Дон Грегорио Перальта чрезвычайно торопился уехать из Сен-Луи; если б это зависело от него одного, он бы в тот же вечер возвратился в Новый Орлеан.
К несчастью, это было невозможно, и нечего было думать об этом; хотя с коммерческой точки зрения на реке господствовала необыкновенная деятельность и сообщение между Сен-Луи и Новым Орлеаном было ежедневное, тем не менее с путешественниками и туристами было совсем другое: чтоб не обречь себя на скуку, неудобство и медленное плавание нагруженных товаром торговых судов, шедших вниз по Миссури, приходилось ждать отплытия парохода, который перевозил каждый понедельник пассажиров в Новый Орлеан.
Дон Грегорио Перальта прибыл в Сен-Луи во вторник, так что ему предстояло ждать почти целую неделю. Он охотно покорился необходимости, тем более что, по его мнению, дону Луису нечего было опасаться своего прежнего господина; положение было вполне определенное; притом, в случае надобности, он найдет деятельную поддержку в местных властях, всегда готовых противостоять всякой ловушке, всякому насилию со стороны мистера Жозуа Левиса.
Плантатор, казалось, вполне примирился с потерей своего так называемого раба; дело это наделало много шуму, его везде осуждали, но со времени его неудавшегося ходатайства у губернатора и в суде он поселился опять дома и не подавал даже признаков жизни.
Дон Грегорио чувствовал себя слишком обязанным маршалу, который в деле освобождения дона Луиса де Пребуа-Крансе выказал столько преданности и деликатности, чтобы не иметь к нему полнейшего доверия и не открыть ему со всеми подробностями причины своего путешествия в Соединенные Штаты и всего, что произошло с ним в Новом Орлеане.
Однажды, когда они болтали после завтрака, положив локти на стол и наслаждаясь превосходным кофе и гаванскими сигарами, разговор стал принимать все и более интимный характер и наконец перешел на очень интересную тему.
-- Так вы знаете, милостивый государь, этого знаменитого жителя лесов, которого краснокожие и охотники прозвали Искателем следов?
-- Да, я хорошо знаю его; мы большие друзья вот уже двадцать пять лет; я говорил вам, что отец дона Луиса был его молочный брат...
-- Да, -- перебил его маршал, -- вы рассказывали мне эту интересную историю. Надо сознаться, что этот Валентин Гиллуа странный человек! Он и его друг индеец Курумилла пользуются громадной известностью на протяжении всех лугов, где их одинаково уважают и белые охотники, и краснокожие.
-- Разве вы их знаете?
-- Да кто же не знает Валентина Гиллуа и Курумиллу? -- вскричал маршал. -- Они обладают несметными богатствами; у богатейшего банкира в Сен-Луи они имеют на текущем счету два миллиона долларов, а он не единственный их банкир. Я несколько раз видел этих двух замечательных людей, я имею даже честь считаться их другом. Они оказали нам немало услуг в наших стычках с краснокожими; мы не знали бы, как и выпутаться из этих стычек, если б Валентину Гиллуа не удалось, благодаря его влиянию на индейцев, устранить все препятствия к миролюбивой сделке.
-- Я очень рад слышать это.
-- О, эти два человека чрезвычайно любимы в Ceн-Луи; когда станет известно, что очаровательный молодой человек, которого нам удалось освободить, почти их приемный сын, у него найдется столько защитников в народе, что мистеру Жозуа Левису лучше заблаговременно отказаться от своих замыслов.
-- Будьте уверены, что первым моим долгом при свидании с другом моим Валентином будет сообщить ему, как доброжелательно к нему здесь относятся.
-- Разве вы рассчитываете скоро с ним увидеться?
-- Конечно, -- возразил дон Грегорио, улыбаясь, -- как только я покончу с некоторыми делами в Новом Орлеане, а это будет очень скоро, я отправлюсь к нему.
-- Так вы знаете, где найти их?
-- Знаю, мы назначили друг другу место для свидания.
-- Не будет нескромностью с моей стороны спросить, где назначено это свидание?
-- Нисколько, потому что я уверен, что единственно ваше участие ко мне заставляет вас предложить этот вопрос.
-- Вы вполне поняли меня, милостивый государь.
-- Мы встретимся в Скалистых горах, в месте, называемом Воладеро Серого Медведя.
-- Гм, -- засмеялся маршал, -- вот истинно индейское свидание; разве вам знакома эта местность?
-- Мне! Как же мне знать ее, когда я ни разу не был на лугах.
-- Ах, черт возьми! Да каким же образом вы доберетесь? Ведь там нет ни железных дорог, ни пароходов, ни дилижансов!
-- Очень может быть, -- ответил дон Грегорио, -- но я думаю нанять нескольких лесных жителей, которые укажут мне место. Они ведь должны его знать?
-- По крайней мере некоторые из них, хотя Скалистые горы еще мало посещаются и малоизвестны. А сколько людей вы думаете нанять?
-- С сотню.
-- Не больше? Да ведь это будет вам стоить сумасшедших денег.
-- Что же делать! Ведь вы знаете, какую экспедицию предпринял Валентин, она очень трудна и опасна. Я его уж давно не видел и не знаю, в каком положении найду его. Может быть, он остановился за неимением достаточных сил, тогда я приведу ему подкрепление.
-- Вы правы, сеньор, ваша мысль превосходна. Так вы наберете лесное войско?
-- Да, по приезде в Новый Орлеан это будет первой моей обязанностью.
-- Почему же непременно в Новый Орлеан?
-- Черт возьми! Я думаю, что в таком большом городе мне легче будет скоро обделать свое дело, чем в маленьком и неторговом.
-- Как Сен-Луи, например?
-- Как Сен-Луи, если хотите.
-- Ну, так знайте же, милостивый государь, что вы заблуждаетесь самым опасным образом.
-- Я?
-- Вы, милостивый государь. Соблаговолите выслушать меня.
-- С большим удовольствием.
-- Знаете ли, что вы найдете в Новом Орлеане?
-- По всей вероятности, людей, которых ищу.
-- Ничуть не бывало. Вы найдете людей с мешками и веревками, пиратов худшего сорта. В них, слава Богу, недостатка нет; их даже чересчур уже много, но зато ни одного лесного жителя и ни одного охотника.
-- Да почему же?
-- Очень просто: их там и нет. Местные жители никогда не рискуют заходить вовнутрь цивилизованной страны, разве уж крайность придет; они ходят только в пограничные города, чтоб торговать, то есть продавать меха и шкуры и покупать необходимую провизию.
-- В самом деле, это очень вероятно.
-- Да, конечно, это так.
-- Так вы думаете, что я могу и здесь набрать нужных мне людей?
-- Я уверен, что можете; положим, что вам понадобится на это немало времени: сто человек, таких, как вам нужно, то есть честных, верных и отважных, не так-то легко найти; вы провозитесь несколько дней. Но вам стоит только сказать, что вы поведете их на помощь Валентину Гиллуа, и они с радостью пойдут.
-- Так вы согласны помочь мне еще и в этом деле?
-- Разумеется, я очень рад. Мы примемся за дело, когда вам будет угодно.
-- Я к вашим услугам.
-- Хорошо, но прежде условимся как следует, чтобы избегнуть всякого недоразумения. Вы думаете возвратиться в Новый Орлеан?
-- Я должен непременно.
-- Так вот что мы сделаем: мы воспользуемся несколькими днями, которые вы еще проведете здесь, чтоб набрать как можно больше людей. Вы знаете условия найма?
-- Не имею ни малейшего понятия, я буду очень благодарен вам, если вы мне их сообщите.
-- Так слушайте: сто долларов в месяц и двести долларов вперед, если их нанимают на три месяца. Только так как вы ищете людей избранных, то я бы советовал вам не скупиться и дать даже больше, если только возможно.
-- Ну, за этим дело не станет! Я назначу по сто пятьдесят долларов в месяц и триста вперед; кроме того еще премию в сто долларов каждому по окончании экспедиции. Нанять их надо на три месяца, и хоть бы экспедиция окончилась раньше срока, они все-таки получат и жалованье, и награду.
-- Условия очень хороши, и за такое жалованье нечего сомневаться, что я достану подходящих людей; только предупреждаю вас, что это обойдется очень дорого. Судите сами: это составит сумму в пятьдесят пять тысяч долларов.
-- Э, не все ли равно, какая сумма! Главное, удалось бы дело! Дон Луис, Валентин Гиллуа и я -- все мы богаты.
-- Отлично. В таком случае вам нечего возвращаться. Когда люди будут наняты, я укажу им место, где вы их встретите.
-- Право, мне совестно: вы так добры!
-- Э, полноте! Я только стараюсь быть вам полезен, не больше. Мне так горячо рекомендовали вас, что я считаю приятною обязанностью служить вам.
-- Надо бы так устроить, чтобы наша встреча произошла вблизи того места, куда нам надо отправиться.
-- Или по крайней мере не слишком далеко. Я знаю только одно такое место.
-- Какое?
-- Торговая контора в штате Минозота, где вам легко будет также пополнить ваше войско, в случае если это нам здесь не удастся.
-- Как называется эта контора?
-- Форт-Снеллинг. Это маленький городок, еще наполовину индейский, где производится деятельная торговля мехами, он находится в самом центре поселений краснокожих, на границе области Высоких трав. Он всего в пятидесяти милях от Скалистых гор и недалеко от Красной реки.
-- Браво! Место выбрано как нельзя удачнее. Но как мне попасть туда из Нового Орлеана?
-- Ничего нет легче! Сообщение там превосходное! По железной дороге и на пароходе вы доедете почти до самого Форт-Снеллинга. Вы могли бы опять сюда приехать и отсюда уже отправиться, но это было бы гораздо дольше, а вы торопитесь.
-- Ужасно тороплюсь! Так я вам дам теперь чек в шестьдесят тысяч пиастров на моих банкиров в Новом Орлеане, господ Артура Вильсона, Рокетта и Блондо; этот чек подпишет мой друг, чилийский консул, и мы сейчас же примемся за набор людей.
-- Хорошо, это золото в слитках. Но зачем же шестьдесят тысяч долларов? Мне кажется, что это слишком много!
-- Ничуть! Ведь надо еще каждого снабдить лошадью. Вы им дадите сейчас же по пятидесяти долларов на первые издержки.
-- Отлично! Как вы щедро распоряжаетесь! При такой щедрости удаются самые трудные дела. Вот вам бумага, перо и чернила. Пишите!
Дон Грегорио написал и передал перо консулу, который присутствовал при этом разговоре, не произнося ни слова, и тот подписался, не заставив долго просить себя.
-- Ну, вот и готово! -- воскликнул маршал, пряча чек в свой бумажник, -- теперь мы пойдем к банкиру, затем станем бродить по конторам. В это время как раз приходят охотники запасаться провизией на зиму; я уверен, что мы еще сегодня успеем набрать нескольких.
Все поднялись.
-- Не забудьте, господин консул, -- сказал маршал, -- что сегодня ровно в шесть часов мы обедаем все вместе и затем отправляемся в оперу слушать "Puritani".
-- Как же, я постараюсь не опоздать, -- ответил консул.
-- Если увидите дона Луиса, не забудьте, пожалуйста, напомнить ему о моем приглашении.
-- Постараюсь.
Все трое вышли, простились, консул повернул направо, а маршал и дон Грегорио -- налево.
-- Что случилось с нашим освобожденным? -- сказал, смеясь, маршал, обращаясь дорогой к дону Грегорио. -- Он должен был сегодня завтракать с нами и не пришел.
-- Он очень рано куда-то отправился. Когда я встал, слуга передал мне записку от него, в которой он сообщает, что ему необходимо уйти, и просит меня не беспокоиться и извиниться за него перед вами.
-- Ему следовало бы остерегаться, -- ответил маршал, -- он имеет дело с подлецом, который будет пользоваться всяким удобным случаем, чтоб навредить ему.
-- О, что касается этого, я ничуть не беспокоюсь: хотя он кажется таким молодым, он постоит за себя; его отец, который обожал его, дал ему воспитание настоящего лесного жителя; он одарен недюжинной силой, замечательной ловкостью в телесных упражнениях и владеет оружием в совершенстве. Я видел, какие необыкновенные штуки он выделывал, сидя на лошади. Притом еще он обладает львиной храбростью и хладнокровием, которое ему никогда не изменяет. Если бы Жозуа Левис напал на него, он встретил бы сильный отпор.
-- Если так, тем лучше! Впрочем, я уже видел его раз в деле и, признаюсь, был поражен. Он руководил этим возмущением негров с замечательным умением и хладнокровием. Без нашего вмешательства плантатору бы несдобровать. Право, я не был бы недоволен, если бы он его хорошенько проучил.
-- Я боюсь, что он намеревается это сделать: он ужасно злопамятен и, наверное, захочет отомстить ему, прежде чем уедет из Сен-Луи.
-- Это очень естественно: ему есть за что мстить. Но вот мы уже подошли к конторе. Войдем.
Этот банкир торговал также мехами. Он принял обоих посетителей очень хорошо, охотно разменял чек и, когда узнал, что нужно дону Грегорио, обязательно предложил свои услуги.
-- У меня, кстати, есть в конторе несколько луговых охотников, которые пришли менять меха, -- сказал он. -- Если хотите повидаться с ними, я вас провожу Может быть, они согласятся.
Посетители приняли приглашение. Банкир повел их в свою контору; там была целая толпа; маршал отличил в ней с двадцать лесных охотников, которые своим диким видом и странной одеждой резко выдавались между другими.
-- А знаете вы этих людей? -- спросил маршал у банкира.
-- Еще бы! Я уж несколько лет с ними ведаюсь и вполне могу отвечать за их честность, вы совершенно спокойно можете их нанять, конечно, если они согласятся. Хотите, я поговорю с ними?
-- Я буду вам очень благодарен, -- ответил дон Грегорио.
-- Эй! Том Трик! -- закричал банкир. -- Подите-ка сюда, дружище! Вам хотят предложить кое-что.
-- К вашим услугам, мистер Гри-Уиль, -- ответил, приближаясь, охотник.
В нескольких словах ему объяснили, в чем дело.
Охотник призадумался на минуту, но скоро обернулся к тому месту, где сидели его товарищи, и, возвысив голос, закричал им:
-- Эй, вы! Идите сюда! Я расскажу вам новость.
Охотники протиснулись сквозь толпу и приблизились.
Это были все люди сильные, энергичные и в самом цветущем возрасте.
-- В чем дело? -- спросил один из них с глубоким поклоном.
-- Вот что: по-видимому, Валентин Гиллуа, Искатель следов, предпринял экспедицию в Скалистых горах около Воладеро Серого Медведя, между рекой Ветром и...
-- Красной? Знаю, -- ответил другой.
-- Ну, так теперь наш друг стеснен там и призывает нас на помощь.
-- Да уверен ли ты, что это правда?
-- Правда, Джонсон, правда.
-- Так, значит, надо идти.
-- Ты думаешь?
-- Мы все так думаем! -- закричали в один голос охотники.
-- Не можем мы оставить в беде человека, который оказал нам столько услуг, -- прибавил Джонсон.
-- Вот этому господину, -- представил Том Трик дона Грегорио, -- он поручил набрать и привести к нему сто храбрецов.
-- На нас можете рассчитывать, -- ответил Джонсон, -- а остальные скоро найдутся.
-- Нанимают на три месяца, сто пятьдесят долларов в месяц жалования, пятьдесят долларов подъемных; триста вперед и сто наградных по окончании экспедиции.
-- Валентин всегда щедро расплачивается, -- ответил Джонсон. -- Да мы бы пошли и даром, мы готовы жизнь отдать за Искателя следов, но так как он предлагает плату, то не принять ее будет для него оскорблением. Сударь, мы готовы подписать условие.
Сказано -- сделано.
-- Знаете что, сударь? -- сказал Том Трик, -- вы уж не беспокойтесь бегать по конторам: мы приведем вам наших товарищей, через три дня у нас будет сто человек, все храбрецы, знающие пустыню как свои пять пальцев.
-- Вы знаете мои условия? -- ответил дон Грегорио. -- Для меня всего важнее, чтоб все были такие же честные и преданные люди, как вы.
-- Будьте покойны, сударь. Уж мы постараемся. Мы будем брать все людей, знакомых Валентину, а уж между его друзьями нет людей бесчестных.
-- Отлично, все, значит, решено. Я даю вам полную свободу действий, друзья мои. Вы, Том Трик и Ван Джонсон, приходите ко мне в гостиницу отдать отчет, и там я уже сообщу вам, где нам встретиться, чтоб начать компанию.
-- Другими словами: отправляться в поход, -- прибавил Том Трик, смеясь. -- А где же, позвольте спросить, находится ваша гостиница?
-- Гостиница "Вашингтон", спросить дона Грегорио Перальта.
-- Слушаю, сеньор. До свидания. Скоро принесем приятные вести.
Маршал и дон Диего простились с банкиром и вышли, очень довольные своим визитом.
В самом деле, лучшего нельзя было и ожидать: дон Грегорио разом нанял тридцать четыре человека, на которых вполне можно было положиться, в один день третью часть войска. Таким образом, и трех дней не понадобилось бы, чтобы набрать сто человек.
В нескольких шагах от жилища банкира друзья расстались, дав обещание друг другу сойтись опять ровно в шесть часов.
Маршал пошел по делам, а дон Грегорио домой. Он осведомился, возвратился ли дон Луис; никто его не видел.
Дон Грегорио, которого начинало тревожить это долгое отсутствие, пошел в свою комнату и принялся писать.
Около шести часов, в ту самую минуту, когда дон Грегорио собирался к маршалу, дон Луис вошел в комнату.
Молодой человек был разодет и свеж, как будто провел целый день дома.
-- А! -- весело закричал дон Грегорио, -- наконец-то вы пришли, беглец.
-- К вашим услугам, милостивый государь, -- ответил молодой человек с поклоном,
-- Да где же вы были целый день, что никто не видел вас?
-- Просто бегал. Я еще так недавно получил свободу, что чувствую ужасную потребность в воздухе и движении; мне решительно не сидится на месте.
-- Это очень понятно, но все-таки у вас была же какая-нибудь цель?
-- Может быть, -- отвечал он с какой-то странной улыбкой. -- Я посетил окрестности; они необыкновенно живописны, я до того увлекся, что незаметно для самого себя забрел гораздо дальше, чем думал. Оттого я и опоздал и прошу извинить меня, сударь!
-- Предо мной вам нечего извиняться, дитя мое, но не надо забывать, что существуют приличия и общественные условия, которым всякий обязан подчиняться.
-- Это совершенно справедливо, -- ответил дон Луис, улыбаясь, -- но ведь я так еще недавно был рабом, и меня не следует так строго судить. К тому же, я готов сопровождать вас к маршалу.
-- Я жду еще нашего друга.
-- Я здесь, -- ответил тот, отворяя дверь. -- Мы можем идти, если угодно, дон Грегорио.
-- Я готов.
-- Так в дорогу! А что ваш набор? Идет?
-- Лучше, чем я надеялся: я уже нанял больше трети.
-- Браво! Так вам, значит, скоро можно будет отправиться в путь?
-- Ах, если б скорей! С какою радостью я бы бросился в объятия своему приемному отцу! -- вскричал с волнением молодой человек. -- Как бы я желал уже увидеть этого верного друга моего отца!
-- Терпение, дитя мое! Вот уж скоро вы увидите его.
-- И вам я буду обязан этим счастьем. О, дон Грегорио, как я докажу вам свою преданность!
Они вошли к маршалу.
-- В добрый час, -- весело закричал тот, увидев молодого человека, -- наш беглец нашелся.
-- Да, сударь, -- ответил дон Луис с очаровательной улыбкой, -- и в отчаянии, что не воспользовался вашим любезным приглашением сегодня утром.
-- Не стоит говорить об этом. Лишь бы вы теперь пришли к столу. Господа, к столу!
Обед начался.
-- Вы знаете, дон Луис, -- сказал маршал, -- что мы идем сегодня в театр?
-- Да, сударь, я имел уже честь слышать об этом от вас.
-- Может быть, вы для того и пришли? -- спросил он, смеясь.
-- О, сударь, как можете вы думать так! Я очень люблю театр и давно не был в нем, но все-таки...
-- Ну-ну, хорошо! -- прервал тот. -- Не оправдывайтесь, это лишнее.
-- Идет, кажется, опера "Puritani". Это превосходное произведение, и я с величайшим удовольствием снова прослушаю его. Хорошая здесь труппа?
-- Не знаю, право, это бродячая итальянская труппа; примадонну ужасно хвалят, как я слышал. Впрочем мы сами услышим.
-- А помещение театра каково?
-- Довольно хорошо для провинциального театра, который почти всегда закрыт.
-- Есть там фойе?
-- Как есть ли фойе? Конечно есть, и даже очень хорошее; это самое лучшее из всего, что есть в театре.
-- Я надеюсь, вы мне покажете его?
-- С величайшим удовольствием.
-- А хорошие у нас места?
-- Наша ложа около губернаторской и как раз против сцены.
Дон Луис улыбнулся.
-- Я вижу, -- сказал он, -- что благодаря вам мы прекрасно проведем вечер.
Когда обед кончился, все поднялись и прямо отправились в театр, куря и болтая.
Когда они вошли в ложу, занавес еще не был поднят, но театр был битком набит.
Американцы замечательные энтузиасты; они восхищаются всем, что кажется им необыкновенным.
Дело дона Луиса наделало ужасно много шуму в городе, Жозуа Левиса все осуждали, и во всех общественных местах ему плохо приходилось.
Когда дон Луис вошел в ложу, все решительно поднялись с мест, и раздалось единодушное "браво", доказывавшее, как все население сочувствовало молодому человеку.
Дон Луис покраснел, вышел вперед и поклонился.
"Браво"и "ура" удвоились с такой силой, что весь театр задрожал.
В то же мгновение раздался свисток, и кто-то с бешенством закричал:
-- За дверь мулата! Прочь раба!
Все оглянулись и увидели Жозуа Левиса, который горланил как бешеный, угрожая кулаком прежней своей жертве.
-- За дверь бандита! За дверь пирата! Людоед!
-- Вытолкать его!
Эти угрозы следовали одна за другой с невероятной быстротой. Многие повскакали на скамьи; одни старались взобраться в ложу плантатора, не перестававшего кричать, другие бросились в коридор и бежали в ложу, крича и толкаясь.
Дон Луис, спокойный и улыбающийся, ждал, пока водворится порядок.
Но шум, напротив, принимал все более и более ужасные размеры, и публика, разъяренная вызывающим видом плантатора, готова была, казалось, на все.
Дон Луис наклонился к маршалу и сказал ему несколько слов.
Маршал улыбнулся, кивая головой в знак согласия и, став подле молодого человека, крикнул таким громовым голосом, что заглушил шум.
-- Американские граждане, свободные жители города Сен-Луи в штате Миссури! Граф дон Луис де Пребуа-Крансе от души благодарит вас за доказательства участия, которые вы ему даете; он сам желает выразить вам свою благодарность; слушайте его!
Американцы, несмотря на свой отъявленный республиканизм, уважают титулы; графы, маркизы, бароны и лорды всегда приняты у них с большим почетом.
Почему это? Никто не в состоянии объяснить, но это факт.
На спич маршала ответили дружными рукоплесканиями.
Все разом кричали: "Слушайте графа! Говорите, граф, говорите!" -- приглашая молодого человека начать речь.
Наконец буря стихла и настала почти тишина.
Дон Луис воспользовался этим, чтобы поклониться и заговорить.
-- Граждане, -- сказал он, -- чужой в вашей стране, сделавшись жертвой самого отвратительного замысла, я был спасен вами. Граждане этого великого, благородного города! Участие, которое вы выказываете, увеличило бы еще мою благодарность, если б это было возможно. Вы освободили меня из когтей тигра, который меня пытал, вы возвратили мне свободу, звание и положение в свете. Благодарю вас от души за все, за все!
-- Браво, браво! Да здравствует дон Луис!
-- Молчать!
-- Слушайте, слушайте!
-- Но это еще не все, благородные и великодушные граждане Соединенных Штатов, я прошу вас еще об одной последней услуге.
-- Говорите, говорите!
-- Я дал себе слово не мстить своему палачу; я решился забыть о хищном звере, жертвой которого я был; я хотел унести в своем сердце, покидая этот город, одно только воспоминание -- воспоминание о ваших благодеяниях.
-- Браво! Да здравствует дон Луис! Слушайте!
-- Молчите!
-- Но этот презренный, забывая произнесенный против него общественным мнением обвинительный приговор, осмеливается еще поднимать свою обесчещенную голову; неудовлетворенный страданиями, которые он мне причинил, он имел еще дерзость вызывать вас и оскорблять в лицо; своим наглым протестом против вашего приговора он скорее вас оскорбляет, чем меня. Такое нахальство заслуживает примерного наказания.
-- Да, да! Законом Линча!
-- Убить его!
-- Тише.
-- Дайте говорить!
-- Это наказание, если вы позволите мне, -- а я прошу у вас этой минуты во имя моей благодарности к вам -- я сам сейчас произведу на ваших глазах. Спектакль еще не начинался; пусть подымут занавес, мы с ним станем на сцене лицом к лицу с пистолетами в руках и разом выстрелим по вашему сигналу. Это будет настоящий Божий суд, потому что он один может поразить виновного.
За этим странным, неожиданным предложением последовала минута оцепенения. Но американцы любят все эксцентричное, почти сейчас же раздалось оглушительное "браво", и даже женщины присоединились к нему; несколько минут продолжался неописанный шум, потом вдруг занавес поднялся, и на сцене показалось несколько человек, тащивших плантатора. Несчастный был полумертв от ужаса; он дико поводил глазами и кричал глухим голосом:
-- Нет, нет! Я не хочу, не хочу!
Это было все, что он в состоянии был произнести.
-- Так же труслив, как подл! -- вскричал дон Луис с презрением и, бросившись из ложи, несмотря на сопротивление своих друзей, одним смелым прыжком очутился на сцене, в двух шагах от своего растерянного врага.
Тот, видя, что теперь уже ничто его не спасет, если он будет далее отказываться от поединка, и зная, что разъяренная толпа может разорвать его на клочки, казалось, пришел в себя.
-- Ну, хорошо! -- сказал он. -- Пустите, я буду драться.
Обоих противников поставили друг против друга, одного слева, другого справа.
Им дали заряженные пистолеты.
Странное зрелище представлял этот зал, наполненный зрителями: разряженные дамы, пестревшие в своих ложах цветами и разноцветными камнями; посреди сцены маршал, готовый дать сигнал, а в глубине, на заднем плане, полукругом стоящие актеры в живописных костюмах, присутствующие также на этом ужасном зрелище, которого за минуту до того никто не мог ожидать.
Странный пролог к такой драматической опере, как "Пуритане!"
-- Готовы? -- спросил маршал.
-- Готов, -- ответил дон Луис, поклонившись.
-- Готов, -- повторил глухим голосом Жозуа Левис, старавшийся сохранить присутствие духа.
-- Пали! -- крикнул маршал.
Раздались разом два выстрела.
Жозуа Левис сделал громадный скачок, перевернулся и упал лицом на пол, не произнеся ни одного звука. Он умер, убитый наповал пулей дона Луиса, который между тем остался невредим.
-- Суд свершился, -- сказал маршал, -- это поистине Божий суд!
Театр задрожал от бешеных рукоплесканий.
Дон Луис поклонился и исчез за кулисами, в следующую минуту он уже снова входил в свою ложу.
Занавес опустили. Но почти тотчас же оркестр заиграл увертюру, занавес взвился, и опера началась. Все слушали ее как ни в чем не бывало.
-- Теперь я понимаю, почему вы спрашивали, велико ли фойе в театре, -- шепнул маршал молодому человеку.
-- Бог решил иначе, -- ответил дон Луис, улыбаясь.
Когда актеры завладели вниманием публики, дон Луис и его друзья тихонько вышли.
Три дня спустя отряд дона Грегорио был готов. Он назначил им свидание через две недели в Форт-Снеллинге, и они бодро пустились в путь.
За два дня до их отъезда дон Грегорио простился с маршалом, которому был столько обязан, и сел на пароход, который перевез его вместе с доном Луисом и чилийским консулом в Новый Орлеан.
Вследствие этих-то обстоятельств он и очутится в Скалистых горах во главе многочисленного отряда охотников, направлявшихся вместе с ним под руководством Павлета и его друзей на поиски Валентина Гиллуа около подземного грота Серого Медведя, где он назначил ему свидание три месяца тому назад.
Первое издание перевода: Сожженные леса. В диких пустынях Индии. Романы / Густав Эмар. -- Москва: тип. Ф. Иогансон, 1876. -- 347 с.; 21 см.