Мишель Белюмер был старый, опытный охотник, который в свое время пользовался громкой репутацией, вполне заслуженной им. Удалившись давно уже в Квебек на отдых, он приехал только ради Шарля Лебо, звавшего на помощь.
Вернувшись в пустыню, он был крайне удивлен, что его имя до сих пор еще не забыто и по-прежнему наводит панический страх на ирокезов.
Белюмер был крайне польщен постом, который предложил ему друг; зная хорошо, какое горячее участие принимает Шарль Лебо в дамах Меренвиль, особенно в Марте, он решил оправдать оказанное ему доверие, призвав всю ловкость и опытность своего военного искусства.
А знание и тактика его в этом отношении были необходимы. Сурикэ оставил ему слишком мало помощников, хотя в случае опасности он и мог рассчитывать на скорую помощь и был уверен, что на десять лье вокруг лагеря не было ни малейшего постороннего следа.
Но Белюмер был слишком опытен и слишком хорошо знал пустыню, чтобы довериться обманчивой тишине и безопасности.
Опытность научила его в самое покойное, по-видимому, время и при самом безопасном положении зорко следить за всем происходящим вокруг и быть готовым ко всевозможным случайностям.
-- Не доверяйся никогда, -- говорил он обыкновенно сквозь зубы -- окружающей тишине; это затишье -- предвестник бури.
И более всего было странно то, что он ни разу не ошибался в этом отношении.
Не желая беспокоить дам, он никогда не высказывал им своего мнения об их опасном положении; между тем отобрав более ловких двенадцать человек, отправил их караулить, обходя и осматривая окрестности лагеря, а трех оставил при себе, чтобы иметь возможность немедленно появиться там, где будет грозить опасность.
Ночь была совершенно темная; охотник велел потушить все огни, чтобы не привлечь чье-нибудь внимание.
Все было тихо и спокойно; так прошло более половины ночи; вдруг чуткий слух Белюмера был неприятно поражен резким криком голубой совы.
Это был условный знак его товарищей, извещавший о неожиданном открытии.
Этот ловко придуманный сигнал был понятен только им, оставаясь совершенно незамеченным другими, потому что голубая сова -- одна из тех, которые кричат всю ночь, особенно перед рассветом.
Белюмер готовился идти на зов.
Для опытных следопытов ночи не существует, они так же хорошо видят среди самого глубокого мрака, как днем; благодаря этой драгоценной способности они никогда не ошибутся дорогой и найдут друг друга где бы то ни было.
Раздался второй крик, много ближе прежнего.
Белюмер дал знак товарищам, и все четверо, растянувшись как змеи, поползли без малейшего шума, очень быстро в ту сторону, откуда был сигнал.
Добравшись до чащи столетних гигантов красного дерева, они поднялись и засели, спрятавшись.
Едва они сели с палкой в руках, потому что до последней крайности они не хотели прибегать к огнестрельному оружию, как увидали трех человек, идущих по-индейски, гуськом, на очень близком расстоянии один от другого и озираясь во все стороны.
Не успели еще шпионы поравняться с сидящими в засаде, как три удара, быстрее молнии и сильнее тяжелого молота, разбили им головы.
Они свалились не крикнув; охотники подняли трупы, взвалили на плечи и, отойдя немного в сторону, бросили их в чащу леса; шпионы были ирокезы, по крайней мере, судя по костюму; осмотрев трупы, охотники вернулись к тому месту, откуда вышли шпионы, и заняли его, став также один за другим. Но почти одновременно с ними из-за деревьев явилась высокая фигура индейца, став перед самым лицом Белюмера.
-- Что это за шум был сейчас? -- спросил он на наречии ирокезов.
Белюмер, зная этот язык, как родной, отвечал, не шевелясь:
-- Я запнулся за лиану, упал, вот и все.
Они говорили шепотом, и ошибиться в голосе было легко.
-- Отлично, брат мой, будь внимательнее, чтобы не падать больше.
-- Постараюсь, -- коротко ответил охотник.
Ирокез повернулся, чтобы идти обратно, но моментально все четверо бросились на него, схватили за горло, повалили и, связав, закутали в одеяло.
Это нападение было так неожиданно, так быстро, что ирокез, он же и вождь, ничего не понимавший, не успел опомниться, как ему заткнули рот, не дав произнести ни слова.
Расправившись с четверыми, охотники успокоились, думая, что им уже больше не придется иметь дела с ирокезами; неприятеля было не видно и не слышно, по всей вероятности, четверо были шпионы, посланные подсмотреть, что делается в лагере и хорошо ли он защищен.
Но Белюмер, зная хорошо нравы и привычки краснокожих, нисколько не радовался неожиданно удачной расправе с ирокезами; он чувствовал, что ему предстоит еще много работы и не больше как через час он встретится с неприятелем; он предвидел, что неприятель, не дождавшись возвращения шпионов, которые должны доставить необходимые сведения, не рискнет идти прямо на лагерь, а если и пойдет, то выждет известное время.
Приказав отвести пленника в шалаш, служивший ему квартирой, Белюмер пошел вслед за ним; он сам освободил его, развязал его, вынул платок изо рта и пригласил сесть рядом с собой.
-- Ну, -- спросил охотник, зло смеясь, -- кто это к нам попался? Если не ошибаюсь, мы, кажется, немного знакомы.
Индеец стоял неподвижно, как будто ничего не слыхал.
-- Отлично! Вы все тот же, господин вождь, -- продолжал "^иронической улыбкой охотник, -- вы, как девушки вашей страны, говорите только по приказанию, я знаю вас давно и хорошо, господин вождь, я сумею заставить вас говорить лучше всякой старухи; пока выпейте этот рог водки, она приведет вас в чувство.
И он подал ему рог буйвола, до половины наполненный водкой.
Глаза воина ирокеза незаметно сверкнули, он взял рог и разом опорожнил его.
-- Как вы находите ее, друг Серый Медведь?
-- Отлично, -- отвечал индеец, которому водка развязала язык, -- что хочет Белюмер от своего брата?
-- Поболтать несколько минут о делах.
-- Серый Медведь -- вождь, -- сказал важно индеец.
-- Так и быть должно, Серый Медведь -- великий вождь и любит водку.
-- Водка -- молоко индейцев, -- ответил пленник.
-- Да, если бы вам дать волю, вы пили бы его и днем, и ночью, -- сказал, смеясь, охотник, -- но если вы так любите ее, пейте еще, это вас оживит.
И он подал снова рог, на этот раз уже полный. Индеец не заставил себя просить, он взял его и, как в первый раз, не отнимая от губ, выпил до дна.
-- Ловко пьет, должно быть, у этого черта горло луженое, -- тихо говорил охотник.
-- Скажите, -- продолжал он, обращаясь к ирокезу, -- зачем вы пришли сюда и каким образом? Если скажете, получите еще рог водки.
Серый Медведь уже и так опьянел от выпитого, мысли его начали путаться, в голове шумело, он не сознавал, что с ним делается, и не мог вспомнить, откуда и зачем он пришел.
-- Это не трудно сказать, -- начал вождь, уже заплетая языком, -- если вы желаете знать, я вам скажу, но с условием, если вы мне еще дадите водки.
-- Обещаю, вы знаете, что данное слово я всегда держу.
-- Отлично, я знаю; я не заставлю вас дожидаться, это недолго, я не думаю, чтобы это интересовало вас.
-- Говорите, это мое дело.
-- Верно, это не мое дело, но я вождь, мой язык не лжет.
-- Знаю, говорите, мои уши открыты.
-- Отлично, слушайте: месяц тому назад один великий бледнолицый вождь, француз, приехал к нашему вождю с богатыми подарками; за несколько дней до приезда этого вождя приезжал другой француз, предупредив о приезде второго, первый уехал с Нигамоном для грабежа на французской границе по берегам Матери вод; а великий белый вождь, отправляясь в колонию, купленную янки у голландцев, хотел взять мое племя к себе в конвой для охраны.
-- Вы говорите про Новую Англию или Нью-Йорк?
-- Да мне все равно; мне кажется, что этот великий вождь хочет превратиться в янки и не любит свою нацию.
-- Дальше, -- сухо заметил Белюмер.
-- Проходя один девственный лес, лежащий на расстоянии трех дней ходьбы отсюда, мы нашли труп первого француза. Великий вождь был страшно рассержен, топал ногами и что-то громко кричал на своем языке, которого мы не понимаем; у мертвого во всех карманах было золото; вождь взял его и роздал нам, говоря, что он не хочет уже идти к янки, а вернется к французам, чтобы догнать Нигамона, и он свернул в эту сторону, где, как он сообщил нам, хотел поговорить со своими охотниками, ехавшими с ним в одном направлении.
-- И вы послушались его?
-- Он был щедр и давал водку.
-- Вот убедительный аргумент; за водку они продадут черту душу, если только она не принадлежит уже ему со дня рождения. Когда же вы отыскали лагерь, -- спросил он Серого Медведя.
-- Только сегодня, при закате солнца.
-- Отлично, это все?
-- Да, я все сказал; а водки?
-- Еще вопрос -- вас много?
-- Да, достаточно.
-- Сколько же?
-- Двадцать пять.
-- Отлично, а великий белый вождь?
-- С ним трое очень послушных людей; они отлично вооружены и с топорами за поясом.
-- Отлично, это матросы, у графа Витре есть фрегат; 25 и 4 будет 29, 5 отбросить, останется 24, это еще много больше пятнадцати, но мы посмотрим, черт не всегда им покровительствует.
-- Что говорит мой брат Серому Медведю?
-- Ничего интересного для вас, вождь.
-- А водки?
-- Вот это другое дело, -- сказал канадец.
Белюмер встал, выбрал самый большой рог и, наполнив его до краев, подал вождю ирокезов, который пил по-прежнему без передышки.
Дотянув до дна, он вместе с рогом растянулся и тотчас же заснул, как мертвый.
-- Он проспит по крайней мере сутки, -- сказал охотник, -- нужно только его получше спрятать, он пригодится еще; а мы тем временем примем предосторожности: вы, Маленький Жан, отправляйтесь тотчас же, не медля ни минуты, к Сурикэ и предупредите его о том, что случилось и что нам нужна немедленная помощь.
-- Я скоро вернусь, не беспокойтесь.
-- Ступайте, желаю успеха.
Маленький Жан тотчас же выехал из лагеря, а Белюмер с остальными товарищами перенесли Серого Медведя в глубокую яму, откуда он не мог выбраться сам и где его невозможно было найти незнающему.
Оставив его в яме, Белюмер тотчас же рассказал товарищам обо всем, что узнал, и просил их удвоить бдительность.
Он хотел также предупредить дам об угрожавшем нападении, но, обдумав, решил оставить их в полном неведении, не желая прежде времени беспокоить, тем более, что это нападение могло не состояться; его люди были настороже, помощь не замедлит, может быть, даже предупредить нападение, если только ирокезы действительно думают нападать.
В силу этих, а может быть, многих других причин, которые не желал высказывать старый охотник, он не хотел пугать напрасно дам, которых должен был защищать.
В то время как Белюмер приготовился храбро отразить грозившее нападение ирокезов, Сурикэ, уже расставшись с товарищами, задумчиво возвращался в лагерь.
Шарль Лебо был настоящий сын XVIII века, но вместе с тем он был слишком развит и умен, чтобы разделять мысли и верования той эпохи. Я не хочу совсем этим сказать, что мы, сыны гигантов, победивших целый мир, были бы избавлены от этих глупых сказок нянек и идиотских суеверий, нет, нисколько.
Как бы там ни было, Шарль Лебо в первый раз еще был очень скучен, его томило какое-то мрачное, неопределенное предчувствие.
-- О! -- говорил молодой человек, спеша к лагерю. -- Как это глупо! Мое сердце болит, мне скучно, как изнеженной даме, страдающей нервными припадками. Со мной никогда еще ничего подобного не бывало!.. Но это состояние ненормально -- должна же быть какая-нибудь причина? Я не знаю ее, но все-таки беспокоюсь...
Разговаривая таким образом шепотом, охотник незаметно подошел близко к лагерю.
На расстоянии двух выстрелов от лагеря он остановился.
Шарль Лебо был вполне уверен в предусмотрительности и опытности своего друга, которому доверил дам, он знал его лучше, чем кто-либо, живя вместе несколько лет, он мог изучить его, его характер, привычки настолько, что, доверив ему даже такой серьезный пост, был покоен в том отношении, что никакой ошибки или неосторожности произойти не может. Смелый до дерзости при известных условиях, Белюмер никогда не рисковал, не будучи уверен в себе и своих силах.
Остановясь около лагеря, молодой человек не хотел показываться Белюмеру, пока тот не позовет на помощь; поступая иначе, он мог сильно оскорбить своего старого друга, что никогда бы он не простил себе.
Осмотрев бегло местность, Шарль Лебо послал несколько человек на разведку подальше, а сам остался на месте.
Холод был ужасный; охотник быстро ходил, чтобы согреться.
На восточном горизонте показалась уже светлая полоска -- предвестница рассвета, ночь прошла, мрак был не так густ.
Пернатое население леса стало понемногу просыпаться, чувствуя приближение дня, лес оживал, наполняясь утренним шумом.
Охотник, продолжая по-прежнему ходить взад и вперед на небольшом расстоянии, неожиданно натолкнулся на посланного к ним Маленького Жана.
Охотники Сурикэ, зная хорошо в чем дело, не позволили посланному уйти, не переговорив лично с вождем.
Посланному именно этого и нужно было; расспросив,
где Сурикэ, он поспешил к нему, обрадованный, что нашел так скоро того, которого хотел так далеко идти искать.
-- А, это вы, Маленький Жан? -- спросил удивленный охотник. -- Что вы тут делаете, осматриваете местность?
-- Нет, я послан к вам Белюмером.
-- Ого! Какого черта ему от меня нужно? -- рассмеялся Шарль Лебо.
-- Он послал просить вашей помощи.
-- Помощи! -- вскричал, бледнея, охотник. -- Разве грозит опасность?
-- Вы сами увидите, друг Сурикэ, -- возразил Маленький Жан.
-- Да не бойтесь, говорите все, не скрывайте, я должен все знать.
Маленький Жан, не заставляя повторять вопроса, рассказал все, что случилось в лагере и что сделал Белюмер.
-- Он постоянно преувеличивает, -- сказал, смеясь, Сурикэ. -- Неприятель уже потерял пятерых, следовательно, осталось 24, нас же 32, вас шестнадцать, да у меня 15 человек, а этого вполне достаточно, чтобы дать хороший урок ирокезам; а вы, мой друг, поезжайте скорее к нашим товарищам, они, вероятно, уже возвращаются теперь домой, и зовите их с собой, понимаете, друг Жан.
-- Я остальным вождям скажу то же, что говорил вам, Сурикэ.
-- Конечно, мой друг, попросите их поспешить, следует проучить ирокезов и отбить у них охоту надоедать нам; побьем раз хорошо, так будет покойней.
-- Да, особенно, если вы их убьете.
-- Как! Вы здесь еще?
-- Иду! До скорого свидания!
-- Оказывается, то, что я считал болезнью, было просто -- предчувствие; это странная способность, которой мы обладаем, сами того не сознавая... Чего ради я начинаю философствовать в такой ужасный холод, ожидая каждую минуту встречи с неприятелем... но это все равно, теперь я вижу, что это было предчувствие, о котором я могу теперь говорить и рассуждать с философской точки зрения.
Счастливый тем, что сумел определить свое грустное настроение, он захохотал как сумасшедший.
Мы говорили уже, что много было еще детского в этом замечательном человеке, оригинальный и самобытный характер которого представлял странную смесь самых разнообразных и причудливых чувств.
Сурикэ собрал товарищей и направился к лагерю, но и. на этот раз не показался Белюмеру, и он остановился на расстоянии пистолетного выстрела.
Остановившись, он отправил своих людей на розыски. А сам, приняв все необходимые предосторожности, стал; ждать, когда придет ему время действовать.
Пока он хотел предоставить старому другу полную свободу действий, зная хорошо, что он ничем не скомпрометирует себя.
Кроме того, Шарль Лебо совершенно основательно думал, что нужно не нападать, а, выждав удобную минуту, неожиданно появиться с тылу и, отрезав пути отступления неприятелю, поставить его таким образом между двух огней.
Это был очень простой и в то же время очень практичный план. Нужно было только хорошо его выполнить.
Шарль Лебо решил строго держаться созданного им плана, как только завидит нападение.
Ирокезы не медлили; гордые и зверски жестокие, они, узнав об исчезновении своих шпионов, готовы были скорее броситься вперед на верную гибель, чем уйти обратно, не пролив капли крови своего врага.
День уже наступил.
Вставшее в тумане солнце предвещало большую грозу, которую ожидали еще с вечера.
Наконец явился один из ходивших выслеживать неприятеля и сообщил, что ирокезы продвигаются к лагерю крайне осторожно.
Шарль Лебо тотчас же отправился в указанное место, чтобы издали следить за ходом врага, стараясь при этом остаться незамеченным.
Ирокезы шли гуськом, внимательно осматривая кустарники и чащу леса; но видно было, что они шли не обыкновенной твердой походкой, а какой-то нерешительной, несмелой.
Не было сомнения, что они подчинялись только влиянию графа Витре; дай он им свободу, они охотнее вернулись бы назад, чем идти приступом на неприятеля, который не обещал ничего хорошего.
По временам они приостанавливались, прислушиваясь, а где деревья были гуще, тесно сдвигались, образуя сплошной ряд.
Они наткнулись на трупы своих товарищей, посланных шпионами в лагерь, которых так безжалостно оскальпировали охотники гуроны, и опять приостановились.
В эту минуту раздался залп, почти в упор, и повалил нескольких ирокезов.
Краснокожие, надеясь напасть на врага неожиданно, были страшно взбешены такой встречей и бросились вперед с громким воинственным криком, на который дружно отозвались гуроны.
Между тем граф Витре, предоставив ирокезам полную свободу драться и мстить, пробрался со своими матросами с другой стороны в лагерь.
Белюмер, уходя, оставил пять лучших охотников около палатки дам.
-- Вперед, нет пощады врагам! -- вскричал граф Витре, потрясая шпагой.
Матросы кинулись за своим начальником.
Схватка была жестокая, их было четверо против пяти таких же смелых и сильных, решившихся ни перед чем не отступать.
Они дрались беспощадно с невыразимым бешенством. Один матрос уже был убит; другой сильно ранен, третий получил легкую царапину.
Из защищавших палатку было двое убито, трое ранено.
Между тем шум с поля битвы стал приближаться, становясь ясней.
Сурикэ напал на ирокезов с тылу и гнал их вперед, прицеливаясь в спину.
Когда отступление было отрезано, ирокезы, против воли, попали в лагерь, спасаясь и ища выхода.
Победители и побежденные, перепутавшись, шли вместе.
В эту минуту дверь палатки откинулась, и на пороге появилась женщина, держа в каждой руке по пистолету; опустив за собой дверь, она с решительным, вызывающим видом встала, загораживая собой вход в палатку.
Эта женщина была Свет Лесов.
Она походила на львицу.
Ее большие черные глаза сверкали как молнии, бледное лицо дышало непримиримой ненавистью, рот слегка раскрылся от дикой улыбки, а длинные чудные волосы, рассыпавшись по плечам, закрывали ее, как плащом.
Появление ее сперва сильно изумило и даже испугало своей неожиданностью графа, но он быстро оправился, вынул пистолет из-за пояса и, прицеливаясь в нее, сказал невозмутимо глухим голосом:
-- Дорогу!
-- Стреляй, низкий убийца, -- отвечала с презрением Свет Лесов.
-- В последний раз -- дорогу! -- сердито вскричал граф, топая ногами.
-- Вот мой ответ, -- дьявольски захохотала женщина. Вытянув быстро пистолеты, она спустила курки. Граф упал, но, падая, он успел еще выстрелить в нее, хотя и промахнулся.
Все это произошло так быстро, что никто не успел помешать их поединку.
Когда граф уже лежал, прибежали охотники под предводительством Мрачного Взгляда, а за ними Тареа, Бесследный и другие воины.
Окруженные со всех сторон, ирокезы попали все до одного в руки неприятеля, ни одному не удалось бежать, хотя правда, что из 30 человек, составлявших их партию до атаки, осталось только двенадцать, и все более или менее раненые.
Да, невидимые зрители сражения, происходившего перед палаткой, выказали удивительное мужество и хладнокровие.
Они не только не испугались, но ни разу не вскрикнули.
Они держали себя, как настоящие жительницы пограничной местности.
Свет Лесов, заслышав голос графа около палатки, вся вздрогнула, в ней снова проснулась вся ненависть к нему; ни слова не говоря остальным дамам, она схватила бывшие тут, вероятно, забытые Сурикэ, пистолеты, не помня себя от злобы и жажды мести, выскочила, повторяя: "Смерть животному, смерть ехидне, я убью тебя, презренный".
И она действительно выполнила свое намерение.
Остальное известно.
Явившись, Сурикэ стал распоряжаться.
Он отдал приказание немедленно расстрелять ирокезов; выпустить их живыми было бы глупо: через несколько дней они вернулись бы в сопровождении большой толпы, чтобы отомстить за убитых; безопасность дам требовала этой быстрой расправы с ними. Все хорошо понимали и были довольны распорядительностью вождя.
Гуроны, оскальпировав раньше убитых, ожидали с нетерпением последних.
Сурикэ, исполнив свой долг, который возмущал его, как всякое кровопролитие, подошел к графу Витре и велел его поднять.
Свет Лесов не убила своего врага; обе ее пули, разорвав ткани мускулов, не задели ни одного внутреннего органа, и обморок его был просто от сильной потери крови.
Раненый был приведен в чувство.
Открыв глаза, он иронически улыбнулся.
-- Зачем лечить мои раны, -- сказал он, -- убейте меня поскорей, и делу конец.
Сурикэ покачал головой.
-- Мы не убьем вас, -- холодно ответил он.
-- А, понимаю, вы не убьете меня, чтобы насладиться моими пытками, чтобы мучить меня? -- возразил он, задыхаясь от бешенства.
-- Нет, милостивый государь.
-- Что же вы хотите со мной сделать? -- удивился граф.
-- Ничего.
-- Но тогда?
-- Вы свободны.
-- Вы меня освобождаете или, вернее, даете свободу?
-- Да, милостивый государь, -- спокойно ответил охотник.
-- Берегитесь, сударь.
-- Чего?
-- Я вам прямо говорю, как только выздоровею, я найду вас.
-- Сомневаюсь.
-- Вы даете мне свободу, зная, что я буду непременно мстить вам?
-- Да.
Наступило короткое молчание.
-- В таком случае, должны быть причины такого снисхождения ко мне с вашей стороны.
-- Да, есть, и очень уважительные.
-- О, я не сомневался, что за этим наружным великодушием скрывается какая-нибудь измена.
-- Ошибаетесь, милостивый государь, вам возвратят ваше оружие, и вы уйдете, и никто не станет следить за вами.
-- Но что заставляет вас так поступать?
-- Я вам сказал -- уважительные причины.
-- Что это за причины?
-- Вы желаете знать?
-- Да, милостивый государь, я этого требую, если только имею на это право, -- добавил он с той же иронической улыбкой.
-- Извольте, ваше желание будет исполнено. Есть люди, до которых не смеет пальцем коснуться ни один порядочный человек, потому что они составляют собственность палача, вы, милостивый государь, из числа их, мы не унизимся до того, чтобы присвоить себе право палача, благодаря только этому вы уйдете отсюда целы и невредимы.
-- О, негодяй! -- вскричал граф, сверкая глазами. -- Я отомщу, клянусь, я отомщу!..
-- Позвольте дать совет?
-- Совет? -- с презрением спросил граф, но тотчас же оправился. -- Что это за совет?
-- Если я встречу вас еще раз на своей дороге, это будет уже последний, -- сказал холодно Шарль Лебо.
-- Вы убьете меня? -- зло рассмеялся граф.
-- Нет, милостивый государь, я отдам вас краснокожим; послушайте меня, присоединитесь лучше к вашим друзьям англичанам, как это вы желали сделать, измена завершит вашу постыдную эпопею.
Граф опустил голову, стыд и бессильная злоба не давали ему говорить.
-- Довольно, если я свободен, отпустите меня.
-- Я не держу вас, напротив, вы даже можете взять с собой двух матросов, ваших помощников во всех подлостях.
Граф встал; ему подали оружие, и он среди общего молчания вышел из лагеря в сопровождении дух матросов.
-- Вы поступили великолепно, -- сказал Мрачный Взгляд, когда граф скрылся вдали, -- я восхищаюсь вами, но вы сделали ошибку.
-- Может быть, -- отвечал, улыбаясь Сурикэ, -- пусть судит Бог.
-- Аминь, -- рассмеялся в ответ Бесследный.
-- А Серый Медведь? Что вы с ним будете делать, -- спросил Тареа, заранее радуясь новому скальпу.
-- Серый Медведь пьяница, но он оказал большую услугу в этом деле, я освобожу его, когда он будет не опасен нам.
-- У Серого Медведя прелестные волосы, -- сказал, вздыхая, вождь.
Сурикэ весело рассмеялся над ним.