Две недели прошло после нападения ирокезов, так дурно для них кончившегося.
М-ль де Прэль почти совершенно оправилась от ужасного потрясения; доктор объявил, что молодая девушка выздоравливает, что никакой опасности нет, что у нее осталась только слабость, которая скоро пройдет благодаря предписанному ей укрепляющему режиму.
Доктор Жильбер, простившись с больною и со всем семейством Меренвиль, возвратился в Квебек, объявив, что ему незачем больше ездить в Бельвю.
Во время болезни молодой девушки Сурикэ, во избежание нового нападения, окружил дом бдительной стражей; двери и окна были приведены в такое состояние, что могли бы устоять против топора и даже огня; для окончательного успокоения дам Сурикэ поместил постоянный караул из охотников и милиционеров в небольшом домике, находящемся на расстоянии пистолетного выстрела от жилища. Охотники наблюдали за окрестностями, между тем как милиционеры делали ночью беспрестанные обходы; кроме того, с дюжину преданных и храбрых слуг спали с оружием в головах и были готовы стрелять при первом поданном знаке. Но ирокезы потерпели такое сильное поражение, что, казалось, забыли даже дорогу в Бельвю: не было обнаружено никакого подозрительного следа.
Сурикэ, вполне успокоенный, простился с г-ном Меренвилем и отправился к главнокомандующему, призывавшему его в Квебек. Напомнив своим друзьям, охотникам и милиционерам о необходимости крайней бдительности, молодой человек сел в свою пирогу и пустил ее по течению.
Было несколько позже полудня, когда охотник прибыл в отель главнокомандующего; доверенный слуга Монкальма, знавший молодого человека, встретил его как друга дома и попросил подождать минуту, так как г-н маркиз был занят важным разговором с г-ном Водрейлем, генерал-губернатором колонии.
Охотник отвечал, что подождет, и просил не заботиться о нем; он сел, поставил ружье между ног и зажег свою трубочку.
Слуга попросил извинения, что не останется с ним -- он был очень занят, -- и, поклонившись, ушел.
Оставшись наедине, молодой человек предался своим мыслям; но вдруг он вздрогнул и быстро поднял голову; вероятно, дверь отворилась, и сквозь портьеру донесся разговор из соседней комнаты.
Это был голос Монкальма, который говорил громко и, по-видимому, сильно сердился.
-- Согласитесь сами, милостивый государь, -- говорил генерал, -- что это непростительная небрежность.
-- Я не спорю с вами, и мне это так же прискорбно, как вам, -- отвечал не так громко Водрейль, голос которого Шарль узнал, -- никто не хочет повиноваться: г-н Биго, интендант Канады, всемогущий. Варен, его помощник Брекар, флотский контролер, и все смотрители магазинов -- мошенники.
-- Что делать? Англичане грозят нам серьезной войной, у нас нет ничего -- ни провианта, ни запасов, ни снарядов.
-- К несчастью, это правда, крадут и тащат среди белого дня, так все уверены в безнаказанности.
-- Но все же, мне кажется...
-- Я испытал все средства; я посылал рапорт за рапортом и высказывал в них всю правду.
-- Ну и что же?
-- Мне ответили, что мои жалобы смешны, что там известно гораздо лучше, чем мне, в каком положении дела; мне сказали, что все обстоит благополучно, и я враг г-на Биго и его чиновников.
-- Это вам написал военный министр?
-- Да, и его письмо сопровождалось грозным посланием от маркизы Помпадур.
-- Ох, уж эти королевские фаворитки! Ну, так как помочь здесь нельзя, оставим это; посмотрим, что можно сделать в другом отношении.
-- Трудно будет сделать что-нибудь.
-- Между тем это необходимо; я, как вам известно, недавно приехал из Франции, и страна мне совершенно неизвестна; военный министр сказал мне, что вы доставите мне все необходимые карты, без которых я не могу обойтись
-- Подобных карт никогда не существовало.
-- Как?.. Министр?..
-- Был обманут и в этом, как во всем остальном; он приказал, г-н Биго отвечал, что не имеет денег на бесполезные расходы и королевские войска не нуждаются в картах в стране почти пустынной.
-- Негодяй! Как же нам защищаться без карт?
-- Еще раз повторяю вам, генерал, все идет так в этой несчастной стране.
Шарль услыхал шаги.
-- Вы уходите? -- спросил генерал.
-- Что же мне остается делать здесь? Может быть, я буду вам более полезен издали, чем вблизи. Какая польза горевать; это нас не подвинет ни на шаг вперед.
Портьера приподнялась, и в дверях показался г-н Водрейль.
-- Вы правы, мы попусту теряем время, -- отвечал г-н Монкальм, не выходя из комнаты.
-- А! -- воскликнул с удивлением губернатор. -- В нашем составе нас было трое.
-- Что там еще такое? -- спросил генерал, появляясь.
-- Взгляните сюда, -- сказал г-н Водрейль, указывая рукой на охотника.
-- А! Это Шарль Лебо, -- сказал генерал, улыбаясь. -- Здравствуйте, друг мой, вы слышали?..
-- Только конец вашего разговора, генерал.
-- Черт возьми! -- вскричал Водрейль. -- И этого достаточно.
Шарль улыбнулся:
-- Если вам угодно будет вспомнить, что я больше года был секретарем г-на Дореля, честнейшего из людей, которых я знаю, если вы припомните также, что мне уже давно известно все сказанное сейчас в соседней комнате и что я никогда ни единым словом не проговорился об этом...
-- Это правда, -- заметил губернатор, -- г-н Дорель вполне доверял вам, и часто мы с ним говорили совершенно откровенно в вашем присутствии.
-- Часто даже говорилось гораздо больше, чем было сказано сегодня.
-- В таком случае, я обладаю особенной способностью забывать тотчас все слышанное, если оно не касается меня.
-- В таком случае, вы человек умный и, кроме того, преданный и надежный.
-- Предоставляю судить об этом г-ну Дорелю.
-- Извините меня, г-н Лебо; я виноват и охотно признаюсь в этом, не сердитесь на меня, прошу вас; наше положение так затруднительно, что мы теряем веру в людей, а по временам и в самих себя, -- прибавил он со смехом.
Пожав руку молодому человеку и простясь с генералом, губернатор ушел.
-- Итак, вы слышали? -- сказал генерал, переходя в гостиную и тщательно запирая дверь.
-- Почти все, -- отвечал Шарль.
-- Что вы скажете на это?
-- Печально...
-- Счастье, что нас не слыхал никто, кроме вас.
-- Конечно.
-- Что меня печалит в данном случае, это не недостаток денег, оружия и солдат -- в крайности, можно бы достать все это, -- но меня приводит в отчаяние...
-- Что же такое, генерал? -- живо перебил его молодой человек.
-- Недостаток карт, друг мой; я здесь чужой, страна неизвестна мне, как же я буду вести войну без этих проклятых карт? Меня уверяли, что я найду их здесь, а вы слышали, что сказал г-н Водрейль; он, без сомнения, личность, но его слабость губит нас. К несчастью, его неспособность повлечет за собой ужасную катастрофу; он не такой человек, какой нам нужен в настоящих обстоятельствах; я бы предпочел умного плута; с ним была бы возможность столковаться, но де Водрейль!.. Это дурак, который всего боится, которого громко сказанное слово приводит в дрожь, который хочет всем угодить и наживает себе только врагов! Дурак, имеющий лучшие намерения... О, если бы мне только достать карты! -- воскликнул он, ударяя кулаком по столу. -- Мы были бы в состоянии защищаться, а в случае неудачи могли бы, по крайней мере, наглядно представить наше положение.
-- О, генерал! Неужели и вы отчаиваетесь? Наступило краткое молчание, голова генерала склонилась на грудь.
-- Вы посылали за мной? -- заговорил молодой человек.
-- Да, это правда, друг мой, я думал... предполагал, что за недостатком этих несчастных карт...
-- Я мог бы дать вам указания.
-- Именно так.
-- Но как бы точны ни были указания...
-- Они не могут заменить карт, не так ли?
-- Да, на безрыбье и рак рыба, -- с грустной улыбкой отвечал генерал.
-- Не печальтесь более, генерал, покушаем и рыбки.
-- Как это? -- воскликнул, вздрогнув, генерал.
-- Да, -- смеясь, отвечал Шарль.
-- Вы не стали бы обманывать меня, это было бы слишком тяжело.
-- О, генерал, как вы могли подумать!
-- Извините меня, друг мой, но у меня голова идет кругом в эту минуту. Скажите откровенно, у вас есть карты?
-- Да, генерал, у меня есть карты...
-- Восемь или, может быть, десять? Но нечего делать, надо довольствоваться тем, что есть. У вас их, вероятно, столько...
-- Нет, генерал.
-- Меньше того?
-- У меня больше двухсот.
-- Вы не обманываете меня! -- воскликнул Монкальм в восторге. -- Во всяком случае, я спасен!
-- Надеюсь, генерал. Я пришел к вам, чтобы предложить свои карты. Вероятно, у меня было предчувствие.
-- Где вы их достали?
-- Достать их было не трудно, мне стоило только сделать их.
-- Как? Двести карт!
-- Еще больше...
-- Расскажите же мне, как вы их сделали, это должно быть любопытно.
-- Напротив, совершенно просто.
-- Все равно расскажите.
-- Як вашим услугам.
-- Говорите, я слушаю.
-- Когда я уехал из Квебека после своей дуэли с г-ном де Витре...
-- С негодяем, не стоит о нем вспоминать.
-- Сначала мне трудно было свыкнуться с жизнью в пустыне; я не знал, куда девать время, и подумал, что, может быть, будет полезно заняться топографией и гидрографией страны. Я приобрел все необходимое для составления планов; мой товарищ Белюмер смеялся, глядя на мою работу; он думал, что я сошел с ума, так как он сам не понимал ничего в этом деле.
-- Весьма естественно, -- перебил генерал, улыбаясь.
-- Впоследствии, сделавшись охотником, я продолжил начатый труд, находя его полезным.
-- Конечно, и доказательство вам налицо!
-- Таким образом, я снял всю Луизиану, всю Канаду, почти всю колонию Нью-Йорк; я обозначил все реки и речки, пруды и озера -- большие и малые; меня не останавливали ни трудности, ни даже насмешки моего прекрасного друга Белюмера, который считал меня жертвой помешательства, и действительно, у меня был один пункт помешательства -- желание оказать услугу своей родине. Вы видите, что я не терял времени в изгнании; без сомнения, позднее будут карты гораздо лучше моих, но чтобы они могли быть точнее, э этом я сомневаюсь.
-- Ваш поступок достоин похвалы, друг мой, вы оказали большую услугу нашему отечеству, вы отомстили за незаслуженное изгнание, одарив Францию добросовестным и неоспоримо полезным трудом.
-- Благодарю вас, генерал, эти слова, сказанные вами, вознаграждают меня за все мои труды.
-- Когда вы доставите мне карты?
-- Когда вам будет угодно.
-- В таком случае я желал бы получить их сейчас.
-- Извольте, я схожу за ними, -- сказал Шарль, вставая.
-- Куда же вы?
-- К себе, я живу в десяти шагах отсюда, у моего друга Белюмера.
-- Хорошо! И я пойду с вами.
-- Как вам будет угодно.
-- Пока они не в моих руках, я не спокоен.
-- Чего же вы боитесь? -- смеясь, спросил Шарль.
-- Право, не знаю; боюсь, чтобы они каким-нибудь волшебством не превратились в сухие листья.
Молодой человек засмеялся.
-- Вы, вероятно, считаете это ребячеством с моей стороны? Но всю свою жизнь я был таков, еще ребенком я требовал немедленно ту вещь, которую желал получить.
-- Если так, то я не стану противоречить вам, пойдем те вместе, отсюда всего несколько шагов.
-- Тем скорее достигнем цели, -- отвечал генерал, взяв шляпу и надев плащ.
Они вышли, к великому удивлению генеральского камердинера, не верившего собственным глазам.
До квартиры Белюмера было всего минут пять ходьбы, как и сказал Шарль. Старый охотник удивился еще более, чем слуга генерала, увидав Монкальма, входившего в его скромное жилище.
Генерал поздоровался с ним, улыбаясь, и прошел за Шарлем в его комнату, прилично меблированную и содержащуюся в полном порядке, благодаря заботам старого охотника, вернувшегося с некоторого времени к семейному очагу. Сурикэ, не нуждаясь в нем, отпустил его, но было условлено, что по первому призыву своего друга Белюмер вернется к нему.
Шарль поставил стол и кресло у камина; усадив генерала, он открыл стенной шкаф, вынул оттуда большую папку и положил ее на стол, говоря:
-- Взгляните, генерал.
Монкальм, не дожидаясь приглашения, уже принялся за дело.
Старый охотник не понимал ничего из происходившего, он часто смеялся над ни на что не похожими рисунками друга, и вдруг теперь генерал рассматривал эти рисунки с самым сосредоточенным вниманием.
Иногда даже у Монкальма вырывались выражения вроде:
-- Отлично, превосходно... ничто не упущено из виду; это совершенство, можно найти дорогу, закрыв глаза... снимок Верхнего озера очень искусно сделан и т.п.
Это продолжалось почти весь день; было не двести, но двести пятьдесят две карты, и все, с первой до последней, сделаны одинаково тщательно; это был истинно гигантский труд, великолепное произведение, работа, выполненная не только терпеливо, но добросовестно и изящно.
Белюмер совершенно растерялся; наконец он понял, как ошибался; он видел, что работа, которую он считал пунктом помешательства, оказалась вещью полезной, даже необходимой генералу, который несколько раз высказывал это и благодарил Шарля Лебо за великолепный подарок.
Старый охотник, спотыкаясь на ступенях лестницы, спустился вниз к своей хозяйке не только для того, чтобы сообщить ей о визите генерала к своему жильцу, но главным образом, чтобы передать, как гость восхищался рисунками, которые он считал такими безобразными.
Оставшись наедине с молодым человеком, генерал поднял голову и, отодвинув немного кресло, сказал:
-- Потолкуем теперь, мой друг.
-- Это большая честь для меня, вы, вероятно, желаете, чтобы я объяснил вам некоторые планы, которые кажутся вам недостаточно ясными; я вполне к вашим услугам и готов исполнить всякое ваше желание.
Монкальм улыбнулся.
-- Вы умный молодой человек, дорогой г-н Лебо, разговор с вами -- удовольствие, вы схватываете мысль на полуслове.
-- Хотя мне и очень приятно слышать от вас подобную любезность, генерал, но, право, я вовсе не понимаю, на что вы намекаете.
-- Ну вот! Вы делаете мне подарок, достойный королевской особы, и не назначаете за него никакой цены. Конечно, я недостаточно богат, чтобы заплатить вам как следует, но вы поймете меня: оставаясь вам обязанным, я не хочу оставаться вашим должником и желаю всегда быть вашим искреннейшим другом.
-- О, генерал, зачем вы говорите о деньгах? Разве я купец в ваших глазах? Вы глубоко огорчаете меня, а я так радовался, что эти несколько листов бумаги, полезные для вас -- но имеющие мало цены для меня, -- помогут мне вывести вас из затруднения!
-- Я не намеревался платить вам деньги! Если я оскорбил вас, то сожалею об этом; это случилось не преднамеренно. Но вы ужасный человек, -- прибавил он, улыбаясь, -- когда говоришь с вами, надо выражаться прямо и не допускать никаких намеков из боязни не быть понятым.
Молодой человек тонко улыбнулся.
-- А! Значит, я прав.
-- Может быть.
-- Так слушайте меня.
-- Слушаю, генерал.
-- Я самое влиятельное лицо в колонии, я принужден сказать вам это сам, но вы желали этого.
-- Вы сказали только совершенную истину, генерал.
-- Положим; при подобных обстоятельствах я могу сделать все или почти все.
-- Это правда.
-- Конечно, это касается всего хорошего.
-- О, генерал.
-- Это относилось не к вам, вы сами знаете; я говорю о некоторых людях, известных и мне, и вам: им, если Бог продлит дни мои, придется за многое ответить, вспомните мое слово...
-- Поступив так, вы спасете колонию...
-- Я знаю это. Но теперь дело не в этих людях, оставим их пока в стороне и вернемся к нашему разговору. При всей вашей рассеянности, забывчивости и беспечности, вы -- человек, и, в глубине вашего сердца, быть может, неведомо для вас, скрывается уязвленное место вашего панциря, не так ли?
-- Я такой же человек, как и другие, ведь у каждого из нас есть слабая сторона, коснувшись которой можно забрать нас в руки и управлять нами.
-- Вот отлично! Так говорят откровенные и мужественные люди! Мы, кажется, скоро столкуемся.
-- Думаю, что да. Вы угадываете или, скорее, понимаете все.
-- Потому, что я много страдал, а опытность приобретается не легко.
-- Да, и я уже отчасти испытал это, -- сказал молодой человек, подавляя вздох.
-- Просите у меня чего хотите в известном вам деле, и, даю вам честное слово дворянина и главнокомандующего, что по окончании войны я сделаю все, что вы у меня попросите, как бы трудно это ни было и каковы бы ни были последствия.
-- Мне нечего просить у вас, генерал...
-- Как, после всего вы отказываетесь от моих услуг! -- воскликнул генерал, хмурясь. -- Я не ожидал от вас подобного ответа.
-- Вы ошибаетесь, клянусь вам. Вы, по своей обычной живости, прервали меня на полуслове.
-- То есть как?
-- То есть я хотел вам сказать следующее: мне нечего просить у вас в настоящую минуту, но я предвижу время, и, может быть, оно ближе, чем я предполагаю, когда мне нужен будет могущественный друг, на которого я мог бы вполне положиться. Вот что я хотел сказать вам, когда вы перебили меня.
-- В таком случае дело совершенно меняется. Когда настанет время, о котором вы говорите, приходите прямо ко мне: помните, что я дал вам слово.
-- Я сохраню это дорогое воспоминание.
-- Вы увидите, как я сумею сдержать свое обещание.
-- Я нисколько не сомневаюсь в этом, будьте уверены.
-- Благодарю вас. Теперь эти карты моя собственность?
-- Полная и неотъемлемая, -- улыбаясь, отвечал молодой человек.
-- Мне хотелось бы поскорее доставить их в отель; если бы прошел мимо какой-нибудь солдат, я бы взвалил ему на плечи папку; но, как нарочно, когда нужны эти дураки, их и не видать!
-- О, об этом не беспокойтесь, я отнесу карты за вами.
-- Нет, это было бы неловко.
-- Не забывайте, что я простой охотник.
-- Правда, но, вместе с тем, парижский адвокат.
-- Неужели вы думаете, что там еще помнят меня?
-- Кто знает, друг мой? Что касается меня, то, слушая вас, я совершенно забываю, что вы охотник; ваша одежда дикаря кажется мне маскарадным костюмом; я никак не могу серьезно увериться; вы для меня будете всегда светским человеком, несколько озлобленным, может быть, но простым охотником -- никогда!
В эту минуту вошел Белюмер.
-- Вот, генерал, если бы вы видели Сурикэ в пустыне, то вы признали бы его искусство в охоте, -- сказал канадец.
-- Ну, хорошо, верю, старый ворчун, -- смеясь, отвечал генерал.
-- Да нечего верить, генерал, вы походите, поспросите у ирокезов и англичан, которых он убил, увидите, что скажут о нем.
Оба слушателя захохотали при этой оригинальной выходке старого охотника.
-- Согласен с тобой, старина, -- сказал генерал, все еще не переставая смеяться, -- а теперь возьми-ка этот-портфель и снеси его ко мне.
-- Я нарочно взошел наверх, генерал. В самом деле эти картины так хороши? Вот смех! А я все думал, что они годны только на подтопку.
-- Не удивляюсь. Ну, ты готов?
-- Сию минуту.
-- Пойдем, -- сказал Монкальм.
Они вышли из дома и через несколько минут были в квартире главнокомандующего. Старый охотник поклонился и направился к двери.
-- Постой, -- сказал генерал, -- вот тебе. -- И он положил в руку старика десяток золотых.
-- Гм! -- сказал охотник. -- Но мне было бы лучше, если бы вы мне пожали руку.
-- Ты прав, таких людей, как ты, нельзя благодарить деньгами. Ну, я пожму тебе руку, а золото оставь себе.
-- Благодарю вас, генерал, -- отвечал старик, тронутый. -- Если вам понадобится человек, который был бы готов за вас в огонь и в воду, вспомните обо мне!
Он вышел счастливый: выиграв главный выигрыш в лотерее, он не мог бы быть довольнее, чем теперь.
-- Ивон, -- сказал генерал слуге, -- меня нет дома ни для кого, кроме г-на Леви; г-н Лебо будет обедать у меня; поставь прибор для него.
-- Слушаю.
-- И еще заметь себе: я принимаю всех бродяг, охотников, праздоношатающихся, когда бы они ни приходили, днем или ночью, сплю ли я, занят ли с кем, все равно -- я всегда готов видеться с ними. Так слышишь же?
-- Ваше сиятельство уже раз приказывали мне это, и я не забуду; ваше сиятельство изволите знать, как я стараюсь угодить вам.
-- Я знаю, что ты верно служишь мне много лет, и вполне доверяю; но забыть может всякий, при теперешних обстоятельствах рассеянность или ошибка могут иметь важные последствия.
-- Вашему сиятельству не придется сердиться на меня.
-- Надеюсь. Теперь ступай. Слуга поклонился и вышел.
-- Мне необходимо было отдать это приказание, -- сказал генерал, оставшись наедине с Шарлем Лебо. -- Главнокомандующий все должен видеть сам, особенно когда он такой новичок в стране, как я, и когда ему надо столько узнать.
-- Я вполне разделяю ваше мнение, особенно в таком случае, когда не на кого положиться.
-- Прибавьте еще: когда все окружающие относятся враждебно; но к черту все это, не стоит горевать! -- прибавил он, смеясь. -- Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.
-- Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
-- Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно...
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
-- Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
-- Вы отобедаете со мной, не правда ли? -- спросил он.
-- Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
-- Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
-- Да, как нельзя больше.
-- Ивон, подавай кушать.
-- Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати...
-- Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, -- отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 -- в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: "Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен".
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках: он был одарен необыкновенной памятью и сохранил любовь к наукам и в военном звании.
Тринадцати лет Монкальм вступил в полк Эно, в котором отец его был подполковником. Его военная карьера
была блестящей; он получил несколько ран и при отъезде в Канаду был произведен в генералы. В 1758 году, получив этот чин, он вскоре стал кавалером ордена св. Людовика.
По прошествии нескольких минут, прежде чем разговор завязался окончательно, гости начали обмениваться незначащими фразами; шевалье Леви познакомился с Шарлем Лебо вскоре после своего приезда в Новую Францию; он искренне уважал молодого человека и поэтому не остерегался его; генерал Леви находил вполне естественным присутствие молодого охотника за столом главнокомандующего; он знал привычку Монкальма приглашать к обеду искателей приключений, которых он уважал; таким образом эти люди переставали стесняться, в большинстве случаев ему удавалось заставить их разговориться, и он получал от них сведения, которых они не сообщили бы ему при более натянутой обстановке. На этот раз цель главнокомандующего была совершенно иная.
-- Мне говорили, генерал, -- сказал Леви, протягивая свой стакан Ивону, -- что г-н Водрейль, наш губернатор, долго пробыл у вас сегодня.
-- Вас не обманули, он пробыл у меня больше двух часов.
-- Что вы думаете об этом визите?
Монкальм тонко улыбнулся и отвечал, барабаня вилкой марш на своей тарелке:
-- То же самое, что и вы.
-- Это весьма вероятно, -- сказал бригадир, улыбаясь, -- но я был бы весьма рад, если бы вы высказались с вашей обычной прямотою и откровенно признались, какое впечатление вы вынесли из этого продолжительного разговора.
-- Вы наступаете на меня, дело щекотливое.
-- Что же такое? Вы знаете, что разговор наш останется между нами, я и г-н Лебо люди надежные.
-- Конечно; поэтому я и не стараюсь обмануть вас. Дорель был прав: маркиз ведет двойную игру; Дорель его хорошо знает; Водрейлю хотелось бы, чтоб и волки были сыты, и овцы целы; он до смерти боится Биго и его товарищей, которыми он окружен; он на все мои просьбы отвечал решительностью, почти оскорбительной для меня; в этом я вижу дело рук Биго.
-- А! Следовательно, я был прав!
-- Совершенно правы во всем.
-- Не случись чуда, эти негодяи будут причиной потери колонии.
-- Версальское правительство давно извещено о происходящем: министр прекрасно знает положение дел. Но маркиза Помпадур ослеплена взятками -- надо называть вещи их настоящими именами, -- которые Биго пересылает ей через своего проклятого Витре. Разве вам неизвестна эта постыдная система?
-- В Версале мне говорили об этом кое-что шепотом -- никому не желательно попасть в Бастилию, -- но я и не подозревал того, что увидел здесь собственными глазами.
-- А что касается маркиза де Водрейля, какого вы мнения о нем лично?
-- Водрейль играет значительную роль во всех этих неблаговидных историях; губернатор и tutti guanti -- пираты, грабители, у которых нет ни чести, ни патриотизма; они погубили свою страну -- вот мое откровенное мнение; что касается Водрейля, он боится, потому что не обманывается касательно положения дел; он пробовал заставить меня говорить и сам попался самым жестоким образом; теперь он меня боится, потому что далеко не глуп; через две недели он будет моим смертельным врагом, так как знает, что я никогда не сделаюсь его сообщником и что я во что бы то ни стало исполню свой долг до конца.
-- В добрый час! Я ожидал от вас этого, генерал; у нас есть еще несколько офицеров, преданных своему отечеству, и мы сумеем сделать все. Если мы падем, то падем с честью.
-- Я еще не знаю, как они намереваются действовать; но что бы ни случилось, наша военная честь должна остаться неприкосновенной и без малейшего пятна.
-- Мы будем помогать вам во всем, чтобы достигнуть этого. Верьте в меня так же, как я верю в вас, и все пойдет хорошо.
В эту минуту дверь столовой отворилась и вошел Бесследный.
Главнокомандующий вскрикнул от радости, увидев его.
-- Наконец-то вы явились! -- сказал он канадцу. -- Что вы делали все это время?
-- Очень многое, генерал, -- невозмутимо отвечал охотник, -- вы, конечно, помните, что мы с Тареа опоздали почти на целые сутки по причине нападения ирокезов на Бельвю.
-- Я знаю о случившемся; вы и в этом случае, как всегда, впрочем, показали себя храбрецом. Мне остается только похвалить вас... Когда вы явились в нашу страну?
-- Сию минуту, генерал; я предполагал, что вы желаете поскорее узнать новости, и прямо пришел в Квебек.
-- Отлично. Садитесь. Ивон, дай прибор.
-- Благодарю вас, вы оказываете мне много чести; мне ничего не надо, я недавно перекусил и, если позволите, попрошу стакан вина, чтобы выпить его за ваше здоровье.
-- Как хотите. Ивон, вина!
Генерал знал умеренность охотников; они довольствовались весьма малым и не умели церемониться; когда они бывали голодны или хотели пить, они принимали все, что им предлагали. Поэтому Монкальм не счел нужным настаивать и только велел пододвинуть бутылку поближе к охотнику.
По окончании обеда Ивон подал кофе, и Бесследный взял также чашку; затем были положены на стол трубки и табак. Кофе уже давно был во всеобщем употреблении в Америке, так что даже самые бедные пили его ежедневно, между тем как в Европе он считался еще роскошью.
Краснокожие и охотники никогда не рассуждают о важных делах, не закурив трубки; главнокомандующий курил не столько по привычке, сколько по необходимости и из нежелания нарушить привычки канадцев; благодаря подобной уступке обычаям страны индейцы и охотники обожали Монкальма.
-- Значит, есть что-нибудь новенькое, друг Бесследный? -- спросил генерал, когда трубки были закурены и гости почти исчезли в густых облаках дыма.
-- Да, очень много.
-- Сообщите же мне, что знаете, мы здесь собрались на совет и готовы выслушать вас.
-- К вашим услугам, генерал. -- И, поднимая свой стакан, полный до краев, он продолжал: -- Имею честь выпить за ваше здоровье, генерал! -- Он осушил стакан одним залпом и опрокинул его, чтобы показать, что в нем нет ничего.
-- За ваше здоровье, Бесследный.
Охотник поклонился, затянулся несколько раз и начал:
-- Все ваши приказания выполнены, и наш успех был полный; присоединившись к отряду, ожидавшему нас, мы -- Тареа со своими краснокожими и я со своими охотниками -- разделились на две части и, после совета, на котором условились обо всем, оба отряда устремились с двух различных мест в Новую Англию; произошла страшная резня; более тысячи английских переселенцев были убиты и скальпированы; наше вторжение было так неожиданно, что англичане, растерявшись от страха, бросили все: мебель, скот -- и сами ушли миль за сорок; они бежали массами и спасались в больших приморских городах.
-- Этот успех с избытком вознаградил нас за поражение Диеско у форта Вильяма-Генриха! -- воскликнул Монкальм.
-- Да, генерал, несмотря на свою победу, англичане не осмелились идти на форт Фредерик. Они оставили гарнизон в форте Эдуард и вернулись в Новую Англию.
-- Вы уверены в этом?
-- Я шел по их следу до английской границы.
-- Слава Богу! Вот богатые новости!
-- Нигамон послужил приманной птицей в охоте на его друзей: Тареа пошел за ними и преследовал их в самую глубь Виргинии и Каролины.
-- А где были вы?
-- Я был с Тареа в сорока милях от Нью-Йорка.
-- Так близко от виргинской столицы?
-- Да, генерал.
-- Это неблагоразумно, мой друг!
-- Я не спорю, но что же делать? Мне хотелось доставить вам положительные известия. Я уже так близко подошел к столице, что пожелал наверное знать, чего мне держаться.
-- Вы были в Нью-Йорке?
-- Да, прожил там пять дней.
-- Это непростительное неблагоразумие.
-- Я очень хорошо знаю это; но, не рискуя, ничего не достигнешь.
-- А если б вас открыли?
-- Да кто меня знает там? Вы послушайте! Я говорю на собачьем наречии этих еретиков, как будто родился в их стране, да к тому же меня никто не знает; они привыкли к охотникам, никто не обращал на меня внимания.
-- По крайней мере, вы узнали что-нибудь интересное?
-- Как же! Послушайте, что я узнал, и увидите, стоило ли из-за этого рисковать. Английский главнокомандующий по имени граф Лондона решился принять план 1755 года; главные силы армии будут направлены в форт Сен-Фредерик, чтобы, заняв эту позицию, открыть себе путь на Монреаль через озеро Чамплен; второй корпус направится к Ниагаре, чтобы прервать сношения с долиной Огио; третий должен действовать против форта Дюкена; наконец, последний корпус должен действовать против Квебека; он отправится по рекам Кеннебек и Шодиер и совершит диверсию в этой стороне.
-- Черт возьми! Громадный замысел, но, по-моему, трудно выполнимый, -- сказал Монкальм, улыбаясь. -- От кого вы добыли эти драгоценные сведения?
-- Об этом говорят вслух в Нью-Йорке. Город переполнен войсками; нет других разговоров; я получил подтверждение собранных мною слухов от одного охотника, пробравшегося в город с таким же намерением, как я; следовательно, сомневаться невозможно.
-- Я и не сомневаюсь в вашей правдивости; вы, конечно, хорошо знакомы с этим охотником?
-- Вовсе нет; я часто встречал его, как и в этот раз, но никогда не разговаривал с ним; он вышел из Нью-Йорка вместе со мной; я прибавлю, что даже старался избегнуть его.
-- Почему же? -- спросил генерал. -- Разве это ненадежный человек?
-- Вовсе нет; я не знаю ничего дурного о нем; но говорят, что у него глаз дурен, и вы понимаете...
-- Да, вполне понимаю, -- улыбаясь, отвечал Монкальм.
-- Впрочем, Сурикэ хорошо знает его, -- продолжал канадец, -- я даже получил от него поручение к нашему гостю.
-- Как зовут этого человека? -- спросил Шарль Лебо.
-- Мрачный Взгляд.
-- Я действительно знаю этого человека, и он мне очень нравится; сказанное им должно быть правдой, я вам ручаюсь головой за этого охотника, -- горячо вступился Шарль.
-- Этого достаточно; человек, сторону которого вы так горячо принимаете, не может быть негодяем.
-- Вы увидите сами, генерал, так как я намереваюсь представить его вам.
-- Хорошо; и ему не придется жаловаться на меня.
-- Благодарю вас заранее! -- И, обращаясь к канадцу, молодой человек прибавил:-- Какое же поручение Мрачный Взгляд дал вам ко мне?
-- Оно не длинно, -- отвечал канадец. -- Мрачный Взгляд будет ожидать вас в час утра в третий день будущего новолуния у лосиного брода.
-- Я буду там. Благодарю вас.
-- Не за что; я всегда готов к вашим услугам. Теперь, генерал, позвольте мне уйти.
-- Как хотите; вам надо отдохнуть; но не забудьте зайти ко мне завтра в двенадцать часов, я буду ждать вас.
-- Хорошо. Итак, до завтра.
-- А пока примите эти два пистолета; это хорошее оружие, и мне будет приятно видеть его на вас!
Генерал снял со стены пару великолепных пистолетов и подал Бесследному.
-- О, генерал! -- радостно воскликнул канадец. -- Я никогда не расстанусь с ними!
И он заткнул их за пояс. Бесследный поклонился и вышел. Трое собеседников остались одни.