На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.
Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.
За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.
Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.
Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом -- да извинит нас читатель за сравнение -- как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.
-- Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?
-- Очень поздно.
-- И теперь уже встал?
-- Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом...
-- А! -- сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.
-- Когда надо делать дело, у него никому нет спуску...
Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.
-- Ну, что нового, друг Шарль? -- спросил генерал, когда охотник подошел ближе.
-- Новостей довольно; имею честь кланяться, -- отвечал Шарль Лебо. -- Как вы спали?
-- Отлично, благодарю вас, -- сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. -- Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?
-- Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.
-- Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.
-- Сомневаюсь, генерал.
-- Все равно расскажите все по порядку.
-- Во-первых, меня чуть было не убили...
-- Как это чуть было не убили?
-- Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.
-- Это важно.
Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.
-- Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, -- сказал генерал, нахмурясь, -- вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!
-- Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.
-- Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?
-- Нет, не во Франции, но здесь, в колонии, у меня с ним была дуэль, и он спасся только чудом.
-- Я помню эту ссору; граф, кажется, оскорбил даму.
-- Да, мадемуазель де Прэль.
-- И граф из-за этого нанимает людей, чтобы убить вас!
-- По-видимому, так.
-- Вот отлично! Если нам удастся уличить его в замышленном убийстве, я его прогоню из форта; подобные поступки гнусны, де Витре дворянин, принадлежащий к одной из лучших фамилий Франции, я отнесусь к нему без всякого сожаления, клянусь вам.
-- Нет, генерал, прошу вас, предоставьте мне самому свести счеты с графом.
-- Что вы вздумали? У этого человека нет чести...
-- Прошу вас...
-- Увидим. Курбюиссон не сказал вам имени дамы?..
-- Смерть заставила его замолчать.
-- Вы говорите, с ним были бумаги?
-- Да, генерал.
-- Мы просмотрим их вместе.
-- Когда вам будет угодно.
-- Теперь скажите мне, что вас тревожило.
-- Может быть, это пустяки, генерал, но меня всегда озабочивает то, что не кажется мне вполне ясным.
-- И меня также, ничто не может быть неприятнее неразгаданной загадки.
-- Именно в таком положении я нахожусь теперь, разгадки нет; я готов лбом колотиться об стену.
-- Это плохой способ помочь делу, -- заметил генерал, смеясь.
-- Правда, это не принесло бы пользы; вот в кратких словах причина моего беспокойства: я наткнулся на след гуронов, шедших с севера к Луизиане; индейцы были близко от крепости, казалось, они хотели было войти в город, но потом передумали и, продолжая свой путь, углубились в леса.
-- Что же такое! Вероятно, наш друг Тареа проходил мимо нас и вздумал было зайти к нам в гости.
-- Я сначала подумал то же самое, но вскоре убедился в неосновательности подобного предположения.
-- Почему? Объяснитесь...
-- Очень просто, генерал: во-первых, я не открыл следов Тареа, которые знаю уже давно; кроме того, вождь идет на войну, следовательно, с ним нет женщин.
-- Ас теми индейцами, о которых вы говорили, были женщины?
-- Да, была, по крайней мере одна женщина, я нашел ее следы; и что еще более удивительно, эту женщину можно принять за белую; хотя на ней такая же обувь, как на индеанках, эта женщина ходит совершенно иначе.
-- В самом деле, странно, вы не ошиблись?
-- Нет, ошибиться невозможно, генерал.
-- Вам лучше, знать. Вы думаете, эти индейцы -- враги?
-- Нет, не думаю; они просто кочуют.
-- В таком случае нам нечего бояться их.
-- Вовсе нечего. Я, впрочем, буду настороже.
-- Теперь пойдемте завтракать.
Они вернулись в крепость, где их ждал завтрак, и сели за стол.
-- Вы прочли свое письмо?
-- Я его не получал, генерал.
-- Ах, Боже мой! -- воскликнул Монкальм, ударяя себя по лбу. -- Я совершенно забыл о нем; я передам его вам сейчас же после завтрака.
-- Дело не спешное, -- сказал Шарль, улыбаясь, -- отец мой пишет мне редко, а когда пишет, то повторяет постоянно одно и то же; следовательно, я наперед знаю содержание его послания.
-- Это приятно; знаешь, по крайней мере, как поступать. Генерал и молодой человек окончили завтрак и принялись за десерт, когда в столовую вошел сержант Ларутин.
-- Что нового, Ларутин? -- спросил генерал.
-- Комендант форта приказал мне сказать, доложить вам, что авангард виднеется вдали, среди облака серой пыли.
-- Очень хорошо, -- сказал генерал, -- войско еще настолько далеко, что мы успеем напиться кофе.
-- Совершенно справедливо.
-- Прикажи подать нам его, а сам ступай наблюдать за приближением колонны.
-- Буду стоять смирно, без сравнения, как версальские монументы на своих кривых ногах.
-- Хорошо, ступай.
-- Слушаю, -- ответил сержант и вышел, убежденный в том, что говорит самым изысканным языком версальских щеголей.
Через десять минут генерал встал и отправился вместе с Шарлем на крепостной вал.
-- Теперь нам уже нечего опасаться какой-нибудь неожиданности, -- сказал Шарль.
-- Почему? -- спросил генерал.
-- Теперь по всему лесу рассеяны наши дикари.
-- Вы их видите?
-- Нет, но угадываю их присутствие по запаху, -- отвечал охотник, смеясь.
-- Их можно узнать издалека, -- сказал генерал.
-- Да, они предпочитают медвежий жир мускусу.
Авангард был уже не далее ружейного выстрела, барабанщики били дробь; тамбурины и флейты не отставали; в результате получался страшный шум.
-- Чего не сделаешь с этими молодцами, -- сказал генерал. -- Будь у меня их не несколько человек, а двадцать пять тысяч, я бы всех англичан побросал в море.
-- Да, молодцы ребята, -- с убеждением подтвердил Шарль.
Впереди авангарда выступали Бесследный и Мишель Белюмер, служившие армии проводниками.
-- Спустимся и пойдем навстречу друзьям.
В нескольких шагах от гласиса авангард остановился.
-- Пароль! -- крикнул генерал.
-- Франция! -- отвечал Бугенвиль, в то время капитан сухопутного войска, а впоследствии один из знаменитейших моряков французского флота.
-- Какой полк? -- продолжал генерал.
-- Армия Новой Франции на пути к славе, -- отвечал Бугенвиль.
-- Милости просим, господа; вас ожидают с нетерпением.
-- Да здравствует генерал! -- закричали в один голос солдаты.
Войска были размещены в укрепленном лагере, приготовленном для них.
Офицеры пришли к генералу, и шевалье де Леви, которому главнокомандующий поручил начальство над армией, прочел свой рапорт.
Все обстояло благополучно, солдаты и милиционеры были полны ревности, гуроны отлично исполняли обязанности разведчиков, несколько английских шпионов было поймано и убито; подвигались вперед медленно, потому что солдаты должны были пролагать себе дорогу с топором в руках; быстрины и пороги задерживали марш, так как военные запасы и провиант приходилось постоянно разгружать и снова нагружать. Бесследный и Белюмер чрезвычайно искусно провели колонну по самому кратчайшему пути; оба вождя отлучились на некоторое время для исполнения поручения, данного им главнокомандующим.
В этом месте рапорта генерал тонко улыбнулся.
Вместо себя Бесследный оставил весьма искусного проводника, который отлично вел армию.
Дикари, находившиеся под начальством Тареа, прекрасно выполняли свою обязанность разведчиков.
-- Итак, все идет хорошо! -- сказал генерал.
-- Как нельзя лучше.
-- Вас ожидали с нетерпением, теперь можно открыть действия.
-- Когда вам будет угодно; мы готовы, я даже прибавлю, что чем скорее, тем лучше.
-- Я не заставлю вас терять времени, мой план готов, и с Божьей помощью мы выполним его, разобьем этих тщеславных островитян, воображающих, что мы испугаемся их многочисленности; сегодня вечером, любезнейший бригадир, вы созовете в девять часов военный совет, а завтра мы выступаем.
-- Вот и отлично, генерал; эта весть приведет войска в восторг.
Ровно в девять часов члены военного совета были в сборе; генерал сообщил присутствующим составленный им план кампании и спросил их мнение; совет единогласно одобрил меры, принятые главнокомандующим.
Выступление было назначено на четыре часа утра, идти было велено быстро и, главное, в полном молчании, чтобы застигнуть неприятеля врасплох.
Вот меры, которые генерал принял, покидая Канаду.
Общий план операций французской армии в войне 1756 года был очень прост: держаться в оборонительном положении, сделать несколько переходов и овладеть фортом Шуежен, называемым также Освего.
В Карильоне был устроен лагерь, чтобы оттуда наблюдать за англичанами и сдерживать английскую армию, которая должна была выйти из форта Эдуарда и направиться к озеру Чамплен. Чтобы обмануть неприятеля, Монкальм, перед отправлением в форт Фронтенак, оставил в Карильоне Леви с тремя тысячами против восьми тысяч графа Лондона.
Леви делал частые вылазки и, казалось, был постоянно готов перейти к серьезному наступлению; он не давал англичанам ни минуты отдыха; французы были в постоянном движении и часто рассыпались в разные стороны.
Англичане не могли никуда двинуться, не чувствуя французов за собой.
Англичане были так заняты этими маневрами, находились под таким неотступным надзором, что не имели возможности ни предпринять что-либо против Леви, ни послать подкрепление в форт Шуежен.
Между тем как Леви дразнил таким образом англичан, Монкальм шел из Фронтенака в Шуежен.
По приказанию главнокомандующего граф Меренвиль составил в Фронтенаке трехтысячный корпус из солдат, милиционеров и гуронов; главное назначение этого корпуса было застать врасплох Шуежен.
Если бы удалось взять эту неровную позицию англичан, их таким образом отодвинули бы к бассейну Гудзона, что было бы чрезвычайно выгодно для Новой Франции.
Укрепления Шуежен состояли из фортов Освего, Онтарио и Св. Георгия.
Американские крепости вовсе не походили на европейские.
Они были первоначально выстроены для защиты от краснокожих и для предупреждения их вторжений в плантации, города и селения колонии.
Эти форты были по необходимости плохо выстроены и дурно расположены; окрестные высоты господствовали над ними; стены имели всего два фута толщины, не было ни рвов, ни закрытых ходов.
Подобных укреплений было достаточно, когда приходилось иметь дело с краснокожими или с войсками без артиллерии, но в настоящее время значительные силы англичан и их артиллерия заставляли совершенно изменить систему, которой придерживались до тех пор, и повести иначе оборону границ.
Тремя вышеозначенными фортами командовал заслуженный английский полковник Мерсер; под его начальством было тысяча восемьсот человек.
Французы переправились через Онтарио 10 августа 1756 года и высадились в полумиле от форта Онтарио.
Полковник Бурламак, которому было поручено ведение осады, не терял ни минуты и смело заложил траншею в восьмидесяти саженях от крепости.
Нападение было так неожиданно, что англичане продержались всего три дня и 13 августа принуждены были поспешно очистить форт Онтарио, который был немедленно занят французскими войсками под начальством Бурламака.
Кампания открылась прекрасно; солдаты горели воинственным жаром.
Но главное все еще оставалось впереди.
Главнокомандующий разговаривал с некоторыми из высших офицеров о перипетиях ожесточенной борьбы, которую в продолжении трех дней, не останавливаясь ни на минуту, с одинаковым упорством, но не одинаковым счастьем, вели между собой исконные враги -- французы и англичане, когда в комнату вошел Шарль Лебо; он думал, что застанет главнокомандующего одного; остановившись на пороге, молодой человек сделал движение, как бы собираясь уйти.
-- Что вы делаете, черт возьми! -- закричал генерал. -- Вы уходите в ту самую минуту, когда я собирался послать за вами; вы здесь, во всяком случае, не лишний; все эти господа знают вас и уважают.
-- Конечно, вы свой между нами, -- поспешно сказал Меренвиль.
-- Слишком много чести для меня, граф.
-- Не скромничайте, -- сказал генерал, смеясь, -- что вы собирались сообщить мне?
-- Я пришел передать вам известие, которое, я уверен, огорчит вас.
-- Что такое? Скажите скорей!
-- Полковник Мерсер убит наповал при последнем приступе на Онтарио.
-- Вы не могли принести более грустного известия, полковник Мерсер был храбрый, заслуженный офицер; о его смерти будут очень жалеть в Англии. Где он? Надеюсь, его тело не оставили на месте битвы?
-- Нет, генерал, я стоял рядом с ним, когда его убили; я завернул его в английское знамя и велел четырем гренадерам перенести его в квартиру, которую он занимал в Онтарио, когда командовал фортом.
-- Благодарю вас за ваше распоряжение; по окончании всего мы похороним полковника, как он того достоин; вы, говорят, дрались как дьявол.
-- Я исполнял долг француза и солдата, генерал.
-- Вот странный адвокат парижского суда; не скоро найдешь второго такого, как вы.
-- Что делать, генерал, здесь понимают только язык ружья; я делаю так же, как другие.
-- И часто лучше других, -- ласково сказал генерал. -- Кстати, я вспомнил: мне надо было о чем-то попросить вас.
-- О чем же?
-- Мне хотелось бы, чтобы вы удостоверились, проходим ли брод, о котором мы говорили.
-- Я уже сделал это и именно по этому поводу пришел поговорить с вами...
-- Говорите, но прежде всего выпейте глоток пунша; чокнитесь со мной и с этими господами.
-- С величайшим удовольствием.
-- Хорошо; теперь мы вас слушаем.
-- Когда форт Онтарио был очищен от неприятеля, мне пришло в голову осмотреть брод; он слишком глубок, вода стоит высоко, но канадцы и гуроны -- те и другие хорошие пловцы -- совершат переход шутя, особенно если поведу я, вполне знающий дорогу.
-- Я полковник милиции и, с разрешения главнокомандующего, пойду за вами, г-н Лебо, вместе с моими канадцами.
-- Позвольте ему договорить до конца, кузен; я знаю его и думаю, что он сберег нам под конец какой-нибудь сюрприз, какой он один в состоянии придумать.
-- Весьма возможно, генерал, -- сказал Шарль с тонкой улыбкой.
-- Продолжай же, мой друг.
-- Благополучно перебравшись на другую сторону, я вздумал осмотреть окрестности фортов Освего и Св. Георгия; смеркалось, англичанам было не до того, я был слишком далеко, чтобы меня могли видеть; я заметил, что над обоими фортами господствуют высоты, которые при соблюдении некоторых предосторожностей легко было бы занять ночью; здесь можно было бы установить батарею и открыть из нее огонь в удобную минуту.
-- Какого вы мнения об этом плане? -- спросил главнокомандующий, обращаясь к Бурламаку.
-- План г-на Лебо приводит меня в восторг, он истинный стратег; многим офицерам, состарившимся под ружьем, далеко до него; позвольте вашу руку, молодой человек, я буду счастлив пожать ее.
Полковник и охотник обменялись горячим рукопожатием.
-- Но как переправить артиллерию? -- спросил генерал. -- Нам необходимо по крайней мере двенадцать орудий для успешной бомбардировки обоих фортов.
-- Не беспокойтесь об этом, генерал; орудия можно перевезти на пирогах; предоставьте это мне; мы взберемся на высоту сзади, чтобы нас не видали.
-- Отлично, вы все обдумали.
-- Сколько канониров берете вы с собой?
-- По четыре для каждого орудия; но не беспокойтесь, все они плавают, как тюлени.
-- В таком случае все обойдется прекрасно; луна заходит в половине двенадцатого и, если вам угодно, генерал, мы выступаем в полночь, это даст нам возможность поставить орудия в лодки.
-- Итак, вы решились попытать счастья? -- спросил генерал, улыбаясь.
-- Конечно; г-н Лебо предлагает вам быструю победу, возможность сразу уничтожить неприятеля.
-- Я знаю это, -- сказал главнокомандующий, пожимая руку молодого человека, -- но наши счеты не сведены, и я надеюсь расплатиться с нашим другом к его удовольствию, -- прибавил он с загадочной улыбкой, понятной одному только Лебо.
-- Когда же мы выступим? -- спросил Меренвиль.
-- В четыре часа утра я буду готов к вашим услугам.
-- Хорошо.
-- Только с разрешения главнокомандующего я возьму с собой гуронов, они пойдут впереди, будут наблюдать за англичанами и помогут установить батарею.
-- Все обдумано, я отвечаю за успех, -- сказал полковник, потирая руки.
-- Я буду иметь честь сопровождать вас, господа; вероятно, у моего друга найдется пирога для меня.
-- Пирог достаточно, генерал; разве вы забыли, что комендант Фронтенало должен завтра утром прислать пироги, которые вы велели собрать несколько дней тому назад; да и здесь у нас пирог достаточно для переправы более полутора тысяч человек.
-- Это верно, я не хочу задерживать вас долее, господа; каждому из вас предстоит еще много дела сегодня ночью; прощайте, желаю вам успеха; Лебо, останьтесь, мне надо сказать вам несколько слов.
-- К вашим услугам, генерал. Офицеры простились и разошлись.
Оставшись наедине с охотником, главнокомандующий сказал ему самым ласковым тоном.
-- Я, право, не знаю, как смотреть на вас; вы странный
человек; вы все знаете, все угадываете, умеете вести войну лучше нас всех; полковник Бурламак сказал совершенно справедливо, что честь победы будет принадлежать вам.
-- Вы смеетесь надо мной, генерал; я не более как простой охотник.
-- Рассказывайте... знаем мы вас! Я вас люблю с каждым днем больше; поцелуйте меня и всегда рассчитывайте на меня, как на самого преданного друга. Обещаю вам устроить ваше счастье.
-- Вы слишком добры, генерал, вы меня балуете.
-- Та-та-та! -- нараспев произнес генерал. -- Увидите, что мой план удастся; кстати, надо же наконец передать вам ваше письмо.
-- Сохраните его у себя до нашего возвращения в Квебек; на что оно мне теперь, мне даже некогда будет прочесть его.
-- Да, правда, у вас есть другие заботы, особенно теперь; однако покойной ночи, желаю вам удачи.
-- Приложу все свое старание.
-- В таком случае я спокоен. Итак, до завтра.
-- До завтра, генерал.
Пожав друг другу руки, генерал и охотник расстались.
Шарль Лебо тотчас же отправился отыскивать Бесследного и Тареа, с которыми ему необходимо было переговорить для устранения всяких недоразумений, тем более, что надо было спешить.
Оставалось не более двух часов для того, чтобы сделать все распоряжения и установить орудия в пироги, а это было нелегким делом; к счастью, канониры привыкли к подобным переправам и умели взяться за дело.
Ровно в полночь Шарль Лебо был на своем посту вместе с полковником Бурламаком.
Все было в порядке, и люди готовы к выступлению.
-- Вот и я, -- сказал охотник полковнику, -- мы выступим, когда вам будет угодно.
-- Выступим сейчас, если вы ничего не имеете против этого.
-- Ровно ничего; я попрошу у вас только позволения передать ваши приказания краснокожим и канадцам в лодках таким способом, который не мог бы возбудить подозрения англичан, хотя бы они и услыхали мой голос.
-- Поступайте как заблагорассудится, -- сказал полковник, спускаясь в одну из пирог, -- теперь нас ничто не удерживает; канониры у своих орудий, я предпочел иметь их под рукой.
-- Действительно, это лучше.
Несмотря на непроницаемый мрак, царствовавший в эту минуту, Шарль, казалось, видел так же хорошо, как днем; он бросил взгляд вокруг себя и, подражая в совершенстве крику шакала, бросился в воду; краснокожие, ожидавшие только этого сигнала, тотчас последовали примеру охотника.
Не слышно было ни малейшего шума; на реке царствовала полная тишина, только изредка нарушаемая пронзительным криком совы, песца или бурого медведя.
Сурикэ плыл впереди, показывая дорогу и препятствия, которые надо было избежать; все было отлично устроено, чтобы не возбудить опасений неприятеля; действительно, англичане ничего не подозревали, тем более что крики животных раздавались вокруг них каждую ночь и они привыкли к ним.
Переправа вплавь продолжалась пять часов; правда, пришлось сделать большой крюк, чтобы не быть замеченным из фортов.
Возвышенность была такова, какою описал ее Шарль Лебо; полковник Бурламак сиял и приказал тотчас же приступить к работам.
Видя всех за делом, охотник простился с полковником, пожавшим ему руку, и вернулся в форт Онтарио, оставив в Освего Бесследного и Тареа.
Граф Меренвиль и его милиционеры не заставили себя ждать.
На этот раз предстояло трудное и опасное дело; надо было переправиться через реку и силой прервать сообщение между фортами Освего и Св. Георгия; день занимался, пловцов нельзя было не заметить, но переправа была невелика, и решено было направиться прямо к фортам.
Граф Меренвиль дал знак, и солдаты храбро пошли в воду; единственною возможною предосторожностью было сохранение глубокого молчания.
Как и в первый раз, Сурикэ плыл впереди, но не удалялся от графа, за которым наблюдал неотступно, зная, что граф плохо плавает. Меренвиль мог бы сесть в пирогу, но он желал дать пример своим милиционерам. В продолжение двух третей пути все шло благополучно, но по-
том граф начал утомляться; охотник, не спускавший глаз с графа, быстро подплыл к нему и принудил его опереться о свое плечо, что значительно помогло Меренвилю, уже изнемогавшему от усталости.
-- Оставьте меня, -- сказал Меренвиль, -- я утомляю вас и не в силах далее плыть, оставьте меня!
-- Что вы! -- энергично воскликнул Шарль. -- Мы спасемся или умрем вместе. Мужайтесь!
-- Мужества у меня довольно, но сил не хватает, -- отвечал Меренвиль.
-- Мужайтесь, -- снова повторил молодой человек, -- еще десять минут, и мы на берегу.
Но силы покидали графа, он дышал прерывисто, ничего не видел и не слышал. Еще несколько минут, и граф погиб бы.
-- Нет, ей-богу! Я спасу его во что бы то ни стало! -- вскричал молодой человек.
Он нырнул под графа и взвалил его к себе на плечи; совершенно машинально, инстинктивным движением граф, уже потерявший сознание, ухватился за длинные волосы охотника и держался за них с ужасающей энергией.
-- Ну, слава Богу! -- радостно сказал охотник. -- Он спасен. Я доплыву с ним так до Луисбурга.
Случай помог молодому человеку: голова графа находилась вне воды, сознание мало-помалу вернулось к нему. Он начал понимать происходившее вокруг него. Таким образом Меренвиль достиг противоположного берега.
Завязавшаяся со всех сторон перестрелка возвратила ему всю энергию, он вскочил на ноги.
-- Я вам обязан жизнью, -- сказал он тронутым голосом охотнику, -- я никогда не забуду этого, г-н Лебо, благодарю вас от имени моей жены и детей, без вас я утонул бы. -- Он пожал руку молодому человеку.
Битва разгорелась; англичане делали гигантские усилия, чтобы восстановить сообщение между фортами, прерванное канадцами.
Вдруг канадцы и краснокожие испустили радостный крик и удвоили рвение.
Река была покрыта пирогами, наполненными солдатами.
Главнокомандующий подошел с 1200 свежего войска.
В ту же самую минуту полковник Бурламак из двухзамаскированных батарей открыл внезапно ужасный и меткий огонь по фортам Освего и Св. Георгия.
Англичане остолбенели.
Было десять часов утра.
Англичане сознавали, что погибли, но исполняли свой долг как храбрецы, хотя понимали, что спасение невозможно и полное поражение только вопрос времени.