталось восемь трупов; их потом сбросили в озеро.
Восьмерых краснокожих как не бывало.
Неизвестный поднял ружье, порох, пули, ягдташ, топор и нож для скальпирования -- это были отнятые у него ранее вещи.
-- Спасибо, -- сердечно сказал он, пожимая руки двум охотникам. -- Я вам обязан жизнью и не забуду этого: я француз, как и вы, меня зовут Мрачный Взгляд, или Серый медведь; может быть, мне когда-нибудь и удастся вам отплатить добром за добро.
После того им еще раз два раза случалось встречаться с Мрачным Взглядом; Шарль опять спас ему жизнь, один раз освободивши его от столба пыток, к которому его привязали ирокезы, а другой раз -- убивши индейца, который хотел его оскальпировать.
На этот раз Мрачный Взгляд, как видно, изменил своему обычному безмолвию, потому что он имел с Шарлем продолжительный разговор с глазу на глаз; разговор, должно быть, был очень интересен, потому что оба они расстались сильно взволнованные.
Жизнь авантюриста принесла Шарлю большую пользу; его характер определился, окреп, наивность и ребячество исчезли. Теперь он был гордый, пылкий, решительный человек с безошибочным суждением, с широкими, возвышенными взглядами. Опыт жизни сделал его благоразумным и придал ему большую цену в глазах всех.
Канадские охотники прозвали его Сурикэ (мышонок) за то, что у него был беспокойный, вечно остерегающийся взгляд. Краснокожим он был известен под характерным именем Звездная буря, по причине его мужества и хладнокровия даже в самых критических обстоятельствах. Он пользовался репутацией лучшего бегуна по лесам и пластуна среди индейских племен и даже на английской границе.
Однажды, возвращаясь из Фронтенака, с ним лицом к лицу встретился граф де Меренвиль. Встреча была самая сердечная, поговорили по душам; графу удалось увезти его с собой во внутреннюю часть колонии.
Но тщетны были усилия г-на Дореля заставить его принять важное место в колониальной администрации, на которое он имел все права по своим признанным всеми талантам; молодой человек не согласился ни на что; он полюбил жизнь в пустыне, эта широкая, свободная жизнь манила его к себе.
Все, чего мог от него добиться граф Меренвиль, было только то, что он будет жить в окрестностях Бельвю и не будет уходить на охоту далее 60 миль, не сказавшись графу. Не будучи в состоянии сделать для него ничего больше, граф назначил его главным пластуном милиции, в которой сам был генералом.
Молодой человек принял это звание больше для того, чтобы не обидеть графа, который сделал ему так много добра.
А может быть, у Шарля были и другие причины остаться вблизи семейства Меренвиль; но если они и были, то Шарль хранил их в глубокой тайне.
В похвалу молодому человеку скажем, что в течение первых же шести месяцев после его назначения главным пластуном милиции он оказал колонии большие услуги.
Приехавши в Канаду, генерал Монкальм не раз слыхал странную историю про адвоката при парижском парламенте, сделавшегося американским охотником; после возвращения Шарля в колонию в Квебеке только о нем и говорили, сперва генерал этому не верил, самый факт казался ему слишком уж странным, но его положительно уверили, что все это правда, и его любопытство было возбуждено.
Генерал Монкальм был человек ученый. Он сам говорил, что ему хочется по возвращении во Францию сделаться членом французской Академии надписей и изящной литературы. Предполагая, что такой человек, как Шарль Лебо, будучи поставлен в исключительное положение, должен был узнать много нового и интересного, генерал признался своему другу и родственнику, графу Меренвилю, в желании познакомиться и поговорить с молодым человеком.
Граф Меренвиль тонко улыбнулся, но, радуясь возможности оказать услугу главнокомандующему, обещал ему доставить случай самому судить о достоинствах главного пластуна милиции.
Несколько дней спустя граф де Меренвиль устроил за столом в Бельвю встречу двух человек, генерал-аншефа канадской армии и Шарля Лебо, или Сурикэ, или Звездной бури; последний не знал, да и не интересовался совсем, кто был тот господин, с которым он обедал.
Но это инкогнито раскрылось, когда перед обедом граф представил их друг другу; в Америке человек ценится только по личным своим качествам, социальные различия там неизвестны, поэтому взаимное представление Монкальма и Шарля никому не показалось странным, особенно Сурикэ, который был слишком скромен, чтобы хоть на минуту подумать, что обед дан именно ради него. Встреча была любопытная и очень интересная. Естественно, разговорились прежде всего об охоте; Шарль выказал глубокое знание Канады, ее топографии, истории индейских племен, ее населяющих, знание их нравов, их политики, их языков, на которых он свободно говорил; знание канадской флоры и фауны, ее природных богатств, о которых никто и не подозревал; он указал на сильные и удобные в военном отношении позиции, которые легко можно укрепить, указал несколько действенных способов остановить вторжение англичан и помешать нападению индейцев, которых англичане подкупали.
Генерал Монкальм не скрывал своего удивления; он совершенно поддался очарованию твердой, точной и живописной речи.
Тема разговора была ловко переменена, и речь зашла об астрономии, гидрографии, баллистике и пр., и пр., и пр.; охотник отвечал на все вопросы как человек, глубоко знакомый с предметом, затем перешли к религии, к литературе, к юриспруденции, к древним языкам: латинскому и греческому, и молодой человек ни в чем не выказал затруднения, оставаясь скромным и светским.
С этой минуты генерал Монкальм почувствовал большое уважение к Шарлю Лебо; он стал часто обращаться к нему за советом и не раз давал ему опасные поручения, которые молодой человек исполнял всегда с большим успехом.
-- Сурикэ, Бесследный и Тареа, -- говорил генерал-аншеф, -- для защиты колонии важнее десяти тысяч обыкновенных солдат.
Таково было положение действующих лиц в то время, с которого начинается наш рассказ; характеры их определятся яснее из дальнейших событий.