Капитану Ватану удалось не только отвлечь от себя подозрения Дефонкти, но даже еще больше прежнего войти к нему в милость. Он делал вид, что серьезно смотрит на свое назначение помощником начальника дозора, и пользовался этим званием.
По его указанию мэтра Барбошона взяли как хитрого, ревностного гугенота, якобы руководившего заговорами под видом смирного и глуповатого торговца. Бедняга сидел теперь в самой надежной тюрьме Шатле.
Граф дю Люк по-прежнему был грустен и задумчив, часто целыми днями сидел дома, допуская к себе только капитана и Фаншету Грипнар, перед которой не боялся давать волю сердечному горю.
Он узнал от нее о приезде графа Гастона де Лерана в Париж, о его болезни и о том, что он живет в "Единороге".
Гастон был красивый, симпатичный молодой человек с милыми приветливыми манерами. Ему очень хотелось видеть графа Оливье, и он явился к нему. Его усадили в кресло, положив больную ногу на стул, на подушку.
Он извинился перед графом, что не был у него сейчас же по приезде, Оливье очень ласково отвечал, что об этом не стоит и говорить.
-- Кроме того, что я был бы очень рад вас видеть, -- сказал он. -- Я, конечно, сильно беспокоился вследствие нашего тяжелого политического положения, о котором ждал сведений от вас. Меня особенно удивляло, почему герцог де Роган не прислал мне с вами какого-нибудь поручения.
-- Конечно, это должно было удивлять вас, граф, -- отвечал де Леран. -- И мне тем более жаль, что я не явился к вам раньше. Право, не знаю, как бы вам это объяснить... Но вы поймете, конечно, и простите, что я всего сказать не могу.
-- Ну, я начинаю немного понимать, -- проговорил, улыбнувшись, Оливье. -- Тут наверняка замешана любовь. Возьмите меня в духовники, милый граф, уверяю вас, я не строг и заранее даю вам отпущение. Ведь я не ошибся, да?
Молодой человек рассмеялся, манера Оливье внушала ему доверие; попросив графа не смеяться над ним, он признался, что совершенно здоров, что вывиха у него никакого нет, что он выпросился у герцогини де Роган ехать в Париж с несколькими молодыми людьми ее штата, которых она посылала туда с важным поручением, но так как ему нужен был предлог остаться в Париже, где была одна молодая, прелестная женщина, которую он боготворил, он нарочно упал с лошади на дороге и сказал, будто бы вывихнул себе ногу.
-- Не смейтесь надо мной, граф, -- прибавил он. -- Любовь -- это рай человека, и сами страдания любви, страдания даже от обмана со стороны любимой женщины, сладки, ведь кто-нибудь из двоих любящих должен же быть обманут!
Оливье назвал его сумасшедшим, но все-таки счастливым, потому что он еще не потерял веры в любовь и женщин.
-- Однако же вы ведь не станете злоупотреблять своей мнимой болезнью? -- поинтересовался он. -- И не задержитесь долго в Париже? Теперь обстоятельства наши очень серьезны.
-- Напротив, граф, буду злоупотреблять, как только могу, ведь дурно вылеченный вывих может сделать калекой на всю жизнь. Вы ведь не сердитесь на мое безумие, милый граф, не правда ли?
-- Да нет же, ребенок вы этакий!
-- Ах, граф, жизнь так хороша, когда любишь молодую хорошенькую женщину!..
-- Да, но если она вас обманет?
-- О, dame! Волков бояться -- в лес не ходить!.. Зачем об этом думать? Это приносит несчастье.
-- Вы прелестный малый!
В это время дверь отворилась и вошел капитан Ватан. После первых приветствий он спросил де Лерана, что с его ногой.
-- Вывихнул, милый капитан.
-- Капитана тоже можно взять в доверенные, -- посоветовал смеясь Оливье.
-- Давно ли это с вами случилось? -- с удивлением осведомился Ватан.
-- Дней десять тому назад.
-- Ну, так вы, верно, хорошо умеете ладить с вашим вывихом и оставляете его иногда дома, как вчера, например. В одиннадцать часов вечера вы бежали сломя голову около Королевской площади.
-- Те-те-те! -- вскричал Оливье. Де Леран сконфузился.
-- Вы славно бегаете, впрочем, -- невозмутимо продолжал капитан. -- Morbleu! Вы буквально перепрыгнули через какого-то буржуа, наклонившегося поискать выпавший у него из рук фонарь.
-- Вот, я думаю, перепугался-то бедный! -- рассмеялся де Леран.
-- А! Так вы сознаетесь?
-- Parbleu! Да если вы уже все знаете!
-- Нет, -- лукаво сказал капитан. -- Я только многое подозреваю. Однако будем говорить серьезно, я за этим только пришел и очень рад, что встретил вас.
-- Что такое? -- обеспокоенно полюбопытствовал Оливье.
-- Дела продвигаются быстро, -- отвечал капитан. -- Заговор принимает страшные размеры, первая сходка назначена в субботу, в десять часов, за Бронзовым Конем.
-- Какой заговор, капитан?
-- Сейчас все вам объясню. Вы придете, Оливье?
-- Конечно, мой друг, только надо быть осторожными.
-- Да, мы обсудим меры. Можете вы уделить мне сегодня вечером час разговора?
-- Извольте, я свободен.
-- Господа, -- произнес де Леран. -- Не буду вам мешать. Он встал.
-- Да вы осторожнее вставайте, граф! -- заметил со смехом капитан.
Молодой человек погрозил ему.
-- Послушайте, -- обратился к нему Ватан. -- Вы ведь хотите, чтобы все серьезно считали вас больным?
-- Конечно.
-- Ну, так пойдемте, я вас провожу.
-- Придете к обеду, капитан? -- поинтересовался Оливье.
-- Нет, милый друг, раньше десяти часов меня не ждите. Они раскланялись, и капитан вышел с де Лераном, взяв его под руку. У дверей комнаты молодого человека Ватан сказал, что ему хотелось бы с ним переговорить. Они вошли.
-- Прежде всего, милый граф, -- начал капитан. -- Позвольте вам сказать, что я никак не хочу чем бы то ни было оскорбить вас.
-- Да я заранее в этом уверен, милый капитан.
-- Ах, граф! Мы ведь очень мало знакомы, и в нашем положении огромная разница для того, чтобы между нами могла возникнуть какая-нибудь короткость. Но у меня к вам невольная симпатия, я считаю вас благородным, честным человеком и поэтому отношусь, как к близкому мне.
-- Я вам очень благодарен, капитан, и прошу говорить совершенно без церемоний, я вас уважаю и люблю и не обижусь ни на что от вас.
-- Извольте в таком случае. Вы приехали в Париж десять дней тому назад. Скажите, зачем вы приехали?
-- О! Как вы прямо ставите вопрос, капитан!
-- Простите, граф, если вам это неприятно, оставим этот разговор.
-- О нет, напротив, продолжайте!
-- Извольте. Вы влюблены.
-- До безумия.
-- Вам отвечают взаимностью?
-- Кажется.
-- Значит, наверное. Давно это у вас длится?
-- Около восьми месяцев...
-- Но, бедный молодой человек, влюбившись, вы не подумали...
-- Я думал только о том, что любил...
-- Конечно, конечно! Заметьте, граф, как ни грубы вам покажутся мои вопросы, я ставлю их в высшей степени осторожно. Я не спрашиваю, кто любимая ваша женщина -- замужняя или девушка, вдова или разведенная с мужем, я понимаю, что мужчина должен уважать женщину, которую любит. Эта дама живет, кажется, на улице Серизе.
-- Этого я вам не могу сказать, капитан.
-- Я и не спрашиваю. Я знаю точно. Случайно проходя мимо одного дома на этой улице, я видел вас на стене садовой ограды, вы собирались перепрыгнуть оттуда.
-- А! Но как же я вас не видал?
-- Очень просто. Я догадался, что вам не будет приятно, если я вас увижу в такой необыкновенной позе, и отошел в сторону, пока вы не ушли. Теперь я вам объясню, почему затеял с вами этот разговор. Это дело может иметь очень серьезные последствия.
-- Но каким образом...
-- Постойте, постойте. Вы говорили графу дю Люку о вашей любви?
-- Да, но, разумеется, не называя имени, просто чтобы объяснить ему мое присутствие в Париже. Вы понимаете, капитан, ведь я не был бы так бессовестен, чтобы рассказывать графу...
-- Morbleu! Конечно, понимаю! -- вскричал Ватан, встав и крепко сжав обе руки молодого человека. -- Хорошо, граф, вы поступили, как благородный человек. Благодарю вас.
-- Но мне кажется, капитан...
-- Молчите, молчите! Повторяю, вы хорошо поступили. Теперь я всегда готов служить вам. Позвольте мне только попросить вас об одном.
-- Все, что от меня зависит, капитан, даю вам честное слово!
-- Граф, не говорите больше никогда мсье дю Люку о вашей любви, уклоняйтесь от ответа, если он вас будет спрашивать, скажите, что вы поссорились с любимой вами женщиной.
-- Извольте, -- отвечал удивленный молодой человек. Еще раз крепко сжав ему руку, капитан поспешно ушел.
Де Леран просто не знал, что думать.