Покидая гасиенду дель Рио, Оливье Клари высказал графу Мельгозе опасение, чтобы дон Мельхиор не совершил сумасбродного поступка. Это опасение охотника подтвердилось ранее, чем он сам думал.
Молодой человек не хотел спорить с двумя своими друзьями, но, довольный разъяснениями охотника, ожидал с нетерпением момента, когда останется один, чтобы привести в исполнение давно созревший в его голове план.
Этот план, дерзость которого доходила почти до безумства, он скрыл от графа и канадца, зная, что те воспротивятся ему всеми силами.
Дон Мельхиор, воспитанный в гасиенде дель Барио на индейской границе, привыкший с самых ранних лет бродить по лесам, преследуя краснокожих или охотясь за дикими зверями, знал пустынную жизнь и нравы индейцев. Он не сомневался, что может пробраться к пленницам.
Итак, как только граф и Оливье покинули гасиенду, молодой человек сделал свои приготовления, т. е. тщательно осмотрел оружие, зарядил его, взял съестные припасы и вскочил на лошадь. Было около четырех часов пополудни.
Главный выход гасиенды был открыт, а так как юноша считался гостем графа, то никто не мог мешать его намерениям.
Молодой человек медленно спускался с горы. В ту минуту, когда он выехал на равнину, шум быстрой скачки заставил его повернуть голову.
Диего Лопес во весь опор мчался к нему.
Дон Мельхиор остановил свою лошадь и ждал.
-- Vive dios! -- вскричал тот, -- куда вы едете, сеньор дон Мельхиор?
Молодой человек свысока взглянул на него.
-- Разве я пленник вашего господина? -- сухо спросил он.
-- Нисколько, сеньор! -- отвечал пеон с учтивостью.
-- Тогда, по какому праву обращаетесь вы ко мне с таким вопросом? Разве я не свободен делать, что хочу?
-- Я не возражаю против этого.
-- Если так, то чего хотите вы от меня?
-- Кабальеро, не обращайте, пожалуйста, в дурную сторону того, что я позволю себе вам сказать. Сеньор граф принимает в вас живое участие. Перед отъездом из гасиенды он приказал мне внимательно наблюдать за вами.
-- Я вижу это!
-- Видя, что вы сели на лошадь в такой ранний час дня, взяв с собой съестные припасы, я предположил, что вы намерены оставить гасиенду.
-- Ваше предположение справедливо. Я действительно покидаю гасиенду. Далее?
-- Очень хорошо. Вы свободны это сделать. Я не имею никакого права контролировать ваши поступки. Только будьте так добры сказать, куда вы отправляетесь, чтобы я мог известить об этом своего господина.
-- Зачем?
-- Я повинуюсь полученным приказаниям, сеньор. Я только слуга, да и для вас, -- прибавил он значительно, -- может быть, будет лучше, чтобы мой господин знал, куда вы уехали.
Молодой человек с минуту думал.
-- Действительно, -- отвечал он, наконец, -- простите, Диего Лопес, за немного грубый тон, какой я принял с вами. Я виноват, у вас храброе сердце. Скажите своему господину, что я решил сделать попытку спасти донну Эмилию с дочерью, и вот почему покинул его гостеприимный кров.
Пеон печально опустил голову.
-- Один? -- спросил он, -- берегитесь, сеньор!
-- Бог поможет мне, мой друг!
-- Я не имею права мешать вам, но, если бы можно было мне сделать вам одно замечание...
-- Говорите, мой друг.
-- Я сказал бы, что этот план безрассуден, что вы предпринимаете экспедицию, в которой погибнете, даже не увидев, может быть, тех, для которых вы пренебрегаете собой!
-- Да, это правда, -- отвечал задумчиво молодой человек, -- то, что вы мне говорите, я сам себе говорил, но моя жизнь не важна, мне надо отомстить, свое безумное решение я доведу до конца!
-- Я не имею ни силы, ни мужества осуждать вас, сеньор, могу только сожалеть о вас. Отправляйтесь с богом! Я же вернусь к своему господину, чтобы сообщить ему ваше решение. Если нам не удастся спасти вас, то, по крайней мере, мы сумеем отомстить за вас!
-- Поезжайте, мой друг, поезжайте! Скажите своему господину, что я глубоко благодарен ему за все сделанное, но что судьба меня влечет и что для меня легче умереть, чем жить в таком горе. Я хочу узнать судьбу двух несчастных пленниц, и, что бы ни случилось, я узнаю ее!
-- Да сохранит вас бог, сеньор! Вы знаете привычки краснокожих. Может быть, действуя осторожно, вы обманете их бдительность, хотя это почти невозможно. Но, -- прибавил он пророческим тоном, -- для чего спорить далее? Кто знает, не удачен ли будет ваш план по самому безумию его? Дети и любовники имеют свои привилегии.
Молодой человек покраснел и пришпорил лошадь. Животное поскакало галопом.
Пеон с минуту печально следил за всадником, качая головой.
-- Прощайте, дон Мельхиор, -- сказал он, -- повторяю, да хранит вас бог, так как он один может вас спасти.
Молодой человек едва слышал его. Голос пеона долетел до его слуха, но смысла слов он не понимал. Он сделал ему последний знак рукой и скрылся среди высоких трав, покрывавших берега реки.
Диего Лопес оставался с минуту неподвижен.
-- Бедное дитя! -- произнес он. -- благородное сердце, преданная душа, но что делать? Он погиб. Смерть уже близка, она простерла над ним свою руку. Надо предупредить сеньора графа! -- прибавил он, подавляя вздох сочувствия.
И он галопом поехал в гасиенду дель Барио.
Дон Мельхиор, благодаря частым поездкам, вызванным манией донны Эмилии, хорошо знал местность на тридцать, даже сорок миль кругом. Несколько раз в своих многочисленных экскурсиях он случайно попадал близко к Теокали, где в настоящее время находились пленницы. Он хорошо знал точное положение этого странного памятника, единственного свидетеля древней цивилизации индейцев.
Глубоко уверенный в сумасбродности своей попытки спасти пленниц, он составил свой план с величайшей осторожностью, соглашаясь пожертвовать своей жизнью, но невольно сохраняя в глубине сердца последний луч надежды: эта божественная искра никогда совершенно не угасает в человеческом сердце и поддерживает в самых отчаянных попытках надежду на успех.
Расставшись с Диего Лопесом, дон Мельхиор умерил шаг своего коня, чтобы достичь брода Рио-Гранде-дель-Норте только на закате солнца: ему нужно было путешествовать ночью. В темноте краснокожие обыкновенно не нападают. Молодой человек мог не опасаться встречи с ними и рисковал только встречей с дикими зверями -- маловажная опасность для опытного охотника.
Впрочем, дон Мельхиор знал, что Теокали находится в семи или восьми милях от другого берега реки. Отправившись прямым путем и летя, как птица, он мог достигнуть его приблизительно через два с половиной часа пути по хорошо знакомой ему дороге.
Уже несколько раз приводилось нам говорить, что в жарких странах сумерек не существует, и что сейчас же после захода солнца там наступает ночь. Молодой человек так хорошо рассчитал свой путь, что очутился на расстоянии ружейного выстрела от брода как раз в тот момент, когда солнце исчезло за горизонтом в пурпурных и золотых волнах.
Несмотря на отсутствие сумерек, в американских вечерах есть прелестный момент: это когда ночь внезапно наступает и пробуждаются обитатели сумерек, когда ночной ветерок волнует величавые вершины деревьев, а дикие животные, выйдя из неведомых убежищ, испускают свои гортанные звуки, повторяемые на все лады угрюмым эхом. Человек, невольно охваченный неопределенным волнением перед этой картиной, углубляется в себя и становится слабым и боязливым.
Дон Мельхиор беспрепятственно переехал брод и помчался по пустыне, направляясь по прямой линии среди высоких трав.
Так он ехал при бледном мерцании звезд с ружьем в руке, готовый ко всякой неожиданности, в течение двух часов. Подъехав на расстояние двух ружейных выстрелов к Теокали, он остановился, сошел на землю и, взяв лошадь за узду, отвел ее в густую чащу. Здесь он спутал ее и перевязал ноздри, чтобы помешать ей ржать, потом, заткнув за пояс пистолеты, схватил ружье и направился к Теокали, прошептав заглушенным голосом:" с помощью бога!".
Ночь была спокойная и ясная. Звезды сверкали в голубой выси неба и распространяли мягкий свет, позволявший различать все мелочи пейзажа на довольно большом расстоянии.
Глухая тишина, если можно так выразиться, царила в прерии. Слышался только шум, производимый беспрестанным жужжанием бесконечно малых существ, кишащих под каждым стебельком травы, а иногда отдаленное эхо приносило на крыльях ветерка взрыв нервного визга степных волков -- койотов или глухое рычание ягуаров у водопоя.
Дон Мельхиор двигался твердо и решительно, имея перспективу лишиться жизни, но решив погибнуть только в неравной борьбе одного против толпы.
В одной из предыдущих глав мы, кажется, упоминали, что Теокали возвышался среди равнины, и деревья кругом на довольно значительное расстояние были вырублены. В тот момент, когда молодой человек готовился выйти из-за прикрытия и думал, как лучше незамеченным достигнуть цели своих желаний, он заметил близ сумаха неподвижную, с настороженными глазами и слухом фигуру индейского часового.
Дон Мельхиор остановился.
Положение было критическим. Луна щедро обливала своими бледными лучами этого человека, казавшегося на некотором расстоянии мрачным и грозным. Крик этого часового погубил бы дона Мельхиора, и после нескольких секунд колебания последний принял решение: разрядив ружье, курок которого мог невольно щелкнуть, он лег на землю и пополз на коленях и руках по направлению к часовому, перед которым хотел незаметно проскользнуть.
Кто не находился в подобном положении, тот не может представить его себе. Дон Мельхиор играл в этот момент страшную партию: шорох листа, треск ветки могли его выдать. Ускоренное биение сердца пугало его. Ему потребовалось полчаса, чтобы проползти таким образом пространство в двадцать шагов.
Приблизившись, наконец, к индейскому часовому, он быстро вскочил и вонзил ему нож в шею в то место, где позвоночный столб соединяется с головой. Краснокожий упал, не успев крикнуть, не испустив даже вздоха.
Молодой человек раздел тогда индейца и покрыл себя его одеждами, потом оттащил труп его на несколько шагов дальше, чтобы его не нашли скоро, и закрыл кучей сухих листьев.
После этого, приняв спокойную и важную поступь индейских воинов, он решительно вышел на открытое место и медленно направился к Теокали. Ружье висело небрежно на его плече, но на деле рука его готова была спустить курок.
Многочисленные сторожевые огни горели вокруг Теокали, Индейцы, завернувшись в бизоньи шкуры, одеяла или сарапе, т. е. плащи, мирно спали, надеясь на бдительность часовых.
Дон Мельхиор беспрепятственно прошел через весь лагерь. Иногда при его шагах какой-нибудь индеец повертывался к нему, полуоткрыв глаза, потом опять падал на землю, бормоча несвязные слова.
Сердце молодого человека страшно билось. Волнение его было настолько сильным, что, достигнув Теокали, он вынужден был остановиться.
Однако, страшным усилием воли он преодолел овладевшее им волнение и продолжал путь. Ничто ему не препятствовало. Индейцы охраняют себя плохо. В настоящем случае они не могли предположить, что один человек отважится войти в их лагерь и обмануть часовых. Это благоприятствовало отважному юноше, и, достигнув Теокали, он мог считать себя почти в безопасности.
Кто-то сказал, что безумные предприятия удаются всего легче по своей необычности. Это мнение вернее, чем можно думать. План дона Мельхиора проникнуть к пленницам без ведома их стражи, безумно дерзкий план, удался именно вследствие его невозможности.
Когда он достиг вершины Теокали, то остановился: нужно было отыскать место заключения пленниц. Он бросил вокруг себя испытующий взор. Луна светила и позволяла ясно различать самые мелкие предметы.
Несколько индейцев лежало у потухающего огня. Глаза дона Мельхиора не остановились на них. Он глядел на самые темные углы строений, возвышавшихся на платформе. Наконец, взгляд его упал на человека, растянувшегося на пороге двери, сделанной наподобие ивового плетения. Молодой человек затрепетал: за этой дверью находились пленницы.
Решительно перешагнув через спящих, он подошел к двери, но когда приблизился к индейцу, тот встал и приложил к его груди отравленное острие своего копья.
-- Что нужно моему брату? -- спросил он гортанным голосом.
Дон Мельхиор не смутился. Несмотря на внутреннее волнение, его лицо осталось спокойным и бесстрастным.
-- Хорошо! -- отвечал он на языке команчей, которым владел в совершенстве, -- мой брат спал. Так-то он охраняет пленниц?
-- Опоссум не спит, -- гордо сказал индеец, -- он знает важность доверенного ему дела!
-- А если он не спал, -- возразил молодой человек, -- то как он не знает, что пришел час, когда я должен сменить его?
-- Разве так поздно? Я не слышал крика совы!
-- Вот уже он раздается второй раз! Мой брат хочет спать, пусть же он выспится, а я займу его место!
Индеец не имел никакого основания сомневаться в том, что сказал дон Мельхиор. К тому же он действительно дремал и не прочь был поспать несколько часов. Поэтому он не стал возражать и мирно уступил свое место. Пять минут спустя он уже крепко спал рядом со своими товарищами.
Эта последняя тревога была жестокой, хотя дон Мельхиор храбро вынес ее. Однако, его волнение было настолько сильным, что он с четверть часа оставался без движения, прежде чем решился войти к пленницам.
Кроме того, когда наступает минута выполнения плана, считавшегося наперед неосуществимым, чувство страстного блаженства охватывает человека и заставляет его продлевать это положение. Дон Мельхиор испытывал влияние этого неумолимого чувства.
Наконец, он вошел.
Донна Эмилия, сидевшая в глубине стены, держала на коленях голову дочери.
-- Кто там? -- сказала она, внезапно выпрямляясь.
-- Друг! -- отвечал молодой человек сдержанным тоном.
Донна Диана сделала порывистое движение.
-- Дон Мельхиор! -- вскричала она.
-- Тише! -- сказал он, -- тише, ради неба!
-- О! Я хорошо знала, что он придет! -- продолжала молодая девушка, поднимаясь и подходя к нему.
-- Благодарю, Мельхиор, -- сказала донна Эмилия, протягивая ему руку, -- благодарю за то, что вы пришли, как бы ужасно ни было наше положение, ваше присутствие для меня -- огромное утешение!
-- Вы пришли освободить нас, Мельхиор, не правда ли? -- спросила молодая девушка.
-- Да, -- отвечал он просто, -- такова моя цель, и, поверьте мне, сеньорита, все, что может сделать человек, я сделаю!
-- Как, -- спросила донна Эмилия, -- вы один?
-- Увы, да. Но что до этого?
Донна Диана упала на подстилку.
-- Бегство невозможно! -- произнесла она с отчаянием.
-- Почему же, -- с жаром возразил молодой человек, -- разве я не пробрался сюда?
Она печально показала головой.
-- Да, -- сказала она, -- но вы один!
Дон Мельхиор вздохнул: он прекрасно понимал основательность этих слов.
-- Зачем впадать в отчаянье! -- вскричала донна Эмилия, стремительно поднимаясь. -- Нас трое, и если принять во внимание трепет, какой чувствуют при виде меня индейцы, бегство может удастся нам.
-- Мама! Мама! -- сказала молодая девушка с мольбой, -- отгоните эту мысль. Увы! Бегство невозможно, вы знаете это хорошо. Мельхиор сам это сознает так же, как мы!
Молодой человек опустил голову.
-- Если я не могу спасти вас, сеньорита, -- отвечал он, -- то могу зато умереть с вами!
-- Умереть с нами! -- вскричала она пылко. -- О! Нет, этого не будет, я не хочу!
-- Такова была моя надежда! -- сказал он.
-- Хорошо, Мельхиор, -- заметила донна Эмилия, -- но не бойтесь за нас. Индейцы не осмелятся осуществить их ужасные угрозы.
-- Мама, вы ошибаетесь, наша смерть решена, она близка: условия, предъявленные нашим похитителем, принуждают нас умереть.
-- Правда, -- с унынием пробормотала донна Эмилия, -- что делать, боже?!
-- Бежать! -- вскричал решительно дон Мельхиор.
-- Нет, -- возразила молодая девушка, -- этот проект неосуществим. Если вы чудом пробрались к нам, то нам не удастся пройти через индейский лагерь, избежав встречи с часовыми. Эта попытка только ускорила бы нашу смерть.
-- Но, сеньорита, -- сказал дон Мельхиор, прислонясь к стене, -- так как вы отказываетесь бежать, я возвращусь к своему первому решению.
-- И это решение?
-- Умереть с вами!
Молодая девушка сделала шаг вперед и, обернувшись к донне Эмилии, вскричала с тоской:
-- Слышите, мама? Слышите, что говорит дон Мельхиор? Я не хочу, чтобы он умер, я не хочу этого! Прикажите ему уйти.
-- Зачем мне приказывать ему? -- холодно отвечала донна Эмилия, -- дон Мельхиор был всегда нам предан. Он хочет умереть с нами. Ни ты, ни я не имеем права препятствовать ему!
-- Я этого требую, говорю вам, требую!
-- А почему, дочь моя?
-- Почему, -- вскричала она, обезумев от горя, -- почему, мама? Потому, что я люблю его, и не хочу, чтобы он умер!
Донна Эмилия оцепенела на мгновенье, узнав об этой любви, которую она боялась подозревать. В ней произошел буквально переворот. Свет озарил ее мозг, и, положа руку на плечо молодого человека, она сказала тихим, глухим от слез голосом:
-- Уезжайте, дон Мельхиор, моя дочь любит вас: вы не должны умирать!
-- Благодарю! Благодарю, мама! -- вскричала молодая девушка, падая в ее объятия и пряча голову на ее груди.
-- О, дайте, дайте мне умереть с вами! -- сказал молодой человек, с мольбой складывая руки.
-- Нет, -- возразила донна Эмилия, -- уезжайте, так надо!
-- Ночь проходит, я вас умоляю, Мельхиор, -- вскричала молодая девушка, -- уезжайте!
Но молодой человек продолжал колебаться: страшная борьба происходила в его сердце.
-- Вы этого хотите? -- произнес он нерешительно.
-- Во имя нашей любви, я приказываю вам это!
-- Да будет ваша воля. Благословите тогда меня, так как я возвращусь и сделаю для вашего спасения невозможное!
Донна Эмилия вытерла слезы, которые невольно оросили ее лицо.
-- Будь благословен, сын мой -- сказала она прерывавшимся от рыданий голосом, -- один бог знает будущее. Мельхиор, благодарю вас за то, что вы не покинули нас! Обнимите же свою невесту. Может быть, этот первый поцелуй будет и последним!
Молодые люди упали в объятия друг друга.
-- Теперь прощайте, -- продолжала донна Эмилия, -- уезжайте, так надо!
Дон Мельхиор с трудом оторвался от молодой девушки.
-- О, не прощайте, -- вскричал он с загоревшимся надеждой взором, -- не прощайте, а до свидания! -- и, шатаясь, вышел.
-- Мама! Мама! -- вскричала донна Диана, горестно бросаясь в объятия донны Эмилии, -- о, теперь я хочу умереть!
-- Бедное дитя! -- произнесла мать, покрывая ее поцелуями, -- потерпи, осталось страдать только несколько часов!